***
Курт ненавидел больницы. И не с той же ненавистью, с которой он ненавидел Рождество или свитера с животными, а с той, что зиждилась на глубоком страхе. На страхе, который показывал свое лицо, только когда он оставался совсем один, поздно ночью, а его мозг брался за оружие, способное ранить уже истерзанные территории. Он ненавидел белую стерильность больниц. Их стерильное состояние. В больницах не было ничего натурального с их пикающими аппаратами, и незнакомцами с потными ладонями, и запахом отбеливателя, который ощущался повсюду, повсюду, в попытке скрыть настоящие ужасы. Стены будто бы тоже знали. Они понимали, что Курт был врагом, и насмехались над ним, словно говорили не переживай, совсем скоро, когда он выходил оттуда, а его сердце всё еще билось. Именно здесь он потерял единственный известный ему источник доброты. Нет, не потерял. «Потерял» было слишком глупым, глупым словом для произошедшего. Он не положил не на свое место свою мать. Не случайно упустил её из виду. Вернее будет сказать, что её украли. Оторвали от него. Она так боролась за то, чтобы остаться. В последние недели жизни настолько сильно, что от усилий её костяшки налились кровью. Все её убеждения, попытки договориться, все её «но у меня есть сын, понимаете, ему всего восемь». Ничто из этого не имело значения. Он не мог потерять и отца. Потому что в конечном итоге, если свести жизнь Курта к простому уравнению, в ней оставался всего один фактор. Его отец был единственным, что у него оставалось, даже если это не всегда было ясно. Теперь он понимал это так четко. Теперь, когда и его вот-вот собирались отнять. Но никакой борьбы не было. Только безмолвие. Аппарат искусственного дыхания. Смерть против мужчины в коме. Шансы были просто смехотворные. Сердечный приступ. Что эти слова значили для молодых и здоровых? Ничего. Они неуязвимы. Они живут бесконечно и, глядя смерти в лицо, бросают ей вызов, чтобы она только посмела сделать первый шаг. У бессмертных сердечных приступов не бывает. Но у их любимых не было такой же защиты.***
Всю свою энергию Курт потратил на то, чтобы успокаивать Кэрол и подбадривать Финна. Он даже не мог представить, каково это потерять любимого человека дважды. Потерять двух отцов. Он закрывал глаза на тот факт, что он мог стать сиротой. Остаться один, совсем один. Все уходили. Что бы Курт ни делал, как бы или кому бы ни молился, никто не оставался надолго. Семнадцать лет. Учитывая его репутацию, он решил, что это ему еще повезло. Однажды и Кэрол его оставит. А потом и Финн. И все друзья из хорового кружка, которые закончат школу и забудут о нем, связь разорвется. И даже… Блейн? Блейн и подавно. Курт будто остался без якоря, видя, как отец едва держался за жизнь. Он был так близок к тому, чтобы потерять всё. А они даже не попрощались. Да и если бы им выпал такой шанс, что бы он вообще сказал? Он лишь молчал, держал отца за руку, ощущая все мозоли, представляя, как тот, забавляясь, сказал бы, да, Курт, я знаю. Мне и правда нужно мазать руки кремом. Ты абсолютно прав, только чтобы пожурить своего сына-диктатора. И он продолжал держать отца за руку и после того, как все ушли. Он боялся, что вскоре у него больше ничего не останется. Но почему-то этот факт заставлял его только крепче сжимать его ладонь.***
