О звездах и монстрах

— Меня зовут Рик Граймс. Мне нужна помощь. «Всем нужна помощь», — зарычал Голос, «застрели его, Джорджина. Напомогалась уже». Краем глаза замечаю мелькнувшую за деревом чёрную тень и мысленно улыбаюсь. Мой ангел-хранитель подоспел. — Вы здесь одни? — мужчина щурится и опрометчиво делает шаг вперед, тут же останавливаясь под дулом пистолета. Выпрямляюсь, холодно смотрю в глаза напротив и всем видом даю понять, что еще один шаг, и закончит Рик Граймс с пулей во лбу. Он поднимает руки выше и бросает нервный взгляд на арбалетчика. Смещаюсь в сторону Карло и незнакомцы на автомате повторяют движение, вставая спиной так, как мне нужно — Уна оказывается позади них, притаившись в кустах. Умная девочка ждет команды. Арбалетчик двигается плавно, по-кошачьи, словно преследует добычу. Я уже видела такую поступь, когда один из бабушкиных друзей взял нас на охоту, вышагивая по лесу так же мягко. Опасность получить болт в голову возрастала по экспоненте — рефлексы у него явно отработаны до совершенства. Коротко выдыхаю и просчитываю дальнейшие шаги, вспоминая учения в академии. Ситуация может накалиться в секунды, и если кто-то подозрительно дернется, в кудрявого выстрелю с колен. Как только мой палец нажмет на курок, арбалетчик выпустит болт мне в голову, и остается лишь надеяться на скорость собственных рефлексов и фору в пару секунд, чтобы прострелить ему голову. Арбалетчик внезапно хмурится, едва ли не скалится и неотрывно наблюдает, будто считывая мои планы, крепче обхватывает рукоять арбалета, весь напрягается и явно готовится к выстрелу. Чувствую себя открытой книгой под острым взглядом льдистых глаз и желание оторвать голову чужаку взлетает до небес. — Рик, — предупреждающе рычит, пытается обойти меня справа. Спокойно перевожу оружие на него, склоняю голову на бок и ухмыляюсь. Умненький реднек. Наблюдательный. Блядски наблюдательный. — Если хочешь поговорить, то прикажи Леголасу бросить оружие, — не отрывая взгляда от арбалетчика говорю кудрявому. Тот коротко выдыхает, нервничает и переступает с ноги на ногу. — Дэрил, — в голосе чувствуется сталь и невысказанный приказ, смешанные с отчаянными попытками удержать ситуацию под контролем. Таким тоном он вел переговоры с преступниками? — Мы не хотим проблем. Нам просто нужна помощь. — Повторю второй и последний раз, прикажи Леголасу бросить оружие. Тогда и поговорим, — ответила я чувствуя, как во рту пересыхает от напряжения. Вдруг понимаю, что они могли убить нас сразу, но вот мы стоим и пытаемся строить диалог. Может, кровавой бойни все же удастся избежать? «Не тупи, Джорджи. Пиздежом пытается ослабить бдительность. Они все равно нас видели, их все равно придется грохнуть, если не хочешь повторения истории», — Голос шипит слишком реалистично и я вздрагиваю. Арбалетчик внимательно щурится, пялится, изучает так же, как я его. Неуютно ежусь, будто поймана за чем-то постыдным. Будто он что-то слышит. Я же не говорю вслух? — Дэрил, — коп уже требует, и реднек с недовольным хмыканьем убирает арбалет на плечо. Я медлю, оглядываясь на Карло. Бледный, с испариной на лбу, темные глаза бегают с меня на копа и арбалетчика. Опускаю пистолет и вопросительно вскидываю бровь. По лицу копа понимаю, что сейчас будет речь. — Моя группа в дороге уже три месяца. У нас практически нет еды, нет крыши над головой. Моя, — его голос дрожит, взгляд тускнеет, — моя жена беременна. У меня маленький сын, в группе есть женщины и пожилой человек. Если у вас есть убежище и еда, позвольте остаться ненадолго, дайте нам шанс, умоляю. Мы не выдержим больше. Последние слова практически шепчет, тяжело дышит, а я наблюдаю за вырывающимся паром из его рта и с недоверием цокаю языком. Кудрявый звучит искренне, выглядят они действительно хуево. Как и все, кто умудрился выжить в сраный апокалипсис. «Не твоя забота», — повторил Голос. Это действительно не моя забота, никто из них. Слишком много людей, которым нужен шанс. Но вот Карло проняло. На лице старика вселенская печаль и жалость. Они незнакомцы в больном, страшном мире, и весь их перфоманс может быть уловкой, но ему жалко. «Жалко у пчелки», — недовольно плюется Голос, но ему внезапно вторит моя собственная, крайне раздражающая мысль. «Ты тоже была незнакомкой». Коротко выдыхаю. Я была ранена и готова умереть, Карло сам притащил меня домой, как котенка. Я не просила. «А они просят». Голос фыркает, окутывая меня сомнениями и паранойей. «Наивный дурак сейчас поплывет. Как только коп запел про беременных и детей, Карло сдался. Какое нам до них дело? Убей или будешь убита», — Голос безжалостно гнет свое, и я прикусываю щеку изнутри, стараясь не отвлекаться на невидимые битвы. Реальность, вот что важно. Реальность, в которой мне и Карло грозит осязаемая опасность. Арбалетчик стоит истуканом, бдит, выискивает что-то, вынюхивает, и этим дико напрягает. Смотрит так, словно слышит все мои мысли. — Это все печально, — театрально вздыхаю, пожимая плечами, — но ничем помочь не можем, сами выживаем еле-еле. Мельком смотрю на Уну. Овчарка лежит тихо, только бешено вращает ушами и наблюдает за представлением. — Предлагаю разойтись в разные стороны, мальчики. Арбалетчик делает полушаг в мою сторону, и я тут же вскидываю пистолет, проводя языком по зубам. Еще одно движение — и Уна отгрызет ему яйца. Полезная команда, которой я обучила ее в совершенстве. Налетевший ветер треплет мои волосы и арбалетчик глубоко вдыхает. Черт