И вся королевская рать

Через несколько дней у магазина снова притормозила красная Феррари. Снова водитель открыл дверцу, помогая Алмаз выбраться из машины. И снова пересыпанные бриллиантовой крошкой туфли сенатора ступали по мраморному полу антикварного магазина. — Я буквально на пару минут, господин Раэль, — произнесла Алмаз, на этот раз протягивая руку, галантно поцелованную Лютеном. Клея не закатила глаза, хотя очень хотелось. Вот прямо сильно. Как никогда раньше. Но она сдержалась, проявляя чудеса выдержки и самообладания. Предложила водителю каф (как будто это могло задеть, так или иначе, хозяйку!), но тот отрицательно покачал головой. — Чем могу быть вам полезен, госпожа сенатор? — спросил Раэль. — В следующем месяце в Императорском дворце состоится благотворительный аукцион в пользу… нуждающихся, и я выступаю распорядителем сего мероприятия. В общем, надеюсь приобрести всё необходимое в вашем замечательном собрании древностей. Также предлагаю роль ведущих аукциона, вам и вашей замечательной помощнице. Согласны? Она выпалила всю тираду на одном дыхании, почти скороговоркой. Видимо, у неё было действительно мало времени. Сегодня, по крайней мере. Лютен чувствовал, что Клея будет против. И точно будет ворчать, что всё это опасно, очень опасно и «чем ты вообще думаешь, Лютен. Вообще, не думаешь или не тем, чем надо». В принципе, как обычно, разве что чуть больше, чем всегда. Лютен сказал «да», соглашаясь участвовать в мероприятии. — Прекрасно, — заключила Алмаз. Щелкнула пальцами, даже не оборачиваясь, таким жестом подзывая водителя. Тот понял её без слов, идеально выдрессированный и вышколенный, отвечая на не заданный, но такой очевидный вопрос о том, когда у госпожи сенатора будет время заняться подробностями. — После завтра, в шесть вечера. — Вас устроит, господин Раэль? — спросила сенатор, Лютен согласно кивнул. На после завтра в шесть вечера никаких особо важных встреч у него назначено не было. С заранее договорившимися посетить магазин клиентами разберётся как всегда, Клея. — Я пришлю за вами машину. Алмаз улыбнулась и на автомате приложила пальцы к своим губам, посылая воздушный поцелуй Раэлю. В следующую секунду уже повернулась к нему спиной и очень быстрым шагом направилась к выходу. Феррари резко стартанула вверх, стремительно, словно выпущенная стрела. Клея выразительно посмотрела на Раэля. — В императорском дворце? Пришлёт машину? А вы были правы, господин Раэль, — подражая тону сенатора, произнесла Марки. — Не вы выбираете. — Клея, не начинай, не надо. — Не буду, — согласилась женщина, глубоко вздохнув. — Всё равно ведь всё сделаешь по-своему. Об одном прошу, будь осторожен, Лютен. — Я всегда осторожен, Клея, — заверил помощницу Раэль. — Ну, ну… *** В назначенное время за Раэлем прибыла не красная Феррари, но чёрная Ламборджини. С тем же самым водителем, видимо, в качестве опознавательного знака. Водитель поклонился, открыл дверцу, закрыл. Всё по высшему разряду. Конечной цели — апартаментов сенатора от Набу, тех самых, что когда-то занимала Падме Амидала — они достигли быстро. На посадочной площадке его ждала не сама сенатор, но слуга, проводивший антиквара внутрь. Ловушка захлопнулась. — Господин Раэль, рада вас видеть, — произнесла сенатор, излучая неподдельное радушие и гостеприимство. Сегодня она выбрала красный. На шелковом поле извивались золотые драконы и резвились карпы, очевидно, вышитые вручную какой-либо особо искусной мастерицей. Вырезы по бокам начинались… высоко, выставляя на обозрение стройные (Сила, какие ножки!) ножки сенатора, обутые в остроносые туфли без задников на низеньком каблучке. На что ткани не поскупились, так это на рукава, длинные и широкие, до пола. Вариация на особо модный в этом сезоне силуэт кимоно. Сенатор протянула ему сразу обе руки. Тонкие, хрупкие пальцы и запястья были специально, с умыслом, намеренно, оставлены