Дело о длинных тенях

Владения Риддингтонов в лучшие времена составляли сорок акров . Впоследствии, разумеется, часть земли продали властям городка и частным лицам. Именно вокруг поместья Риддингтонов и разрастался городок Рейнвуд, в который приезжали в поисках чего-то нового. Многие территории были сданы в бессрочную аренду администрации города, поэтому самая почётная семья в Рейнвуде получала постоянный неплохой доход. Тогда, шестнадцать лет назад, поместье казалось мне гигантским замком, где вполне могли обитать призраки или принцессы. Мы с Эм часто играли в старом доме в прятки и порой ждали, пока нас найдут, по нескольку часов, а затем просто выходили из тайника, потому что становилось скучно. Мы обожали находить неожиданные сюрпризы в виде спрятанной за простенком лесенки, ведущей в мансарду, небольшого окна, смотрящего в глухую стену, узкого коридора, спрятавшегося за кладовой. Сейчас же поместье показалось мне странноватым, несуразным, как лоскутное одеяло, состоявшее из неподходящих друг другу кусочков. Проехав через Рейнвудский лес, я остановилась перед воротами, гостеприимно распахнутыми настежь, и заглушила двигатель. Дом был мне прекрасно виден — он стоял на газоне, который бы не мешало подстричь, и высился мрачной громадой. Я понимала, что должна была как можно скорее встретиться с родственниками, узнать, в чём дело, включиться в поиски, но у меня просто не хватало решимости. Поэтому я взяла из подстаканника кофе, купленный на заправке, и, отпив глоток, потянулась за бумажным пакетом, стоявшим на соседнем сиденье. И сэндвич, и кофе оказались весьма неплохи: я уничтожила это в рекордный срок. Вытирая руки влажной салфеткой, я потянулась за объявлением о пропаже: я всё-таки взяла один постер с прилавка Пэтти на заправке. «Кто-нибудь видел Райли Шейл?» — гласила надпись под фотографией улыбавшейся девочки с рыжими волосами и голубыми, чуть навыкате, глазами. Я всматривалась в детское личико, пытаясь отыскать в ней какие-то черты Джеффа, но, видимо, Райли была ещё слишком юна, чтобы можно было об этом судить. Волосы у Райли на фото были аккуратно заплетены в косу, а симпатичный розовый воротничок с оборками прикрывал шею наполовину. Итак, Райли было шесть лет, и в последний раз её видели у школы… Я потёрла подбородок. Для того, чтобы начать расследование, мне нужно было сначала обменяться информацией с местной полицией. Если они захотят сотрудничать, конечно: обычно провинциальные правоохранители отличались редкостным упрямством и предубеждённостью. Однако частные детективы и полиция довольно часто плодотворно сотрудничали, так как это было выгодно обоим: одни получали гонорар, другие — премию за раскрытое дело. В Солт-Лейк Сити у меня имелась куча знакомых чуть ли не в каждом полицейском участке, но тут… Тут я была прежде всего не детективом Дрю, а дочкой одной из Риддингтонов. Ещё раз посмотрев на фото Райли на постере, я содрогнулась: уж очень она напоминала Эм — ту самую Эм, с которой я дружила. Особенно верхняя часть лица поражала сходством: глаза, высокий лоб, рыжие волосы… Под фото и описанием девочки были прописаны контакты родителей: номер телефона, и-мейл, фактический почтовый адрес. И в качестве последнего было указано поместье. Значит, Эм и Джефф жили здесь. Я глубоко вздохнула и тряхнула головой. Хватит, Нэнси: тебе уже не восемь лет, и та далёкая первая любовь давно от тебя уплыла. Ведь в тот же год семья Риддингтон испытала огромные утраты: в конце августа ушёл дядя Джимми, отец Эм, а в сентябре — моя мать. Оба — в результате несчастных случаев: дядя Джимми работал на лесопилке, и он попал под огромную промышленную пилу, а мать сбила машина. После этой трагедии я писала Джеффу длинные письма, будучи уверенной, что он поддержит меня в трудную минуту. Позвонить или написать по электронной почте ему было невозможно: в трейлере, где он жил со своей матерью, не имелось ни телефона, ни компьютера. И потому я продолжала марать бумагу, упрямо тратя листок за листком и получая в отчет редкие звонки с общего телефона на почте. Эм тогда тоже стала меня избегать. Я подумала, что