В твоей власти

      Пробуждение было незаметным, ощущения реальности и сна полностью размыты. Я была и там, и там, на перепутье. Ощущение времени потеряно, все куда-то исчезло. Мое сознание плавало, растревоженное и отверженное, никак не желая возвращаться в бренное тело. Где-то там было уютно, где-то там было хорошо. Забвение меня притянуло и приняло в исцеляющие объятия, но по какой-то неведомой причине снова выталкивало наружу.       Надежда бесследно таяла. Надежда, что это был всего лишь страшный сон, в котором я была зверски изнасилована, убывала. Забвение забирало у меня последнюю надежду, разбивала о действительность, которая все больнее и больнее напоминала о себе. Тело предало меня, или просто испугалось новой боли. Я ничего не чувствовала; ни рук, ни ног, ни даже кончиков волос. Только сгусток адской боли. Боль была повсюду, внутри и снаружи. Она разлеталась многотысячными осколками, всколыхнув застоявшейся сумрак сознания. Возвращая меня сюда, к реальности, к миру, который так жестоко обошелся со мной, перекрутив и перемолов вдребезги, и выплюнул разбитым обломком на сушу.       По мне что-то ползало. Насекомое или змея. Или это просто волосы шевелились на ветру, щекоча голую спину.       Я лежала на чем-то. На ком-то. Под щекой ощущалось тепло чужого тела, пока мое собственное охладело и превратилось в неподъемный камень. Ободранные пальцы едва подрагивали, к ним возвращалась чувствительность, а ко мне возвращались воспоминания. Пережитые воспоминания, которые невозможно забыть.       Где-то вдалеке ухнула сова, или другая ночная живность. Ветер игрался в кронах вековых деревьев, шурша листьями, срывая и унося прочь. Беспокойно билась вода об берег, слышался рокот волн, омывающих гальку. Ночь текла по времени своим чередом, прямо, уверенно и без промедления.       Я попробовала разлепить тяжелые веки, но все тщетно. Глаза будто запали внутрь головы, что не вытащить обратно. Под ухом билось сердце. Не мое, с опозданием поняла я. Не мое сердце, не мое тепло. Это все мне не принадлежало.       Рваное дыхание с свистом прорывалось через приоткрытый рот. Кровь засохла во рту, засохла в изодранном горле, засохла на лице и, покрытая на коже, засохла на всем теле, превратившись в потрескавшуюся корку. Думать было тяжело, двигаться было невозможно.       Мне больно. Мне страшно. Но я все еще жила. Как это возможно...       Оказывается, чтобы пошевелить хоть одним пальцем нужно приложить невероятные усилия! Как раньше я этого не замечала и не ценила. Не ценила такую обыденность, как ходить, двигаться, просто дышать. Я просила богов о мизерных пустяках, завидовала и сокрушалась, вместо того, чтобы быть благодарной за то, что просто живу. Неужели не понимала каким даром обладала? Неужели не могла дорожить чудом как следовало? Горькие невыплаканные слезы скапливались в душе проливным ливнем.       Я была как те самые слепые и немые котята, тыкающиеся на ощупь мордочкой в поисках материнского тепла и молока. Вот в кого я превратилась и кем себя ощущала. Маленьким, беззащитным животным, вот только матери кошки рядом не было, чтобы вылизать все мои боли и открытые раны.       Надежда бесследно таяла. В душе поселилась пустота. Еще никогда я не чувствовала себя такой одинокой. И темнота никогда не казалась такой темной. У меня все было отобрано. Больше не смогу радоваться, ходить, улыбаться. Не познаю любовь, не буду поцелованной солнцем днем и не буду обнятой луной ночью. Не смогу больше любоваться цветением сакуры, лежа на циновке в разросшимся саду. Цветение сакуры удивительно простое явление в одном своем проявлении, но невероятно прекрасное и утонченное в другом. Она расцветала на краткий миг, а потом увядала. Как и все непостоянное в этом неизменном мире. Именно ее скоротечность и красота напоминали мне о собственной слабости. Сорванные с ветки лепестки напоминали о нашей собственной хрупкости и недолговечности.       Почему я не могу угаснуть, как гасли звезды, или увянуть, как увядала сакура? Почему нечто, некая таинственная сущность, виртуозно управляющая нитями судьбы, прикрепленных к моему сакральному источнику, никак не хотела обрывать жалкую жизнь? Оно, это безликое существо, заставляло меня страдать через наказание неизбежно сложившихся обстоятельств.       Со второй или третьей попытки, мне удалось приподнять голову и сползти с чужого тела, неряшливо свалившись рядом. Словно выброшенная использованная кукла. Каждое движение отдавалось стократной болью, в ушах стоял непрекращающийся звон. Влажная от крови кожи болезненно натянулась, издавая чмокающий звук, но отлипла от тела Айзецу. Он спал или пребывал в бессознательном состоянии еще более глубоком, чем мое собственное забвение.       Его липкий обмякший член с легкостью выскользнул из моего лона.       Я перекатилась на спину и выпустила стон.       Летняя ночь оставалась совершенно такой же, но значение ее и смысл теперь виделись мне иначе. Небо пестрело всполохами запредельной высоты. Как же мне хотелось превратиться в птичку, расправить крылья, наполнить грудь воздухом и улететь ввысь, к самим звездам! Забыть все, отринуть все, стать свободной и чистой вновь. Начать все сначала в цикле вечного движения.       Но мои крылья оторваны.       Затуманенным взглядом я посмотрела на резко очерченный профиль демона, освещенный синеватым блеском подлунного царства. Царства морока и тьмы, которое выпустило на волю первобытных монстров. Рот Айзецу чуть приоткрыт, чувственные мягкие губы измазаны, за ними белели изогнутые клыки. Веки прикрыты, длинные ресницы отбрасывали тени на щеки. Черные волосы спутанным ореолом обрамляли голову. Заостренные кончики ушей подрагивали, возможно улавливали окружающие звуки и мой ток крови в теле.       Зверь, поедающий слабых. Монстр, не имеющий сострадания. Жестокость и кровожадность теснились внутри его сущности. Он — уродливое воплощения дьявола, прикрывающийся лживой лицемерной трусостью.       Злость, обида и негодование, разорвав печаль и смирение, порождали во мне необычайную силу духа. То крохотное тепло, что грело меня изнутри, не давая угаснуть, разгорелось до всепожирающего пламени. Стало единственной опорой, ниточкой, внутренним бунтом и стремлением. Внезапно я почувствовала приток бесстрашия, потому что уже достаточно боялась.       Но даже испытывая такую бурю эмоций, я оставалась слабой и неподвижной. Не способной нанести смертельный удар и покончить с демоном. Я могла только лежать и пылать изнутри, посылая демону уничтожительные взгляды.       А так хотелось отсечь ему голову! Будь у меня катана и надлежащие способности... Или вгрызться в его шею! Как он вгрызался. Чтобы он также испытал страшные муки! Испытал боль... Очень много боли.       Я пошевелила скрюченными пальцами. Попыталась пошевелить. Тело не слушалось, оно не доверяло и не принадлежало мне более. Осталась только оболочка, в которой я была замкнута.       