О звездах и монстрах

В детстве я очень любила фантастику. Папа, отчаявшийся привить мне любовь к чтению, решил пойти другим путем и рассказывал истории в лицах с таким воодушевлением, что я невольно влюбилась в крошечных хоббитов, их уютные, теплые норы и волшебные миры Толкина, мистические и темные истории Эдгара Аллана По, захватывающие расследования и тонкий юмор Шерлока Холмса, чудесатые приключения Алисы в обожаемой мною Стране Чудес. Как же я мечтала найти кроличью нору, броситься за Белым Кроликом и оказаться по ту сторону, выпить чаю на вечеринке Безумного Шляпника, поболтать с Чеширский Котом, пофыркать от дыма Гусеницы, сразиться с Червонной Королевой и самой выкрикнуть «Голову с плеч!», занося меч над побежденным врагом. Я лелеяла детские воспоминания о светящимся счастьем отца, когда я, прыгая по комнате с деревянным маленьким мечом, пересказывала его же истории. Хранила в сердце его голос и тепло его объятий. Его мягкую, понимающую улыбку и мечтательность в ореховых глазах. Его вибрирующий, мальчишеский голос. И его умопомрачительный оптимизм и любовь к жизни. Я поняла, как любила его, только спустя время. Когда стало слишком поздно. Почему я хотела закрывать глаза на все, что происходило после того, как моя группа присоединилась к Филипу? Мнимое чувство безопасности? Усталость от месяцев выживания? Страх? Я прокручивала вопросы в голове снова и снова, раскладывала по полочкам, исследовала себя вдоль и поперек, доводя себя до исступления и сокрушительных мигреней, но каждый раз ответы ускользали, рассеивались дымкой, не успев сформироваться. Неужели я настолько боялась признаться себе, что просто была доверчивой дурой? Сопливой девчонкой, которая наплевала на свой жизненный опыт, на годы тренировок и интуицию и просто обрадовалась, что ее семье ничего не угрожает? Или это оправдания? Тогда мне впервые за долгое время казалось, что все встало на рельсы нормальности, насколько это возможно в разрушенном мире. Моя группа с некоторым трудом, но все же влилась в работающую как швейцарские часы группу Филипа. Я не могла не признать его потрясающий талант к ораторству и организации. Люди хотели идти за ним. Ему верили, доверяли, харизма и магнетическое обаяние помогали внушать другим все, что он захочет. Лидер. Предводитель культа. В какой-то момент даже я подумала, что возможно мы переживем все это. Построим новое, подарим остальным безопасность, надежду. Словно фокус моей жизни переместился с семьи на общую цель. Грандиозные планы, спасение людей. Глупое, сумасбродное геройство. После того, как папа встал на ноги, меня еще долго не покидало ощущение эфемерности происходящего. Словно все вокруг было сном. Я двигалась на автопилоте, рассматривая всё и всех вокруг с детским удивлением, точно ребенок в Диснейленде. Меня удивляли устои новой жизни - обязательная физподготовка и ежедневные тренировки, уроки стрельбы, ближнего боя с холодным оружием и без, освоение навыков выживания в полевых условиях и базовых медицинских навыков. Моя группа, на удивление, свыклась с режимом практически сразу. Джим, Брайан и Эстер тут же влились в работу, пропадая на стрельбище за городом или тренируясь в импровизированном спортзале в подвале музея. Мама, Роза и Эйлин обустраивали медицинское крыло, где мама взяла бразды правление в свои руки. Эйдан едва не взорвался, когда ему поручили инвентаризацию всех припасов в лазарете и помощь маме, а не вылазки в кишащую ходячими Атланту и ее окрестности, но правила Филипа касательно детей были непреклонны - никто младше восемнадцати лет в них не участвует, только в учебных марш-бросках под бдительным надзором более опытных взрослых. Летиция днем помогала с детьми в школе, которую организовал папа - детей в группе было немного, но их родители были рады занятиям и возможности сбагрить своих чад хотя бы на пару часов. Сестра все чаще тренировалась