возьми, шампунь! — Ты слишком хорошо выглядишь, — хриплый бас слегка сбивает с толку, но заставляет копа присмотреться внимательнее. Блять, ну конечно, выжившие не расхаживают по лесам с чистыми волосами, в чистой одежде и с маникюром! Мысленно отвешиваю себе оплеуху за то, что позволила Джульетте вчера заняться моими ногтями. — Спасибо за комплимент, рядом озеро, моюсь часто, — сквозь зубы бросаю я в ответ, но бомба уже взорвалась. — Подскажи адресок салона, схожу, подстригу свои когти, — ухмыляется арбалетчик, многозначительно смотрит на мои аккуратные ногти и явно собирается сделать шаг. Медлить больше нельзя. Коротко и звонко свищу, Уна с диким рыком бросается вперед, едва не вцепившись в ноги арбалетчика. От неожиданности и испуга коп оступается и едва не падает, молниеносно вытаскивая револьвер. Арбалетчик грязно ругается, отскакивая от Уны и целится уже в нее. -Стоять! — мой голос звенит от ярости, но овчарка замирает, слушается, бешено скалится и рычит, капает слюной, облизывается. Всего лишь слово, Джо, и арбалетчик попрощается с возможностью иметь детей. Он быстрый, но не резвее тренированной охранной собаки. Я перехватываю глок удобнее и целюсь в копа, оставляя Леголаса на попечение Уны. — Советую убрать арбалет от моей собаки, иначе твоему дружку не жить, — спокойно говорю я арбалетчику, щелкая предохранителем, — Уна очень не любит, когда ей в морду чем-то тычут. И желательно никому не делать резких движений, овчарка служебная, может отреагировать самостоятельно. Уверена, своими яйцами ты дорожишь, Леголас. Бросай оружие на землю. Чужак до скрежета стискивает зубы, смотрит на рычащую Уну, и со злостью швыряет арбалет на землю. -Теперь ты, — обращаюсь к копу, — клади револьвер на землю. Карло, забери, пожалуйста. И арбалет прихвати. — Джорджина, — старик вздыхает тяжело, разочарованно, словно пытается вразумить, но под моим взглядом тушуется и делает, что я сказала. Забираю кольт, вешаю тяжеленный арбалет на плечо и чувствую себя в разы увереннее. Теперь оба чужака на прицеле, стоят, зляться, с досадой щурятся. — Прошу, — в голосе копа слышна мольба, синие глаза мечутся между Уной и мной, — давай просто поговорим. Мы же безоружны. — Итак, мальчики, сейчас сделаем так. Мы уйдём по своим делам, а вы по своим, и желательно, чтобы ваши дела были в противоположной стороне от моих дел, — не обращаю внимания на слова копа. Безоружны они не добровольно, а принудительно. Я в душе не ебу, кто еще рядом ошивается по кустам, сколько их вообще, агрессивны они или нет. Единственное, чего я хочу — обеспечить Карло и Джульетте безопасность. «Тебе придется их убить, Джинни, — шепчет Голос, — даже, если они сейчас уйдут. Ты должна будешь их выследить и убить, ты не можешь позволить себе такую ошибку. Вдруг, это маневр? Отвод глаз? Они послушаются, уйдут, перегруппируются, возьмут больше людей и оружия, выследят вас. Снова потеряешь все — и стариков, и собаку, и дом. Тебе же нравится твоя жизнь с Марчетти? Уютно, тепло, как будто за стенами нет смерти и насилия. Все потеряешь!» Меня опаляет жаром, пульс подскакивает и я с огромным трудом сглатываю, пытаясь затоптать ревущую паранойю. Не терять контроль. Не терять контроль. Коп слишком уверенно шагает в мою сторону и я цыкаю. — Ты б не нервировал ни меня, ни собаку. Стой на месте, — прошипела я, посматривая на скалящуюся овчарку, — мне надоело звучать, как сломанная пластинка — валите. Чужаки переглядываются, коп тяжело вздыхает, смотрит пронзительно, в синих глазах мелькает вселенская усталость и неожиданное тепло, которое заставляет хмуриться и едва не рычать. — Джорджина, я понимаю, что ты видишь в нас потенциальную опасность. Возьму на себя смелость предположить, что тебе пришлось несладко, — бросает взгляд на шрам, пересекающий левую половину моего лица, и я не сдерживаю растекающуюся по венам ярость. Он ступил на опасную территорию темных воспоминаний, которые я с усердием сдерживала внутри. Любое давление со стороны ощущалось как покушение на мое здравомыслие. Коп читает это на моем окаменевшем лице и поджимает губы, сменив курс разговора. — Как и нам. Я потерял людей. Потерял дом и с каждым днем, что моя семья выживает, теряю надежду. Но знаешь, во что я еще верю? Что человечность в других не погибла. Что мы еще способны помочь друг другу в этом ебанутом мире. Все, что я прошу — это помощи. Еды, воды и переночевать хотя бы раз в безопасности. И я готов заплатить за это любую цену. Мы хорошие люди. Нам просто нужен шанс. Его глаза ни на секунду не отрываются от моих — он явно готов рискнуть получить пулю в глаз, но добиться своего. Сладкими речами, уговорами, мольбами, столкновением — неважно. Любой другой или убил бы нас или сбежал. Но не Рик, мать его, Граймс. Он говорил и говорил. Переговоры. Вот что это было. Последние соломинки дипломатии перед битвой. Нельзя недооценивать тех, кто смог выжить такой большой группой в дороге. В животе заворочался страх, посылая ледяные, острые импульсы в конечности. «Ты понимаешь, что они способны на многое, не так ли? — Голос вновь звучит громко, заполняя собой все вокруг. — Как и Филип. Он тоже умел болтать. Убеждать». Встряхиваю головой, пытаясь отделаться от шума крови в ушах. Сердце стучит как бешеное, все слишком затягивается. Коп не отступит, как и я — мы вышли в цугцванг. Оглядываюсь на Карло — смотрит в упор, безмолвно умоляет меня не стрелять, быть милосерднее. Как он смог дать шанс мне? Как