Воздух проникал в легкие с сипящим свистом. Странное бульканье появлялось в горле с каждый глотком. Мне казалось, что кровь продолжала сочиться из открытой раны. Свежие потеки растекались по шее и скапливались в ложбинке между ключиц. Нужно было прижать что-то к ране и перебинтовать, заставить кровь остановиться. Сделать хоть что-нибудь! Но ни сил, ни желания уже не оставалось. Меня безудержно трясло от боли, так больно еще никогда не было. Разумом я понимала, что самая страшная агония миновала, сейчас только остатки, только выжженная пустошь. Это была предсмертная мука.       Говорят, что боль иногда приносит нам благо, приносит освобождение. Боль — это мутная грязь болота, через которое прошел незапятнанный лотос. Если освобождение такое, то мой лотос оставался в зародыше, в грязи, обрекая мучаться дальше и дольше. Боги остались глухи к мольбам прекратить мои страдания!..       Я снова перекатилась, отползая подальше. Совершила еще один потуг, истязая себя болью. Рядом лежал распластанный Караку с раскинутыми руками. Его расслабленные когти хищника заманчиво манили. Смертельно острые и разящие. Черные, с сгустками плоти. Моей плоти. Затея взять его руку и полоснуть себя по шее, окончательно отнимая жизнь, привлекала с поразительной быстротой. Риск оправданный, но Караку мог проснуться и продолжить начатое насилие. Затея не успела угнездиться в голове, и я отбросила ее, испугавшись последствий.       Разбудить его я страшилась больше всего на свете. Пока чудовище спало, то лучше его не трогать.       Грудь Караку мирно вздымалась и опадала, на лице расплылась гримаса ускользающего блаженства. Даже сейчас, будучи в забытьи, он не переставал глумиться надо мной! На демоническом отродье его лица, подобии человеческого лица, не хватало живности, обычной подвижности, оно застыло помертвелой маской, а кроме того, в нем так и чудился странный, едва заметный дисбаланс. Отталкивающая жуткая сущность проявлялась в каждой линии. Удивительно, но пока он молчал, не кривился, не гоготал и не унижал, выглядел вполне привлекательно. Скорее его привлекательность была несовершенной, зловещей, но ее не отнять, она была в нем, хоть и долей каплей. Как иногда красота бывала выборочна в своем проявлении! Наделяя одних и обделяя других. Но красота демона прямо противоположна черноте его души.       Душа его черна, как уголь. Если у него она была, а я сомневалась, что была. Он давно растерял все человеческое, променял на людоедство и бессмертие. Неужели это стоило того — потерять душу? Душа бесценна, сокровище.       На Уроги я не могла даже смотреть, голова не поворачивалась. Но он был рядом — чувствовалось его присутствие. Я находилась словно в клубке ядовитых змей, где каждое движение могло стать фатальным.       В ушах стучали ритуальные удары барабанов. Гонг не прекращался. Мысли закончились, стало совсем-совсем пусто, словно веником вычистили все из головы, не оставив даже соринки.       Темная вода озера исходила сжатой рябью. Пахло затхлой тиной и водорослями. Туман игрался над поверхностью озера, завиваясь колечками то здесь, то там, рисуя призрачные прообразы. Пели цикады, но лягушки молчали. Находили холодные дуновения ветра с другого берега. Ближайшие деревья стояли почти белые. Туман успел сгуститься, окутать собой лесок. Лишенный теней в рассеянных лунных лучах и превращенный неверным светом в зловещий потусторонний мир. Слышался утробный шум спящих гор где-то в вышине, там зазывал ветер и с них скатывался туман.       Моя грязная кожа, густо измазанная запекшейся кровью, покрылась мурашками. На левой груди не хватало соска, там теперь зияла ямка от зубов, и через слой грязи виднелась голая розовая мякоть, вывернутая наизнанку. Эта плоть неподобающе омерзительно соприкасалась с воздухом.       Сколько времени осталось до рассвета? Судя по блестящей росе на траве и по яркому созвездию Субару было далеко за полночь. Звезды озорно подмигивали, соглашаясь со мной. Далекие-далекие, управляемые небесными сферами и истинной независимостью, они безучастно взирали на меня, следили и молча ждали. Я отвернулась, не вынося открытого взгляда холодной вечности.       Очередная попытка привстать на локти была безуспешной. Мелкая галька впивалась в ладони, причиняя боль. Повалившись обратно, я скорчилась от судороги. Стиснув зубы, попыталась снова. Спутанные волосы мешали, лезли в лицо, обвились вокруг рук, сковывая движения. Кое-как я встала на руки и тут же поперхнулась кровью, сплевывая горькую жизнь. Казалось, кровь сочилась даже с глаз и ушей.       Сгорбившись и ссутулившись, я пыталась подавить тошноту и обморок. Галечные полированные камушки под моими ладонями стали размытыми из-за подступивших слез. Подавляя жалобный писк и бульканье, я проморгалась и с пятой попытки смогла сосредоточиться. Между ног все алело красными разводами до самых коленок — это первое, что сумела рассмотреть. Сами коленки одиноко торчали, косточки болезненно выпирали. Я свела ноги вместе, скрывая позор своей женской непригодности. Больше непригодна ни для чего.       Милостивые боги... Что они сотворили со мной.       Прохладный ветерок прогулялся по мне, целуя россыпью будоражащих мурашек, напоминая о дрожи. Напоминая мне об утраченной храбрости. Мне нужна только капелька храбрости для придания духовных сил, потому что физические силы иссякли.       В воде что-то забарахталось, послышался всплеск, некто облачился в марево тумана, испугался быть замеченным и скрылся в потемках. Там кто-то был.       Может быть речной каппа, вызванный заклятием, возникнет из небытия в эту самую минуту и утащит меня на самое дно, избавив от будущих страданий...       В детстве меня постоянно пугали злыми духами, отучивали гулять допоздна и приноровили остерегаться любой подозрительной приметы. Учили как правильно делать магические кумадэ, бамбуковые грабельки с привязанными веточками глицинии, засушенных фруктов и рисовой соломкой, отводящие от порога всех нечестивых. Рассказывали поучительные истории, где духи выходили на охоту как только стемнеет, как только погаснет последний отблеск заката. Они пряталась посреди удлиняющихся теней, в глухом сумраке леса, куда не вела ни одна тропка и не росли съедобные ягоды, в норках и в подгнивших дуплах, поджидали зазевавшихся путников на безлюдной дороге где-то в глуши. Безликие оборотни, претворяющиеся обычными людьми. Хитрые кацунэ и обакэ.       Какие пространные мысли лезли в голову!       Те дни детства давно миновали. Сколько еще путешествий в прошлое за сегодня я совершу, пока не останусь там окончательно?       Я устало прикрыла глаза, разбитое на куски сознание стало постепенно складываться в нечто целое. Хватит воспоминаний, хватит надежд, хватит истязаний и сокрушений. Мне нужно отмыться. До чистоты и белизны кожи.       