- Не знаете ли вы, как мне выйти отсюда?
– Это зависит от того, куда ты хочешь прийти, – ответил Кот.
– Мне все равно, куда бы ни… – начала Алиса.
- Значит, тебе все равно, в какую сторону идти, – перебил ее Кот.
– Куда бы ни выйти, лишь бы куда-нибудь прийти, – договорила Алиса.
Эпизод 2. Неосязаемое. Мой вымышленный мир переливается красками - зеленью сочной листвы, все еще тяжелой после ночного дождя. Алыми отблесками рассвета, отражающегося в лужах. Темно-коричневой, почти черной вспаханной землей, в недрах которой шевелятся толстые дождевые черви. Золотом колосящейся пшеницы, заполонившей бесконечное поле, уходящее за горизонт бескрайнего кобальтового неба. Казалось, дотронься до рассыпавшегося вокруг сияния и обожжешь руку, настолько ярким и жарким оно ощущалось. Дышать легко и сладко - в ноздри ударяет запах свежескошенной травы, влажной земли, нарциссов и древесной стружки с привкусом дыма. Я узнала этот аромат - так пах дом моей бабушки. Когда-то, в прошлой жизни, я каждое лето ездила на ее небольшую ферму в Айдахо, окруженную пашнями и лесами. Эйдан и Летти и я обожали играть в прятки в высоких стеблях пшеницы, с улюлюканьем бегая друг за другом. Бабуля у меня была достаточно молодой и бойкой, водила нас в походы по Скалистым горам, устраивала пикники на целый день с потрясающими видами на Йеллоустоун и рассказывала легенды племени Блэкфут, родством с которыми так гордилась. Я открываю глаза и улыбаюсь ее образу - смуглая кожа едва тронута морщинами, лишь в черноте глаз отражаются прожитые лета, а ее тяжелые, иссиня-черные волосы с серебристыми проблесками седины вызывали у маленькой меня дикий восторг. Я любила сидеть у нее на коленях, перебирать кончики ее локонов и слушать звучный, теплый голос, рокочущий из самых глубин широкой и объемной груди. Она ласково называла меня рысенком, взъерошивала мои лохматые космы, и рассказывала про Старика, создавшего мир и первого Блэкфута, про Человека-Волка, проявившего милосердие к преданному любимыми человеку, и много других сказок, которые с течением времени стерлись из памяти. Но моей любимой была легенда, которую я как-то вычитала в пыльной старой книжке, найденной в бабушкиной библиотеке - легенду гуарани о Дереве Тимбо и великой, вечной отцовской любви к своей дочери, которую я с детской непосредственностью примеряла на себя и папу. Кажется, я запомнила ее наизусть и передо мной ожили пожелтевшие страницы с затертыми буквами - повесть о вожде Сагуаа и его любимой дочки Такуари, которую он искал до самой своей смерти, припадая ухом к земле и стараясь расслышать шаги своей девочки. Я потом много раз пересказывала эту легенду бабушке с таким придыханием и непонятной мне детской грустью, что доводила себя до слез, скучая по пропадающим на работе родителям и находя утешение в крепких и нежных бабушкиных объятиях. Я тыкалась носом в ее живот, всхлипывала о грустной судьбе папы Такуари, а бабуля беззлобно смеялась и сетовала на мое ранимое сердце. “Береги свою доброту, natáyo - говорила она, и тепло плескалось из ее глаз, расползаясь по лицу тонкими морщинками, - мир полон злобы и горя, и им так легко поддаться. Будь сильной, любимая”. И я обещала ей тогда, по-детски пламенно, неистово. Я обещаю ей сейчас, купаясь в море красок и запахов леса, который соблазнял меня перешептыванием листвы, рокотом камнепада со склонов и синевой неба над головой, манил к себе, уговаривал оставить все прошлое позади, сбросить груз и последовать вперед, в прохладу чащи, из которой доносится голос бабушки, и мне нестерпимо хочется увидеть ее, обнять, побежать на этот зов туда, в темно-зеленую, щебечущую птичьим хором зеленую