И лишь в одиночестве Курт ощущал, что снова мог дышать. В любое другое время ему приходилось заниматься тяжким трудом, надевать маску, которая ему никогда не была впору. При каждом звонке его сердце замирало, потому что любой входящий мог оказаться тем самым. И он смеялся от пронзительного облегчения, когда звонящим оказывалась Рейчел, которая переживала о его самочувствии, или Пак, предлагавший забыться в алкоголе. Он приходил к отцу, едва выдавалась возможность, и рассказывал о том, как прошел день, читал глупые комиксы из воскресной газеты, извинялся за то, что соврал тем вечером, за Блейна, за всё, во что он превратился, за то, что разочаровал его. И за то, что сделал его жизнь намного тяжелее. Курт знал, что был отнюдь не самым простым ребенком, но его отец чертовски хорошо справился со своей работой. Но Курт все еще нуждался в нём. И всегда, всегда будет нуждаться.***
— Каково это быть старым? — спросил Себастиан вместо приветствия. Иногда Блейн забывал, что тот был моложе его на целых 8 месяцев. — Депрессивно, — кратко ответил Блейн, положив телефон на стол и поставив его на громкую связь, чтобы собраться на работу. — Ты ведешь себя крайне неприятно, что совершенно не подобает такому событию, — увещевал Себастиан, насмехаясь над ним. Блейн не смог сдержать смешка. — Ты звонишь по какому-то конкретному поводу? — Поздравить тебя с днем рождения, дурачина. — Ты всегда умел найти подходящие слова. Себастиан фыркнул. — Проведи этот день хорошо, ладно? — Непременно. Себастиан отключился до того, как Блейн успел добавить «и ты». Он ничего не сказал Курту, он не мог сказать Курту. У ученика и без него было дел по горло. Вот уже четыре дня его не было в школе по семейным обстоятельствам. Стопка ненаписанных лабораторных работ, что скопилась на столе Блейна, напоминала о том, что Курт проходил через невыносимую боль. Кроме того, ему казалось, что из-за его нового возраста разница между ними стала еще заметнее, отчего ещё труднее смотреть в эти ужасно большие, доверчивые голубые глаза, которые всегда казались в нем самыми юными. С чего вдруг Курту будет нужен кто-то настолько жалкий и поношенный, как он? Он задавался вопросом, видел ли Курт его хоть раз? По-настоящему видел, кем он был. Или чем он был. Видеть Курта со сверстником было искренне неприятно, настолько правильно это выглядело. Потому что именно так всё должно было произойти. Не будь на свете мужчины по имени Блейн Андерсон, который переехал в Огайо, улыбался в самые неподходящие моменты и подобрался слишком близко. Будто по сигналу его телефон зазвонил, а вышеупомянутый оказался на другом конце линии. — Привет, — просто и осторожно сказал Курт. Блейн улыбался так широко, что у него заболели щеки. — Привет. Как ты? — Хорошо, — ответил Курт и тут же поправил себя. — Лучше. Намного лучше. На некоторое время наступило молчание. На заднем фоне до Блейна доносился шум дороги. Хорошо, что Курт хотя бы выбирался из дома. Он переживал, что тот запрется в полном одиночестве. — На работу собираешься? — Да. А что? — Просто подумал… не знаю. Что ты возьмешь выходной, раз уж… Блейн замер, чуть удивленный. — Раз уж? — У тебя день рождения. Разве не ясно? Блейн даже не успел удивиться. Курт всегда находил способ узнать о каждой малейшей детали, даже когда делал вид, что ему совершенно нет дела до происходящего вокруг. Наверняка, он что-то заметил у него в квартире и пометил дату в календаре. — Я не хотел тебе рассказывать, — признался Блейн. — Почему? — Потому что… это было бы странно. — Я не понимаю. Ты тот же Блейн, что и вчера. — Я… старый. Я старею. И я подумал, что ты не захочешь… такого. Он услышал смех Курта на другом конце и одновременно приглушенную версию за дверью. — Ты меня уже впустишь? Чтобы я мог сказать, какой ты дурак, лично? Блейн даже не стал делать удивленный вид и просто направился к входной двери, открывая её, чтобы увидеть тот же самый успокаивающий вид, по которому он ужасно скучал все последние дни. Курт