Тысяча лет пути

Пока варился рис и жарилась яичница, Е Байи перебрал в уме все психиатрические лечебницы в округе, но не смог вспомнить ни одной возле Люлишань, а ведь мальчишка в своих тоненьких халатах не дошëл бы издалека. Впрочем, пациентам лечебниц и метательные ножи не выдавали. Точный бросок, быстрей, чем у всех, кого Е Байи знал, стальные мускулы, как у тренированного бойца, выносливое тело… Он едва не упустил кофе: успел подхватить турку, но горелку всë равно залил. Когда А-Се его обнял ночью, потянул к себе и замурлыкал жалобно, заглядывая в глаза, у него встал — хоть тряпки суши. И если б не все тревоги дня, заснуть не вышло бы. Слишком давно он ни с кем не спал, даже просто рядом в кровати, вот организм и среагировал. Но хуже того — среагировало сердце, забилось быстрее при взгляде на розовеющее ухо и линию обнажëнного плеча. Если забыть на минутку, что он отогревает пострадавшего, можно было представить… Но лучше не представлять. Хватит. Если решил жить один — живи один. Всë равно весной перебираться в лагерь: приедет отряд новичков, может быть, там удастся перепихнуться разок, и достаточно. Если кроме Чанцина в сердце никому нет места, нечего вводить людей в заблуждение, будто может с кем-то получиться. Разливая кофе, он мельком подумал о могиле Чанцина — удастся ли съездить к нему на Цинмин? Да нет, конечно, ради такого праздника должны дать пару выходных, не звери же они в конце концов… — Вот, — он поставил чашку перед А-Се, устроившимся за столом. — Сахар? Молоко? У меня соевое. Тот заглянул в чашку, понюхал и недоуменно свел брови. Ну не лучший кофе в округе, но чего нос-то воротить? Халат опять разошелся у него на груди, открывая ключицы — одеться как следует маленький псих даже не попытался, и держался настороженно, как гремучая змея. Улыбка его была насквозь фальшивой, но все равно придавала ему странное, чуть ребяческое очарование: пухлые губы, ямочки на щеках, изогнувшиеся темные глаза изящной формы. Кажется, это называется «глаза феникса». Или «персиковый лепесток»?.. Прищурившись, парень осторожно отхлебнул из чашки и поднял удивленный взгляд. — Что это такое? — Кофе. Что, никогда не пил? — Е Байи поставил перед ним полную с горкой миску риса, залитого кетчупом, шлëпнул сверху жареное яйцо. — Откуда ты такой дремучий? — Вам лучше знать, господин Лесной хозяин, — елейно откликнулся А-Се. — Это ведь вы взяли меня в плен и лишили памяти... Он потупился, ковыряя палочками в миске, но Е Байи все равно чувствовал на себе его острый взгляд из-под ресниц. Шизофреник, думающий, что он тут самый хитрый, значит. Но правда ли у него амнезия? Е Байи устало потëр лицо. Кажется, он начал догадываться. На Люлишань иногда приходили всякие шизотерики, искали следы духов и бессмертных. Мальчишка со своими косами, бусинами и висюльками выглядел, как какой-нибудь шаман. Значит, тоже из этих… — Я вчера откопал тебя из-под снега, понятия не имею, откуда ты там взялся. Что последнее помнишь? — Как вы легли со мной, — А-Се все так же смотрел в миску, но высокие скулы вдруг украсил румянец, и даже кончики ушей порозовели. — Ну здорово, — Е Байи понадеялся, что сам не покраснел. — Слушай, я это сделал только потому, что ты дрожал, плакал и умолял меня. Я не собираюсь больше тебя трогать, не переживай об этом. Ты в полной безопасности, понял? Вот теперь он вскинул взгляд и посмотрел в упор, черные глаза — как бездонные колодцы. Разозлился? Пухлые губы сжались в тонкую полоску, словно парень удерживал слова. Е Байи понадеялся, что ножи у него