О звездах и монстрах

Как странно устроена жизнь. Все, что кажется тебе таким важным, незаменимым, любимым, волшебным и существенным, может не представлять ценности для другого — бесполезный мусор, ненужные эмоции, трата времени, сил, денег. Помеха, обуза. Твою иерархию потребностей может венчать любовь. На первом месте твоего соседа может красоваться еда. В системе ценностей родителей главным звеном является их ребенок. Для религиозных людей нет ничего выше их веры. Для наивного ребенка, едва познавшего мир, все приходящее в жизни новое, неизведанное и такое важное. Самое-самое важное. Все разное, многогранное, меняющее форму и содержание. Как и сами люди, на протяжении жизни пересматривающие свою внутреннюю систему от ситуации к ситуации, от случаю к случаю. От важного к второстепенному. От второстепенного — к важному. Но что делать, если от внутренней пирамиды потребностей остались руины? Если у человека, потерявшего надежду, главная ступень пирамиды пустует — все гаснет, чернеет, перестает быть значимым? Бывает ли такое, что все, что делало тебя — тобой, сгорает, разрушается и превращается в тень? Все, до последней капли твоей сущности, превращается в кислоту, выжигающую изнутри клетку за клеткой. Растворяет воспоминания, эмоции, чувства, желания, стремления, волю, оставляя лишь оболочку. Человек ли это? Еще дышит, отвечает, реагирует на автомате, но в глазах больше нет жизни. Только бескрайняя равнина равнодушия. Нет больше механизмов, отвечающих за реакцию. Шестеренки не запускают процесс эмоций, мысли. Сухо, мертво, как в пустыне. Лишь злое, обжигающее солнце и песчинки прошлого под ногами — тусклый пейзаж из слившихся секунд, минут, часов. Мне казалось, что это то, кем я теперь являюсь — никто. Ничто. Пустота. То мертвое, что не принадлежит миру живых. Что нельзя пускать за увитые диким виноградом и плющом ворота поселения под названием «Райская гавань», являющихся порталом в хрупкое, невесомое королевство спокойствия. Туда, где не было холода, разлагающейся гнилой реальности, жестокости, смерти. Иллюзия, которая оказалась настолько прекрасной, что не хотелось просыпаться. Не хотелось думать, решать. Хотелось лишь выходить с кружкой кофе на веранду дома Карло, наблюдать за лучами солнца в розовых кустах Джульетты, слушать смех маленького Граймса и счастливый лай Уны. Глазами общаться с Диксоном, фыркать от энергии Рика, подъедать втихую печенья Кэрол, несерьезно раздражаться от дружелюбия Гленна, исподтишка улыбаться наивности Бет, уворачиваться от попыток Джульетты надеть на меня платье, таскаться за Хершеллом по загону со скотом, перекидываться парой слов с Мэгги, помогая той со стиркой, вспоминать с ТиДогом какие-то фильмы и бегать звать Лори к чаю по наставлению Карло. Простая, понятная жизнь, островок спокойствия в океане безумия. Но это глюк в матрице. Нео надо проснуться. — Прошу, — раздается снизу и я выдыхаю, запрокидываю голову и закрываю глаза. Я отчаянно хочу почувствовать хоть что-то. Толику сожаления. Сочувствия. Жалости. Но не чувствую ничего. Даже ярости больше нет. — Пожалуйста! Открываю глаза и смотрю на скрючившегося под ногами парнишку лет девятнадцати, лицо которого было сплошным синяком. Он пускал кровавые слюни, плакал, что-то невнятно бормотал и снова плакал, заливая пол соплями. — Сколько? — устало спросила я, наступая тяжелым ботинком на его сломанные пальцы. Наверное, от костей остались лишь осколки. Парнишка взвыл, ударяясь головой о бетонный пол, умоляя меня перестать. Я бы перестала. Наверное. Если бы внутри хоть что-то осталось. — Я не знаю! Я ничего не знаю, клянусь! — хрипит он, нянча искалеченную руку. — Я… я встретил их по дороге. Я даже имен не знаю! И мне хочется верить. Но в воздухе витает запах гари, и я смотрю вперед, на языки пламени, поглощающие дом Карло. Стекла лопнули, дерево трещало и истошно выло, совсем как сопляк на земле. Розы Джульетты уже сгорели дотла, чернея страшными, искаженными силуэтами. Перевожу взгляд на парнишку, присаживаюсь на корточки, хватаю его за мокрые патлы и с силой прикладываю лицом о холодный пол, слыша хруст костей и новый вой. Из сломанного носа