не побоялся притащить домой незнакомку, выходить ее, да еще и оставить? Он же не знал, психопатка я или нет. Как и я не знала в самом начале, могу ли довериться, но дала шанс, откликнулась на доброту, не сразу, но поверила. Теперь все существование строится на этих блядских шансах и вере на слово. Большего не дано. Нет законов, нет договоров, нет полиции и судов. Только интуиция и риск — прыжок веры. Что, если они все же окажутся действительно хорошими людьми? Если смогут стать Карло и Джульетте семьей? Не оставят их так, как думала оставить я? Ведь я собиралась уйти, не так ли? Я хотела этого. Эгоистично исцелиться за счет заботы стариков и сбежать, двинуться вперед, уходя все дальше и дальше, пока снова не обрету себя, не поборю отвратительную, жестокую тьму, расцветающую в сердце ядовитым цветком. Не уничтожу Голос, параноидально нашептывающий мне ненависть к остаткам мира. К себе самой. Тот самый, который сейчас долбиться в моей голове и неистово твердит застрелить живых людей, словно мух прихлопнуть. Я же не была такой? Я всегда хотела одного — справедливости. Защищать, избавлять общество от ненормальных, опасных, жестоких психопатов. Неужели в их черепушках крутились те же мысли, что сейчас уничтожают меня? Становится тошно, страшно от самой себя, и я опускаю оружие, роняю голову на грудь, рассматривая грязные ботинки. Усталость наваливается с новой силой и меня ведет, тело будто свинцом налилось — каждая клетка ноет и тянет, хочется упасть прямо здесь и уснуть. За усталостью ударяет апатия и я бесстрастно оглядываюсь — какая вообще разница, что будет теперь? Сколько каждый из нас проживет? То, что я уцелела — чудо. То, что выжили Марчетти — чудо. Больше не могу. Я не могу. Не хочу думать, не хочу просчитывать, не хочу огрызаться на Голос, не хочу выживать. «Но Карло и Джульетта не заслуживают окунуться в мерзкую реальность за пределами их райского уголка. Соберись, Джо. Ради них», — проскальзывает в голове, и я едва не рычу от бессилия. Лучше бы это был холодной и эгоистичный Голос. На хуй, последний рывок. -Слушай, мужик, я сегодня вообще не планировала убивать никого кроме уток, но могу скорректировать планы, — тяжело вздыхаю, переступая с ноги на ногу и смотрю на копа. Тот не ожидал холодной безэмоциональности, снова хмурится, на лице отпечатывается разочарование. — Мне жаль, что тебе и твоей семье приходится крайне несладко, но повторюсь — ничем помочь не могу. Ты хочешь защитить своих, я — своих. Знаешь же, в каком мире живем. Или нет? — Я знаю, — неожиданно грубо рявкает коп, но тут же берет себя в руки, с силой растирая покрасневшее от мороза лицо. Задела за живое? Вскидываю бровь и кудрявый тут же поджимает губы, словно извиняясь. — Я не хотел кричать. Повторил уже тише, надломлено. В глазах такая боль, что сердце на секунду екает. -Если знаешь, то понимаешь, почему просить у чужаков помощи не стоит. Вы угроза для нас, мы для вас. Я не могу доверять каждому встречному-поперечному. Идите куда шли, если все же хотите вернуться к своим живыми. — Джорджина, — рявкает Карло и всплескивает руками, встав между мной и копом, прямо под дуло. Я вздрагиваю и опускаю ствол, с нескрываемой злостью смотря на старика. — Прекрати! Никто сегодня никого не убьет. Ради всего святого, мы же не дикари! Коп переключает внимание на него и я с досадой кусаю щеку. Карло все портит своим милосердием, черт бы его побрал. В его волшебном пузыре не было место таким «дикарям», как я или эти двое бедолаг, или тому миру, породившему нас. Марчетти сидели в своем безопасном доме, без нужды выживать, драться за еду и спасаться от ходячих. Что-то больно кольнуло в сердце, и я с трудом подавила ярость на Карло и Джульетту, давая себе мысленную оплеуху. Что со мной происходит? Эмоциональные качели превратились в американские горки, меня мотает от трепета к обиде, от благодарности к раздражению, я словно вернулась в свои подростковые годы, когда ничего не понимала и жила одними ураганными эмоциями, сменяющими друг друга с бешеной скоростью. «Он нас угробит», — оглушительно воет Голос, — «Заткни его! Ты уже раз доверилась незнакомцу, напомнить, что произошло? Они все погибли! Твоя семья погибла из-за твоего доверия!» Меня бьет под дых и я рвано выдыхаю, чувствуя, как немеют пальцы на ногах, но уже не от холода. Черный, отравляющий страх сжимает сердце, нещадно вскрывая едва зажившие раны. Образ Филипа Блейка мчится вверх, из глубин подсознания, вспыхивает ярко, слишком реально, и я испуганно жмурюсь. Будто он во плоти стоит позади Рика Граймса, ухмыляется и качает головой в своей ебаной покровительственной манере. Глупышка Джинни. Доверчивая, наивная Джинни. Все вокруг размывается, теряет очертания, кроме него, призрака, сияющего как солнце. Звуки пропадают, в ушах звенящая тишина, и мне кажется, что я слышу его бормотание. Глупая, глупая Джинни. Неужели ты думала, что сможешь избавиться от меня? «Соберись! — голова взрывается болью, возвращая в реальность, и я едва сдерживаю стон. Голос колотит изнутри, жестоко, яростно, и Филип Блейк растворяется в воздухе, оставляя на языке привкус гари. — Они тебя убьют! Они убьют Карло и доберутся до Джульетты! Все повторится! Соберись! Ты должна их убить, они опасность! Сосредоточься на них, мать твою!». Боль пульсирует в висках, утекает за глаза, поджигая их невидимым огнем, сковывает шею, плечи, уничтожает чувствительность в руках. Я теряю контроль над телом, разумом. Пальцы