утробу, окунуться в беззаботность детства. И я почти дотягиваюсь до скрытого за тенью леса образа моей прекрасной, высокой и статной бабушки, как явно чужой в этой идиллии грохот останавливает меня. Я с недоумением оборачиваюсь и смотрю на горы позади себя. Нет, это не камнепад. Звук слишком резкий, звенящий, выбивающийся из общей гармонии. Это не камнепад. Выстрел. Меня толкает вперед, я закрываю глаза и сливаюсь с сиянием, кутаясь в его тепло и пытаясь заглушить чужие моему миру звуки. Они неправильны, они отравляют все хорошее, что есть во мне. Я не хочу уходить отсюда, тянусь к образу бабушки и вдруг вижу ее лицо. Она грустно улыбается и мне хочется дотронуться до ее лица, но она лишь качает головой и тихо шепчет "не время, natáyo". Я плачу, но меня утягивает от мира моего детства все дальше, крутит в водовороте быстрее и быстрее, пока наконец не выплевывает в холод и боль. Я словно выныриваю из ледяной воды, отчаянно глотая воздух, задыхаясь, дезориентированная и напуганная до усрачки. "Тотошка, кажется, мы больше не в Канзасе", - проносится в голове и я ошарашенно оглядываюсь. Я лежу на жесткой холодной койке, вокруг похлопывает на сквозняке выцветшая плотная ткань, я не понимаю, где нахожусь и что происходит. Или происходило? Как я тут оказалась? Голова взрывается дикой болью при каждом движении, желудок предательски скручивает и меня рвет на пол. Слух работает через раз, я не слышу, что со мной кто-то пытается говорить, но неожиданное прикосновение заставляет тело подобраться и вскинуться. Я заношу руку, запоздало понимая, что ножа в ней нет, и в ужасе рычу как загнанный в ловушку зверь. -Все хорошо! - раздается где-то над головой, - прости, что напугал! Все хорошо, хорошо! Я фокусирую взгляд, щурясь от хлынувшего яркого света. Очертания фигуры передо мной превращаются в неуверенно мнущегося парня в очках, которые он то и дело поправляет, в наглухо застегнутой рубашке и с виноватой улыбкой на крупном лице. Чему меня научил апокалипсис, так это не верить никому, даже встречающимся по дороге детям. Добродушное выражение, с которым незнакомец смотрит, не вызывает и капли доверия, скорее наоборот. Отползаю подальше к изголовью койки, оглядываясь вокруг - моего оружия рядом нет, сама я лежу в палатке, в которой больше ничего, кроме моей койки и одинокого раскладного стула нет. Перевожу взгляд на парня - слегка за тридцать, поза закрытая, плечи опущены вниз и вперед, словно он пытается стать меньше и раствориться в пространстве, глаза за очками непроизвольно и резко жмурятся - нервный тик. Парниша-то в стрессе, пальцы сжимаются и разжимаются, он топчется, будто ждет удобного случая вылететь из палатки. Он боится. Меня? Я хмурюсь, прикидывая, как его отвлечь и удрать - подойдет ближе получит пяткой в подбородок. Это оглушит ненадолго, затем лишу очков - судя по линзам, видит он откровенно плохо. Начнет дергаться - можно задушить одеялом. Но оценив свое состояние я понимаю, что ни хрена из этого не проверну. Я слишком слаба и все тело болит так, будто я бежала марафон. Стоп. Я же бежала... -Меня зовут Милтон, - говорит он, и я морщусь, голова тут же начинает пульсировать сильнее. - О, прошу прощения! Когда тебя доставили, ты то отключалась, то приходила в себя. Я осмотрел твои травмы и предположил сотрясение. Вот. Милтон протянул мне блистер таблеток и бутылку воды, но я лишь наблюдала за ним, не двигаясь. Он вновь смутился, несмело шагнул ближе и осторожно положил таблетки и бутылку рядом с моей ногой. -Это всего лишь болеутоляющие, - он перевел взгляд на мои ноги, скрытые под тонким колючим одеялом. - Лодыжка распухла, у тебя вывих. Желательно не напрягать