Я сама поразилась своей стойкости, так не свойственной мне прежде. Приложив все усилия, не поднимая шума, я проползла на руках к самой кромке берега, волоча ногами. Мои разорванные вещи лежали рядышком ворохом лохмотьев. Спрятанная в карман голубая лилия выглядывала поникшим бутоном, слегка источая эфемерный аромат. Она была среди многочисленных лекарственных трав, собранных для сушки. Казалось, цветок выглядывал из прошлой утраченной жизни.       Темные воды манили, они были и станут последним пристанищем, последним освобождением. Они очистят от скверны, как болотистое дно очищает лотос. Я преисполнена решимости покончить со всем. В конце концов, без смерти нет возрождения. Осталось сделать последний вздох отречения и позволить воде забрать все остальное.       — Намереваешься утопиться? — посреди тишины и пустоты раздался голос, явно не принадлежащий ни мне, ни моей совести, ни моему сознанию.       Мою спину прожгли испепеляющим взглядом. Вот она — чистая ненависть, ее невозможно не распознать, она не останется не замеченной. Она повсюду.       Все замерло. Волосы на затылке встали дыбом, сердце бешено застучало. Самая огромная ошибка — забыть про последнего демона. Легкомысленно допущенная оплошность думать, что все закончилось. Ничего не закончилось и никогда не закончиться. Сегодняшняя ночь не имела границ и очертаний, она растянулась до медлительного ужаса вновь и вновь повторяющихся событий. Полотно ночного неба сплошь заволокло чернотой. Ненависть и тьма соединились и растекались в пустом промерзшем пространстве. Это все присутствие демона возымело такое представление в моем лихорадочном разуме.       Первое оцепенение спало. За ним последовал неподдельный страх.       Я обернулась, не обращая внимания на порванную рану на шее.       Демон Секидо стоял над телами своих братьев, твердо и уверенно держа гремучий посох. Его проникновенно злые глаза, подпитываясь кровью статного тела, сверкали в темноте животностью, прожигая меня насквозь. Он распространял беззвучное и невидимое чувство угрозы. Нечто жуткое, пугающее и кровожадное сквозило во всем его внешнем виде: в глубине глаз, острых чертах лица и слегка манерной жестикуляции. Его неторопливые движения, плавучая поступь были выверены и изысканы.       Такому, как он, нельзя идти наперекор.       Это был шепот разума, тихий и неразборчивый, но ясный и однозначный. Шепот недвусмысленно подсказывал мне не двигаться, не шевелиться, не дышать. Шепот этот был повсюду. Шепот тысячи убитых им людей.       — Девка уже передумала?       Несколько долгих секунд демон смотрел на меня. Не просто смотрел, словно вглядывался в нутро, куда еще никто никогда не проникал. Искал уязвимые места, которые не были изуродованы насилием. Исследовал мою душу до самого дна, все мое тело голое. Под этими глазами с кандзи высшей луны я предстала перед ним в чем мать родила. И этот взгляд, демонстрирующий не просто злость или гнев, этот взгляд двоился. За первым взглядом, прячась в тени и еще не выказывая своего присутствия, внезапно возникал другой взгляд. Оба эти взгляда забирались мне под кожу и проникали до внутренностей, до самой утробы. Меня проверяли на прочность. На возможность скорого поглощения.       Секидо надменно скривил и так сжатые губы. На лице явно читалось брезгливость и пренебрежение ко всему, и ко мне в том числе.       — Вставай! — в раздражении процедил демон сквозь зубы, ударяя Караку по лицу ногой.       Голова демона неестественно дернулась, но на лице Караку расплылась блаженная улыбка, на нем застыло выражение вероломного наслаждения за совершенное насилие. Даже будучи в бессознательном состоянии, Караку смаковал содеянное со мной, или еще будет смаковать впредь, как только возвратиться из зыбкости сна.       — Восхитительная девочка... — промямлил лежащий демон наобум, покачивая бедрами с вновь возбужденным членом. Налитая плоть подпрыгнула, ударяясь об мускулистый живот. Удивительно, но моей крови на нем больше не было. Она впиталась в тело.       — Кретин! — последовала гневная реакция и еще один удар по лицу. — Хоть ты часть меня, но на порядок тупее!       Уроги протянул лапу и вонзил когти в подол кимоно, оставляя рваные дырки и торчащие нитки. Секидо недовольно повел плечами и еще одним ударом посоха отбросил в сторону его руку.       Опьяненный наваждением сна, Уроги залился визгливым смехом. Он также, как и Караку, излучал наслаждение, скомкано завозившись переплетением лап, когтей и гигантских крыльев.       — Что с вами? Почему так странно себя ведете? — Неприкрытая ярость исходила от Секидо. Его глаза метались от одного демона к другому.       Айзецу слегка шевельнулся, но оставался лежать на спине, поглаживая свою грудь и опускаясь к члену, поправляя его изнеженными движениями и лаская двумя пальцами перламутровую головку. Он оттягивал, а член все равно глухо бился об твердый живот, покрытый испариной, словно приклеенный.       Моя тихая гавань вот-вот нарушится. Гавань, в которой я приняла самое верное и доступное решение. Решение покончить с собой. Зайти в воду и заглотить ее, заполнить грудь и тяжелым якорем пойти на дно. На то самое дно, докуда можно только упасть и откуда уже никуда не вернуться. То самое дно, на котором меня никто не найдет и не потревожит. Тем более демоны. Ведь мертвые девушки их вряд ли привлекали. Уйти на самое дно, на корм рыбам. Позволить водорослям, словно цветам, прорасти из моего тела. Всему этому не бывать, если демоны проснутся и продолжат начатое. Но я не могла пересилить отупелое примитивное оцепенение. Демоническая магия Секидо сковала меня.       Я не успела воплотить задуманное, не успела погрузиться под воду... Сильные руки Секидо все изменили. Его пальцы вцепились в мои волосы и поволокли обратно.       Демон безжалостно волочил мое тело по ухабистым камням, сдирая кожу. С меня словно заживо снимали скальп. Как же сильно он вцепился в волосы! Я обессиленно взвыла, из рта потекла слюна вперемешку с кровью, глаза закатились, а из ран потекла почти черная кровь.       Воспаленный и измученный болью рассудок пошатнулся. Ощущение реальности снова пропало, как пропали мои намерения. Все кануло безвозвратно.       — Не смей никуда бежать, девка! Я с тобой позже разберусь.       Меня бросили около ног Уроги, и я повалилась бесформенным мешком, содрогаясь в исступлении мученической боли, пребывая между полузабытьем и неосознанностью.       — Секидо, ты снова не в настроении! — Уроги приподнялся на локтях и с детской бравадой насупился на Секидо. — Мы просто развлекались. Тебе это тоже необходимо. Можешь забрать ее себе, мне не жалко... Я ни на что не претендую!       — Кретин! — зло рыкнул Секидо, попеременно гремя посохом. Если бы я видела, то могла определить с какой скоростью из его рта вылетали слова и слюна от гнева.       — Да ладно тебе! — вдруг подал охрипший голос Караку, с удовольствием потягиваясь и разминаясь. — Как будто в первый раз такое. Но ты каждый раз повторяешь одно и то же! Кто нас тут видит? Кому мы мешаем?       