ACAB или смерть легавому от ножа

Здесь суставы вялы а пространства огромны, Здесь составы смяли, чтобы сделать колонны, Одни слова для кухонь, другие для улиц, Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц И я держу равнение даже целуясь На скованных одной цепью, Связанных одной целью Можно верить и в отсутствие веры, Можно делать и отсутствие дела. Нищие молятся, молятся на То, что их нищета гарантирована. Здесь можно играть про себя на трубе, Но как не играй, все играешь отбой. И если есть те, кто приходят к тебе, Найдутся и те, кто придет за тобой. (с) Наутилус Помпилиус – Скованные одной цепью То, что должно было стать увеселительной прогулкой с безопасным отстрелом лежащих без сознания террористов, превратилось в жуткую бойню, унесшую множество жизней заложников, а заодно и приличную часть федеральной гвардии. Мало того, что множество заложников погибло во время штурма от остановки дыхания после того, как надышалось газом, а так же умерло от шальных пуль, государство, чувствуя, что пахнет жареным, решило скрыть, что за вещество было использовано в этой провальной операции и не сообщило врачам, какой антидот нужен для помощи пострадавшим, так как это выдало бы их секрет. Врачам пришлось подбирать его опытным путем, что заняло приличное количество времени, оттого многие пострадавшие погибли, так и не дождавшись необходимой помощи. Но словно и этого было недостаточно – власти так торопились убрать все следы произошедшего, чтобы какая-нибудь секретная информация не стала достоянием журналистов и зевак, что заложников в спешке загружали в машины штабелями как дрова, в результате чего, некоторые были просто раздавлены при транспортировке. Правительство ожидало, что после теракта реки ненависти польются в адрес «Последней Капли», а его и доблестную полицию осыплют почестями не смотря на множество жертв при штурме, но в итоге тонны проклятий посыпались на их собственные головы. Что характерно, собственно к Айку и его бойцам претензий было куда меньше – как ни старались многочисленные разъяснительные бригады, созданные, чтобы сформировать у общества нужную картину произошедшего, внушить, что все убитые – дело лап бандитов, большинство выживших непосредственных участников произошедшего сходилось на том, что тот и его террористы убили только полицейскую и лиса, которые сами спровоцировали их, но никаких расстрелов заложников не было, и, хоть Слэер и относился к пленникам довольно грубо, он никого специально не убивал и убивать не приказывал, и случившаяся бойня произошла исключительно по вине полицейских, начавших штурм. Использованный при штурме газ тоже вызывал много вопросов - правительство пыталось заявить, что тот совершенно безвреден и все погибшие от него на самом деле умерли из-за хронических болезней, однако, ему никто не верил. И слезливой пафосной речи, с которой выступил президент вскоре после штурма, вещая, что он пытался спасти всех, но не смог, никто не поверил тоже, Многие пострадавшие получили серьезные проблемы со здоровьем после того, как подышали этим «совершенно безвредным» веществом. Помощи им никакой не оказывали и компенсации за полученный вред не выплатили, а все сведения о том, что стало причиной их болезней, засекретили. И это так же добавляло подозрений и сомнений, а так же капель ненависти в и без того переполненную чашу народного гнева. Информация о том, что на самом деле произошло в театре, расползалась не смотря на то, что заложников запугивали перед выпиской из больницы, угрожая всяческими проблемами если они будут «клеветать в адрес правительства Америки или полиции», но многие потеряли в этом происшествии близких, и угрозы их не останавливали. Отчаявшиеся и озлобленные, они были готовы на все, лишь бы истинные виновники их бед получили по заслугам. Президент уже начинал жалеть, что не все заложники загнулись при штурме. Надо было бы приказать добить всех выживших и назвать это делом лап террористов, или же взорвать здание ко всем чертям, списав это на бомбу – тогда бы некому было распространять неугодную информацию. Правительство проклинали и за то, что оно не согласилось на условия террористов – отпустить на свободу несколько заключенных в обмен на почти тысячу граждан – мизерная цена, которую то, однако, не заплатило, просто плюнув на жизни заложников и предпочтя поиграть мышцами. Чтобы заткнуть особо возмущающихся, в ход пошли карательная психиатрия и «Обливион», но информация уже расползлась по стране как лавина и успела стать общеизвестной. Единственной положительной вещью, которую в результате удалось получить правительству, было то, что шум после случившегося поднялся такой, что пропихнуть несколько нужных им законов не составило труда. Все стало еще хуже после того, как выяснилось, что один из заложников был иностранцем, приехавшим из Германии. После того, как он добрался на родину, местным ученым удалось определить по анализам его крови, что за веществом его отравили. Когда информация была обнародована и стала известной в Америке, недовольных стало еще больше. -«Белый Китаец»?! – возмущалась журналистка одной независимой газеты. – Вы в своем уме?! Ваш «безвредный газ» - один из самых опасных наркотиков!!! Пришлось свернуть ее газету а самой журналистке промыть мозги, но недовольство уже было не остановить, оно продолжало расти как снежный ком. Родственники погибших и пострадавшие собрались перед зданием правительства, требуя призвать к ответу виновных в случившемся. Тех, кто допустил захват театра и тех, кто устроил преступный штурм с применением веществ массового и неизбирательного поражения. Больше