с Мартинесом или мной, и даже пару раз выезжала на стрельбище, пытаясь побороть страх перед огнестрелом. Я еще никогда не видела такой решимость в ее глазах, будто Летти в мгновение ока повзрослела на несколько лет. Я часто с тоской смотрела на нее - щенячья припухлость в щеках исчезла, мышцы на руках стали более отчетливыми, да и успехи в рукопашке становились с каждым разом все более ощутимыми, хоть и не настолько стремительно, как у атлетичного и взрывного Эйда. Мне наивно хотелось уберечь близнецов от жизни в вечной борьбе, но в итоге все сводилось к одному - никто больше не живет по прежнему, и лучше пусть мои несовершеннолетние брат с сестрой знают, как защитить себя, чем будут убиты. После того, как Филип узнал о моем прошлом в ФБР, он назначил мне небольшой отряд, с которым мы ходили в постоянные вылазки. И все время, что мы провели в военизированном лагере, как его с горечью называл папа, я старалась заглушать грызущую изнутри тревогу, отгонять мысли “что-то не так”, игнорировать мелкие детали, в которых обычно скрывается дьявол. Я старалась закрывать глаза на странные перешептывания Филипа и Ллойда, на напряженные взгляды после вылазок, на излишнюю жестокость его людей на зачистках от ходячих. Потому что мама снова была врачом. Потому что папа преподавал. Потому что Эйдан ворчал и вел себя так, как положено подростку. Потому что Летиция перестала видеть кошмары и стала улыбаться. Я исподтишка следила за Ллойдом - он мне не доверял и его неприязнь витала тяжелой аурой каждый раз, как он оказывался рядом, и это было взаимно - мы оба на дух не переносили друг друга, но приходилось сцепив зубы работать вместе. Ллойд напоминал змею. Ледяная, бесстрастная маска на лице, плавные, хищные движения и пронизывающий взгляд, преследующий повсюду. Особенно Ллойда бесило доверие и внимание Филипа ко мне. Любое мое взаимодействие с Блейком вызывало у Ллойда тихую ярость, которую он выражал лишь крепко сжатыми челюстями. Именно этого и я опасалась - контролируемая ненависть опаснее сжигающего гнева. Совместных вылазок с ним я старалась избегать - казалось, что Ллойд не думая пристрелит меня, выставив это случайностью, или бросит на растерзание ходячим. В какой-то мере, мой маленький мир иллюзий работал. С моих плеч упала гора - семья была в безопасности, группой руководил Филип и я расслабилась. Погрузилась в рутину своих вылазок и исследований новой реальности. Это было огромной ошибкой. Я настолько растворилась в своей работе, что перестала замечать что-либо кроме нее. Я не слушала свои инстинкты, которые пытались орать сиреной каждый раз, как я общалась с Филипом. Не хотела замечать его одержимость прекрасным новым миром, который он собирался строить именно с моей помощью, потому что ему импонировал мой характер, мое умение видеть людей и понимать их. Практически плевок в лицо, учитывая мою слепоту, потому что я не видела его жестокость, тиранические замашки, которые он подслащал красивыми речами о безопасности и объединенном, цивилизованном обществе. Тотальное очарование Джима Джонса или Теда Банди. Но мне пришлось открыть глаза. И причиной стала моя мама. Точнее, внезапное внимание Филипа к ней. Его частые визиты в лазарет, плотоядные взгляды исподтишка, мамино нарастающее напряжение, их перепалки с папой. Первое время я наивно убеждала себя, что Блейк, как лидер группы, просто сверяется все ли в порядке у нового доктора в группе, и не хотела накручивать себя без доказательств. Вновь не слушала интуицию, доказывала себе, что мама ссутулилась и вздрагивала от любого шороха из-за усталости и недосыпа. Объясняла все более растущую отстраненность отца его увлеченностью школой и занятостью в литературном клубе, который он организовал после того, как мой отряд вернулся с сумкой книг из библиотеки Атланты. Находила миллион причин, почему мама раздраженно отмахивалась от редких