***
Виктория
Марио остановил около уже знакомого здания. От него веет холодом, запахом хлорки и кварцевых ламп. Но в тоже время для кого-то это место, что давало счастье и надежду. Кто-то давал новую жизнь, а кто-то ее терял и, кажется, терял свою за ней. Место детского смеха и плача то детей, то родителей по разным причинам. Сегодня плановый осмотр у врача и еще сегодня я получу новое ультразвуковое исследование. Больницы — неприятное место. Хотела бы я как Давид сидеть себе дома и прохлаждаться в кабинете. В нём что-то поменялось, кажется теперь с его лица стала сползать маска холода и безразличия. Знать бы что на него так повлияло. Он стал немного чаще улыбаться. Нет, это не ухмылка, совершенно другая эмоция, без похоти или надменности. Казалось, что такого в этих мелочах. Но это не про него. Каждое малейшее изменение в нём очень заметно. Когда мы вместе, а это меньшая часть дня, я не замечаю подобного, но стоит проанализировать это в своей голове, то сразу вижу всё. Конечно, это не те метаморфозы, которые могли и могут случится, ведь мы всё еще почти чужие люди, несмотря на то, что у нас будет ребенок и мы женаты, мы всё еще не откровенны друг с другом, но и это для него большой шаг. И я рассуждаю об этом снова и снова. Каждый раз перед глазами его образ, словно я также шестнадцатилетняя Виктория. Уже целый месяц мы живем с мыслью, что через каких-то восемь месяцев станем родителями. Я всё еще не могу привыкнуть к этому. Почти ничего не поменялось, только токсикоз напоминал о моем состоянии. Вначале я продолжала бегать по лестнице, но всегда вспоминала и том, что нельзя. Бежала, потом останавливалась и спокойно шла дальше, пока это не увидел Дамиано. Он в принципе никогда не одобрял подобного поведения от меня, а сейчас тем более. Все закончилось после вонзающегося взгляда в мой лоб и привычно спокойного голоса с холодным шлейфом. Честно, даже не знаю чувства мужа к этой ситуации. Как ему? Страшно? Волнительно? Всё равно? Кажется, что всё равно, но… надеюсь это не так, ведь он видел не один позыв рвоты, видит как меняется моё настроение, всё это так же влияет и на его жизнь, хоть мы и не так часто проводим время вместе и не так сильно близки, не учитывая секс, с которым у нас всё прекрасно. Сегодня я увижу нашего малыша… или малышку, на небольшом экране УЗИ аппарата, совсем крохотного и на первый взгляд незаметного ребёнка. Сильное переживание медленно заполняло мою голову. Вечером я принесу Давиду черно-белое фото. — Добрый день, — вхожу в стерильный кабинет, — Я записана на узи, — протягиваю врачу направление. — Добрый, ложитесь, — указывает на застеленную спанбондом кушетку, — приподнимайте одежду, — она что-то печатает на компьютере, а я тем временем приподнимаю футболку, — и штаны немного спустите, — выполняю все ее указания и устремляю взгляд в белый потолок, стараясь дышать как можно ровнее. Женщина распределяет гель по моему животу, что немного округлился, и начинает свою работу. В некоторых местах было немного щекотно. А ее молчание неприятно щекотало нервы. Она долго что-то высматривает, но всё же говорит: — Плод развивает нормально. Вот ваш малыш, — она обозначает на экране небольшой комочек внутри меня. Тяжело поверить, что это ребенок, но черт, кажется, сейчас у меня пойдут слёзы. Я становлюсь сентиментальной. Через пару месяцев этот небольшой комочек станет самым настоящим человеком, — Впрочем у вас всё хорошо, — она улыбается и встает с места, пересаживаясь за рабочий стол, пока я перебываю в непонятных чувствах, после увиденного. Пишет что-то в компьютере, затем на листочке, — Вытирайтесь и одевайтесь. Встают кушетки и жду пока она закончит, поправляя футболку и волосы. — Вот ваши снимки и заключение. Всего доброго, — она вновь улыбается. Забираю листок и фото. Выхожу из кабинета и сажусь на диванчик около двери, рассматривая черно-белые снимки. Вытираю слезу в уголке глаза и провожу пальчиками по бумаге. Всё еще не могу поверить, что этот комочек — наш ребенок.***