хлещет кровь, несколько передних зубов остается на полу. Он харкает кровью и я не морщусь, просто смотрю, словно изучаю насекомое под микроскопом. — Сколько? — повторяю я без единой эмоции, — за каждую ложь я буду выдирать тебе оставшиеся зубы. Тянусь в рюкзак и вытаскиваю плоскогубцы, которые слегка верчу перед расширившимися от страха голубыми глазами. Он мотает головой, пытается отползти, лепечет как зажевавшая пленку кассета — я не виноват. я не знал. прошу, пощадите. я не виноват. я не знал… Вздыхаю и наступаю на его сломанную ногу, перенося вес тела вперед, и мальчишка задыхается от боли, извивается, пока я хватаю его одной рукой за затылок, пристраиваю плоскогубцы и выдираю желтоватый левый клык. Крики уже стали привычными, как поскрипывание паркета в моей бывшей комнате с лепниной на потолке. Они не царапают сознание, не достигают сердца — просто сотрясение воздуха, пропитанного дымом, запахом крови и пота. — Бляяяять, бляяяять! — орет он, — Умоляяяю, я не виноват! Я не знаю! Я. НЕ. ЗНАЮ! Мама, маааамаа! — Ложь, — говорю я, изучая треснувший клык, как темная Зубная Фея из фильмов ужасов. Парнишка мотает головой, булькает и вновь харкает кровью. Возможно, одно из сломанных ребер проткнуло легкое. Мало времени. — У тебя есть два варианта, мальчик. Первый — ты говоришь правду и я убью тебя быстро. Второй — ты скажешь правду, но подыхать будешь очень медленно. И вот это вот, — машу плоскогубцами в его сторону, — покажется тебе массажем. Он стонет, вновь ударяется лбом о пол, рычит, но прекрасно понимает, что обречен. — Не будет чудесного спасения, малыш. Никто не придет. Потому что всем насрать на таких, как мы, — усмехаюсь я, разминая кисти. Выдергивать зубы было достаточно сложно. — Мы?! — в его голосе нотки истерики, — Ты ебанутая, сумасшедшая сука! Мне нравится его отчаяние и коготки, которые он все же решил показать. Удивительно стойкий маленький сукин сын. Но игра в невинность закончилась, я получила, что хотела — несчастный мальчишка исчез, уступая место отморозку с когда-то смазливым лицом. Которое под моими ногами и кулаками превратилось в месиво. — Да, ты прав. Ты хуже, — кривлюсь я, склоняя голову в бок, — я не скрываю того, кто я есть. Как ты там сказал? Ебанутая сумасшедшая сука. Только вот твой жалобный скулеж — хуйня из-под коня. Не по Станиславскому, уебыш ты мелкий. Не верю. Парнишка пытается что-то вякнуть, но в заплывших от ударов глазах мелькает понимание, он проглатывает слова, и я вижу нескрываемый ужас. Он понял. Он боится. — Нет. Нет-нет-нет, ты не поняла! Все не так, клянусь! Все не так! — пищит он, но мне не хочется слушать его пустой треп. Пинаю его по сломанным ребрам и слышу задыхающийся хрип. Музыка для ушей. — Знаешь, кем я работала до всего этого? — лениво растягивая слова говорю я, подходя к рюкзаку, — Федералом. Столько серийников повидала, даже не перечислить. Больные на голову долбоебы, упивающиеся своей властью и страхом жертв. «Классно я придумал — расчленять девочек-подростков и устраивать головоломки копам: где же нога Кэти, а где же печень Полли?». «Заебись идея — убивать блондинок от семнадцати до двадцати пяти лет, потому что когда-то мне, еще совсем юному дрочеру, не дала одноклассница, удивительно похожая на убитых». «Охуенно насиловать и в этот же момент душить и парней и женщин, потому что не видя угасающей в их глазах жизни, я не смогу поднять свой маленький хуй». Вытаскиваю из недр рюкзака небольшую пилу и крюк, на котором подвешивают туши для разделки, поворачиваюсь к парнишке и скалюсь. — Вот последние были мои любимцы. Так нравилось ловить насильников и не вмешиваться, когда коллеги из спецназа пиздили их до кровавых соплей при задержании. А потом наблюдать на суде, как им выносят приговор — пожизненное. Смертная казнь. Даже не знаю, что было лучше — сдохнуть или попасть в тюрьму, где у меня были связи, — я задумчиво постучала железным крюком по подбородку. Мальчишка задрожал, из его горла вновь вырвался хрип, и он заорал. Помогите, спасите, бла-бла-бла. Я искренне усмехнулась. Какое же сильное чувство — надежда. Потрясающее в своей ущербности. — Ты выбрал? — уточняю