И вся королевская рать

— Мон, дорогая, и вы здесь! — прозвучало аварийной сиреной. К Мотме приближалась её коллега, сенатор от Набу. Которую она не приглашала. Но которая всё же оказалась этим вечером у неё дома, привнося в собрание хаос, переливчатое сияние бриллиантов и броскую красоту, более уместную в каком-нибудь увеселительном заведении, чем на приёме у чандрильского сенатора. — Конечно я здесь, это я вообще-то принимаю гостей, у себя дома, сенатор, — и конечно Мотма улыбается. — О! — яркий рот набуанки округляется, невинно хлопают ресницы, на манер «ой, какая я дурочка». — Ой, ой, ой. Прошу меня простить, сенатор. Я вам обещаю, мой секретарь, допустивший ошибку, будет наказан. Со всей строгостью. Мне так неловко, так неловко. Ухожу, не смею больше мешать. Вопреки заявлениям Алмаз оставалась на месте. — С вашего позволения, допью бокал и сразу уйду, — добавила Алмаз, а затем, как ни в чём не бывало, обратила всё своём внимание на стоящего рядом с Мон мужчину. Стальная седина волос. Это должно было быть работой, но судя, по всему, намечается веселье. — А вы у нас? «Улыбайся», — приказала Мон сама себе. — Тей Колма, Банк Колма на Чандриле, — представила мужчину Мотма. — Сенатор от Набу, Алмаз Менезис. На тонком запястье женщины сверкает увесистый браслет. Перстни-печатки больше подходят мужчине, нежели женщине, но Алмаз это нисколько не смущает. Она протягивает руку, и банкир целует её, пренебречь было бы невежливо, более того, оскорбительно и он с большим удовольствием выставил бы непрошенною гостью вон, на правах старого друга Мон. Но здравый смысл подсказывает, что это только навредит Мотме. — Рад знакомству, сенатор, — произносит Колма, согревая холодные пальцы дыханием, не касаясь кожи. Выпуская руку Алмаз. — Что привело вас в столицу? Бизнес или удовольствие? — спрашивает Алмаз. — Всего понемногу, — дипломатично отвечает банкир, мельком скользнув по открытому декольте. Соблазнительна, хотя и очень вульгарна. — Надеюсь, вам понравится у нас здесь. Заскучаете, дайте знать, — она одним глотком допила содержимое своего бокала. — Развлеку. А сейчас, пожалуй, мне пора. Она манерно помахала маленькими пальчиками, прощаясь с мужчиной. И наконец, удалилась, покачивая бёдрами, которые плотно облегала ткань вечернего платья. — И это называется нынче «сенатор», — задумчиво протянул Тей. — Всё ещё хуже, чем я предполагал, Мон. — Улыбайся, — в очередной раз напомнила Мон другу, а заодно и себе. — Она заявляется без приглашения, а в Сенате едва ли была пару раз… а когда она соизволит явиться, то обставляет свой выход с преувеличенной помпезностью, в костюме и церемониальном макияже Набу. Сенат давно не имеет реальной власти. Сенат превратился в шоу… — Могу я чем-нибудь помочь? — спрашивает Тей. — Самое лучше, что ты можешь сделать, это держаться от неё подальше. Съест и не подавится. Он намерен держаться подальше от Алмаз Менезис, но она сама приходит к нему, желая открыть депозит в банке Колма. Полтора миллиона в золотых слитках. Он хотел последовать предупреждению Мон, он, правда, очень сильно старался избежать очередной встречи. Он предупредил своего секретаря, что его всегда нет на месте, если звонят секретари сенатора от Набу. Но всё оказалось напрасно. Чем больше он её избегал, тем сильнее, — дело принципа, понимаете ли, — становилось навязчивое желание Алмаз пополнить свой список друзей и просто добрых приятелей. Она уже зарезервировала за ним строчку за номером 293. Так что это