был одет значительно проще: на нем было темно-синее худи, которое запросто можно было бы принять за неприметное, не будь на нем асимметричной молнии. — Забавно. Не похоже, что у тебя острый артрит, — сказал Курт вместо приветствия, закрывая за собой дверь. — Ха-ха. Просто умора. Курт улыбнулся, облокотившись на ручку дивана. — Я серьезно. Наслушавшись тебя, я уже ожидал седых волос и морщин. — Ладно. Я всё понял. Я не старый- — Ни на секунду. — -но, я старше. Целый год прошел, а я ничего не добился. А про тебя я вообще молчу. — Про меня? — искренне удивленный, спросил Курт. — А я тут вообще при чем? — Ты… у тебя вся жизнь впереди. Невероятное будущее уже ждет тебя на пороге, а я… я будто его антитеза. Я… Курт заставил его умолкнуть поцелуем, мягким и искренним. Он хотел отстраниться, но Блейн остановил его, удерживая на месте, чтобы это мгновение стало дольше хоть на секунду. — Вот что я думаю о твоей глупой болтовне. И все волнения Блейна тут же стали незначительными, будто их и не было. Потому что если Курту было всё равно, значит это было совершенно не важно.***
Никто не стал говорить ни слова о том, что было не так. И Курт знал, каким это было испытанием для Блейна, для чрезвычайно эмпатичного Блейна с его дурацкими вопросами и бессмысленными переживаниями. Но на этот раз он будто бы понимал, что ничего говорить не стоит, за что Курт был ему бесконечно благодарен. Ему удалось убедить Блейна взять отгул, что с его стороны было настоящим злоупотреблением своим влияниеи. Но ему нужно было доказательство. Доказательство того, что он мог убедить кого-то, кого угодно, остаться. И конечно же, он мог. Понадобилось лишь надуть губы, схватить Блейна за пояс джинсов и чуть потянуть на себя. В следующий момент Блейн уже кашлял в трубку и отпрашивался с работы. На некоторое время эта маленькая победа доставила ему радость, но вскоре грудная клетка наполнилась гнетущим чувством, от которого тут же захотелось избавиться. — Давай куда-нибудь сходим? — предложил Курт. — Или давай останемся дома? — соблазнительно предложил Блейн. — Я серьезно. У тебя же день рождения. Давай куда-нибудь сходим, — Блейн нахмурился. — Неужели ты так не любишь людей? Блейн сжал губы, как он обычно делал, когда находил слова Курта забавными, но не хотел подавать виду. — Ты же знаешь, что дело не в этом. Курт любил избегать этой Проблемы. Любил делать вид, что реальность была лишь сном, а мир вокруг был намного, намного более принимающим. Эта страна простиралась от одного океана до другого, и хотя бы в одном из её уголков должно было быть место, где они могли побыть только вдвоем. О чем он и сказал Блейну. И по блеску в глазах учителя он понял, что тот знал именно такое место. — Нельзя, — сказал Блейн скорее себе, чем Курт. — Нельзя это, нельзя то, — насмешливо произнес Курт. — Ты еще не устал быть таким занудой? — Курт. — Ну что. Мы же могли бы. Если только захотели бы. И тогда голосование было окончено. Блейн надел ботинки, и вскоре они сидели в машине.***
Через два часа они добрались до коттеджа, который, по словам Блейна, был частной собственностью его бывшего. Курт хотел спросить, не слишком ли то, что он находится здесь, но он также остро понимал, насколько терапевтический эффект может оказывать месть. Он забросил телефон в бардачок, чтобы не видеть нескончаемые сообщения от тех, кто волновался о его самочувствии. Причудливый домишко стоял всего в паре метров от озера. Тот факт, что Себастиан владел всем этим, мешал Курту даже спокойно зайти внутрь, что уж говорить о том, чтобы прикоснуться к чему-то или подвинуть хоть что-нибудь. — Что-то не так? — спросил