всего было женщин, убитых горем из-за потери детей. Разумеется, наказывать за произошедшее само себя правительство не собиралось. - Сколько вам говорить, единственные виноватые в произошедшем – бандиты «Последней Капли», с них и требуйте! - кричал в мегафон полицейский, стоящий на помосте и смотрящий поверх голов своих сослуживцев, плотным кольцом окружающих большую толпу собравшихся на акцию протеста зверей. – Проявите благоразумие и расходитесь по домам, иначе вы вас объявят пособниками террористов! - У меня дочь погибла из-за того, что ей не оказали помощи! – раздался женский голос из толпы. –Разве «Последняя Капля» имеет к этому отношение?! - А у меня брата раздавили при перевозке! – вторил ей голос мужской. – Это тоже сделали террористы?! - А у меня сын погиб!!! - А у меня вся семья погибла!!! - Вы не приняли необходимых мер для спасения заложников!!! - Вы просто наплевали на всех нас!!! - Уходите!!! – голос полицейского стал еще более угрожающим. Приказ у него был однозначный – разогнать всех недовольных и не дать дискредитировать правительство. Недовольных криков стало от этого только больше. - Президента к ответу!!! – вопили из толпы. Вытащив пистолет из кобуры, полицейский выстрелил в воздух, поверх голов собравшихся. - Последний раз говорю, уходите!!! На миг над толпой повисла тишина. Коп усмехнулся про себя - это всегда работало. Как бы яростно и решительно не была настроена толпа, угроза смерти охладит любой гнев. Однако, это было лишь затишье перед бурей. Крики возобновились с новой силой, сливаясь в монотонный гул. Угрозы только подогрели гнев собравшихся. То был гнев матерей, у которых сначала отобрали детей, а теперь хотели отобрать даже возможность возмутиться этим. Коп отдал команду своим, и в ход пошли дубинки и слезоточивый газ. Полицейские бросились лупить демонстрантов, пытаясь заставить их разойтись. Толпа пошла в наступление. - Запрашиваю разрешение на применение огнестрельного оружия, - торопливо проговорил коп в рацию. Получив удовлетворительный ответ, он приказал своим: - Открыть огонь на поражение! Полицейские схватились за оружие. Крики ненависти смешались с криками боли, копы смешались с протестующими, бросившимися на них, не смотря на автоматные очереди, и площадь перед зданием правительства превратилась в сплошное бушующее море сцепившихся в битве тел. Когда все кончилось и полицейским наконец удалось заставить протестующих разбежаться, площадь была усеяна трупами. Конечно, в основном, досталось безоружным демонстрантам, но и трупы полицейских тоже имелись. На них страшно было взглянуть - с выцарапанными глазами, с разорванными когтями мордами… Кевину Гудди удалось выжить в жуткой бойне, что случилась в театре. Не умереть от остановки дыхания после отравления газом, не захлебнуться собственной рвотой, не получить шальную пулю, не быть раздавленным при перевозке, не остаться инвалидом, и быть способным вернуться к работе. И сейчас, глядя на развернувшуюся перед ним картину новой битвы, он не понимал, для чего все это. Неужели стоило идти на такие жертвы? Неужели нельзя было согласиться отдать заключенных в обмен на спасение стольких жизней? Конечно, был риск, что те, оказавшись на свободе, продолжат приносить вред Америке. Если, конечно, эти изломанные, искалеченные полутрупы, многие из которых сошли с ума, вообще способны были хотя бы самостоятельно передвигаться. Но эти проблемы можно было решить в дальнейшем. Разве не стоило на этот риск согласиться, когда на кону жизни стольких граждан?! Государство не спасло их, зато теперь с азартом убивало их родственников. За то, что посмели возмутиться. За то, что им не плевать на близких. Вот красивая молодая женщина в голубом платье. Ее морда безмятежна, словно она не мертва, а просто уснула. Лишь красная точка на лбу разрушает всю идиллию. Не стоит пробовать поднять эту женщину и разбудить – иначе, ее мозги окажутся на асфальте, так как пуля снесла ей заднюю стенку черепа. Вот мордой вниз лежит старик, раскинув лапы, в одной из которых зажата трость. Кажется, он просто упал. Но лучше не переворачивать его, если не хотите увидеть жуткое зрелище – его морда разворочена прошедшей насквозь через голову пулей. Кот снова ощущал себя оказавшимся в том злополучном театре среди неподвижно лежащих тел. Хрусть! Наступали на чужие конечности ботинки федеральных гвардейцев. Хрусть! Челюсти Айка сжали голову крольчихи. Морда той начала трансформироваться и искажаться, превращаясь в такое родное и любимое кукольное личико Маргарет Хлабиб. - Пожалуйста, прекратите!!! – истошно кричала крольчиха, совсем как на той записи с «жучка». - Нет, хватит!!! - кот заткнул уши, чтобы не слышать этого крика, Но голос звучал не снаружи, он был внутри его головы, эхом метался между черепных стенок. Хрусть! Безголовое тело падает на пол, но крови нет – вместо нее из раны выпадает вата. Два бильярдных шара, со стуком прыгая по полу, катятся к нему. Один, приближаясь, медленно поворачивается. Кот глядит на шар, и вместо цифры видит глаз Маргарет, с невыразимой болью и отчаяньем смотрящий на него. - Хватит!!! Хрусть! Трещат кости пытаемых заключенных. Кто-то трясет Кевина за плечо, но тот видит перед собой лишь оскаленную морду Слэера. В его зрачках отблески разрядов тока, спешащих к электрическим стульям, вспышки выстрелов в рабочих, уставших от своей тяжелой жизни, зарево печей крематориев. В них отчетливо читается – «пощады не будет!» Челюсти пса сжимают голову Кевина. Хрусть! Кот лег прямо на забрызганный кровью асфальт, изо всех сил сжимая уши лапами, и, мелко дрожа и плача, свернулся в маленький клубок.