кончились. Странно, конечно. Откуда у шизофреника такое мастерство? Разве у них нет нарушений моторики? Или это у аутистов… Раньше ему не приходилось интересоваться. — Я предлагаю вот что, А-Се: одену тебя потеплее и отвезу… — он чуть не сказал «в больницу», но прикусил язык. Чего доброго парень подумает, что его тащат в психушку. — …туда, где тебе помогут. Если ты ничего не помнишь, значит, дело тут серьëзнее, чем просто сотрясение. Ты же умный, должен понимать, что для тебя лучше. Он надеялся, что перевал не засыпало. Можно было, конечно, вызвать вертолëт, но зачем дëргать людей, если А-Се жив и относительно здоров? Наверняка вертушка после вчерашней ночи нужна в других местах. А-Се напрягся, какая-то тень скользнула по его лицу, словно он пытался выбрать из плохого и очень плохого. — Ты хочешь меня убить? Надоел? Думаешь, так легко будет столкнуть меня в пропасть? Е Байи поморщился. — Зачем мне тогда тебя кормить, а? С умным я перегнул. Ладно, давай попробуем иначе. Чего ты сам хочешь? Тот нахмурился. — Верни мою память и отпусти. Я… — кончики его ушей порозовели снова, — я дам тебе, что нужно, в последний раз, но потом ты меня отпустишь. Он что, думал, будто ночью что-то было?! Е Байи воткнул палочки в рис, едва сдерживаясь. Да какого же чëрта… — Я не могу вернуть тебе память, — спокойно сказал он, справившись с собой. — Но допустим, когда я тебя отпущу, куда ты пойдëшь? Где ты живëшь? — Я не знаю. И не узнаю, пока ты не вернешь мне память, — А-Се резко отодвинул миску. — Почему ты отказываешься? Чего ты хочешь? — Отвезти тебя к лекарям, которые смогут вернуть тебе память. К волшебникам, — Е Байи решил говорить на его языке. — Сам я такого не умею. Ты ударился головой, поэтому ничего и не помнишь, я не забирал твою память, просто пытаюсь помочь. Се молчал, буравя его взглядом. Потом сказал: — Хорошо. Однако вид у него был такой, будто он не поверил. Черт побери, неужели этот мальчишка и правда думает, что горный дух-извращенец устраивает ему день сурка?! Вот это фантазия. Ему бы романы писать. Е Байи вернулся в комнату, снял с вешалки джинсы, чëрную футболку и белый пушистый свитер. Порылся в контейнере с чистыми трусами и носками, выбрав поновее. Сапоги у мальчишки были скорее на межсезонье, из тонкой кожи, но сменных зимних ботинок у Е Байи не водилось, так и не собрался съездить по магазинам. — Это тебе, — сказал он, бросив А-Се стопку вещей. — Доедай и переодевайся, я пойду гляну, сможем ли сегодня уехать. А-Се взял из стопки боксеры и приподнял их, разглядывая. — Что это такое? — Трусы. Думаешь, я тебе разрешу тереться голым задом о мои штаны? Сначала их надень. О, если бы взглядом можно было убить, подумал Е Байи, я бы уже лежал мертвым. Он не стал дожидаться, пока парнишка спросит, что такое носки, и вышел в прихожую за лыжным костюмом. Дверь и правда изрядно завалило, не впервой. Давно нужно было ее перевесить так, чтобы открывалась внутрь, но все было недосуг. Придется, как обычно, через окно... Снег принял его сразу по пояс. Е Байи крякнул — и принялся орудовать лопатой. Он прокопал пару метров узкого хода и почти добрался до двери, когда мальчишка показался в окне. Чужую одеждуон надевать не стал — снова вырядился в свой черный костюм, весь в каких-то металлических нашлепках и веревочках, с вышитым на груди скорпионом. — Не вылезай, провалишься! — предостерег Е Байи, но тот даже не посмотрел на него. Вдруг легко оттолкнулся от рамы и птичкой-песчанкой пробежался по снегу, не оставляя следов, вспорхнул на конек крыши. Лопата шлепнулась в сугроб