Блейн, замечая нерешительность Курта. — Да нет. Просто немного странно. Я как будто вторгаюсь на чужую территорию. — Ты гость. Я тебя пригласил. Чувствуй себя как дома. Чтобы подтвердить свои слова, Блейн плюхнулся на диван и похлопал по месту рядом, улыбаясь, как мальчишка. — Я лучше постою, — чуть упрямо сказал Курт. Удар подушкой был совершенно неожиданным. — Расслабься. Курт быстро поднял подушку и швырнул её в сторону его огромной глупой головы. — Я пошел на улицу, — кратко заявил он, ни капли не удивившись, когда Блейн последовал за ним. На небольшом клочке земли он снял ботинки и лег, наслаждаясь тем, как трава щекочет ступни. И изо всех сил стараясь не думать, как много прошло времени с тех пор, когда он делал это в последний раз. Еще до того, как у него выпали все молочные зубы. — Ноги у тебя, прямо как у мартышки, —пошутил Блейн и лег рядом. Курт перевернулся на бок и легонько толкнул его, пытаясь не улыбнуться, когда в ответ Блейн только рассмеялся (попытка провалилась). — Я запомнил, Андерсон. — Для тебя мистер Андерсон. Паршивец. — Ты не заслужил моего уважения. Козлина. Курт заметил в глазах Блейна очень знакомый блеск и знал, что пора уносить ноги, но было слишком поздно. Блейн уже вскочил и схватил Курта. — Господи, а ты тяжелее, чем кажется, — сказал Блейн. Курт практически слышал, как застонали его мышцы и суставы. — Отпусти меня. — Извинись. — Ни за что. — Тогда, боюсь, ты сам меня вынудил, — зловеще произнес Блейн и сделал несколько шагов в сторону озера. — Только попробуй, и клянусь, я- Но на середине предложения Курт оказался в воде. Мгновение спустя он вынырнул, насквозь сырой и откашливаясь. Блейн хохотал без остановки. — Видел бы ты свое лицо. Курт выглядел ужасно. Волосы прилипли ко лбу, вся одежда насквозь промокла. — Так и будешь просто стоять? Но Блейн уже снял обувь и прыгнул в воду, забрызгав всё вокруг, прежде чем вынырнуть, и лениво перевернулся на спину, закрыв глаза. Курт заплыл обратно в озеро, чтобы занять себя хоть чем-нибудь в последовавшей тишине. Когда он вернулся, глаза Блейна все еще были закрыты. — Блейн. Тот открыл один глаз. — Хм? — Что ты делаешь? — Расслабляюсь. — Какой ты скучный. Когда Блейн так и не пошевелился, Курт брызнул в него водой. Блейн удивленно зашевелился, подплыл к Курту и схватил его за запястья, пока тот не успел снова ударить по воде. — Как же ты обожаешь быть в центре внимания. — Нисколечко. — Еще сколечко, чуть насмехаясь, произнес Блейн, прежде чем поцеловать его. И было что-то потрясающее в том, как смягчалась резкая натура Курта при каждом их поцелуе. Он буквально растекался в руках Блейна. В тот момент Блейн подумал, насколько все было бы проще, если бы они могли остаться здесь с Куртом, жить в своем собственном мирке, только они, трава, вода и небо. Когда-то его влекла гламурная и престижная жизнь. Всему, что он знал о счастье, он научился у своей обеспеченной семьи, их роли в обществе, бриллиантов и горничных. Только повзрослев, он узнал, насколько всё было проще. Счастье никогда не было вопросом времени, места или причины. А вопросом того, с кем ты его разделишь. И в тот момент, когда Блейн почти жадно целовал Курта, пока тот пытался вырваться из его рук, он был счастлив. И еще один поразительный факт: определение счастья могло меняться и расти вместе с ними самими. Блейн медленно отстранился, и едва он всё-таки отпустил запястья Курта, его тут же ударил всплеск воды. — Нисколечко, — повторил Курт и уплыл. Блейн тут же поспешил за ним.***