ее особо. Я наложил повязку, обработал ссадины на руках и колене. Тебе нужно восполнить водный баланс. "Восполнить водный баланс?" Я глянула на свои ободранные ладони, только сейчас ощущая саднящие и неприятное ощущение. Зачем он все это делал? Переводить медикаменты на чужака? Думать все еще было больно, во рту стоял мерзкий привкус желчи, и я отчаянно хотела пить. Милтон отошел, выставив руки вперед, всем видом давая понять, что не представляет опасности. -Я просто хочу помочь, - мягко сказал он, выдавив из себя подобие улыбки. -Почему? - прохрипела я, и он вздрогнул, словно не ожидал услышать от меня ни слова. -Потому что ты человек, которому нужна помощь. А у нас есть ресурсы, чтобы ее оказать, - ответил он, и я напряглась сильнее. У нас? Воспоминания заворочались, принося новую волну тошноты. Я бежала от стада дохляков. Я была на грани смерти. Выстрелы и люди. В голове оглушительно раздался чужой голос. “Беги”. Я зажмурилась, прижимая руку ко лбу. Черт возьми, как же больно. Желудок вновь скрутило, но выходить было нечему, и я лишь сплюнула желчь. Милтон дернулся в мою сторону, но предусмотрительно остановился, когда я сжалась сильнее. -Это всего лишь болеутоляющие, - повторил он, кивнув в сторону блистера. - Я обещаю, тебе ничего не угрожает. -Громкие слова в наше время, не находишь? - просипела я, борясь с тошнотой. Парень устало вздохнул, приподняв очки и потерев глаза. - Если бы мы хотели тебя убить, то не стали бы тратить драгоценные лекарства. И уже тем более, рисковать собой и вытаскивать из лап ходячих, - словно ребенку объяснил он, в голосе скользнуло раздражение. Ходячих? Это он про дохляков? - Ты уж извини мою подозрительность, Милтон, - выплюнула я, оскалившись. - Люди нынче немного нервные. Кто мы? -Мы - это наша группа, - в палатку вдруг зашел второй мужчина, и я подобралась. Этот не выглядел таким доходягой, как Милтон. Высокий, широкоплечий, крепкий. Справиться со мной ему труда явно не составит. Особенно сейчас. Он остановился рядом с Милтоном, излучая дружелюбие, сияя теплой улыбкой и смотрел так, будто я была самым ценным человеком на свете. Но что-то в нем было не так, словно черты лица плыли при каждом растягивании губ. Ушибленный мозг плавил мысли, не давал им сложиться в цепочку, и горел болью. Я снова сморщилась. В словах Милтона была доля истины, но что, если таблетки отравлены? Или это сильнодействующее снотворное и меня после решат убить? Или изнасиловать? Взять в рабство? Да черт знает что еще сделать. -Ты в безопасности, - высокий мужчина подошел ко мне ближе, - мы успели как раз вовремя. Страшно подумать, что могло бы случиться, не услышь мы выстрелов. Что-то не так. Что же с ним не так? Я никак не могла схватить лежащее на поверхности, и агент внутри меня дико бесился, бился в клетке, крича, что я бесполезный кусок дерьма, раз не могу воспользоваться своим опытом и определить, кто передо мной. -Почему вы рискнули своими людьми чтобы спасти незнакомку? - повторила я свой вопрос, ранее адресованный Милтону. - Там было слишком много дохляков, зачем рисковать? Геройство? Мужчина вздохнул, обернулся на Милтона, будто ища поддержки. - Возможно, это звучит глупо, и ты задала правильный вопрос - зачем рисковать людьми? - мужчина присел на койку, и я поджала ноги под себя, стараясь не завыть от боли в вывихнутой лодыжке. Поза у мужчины была расслабленная, корпус повернут в мою сторону, он весь светился симпатией и какой-то грустью. Пытается расположить к себе? На мгновение он задумался, затем плавно и мягко заговорил. -Вот и ответьте, - с трудом ворочая распухшим языком сказала я, с тоской посматривая на бутылку воды. В горло