и сразу ушла на глубину. Е Байи не стал еë поднимать. Цингун. Тот самый цингун из кино и книжек, который никто всерьëз не принимал. Древняя техника полëта и ходьбы по водам, не театральная, настоящая, которую в лучшем случае считали потерянной, но обычно — просто выдуманной киношниками. — Подожди… — просипел он. — Сделай так ещë раз! Покажи мне цингун! А-Се не отреагировал — он вглядывался в горизонт, без всякого усилия сохраняя равновесие на засыпанном снегом коньке. Подул вдруг ветер, и горы отозвались низким стоном. Закрутилась, сверкая на солнце, снежная крупка, и на мгновение Е Байи показалось, что А-Се сейчас исчезнет в этом сиянии. Но ветер стих, и наваждение пропало. А-Се развернулся, сделал пару длинных легких прыжков назад, едва касаясь наста, и приземлился рядом с Е Байи. — Что это за гора? — нахмурившись, спросил он, указывая на Люлишань. Е Байи едва услышал вопрос, все его мысли были заняты другим: хорошо, допустим, сосредоточить ци в ступнях, чтобы не проваливаться в снег. Чëрт его знает, как это возможно на таком уровне, но допустим. Но потом ведь нужен толчок, чтобы прыгнуть так высоко, а он едва согнул колени, просто взлетел с места, как птица, и снег едва примял. Как перераспределять напряжение, чтобы… Хватит, оборвал он сам себя. Никаких больше больше боевых искусств. Все эти тайны больше не для тебя, ты свой шанс продолбал. — Люлишань, еë ещë зовут «Два Бессмертных». Там я тебя откопал… Что-то вспоминается? — «Два Бессмертных»?.. — он нахмурился сильнее. Е Байи усмехнулся, разглядывая его исподтишка. Такой молодой, а уже такой умелый. Кто мог его учить? Гао Чун? Кто-то из Народной ассоциации китайского бокса? Нет, все многообещающие ученики известны, Гао Чун бы не стал прятать такое чудо… Да никто бы не стал. — В этих местах много легенд. Говорят, на Люлишань в пещере живëт влюблëнная пара бессмертных. Очень мило звучит, только там нет никаких пещер. Да и в здешних горах всегда жили только буддистские монахи. — Влюбленная пара в пещере? — странно недовольным тоном переспросил А-Се. Он снова перевел взгляд на гору и некоторое время буравил ее, потом поджал губы. — Что еще за влюбленные? Е Байи подобрал лопату. Мороз уже начал пробираться в ботинки, а едва одетому дурачку хоть бы что, сказки ему интереснее. — Это было во времена Тан или ещë раньше… Какая-то парочка боевых мастеров не могла быть вместе, наверное девушку не хотели выдавать замуж за непонятно кого, как обычно, — он снова принялся копать, разбрасывая снег на две стороны. Дойти бы сегодня до кладовой и до купальни… — В общем, их школу сожгли, потом они на свадьбе отметелили всех, кто их преследовал, и укрылись в пещере на Люлишань. Занимались там самосовершенствованием и стали бессмертными, но вот уже много веков их никто не видел. Хотя… Он остановился, глядя, как солнце пытается пробить облака между двумя вершинами, бледное, будто кусок сливочного масла в молоке. А может, эти двое превратились в отроги горы, и время над ними не властно. Срослись подо льдом, ничего им больше не нужно. Хорошо, должно быть… Он сердито мотнул головой. — По легенде, если с Люлишань сходит лавина, значит, кто-то их потревожил и они гневаются. Но местные говорят, что лавина сходит, когда они трахаются. Прошлой зимой, кстати, у них личная жизнь была очень активная, для старых пней. Мы раз пять откапывали тургруппы! — Это не парень и девушка, — неожиданно злобно сказал А-Се. — Это двое мужчин. — Чего? — Эти. Бессмертные. Мужчины, — чеканя слова, выдал тот. И, отвернувшись, пошел обратно к