без каких либо украшений. Ни колец, ни браслетов. Разве что глянцевые, кроваво-красного цвета ноготочки. Лютен целует сначала одну кисть с тыльной стороны, затем другую. Но оказывается, что на этом приветствие не заканчивается. Алмаз переворачивает руки, теперь ладонями вверх. Вероятно, ритуал требует продолжения. Лютен целует ладони, одну другую. Он не удивился бы, если бы встреча без лишних предисловий продолжилась бы в этом ключе. Даже не возражал бы… Но Алмаз довольно улыбнулась. — Это взаимно, — выдохнул Раэль, не сводя восхищённого взгляда с женщины. Притворяться заинтересованным не приходилось. Разве что на задворках сознания занудно, голосом Клеи, бубнил голос разума «не теряй бдительности, Лютен». Женщина вязала мужчину под руку и теперь неспешно увлекала всё глубже в своё логово. Конкретно, в столовую, где их уже ждал ужин. Свечи, живая музыка (легонько перебирает клавиши рояля музыкант), алкоголь в разумных количествах и в меру экзотические блюда. Анекдоты. Его — исторические, её — светско-скандальные. — Я сама не видела, но мне рассказывали, что однажды принцесса алдераанская бросила шарик с водой аккурат на голову самого Таркина. И осталась после этого жива. Скажу по секрету, губернатор убивал за меньшее. Он решил, что не будут думать, откуда она знает такие «анекдоты». Думать не будет, но спросить-таки пришлось, поддерживая беседу: — И кто же вам такое рассказал, госпожа Менезис? — Алмаз, друзья зовут меня Алмаз. — И я ваш друг? — Конечно, же вы мой друг, Лютен. Выстрел. Предсказуемый. Он уже начал сомневаться, что они перейдут к именам сегодня. — Кто же рассказал вам, Алмаз? Неужто сам господин губернатор? Или принцесса? Некое третье лицо, оказавшееся свидетелем? — Все понемножку. Каждый, свою версию. Таркин обещал её выпороть. — Выпорол? — Нет, мне пришлось страдать за выходку принцессы, — женщина коснулась пальцами своих губ, затем заливисто рассмеялась. То ли опять своеобразно шутя, то ли действительно вспоминая, вероятно, с удовольствием, имеющее место быть наказание за чужой проступок. — Принцесса гордилась. Свидетели предпочитали хранить молчание. Лютен коротко хохотнул, а затем и сам рассмеялся в голос, ощущая острое желание выпороть Алмаз сейчас. Со всей суровостью и строгостью. Бескомпромиссно. Беспощадно. Во взгляде женщины он прочитал встречное желание, полностью созвучное его мыслям. Музыкант выразительно, со страстью грохнул по клавишам инструмента, заставив обоих вздрогнуть от неожиданности. Затем снова полилась тихая мелодия. — Да, но сначала о деле, — вспомнила Алмаз, небрежным жестом отпуская музыканта. Когда тот ушел, радушная хозяйка предложила переместиться на мягкий подиум, по которому тщательно упорядоченным хаосом были разброшены подушки. Видимо, обсуждать дела предполагалось лёжа. Лютен не возражал. — Значит так, — деловым тоном начала Алмаз. — Нужны украшения, оружие, несколько настольных скульптур. Монеты. Ничего, что, так или иначе, касалось бы Набу: распорядитель аукциона не имеет права выставлять что-либо со своей родины. Готовый список потом пришлете мне на утверждение. Что касается оплаты, что предпочитаете: наличные, перевод, драгметаллы, спайс, рабов? — Наличные подойдут, — сказал Лютен, не став комментировать широкий выбор способов оплаты. — Замечательно, цены за предметы и свои услуги направите моему секретарю. Что ещё? Ах да, пришлю к вам на днях своего портного, он сошьёт вам и вашей помощнице подходящие костюмы. Потом можете оставить сверх оплаты. Так, вроде всё. Вопросы? Нет вопросов. С делами покончено, теперь моя любимая часть. — И это какая же? — Вот эта. Она преодолела то немногое расстояние, что всё ещё оставалось между ними, и поцеловала Лютена. И всё было хорошо, мокро, приятно, ласково, нежно, но с каждой секундой всё более настойчиво. С языками, глубоко. И всё было прекрасно, но ровно до того момента, как