я, взвешивая в руке пилу и крюк. Чувствую странный запах, примешавшийся к гари. Парнишка обоссался. — У меня времени — вагон и три тележки, милый. Хочешь — зависнем тут на всю ночь. У тебя еще остались около двухста целых костей, с удовольствием переломаю их все. Я кивнула в сторону окровавленного молотка, которым я минут сорок назад раздробила его бедренную кость, и он затряс головой, разбрызгивая кровь и сопли. Судя по его бледному, словно восковому лицу покрытому испариной, действовать надо быстрее — он скоро откинется. Я вздохнула, отложила крюк и медленно зашагала к нему с пилой. Он взвизгнул, попытался дернуться, потревожил искромсанную конечность и взвыл как раненое животное. — Я скажу! СКАЖУ ВСЕ, БЛЯТЬ, СКАЖУ! Я остановилась, дернув бровями — продолжай. Пацан дышал тяжело, с хрипами, медленно моргал, пытался сфокусироваться, но я не могла ждать так долго. Один шаг — и он заблеял так быстро, как мог. — Их пятеро! Я встретил их по дороге из Абботсфорда — шел по трассе, увидел пикап, в кузове сидел какой-то пацан с копьем и бугай черножопый. Я испугался и думал быстро свалить, но они заметили, погнались за мной. Я думал мне пизда, но тот мужик — я хуй знает, как его зовут, полулысый, вместо правой руки — протез со штыком, сказал, чтобы я не ссал. Дал пожрать, своим рявкнул, чтоб не трогали, а потом предложил с ними поехать. К какому-то ебучему Губернатору. Я нахмурилась, жадно запоминая названия и имена. — Куда именно поехать? — ледяным тоном спросила я, царапнув пилой по бетону. Парнишка поморщился от звука, вновь сплюнул кровь и затравленно посмотрел на меня. — Вудбери какой-то. Я не знаю, где это, правда! Я был с ними всего пару дней, пока они по Абботсфорду шароебились. Чет искали, я не вникал, сидел не отсвечивал. Тот пацан с копьем вообще крытый был — он не просто убивал этих гнилых мертвяков. Насаживал их на свою палку и ходил с ними как ебучий кукловод, наслаждался тем, как их кромсает. Прямо как ты сейчас, — сплюнул парнишка и я снова оскалилась. — Где остальные? — Я не знаю, блять! Я пришел сюда только с этим пацаном. Он себя называет Легионер. Хуй знает, где он, — слабо промямлил он, пытаясь отдышаться. Разговор отнимал у него все силы. — Вон там, — я ткнула пальцем за его спину, где на фоне догорающего дома Марчетти виднелось воткнутое в землю копье с насаженной на него головой, — ему тоже не очень повезло. Парнишка с трудом повернулся и замер, сжимая и разжимая пальцы целой руки. — Договаривай, — щелкнула я пальцами, привлекая внимание, — остальные где? — Уехали, — еще чуть-чуть и он вырубится, — в Абботсфорд привалила сотня мертвяков. Нас разделило, и они нас кинули. Мы случайно наткнулись на вас. Нет никаких случайностей. Есть череда решений. Эти двое приняли череду очень хуевых решений. Они недооценили тех, на кого решили напасть. Увидели Рика-фермера. Пару стариков, беременную, ребенка и мелкую девчонку. Легкая добыча. Я стиснула зубы, запрещая себе вспоминать животный вой Мэгги и крик Хершелла. — Значит, остальные твои товарищи свалили обратно в свой Вудбери? — переспросила я, — а сюда вы заявились вдвоем? — Да, да, да! — парнишка обессиленно повалился на бок, утыкаясь горящим лбом в пол. — Только мы вдвоем, клянусь! Я встала, разминая поясницу и растягивая губы в подобии улыбки. — Убей быстро, — прошептал он, тихо плача. — Пожалуйста. Я вдруг расхохоталась, так что пацан снова оживился и с недоумением смотрел на меня. Его губы задрожали. — Быстро? — сквозь смех бросила я, затем резко подлетела к нему и с силой пнула по сломанной ноге, наслаждаясь сдавленным криком. — Так же быстро, как ты и этот ублюдок, чья башка сейчас красуется на пике, насиловали и убивали Бет? Парнишка уже не соображал, катаясь по полу и невразумительно что-то выкрикивая. Хотя бы капля жалости. Что-то, что отделяет тебя от монстра, Джо. Пожалуйста. Но сегодня я была глуха к мольбам. Нет там ничего. Ни-че-го. Я обещала Мэгги. Это же теперь мера веры — обещания? Подхожу к пацану, заношу молоток и опускаю столько раз, что теряю счет времени. Не обращаю внимания на хлюпающие звуки — металл к плоти, сквозь кость, к серому веществу. Молоток