окну. Е Байи только пожал плечами. Если ему так хочется, пусть хоть дикобразы… избирательная, конечно, память: такую ерунду помнит, а имя своё — нет. На душе стало тоскливо. Вечная жизнь… Разве не такого он хотел себе и Чанцину? Вечной жизни в их маленькой квартирке в Фанъюане, через дорогу от парка, в старом, зелëном районе, где велосипеды у каждого подъезда и холëные коты бегают стаями от одной доброй старушки к другой, распугивая таких же холëных голубей… Такая же вечность, только чтоб Чанцин был здоров. Не сидел дома, делая вид, что ему нравится искать рецепты блюд, которые он сам есть не может. Не курил тайком в форточку, не прятал бы сигареты за бачком унитаза, как пятиклассник. Только бы снова заговорил о тренировках… Е Байи яростно вонзил лопату в снег, выворачивая слежавшиеся пласты. Чанцина нет. Школы нет. Сюаня нет. Ничего больше нет и не будет. Если думать об этом, того и гляди застрянешь в прошлом, как этот маленький шизофреник, который притворяется, будто мира вокруг не существует. Начнëшь верить в духов. Он так обозлился на себя, что докопался и до купальни, и до кладовой, и даже пикап свой откопал — старенький чанцинов «Грейт Волл Лунбэй»... Вот только ехать на нëм было некуда: от ворот начиналась ровная снежная гладь, готовая нежно обнять любую тачку, с цепями или без, и не отпускать до весны. — Сегодня-завтра дороги расчистят! — крикнул Е Байи, яростно топая в прихожей, стряхивая снег с ботинок. — В крайнем случае послезавтра. Так бывает. Не бойся, с голоду не помрëм, у меня запасы. А что-то надо будет, сгоняю в деревню на лыжах. А-Се ничего не ответил. Заглянув в комнату, Е Байи обнаружил, что парень медитирует. Ну или просто сидит на постели в позе лотоса, сложив пальцы в жесте чин-мудры, прямой и абсолютно бесстрастный. Он невольно залюбовался его спокойным лицом, мелькнула странная мысль: а что если правда откопал из-под снега мальчишку из прошлого? Лежал он веками подо льдом, как пельмешек в морозилке… Хранитель тайных боевых техник. Ни шрамика от оспяной прививки на плече, ни проколов в ушах, какие часто бывают у молодых. Зубы хорошие и, кажется, без пломб, одного, самого дальнего, нету вообще. Странная, напыщенная манера говорить. Одежда, сшитая вручную из натуральных тканей, сапожки из настоящей кожи… Подумаешь, это ничего не значит, чудес не бывает. А что такое его цингун, как не чудо из глубины веков? А-Се открыл глаза, будто почуяв его пристальный взгляд. Усмехнулся уголком губ и вдруг потянулся, как кошка, сверкнул глазами из-под ресниц: — Значит, не повезешь меня к лекарю, горный дух? Так я и думал. Е Байи глянул на него раздражëнно, зажëг свечи, оплывавшие на подоконнике, чтоб не включать в зимних сумерках лампу. В комнате сразу стало уютней: не зря он притащил из родительского дома отсыревшие книжки и сколотил полки. Не зря купил на барахолке разноцветный коврик с узорами мяо. Из дома, разваливавшегося на глазах, он утащил в своë логово всë, что мог: и здоровый красный термос с цветами, в котором она держала настой шиповника, и альбомы с фотографиями, и кое-какую мебель: стол, стулья… А больше там ничего и не было, хотя семья Е считалась зажиточной. Когда он вернулся, не мог вспомнить, как жил в такой нищете и ничего не замечал. Зато теперь у него не нищета, а, можно сказать, аскеза. В монастыре, с электричеством, телевизором. И урной Сюаня возле неработающего радио. Поставить бы прах на алтарь, к Будде, но… нет. Пусть будет дома, там, где можно за ним приглядывать. Е Байи подбросил угля в печь, чтоб лучше прогревалась