женские пальчики забрались в его волосы. Мужская ладонь накрыла женскую, аккуратно, но настойчиво выводя последнюю из опасной зоны взаимодействия, вниз, на шею. Пальчики послушно стали ласкать шею, но затем снова, непроизвольно (намеренно?) поползли вверх. Снова были принудительно опущены. И снова через какой-то промежуток времени вернулись на спорную территорию. Поцелуй прекратился по инициативе Лютена, мужчина из положения лежа перешёл в положение сидя. — Что не так? — спросила Алмаз, садясь рядом, напротив, через пару мгновений уже забравшись к нему на колени, держа руки в безопасной зоне, на плечах мужчины. Всё не так. Всё, мать вашу не так, в этой галактике. Вот уже четырнадцать лет не так. Ужасно не так. Просто невероятно «не так». Тёмные времена, времена Империи, полные жестокости и несправедливости. Но в данный момент, конечно, виноват парик. Точнее настойчивое желание Алмаз похозяйничать в волосах Лютена. — Знаешь, у меня есть один секрет, — мужчина целует запястья женщины, каждую костяшку на левой руке. — Только один? — удивляется Алмаз, заставляя мужчину усмехнуться. — Самый-самый страшный, — он уделяет внимание правой ладони теперь, притягивает женщину к себе, ещё ближе. Скользит губами по тонкой, обнажённой шее. Опускает с плеч плотную ткань, целует ключицы. Алмаз не отстаёт, спуская с плеч Раэля накидку, досадуя, что снизу есть ещё пиджак. Чуть отстраняется, позволяя мужчине целовать своё декольте. — Я хочу его узнать, — горячий шёпот слетает с её губ. — Боюсь, это невозможно, — он помогает ей высвободится из длинных, ужасно длинных рукавов, и теперь осыпает поцелуями руки по всей длине. Правую. Левую. — Для меня не существует ничего невозможно, Лютен, — самоуверенно утверждает она. — Здесь возможно всё. На тоненькой ниточке висит нежность, дрожит в воздухе возбуждение. — Вот я, например, ношу линзы, — разбивает волшебство момента Алмаз, хлопает ресницами. — И ресницы у меня накладные. — Не верю! — в тон ей отзывается Лютен. — Про ресницы, по крайней мере. Она хохочет. — Могли бы и подыграть, и про глаза тоже не поверить. Видите, у меня тоже есть страшные-страшные секреты, мой дорогой. — Раскрывая их, вы не теряете своего шарма и очарования, Алмаз. Вы — красивая и молодая женщина. Я же старик, — Раэль небрежным жестом взбивает свои кудри, намекая на свой самый страшный секрет. — Соглашусь, вы не молоды, Лютен, — с лукавой улыбкой произносит Алмаз. — Не буду врать уж совсем неискусно. Кстати, примите к сведению: друзьям я предпочитаю вообще не врать. А вы теперь мой друг, Лютен. Но вы и не старый. Я бы сказала, мужчина в самом расцвете сил. — Вот как, — Лютен усмехнулся. Слова грели душу. Пусть всё вокруг было так неправильно, так несправедливо… Вся эта двойная жизнь, вся это ложь и грязь вокруг. И откровенная правда этой нарочито яркой, самоуверенной женщины, для которой «возможно всё» стоит ей только щелкнуть пальцами, правда такая простая, такая искренняя, правда, в которую она сама верит. Эта правда даёт ему право не забыть о своих истинных целях, об этом забыть невозможно, но притвориться, что сейчас, в эту самую секунду, не существует политики, не существует даже Империи, не существует вообще ничего и никого за пределами роскошных апартаментов в доме за адресом Республика, 500. Есть только мужчина и женщина. Есть только одно желание на двоих. Есть эта тёмная-тёмная ночь, подсвеченная искусственными огоньками. Есть только сейчас. Вчера и завтра не существует. — Можно? — шепотом испрашивает она разрешения, лаская кончиком язычка ушную раковину, посасывая мочку. Рука забирается под ткань пиджака, рубашки, хозяйничая на теле. — Вам можно всё, дорогая, — сдаётся Лютен, смиряясь с неизбежным. Поцелуй. Женские пальчики забираются в волосы, он больше ей не мешает. Она несильно тянет вниз витые кудри, снимая парик с головы мужчины. Лютен Раэль оказывается