вопросов все ли в порядке кратким “просто устала, милая”. Я заразиалсь чертовым драйвом Блейка - обеспечить группе безопасность и выживание. Нет, организовать им жизнь. Если не такую, какой она была до краха цивилизации, то максимально похожую. Маршруты вылазок становились все дальше - Филип увеличил количество вылазок моего отряда - ослушаться означало подвергнуть опасности мою семью. Это я поняла быстро - я попыталась поговорить с Филипом о том, что неразумно расходовать наши ресурсы на бессмысленные походы, и в следующую вылазку с Ллойдом он отправил Эйдана, мотивировав это учебным марш-броском. Брат был счастлив, но все мои внутренности сковал ледяной ужас. Их не было в музее шесть часов, за которые я постарела лет на десять, и когда увидела покрытого грязью и кровью Эйда едва не расплакалась от облегчения. И очень четко поняла, что спорить с Филипом больше не стоит. И идти против него не получится - я находилась в эпицентре секты, главой которой был Блейк. Раскрывая его слой за слоем, я обнаружила зловонную гниль, и поняла, что нам надо уходить. Я намекнула об этом отцу в один из вечером, и тот внезапно и очень быстро согласился, отпивая из стакана найденный кем-то в городе виски. Я тихо, напрямую спросила его, что происходит между ним и мамой - они едва ли обмолвились парой слов за месяц и, кажется, даже не ночевали в одной комнате. Папа тогда пожал плечами, молча встал и ушел, а я чувствовала беспомощность ребенка, чьи родители оказались на грани развода, и винила себя. Это я не заметила домогательств Филипа к маме. Из-за этого родители избегают друг друга. Это я притащила всю группу в логово монстра. Жужжащие мысли вылились в бессонницу, и на следующей вылазке я едва не погибла по своей же тупости - не проверила прочность крыши, через которую собиралась попасть внутрь магазина, провалилась и заработала себе ушибы, вывихнутое плечо и множество рассечений от битого стекла. Мама, увидев мои гематомы и окровавленное лицо, орала на меня минут пятнадцать, ее нервы сдали, а я молча смотрела на круги под ее темными глазами, впалые щеки и пугливый, бегающий взгляд. Тогда она так крепко обняла меня, что мне стало трудно дышать. Я попыталась выпытать напрямую, что происходит между ней и Филипом, но она лишь злилась и рычала “все хорошо, ничего не происходит, тебе кажется, занимайся своими делами, Джорджина”. Но я не могла больше закрывать ни на что глаза. Я должна была вытащить их, спасти, увести далеко от монстра. Как-то раз, Филип подловил меня в коридоре и настоятельно рекомендовал не лезть в дела взрослых, по-отечески хлопнув меня по плечу и тепло улыбнулся, хотя глаза оставались совершенно холодными. Я прикинулась дурочкой и кивнула, едва справляясь с желанием прострелить ему голову на месте. Но в таком случае, живым из музея никто бы из моей семьи не выбрался. Поздно ночью я собрала всех в своей комнате и безапелляционно заявила, что мы уходим. Остальные члены моей группы прекрасно ассимилировались, и мне уже было откровенно на них плевать. Даже на Джима. Он и Брайан разберутся сами и выбор сделают сами. Я хотела спасти маму от постоянных липких, откровенных взглядов Филипа, будто случайных прикосновений к ней - то задержит руку на плече, то приобнимет, то коснется коленки. Отец согласился сразу, близнецы были настроены отрицательно, им нравилась эта иллюзия безопасности и нормальной жизни, они были в блаженном детском неведении, но после моего жесткого “потому что я так сказала” оба обиженно замолчали и скуксились. Эйдан пыхтел как чайник, подначивая Летицию выступить против меня единым фронтом, только Летти сама чувствовала напряжение, которое омрачило наши отношения, и ей просто хотелось понять, что происходит. Но мама отказалась, аргументируя это тем, что не может бросить пациентов и что здесь безопасно. Я едва не взорвалась, когда услышала ее твердое “нет”, но