входит плавно, как в масло. Только острая боль в уставших мышцах выводит меня из транса. Выпрямляюсь, бросаю окровавленное орудие и смотрю на месиво, что еще недавно было человеком. Хмурюсь и насильно пытаюсь вызвать жалость, сожаление, страх, отвращение. Мое лицо, руки, волосы — все в крови, ошметках мозга и плоти. Вскидываю слегка подрагивающую от судороги руку и рассматриваю ногти — сломанные, с уже запекшейся и почерневшей кромкой под ними. Нет больше пути назад. Иду к выходу, сажусь на ступеньку, оттираю губы, вытаскиваю сигарету и с наслаждением затягиваюсь, перекатывая на языке вкус табака и железа. Дом Марчетти практически догорел, оставшиеся конструкции стонали, трещали, ломались, рушились, как и все во мне. Кажется, так же рыдала и сгорала моя душа. Через полчаса захожу в уцелевший дом семьи Грин, где собрались остальные. Пристально смотрю на покалеченное тело Бет на софе у окна, уже окаменевшее, бескровное. Словно скульптура, родившаяся в руках талантливого, но несчастного скульптора. Мрамор, когда-то вкусивший жизнь. Она лежит на столе, под ярким светом изящной хрустальной люстры, и мне на мгновение кажется, что это всего лишь спектакль. Но рыдание Хершелла и всхлипы Мэгги напоминают, что это реальность. — О мой бог, Джо, — Кэрол смотрит на меня и плачет, прижимает руки к горлу и трясет головой. Она хочет подойти, но не может, прирастая к месту. Я иду вперед и не вижу шокированных, растерянных взглядов, не слышу свое имя, срывающееся с чужих губ, не обращаю внимание, когда Лори тошнит в раковину, когда Рик и Дэрил пытаются остановить меня. Не осознаю, что из угла на меня в ужасе смотрит бледный Карл. Все, что я вижу — это Мэгги. Я обещала. Я должна выполнить обещание. Хотя бы одно. Она дергается из рук Гленна, когда видит меня — с ног до головы покрытую чужой кровью и копотью, с отсутствующим выражением и с подарком в руках. Я искренне хочу увидеть на ее лице отвращение, страх, омерзение, но все, что вижу в зеленых глазах напротив — торжество, ярость и дикую, всепоглощающую скорбь. Она выпрямляется, смотрит на меня, поджимает губы и кивает. — Как обещала, — голос без эмоций. В нем пустота. Мой подарок вручен. Мэгги переводит взгляд на головы ублюдков под своими ногами, растерзавших Бет, затем смотрит на меня и криво улыбается. И я улыбаюсь в ответ. Искренне. Потому что мы понимаем друг друга. Только мы здесь понимаем друг друга. Мы понимаем, что такое не уберечь младшую сестру. Я молча разворачиваюсь и выхожу из дома и иду, иду и иду. *** Кэрол сказала, что все случилось слишком быстро. Никто не успел среагировать. Рик был в дальнем конце поселения, где расположилась большая часть огорода, Хершелл и Карло находились в загоне для скота, Мэгги и Гленн, воспользовавшись тишиной, уединились дома, Лори с Джульеттой отдыхали в саду дома Граймсов, а Карлу и Бет разрешили сходить до реки, что и стало роковой ошибкой и катализатором трагедии. Меня, Дэрила и ТиДога не было — я нежилась на крошечном песчаном пляже, закрытом со всех сторон вереницей деревьев, отдыхая от очередного утреннего застолья. Диксону же нужна была помощь с какой-то подстреленной тушкой, поэтому они с Ти сразу после завтрака свалили в лес. Поселение осталось без должной защиты, потому что мы расслабились. Уверились в собственной неуязвимости, забыли, в каком мире живем, упиваясь нирваной. Напоминание оказалось обжигающе болезненным. Два отбитых ублюдка, случайно забредшие в наши места, обнаружили вход в поселение. Ворота не смогли сдержать зло снаружи. Естественно, чужаки прихуели от того, что увидели — ряды аккуратных домиков из дерева, камня и стекла, ухоженные сады и газоны, небольшая пристань и оборудованный песчаный пляж с пикниковой зоной, и вполне себе живые, свежие и здоровые люди, которые жили так же, как и до конца света. Атаковать сразу не стали, ушли сначала к реке, подальше от поселения. Видимо, решили оповестить своих о небывалой находке — на теле мудака с копьем я нашла рацию, но под пытками он признался, что не успел ничего передать, потому что увидел Бет и Карла и переключил все внимание на них. Бет сделала все, чтобы спасти Карла и