Разлепив один глаз, я обнаружила свое изломанное тело, не подающее признаков жизни. Острые впадины линий, холмики грудей, тонкий живот, выступающие тазовые косточки. Кожа словно истончилась, что стала нематериальной. Я сделалась прозрачной, невесомой, ускользающей. Ускользающей в пропасть. Взбаламученный разум отрешился от окружающего мира, я уходила от реальности. Неужели это долгожданный конец? Но эта еще не была смерть, с горечью определила я. Это было приближенное к ней, но не смерть.       — Непозволительно терять бдительность! Вы обязаны защищать самого беззащитного!       — А ты где был? — задал встречный вопрос Уроги, довольно постанывая от истомы. Его ноги, покрытые густой шерстью и перьями, плотно обхватили мое тело, прижимая ближе. Он прижал меня к себе и не намеревался отпускать, все еще не наигрался.       — Где она? — очнулся Айзецу, перекатываясь на живот, но его вопрос остался незамеченным.       — Вы много времени потеряли с этой потаскухой! Пренебрегли другим своим обязательством после нашего разделения. Наша первостепенная обязанность оберегать самого слабого. А все остальное вторично.       — Не заводись, Секидо, — буркнул Караку.       — Это вы завелись и пошли на поводу похоти тела. Жалкие создания, мне стыдно, что вы часть меня и часть нашего общего тела.       — Ты кое-что упускаешь. — Щелкнул пальцами и языком Уроги, затевая только ему известную игру, перекатываясь вместе со мной.       Его растопыренная лапа поддела мой подбородок и вскинула вверх. Моя голова больше не держалась самостоятельно. Его дыхание опалило мне щеку, а сильное тело вдавилось в спину. Его буддийские бусы-четки на поясе причиняли дискомфорт, но это было ничто по сравнению с другой болью. Это я понимала на краешке сознания, будучи вот-вот поглощенной мраком распадающейся реальности.       Его руки издевательски водили мою голову из стороны в сторону, хихикая от производимого жалкого вида.       — Ну? — требовательно подал знак Секидо, наблюдая за движениями Уроги с какой-то прищуренной настороженностью и маниакальностью.       — Наша основная цель искать голубую лилию, — не то пропел, не то пролаял Уроги, еще гуще становясь довольным от своего остроумия.       Караку согласна закивал, внимая каждому слову братьев, с упоением наблюдая за разговором, как послушная собака, ожидающая косточки от хозяина. Он не перебивал, а лишь задиристо улыбался, слащаво и притворно. Мышцы носа, губ, век разъезжались в стороны под разными углами. Его длинные зубы, неестественно вытаращенные из челюсти, тихонько скрежетали. Звук этот был резкий, грубый, нетерпеливый.       Айзецу, в отличии от всех, неотрывно смотрел на меня из-под опущенных томных век. Прикусив кончик языка и печально вздернув брови. Тонкая изящная складка полегла меж ними.       Над всеми нами повисло гробовое молчание. Оно смешивалось с подлунным серебристым светом, льющимся из другого конца неба. Два мира зависли напротив друг друга. Где-то в траве летали светлячки, блуждающие капельки посреди темноты. Однообразный непрерывный ритм мира.       — Мы не сможем ее найти, если вы все время занимаетесь не тем, чем должны! — ледяным тоном упрекнул демон гнева.       — Не тем, чем должны, — бессодержательно повторил Караку, шевеля языком от одного уголка губ к другому.       Он уже пребывал во власти жажды. Или голода. Его огромные зеленые глаза, обнаженные и обращенные на меня, излучали неотъемлемую потребность. Остроконечные уши демона улавливали любой шорох за много ри вокруг, и особенно мое судорожное дыхание.       Шершавый длинный язык Уроги вылизывал мою кожу за ухом, покусывал и вдыхал запах. Все его ласки были шумными и тщательными. Показательными перед остальными. Это было похоже на шум ветра. Капризного ветра, пролетающего узкой долиной между гор. Но это не шум ветра. Это его дыхание и алчность. Неотложная потребность поглотить. Его голод вспыхивал и угасал в промежутке между вдохом и выдохом.       Его лапа в очередной раз сжала мою грудь без соска и выдавила еще больше крови из раны. Она живо брызнула во все стороны, попадая на мое лицо, на его руки, почти долетая до Секидо, пачкая кимоно.       Животное отношение демона не укладывалось ни в какой здравый смысл. Внутри него стала вырастала непомерная физическая мощь, которая охватывала тело похотью и наконец вырывалась наружу утробным мычанием.       Я смутно и вяло понимала происходящее. Из глаз закапали слезы, совсем немножко, потому что наступил момент, когда слез уже не осталась. Уходили по капле из изнуренного тела.       — Мы хотели немного развлечься и только! Голубая лилия всегда будет первостепенной и главной. На первом месте. Это все для нашего господина! — подобострастно заговорил Караку, становясь на четвереньки, словно та самая собака перед обещанной заветной косточкой. Темные наросты на его лбу взбугрились. Рога уставились вперед, готовые проткнуть, а пылающий взгляд выслеживал каждое движение Уроги. Похоть одного передалась другому.       Демон удовольствия был не здесь, он был во власти желания. И Секидо это не понравилось.       — Она чем-то пахнет, — дополнил мечтательно Уроги, остановившись и подняв голову к небу, демонстрируя измазанный рот и зубы, шумно раздувая ноздри. — Кожа пахнет! Она пахнет луговыми цветами на рассвете. Я помню этот запах. Луговые цветы, которые еще растут.       — Нечего более глупее я не слышал, — процедил Секидо, выдавливая порцию неодобрения и брезгливости. — Девчонка задурила вам голову. От нее надо избавиться, и как можно скорее.       — Говоришь так, будто ее опасаешься! — насмешливо поддел Караку.       Вновь и вновь я ощущала себя беспомощной, изломанной и брошенной на растерзание. Безвольной куклой в лапах демона. Могла только неотрывно смотреть в глаза Айзецу. Только на него и ни на кого больше. Как бы не отнекиваясь и не разочаровывалась, именно в нем все же нашла утешение, укромное пристанище. А он смотрел так, будто был готов быть со мной до последнего. Окружающий воздух так страшно поредел, что нечем было дышать. Мои приоткрытые губы мелко дрожали, совсем не соизмеримо с бешеным биением сердца. Как мое маленькое сердце выдерживало так много?..       Зубы Уроги вонзились в мое горло. Это я чувствовала с каким-то отдаленным опозданием. Казалось, мое тело вкрай окоченело, покрылось коркой и омертвело, словно одинокий камушек на речном дне.       Демон развел мне ноги и подбросил бедра, усаживая на своих, опустил лапу и направил головку своего члена прямо в засохшее лоно.       От дикого ужаса я резко пробудилась, сбросила пелену помрачения, и всхлипнула. Боль, истязание, агония вновь полоснули пламенем в сознании. Я не хотела впускать его член в свое тело!       — Сюда кто-то идет! — внезапно насторожился Секидо, поворачиваясь к теням обступающих деревьев. Там, под сенью кружева трепещущих теней и пятен действительно кто-то находился, перескакивал с места на место, но себя не выказывал.       — Пусть присоединяется! А если нет, то с ним долго возиться не придется, — голос Караку приобрел нехарактерную серьезность.       — Нет.       — Нет? — на лице Караку отразилось недопонимание. От услышанного он встал на ноги, повернул голову и уставился на Секидо.       — Нет, — глухо подтвердил демон. Секидо словно перекорежило. Мышцы лица разъехались в стороны. Его строгая стать и прямые плечи выдавали в нем лидера. Эту подавляющую ауру ни с чем не перепутать.       Высокий демон слегка повернулся в сторону Айзецу и Уроги, что-то мысленно оценивая и взвешивая. И то, к чему он в итоге пришел, не удовлетворило его.       — Что значит нет? — продолжал упрямиться Караку, поступив ближе к Секидо и запрокидывая свой клеверный лист на плечо, словно тот весил намного больше, чем казалось сперва по легкому виду.       — Вместо того, чтобы быть начеку, вы подставились под удар. Сюда мог проникнуть любой истребитель и отсечь ваши безмозглые головы! Но вместо этого вы расслабились и предались бессмысленному сношению. Так что теперь здесь решаю я!       Секидо загремел посохом, перебросив его в другую руку, схватил Караку за шкирку и притянул к себе. Глаза Караку расширились, лицо обезобразилось настоящим испугом, исказилось и вытянулось. Посох гремел не переставая, предвещая грядущее.       Один миг, и ничего не происходило.       — Секидо! Не надо! — проговорил демон захлебывающейся скороговоркой, пыхтя и стараясь избежать плачевной участи.       Секидо не было дела до перебранки или отчаянной попытки Караку избежать наказание. На его крики и отпирательства малодушного труса. Неприязненно смерив взглядом, он начал действовать уверенней, по собственному усмотрению. На какое-то мгновение вокруг Секидо сгустилась невыразимая сила, переполненная скрытой мощью и смертоносными молниями. Разряженный скорой грозой воздух завибрировал, земля всколыхнулась, речная галька зашуршала подо мной. Вся земная корка пошла трещинами, словно пробудились подземные течения. Какое-то краткое мгновение Караку существовал и был, а потом все его тело сплющило и поглотилось телом Секидо, преобладающим и доминирующим в этой неравной схватке.       Одно чудовище поглотило другое чудовище.       Воздух взорвался. Поток хлынул невидимой горячей волной, словно расходящаяся рябь на воде. Секидо стоял неподвижно, словно ждал, пока представляемые круги, расходящиеся в пространстве, улягутся.       Ни на что не обращающие внимание цикады выдавали последние рулады своего безумного пения.       Секидо повернулся к Айзецу, протянул руку и тело еще одного демона притянуло силой земного притяжения или магнетизма. Нечто приподняло его над землей и держало в невесомости, как пушинку. На лице Айзецу, вторя выражению Караку, также промелькнул страх и нежелание, скорее мольба. Он успел жалостливо покачать голой прежде, чем Секидо поглотил и его тело.       Все это происходило на моих глазах. Я сидела в отрешенно-диковатом напряжении, полностью беспомощная, не в силах шевельнуться. Боль и ужас держали мое тело в парализующих тисках.       Уроги прекратил издевательства, прикрываемое лаской, как-то странно затвердел телом и приготовился обороняться. Демон весь напрягся, расправил широко крылья и вскочил на лапы.       Нет, он не собирался сопротивляться и сходиться в схватке... Он намеревался взлететь в небо и улететь прочь! Трусливо сбежать, заодно и меня прихватить.       — Уроги, это бесполезно! — Секидо предстал перед нами в полноте своей бесчувственности и нерушимости.       Его глаза блеснули в темноте, когда лунный свет скрылся за плывущим облаком. Глаза демона, для которого тьмы не препятствие. Он вскинул гремучий посох, и тот вспыхнул бурей молний и оглушительного грома. Свет преломился, и по земле заплясали мириад мерцающих бликов.       Крепкие объятия Уроги ослабли, он больше не держал меня. Я повалилась ничком у его лап. Поднявшийся ветер трепал мои волосы, игрался с шерстью на ногах Уроги, срывал листья и бутоны диких цветов, растущих неподалеку на кустарниках. Все это было за гранью моего восприятия, я могла только наблюдать и ничего не понимать.       — Он хочет выйти! — странное выражение Секидо подействовало на Уроги отрезвляюще, как неоспоримый приказ, которого нельзя ослушаться.       Уроги не смог издать ни звука, как мгновенно был проглочен вслед за двумя предыдущими демонами.       Секидо остался один. Я неподвижно лежала рядом, уже ничего не боясь. Ни демонов, ни роковой участи, ни самой смерти.       Всплеск воды на берегу прекратился. Безумное пение цикад пропало, даже деревья стояли молчаливыми истуканами. Небеса над головой разливались фиолетовой дымкой. Сердце болезненно сжалось от неприятного предчувствия. Все эти знамения промелькнули за долгий миг.       Секидо шелохнулся, привлекая внимание. Он весь странно сгорбился, как немощный старик, который повстречался мне с самого начала под сенью винограда. Черные волосы скрыли лицо. Понять, о чем он думал и что намерен предпринять — невозможно.       Стрекотание ночи возобновилось, снова запели сверчки.       Нет. Нет! Это не сверчки. Это ломались кости внутри демона.       Мое сердце застучало с силой удара гонга, каждый нерв зазвенел от напряжения и будущей угрозы. Нечто целеустремленно надвигалось, прорываясь наружу. Нечто первобытное и бессмертное.       На моих глазах, почти ослепших от помутнения, Секидо по-змеиному сбросил кожу, явив миру другую непостижимую сущность.       Он возродился до истинного облика. Шепнула чуткая интуиция, и я не сомневалась в ней.       Страх снова поселился во мне, он никуда не девался, он наполнил холодом руки и ноги. Я ошибалась... Былое бесстрашие и смирение с обстоятельствами оказались неверными. Новое существо напомнило о ужасе. Оно напомнило, что я еще жива и способна чувствовать.       Это был не сон. Мое искаженное восприятие реальности не подводило. Все происходило в действительности. Надо мной кто-то стоял. В темноте возникла черная тень. Я ощущала исходившую от него силу, почти физическое принуждение и давление. Они вдавили меня в землю. Они принесли запах крови. Запах смерти.       Что это за существо... Он подобен первым всесильным богам, но богом не был.       Сейчас, как никогда прежде в жизни, я была готова обменять все, ради того, чтобы до бесконечности оборачивать мушмулу, сидя на циновке под родной крышей! Все бы отдала за такую возможность. Всецело пребывать в неведении и безопасности.       Безоговорочно жестокий взгляд алых глаз поработил и забрал всю мою волю. Какой ужасный взгляд! Он проникал глубоко в грудь, словно длинная стальная игла, и казалось, доходил до спины.       В его глазах пустота. И ненависть. Там нет ни проблеска света, потому что нет света для тех, кто познал настоящую тьму.       