это из-за несчастья, которое перенесла она сама: в конце концов, не со мной одной произошла утрата, и дядя Джимми был ей не менее дорог, чем мне — моя мать. Однако каждый раз, когда я звонила в поместье и просила к телефону Эм, Улла со своим лёгким акцентом спокойно отвечала: «Но она вышла, моя дорогая». Или: «Но она в ванной, моя дорогая». В итоге я всё же поняла намёк и перестала звонить. Четыре года спустя Эм отыскала меня в социальной сети, и мы подписались друг на друга. А ещё через пять лет они с Джеффом поженились. Закатив глаза, я завела машину и медленно въехала на территорию поместья. Дом всё приближался и приближался ко мне, как сказочное чудовище, торопящееся схватить свою добычу и съесть её. У дома стояло несколько машин, и я припарковала свою поблизости, я потом вышла наружу и полной грудью вдохнула потрясающий воздух Рейнвуда. Вокруг всё зеленело, хотя для середины марта обычно подобная красота была нехарактерна. Поместье было почти полностью окружено лесом, и мощные вековые стволы стремились ввысь, как воздетые в молитве руки. Небо, серовато-серебристое, нежно окутывало кроны деревьев в призрачный плащ. Всё-таки тут было красиво. По-настоящему красиво. — Нэнси? — меня окликнули так внезапно, что я подскочила от неожиданности и резко обернулась. Эфраим Гольденберг был в одинаковой степени тучен, красив и приятен в общении. Его большие голубые глаза сияли на благородном лице, а пышная борода и усы придавали ему благообразный вид. Его улыбка могла растопить даже самое каменное сердце, именно потому многие звёзды Голливуда вылечивали депрессии, душевные расстройства и тревоги именно у него. Меня всегда удивляло, что в жёны он выбрал Тару — почти полную противоположность себе как внешне, так и по характеру. С другой стороны, они никогда не ругались друг с другом и всегда жили душа в душу. — О, Нэнси! — он кинулся ко мне и заключил меня в удушающие объятия. На меня пахнуло дорогим приятным парфюмом, и я обняла его в ответ. Почему-то в душе внезапно воцарился мир, как будто некий волшебник мановением рук убрал все тревоги прочь. Эфраим умел каким-то образом одним фактом своего присутствия исцелять чужие души. Видимо, именно поэтому он и был столь успешен как звёздный психотерапевт. Его родители работали в банке; оба были мелкими клерками. Решение Эфраима выбрать карьерный путь по совершенно другой стезе они восприняли скептически, но не стали ему препятствовать, и вскоре он с отличием окончил университет. Начинал свою практику Эфраим в тесной конторе, которую он арендовал на деньги, сэкономленные в ходе учебы. Сначала клиенты ходили к нему робко, а потом их поток всё увеличивался и расширялся. Сейчас у Эфраима имелся свой консультационный центр, который пользовался огромным спросом. Располагался он в Санта-Монике и занимал целое здание, выдержанное в весьма консервативном, но уютном стиле. Тара тоже работала в этом центре. В самом начале их совместного пути она подвизалась и его секретарём, и бухгалтером, но потом, по мере того как бизнес разрастался, был нанят целый штат квалифицированных сотрудников. Но за расписанием Эфраима по-прежнему смотрела Тара. — Нэнси, как же хорошо, что ты приехала! — громкий и звучный голос Эфраима прорезал тишину леса, как реактивный самолёт облака. — Пойдём же в дом… Ах, нет, дай я помогу тебе с багажом… Всего один чемодан? Милая, ты прелесть: сразу видно бывалую путешественницу! Я вот запаковал три баула и теперь не знаю, как… О, нет, разреши мне, моя дорогая. Эфраим легко подхватил мой чемодан и понёс его в дом. Я заспешила за ним, взяв сумку и заперев машину. В поместье вела довольно солидная лестница из восьми ступеней. Никто не мог ответить мне на вопрос, почему ступеней было именно восемь, и я помнила, как меня это всегда удивляло: ведь обычно их либо пять, либо десять, либо две. При входе в дом нас ждал небольшой узкий коридорчик, который заканчивался закутком, именуемым тут «прихожей». Здесь надлежало избавиться от верхней одежды и пройти через дверь, ведущую в гостиную. И последняя, что неудивительно, совершенно не изменилась за прошедшие