словно песка насыпали, но я боялась даже шевелиться. Мужчина глубоко вздохнул, опустив голову, перебирая пальцами шнурок своей парки. Когда он взглянул на меня, в глазах читалась искренняя боль. -У меня есть дочь, Пенни, ей восемь лет. Эпидемия забрала ее маму. Когда начался хаос, я не знал, что мне делать. Вокруг паника, люди ожесточились в край, будто вмиг забыли, какого это - быть людьми. - Как по мне, привычное поведение хомо сапиенс, - проскрипела я и мужчина усмехнулся. К чему он ведет? - Возможно. Но когда я совсем отчаялся и решил, что мы с дочкой обречены, нас приютила небольшая группа выживших. Незнакомцев в рухнувшем мире, без каких-либо гарантий безопасности, спасли от неминуемой смерти. Просто так. Потому что эти люди сохранили самое ценное, что есть во всех нас - милосердие. Мужчина перевел взгляд на притихшего Милтона. - Это было удивительно. И по-своему прекрасно. Что может быть проще - отдать человеку кусок хлеба и напоить его, не так ли? Я слушала молча, все еще пытаясь понять мотивы. - Милосердие? Это все, что потребовалось, чтобы спасти меня? - с удивлением спросила я, внимательно наблюдая за мужчиной. Ни резких движений, ни подергиваний, как у Милтона. Ровный, спокойный тон, уверенная поза. Кто бы эти "мы" ни были, этот мужик здешний лидер, это ясно как день. - Я поклялся себе, что построю для дочери безопасное место, - заговорил мужчина после паузы. - Где она сможет расти в заботе. Где будет жить, а не выживать. Группа, приютившая нас, стала семьей. И по пути мы спасли многих. Милтон, - он махнул в его сторону рукой, - один из них. Он ученый. Кто знает, может именно он сможет создать вакцину и спасти человечество, как бы пафосно это ни звучало. Я нахмурилась - говорил он красиво, воодушевляюще, словно патока лилась с каждым словом. Ему даже хотелось верить. Но что-то было не так. Люди не благородны по своей натуре. Мы всегда ждем какой-то отдачи даже от самых казалось бы безвозмездных поступков. Признание собственной ценности. Удовлетворение от помощи другому. Власть. Уверенность. Нами движут пять основных эмоций, четыре из которых негативные: отвращение, страх, печаль, гнев и счастье. В условиях постоянной опасности, главной эмоцией стал страх - двигатель инстинкта самосохранения. Страх защищает в первую очередь своего хозяина. Не дает ему сунуться в огонь - иначе хозяин сгорит и погибнет. Заставляет пригнуться и бежать от выстрелов - иначе хозяин погибнет. Внушает животный ужас при виде неестественного - живых мертвецов - и говорит тебе бежать, иначе сожрут. Животный мир так и выживает: чуешь опасность - бежишь. Олень не кинется в пасть волка. В мире, принадлежащем плотоядным монстрам, первым порывом человека будет спасти себя. Защитить свою стаю от внешнего врага. Новая иерархия потребностей не включала ступени милосердия. Выживание. Безопасность. Пропитание. Укрытие. Рисковать своими ради спасения чужака из милосердия? Это звучало безумно. Безумно. Я прокатила слово на языке, словно пытаясь распробовать его на вкус, почувствовать каждую букву. Б-е-з-у-м-и-е. Вступать в бой со стадом дохляков - это безумие. Поэтому вся речь мужика казалось мне высосанной из пальца, деформированной и заученной. Вспышки боли размывали сознание, но я прорывалась через пелену и думала. Сейчас это мое единственное оружие. А что если, это было безумием только для меня? Для меня бой со стадом дохляков был неравен и я заранее оказалась обречена, соответственно и думала, что спасала бы я лишь себя. Что, если этот мужчина и его группа обладали достаточными ресурсами, чтобы оказывать помощь направо и налево и бой с толпой был для них равен их возможностям? Я