было неизбежно: Тей Колма пока этого не знал, но скоро узнает. Алмаз хищно улыбнулась. Оставалось придумать, как получить желаемое. Дано: Тей Колма из Банка Колма. Который не горит желанием снова с ней встретиться. Вопрос: и что же нам с этим делать? Ответ: найти посредника. И если Тей Колма старательно её избегал, то Даво Скалдун был, как всегда, рад её видеть, принимая сенатора в своём корусканстком офисе. — Давно вы не баловали нас своим присутствием, госпожа сенатор! — приветственно воскликнул мужчина. — Несправедливость, которую я и пришла исправить, господин Скалдун, мой милый Даво. Он целует ей ручки, усаживает на мягкий диван, садится рядом, поправляя ткань бирюзовых брюк, чтобы не растянулись на коленях. Отдаёт секретарю распоряжение его не беспокоить, ибо разговоры с сенатором всегда бывают если и неприбыльны, то приятны. — Итак, чем могу вам помочь, Алмаз? — спрашивает он. — Я соскучилась, — кокетливо ответила она. — Так никто же не мешает вам навещать меня столь часто, как вы пожелаете. Мой офис всегда открыт для вас. — И я это очень ценю, — она придвинулась к нему ещё ближе, вплотную. — Собственно, я хотела напроситься к вам в гости, вы же наверняка устраиваете в ближайшее время домашнюю вечеринку для близких друзей и коллег? — Возможно, — уклончиво ответил банкир. — И кого планируете пригласить? — А кого надо? — в свою очередь спрашивает он, прекрасно зная, что эта женщина ничего не спрашивает просто так. — Тей Колма. Вы ведь ведёте с ним дела? — Колма. Да, есть парочка проектов. Только он обычно не бывает в списках моих гостей. Мы предпочитаем вести деловые переговоры в более формальной обстановке. Чаше в офисе, иногда — в ресторане за деловым обедом. — Ужином. — Можно и деловым ужином. В «Шангри Ла» обычно. — Прекрасно, я давненько там не бывала. Дайте знать, как соберетёсь. Загляну, и как думаете, будет же невежливо не поздороваться со старым другом? — Невежливо, — согласился Даво. — Значит, договорились, — заключила Алмаз. — Так приятно всегда иметь с вами дело, Даво. — Это взаимно. — Знаете, со всеми этими разговорами об ужине, я проголодалась. Как насчет десерта? — Если только, двойной, — согласился Даво, тот ещё сладкоежка, прекрасно зная, что она подразумевает под этим словом. — Дамы вперёд. — Как всегда, настоящий джентльмен. Скалдун снимает свой длинный яркий сюртук, пристраивая его на вешалке, помогает женщине снять её пиджак — белый, короткий. Прижимает женщину к себе, вдыхает дурманящий аромат её духов, кладёт ладони на грудь, чувствуя, что под шелком серебристой блузки больше ничего нет, расстегивает маленькие пуговицы, вытаскивая заправленную в узкую юбку материю. Выпускает Алмаз из своих рук, чтобы расстегнуть теперь молнию на юбке, спускает ткань вниз, скользя ладонями по шёлковым, телесного цвета чулкам. Подныривает ладонями под ткань светлых трусиков, спуская и этот лишний сейчас предмет вниз. Снова усаживает её на диван, женщина широко раздвигает ноги в стороны, демонстрируя себя, приглашая Даво. Игриво поводит бёдрами из стороны в сторону, устраиваясь поудобнее. Скалдун любуется на эту соблазнительную картинку. Полуобнажённая Алмаз. Расстёгнутая блузка, пояс для чулок, чулки, туфли на шпильке. И сама она, вся такая томная, нежная, гладко выбритая внизу. Он снимает жилетку, отправляя ту к своему сюртуку и её пиджаку. Снимает ботинки. Раздевается полностью, что уж там осталось-то, всего ничего, брюки, рубашка, нижнее белье и носки. Ладно, носки снимать