голубоглазым блондином. Пальцы Алмаз ерошат короткие светлые волосы, наслаждаясь ни с чем несравнимым ощущением настоящего. — И что скажешь теперь? — спрашивает Раэль. — Идеален! — выдыхает Алмаз, в следующую секунду стремительно набрасываясь на него, атакуя жаркими, жадными поцелуями. Опрокидывая их обоих на подушки. Песчаная буря. Ураган. Шторм. Это сейчас. Ласковый морской бриз. Это потом. Когда они добираются до постели и теперь всё повторяется снова, только теперь нарочито медленно, сладкая истома, которая длится и длится, кажется бесконечно. Тихая нежность, которая становится с каждым вздохом, с каждым поцелуем и касанием всё громче, всё настойчивее и ярче. Он упивается её молодостью, её свежестью, её неистовством… Она пьёт до дна его зрелость, его мудрость, его опытность… Они дополняют друг друга. Ночь умирает и рождается утро. Позднее утро. Полдень, если точнее. Завтрак. Влюблённым взглядом зёленых глаз, она смотрит на мужчину. Счастливо вздыхая. Каждый раз, как в первый раз. Но всё хорошее, как известно, имеет свойство заканчиваться. В прощании всё же не чувствуется ни капельки грусти, оба знают, что это только маленький перерыв. Он обнимает её крепко-крепко, упиваясь накатившей и на него самого волной счастья, очередной. Это так глупо, если задуматься… Но он запрещает себе это: думать. Длинные распущенные волосы женщины королевским шлейфом лежат на её спине, снежным покрывалом доходят до талии. Алмаз накручивает короткую прядь волос Лютена на свой палец, не зная сейчас точного ответа на вопрос какой вариант прически Раэля ей нравится больше: короткий блонд или лёгкая кудрявая небрежность серо-седого цвета. Быть может, оба, в зависимости от настроения. *** — Хорошо провёл время, Лютен? — спрашивает Клея. Вопрос излишен, всё и так понятно по его не в меру широкой улыбке-ухмылке. — Превосходно! — самодовольно соглашается Лютен, даже не пытаясь притвориться, что он всё это делает ради большего Блага, общего Дела. — Перестань уже улыбаться. Ничем хорошим это всё равно не закончится, — помощница недовольно, больше обычного, кривит губы. — Не могу. — А ты постарайся. — Не хочу. Он отдал Идее всю свою жизнь. Он пожертвовал всем. И вдруг обнаружил, что имеет право на… перерыв. Имеет право себе позволить быть по-настоящему живым, пусть и скрываясь под покровом нетёмной корускантской ночи. Клея неодобрительно цыкнула. — Не говори, что ревнуешь, Клея, — слова сами собой срываются с губ. Прежде чем он успевает подумать, а стоит ли произносить вслух такие вещи. Предполагать их существование в природе. Видимо не успев включить настройку «думать», отключённую накануне. — Я? Ревную? Тебя? К ней? Да никогда. На это он ничего не ответил, продолжая раздражать своей неуместной улыбкой, приклеенной сильнее обычной, дежурной, предназначенной для посетителей. Он и сам был бы рад перестать улыбаться и чувствовать это странное, давно забытое, чувство порхающих бабочек в животе. Ощущение более к лицу наивному юноше, которым он был когда-то, не то чтобы много-много лет назад, но, кажется, даже несколько жизней назад… Но ничего не получалось, бабочки, родившиеся из пузырьков шампанского, продолжали виться в сознании, а с губ не сползала довольная, самодовольная улыбка. Дежурная перепалка сама собой сошла на нет. Раэль сверился со списком дел на сегодня, отмечая, что надо бы добавить в расписание визит портного. — Клея, завтра придет портной госпожи сенатора. — Прямо здесь, в зале снимать мерки будет? Или там, где радио, оружие и всё остальное? Да? Прекрасно! Ты делаешь ошибки, Лютен, — зло и бескомпромиссно заявила Марки. — Это должно прекратиться. — Ты права, правая, Клея, — согласился Раэль. — Как всегда, права. — Значит, ты прекратишь? — Значит, я исправлю ошибку. — Ты невозможен, Лютен, — Клея шумно выдохнула. Ни дать ни взять мифический дракон, который сейчас вот-вот снова