келья, и пожалел, что у настоятеля, который в ней жил, не было кана. Придётся отдать А-Се узкую походную кровать, а самому расстелить спальник на полу. Он поëжился, зная, что наутро старые переломы его за это не поблагодарят. — На ужин растворимая лапша, — мрачно сказал он, заглядывая в комнату. — Хочешь к лекарю сегодня, бери лопату и сам раскапывай дорогу, задница неблагодарная. Ответа от задницы он дожидаться не стал — вернулся в кухню, взялся разжигать горелку, и вдруг теплые руки обхватили за талию, шею пощекотало дыхание: — Разве не устал меня морочить? Отдамся тебе добровольно — получишь куда больше ци. А потом расстанемся мирно… Е Байи пробрало дрожью от макушки до пяток. Как он подкрался… и какого чёрта у него такой бархатный голос, так можно и инфаркт… Он застыл, вжался в твëрдый камень, приказывая члену лежать смирно. — Слушай… — у него в горле пересохло. Это было хуже, чем ночью, ночью он сам контролировал ситуацию. — Ты мне ничего не должен. Тем более, секса. Тебе не нужно меня подкупать, я тут для того чтобы помогать людям. Ты меня принимаешь за врага, за какую-то нечисть… а я просто хочу тебе, дураку, помочь. Вот, пытаюсь тебя накормить, например. Там на подоконнике растëт лук… Он сбился с мысли, потому что этот сукин сын обнимался так уютно, будто они парочка новобрачных и готовят вместе… кто тут ещё демон! — …лук… если нечем заняться, покроши его… с лапшой будет вкусно. А-Се хмыкнул. Горячие губы вдруг коснулись шеи — и исчезли. Спине резко стало холодно. Е Байи обернулся — мальчишка уже стоял у подоконника, аккуратно отщипывая лук. Е Байи вздохнул, украдкой потëр место, обожжëнное поцелуем. Ладно. Даже если не поверил, по крайней мере услышал. Кажется, диалог налаживается. — Слушай, если я горный дух, зачем мне чистить снег лопатой, а? — спросил он, чтоб разрядить обстановку. Достал с сушилки доску и нож и указал на них А-Се. Тот встал рядом и принялся умело и быстро резать лук, иногда задевая его бедро своим. — Должно быть, ты не горный дух, а лишь выдаешь себя за него. Для горного духа ты слишком молод. Признайся, ты — хули-цзин? Находишь жертву и забираешься с нею в глушь, как лисица, утащившая курицу? — А-Се усмехнулся. — Если б я был лисом, выглядел бы как актëр или певец. И жил бы в столице, выступал по телевизору. Так можно больше жертв заманить, — Е Байи подумал и достал из холодильника варëное яйцо, гулять так гулять. Подумал ещë, и нашëл в шкафчике остатки байцзю. Просто погреться после работы на морозе. А-Се отложил нож и окинул его долгим изучающим взглядом. У Е Байи погорячели уши. — Ты выглядишь молодо, но в волосах у тебя седина, а значит, лет тебе куда больше, чем кажется. Всем известно, что лиса, достигшая сотни лет, может превращаться в мужчину. И не пытайся меня обмануть, хули-цзин никогда не завлекают многих, они очень осторожны и потому всегда выбирают одного, да очаровывают его так, что он обо всем на свете забывает... Он оглядел то, что Е Байи достал из холодильника. — Ко всему прочему, лисы не умеют готовить и оттого любят человеческую еду. Это явно про тебя. — Эй! Я умею готовить, засранец! — Е Байи собственнически откатил яйцо к себе. — Завтра будем с тобой лепить баоцзы, если лапша не нравится. И седина у меня начала появляться в двадцать, это просто такая генетика. Мне даже полтинника ещë нет! Маленький псих покивал с видом «ври-ври», но больше не спорил. Сделав свое идиотское предположение, он и вовсе стал паинькой: сел за стол, и, подперев лицо ладошкой, наблюдал за тем, как Е Байи заваривает лапшу и