попытаться отбиться. Она носила в ботинке нож, была не дурой, поэтому пыталась перевести внимание отморозков на себя и дать шанс Карлу сбежать. Ранила мальчишку, которого я убила вторым, довела обоих до вспышки ярости и бросилась бежать в противоположную сторону. Одно мгновение, за которое Карл рванул в поселение позвать на помощь. Бет искали почти целый день. Скованный ужасом и яростью Хершелл рвался на поиски, но я прекрасно понимала, что ему в любой момент может стать плохо. Рику практически насильно пришлось заставить его остаться в поселении, мотивируя тем, что Бет может вернуться окольными путями или по реке, напуганная и уставшая, и захочет увидеть своего папу. Оставлять поселение совсем без защиты тоже не стоило, поэтому на поиски отправились Дэрил, Рик, Мэгги и Гленн. Я же взяла охрану на себя, отправив ТиДога патрулировать южную часть стены, вручила Кэрол ружье и, не обращая внимания на страх в ее глазах, приказала стрелять на поражение, поставив ее поближе к дому Лори. Карло с Хершеллом заняли позицию наблюдателей на спасательной вышке на пляже — чтобы отслеживать любые перемещения на реке или берегу. Лори с Карлом заперлись в своем доме — в случае любой опасности, они должны сбежать через черный ход к соседнему дому, который стоял рядом с пристанью, залезть в маленький катер и убегать на противоположный берег. Некоторое время назад мы с Риком уже исследовали это место и создали несколько тайников с запасами — как раз на такой случай. Именно тогда я увидела в нем родственную душу параноика. Я ушла проверять ворота и северную часть стены. Мое тело горело от страха и ярости. На всех нас за такую беспечность, на Рика за то, что вообще появился со своими людьми в моей жизни, и больше всего на себя. Я самоустранилась от принятия любых решений, делала вид, что меня не касается ничего из происходящего в Гавани, что все в тягость. Я так стремилась к одиночеству, что забыла про реальность. А реальность такова — не будет ничего прежним, и если этого не принять, то лучше попросту умереть. Поисковый отряд еще не вернулся, когда ТиДог коротко, по-птичьи свистнул — позывной, которым пользовались я, он и Дэрил на вылазках в лесу, означающий движение. Тогда я увидела пацана с копьем — он пробирался через кусты так легко, словно плыл по воздуху. Легкий, поджарый, с абсолютно безумными глазами, проколотыми с обеих сторон губами и хищным выражением лица, которое было исполосовано свежими глубокими царапинами. Мой желудок скрутило и я поняла, что Бет не вернется домой живой. Она отбивалась, она пыталась защититься, но не сумела вырваться. Парень с копьем подбирался к воротам, слишком открыто и нагло. Он дергал головой, словно отгонял назойливых мух, поигрывал самодельным копьем и улыбался чему-то, периодически бормоча что-то под нос. То, что он ебанутый, было видно сразу, что не играло в пользу надежды на возвращение Бет целой. Мне было тошно от того, что я так быстро похоронила ее в своей голове, не дала даже шанса на спасение, не верила в ее сообразительность — вдруг она спряталась и ждет помощи? Но годы работы в ФБР вынудили меня признать горькую правду — менее одного процента пропавших находят живыми. И учитывая возраст Бет, ее общую физическую подготовку, навыки боя и выживания самостоятельно. Она была обречена. В тот момент, когда парень с копьем в открытую вышел из укрытия и по-свойски постучал в ворота, раздался первый взрыв. Меня оглушило и ударной волной сорвало с ворот под ноги ублюдку, который тут же пнул меня в живот и полоснул острием копья по плечу. Но боль меня только отрезвила, завязалась драка, в которой я довольно быстро его обезоружила и с нескрываемым удовольствием пригвоздила копьем к земле. В этот момент раздался второй взрыв и дом Карло объяло пламенем. Меня охватил животный ужас, когда я поняла, что Джульетта так и не покинула дом. Я добежала до дома и меня сковал ступор — сознание тут же сменило картинку горящего дома на музей, в котором погибла моя семья, я не могла пошевелиться и тупо пялилась на пляшущие языки пламени, очнувшись только от криков Карло, который бежал со стороны вышки. Джульетта потеряла сознание