не обязательно. — Десертом, так полагаю, дело не ограничится? — спрашивает Алмаз. — По всей видимости, нет, — отвечает Даво. — Это хорошо. Он опускается перед ней на колени, гладит внутреннюю сторону бёдер, раздвигает ножки ещё чуть шире, и принимается за сладкое. Вылизывает её: медленно, основательно, миллиметр за миллиметром проходя языком по бархатной, чувствительной до умопомрачения коже. Ощущая дурманящий его самого вкус женщины. Белые ресницы прикрывают глаза и снова распахиваются. Ей нравится смотреть на мужчину, стоящего перед ней на коленях. Медленнее, быстрее, он меняет темп, находя подходящий. Удивляя, внося разнообразие в спектр движений. Ищет, дразнит. Находит заветную точку, ту самую, прикосновение к которой заставляет исчезнуть вселенную, уменьшить бытие до размера нескольких миллиметров. Она сгибает ноги в коленях, поджимает пальцы. Вселенная исчезает. Остаётся только экстаз, электричеством пробегающий по телу, расходясь от заветной точки и снова туда возвращаясь, расходясь кругами, ибо мужчина не прекращает ласку. Вселенная исчезает и рождается вновь. — Теперь моя очередь, — говорит он, вытирая рот тыльной стороной ладони. Довольная, она принимается за дело. Джентльмен, он не заставляет Алмаз вставать перед собой на колени, позволяя удобно сидеть на диване. Она ласкова, она ненасытна, она горяча. Она любит сосать леденцы, раз уж мы говорим о сладостях. Когда дело близится не к развязке, а к середине, она прекращает. — Я не говорил тебе останавливаться, — хрипло произносит мужчина. — Ты ведь сказал, что десертом дело не ограничится. И мне кажется, пора переходить к главному блюду, как считаешь? — ладонь скользит по его твёрдому члену. — Я сказал, по всей видимости, — поправляет он. — Вот как? Он знает, чего она хочет. Она хочет всё и сразу. Хочет, чтобы он как следует ей вставил, хочет, чтобы кончил ей в рот. Она всегда так голодна… — Скажи мне, что ты хочешь, — отвечает он. Ему нравится это ощущение власти, пьянящее, ударяющее в голову. Нравится, когда она озвучивает свои желания вслух. — Трахни меня, Даво, сильно и жестко. А потом кончи мне в рот. — Хочешь всё и сразу? — Ага, — губы снова касаются головки. И она получает желаемое. *** А в ресторане, а в ресторане… А в ресторане деловой ужин находится на финишной прямой. Все вопросы обговорены, найден устраивающий обе сторон компромисс и остаётся только закончить трапезу, допить напитки и произнести подобающие формулы вежливости как заклинания и отправиться в разные стороны. — Кого я вижу! Даво Скалдун. Тей Колма. Сила благоволит мне сегодня! Сразу два красивых мужчины! — Алмаз Менезис незаметно подкрадывается со спины Колма. — Сенатор, как я рад вас видеть! — в свою очередь произносит Даво, играя свою роль. — Я право же не хочу вам мешать, господа, — спешит заверить их Алмаз. — Разве красивая женщина может помешать? Нонсенс, — отвечает на это Даво. — Все деловые вопросы с господином Колма мы уже обсудили, так что, думаю, Тей не будет против, если вы скрасите нам остаток вечера. Тей, вы же не возражаете? — Нисколько, — отвечает Колма, попавший таки в ловушку, которую ему удавалось до сих пор избегать. — Рад встречи с вами, сенатор. Алмаз присаживается между мужчинами, на поставленный проворным официантом стул. — Чем вас угостить, моя дорогая? — спрашивает Даво. — Что-нибудь на ваш вкус, — отвечает она, под столом ножка кокетливо гладит мужчину по брюкам, пользуясь тем преимуществом, что даёт спускающая до пола