раскладывает ее по мискам. Именно что ладошкой — руки у него были маленькие и нежные, на вид даже пухлые, совсем не руки бойца. Как он умудрялся так метко кидать ими ножи? — Ладно, ты посмотрел на меня и решил, что я лис-оборотень. Тогда я тоже что-нибудь про тебя расскажу, — Е Байи добавил в лапшу по половинке яйца, присыпал сверху зелëным, как весна, луком. — Ты кто-то вроде шамана, пришëл тайком на Люлишань общаться с духами или проводить какой-то свой ритуал. Тебя кто-то учил боевым искусствам, настоящий мастер, но неизвестный. А ещë, ты наверное полежал в психушке хоть раз или пьëшь какие-нибудь пилюли. Так? — Ты сам не знаешь, кого очаровал? — спросил А-Се, рассеянно потрогав свои волосы. Они были заплетены во множество мелких косиц и украшены серебряными бусинами и кольцами. Похожие кольца были у парня на руках, но Е Байи все снял, чтобы, когда руки опухнут в тепле, они не пережали кровоток. — Может быть, я и шаман. Только далековато мы от Наньцзяна... Он ушел в свои мысли, будто силясь что-то вспомнить, но потом мотнул головой и поднял взгляд: — Не понимаю, зачем ты дуришь меня? Я же вижу, как ты без кресала зажигаешь огонь, как у тебя белый ящик сам делает лёд, как лампа горит без масла. Но главное — ты увернулся от моего ножа. Сколько у тебя уже хвостов, почтенный лис? — От ножа я увернулся, потому что лучше тебя. А огонь и прочее — это всë не магия, это изобретения. Вроде тех, что были у… — он задумался, припоминая каких-нибудь исторических изобретателей. — Чжугэ Ляна и этого, как его… Шэнь Ко. Он знал, что убеждать чокнутого бесполезно, почему бы тогда не показать ему что-нибудь интересное? — Обычно, когда я ем, слушаю радио или смотрю телевизор, это тоже изобретения. Пошли, покажу, тебе понравится. А-Се безропотно поднялся и, взяв свою миску, пошел за ним, но Е Байи успел заметить, как гнев пробежал по красивому личику на словах «я лучше тебя». Ну… может, и не лучше на самом-то деле. Но ему этого знать не обязательно. Е Байи придвинул низкий столик, хлопнулся на кровать и, нашарив пульт, включил первый попавшийся канал. Показывали какую-то историческую дораму про то, как все ходят по дворцу красивые и плетут интриги. А-Се должно было понравиться. Однако тот сделал шаг назад и едва не выронил миску. — Что это? — слегка побледнев, спросил он, глядя на телевизор цепко, изучающе. Господи, да неужели он и впрямь никогда телека не видел? Даже если он шизотерик, как такое может быть? Не с рождения же он такой?.. — Это телевизор. В общем… через него можно смотреть, чем люди занимаются за много ли от тебя. Се скованно сел. Он был напряжен, будто ожидал, что люди из телевизора сейчас его заметят, а то и вылезут. Взгляд его был прикован к экрану. — Какая мощная магия, — пробормотал он. — Все тайны императорского дворца как на ладони… Е Байи пододвинул к себе миску. Он и не заметил, что проголодался за день как волк, простая лапша казалась деликатесом. Горячая еда греет живот, печка протопила келью как следует, пахнет угольками и жжëным деревом. Бормочет телевизор, за окном завывает ветер, а рядом симпатичный парень… Только слишком уж напряжëнный. — Выпей байцзю, расслабься немножко, — Е Байи хлопнул его по колену. — Они тебя не видят и не слышат. Тот слегка вздрогнул от прикосновения, но послушался. Разливал байцзю он неожиданно красиво, плавными жестами, изящно придерживая рукав. Взяв одну из чашечек, уважительно подал, опустив глазки, ни дать ни взять — наложница из той костюмной дорамы. — Ты не обязан мне прислуживать, — Е Байи взял