дрожат так сильно, что глок и кольт едва не падают. Перед глазами снова и снова мелькают обрывки воспоминаний и лица моих родных, искаженные болью и ужасом. Уна, почуяв приближающуюся паническую атаку, бросилась ко мне, оставив арбалетчика в недоумении, и прижалась к моим ногам, тычась мордой в живот, толкая и пытаясь заставить сесть. Блядь, как же невовремя. «Ты жалкая, Джорджина, — шипит Голос, — как ты вообще умудрилась выжить? Со всей твоей подготовкой, ты не могла поставить себе диагноз и сделать что-то? Поздравляю, ты и сейчас подведешь людей. Ты их убьешь». Меня едва не тошнит от отвращения к себе. Я беспомощно смотрю на Карло, но едва различаю очертания его фигуры, все вокруг бесцветное, потускневшее, серое. — Джо? — слабо зовет он, но в ушах шумит и я не могу сосредоточиться на реальности. Кажется, я схожу с ума. Почему все вокруг стало таким острым? Словно каждая ветка в лесу пытается дотянуться и впиться в мое тело. Хватаюсь за боль, как за спасательный круг, с силой сжимаю кулак, вгоняя отросшие ногти в ладонь, пытаюсь вытеснить ревущий страх и вернуть контроль над телом. — Все в порядке, — жмурюсь, чувствую во рту привкус желчи, но заставляю язык ворочаться, — просто мигрень. Незнакомцы пялятся с недоумением, но ничего не предпринимают, стоят истуканами и наблюдают. Какого хера они упустили свой шанс быстро со мной расправиться? Вот же я, едва удерживаю свой разум, растекающийся как тающее на жаре мороженое, идеальная мишень. Я не смогла бы сопротивляться. Но козыри в моих руках, так чего я жду? Смотрю вбок и вижу свое стоп-слово — Карло. Я так не хочу, чтобы он видел во мне монстра. — Это уже третий раз за две недели, — голос Карло сочится страхом и волнением, он с неожиданной силой сжимает мой локоть, — мы обсудим это позже, но сейчас решение принимаю я. В конце концов, это мой дом и я имею право пригласить в него того, кого посчитаю нужным. Его слова неожиданно ранят. Мое измученное сознание воспринимает все остро и вывернуто, и я выпрямляюсь, опуская оружие. Карло слегка меняется в лице, открывает рот, словно пытается извиниться, но я отступаю на шаг и он молчит. «Ты забылась, Джо. Ты слишком привязалась. Это не твоя семья, не твой дом. Так зачем пытаться спасти всех?». Голос молчит, позволяя думать самостоятельно, но я чувствую довольную ухмылку. Карло вздыхает и поворачивается к чужакам. -Сколько человек в вашей группе? Где они сейчас? — Десять, включая нас. Они у реки, — быстро отвечает коп. Я прикусываю щеку изнутри, но упорно молчу. Если Карло до сих пор не понял, что это плохая идея, я больше не могу ничем помочь. Не моя семья. Не моя проблема. Я всегда смогу уйти. «Уйдешь. Сбежишь. Они убьют стариков, может, погоняться за тобой, но ты убьешь их. Ты сможешь. На остальных плевать. Тебе же всегда плевать, не так ли? Тебе было так плевать на безопасность и здравый смысл, что ты погналась за белым кроликом и очутилась в яме, полной дерьма. Но ничего. Ты же делала это ради них. Правда, их больше нет. Ты можешь расслабиться», — шипит Голос, злорадно, облизываясь, тыкая в самое больное острой иглой, и я не выдерживаю. — Заткнись! Я закричала вслух? Ебаный пиздец, неужели я сказала это вслух?! Замираю, поднимая глаза на застывшего от изумления Карло, на лице которого вдруг проскальзывает новое, незнакомое выражение. — Она психованная? — с подозрением подает голос арбалетчик, и страстное желание прострелить ему хотя бы коленную чашечку накрывает с головой. — Она просто устала, — отвечает вместо меня Карло, хмурясь на арбалетчика, — с ней все хорошо. Мистер Граймс, верно? Говорит уже с копом, игнорируя мое возмущенное шипение. Я совсем свихнулась? Не понимаю, когда говорю вслух, а когда отвечаю мерзкому существу, живущему в моей черепушке? — Да, — коротко отвечает коп, и переводит взгляд на меня, — ваша дочь в порядке? — Я не его дочь! — резко огрызаюсь и внутри что-то ломается, впивается во внутренности и рвет. Я словно забыла, что когда-то была дочерью. С шумом выдыхаю и опускаю голову, не в силах смотреть ни на Карло, ни на чужаков. — Мистер Граймс, вы можете дать мне гарантии, что говорите правду и никто из нас не пострадает? — спрашивает Карло, на что коп тут же кивает и делает к нему шаг. — Да. Даю вам свое слово. Я лично сделаю все, чтобы отплатить за вашу доброту, — коп серьезен и Карло верит. Он готов протянуть руку помощи. Так же, как и мне тогда. Черт бы побрал этот день. — Ваша группа у реки, так? Здесь только вы вдвоем? — спрашиваю копа, и тот активно кивает. — Мы отошли в лес поохотится, — говорит арбалетчик, пожирая меня недоверчивым взглядом. Мне хочется верить, так же, как Карло. Хочется наконец уйти с мороза, добраться до постели и завалиться спать на сутки. Но все же не бывает легко, не так ли? Все всегда летит в тартарары, как сейчас, когда кусты за моей спиной трещат и к моему затылку прижимается холодное дуло. — Дернешься — пристрелю, — раздается сзади женский голос. — Кэрол, нет! Я склоняю голову, смотрю на Карло и не сдерживаю оскала. Я предупреждала тебя, старый дурак. Резко приседаю и выбрасываю локоть назад, в мягкий живот. Тонкий вскрик, поворачиваюсь вокруг своей оси и вижу перед собой короткостриженную женщину, на голову ниже меня, в голубых глазах которой плещется страх. Выбиваю оружие из ее рук, хватаю шею в захват и выставляю дрожащее тело перед собой как щит, ногой откидывая пистолет в сторону. Уна без команды перешла в боевой