полыхнёт пламенем. На это он отвечать не стал, набирая в комлинке номер Алмаз. — Солнце моё, рада тебя слышать! Уже соскучился или что-то конкретное? — И то и другое, радость моя. Милая болтовня расставшихся всего пару часов назад любовников Клею раздражала, но она ничего не могла с этим поделать. Оставалось только смириться, что теперь ей ещё чёрт знает сколько придётся слушать подобные разговоры… Смысл конкретно этого заключался в том, что снятие мерок в магазине — не очень хорошая идея. Решение до крайности простое и очевидное — Алмаз пришлёт за ними машину, и портной будет колдовать над ними у неё в апартаментах. Красная Феррари, видимо, дневная машина. Но вместо того, чтобы высадить пассажиров на примыкающей к открытой террасе посадочной площадке, машина останавливается несколькими уровнями ниже, за этим следует небольшая поездка вверх, теперь уже на турболифте. Непонятный декорум, учитывая, что после приветственных и вполне себе невинных поцелуев в щечку Алмаз целует Лютена в губы. Клея делает вид, что её здесь нет, заинтересованно разглядывая расцветку стен в прихожей: красный марун. Привет, привет, давненько не виделись. — Добрый день, мисс Марки, надеюсь, вы не слишком серьёзно ругали Лютена за столь позднее возвращение, — доля какой-то извращённой вежливости отмеряется и помощнице Лютена. — Господин Раэль имеет полное право уходить и приходить когда пожелает. В конце концов, это он мой босс, а не наоборот, — отвечает на это Клея. Взрыв смеха, но в фиолетовых глазах на секунду вспыхивает злоба и тут же гаснет. Госпожа сенатор ревнива. Пока портные снимают мерки (никаких дроидов, мы на Набу не любим с некоторых пор дроидов) Алмаз лежит на кушетке, совершенно по-домашнему, в наряде, похожем на вчерашний, но чуть более закрытом. Не сводит глаз с Лютена. Звонит телефон, древний, как сама история. Проводной, с изящной, вычурной трубкой. Слушает, по временам кивая, будто собеседник на том конце, может это не увидеть, но почувствовать. Кивает согласно, по временам отрицательно, сопровождая разговор короткими «ага», «угу», «о!», «неа». — Нет, не могу приехать. Уверена, вы и без меня справитесь со всем. Да, я понимаю, да, я в курсе, но я уверена, что вы что-нибудь придумаете. Ладно, уговорили, пошлю вам Зоя. Нет, вы хотите меня? — В этот момент она послала воздушный поцелуй Лютену. — Увы, ничем не могу помочь. Вы знаете правила. Пока. Она повесила трубку. — Ничего без меня не могут сделать, — она притворно тяжело вздохнула. — Всё так серьёзно? — спросил Лютен. — Они справятся, я уверена. У меня же есть дела поважнее, — она выразительно посмотрела на мужчину, давая понять, что он и есть её важное дело. Портные закончили снимать мерки. Раэль попросил Марки вернуться в магазин, сам предсказуемо оставшись. Обсуждать фасон и расцветку будущих костюмов. Затем обедать, ибо время предсказуемо подползло к этой отметке дня. И снова упасть в кровать, что само собой разумеется. — Ты спишь с ней? — спросила Алмаз, когда измотанные страстью, обессилившие они лежали обнявшись. Панорамные окна задёрнуты плотными шторами, солнечный свет принудительно выгнан раньше времени. Ночь. Ибо таково их желание. — А ты всегда задаешь такие провокационные вопросы? — в свою очередь произнёс Лютен, ещё ближе привлекая к себе Алмаз. — Всегда, — согласилась она, гладя предплечье мужчины. — Да. Нет. Раньше — да. Сейчас — нет. Сейчас у меня есть ты, — говорит Лютен. То, что она хочет услышать. То, что есть на самом деле. Почти. Это первое «да» — ложь, ибо он никогда не позволял себе лишнего в отношении Марки. Все подобные мысли терялись в адреналине смертельной остроты той двойной жизни, которую он вёл всё это время. Но было бы странным, если бы между антикваром и его помощницей не было бы вообще ничего и никогда. — И другая мне не нужна. — Вот это я уже чувствую, — довольно согласилась она. Второй раунд.