рюмку, нахмурившись. Ну и длинные же ресницы… — Разве не за этим лисы очаровывают юношей? Чтобы те им прислуживали, — последнее слово А-Се почти промурлыкал, тонкая порочная улыбка коснулась губ. Е Байи сглотнул. В кишках у него словно тяжëлый, скользкий ком заворочался: возбуждение пополам с отвращением. Он отставил нетронутую рюмку, нашарил за кроватью спальный мешок, и демонстративно принялся расстилать на полу. — Значит, я похож на насильника и похитителя? Ну спасибо, — бросил он, не поворачиваясь. — Жри свою лапшу, ничего мне от тебя не надо. А-Се поднял брови, но ничего не сказал. Осушив свою рюмку, он как ни в чем не бывало принялся за еду. Закончив со спальником, Е Байи обнаружил внезапно, что вторая половинка яйца перекочевала из мальчишкиной миски в его. — Я видел, как ты смотрел на это яйцо, — невинно сказал А-Се. — Еще бы, ведь хули-цзин не могут устоять перед тем, чтобы пройти мимо курятника, даже зная, что рискуют. — Да ты… — Е Байи вздохнул и покорно сжевал яйцо. Ладно, лучше так. Может, он и сумасшедший, но иногда ведëт себя даже… мило. — Спасибо. Давай лучше делиться едой, чем… то, что ты делал до этого. — Что я делал до этого? — А-Се слегка нахмурился. — Что именно? — Поцеловал меня в шею, — Е Байи откашлялся. Кажется, они снова вступили на зыбкую почву. Тем важнее было всë прояснить. — Слушай, ты очень красивый, если бы мы просто встретились где-нибудь и у тебя было всë в порядке с головой, мне бы это всë очень польстило. То, как ты флиртуешь. Но я вижу, что ты пытаешься меня задобрить, потому что думаешь, будто я тебя похитил. И я так не могу. — Как скажешь, — А-Се улыбнулся «понимающей» улыбкой. — Можешь целовать меня сам, если так тебе больше нравится. Только прекрати уже морочить мне голову. Послушай, что, если мы договоримся? Ты перестанешь меня дурить, а я… ну, скажем, добровольно поживу с тобой несколько месяцев, и после разойдёмся каждый своей дорогой. Тебе ведь все равно, умру я от истощения или уйду? — он придвинулся и мягко положил ладонь на бедро Е Байи. — Вот и отпустишь меня чуть раньше, чем я истаю от твоих чар… Во рту пересохло. Е Байи представил вдруг, как возвращается с гор, а дома пахнет луком и жареными потрошками, и А-Се улыбается ему, но в этот раз искренне искренне, обнимает за шею, целует, заглядывает в глаза… Что недотрах делает с людьми! — Почему ты мне не веришь, а? — он решительно убрал его руку, выключил бубнящий телевизор. — Что с тобой такого делали, что ты везде видишь обман? Если ты сбежал откуда-то, где с тобой плохо обращались, я помогу. На последних словах А-Се вдруг вздрогнул, посмотрел безумно — но секунда, и все прошло. Он помрачнел, опустил взгляд — а потом вдруг резко встал и вышел. Хлопнула входная дверь. Е Байи нахмурился. Неужели угадал? Что если кто-то держал А-Се в плену как игрушку, и он чудом смог вырваться? Да только разве можно удержать такого мастера? Нужно быть в разы сильнее или накачивать его чем-то… Пока он не начнëт говорить, точно не узнаешь. Он подождал минут пять, чтобы парень остыл, и, закинув тарелки в таз к другой грязной посуде, вышел за ним. Во дворе А-Се не было, ворота были открыты, одна из створок покачивалась на ветру. Е Байи выругался. Ну и куда вот он полез? Сказали же, через пару дней дорогу очистят... Как он и думал, далеко парень не ушел, даже со всем своим мастерством — торчал метрах в трехстах вниз по склону, по пояс в снегу. — Давай назад! — крикнул Е Байи, усмехаясь. — Согрею тебе чаю! Что-то было в дерзких, упрямых парнях такое… По крайней мере, с ними не скучно!