режим, пригнувшись к земле, рыча на дернувшихся в мою сторону чужаков. — Дэрил, — пищит женщина, а я не сдерживаю вновь всколыхнувшуюся ярость и сдавливаю тонкую шею так сильно, что она хрипит. — Ай-яй, как нехорошо, — голос сочится ядом, — почти же добазарились. Талантливые вы актеры, ничего не скажешь. Жаль театры закрылись. — Стой! — вскрикивает коп и поднимает руки перед собой, словно пытается успокоить дикое животное. Если можно было испепелять взглядом, от меня бы осталась кучка пепла. — Прошу, это просто недопонимание! Кэрол испугалась и… — И как же мне похуй — смеюсь я, удерживая вырывающуюся женщину. — А ну, стой смирно, мать твою! Жить надоело? Тычу глоком в ее висок и женщина замирает, а я снова теряю ощущение реальности. За спиной копа материализуется Филип, одобрительно ухмыляясь. Так я тебя учил, Джинни. Устраняй опасность, забудь о жалости. Ей не место в этом мире. Вспомни, какой прекрасной ты была в своем послушании. В своей ярости. Убей. «Ты не там! Нет, нет, он мертв, Джо, ты не там! Ты не там! Очнись!», — кричу на себя, пытаюсь зацепиться за тепло тела женщины, как за спасательный круг, но кажется, слишком поздно. Потому что вторая волна ужаса накрывает с головой, и сердце падает. — Блядь, — затравленно шепчу я, жмурясь от резанувшего по глазам света. Сердце заходится в диком ритме, стуча о ребра с такой силой, что женщина ощущает это спиной и пытается повернуть голову. В ушах звенит, я мотаю головой, пытаясь стряхнуть наваждение, но не могу. Я просто не могу. Женщина что-то сдавленно мычит, я сильно сдавила ее горло, еще немного — и она труп. С отвращением отталкиваю ее от себя, и она падает в объятия арбалетчик, который тут же закрывает ее собой. До меня как сквозь толщу воды доносятся голоса, но я не могу разобрать слова. Уна встревоженно лает, прижимается горячим боком к бедрам, защищает меня, не подпуская ко мне Карло. Я падаю на колени, расшибив правое о камень, с хрипом пытаюсь вдохнуть, но спазм в глотке душит. Я не могу дышать, не могу дышать! Мир вертится, воспоминания прошлого сменяют пейзаж леса на горящие останки музея, на крики людей, на папу в лапах ходячих, орущего от невыносимой боли, на мои плач, боль и горе, казалось бы похороненные глубоко в сердце. Вокруг разрушенные и дымящиеся руины музея, в нос ударяет отвратительный сладковатый смрад горящих человеческих тел, среди которых были мои брат, сестра и мама. Тело будто чужое, мысли вращаются в водовороте паники и мне хочется рыдать от ужаса. — У нее паническая атака, — раздается голос сбоку, и я дергаюсь, падая на задницу и притягивая колени к груди. Я не могу думать о том, что сейчас абсолютно беззащитна перед чужаками, что они могут воспользоваться этим и убить меня и Карло, не могу думать ни о чем, кроме всепоглощающего страха. Я все глубже и глубже падаю, словно Алиса в кроличью нору, только меня не ждет мягкая посадка. Вдруг тепло Уны исчезает, и я дергаюсь, пытаясь вернуть его. — Эй, — кто-то мягким, успокаивающим голосом говорит со мной, — тебе нужно дышать. Ты меня слышишь? Постарайся сделать вдох. Коротковолосая женщина осторожно касается к моей руки и я цепляюсь за ее ладонь как за спасительный круг, пытаюсь вернуться в свое тело из головокружительного, тошнотворного полета. — Все хорошо, — продолжает она, поглаживая меня по предплечью. — Тебя никто не тронет, ты в безопасности. Сделай вдох. Чувствую ее пальца на своем горле — она растирает мышцы, пытаясь заставить их сокращаться, и от каждого движения в конечности возвращается чувствительность. Резко распахиваю глаза — передо мной утонченном лице, в голубых глазах смятение и неожиданная для меня забота. Не она ли пять минут назад готова была меня убить? Это сбивает с толку и я дергаюсь, судорожно вдыхая. — Вот так, — ласково говорит она, — все хорошо. Черт возьми, как же болит тело. Будто горит. Горит и горит, как горели они. Из горла вырывается приглушенный хрип, и я отталкиваю руки женщины, с трудом вставая на ноги. — Точно психованная, — ворчит арбалетчик, подхватывая женщину за локоть и вновь пряча ее за спину. -Джорджина? — Карло шагает ко мне, но взмах руки останавливает его на полпути. — Я в порядке, — из глотки вырывается хрип. Блядь, я едва не отрубилась, не смогла справиться и удержать контроль. Какой же провал. «Стыдобища, я бы сказал. Специальный агент Эллис, как же. Никчемность», — гаденько ухмыляется Голос. «Завали ебало». Они меня не тронули. Не воспользовались ситуацией. А та, которой я едва шею не свернула, помогла. Какого хуя? «Ты бы воспользовалась, — шепчет Голос, и я понимаю, что он прав. — И кто же из вас монстр?» — Почему ты это сделала? — спрашиваю женщину, шагнув в ее сторону. Арбалетчик тут же выпрямился, обжигая арктическим холодом. Павлин чертов. — Ты могла убить меня, была идеальная возможность. Зачем? Женщина выглядывает из-за широкой спины реднека, виновато улыбаясь. Слишком тепло и приветливо. -Я испугалась, когда увидела тебя с оружием в руках. Думала, Дэрилу и Рику грозит опасность, поспешила с выводами. Но ты мне напомнила Со… — она запинается, в глазах мелькает боль, — близкого человека. Напуганную девочку. Просто хотела помочь. Я рвано выдыхаю и беспомощно обхватываю себя руками, параллельно отмечая, что кольт и глок все еще лежат на земле рядом с арбалетом. Никто из них не бросился к оружию. Помочь. Просто помочь. Очень просто, охуеть как просто. -Граймс, — цедю сквозь зубы, все еще смотря на