вынырнула из болота, в котором все глубже застревала, борясь с головокружением и вновь посмотрела на мужчину. Тот держал блистер и бутылку воды в руке, протягивал их мне, и я с досадой поняла, что ослепленная болью и усталостью не смогу помочь ни себе, ни своей группе. Я осторожно взяла у него таблетки, мельком увидев название на алюминиевой стороне - Тайленол - и закинула сразу две в рот, жадно выпив почти всю бутылку воды. -Значит, - наконец сказала я, отрываясь от горлышка и чувствуя, как саднящее горло слегка успокаивается, - вы просто спасаете незнакомцев? Мужчина кивнул. -Люди сейчас - самое ценное, что осталось в этом мире, - серьезно ответил он, - а мы способны помочь тем, кому это нужно. Так почему бы не сделать этого? Именно мы все вместе сможем построить новое место, безопасное, процветающее. И чем нас больше, тем лучше мы защищены от угроз. Уверен, вы согласитесь со мной. Может и соглашусь, но не хочу. Где-то внутри вновь забилось противное “что-то не так, что-то не так”. Мужчина вдруг встал, всплеснул руками. - О каком доверии может идти речь, если я забыл представиться? Простите, день сегодня выдался тяжелый. Филип Блейк, - он протянул мне крупную ладонь и широко улыбнулся. Я с опаской посмотрела на его руку - гладкая, с аккуратными ногтями, без царапин. Показатель достаточно неплохой жизни. Возможно, он прав. Возможно, его группа действительно неплохо себя чувствует, судя по медикаментам, воде и общему благополучному виду Филипа и Милтона. Но даже несмотря на эти “возможно”, мой инстинкт подсказывал мне о притаившейся опасности. Они чужаки. Они незнакомцы. Если у них есть оружие, чтобы дать бой стаду мертвых, значит они слишком опасны. Что помешает им размазать меня и мою группу как надоедливых мух по лобовому стеклу? И царапающаяся о ребра чуйка появилась неспроста. Я почувствовала, как головная боль начала отступать, тело отяжелело и я сползла обратно на подушку. Сейчас я точно не найду никакой правды. В словах Милтона была логика - хотели бы убить, могли это сделать в любой момент. Могли бы даже не спасать. Но не убили, притащили к себе, подлатали, напоили. Какие бы цели не преследовал Филип, моя смерть в его планы не входила. По-крайней мере пока. -Джорджина Эллис, - я решилась и пожала его руку. Может, так и должно было случиться? То, что я едва не подохла, а они меня спасли? Я подумала про отца. Про людей в группе - измученных дорогой в никуда, с заканчивающимися припасами, подверженных опасностям на каждом шагу, как например огромная толпа дохлых в ночи. Я проглотила свои размышления относительно Филипа, оставив анализ на потом. -Приятно познакомиться, Джорджина, - его голос звучал все так же мягко, по-отечески тепло. - А теперь, отдыхай. Ночка у тебя выдалась насыщенная. И ни о чем не переживай - Милтон будет рядом, если понадобится. Всего хорошего. Он вышел из палатки, а я откинулась назад, не в силах бороться со сном. Мне нужно восстановить силы как можно быстрее, выбраться отсюда и добраться до своего лагеря. Не представляю, что там придумали себе мама и брат с сестрой. Уверена, Летиция уже успела похоронить меня сто раз и теперь сидит, заливаясь слезами и задыхаясь. Черт, надо было захватить для нее какие-нибудь успокоительные. Или я захватила? Мысли растягивались, плыли и я едва держала свинцовые веки открытыми. Милтон что-то спросил, но я уже не слышала, поэтому он лишь кивнул и ушел, а я натянула одеяло повыше, позволяя себе расслабиться. И уже на грани сна до меня дошло, что именно меня смутило в очаровании Филипа Блейка. Абсолютно холодные, жесткие, мертвые как у акулы глаза, которые ни разу не отразили тепло его улыбки.