решила поговорить позже, когда остальные уснут. Мне не хотелось, чтобы близнецы знали, что происходит что-то больное, мерзкое и страшное. Когда все разошлись по своим комнатам, я увела маму на обширную веранду второго этажа. Сначала она молча курила и смотрела на звезды, собираясь с силами и не смотря на меня. После второй сигареты, она тихо сказала, что даже в апокалипсисе осталось что-то красивое - яркий свет городов больше не мешал рассматривать созвездия. Над нашей головой раскинулось сияющее полотно, вытканное из миллиардов звезд. Мама протянула мне пачку и я закурила, почувствовав легкое головокружение, и молча встала рядом. Тишина между нами всегда была естественной, не натянутой. Мама ткнула пальцев вверх, указав на Кассиопею, и рассказала, что хотела назвать меня в ее честь, но передумала в самый последний момент и я получила имя Джорджина, в честь родного штата, где прошли лучшие годы ее жизни. Где она познакомилась с папой. Я не решалась перебивать, лишь ждала, и она наконец на выдохе произнесла “он обещает убить вас всех, если я не соглашусь стать его. И что найдет меня, куда бы я ни убежала”. Катарсис случился. Этот ублюдок открыто угрожает моей матери. Я едва сдерживалась, чтобы не натворить глупостей. Не пробраться прямо сейчас в комнату Блейка и не задушить его голыми руками. Убить любого, кто встанет на пути. Мама умоляла молчать, успокоиться, дышать глубже и не позволять ярости затмить разум. Я не смогу одна пойти против его маленькой армии. Он окружил себя послушными околадованными его харизмой пешками, любая моя попытка подобраться к нему с недобрым намерением закончится моим изрешеченным пулями телом. Он плел свою паутину, заманивая всех, и я сама попалась в эти сети. Конечно же виновата была я. Я привела свою семью к Филипу. Я настояла на том, чтобы выйти к его группе. Это я виновата в том, что моей матери угрожает маньяк, что отец потихоньку спивается, потому что знает о домогательствах Филипа и ничего не может сделать, что мы все в опасности. После этого разговора каждое мгновение, что я не спала, я думала о том, как нам сбежать. А Филип отправлял мой отряд все дальше и дальше, добавив к моей команде хамоватого Лестера, ллойдовского мальчика на побегушках. Я знала, что пацан следит за мной, и понимала, что Блейк нервничает. Он знал, что у меня хватило бы духу убить его, и эта мысль все чаще казалось столь манящей и желанной, что я раз за разом прокручивала ее в голове, насильно отгоняя страх подальше. Блейк боялся меня. Он знал, на что я способна. Мне было необходимо сыграть правильно. Пусть думает, что я хорошая девочка, следующая всем приказам. Я даже отрепетировала идеальную улыбку - мягкую, теплую, которую цепляла на лицо при общении с Блейком, пока придумывала, как мне увести семью. У него слишком много людей, которые находились в постоянной ротации - казалось, что в музее не было ни единого пустого угла, куда можно было бы забиться и побыть наедине с собой. Ни одного не охраняемого выхода или входа. Единственный вариант, который был возможен - диверсия. Мне надо было отвлечь внимания большего количества людей, чтобы вывести семью с черного хода. Продумать маршрут, ведущий из Атланты в противоположную от Филипа сторону. Может, во Флориду. Или в Калифорнию. Чем дальше - тем лучше. Запастись оружием, припасами, найти транспорт и бензин. От постоянных мыслей у меня начались жуткие мигрени, которые я запивала найденным валиумом. Одна таблетка на ночь - и я могла спать без сновидений, чтобы с утра снова думать, думать, думать. Я попросила Эйдана постоянно находиться в лазарете с мамой, мотивируя это тем, что она устает и ей нужна помощь, тем более начались дождливые дни и многих свалил грипп. Чаще старалась говорить с отцом, но в его глазах больше не было веселья, и он будто избегал меня так же, как мкрушила меня аму. Мне хотелось поделиться всем с