женщину, — один шанс. *** Раз. Тьма меняет цвет, клубится серебром, щекочет мое тело. Тишина, в которой я обитала обрывается, покорно уступая место мелодии, призрачно знакомой, отзывающейся в сердце тоской. Но не съедающей живьем, а легкой, ностальгической, как прошедшие летние дни. Такой же теплой, с ароматом солнца и морской соли, вплетающей в себя чей-то звонкий смех, перебор гитарных струн и красивый, нежный голос. Ноги вдруг касаются горячего песка и я жмурюсь от ярких солнечных лучей. Я помню это место. Санта-Моника, куда я отвезла близнецов на три дня. Эйдан пел, купаясь в восхищении девчонок, а я и Летиция с усмешкой наблюдали за его звёздным часом. Три летних дня счастья, океана, песен у костра и загорелых довольных мордочек брата и сестры. Три дня, наполненных веселым шумом, юной непосредственностью и песнями. Три дня, в течение которых я сама чувствовала себя подростком. Два. Тепло сменяется прохладой. Солнечный пейзаж уступает дождливой осени, и я вижу крыльцо бабушкиного дома. Вокруг поет вечерний свежий ветер, играющий с листвой, и до меня долетает монотонный скрип дерева. Старое кресло-качалка на веранде, в котором уснула мама. Еще совсем молодая, с длинными волосами и большим животом. Поездка до рождения близнецов. Я оглядываюсь, и вижу папу с бабушкой, выходящих из леса. Они любили гулять вдвоем, болтая обо всем и ни о чем. Папа смеется, на лице бабушки хитрое выражение. И я подросток. Сколько мне тогда было? Шестнадцать? Мне не сиделось на месте и было дико скучно, я все время ворчала и бесилась на родителей за то, что увезли меня в глушь и я не попала на самую крутую вечеринку года в доме Саманты Честер. Понимаю, что сижу на самодельных качелях, привязанных к огромному дубу во дворе, ежусь от прохлады и иду к маме. Какая же она красивая, и во сне выглядит такой беззащитной. Плотнее укрываю ее пледом и на мгновение задерживаю руку на ее голове. -Я люблю тебя. Оборачиваюсь к отцу и бабушке, которые приветственно машут в ответ. Бабушка вскидывает над головой кулак и корчит рожицу, и я смеюсь. Почему я не могу остаться здесь навсегда? Три. Запах пороха и стали. Мои первые дни учений в ФБР. Я поругалась с родителями, сообщив им о намерении стать агентом, но была в восторге и изнеможении от тренировок и учебы. Поднимаю глаза и вижу Лео, озорного и юного, с еще не остриженными темными кудрями и лисьими глазами цвета моря. Моя первая любовь. Мои первые серьезные отношения. Мое впервые разбитое сердце. Все было впервые. Томительно, нежно, остро и отчаянно. Как же угомонить сердце, замедлить его и успокоиться? Или стоит отпустить его вскачь, прильнуть к широкой груди и вновь стать двадцатилетней девчонкой, у которой вся жизнь впереди? Ощутить вкус и дикий интерес ко всему? Позволить хитрому и харизматичному Лео выманивать себя из общаги после отбоя и гулять всю ночь напролет? Почему же я не могу остаться здесь? Почему сердце такое холодное? Четыре. Открываю глаза и вижу белый потолок с лепниной. Знакомый и ставший родным. Путешествие по реке памяти закончено. Я снова просыпаюсь в отвратительной реальности, едва не плача от тоски и желания вернуться в прошлое. В комнате светло и прохладно, дверь на балкон приоткрыта. Со двора раздается детский смех и голос Джульетты. С силой протираю лицо ладонями, привычным движением ищу Уну рядом с собой, но в кровати я одна. С улицы вновь раздается оглушительный радостный визг и собачий лай. Вот уже две с половиной недели, как фаворит Уны сменился на маленького Карла Граймса, от которого овчарка старалась не отходить ни на шаг. Совсем как от меня раньше. Предательница. Ступаю босыми ногами по ледяному полу и украдкой выглядываю в окно. Джульетта, беззлобно отчитавшая собаку за непослушание, уже скрылась в доме. Карл носится наперегонки с Уной, падает, катается по земле, уворачиваясь от мокрых собачьих поцелуев, кидается едва выпавшим, мокрым снегом и выглядит невероятно счастливым, раскрасневшееся от холода и бега лицо сияет. Кардинальное отличие от тощего хмурого мальчишки, которого я впервые увидела на берегу реки. В поле зрения появляется Лори, укутанная в пушистый свитер и теплую шаль. Зовет сына, смеется, когда Уна валит Карла на землю и тычется носом в детские щеки, спешит на помощь, отряхивая мальчика от земли и снега, ласково треплет овчарку по голове и троица покидает двор, спеша в тепло. Закрываю глаза и наслаждаюсь тишиной, шире открывая окно. Кожа покрывается мурашками от морозного воздуха, встряхиваю волосами, не обращая внимания на холод. Очередная ночь — очередной повторяющийся кошмар в виде воспоминаний о прошлом, после которого нет сил двигаться. Смотрю на раскуроченную от метаний постель и кривлюсь, будто это она виновата во всех бедах. Провожу в душе минут двадцать, просто стоя под прохладными струями и слушая шум воды. Тело отчаянно хочет согреться, но я упорно отказываю, подпитывая внутренний лед уже привычными холодным душем и ночным проветриванием. Кажется, что только холод удерживает меня в реальности — после начала моей ледяной рутины приступов стало намного меньше, а окружающий мир не расползался вибрирующими нитями. Долго чищу зубы, зависая на свое отражение в зеркале — из-за недосыпа и отсутствия аппетита я вновь похудела, заострившиеся скулы и горбинка носа придавали мне слегка зловещий вид. На потускневшем лице выделялись только болезненно сияющие черные глаза и яркий шрам, который я ненавидела и любила