Четвертая Высшая Луна       От этих двух иероглифов повеяло страшным холодом и неестественностью. И одновременно в них притаилась глубокая загадка.       По сравнению с этим новым демоном, способности демонов предшественников казались сущим пустяком. Подобные силы, исходящая от него раскаленными волнами, были в состоянии сровнять с землей реки, города и целые горы. Такое могущество могло принадлежать лишь высшему хищнику, не связанному земными законами либо привязанностями.       Сердце бешено заколотилось о грудную клетку, кровь застучала в ушах, а тело зазвенело от разлитой в воздухе проклятой магии. Луна появилась из-за облака и окрасило все дымным серебром. Наступил час тигра. Тонкие материи границы стерты, в этот час возможно все, даже немыслимое.       Демон стоял надо мной. Совсем молодой, возможно немногим младше меня. А может и одного возраста, если судить по человеческим меркам, а не по прожитым столетиям.       — Это все произошло из-за тебя? — Пустота демона заговорила со мной.       Он смерил меня неприязненным взглядом. Фиолетовые кисточки за ушами мягко всколыхнулись от порыва ветерка, а золотая пластина на груди заиграла бликами на поверхности. Демон ненависти, о чем явно свидетельствовали кандзи на парящих позади него барабанах, был похож на высеченного деревянного идола для поклонения, чьи скульптурные мышцы перекатывались под гладкой идеальной кожей. Он был создан для одной единственной цели — для принятия жертвоприношений.       Воздух сгустился, стал вязким и плотным, пропитанный людоедством, от которого кровь стыла в венах. Помимо ударов моего сердца, вокруг нас словно витало пение. Пение тысячи и тысячи погубленных им душ. Они воспевали гимн своему богу и покровителю убийце.       — Ты немая, но понимаешь меня, значит, не глупая.       Неимоверным усилием воли и молитве, я смогла преодолеть ступор и кивнуть. Мой робкий наклон головы должен был рассказать ему все, без лишних слов.       — Ты не представляешь никакой опасности для меня, — заключил высший демон, торжественно смакуя свою власть и мой ужас от производимого впечатления.       Проклятый демон поднял руку с зажатым в ней двухсторонним ножом для проведения ритуалов, вырубленное из костей. Возможно, из его собственных.       — Но кое-кто хочет причинить мне вред.       В замешательстве я осмелилась вновь поднять на него глаза. Выражение лица демона нельзя было назвать ни правильным, ни искусно вылепленным. Оно выражало нечто куда больше обычных злости и ненависти. Словно в самих недрах этой гнилой оболочки таилось некая сердцевина дьявола, ненасытная и неукротимая.       Я словно пресмыкающееся ничтожество у его ног. Грязь. Убить меня безбожно просто. Он мог сделать это прямо сейчас и много раз. Почему он медлил?       Безымянный высший демон повернулся в сторону растущих деревьев. Я проследила за его взглядом и заметила одинокую фигуру в ночной темени, едва освещенную луной. Некто стоял и молча наблюдал за нами. Еще один монстр?       Я думала, что уже не смогу удивляться, но это не так. Эта судьбоносная ночь стерла все мои представления о возможном и невозможном. Эта ночь открыла все ранее недоступные пороги унижения, боли и ужаса. И еще откроет.       — Истребитель. Ты ищешь смерти? — учтиво спросил высший демон.       — Разве что твоей, демон, — спокойно ответил незнакомец, и сделал шаг вперед. Завихрения теней скользнули по его лицу.       Я дрожала, как сухой листочек на ветру. Странно, что была способна на такую обычную реакцию. В голове сумятица, мысли судорожно метались, ничего более разумного не приходило на ум. Омытая светом луны, я тихонько горела изнутри.       — Явился позлорадствовать, что загнал меня в угол? Так знай, что это не так.       Неужели это говорил безымянный демон? Неужели он мог чего-то бояться, несмотря на свой гротескный лик лживого божества?       — Я шел сюда не зная, что встречу высшую луну. Но твоя жажда крови и демоническая сила невероятны. Такое нельзя не заметить, — спокойно и сдержанно ответил незнакомец.       Истребитель, как назвал его демон, выглядел совсем неприметно на фоне самого демона. Прямое открытое лицо. Темный брючный костюм, зауженный ремнем, и катана, виртуозно лежащая в руке. Только отточенные и плавные движения, в коих прослеживалась грация воина и мастера боевых искусств. Он не делал лишних движений, не говорил лишних слов, подбирая их с особой тщательностью и словно продумывая их заранее. Незнакомец внушал спокойствие. Но способен ли он противостоять демону?       — Но злорадствовать? Отнюдь. Я лишен такого низменного качества.       Ветер, пришедший со стороны селения, принес в себе запахи людского жилища — мокрого дерева, лошадей, соломы и дымок от потухших очагов. Он напомнил, что развернувшаяся картина передо мной не выдумки помутневшего разума, и что рядом продолжала бытовать повседневная жить. Только люди безмятежно спали, в отличии от меня — голой лежащей на камнях.       — Вы только и можете, что убивать слабых и маленьких. Рыскать в лесу, как подлые собаки, в намерении отыскать уязвимое место. Это даже хуже злорадства. Непростительно.       Наверно, неизвестный истребитель, до сих пор остающийся под покровом ночи, опешил от такого лицемерного заявления высшего демона. Я сама опешила, и очень разозлилась. Гнев, притупленный болью и смирением, поднял гремучую голову и разрастался внутри кипящей лавой. Демон насмехался, гнусно заявляя о подобном! Ведь меня он не жалел, когда насиловал!       Что есть мочи я сжала кулаки, в который раз сожалея, что не умею управлять выкованным орудием смерти и отсекать демонам головы!       — Демон, у тебя неправильное мышление... Да и что с тобой разговаривать... Пустая трата времени. Пора покончить раз и навсегда, а потом помочь той несчастной девушке. — Таинственный мечник сделал первый шаг, встав в оборонительную стойку. Вся его фигура, собранная и подтянутая, излучала готовность. Он безмолвно приглашал демона вступить в схватку, как и полагалось уважаемому самураю. — Ведь с ней ты обошелся отнюдь не добропорядочно. — Незнакомец словно прочитал мои мысли за причиненную боль.       Такие слова оставили неизгладимый след на лице безымянного демона.       — Она тебе никто. Зачем так беспокоиться? — резонно и почти вежливо спросил демон, сжимая в обеих руках ножи. Но его обманчивое спокойствие было натянутым и поверхностным. Демона распирала лютая ненависть, ей он не мог противиться и контролировать.       — Да, никто. Но для кого-то она является всем. Дороже всего на свете. Не преуменьшай значимость одних, чтобы возвеличить свою собственную ущербность.       Мне стало не по себе. Я опустила глаза и погрязла в собственных мыслях и злости. Когда подняла голову, то на меня смотрел незнакомец. Его взгляд был прикован ко мне.       — Ты хочешь забрать ее? — серьезно предложил демон, почти миролюбиво, также смотря на меня.       