скатерть. — Что-нибудь сладкое. Десерт? Скалдун знал, чувствовал, что она это скажет. Алмаз заливисто рассмеялась, так громко, что сидящие за соседними столиками невольно обернулись на шум. — Шутка для посвящённых, Тей, — пояснил Даво, позволяя себе коротко улыбнуться. Он кладёт ладонь на пальцы женщины, призывая Алмаз к порядку. — Хватит, дорогая. Не все могут оценить по достоинству твоё чувство юмора. — Увы, вы как всегда правы, Даво, — она притворно тяжело вздыхает, прекращая смеяться. Колма спокойно смотрит разыгрывающийся перед ним спектакль. — И я вам неимоверно благодарна, вы всегда понимаете мои шутки. Колма чувствует себя откровенно лишним на этом празднике жизни. И уже думает, как бы вежливо исчезнуть, оставив парочку наедине. Подбирает слова и подходящие случаю извинения. — Как же быстро летит время, уже так поздно. Боюсь, не смогу составить вам компанию. Надеюсь, вы извините меня, но мне пора, — Колма поднимается, чтобы уйти. — Сидеть, — хрипло бросает Алмаз. — Что, простите? — переспрашивает Колма. Одно дело беспардонное кокетство, это он ещё стерпеть может. Но этот приказной тон — это уже слишком. Скалдун переводит взгляд с Алмаз на Тея, вечер с каждым мгновением становится всё интереснее. — Вы не смеете нас покинуть, господин Колма, — мягко произносит Алмаз. — По крайней мере, до тех пор, пока я хорошенько вас не отчитаю. Я очень зла на вас, господин Колма. Колма встаёт, сминая салфетку, лежавшую на его коленях. И замечает, что у каждого выхода стоят штурмовики. — Вы не посмеете! — заявляет Колма. — Ещё как посмею, — с улыбкой, ядовитой, отвечает Алмаз. — Тей, Алмаз, в самом деле, что на вас нашло, друзья мои? — Даво примеряет на себя роль миротворца. Не очень активно, правда. Он не удерживает Колма, не пытается вразумить Алмаз, зная, что скандалы — это её конёк. Любимое развлечение. После десерта, конечно же. Колма взвешивает все за и против. В итоге, решается на мирные переговоры, снова садясь за стол. — Чем же я вас так обидел, моя дорогая? — спрашивает Колма, перенимая манеру Скалдуна обращаться к госпоже сенатору. — И вы ещё спрашиваете, господин Колма? — начинает Алмаз, переводя внимание с Тея на Даво, не сводя, однако же, взгляда фиолетовых глаз с Колма. — Этот нехороший человек игнорирует все мои попытки с ним встретиться и обсудить исключительно, подчёркиваю, исключительно деловые вопросы. Даво неодобрительно качает головой: ай, ай, ай, Колма, как же так можно? Ведь исключительно деловые вопросы намеревается обсудить дама. Нехорошо. Даже можно сказать, непрофессионально. Себе в убыток. Ц-ц-ц… — Он не отвечает на мои звонки, его секретари не отвечают на звонки моих секретарей, — продолжает тем временем Алмаз. — Мои секретари отвечают вашим, — возражает Колма. — Да, но только для того, чтобы отклонить запрос на встречу. — Боюсь, в последние дни у меня было очень много дел, требующих моего непосредственного участия. Сожалею, что не смог уделить вам время, сенатор. — Вот-вот, вот эту шарманку я слышу снова и снова! — пожаловалась Даво Алмаз. — Думаю, я ошиблась с выбором банка в этот раз, и мне следовало открыть вклад в вашем учреждении, господин Скалдун. — Всегда к вашим услугам, Алмаз, — улыбается Даво. — В следующий раз, приходите сразу ко мне, не тратьте время на моего коллегу. Вы же знаете, я готов отложить все свои дела, и лично провести любую банковскую операцию по вашему желанию, госпожа сенатор. — Учитесь Колма, как стоит обращаться с клиентами, — самоуверенно