Летицией, потому что эта тайна сжигала меня заживо, но я не могла обрушить на голову своей шестнадцатилетней сестры то, что сломило бы ее. Но в какой-то момент вся моя выстроенная стратегия побега рухнула. Все рухнуло. Потому что Филип решил отправить в вылазку мой отряд с отрядом Ллойда. И взять с собой моего отца, чтобы по пути он зашел в библиотеку и сам выбрал необходимые для школы книги. Я не успела даже возмутиться его решению, как Филип развернулся на каблуках и ушел к Пенни, которая лежала в лазарете с гриппом. Я проглотила страх и обернулась на побледневшего отца. - Пап, - начала я, но он лишь махнул рукой и одарил меня легкой улыбкой. Мое сердце больно сжалось. Я видела, как он боится, но все равно пытался успокоить меня. - Все хорошо, звездочка, - шепнул он, сжав мою руку. - Я же не мог отсиживаться здесь, пока остальные рискуют жизнями. - Держись за мной, - серьезно сказала я, - если наткнемся на ходячих, не вздумай геройствовать. Делай то, что я скажу. Папа смотрел на меня не мигая, с каким-то нечитаемым выражением лица. Затем резко наклонился и крепко обнял. - Я горжусь тобой, Джо. Хочу, чтобы ты знала это, - шепнул он, затем так же быстро отпустил и направился к остальным, оставив меня стоять в растерянности. Почему это звучало так зловеще? Нашей задачей было разведать обстановку и добыть припасы в Норкроссе, городке в восемнадцати милях от Атланты. Всю дорогу я боролась с жутким напряжением, сидя вплотную к отцу и следя за Ллойдом. Сегодня он был еще более тихим, чем обычно, и мне это совсем не нравилось. Я заранее попросила Джима держаться ближе ко мне и папе, чтобы в случае чего прикрывать тылы. Меня грызла изнутри тревога, я не выпускала рукоятки пистолета из рук, реагируя на любой шорох или резкое движение. Схема вылазки была проста - отряд Ллойда идет вперед, мой - замыкает и прикрывает. Городок обходим по парам. Мы оставили машины в лесу, проделав оставшийся путь пешком. Все было подозрительно тихо - ни живых, ни мертвых, и это тревожило меня еще больше. Почему здесь так тихо? Ллойд шел вперед уверенно, особо не оглядываясь по сторонам, словно был хорошо знаком с местностью. Я оглянулась на папу - светлые волосы растрепаны, глаза бегают, но как только поймал мой взгляд - тут же улыбнулся и подмигнул. Успокаивая, не давай рухнуть в бездну полневшего отчаяния, но желудок все равно сжало от страха. Я выдохнула, едва взяв себя в руки, пытаясь угомонить грызущую изнутри тревогу. С ним ничего не случиться. Джим и я рядом. «Только если Ллойд что-нибудь не отчебучит, Джинни. Я зажмурилась. Последние недели голос доставал меня все чаще, и я не всегда могла отличить свои мысли от его подначиваний. Это сводило меня с ума. Но сейчас он был прав. Вылазка может оказаться ловушкой. Я знатно достала Филипа, а он был достаточно умен, чтобы понимать - я все знаю и не буду сидеть сложа руки. «Может, он хочет избавиться от тебя? Или от конкурента». «Заткнись». «Ты меня затыкала все это время, тупая ты овца. Охуенный результат, а?». Голос сочился ядом и злостью, и был бесконечно прав. «Я прав. Я всегда прав. Я часть тебя, Джорджина, и именно я помог тебе выжить. Посмотри на Ллойда и его людей. Они знают этот городок. В них нет и капли напряга, в отличие от твоей команды. Здесь что-то не так». «Конечно здесь что-то не так, гений, - зло прошипела я, наблюдая за спиной Ллойда, - мне надо быть наготове». «Чтобы сделать что?» Я крепче сжала пистолет. «Чтобы убить его. И его команду, если понадобится. Потому что мне нужно вытащить своих из лап Филипа». Голос сладко мурлыкнул и затих. Мы пришли к пониманию. *** Воспоминания. Снова и снова я возвращаюсь к ним - есть ли теперь что-то кроме воспоминаний? Теплые или отдающие горечью. Дорогие сердцу или неважные. Легкие, волнующие. Тяжелые, разрывающие горем. Все, что остается от прежнего тебя, от людей которых ты любил, от мест, в