До вечера делать вовсе нечего. Только читать и отдыхать. Сейчас этого нужно побольше. — Синьорина, ужин готов, — говорит Марта и ставит на стол тарелку с овощным супом, приборы, стакан с водой и таблетки, которые мне нужно выпить. — Не хочешь поужинать со мной? — спрашиваю ее усаживаясь за стол. — Но… — Садись, — она удаляется на кухню, а возвращается с тарелкой супа и ложкой в руках, — Суп очень вкусный, — она смущенно улыбается, уставившись в тарелку, — Похож на тот, что готовила моя мама. — Спасибо. Можно вопрос? — Конечно. — Знаю, это не этично, — она вновь опустила глаза в тарелку. Кладу руку на ее, поглаживая ее пальцем. — Не стесняйся, говори, — она подымает на меня большие карие глаза и кивает. Марта старше меня на четыре года, но она была очень скромна и стеснительна, поэтому ей так тяжело что-либо говорить в мою сторону. — Где Ваша мама? — Она сейчас живет на Сицилии, недалеко от Палермо. — Она готовила вам? — Да, не часто, но бывало. Это одна из причин почему отец любил ее, — теперь я опускаю глаза. Эта тема была достаточно неприятной для меня по сей день. Черт, нужно переводить тему, — Смотри, — достаю из файла, что лежал на соседнем стуле, узи снимки и протягиваю ей. — Это Ваш ребенок? — Да. — Помню, как тоже впервые получила снимки сына, — она улыбается и возвращается фото. Марта была очень красивой: смуглая кожа, кудрявые, густые волосы и большие карие, почти черные глаза. На ней всегда были идеально выглажены платья однотонного цвета, обычно лиловые или голубые, и белый фартук. В коридоре раздается шум двери. Видимо вернулся Давид. Кстати, где он был? Через несколько мгновений он входит в комнату в привычной одежде и с ни капли не уставшим лицом, словно он целый день провел дома в постели. — Добрый вечер. Приятного аппетита, — говорит он, снимая пиджак и подтяжки с плеч. Марта засуетилась, — Ужинаешь с прислугой, — усмехается и бросает пиджак на диван. — Будешь ужинать? — Нет, спасибо. У меня уже была возможность сделать это у твоей мачехи, — значит снова был у отца. Он часто там бывает, даже кажется слишком. Хотя у него с отцом «работа». — Я пожалуй пойду, — Марта забирает тарелку и уносит в раковину. — Ты чего? Доешь. — Спасибо, синьора, но я пожалуй пойду, — она делает легкий поклон, забирает пиджак мужа и уходит наверх. Перевожу взгляд на брюнета, что рассматривал что-то в окне и расстегивал рукава и ворот накрахмаленной рубашки. — И что ты наделал? — Я? — спрашивает он, обращая внимание на меня, — Она вроде сама ушла, — подходит ближе, — Зато мы остались вдвоем, — склоняет голову и легко ухмыляется, — Не хочешь прогуляться к берегу? На улице отличная погода, — не учитывая то, что там почти темно. Что за романтик в нём просыпается иногда?***
Около моря был легкий ветерок. Остались последние лучики солнца, что выглядывали из-под воды, подсвечивая ее волны. Мы шли босиком по прохладному песку под сопровождение чаек и шума волн. Именно сейчас так уютно и спокойно. Всё такое красивое, навеивало воспоминания из детства. Я же не показала ему узи, черт. Хватаю его за руку и останавливаю, доставая из кармана небольшой кусок бумаги и протягиваю ему. — Я сегодня была на узи. Это наш ребенок, — он берет в руку снимок, всматриваясь в него. Дамиано легко улыбается. — Ничего не понятно, но мило, — забираю из его рук фото и становлюсь сбоку от него. — Вот. Видишь? — Нет. — Да вот же! — показываю пальцем на небольшой комочек. Дамиано щурит глаза, а затем улыбается. — Такой маленький. — Конечно маленький. Ты думал, что там сразу будет взрослый ребенок? — Нет конечно, глупенькая. — Это ты глупый, — забираю снимок и прячу обратно в карман. Он всё еще улыбался мне в лицо. Под последними лучами солнца я могу рассмотреть его лицо. Понятно почему все в него так влюблялись и я была в их числе…- Что? — Ничего, — склоняет голову влево и щурит глаза от чего я не могу теперь из рассматривать. Его кожа блестела под огненными лучами, как и глаза, которые он прикрыл. Волосы трепал ветер. Впрочем и всё, но что-то в нем особенное, именно сейчас. Может спокойствие? — Давай займемся сексом прямо здесь, — закатываю глаза и смеюсь. Блядь, всё обломал! — Давид, у тебя только одно на уме! — продолжаю смеяться, в то время как его руки «незаметно» окольцовывают мою талию, а зубы кусают шею, — Эй! — М? — Мне холодно. — Сейчас согреешься, — накрывает мои губы своими и мы сливаемся в поцелуе. Неужели теперь всё наладилось? Хочется в это верить.