в гостиной и это спасло ей жизнь — на втором этаже бушевало пламя. Уна лаяла и скулила, не покидая хозяйку. Я задохнулась от дыма, отгоняя собаку и вцепилась в хрупкое тело Джульетты — поднять ее на руки было не так легко, как мне казалось. Спотыкаясь, я выбежала из дома в объятия подоспевшего Карло. В этот момент перекрытия рухнули и дом Марчетти канул в Лету. Второй ублюдок, который явно не ожидал такого разрушения, уже извивался в руках ТиДога — пацан решил сбежать, но не рассчитал, налетев лицом на внушительный кулак мужчины. Мы заперли его в каменной пристройке дома Кэрол, которая как раз вернулась от ворот с новостями — парень с копьем был еще жив. Отправив Карло с Джульеттой к Лори, я застыла и смотрела на то, как рушится моя идиллия. Пламя грозило перекинуться на соседний дом, но мне было все равно — это был тот самый жестокий пинок, напомнивший нам, что никто не в безопасности. Нигде и никогда. Мой допрос с пристрастием парня с копьем был в самом разгаре — у него уже был сломан нос, выбит глаз и раздроблены пальцы — когда вернулась поисковая группа. Бет не выжила. Она висела на руках Дэрила, вся в крови, синяках, с неестественно вывернутой ступней. Вой горящего дома перекрыл вой отца, потерявшего ребенка — Хершелл подлетел к Дэрилу, практически вырвал тело дочери из его объятий и упал, баюкая Бет и рыдая. Мэгги, сама похожая на труп, билась в истерике в руках Гленна, а я не могла отвести взгляда от тела девочки, заостряя внимание на окровавленных бедрах. Поняв, что одним убийством не обошлось, мне сорвало чеку. Ублюдок, видевший это все, вдруг захохотал, запрокинув голову, и я несколько раз опустила ботинок на его зубы, кроша их, ломая и заставляя давиться. Он булькал, отплевывался, пытался дергаться, но я лишь сильнее пригвоздила его копьем к земле, не обращая внимания на оклики остальных, рванула к молотку, который бросила в мокрую от крови траву, и принялась хаотично наносить удары, не целясь, пытаясь сделать больно, уничтожить, раздавить, разорвать. События сливались в одно — от сокрушительной ярости я не могла вспомнить деталей. Кажется, Дэрил оттаскивал меня от пацана, которому я раздробила череп, и орал мне в ухо, чтобы я прекратила и включила башку. Слова не подействовали, но подействовала ледяная река, в которую Диксон меня швырнул, отбиваясь от моих ударов и не пуская обратно к истерзанному телу. Тогда нервы сдали, я упала на берег и впервые позволила себе разрыдаться. Меня рвало изнутри, словно я оплакивала всех и сразу. Своих родителей, брата и сестру, несчастную Бет, сгорающий дом, в котором смогла хоть немного исцелиться, горе семьи Грин, свою жизнь. Мне было плевать, что рядом стоял Дэрил, что он видел мою слабость. Казалось, стоит остановлюсь и я умру на месте от тонн боли, давящих на сердце. Но Диксон сел рядом, позволив себе крепко сжать мою ладонь, а мне — вцепиться в его пальцы, не давая отлететь из тела и раствориться в собственном безумии. И только потом, когда Хершелл унес тело Бет в дом, ко мне подошла Мэгги — безжизненная, с сухими глазами, с перекошенным злостью лицом — и попросила, нет, потребовала, головы тех, кто убил ее сестру. Я понимала, почему она пришла ко мне. В тот момент, когда я избивала пацана с копьем, она увидела во мне то, чего пока еще не было в ней — крайней жестокости и умения сделать то, что надо, пусть и ценой собственной души. И я пообещала, позволяя вине взять вверх. Я выполнила свое обещание, не жалея о нем ни капли. Жалела лишь я ту Джо Эллис, что пыталась бороться за справедливость, возмущалась, когда этого не удавалось, любила вечеринки, и была совсем обычной девочкой. Ее больше нет. И пора принять новую себя. *** — Ты в порядке? — спрашивает Дэрил, сидя рядом на берегу. После презента для Мэгги, я удостоверилась, что Карло и Джульетта были в относительном порядке, и ушла в лес, не появляясь в поселении уже неделю. Мне было тошно даже при взгляде на злосчастную пристройку, где я забыла про человечность, словно воздух в ней был виноват в моем помешательстве. Единственный, кто смог меня найти, сейчас сидел рядом и заставлял шевелить челюстями, пережевывая безвкусную