которых был счастлив - это лишь воспоминания. Тягучие, жаркие, тлеющие на подкорке сознания - стоит коснуться, слегка царапнуть по поверхности, и полотно прошлого идет рябью, затягивая в приятную ностальгию или жестоко погружая в пучину боли. Растворяя до костей. Уничтожая. Выгрызаясь в плоть и разрывая на куски. Я вновь и вновь проигрывала перед глазами прошлое, а мозг услужливо, но запоздало, находил новое решение, уже ненужные, бессмысленные. Я могла бы исправить вот это. Переиграть вот так. Перетасовать все действия и получить другой результат. Прошлое, которое никто не в силах изменить. Оно осталось там, среди полок папиной библиотеки в доме детства. В Скалистых горах за домом бабушки. В тишине детской комнаты, между сладко посапывающих в кроватках Летиции и Эйдана. Затерялось в глубине маминых объятий. В тревожной суете моего кабинета, среди множества папок с текущими делами и чашек с недопитым кофе. Теперь не осталось ничего. Кроме воспоминаний. О вылазке в Норкросс, которая обернулась катастрофой. О ледяном взгляде Ллойда, который понял, что я знаю, что я догадалась - я и отец не вернутся обратно к своей семье. О предательстве своего отряда, отравленных сектантской чушью Филипа людей - для них я враг номер один, угроза их будущему, террористка, покусившаяся на главное - на их жизни, на их семьи. Что же он им наплел, что они были готовы растерзать меня голыми руками? О Джиме. Единственном верном друге, боровшимся до конца. Пожертвовавшим ради меня жизнью. О его залитом кровью лице - холодном и будто удивленном. Как же так вышло, что я лежу тут, обглоданный до костей? О жутком, выбивающим воздух из легких осознании - нас заперли в этой библиотеки, кишащей ходячими. Нас оставили погибать. Об отце. О боли в его глазах. О понимании, что это конец. О дикой, лихорадочной решимости родителя ценой собственной жизни спасти своего ребенка. О его невероятной, захватывающей силе воли - мы выберемся, Джинни. Все будет хорошо. О борьбе, животном страхе и клокочущей ярости - да, пап. Мы выберемся. И тогда, я убью их всех. Ллойда, Лестера, каждого члена отряда. Надо будет - перебью всех в группе - и своих, предавших нас, и чужих. И самое главное - я убью его. Филипа. О безнадежности. О смерти. О рваной ране на папином плече - вырванный зубами ходячего кусок плоти. О рвущем сердце отчаянии. О его теплой улыбке, которая не покидала его до конца. Все хорошо, моя звездочка. Все нормально. Главное, что ты выбралась. Это пройдёт, боль пройдёт. Ты должна идти обратно, ты должна спасти маму и близнецов. Об оглушительном выстреле. О диком, словно чужом крике, вырвавшемся из моего горла. О синих, мертвых глазах папы, который не хотел становиться монстром. О жгучей, невыносимой боли в груди, которая превращала в огонь мою кровь. О слезах. Сколько времени я просидела там, обнимая его тело? Я не помню путь из Норкросса в Атланту. Были ли препятствия? Действительно ли я нашла по дороге раненого Лестера и добила его? Крик в ушах - это мой или его? Все подернуто тусклой дымкой. Обесцвечено, выжжено, осело пеплом на языке. Было ли это из-за шока? Или потому что добравшись до Атланты, я увидела огненный столб вместо музея? Нет, это не шок. Вокруг меня плясали отблески пламени, отскакивали от ближайших зданий и опаляли жаром. Огонь, бушевавший внутри меня вырвался наружу и пожирал все вокруг. Музей был объят мощным, визжащим огнем. Что-то взрывалось, рушилось, и в какофонию оглушительного рева добавлялись новые ноты - крики выбегавших из зданий, горящих, словно факелы людей. Они падали, катались по земле, выли. Превращались в пепел, как и любая надежда на то, что кто-то мог выжить в этом адском пламени. Я рухнула на колени, понимая, что больше не чувствую ничего. Все погибло. Вся моя семья погибла. Осталась только я, медленно умирающая. Пустая оболочка, оставшаяся наедине со своими воспоминаниями.