произносит Алмаз. — Я давно говорил Тею, что ему следует проводить более клиентоцентричную политику в его банке, — заметил Даво. — Возможно в таком случае, вы желаете обсудить интересующие вас вопросы прямо сейчас, сенатор? — предлагает Колма, контратакуя. Вечер всё равно испорчен и ему теперь не отвертеться от разговора. — Сегодня, уже слишком поздно, — отвечает на это Алмаз, опираясь острым подбородком на свою ладонь, задумчиво перестукивая пальцами по щеке. Всматривается в Колма: серебристо-седые короткие волосы, карие глаза; тёмное ожерелье, напоминающее ей связку зубов, очень непохоже на Колма, слишком уж хищническое впечатление оно производит, в то время как сам он, кажется, слишком порядочно-интеллигентным для подобного украшения. Морщин меньше, чем на лице Даво, но может быть просто они менее заметны на смуглой коже, нежели на светлой. — В другой раз? — Как пожелаете, господин сенатор, — соглашается Колма уже готовый услышать что-нибудь в роде «зовите меня просто по имени, Алмаз» и затем непременно женская ладошка касается его руки, не привыкнув испрашивать разрешения. Просто делая то, что хочется. Но ничего подобного не происходит. — Мой дорогой Даво, будьте так любезны, отвезите меня домой, — просит она. Приказывает, не предполагая возражений. Их и нет. Они прощаются. Уходят. Штурмовики исчезают, и никто больше не угрожает Колма. Ни солдаты, ни их взбалмошная хозяйка. *** — У меня создалось впечатление, что ты хотела заполучить Колма сегодня, моя дорогая. И всё же я отвожу тебя домой, а не он, — произносит Даво. — Ты чем-то не доволен? — спрашивает Алмаз, придвигаясь ближе к мужчине, шуршат пышные юбки. Водитель не только не может их слышать, но не может и видеть. Стекло, отделяющее пассажиров, темнеет. — С чего бы мне быть недовольным? Это Тей должен быть недоволен, он остался один, в то время как я нахожусь компании обворожительной красавицы. Он целует обнажённое плечико Алмаз, ведь поцелуй руки — это так банально и скучно. Хорошо в самом начале знакомства, но они-то давно друг друга знают, очень близко к тому же. — Его потеря, — соглашается Алмаз, расплываясь в довольной улыбке. — Останетесь на ночь. — Конечно, моя дорогая. — Это не был вопрос. — Я знаю. Она смеётся — несдержанно, искренне — запрокидывая голову назад. — Мне кажется, сейчас я люблю вас, Даво. Вы так хорошо меня понимаете. — Только сейчас? А как же всё остальное время? Я вот вас люблю постоянно, всем своим сердцем и душой. — Ах! Вы всегда знаете, что сказать, чтобы покорить меня. Мне действительно приятно слышать такие слова, пусть это всего лишь и слова. — От самого сердца, — настаивает Даво, снова попадая точно в цель. — Вы так милы, так… — она закусывает свою хорошенькую губку, тронутая до глубины души. Ну, или что там за душу, когда та продана за красоту, власть и беззаботную жизнь? На ресницах блестят слёзы умиления, добавляя ей очарования и прелести, почти даже невинности… Капли влаги на лепестках роз после дождя. Утренняя роса, столь хрупкая и невесомая в своей красоте. Хрусталики слёз переливаются и мерцают в искусственном свете, что твои бриллианты. — Растрогали. Я, ведь и вправду, люблю вас, Даво. Может статься, вы самый искренний и преданный… среди всех моих друзей. Она целует его, просто не в силах дождаться того благословенного момента, когда они останутся наедине. Ей нужна ласка прямо сейчас. Прямо здесь. Скалдун целует в ответ, властно прижимая женщину к себе, заставляя забыть обо всех остальных.