пищу. — Угу, — промычала я, с трудом сглатывая кусок сэндвича. Сегодня было достаточно холодно, но я не хотела разводить костер — гнетущий страх быть обнаруженными снова не давал мне покоя. Даже несмотря на то, что ублюдки якобы не смогли связаться со своими, я все равно видела угрозу в каждом шорохе, в каждой тени и звуке. Это сводило с ума, лишало сна и грызло изнутри постоянными мыслями — нужно что-то делать. Только вот что? Рик вместе с Ти и Дэрилом съездили в Абботсфорд, разведать обстановку — в маленьком городишке не было ни единой живой души. Только толпы ходячих, разграбленные когда-то магазины и заброшенные дома. Неизвестность лишь усиливала тревожность — что эти чужаки вообще здесь забыли? Что они искали? Точно ли этих долбоебов было двое? Но у меня не осталось ни сил ни желания думать или действовать. Все эти дни я только спала и сидела молча, наблюдая за рекой. Я не могла смотреть на Мэгги и Хершелла, на могилку Бет — ее похоронили под ивами рядом с рекой. Не хотела ловить режущие взгляды остальных, в глубине которых плескался страх. Только боялись они не возможной второй атаки, а меня. Карл перестал таскаться за мной хвостом, избегая и проводя все время с матерью. Даже Рик, хоть и прочитал мне лекцию о том, что я не виновата, не мог сдержать подозрения, словно имел дело с бомбой замедленного действия. Но тяжелее всего было осознавать реакции Джульетты и Карло. Они потеряли дом, потеряли все, что напоминало о прошлой жизни, впервые столкнулись с откровенной жестокостью, смертью и насилием, частью которого была и я. Казалось, они состарились на десять лет, замкнулись и держались друг друга, теперь живя в соседнем с Хершеллом доме, в котором уже не было места мне. Было слишком больно от их разочарования, но боль часто сменялась дикой злостью на всех — будто кто-то из них святой. Я сделала то, что должна была. «Ой ли, — проснулся Голос, но в нем не было и намека на сарказм. Кажется, он был таким же уставшим, — ты потеряла контроль. Тебя боятся и тебе не доверяют, пусть ты трижды сделала все правильно. Забей на это. Похуй». И я забила. Спрятала все глубоко, не в силах больше думать о чужих мыслях и эмоциях, и трусливо пряталась в лесу, существуя в своем пустом мирке — ничего кроме птиц, ветра и природы. — Поешь нормально, — пробасили рядом, вырывая из водоворота мыслей. И Дэрила. Который единственный не смотрел на меня, как на прокаженную. Дэрил, который за каким-то чертом таскался сюда с едой и кофе в термосе. Дэрил, который сидел молча, курил и был рядом, пока я боролась со своими демонами, тонула и отчаянно цеплялась за эти визиты. Я повернула голову, рассматривая его профиль — заросший крупный подбородок, небольшой нос, слегка прикрытые лисьи глаза цвета шторма, отросшие до мочек спутанные волосы, высокие скулы и спокойствие на лице. Интересно, он действительно такой? Словно при его создании картридж с эмоциями ему попросту забыли установить. Или он так же, как и я, держит их под семью замками, пока те не сорвет сногсшибающей ударной волной гнева? — Ну что? — выдохнул он, переводя взгляд на меня. — Снова начнешь шипами своими колоть? Я в удивлении вскинула брови, слегка поворачиваясь корпусом к нему. Дэрил цыкнул, выплескивая раздражение в зажигалку, работающую через раз. Прикурив, он опустил голову, разглядывая свои руки. — Ничего я не колю, — из принципа буркнула я, отбирая у него сигарету. Дэрил фыркнул, вскинул голову и я получила свой ответ про его эмоции. — Да, ты не колешь. Ты жалишь, как гадюка, — выплюнул он, и я нахмурилась, забыв выдохнуть. Все во мне тут же восстало от нахлынувшей злости и я уже готовилась послать его на хуй, но он не дал мне этого сделать. — Думаешь, ты одна потеряла кого-то? Я захлопнула рот и меня вдруг затопила такая обида, что в глазах защипало. Я отвернулась, молча делая затяжку и смотря на волнующуюся реку. Дэрил тяжело вздохнул, поерзал, затем потянулся за сигаретой, которую из вредности не хотелось ему отдавать. Я встала, отряхиваясь от земли, и зашагала к кромке воды. Хотелось умыть лицо, а еще лучше — залезть в эту ебаную реку и утонуть. — Думаю, тебе пора, — бросила я