Его алые глаза, в отличие от истребителя, пронзали, заставляли повиноваться и слушаться дальнейших указаний. Сметали внешний покров крови и плоти, лишали возможности что-то скрыть или обмануть. Ему, как высшему представленному идолу тьмы и ночи полагалась низко поклониться и не противиться. Куда уж мне, слабой и никчемной, бросать ему вызов и стараться обхитрить?       Чудовище.       — Конечно, я заберу ее, как только умертвлю тебя, — как ни в чем не бывало кивнул истребитель, не пошатнувшись в своих благих намерениях. — Это, правда, может занять больше времени, нежели я предполагал, ну и ладно. Моя основная цель — уничтожить тебя, все остальное потом.       — Ты слишком зазнался, безродный щенок! — прошипел высший демон, теряя терпение и показное равнодушие.       — Ничуть, — кратко бросил истребитель.       Это было последнее слово, которое я услышала.       Земля разверзлась пополам. Небо разорвалось на мелкие осколки, осыпающихся градом. Из жерла бездны выползли древние змеи и ящеры, они заполонили все земное пространство. Тьмы сомкнулась над моей головой.       Настоящие бесы из преисподней вырвались на волю.       Стоящий рядом безымянный демон ударил ножами по ритуальным барабанам. Звон вторил реву деревянных драконов. Их многочисленные головы, увенчанные на длинных шеях, извивались и вытягивались все дальше и дальше. Пытались поймать истребителя, раскрывали пасть и испускали резонансный оглушительный рев. Этот вопль хлестнул по мне, словно плетью.       Мои глаза закатились, и я уронила голову на сложенные на земле руки. Из ушей потекла жидкость. Сознание погружалось в густую и тяжелую атмосферу, руки и ноги окоченели то ли от боли, то ли от страха. По телу разлилось безразличие, и я обмякла, перестав сопротивляться. Длинную секунду я не ощущала ничего, кроме отчаяния, боли и пустоты в груди. Наверно, я частично оглохла, но продолжала ощущать сильные вибрации и толчки от разрушающей демонической магии.       Надо мной раздался отчаянный крик, рассекающий точно лезвие катаны. За ним последовал раскат грома от столкновения двух волн силы и треск ломающихся с корнем деревьев. Мне никогда не доводилось слышать ничего подобного.       Мимо меня пролетала голова дракона и врезалась в землю, оставив после себя развороченную дугу и обломки пыли с камнями. Помимо пепла и железа рядом со мной виднелись три сгустка: коричневый, серебристый и черный. Я различила их помутившимся зрением. А еще кто-то беседовал с этими сгустками, как с живыми существами.       Одно за другим чувства понемногу возвращались ко мне. Пепел и железо обжигали осязание. В воздухе витали запахи меди и железа, которые обжигали внутренности не меньше густого дыма от волшебного пламени.       И тут же раздался громкий крик. Вокруг голов дракона взметнулась стена яростно полыхающего пламени. И снова занавес дыма скрыл все за собой.       Сама корка земли пульсировала от демонической силы и противоборствующей ей нечеловеческой силы истребителя. Линия между двумя мирами балансировала на острие ножа, и выходила далеко за пределы всех допустимых представлений.       Безымянный демон стоял рядом, стоял прямо и нерушимо. Он управлял драконами благодаря размашистым ударам по барабанам. Его движения, как и движения истребителя, были осторожными, резкими, без шанса на промедления, исполненные грации хищника и высшего существа. Его волосы разметались из-за острых ушей и загнутых рогов, а колдовские глаза с горящими зрачками налились кровью.       Не выдержав подобного давления с его стороны, я отвернулась. На небе разлилось огненное зарево, подобного северному сиянию. Теперь от всего этого остался лишь пепел. В пепел превращусь вскоре и я.       Усилием воли я подавила чувства, пока они не превратились в тонкую натянутую нить, а полыхавший страх не утих, позволяя дышать. Я собрала все свои силы и подтянулась, ползя по земле, на которую падали горящие ошметки непонятного чего. Может быть полотна неба. Кучка моих порванных одежд все так же валялась нетронутой. Голубая лилия зловеще мерцала в сполохах огня и света.       Демоны говорили о голубой лилии. Она нужна им.       Она никогда не достанется им!       Не долго думая, я схватила несчастный цветок и затолкала в рот, удерживая руками, чтобы не выплюнуть. Перекатившись на спину, чтобы проглоченный цветок оказался внутри, я обессиленно подставила израненное тело и душу горящим каплям дождя из горячего черного пепла.       В груди разлилось тепло, но в отличие от боли оно не обжигало. Почему я до сих пор так отчаянно цеплялась за жизнь? Почему я должна умирать в таком плачевном состоянии? Ответа не было. Впоследствии с неба спустилась бескрайняя тьма и окутала все вокруг. Наступила тишина замкнутого пространства полная неопределенностей.       Сжавшаяся в клубок и укрывшаяся волосами, я лежала внутри деревянной сферы, внезапно раскрывшейся будто цветок. Сумасшедший вой и гвалт исчезли, на смену им пришла гулкая тишина и мое едва ощутимое дыхание, словно придушенный хрип.       Это был странный день и не менее странная ночь. Неужели она никогда не закончится?       Где-то в неведомой вышине пробуждался шелест утренних звезд.       Преисполненный победным триумфом, безымянный демон опустился на одно колено передо мной.       Его тело, лицо и даже рога были забрызганы кровью, а мощь, струящаяся следом, была столь велика, что заставляла бездумно дрожать. Мышцы рук и плеч вздымались, демонстрируя превосходящую силу. Впервые вид покрытого кровью демона не напугал меня.       Я приподнялась на ослабленных руках, смотря в его глаза, оставшись с ним один на один. Оставшись наедине со злом, ненавистью и болью.       — Это все из-за тебя, потаскуха, — надменно нагрубил демон, глядя свысока, словно я недостойная его высокомерного внимания.       Его слова не обидели, не задели и даже не полоснули, я осталась опустошенной и далекой. Происходило полное разрушение моего тела и разума.       — Что в тебе такого особенного? Ничего. Обычная, самая обычная. Но почему так взволновала меня, маленькая дрянь? — ледяным тоном вопрошал он у пустоты.       Пальцы демона с почерневшими ногтями замерли у моей щеки. Я была уверена, что кожа, тонкая как лепесток, порвется, как только он прикоснется. Злобно скривившись и насупившись, демон вылавливал любое изменение в пределах линий моего лица, но не нашел ничего, что смогло бы восполнить его жаждущую заинтересованность. Вместо это он положил ладонь на подбородок и медленно провел пальцем по щеке, постепенно удлиняя коготь. Он все-таки оставил царапину в отместку.       — Будто мы с тобой любовники, скрепленные нерасторжимыми узами ненависти.       Я не отводила глаз. Если отвечу — проиграю окончательно. Его игра извращенная, а моя самая простая — выдержать то последнее, что предначертано. Осталось совсем немного. Потерпеть еще немного, совсем чуть.       — Мне нравится твоя немота. Когда вы молчите, то моя ненависть не клокочет внутри, — продолжал откровенничать демон, сжимая крепко зубы.       Усевшись на колени, высший демон притянул меня ближе, а затем, к вящему изумлению, положил голову мне на грудь. Рога опасно уткнулись в шею, отчего пришлось запрокинуть голову выше, устремляя взгляд в никуда. Демон застыл так на некоторое мгновение, словно примеряя неизведанные доселе ощущения близости и ласки. Я сидела с плотно прижатыми руками, не шелохнувшись и не дыша. Не делая ничего, что могло бы всполошить и возбудить.       Демон слушал стук моего сердца с какой-то несвойственной ему непосредственностью. Его плечи напряглись и сильные руки обняли мое тело, загребая в кокон, усиливая хват.       — Теперь я тебя поглощу. Я ждал этого целую ночь. Я потратил на тебя целую ночь, потаскуха, будь благодарна за такую щедрость. Ведь поглощение — это моя милость к тебе. Прими меня безоговорочно. А я впущу тебя.       Я невнятно захныкала, издавая звуки в обозримое пространство, что бесконечно меня превосходило.       — Твоя злость и моя ненависть сплетутся воедино. Твоя плоть напитает мое тело, — с темным влечением рассуждал демон, грубо сминая мои губы и пролезая через зубы требовательными пальцами. — Что это у тебя во во рту?..       Я застыла, как застывал кролик перед ожесточенным зверем.       Внезапно меня коснулся ветерок. Легкий, свежий, невесомый. Он принес с собой запах свежескошенной травы, одуванчиков и вкус пареного молока. Озорно поиграл с волосами, немного осушил слезы и приложился заботой к открытым ранам. Я прислушалась к безмолвному предостережению ветра. Маленькие витающие частички духов ветра что-то настойчиво хотели сказать или показать. Их наперебойный гомон стоял в ушах. Но что именно они пытались донести?..       Успокоив меня, ветер взметнулся ввысь, набирая размах и утробный раскат. Так обычно шумели горы снежной зимой. Ветки уцелевших деревьев заскрипели, белесый туман заклубился, словно сопротивляясь напору, а затем рассеялся. На полянке возник темный силуэт, и сделал первый встречный шаг.       Убывающая луна тускло осветила новоприбывшего, и им оказалась женщина. Хрупкая девушка с гибкой, почти кукольной фигуркой, облаченная в кимоно из плотного светло-голубого шелка с золотым орнаментом феникса. Овальное лицо с тонкими чертами в обрамлении черных волос было женственно красивым.       Она двигалась грациозно, утонченно, словно и не касалась развороченной магией и орошенной кровью земли, а плыла, как искусная танцовщица на старинных гравюрах минувших эпох. Чудилось, что я даже могла слышать шуршание изысканного кимоно и аромат цветочной пыльцы. Мне вспомнились разномастные яблоки в саду, разбросанные в высокой траве.       Незнакомка остановилась в нескольких кэн.       Ее обращенные на нас глаза чернели чистотой и мерцанием. В этих черных, как смола, глазах плясали искорки. В них отражалась глубинная наследственная память всех предыдущих рождений и поколений во всех трех мирах, и даже тех, где нас никогда не было и не будет. Такие знания и могущество не могли принадлежать обычной девушке.       Она величественно возвела глаза к небу, и на их чернильной поверхности отразились звезды. Она стала небом, а небо стало ею, и в обоюдном зеркальном мире блуждали вечные огни и расползались края вселенной, перетекая из одного в другое измерение.       По небу с оглушительным шумом пронеслась звезда, рассекая огненным хвостом ночное полотно. Полотно раздинулось, будто опаленное по краям, хлынул дневной свет.       Демон, обнимающий меня, вздрогнул и неверующе заозирался. Яркое голубое небо и восходящее солнце ослепляли. Демон закричал, спохватившись и подорвавшись на ноги. Его тело мгновенно обуяло пламя. Жар горящей проклятой плоти разносило вонь и смрад. Обуглившиеся руки и ноги превращались в пепел, раздуваемый ветром невозврата.       — Как?..       Полный ненависти взгляд демона отыскал фигурку девушки. Вспыхнуло озарение и ошеломление, а потом его лицо стерлось в ревущем пламени воздаяния за все былые грехи. Демон истлел и растворился во всем и сразу.       Я испытала настоящее, ни с чем не сравнимое облегчение. И покой.       — Девочка моя... Твоей силой воли можно только восхищаться.       Прекрасная незнакомка приблизилась, протянула руки и нежно взяла мое лицо в ладони. Улыбка, щедро озарившее ее лицо, была сродни исцелению.       — Твое время еще не пришло. Но я могу помочь. Помочь прекратить муки, и ты доживешь свои года в блаженном неведении и беззаботности. Согласна обменять одну жизнь на другую?       Приветливое лицо незнакомки было смутно знакомым, мы словно виделись много лет назад, но теперь, по прошествии времени, ее черты изгладились из памяти и остался только слабый облик. Ее доброта не отторгала, наоборот, притягивала и согревала. Могла ли я довериться ей?       Я смущенно прикрыла глаза, устыдившись наготы искромсанного тела и нищеты души, но запоздало кивнула, принимая ценное предложение.       — Как и мимолетная весна, так и любая боль скоропереходящая, вынужденные вращаться, словно на гигантском гончарном кругу. В шести мирах сансарного бытия...       Мягкие ладошки сжали лицо, а теплые губы коснулись моего лба, даруя благословение. Поцелуй, полный любви и заботы, распространился по телу приятной негой. Вся жгучая боль, горькие страдания и печали испустили свой последний вздох. Они превратились в нечто эфемерное и едва осязаемое, то, что можно только увидеть, но нельзя потрогать. Неуловимый ветер подхватил их, и, двигаясь через пустое пространство, прокатил по шелковому пути, исчезая где-то в необозримой темноте. Казалось, что даже деревья оплакивали и радовались моему новому возрождению.       — Новый облик облегчит твою судьбу, и не станет преградой к дальнейшим возрождениям. Где вольна будешь выбирать любое перевоплощение.       Неожиданно все во мне и вокруг меня успокоилось, словно эта девушка оказалась ветерком, а я облаком, носимым им по небу.       Я вновь буду любоваться цветением сакуры...       Незнакомка выпрямилась, разгладила невидимые складки на безупречном кимоно и одарила меня улыбкой. Она оказалась такой высокой... Или это я стала маленькой?       — Ты хочешь пойти со мной, Асами?              Я утвердительно мяукнула, ластясь вокруг подола ее кимоно, счастливо завивая хвостик.       Аматэрасу склонилась и погладила черного котенка с зелеными глазами за ушком. Котенок зажмурился, замурлыкал и поддался навстречу ласкам, требуя еще и еще.       Ночь убывала, близился рассвет. Демон, порабощенный магическим заклятием, застыл безобразной пугающей статуей. Его разум вновь и вновь сгорал в пламени. Но чары иллюзии скоро развеются и демон очнется. Мираж уже терял силу...       Напоследок окинув демона долгим, задумчивым взглядом разноцветных нефритовых глаз, Аматэрасу скрылась в тени. Черный котенок бежал следом.