одновременно. Привычным жестом провожу по нему пальцами, со вздохом собираю волосы в высокий неряшливый хвост, одеваюсь и выхожу из комнаты. Дом звенит от веселых голосов, в воздухе плывет соблазнительный аромат свежей выпечки и терпкого кофе. Слышу, как Карло громогласного приветствует кого-то внизу, гремит кастрюлями и раскатисто смеется. Сверяюсь с напольными часами в конце коридора — девять утра. Значит, пришел Хершелл. Он и Карло сошлись практически мгновенно, и завели свой утренний ритуал — Карло варит фирменный кофе, а Хершелл кривился от его крепости, с улыбкой слушая недовольное ворчание Марчетти. Между сдержанным ирландцем и вспыльчивым итальянцем завязалась весьма забавная дружба, а Джульетта ласково называла их старыми супругами и игриво ревновала Карло. После того, как группа Рика поселилась с нами, жизнь завертелась с новой скоростью. Джульетта, в начале опешившая от количества людей, которых привели мы тем злосчастным днем, через пару дней сама расселяла всех по пустующим домам. С особой нежностью она относилась к Карлу-младшему, которому и придумала эту кличку, беременной Лори и тихой Бет, которая особенно сильно плакала, когда впервые за много месяцев просто нормально помылась. Хершелл тут же занялся животными и огородом, поднатаскивая Рика в аграрных премудростях. Сам Граймс, обеспечивший своим людям безопасность и кров, словно скинул десять лет, и я с удивлением осознала, что он старше меня всего на пять лет. Вместе с молчаливым ТиДогом, мрачным Диксоном и слишком дружелюбным Гленном, он облазил все окрестности и близлежащие городки, изучая местность и постоянно чем-то занимаясь. Укрепление и электрификация забора, какие-то ловушки по периметру, понаставленные по совету Леголаса, инструктаж по безопасности, ремонт всего, что нужно и не нужно было чинить. Не человек, а сгусток ртути. Иногда, мне становилось слишком душно и тяжело от слишком активных людей вокруг, и я сбегала в лес с Уной. Охоту безмолвно взял на себя Диксон, за что я была даже благодарна, так что мои постоянные побеги сопровождались коротким «я в патруль», и только пятки сверкали. Стоит отдать Граймсу должное, он прекрасно понимал, что я не часть его группы, поэтому лишь кивал и не трогал с вечными поручениями, выбрав удобные отношения «соседи». Спокойствие. Вот что теперь витало в воздухе. Кэрол учила Бет выпекать печенья, брала мастер-классы по итальянской кухни у Карло. Мэгги с Гленном явно проживали медовый месяц, прячась от недовольных взглядов Хершелла, бегали на свидания в лес и часто запирались в своем домике. Лори, до этого тощая и измученная, отъелась, засияла красотой, набрала вес, положенный ее сроку. Карл-младший постоянно вертелся рядом с Карло-старшим и Джульеттой, которые явно записали его во внуки, и занимался тем, чем должны заниматься дети его возраста. Играл, ныл от количества домашних заданий, ел, спал, носился по территории поселения, ходил на долгие прогулки с отцом и вообще выглядел невероятно довольным жизнью. Иногда, я ловила на себе его взгляды исподтишка и смущенную улыбку. Они с Уной часто ходили за мной хвостом, а я, отвыкшая от столь пристального внимания, смущалась еще больше и снова уходила в лес, в блаженную тишину и мороз. Все были при деле, нашли общий язык с Марчетти, строили что-то новое, расцветали, несмотря на рухнувший мир. Неприкаянной была лишь я. И арбалетчик. чему я совершенно не удивлялась - то, что он дикарь было ясно с самого начала. Диксон часто сваливал в лес, пропадал на пару дней, возвращался, помогал Рику, украдкой болтал с Кэрол, а затем снова сбегал. Если с остальными я, после нравоучительных лекций Джульетты, перекидывалась хотя бы парой вежливых слов, то с Леголасом у нас сложилось молчаливое и понимающее общение — он как и я не спал ночами и предпочитал улицу дому. Иногда мы пересекались на ночном променаде, молча делились сигаретами, выкуривали по одной, стоя в паре метров друг от друга, и так же безмолвно расходились. Или перебрасывались уставшими взглядами на очередном званом ужине, организованном Джульеттой, выпивали по бокалу вина и тихо смывались по своим углам. Но сегодня отвертеться от социализации не удастся. Джульетта уже давно бредила идеей закатить рождественскую вечеринку, хоть для нас троих, а сейчас воодушевилась до крайности, заполучив себе такое количество гостей. Вчера она закатила мне скандал, пообещав задушить во сне, если я не появляюсь на этой чертовой вечеринке в платье, которое она мне подарила. «И попробуй не причесаться! Покусаю!» — грозно бросила она в спину, когда я снова сбежала в лес, не выдержав теплых улыбок Лори и Кэрол, едва подавив детское желание схватить ножницы и откромсать себе волосы по уши. Тогда Джульетта точно заколола бы меня этими же ножницами. Не успеваю зайти в столовую, как меня едва не сбивают с ног — Карл и Уна решили гоняться друг за другом уже в помещении. — Карл! — кричит Лори и виновато улыбается мне. — Прости, Джорджина, никак не могу угомонить его. Он уже успел съесть тонну печенья. — Сахарный передоз, понимаю, — коротко ухмыляюсь, вспоминая Эйдана и Летти, которым рвало крышу в детстве от чрезмерного потребления сладкого, мрачнею и иду за кофе. Карло, не отрываясь от очередного спора с Хершеллом, не глядя протягивает мне термокружку и я с благодарностью вздыхаю, делая глоток. Киваю на ходу старшему Грину и Кэрол, которая вынимала аппетитно дымящийся пирог из духовки, лавирую между беснующимися