через плечо. Мне дико хотелось выплакаться, заткнув пасть своей рациональной части, которая говорила, что Диксон прав — не я одна потеряла кого-то. Но я не желала меряться степенью горя, не хотела открывать ему хоть что-то, не хотела слушать разум — хотелось налететь на Дэрила, наорать и от души порыдать, устроив истерику. — Лес общий, — все так же раздраженно бросил он, на что я прикрыла глаза, чувствуя как веки горят. Я резко встала, вплотную подошла к нему, села на корточки, с удовольствием отмечая мелькнувшее в штормовых глазах смущение от вторжения в личное пространство. — Хочешь посраться? — прошипела я, унимая дрожь в пальцах. — Давай посремся. Что еще хочешь мне сказать, м? — Хули ты сбежала сюда, а? — рявкнул Дэрил, подаваясь вперед. Я опешила, не ожидая, что он все же продолжит. — Думаешь, легче станет? — Тебе какая разница, что я думаю? — в тон ответила я, не скрывая яда в голосе. — Тебе ли пиздеть — при любой удобной возможности сваливаешь, не появляясь в поселении днями! — Я не бросаю людей так, как ты. Мне словно по сердцу резанули. Я отшатнулась, едва не свалившись на задницу. Дэрил на автомате схватил меня за руку, удерживая на месте, и я видела сожаление, которое тут же расцвело на его лице, но дамбу прорвало. Глаза тут же наполнились слезами, я отбросила его руку и поджала губы. — Прости, — прошептал он, не отрывая от меня взгляда, — я не это имел ввиду. — Да похуй, что ты имел ввиду, — всхлипнула я, со злостью стирая мокрые дорожки с щек, — хочешь услышать, что ты прав? Ты прав, Диксон. Я бросаю людей. Я подвожу людей. Хочешь знать, хули я сбежала? Потому что мне пиздец как страшно, блять. Они смотрят на меня как на монстра, они боятся. Даже Карло перестал со мной говорить! Я же… Я не смогла договорить, подавившись словами, и заплакала, прижимая ладони к лицу. Горло сковало спазмом, жгучая, черная обида и жалость к себе крошили все преграды, которые я выстраивала, и плевать, что Дэрил увидит мою истерику. — Это неправда, — тихо сказал он, — никто не считает тебя монстром. Все в шоке, Джо. Просто… нужно время. Но ты отталкиваешь всех и убегаешь. — Это я виновата, — простонала я, задыхаясь от душащих слез, — я разрешила им пойти на этот ебаный берег. Я, Дэрил! Я! Дэрил придвинулся ближе. — Мы все расслабились, Джин, — он впервые назвал меня так и внутри кольнуло сильнее, чем я хотела. — Ты не виновата. Мы все живем на одолженном времени. Я ни на секунду не осуждаю тебя, эти выблядки заслужили все, что произошло с ними, — его голос вдруг стал более глубоким, тяжелым, окрасился в ту самую ярость, бушующую во мне самой, — но Мэгги не имела права просить тебя о таком. Только не тебя. Это нечестно. От теплоты в его голосе мне стало еще хуже, и я не сдержала жалобный стон, зарыдав в голос. Казалось, все вокруг смазывалось и тлело, тело болело и я не знала, как выпустить эту тоску из себя, как освободиться, что сделать, чтобы в груди не жгло так сильно. Осознание собственного одиночества — реального, тяжелого, ломающего — обрушилось как цунами, вдавливая в землю. Тепла. Мне просто хотелось тепла. Хотелось, чтобы кто-то склеил разбитые части моего сердца, сказал, что все будет хорошо, что все еще не потеряно, что я нормальная. Сама я больше не могла помочь себе. Вдруг Дэрил с шумом подался вперед и крепко обнял меня. Я не осознала, что произошло, просто вцепилась в его пропахшую потом, дымом и лесом куртку, заливая ее слезами, прижимаясь к его груди, стараясь стать меньше, свернуться в клубок и застыть так навсегда. Он замолчал, позволяя мне выплакаться, неловко гладил по голове и закрывал от порывов ветра. Когда слезы закончились, и мне казалось, что я не смогу открыть опухшие глаза еще долго, Дэрил не отпустил, сидя со мной едва ли не на коленях и слушая мою икоту, а я слишком устала, чтобы стыдиться объятий или отстраняться. Мне было тепло и на этот раз пустота в душе принесла облегчение. Глаза начали слипаться, я рвано вдохнула, слегка поерзав и удобнее устраивая голову на его плече, носом утыкаясь в ворот куртки. — Поспи, — хрипло пробормотал он мне в макушку, — все наладится, Джин. Я так хочу тебе верить, Леголас.