годы. Кедровые панели на стенах смотрелись здорово, но, на мой взгляд, это было единственной хорошей деталью этой комнаты. Тяжеловесные кресла с резными спинками были обиты алым бархатом, давно уже вытершимся со временем. Чтобы прикрыть это, кто-то (скорее всего, Улла) накинул на кресла узкие гобеленовые коврики с вышитыми персонажами греческой мифологии. Эти коврики свою функцию выполняли, однако то и дело сползали, и их приходилось постоянно поправлять. У стены стоял диван, имевший такой вид, как будто он весил две тонны. Именно на нём и расположились двое, которые поднялись при нашем появлении. Тара и её сын Чарли просто поражали своим невероятным внешним сходством. Оба очень высокие, худые, со строгими аскетичными лицами средневековых монахов, тёмными волосами и строго поджатыми тонкими губами, они походили на мучеников на картинах мастеров Возрождения. Разница, кроме половой принадлежности, заключалась ещё и в том, что Чарли коротко стриг свои вьющиеся волосы и носил очки. Тара предпочитала строгий пучок, который подкалывала шпильками, а со зрением у неё проблем, как мне известно, никогда не было. — Как хорошо, что ты приехала, Нэнси, — Тара широкими шагами подошла ко мне и обняла. — Ты очень нужна нам здесь. Она посторонилась, и к приветствиям приступил Чарли. Он обвил меня руками далеко не так эмоционально, как его отец, и отстранившись, спросил: — Как дорога? Тебе ведь пришлось проехать много километров. — Всё хорошо, — я вымученно улыбнулась. — Мне повезло, что основную часть пути я проделала до часа пик. Чарли кивнул, серьёзно глядя на меня. Он был одет в тёмно-серый костюм с рубашкой на тон светлее и с однотонным галстуком в тон. Никогда я не видела его в более неформальной одежде; даже тур по Калифорнии он устраивал мне, будучи в костюме. Тара была облачена в шерстяное длинное платье тёмно-зелёного цвета без украшений, а Эфраим позволил себе чуть расслабиться, разбавив чёрные брюки и белую рубашку вязаным кардиганом цвета кофе с молоком. На их фоне я выглядела довольно заштатно: торопясь как можно скорее выехать из дома, я не подумала, как буду выглядеть в глазах родственников, так что надела тёплые серые спортивные брюки и старый свитер, а поверх набросила чёрную куртку. Хотя сейчас, в экстренной ситуации, никому не было дела до того, как кто выглядит, но всё же на долю секунды я почувствовала себя неловко. — Мне нужно войти в курс дела, — начала я, небрежно кинув сумку на одно из кресел. — Когда Райли… — Не так быстро, — Эфраим помахал рукой. — Сначала мы проводим тебя в твою комнату, а потом покормим: ты в любом случае не сможешь взяться за расследование сразу после дороги. Чарли коротко кивнул и молча взял у отца мой чемодан. — Следуй за мной, Нэнси, — проговорил он, направляясь к одной из боковых дверей. Я послушно зашагала следом, про себя отметив, что забыла, насколько запутанной была планировка этого дома. Из гостиной вело семь дверей, и я совершенно не помнила, что находилось за каждой. Чарли любезно пропустил меня вперёд перед крутой лестницей со старомодными деревянными перилами. Она шла вверх резко, а высота подступёнков составляла несколько больше, чем положено по нормам, поэтому к тому моменту, как мы достигли второго этажа, мне нужна была кислородная маска. Лестница-убийца привела нас в коридор с дверями по обеим сторонам. Следуя указаниям Чарли, у которого тоже существенно сбилось дыхание, я открыла одну из них и оказалась в гостевой спальне, которую я тут же узнала. По странному совпадению именно в этой комнате я жила, когда проводила тут лето шестнадцать лет назад. Комната была небольшой, но уютной, с деревянными полами, большим окном и трогательными обоями с голубыми и розовыми букетиками на стенах. Из мебели тут имелись низкая кровать с синим покрывалом, комод, служивший и ночным столиком, стенной шкаф и стол со стулом. В шкафу мы с Эм часто прятались вместе. Тогда она носила пластину на зубах и неосознанно плевалась, стоило ей произнести звук «п», поэтому она всем представлялась как «Эм». Вскоре это прозвище срослось с ней, к нему все привыкли, и даже родные начали