собакой и ребенком, и выбегаю из дома, едва успев схватить куртку. Изо рта тут же вырывается пар, я ежусь на ветру и бреду в сторону ворот, спеша на обычную прогулку к берегу реки. По пути молча здороваюсь с Гленном, который единственный из всей компании все еще не оставляет попыток подружиться, игнорируя мой холод и односложные ответы. — О, привет, Джорджи! — только он так называет меня, и я сама не понимаю, почему позволяю фамильярничать. — Ты в лес? Охотиться идешь? — Нет, — коротко бросаю, не сбавляя шага. Вижу Мэгги и мысленно молю забрать своего слишком дружелюбного парня, но та лишь прохладно кивает и продолжает развешивать одежду на веранде их с Гленном дома. — Я так рад, что Джульетта решила устроить вечеринку, — Гленн не сдается, — уже представляю, сколько вкусностей наготовят Карло с Кэрол. — Ага. — Прошлый ужин был божественный, не думал, что когда-нибудь еще смогу съесть пасту. Карло - волшебник. — Мгм. — А вы вместе с Дэрилом в лес ходите, да? Типа свиданий? Резко останавливаюсь, поворачиваюсь к улыбающемуся парню и сдерживаю порыв впечатать кулак в его слишком любопытный нос. Гленн по выражению моего лица понимает, что сморозил глупость, виновато улыбается и нервно поправляет бейсболку. — Прости, я… Поджимаю губы, едва сдерживая ругательства, и молча ухожу, оставив растерянного парня думать над своим поведением. Вот же говнюк надоедливый, черт бы его побрал. Иногда лучше промолчать, чем сказать какую-то хуйню. Раздражение достигает пика, я со злостью делаю глоток кофе и наконец оказываюсь за воротами, с наслаждением жмурясь. Блаженная тишина. Ни надоедливых вопросов, ни орущих детей, ни счастливых улыбок. Только я, лес и…. — Сигарета есть? Дэрил. Да что ж такое. Реднек подкрадывается бесшумно, как обычно, и я почти не вздрагиваю. Все так же молча лезу в карман, кидаю ему пачку и жду, когда он закурит. — Спасибо, — хмыкает он, но заходить в поселение не спешит, затягивается и подозрительно щурится. Киваю в ответ и только собираюсь уходить, как он вновь говорит. Вот и не верь после этого в рождественские чудеса. Больше двух слов в день от Диксона, ошалеть. — Я видел оленьи следы в километре отсюда. Провожу языком по зубам, прикуриваю сигарету и поворачиваюсь к нему. Сколько его не было на этот раз? Три дня? По его внешнему виду не скажешь, что он теперь владелец небольшого домика на отшибе Гавани — взлохмаченный, грязный, дикий. Кажется, что он все так же ночует в лесу, спит под звездами и ест сырую рыбу. — Поздравляю? — пожимаю плечами, и Диксон цыкает, сплевывая на землю. — Нужно пополнить запасы мяса. Судя по следам олень крупный, — голос все такой же бесстрастный, хоть льдистые глаза и сверкают раздражением. — Я тебе зачем? — понимаю к чему он клонит, но хочется подрзанить его еще немного. - Скажи Рику. Или ТиДогу. — Они не знают лес и ломятся сквозь кусты, как кабаны. Не, только отпугнут. — Я польщена твоей верой в мои способности, но вряд ли помогу дотащить крупное животное, — ухмыляюсь я, делая очередную затяжку. Дэрил щелчком отправляет окурок в полет и вновь сплевывает. — Не пизди, мы оба знаем, что ты сильная, хоть и тощая, как вешалка, — кривит губы в ухмылке. Отпиваю горячий кофе и неожиданно для себя искренне улыбаюсь. — Сегодня точно Рождество, раз ты лыбишься, — в хрипловатом басе нет злобы, только легкая усмешка. Переводит ожидающий взгляд на термокружку, и я со вздохом отдаю ее. Делает крупный глоток, кривится. — Фу, бля. Сахар закончился? — С сахаром получается хуйня, а не кофе, — с возмущением забираю кружку обратно. — Иди вари себе сам свое диабетное пойло. Диксон хмыкает, поправляет арбалет на плече и сует руки в карманы теплой кожаной куртки. — Короче, погоним оленя ближе к домам. Я буду заходить с одной стороны, ты прикрывать. Меня вдруг осенило. — Ты охуел, Леголас. Ты меня в качестве охотничьей собаки берешь? — рычу я, на что нахал вдруг хитро щурится и прячет улыбку в небрежной бороде. — Я этого не говорил. Мне внезапно легко и даже слегка весело. Все равно кроме прогулок, редких вылазок в городки по соседству и выслушивания постоянных причитаний Джульетты по поводу моей социофобии мне делать нечего. — Ладно. Все равно без меня не справишься. Вновь хмыкает и уже собирается уходить, но я окликаю его. — Диксон! Сегодня Джульетта закатывает рождественскую вечеринку. Советую помыться и, ммм, надеть что-то более чистое. Разворачиваюсь и довольно ухмыляюсь, слыша отборный мат. Не одной же мне страдать сегодня. В голове впервые за долгое время ни единой тяжелой мысли, и я действительно наслаждаюсь свежестью морозного воздуха, поскрипыванием деревьев, пружинистой землей под ногами, сигаретой между пальцами и терпким кофе, ощущая как по языку расползается странное, царапающее, но теплое послевкусие от разговора. Надеваю наушники, оставляя одно ухо открытым, нажимаю на плей, прикрывая глаза от мелодии California Dreamin', и настроение из привычно паршивого апгрейдится до нейтрального. Выглянувшее из-за туч холодное солнце удивляет, на мгновение зависаю, наблюдая за пляшущими по голым ветвям лучам. Может, сегодняшний день все же пройдет неплохо. Может, я смогу сделать это пресловутое неплохо частью своей жизни. Может, я наконец позволю себе выдавить из себя пару искренних улыбок для Карла и Гленна. Может, смогу нормально поговорить с Риком, включиться в жизнь строящейся общины. «Может быть», — шепчет Голос, ухмыляясь. «Все может быть. Абсолютно все, Джинни».