Наплававшись, они зашли внутрь, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться, и торопясь переодеться в сухую одежду. Блейн проводил Курта до спальни и оставил на минуту, чтобы сходить за полотенцами. Вернувшись, он легонько постучал в дверь, прежде чем чуть приоткрыть её. Но Курт, похоже, его не услышал и продолжил стягивать с себя кофту, обнажая гибкую мускулистую спину. Тихий голос в голове Блейна говорил, что нужно отвернуться, но он словно застыл на месте, наблюдая за тем, как Курт пытался выпутаться из этих обтягивающих джинс, что он так любил (господи, пусть он никогда не прекращает их носить). Когда Курт начал оборачиваться, Блейн закрыл дверь и сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя, и постучал. Босые ступни Курта зашлепали по полу. Разобравшись с заклинившим замком, он приоткрыл дверь, высунул руку за полотенцем и снова закрылся. — В следующий раз захвати камеру. Блейн чуть не поперхнулся воздухом, услышав приглушенный голос Курта за дверью. — Я… я не… прости. Это было совершенно неподобающе с моей стороны. — Совершенно. Ради приличия мог хотя бы зайти. Блейн облегченно выдохнул. Значит он не перешел черту. — Не искушай меня. — Нет ничего страшного в том, чтобы поддаться своим желаниям. Это одна из самых странных особенностей Курта. В один момент он делает вид, что у них всё в порядке, а в другой — он совершенно четко понимает, чувствует происходящее между ними и то, чего не должно было произойти. И при этом переводит всё в самую глупую шутку. Поддаться. Словно они говорили о том, чтобы сорваться с диеты. Хотя сравнение вполне себе подходящее. Никому не станет хуже, если он всего лишь… только вот станет. Спустя какое-то время точно станет. Как Блейн уже говорил. Курт так легко позволяет собой пользоваться. Пока Блейн думал о том, чтобы принять предложение Курта, тот открыл дверь, уже одетый в домашнее, и всё еще вытирая волосы. В тот момент он казался особенно юным. — Твоя мама хотя бы знает, где ты? — Мачеха. — Она, наверное, очень переживает. Курт повесил полотенце на плечи и скрестил руки. — Я пока не хочу возвращаться домой. — Понимаю. Но уже прошло несколько часов. — Ты пытаешься избавиться от меня, — совершенно иным тоном произнес Курт. — Нет, я не- — Да, пытаешься. Ты просто… совсем меня не хочешь, так ведь? Блейн был совершенно ошарашен поведением Курта, пока не понял, в чем было дело. Курт хотел, чтобы Блейн увидел его обнаженным. Он хотел соблазнить его. Но зачем? — Дело не в этом. Ты же знаешь, — мягко произнес Блейн. — Что на тебя нашло в последнее время? — Ничего, — слишком быстро ответил Курт. — Я пытаюсь дать тебе то, что ты хочешь. — Я хочу быть рядом с тобой. Всё остальное может подождать, — сказал Блейн, успокаивающе поглаживая бедро Курта. — Конечно, ты говоришь так сейчас, но я… я же вижу, как ты истощен. И ты возненавидишь меня за то, что я заставил тебя ждать, и тогда… тогда… — Курт сделал глубокий вдох и дрожа выдохнул. Собственные мысли казались настолько ужасающими, что он не мог их озвучить. — Я брошу тебя, — закончил за него Блейн. Его сердце обливалось кровью из-за сумасшедшего мальчишки. Он обнял его и провел рукой по мокрым волосам. — О, Курт, — вздохнул он, оставляя поцелуи на шее и плечах, осторожно раскачиваясь, когда Курт наконец сдался и начал всхлипывать. — Я не знаю, смогу ли пережить это снова, — тихо пробормотал Курт в плечо Блейна. — Я не могу… если я потеряю его… я… — Шшш, — Блейн гладил его по спине. — Всё хорошо. С тобой всё хорошо, — шептал он и плакал сам. Теперь, видя Курта настолько расстроенным, он испытывал еще большую вину из-за того, что могло бы произойти ранее. И из-за того, что, будь он менее внимательным, и он бы точно воспользовался горюющим ребенком.