называть её Эм, хотя по-настоящему её звали Памела. Я подошла к окну и, резко раздвинув голубые шторы, раскрыла ставни. Тотчас свежий мартовский воздух проник в спальню, развеивая наваждение. Мне уже не восемь. И почему я говорю себе это уже в десятый раз? — Располагайся, Нэнси, — Чарльз любезно поставил мой чемодан как можно ближе к шкафу. — Если что-нибудь понадобится, не стесняйся обращаться. Завтрак будет через час, а потом я планирую отправиться в штаб по поискам Райли. Если захочешь присоединиться, я буду очень рад. Я улыбнулась. Старина Чарли не менялся с годами: его вежливость, его дотошность, его спокойствие, каким-то образом сочетавшиеся с буйным воображением, внушали мне ощущение стабильности. А последняя, в свою очередь, многими людьми воспринималась как синоним счастья. — Так и поступлю, — я кивнула. — Спасибо, Чарли. — Всегда пожалуйста, — он склонил голову и вышел из комнаты, неслышно прикрыв за собой дверь. Створка из тёмного дерева была поцарапана в одном месте, и я точно помнила, как это получилось. Эм жевала жвачку с аппетитным чмоканьем. Именно по этим звукам я и могла ориентироваться, ведь в шкафу было темным-темно. Раньше мы представляли себе, что сидели в засаде. Или что нас заточили в темницу сказочного замка, и мы ждали рыцаря, который бы нас освободил. Но сегодня мне захотелось попробовать чего-то нового, неизведанного и желательно страшного, чтобы хорошенько пощекотать нервы. — Мы в могиле, — глухим голосом произнесла я, поскрёбывая пальцами по створке шкафа — этот противный звук заставил меня саму вздрогнуть. — Нас замуровали в склепе, — прошептала Эм. — И нам нужно выбраться отсюда. Из-за зубной пластины она говорила очень забавно, потому страшно совсем не было. Я выла, как привидение, а она стонала, словно восставшая из мёртвых, и нам было весело, хотя и страшно. А потом дверца шкафа неожиданно распахнулась, и свет ударил нам в глаза, привыкшие к темноте. Я зажмурилась и услышала лишь истошный крик Эм. Когда же мне удалось открыть глаза, я облегчённо рассмеялась: перед шкафом стоял Джефф. — Замах у тебя классный, — сказал он, глядя на Эм. Она покраснела и потупилась, глядя на свои ноги, с одной из которых исчез ботинок. Я вопросительно посмотрела на Джеффа, и он, обернувшись, указал на дверь. — Эм была бы шикарной подающей, — хохотнул он. У двери комнаты лежал ботинок Эм. Видимо, испугавшись, она стянула его с ноги и не глядя бросила вперёд. Я вздохнула и, бросив сумку на кровать, нехотя подошла к чемодану. Распаковку вещей не стоило откладывать, иначе это грозило массой неудобств. Однако меня прервала вибрация смартфона: Нэд звонил за очередной порцией инструкций. Нэд был хорошим и исполнительным работником, но фантазии не имел и в помине, поэтому указания ему надо было давать максимально конкретно. Этим я и занялась, зажав телефон между плечом и щекой и одновременно раскладывая вещи. Я была благодарна Нэду за то, что он помог мне в те времена, когда я только открыла агентство. Он же, в свою очередь, был благодарен мне: после травмы он уже не мог играть в бейсбол и потерял спортивный грант, который давал ему право обучения в университете бесплатно. Возможность наняться ко мне подвернулась ему в весьма удачный момент, и сейчас, по прошествии трёх лет, ни он, ни я ни о чём не жалели. Сразу после Нэда позвонил папа, который весьма эмоционально пожелал мне удачи и попросил передать всем, но в особенности Эм, его наилучшие пожелания. После советов быть осторожнее и просьб не забывать о регулярных приёмах пищи я поблагодарила папу, пожелала ему удачи в суде и дала отбой. Джесс я звонить не стала: в это время она, как правило, уже вела уроки. А вот с Бесс я с радостью побеседовала, и она предсказала мне встречу с темноволосым незнакомцем. Это вряд ли: Санни я не видела уже довольно давно. Скорее всего, он вернулся в свою Корею и осел там, среди кучи своих родственников. В любом случае, сейчас мне стоило сфокусироваться на деле. А оно, в свою очередь, не терпело отлагательств: на счету была каждая минута. Ведь статистика по похищению детей, к сожалению, очень печальна.