Тысяча лет пути

Он выбирался из снега долго и мучительно, проклиная свою нелепость и слабость. Но тело было таким вялым, неповоротливым, кружилась голова… Неудивительно, если оборотень сосет из него силы. Он помнил маленькие затянутые мхом кумирни в лесу — перед ними оставляли подношения, чаще всего еду, ведь лисы любят человеческую пищу. Возможно, там этот Е и приметил его. Зачаровал, завлек в свою берлогу… Правда, странно для хули-цзин прикидываться горным духом и сидеть в снегах. Должно быть, и среди оборотней бывают чокнутые. Се-эр стиснул зубы. Пробираться через глубокий снег было трудно; он пытался воспользоваться цингуном, но через каждый прыжок увязал, и все начиналось сначала. Когда он добрался до ворот, его гнев выдохся, и сейчас он уже не мог понять, отчего так застила глаза красная пелена. Этот лис странный. Но и его найдется, как перехитрить… В конце концов, говорят, хули-цзин иногда по-настоящему влюбляются в своих жертв, и тогда человек может уйти живым, да еще и получить волшебной удачи. Он не помнил, откуда это знает. Видно, у этого Е не меньше четырех хвостов, раз так сильно заморочил… Его одежду можно было выжимать. В прихожей он снял верхнее одеяние, стащил насквозь промокшие сапоги и, стараясь не трястись, прокрался в кухню. Он чувствовал себя жалким, а ведь стоило быть соблазнительным. Но зуб не попадал на зуб, и он смог только слабо улыбнуться, примостившись в уголке у стола. Е Байи и правда приготовил ему чай. Подал молча, вместе со странным пушистым халатом из короткого меха неизвестного белого животного. — Ну что? — спросил проклятый лис невозмутимо. — Успокоился? Се-эр потупился, чтобы не выдать снова вспыхнувшего гнева. Еще и издевается над тем, что сбежать не получилось, проклятый оборотень... Нижние одежды неприятно липли к телу. Это кстати, подумал Се-эр и принялся раздеваться, медленно и как можно более соблазнительно. Сбросил верхний халат, потом рубашку, потом медленно развязал завязки на штанах и, слегка улыбаясь, спустил их, переступил босыми ногами. И лишь потом накинул халат — но так, чтобы тот слегка приоткрыл плечо. Лис поспешно отвернулся. Боится наброситься и сходу высосать всë до капли? — Тебе надо больше отдыхать, — сказал он, упрямо глядя в стену. — Здесь ты в безопасности. От кого б ты ни сбежал, я тебя не выдам. От этих слов снова странно кольнуло, но Се-эр отмахнулся — если я и хочу сбежать, то только от тебя... Но вообще-то сбежать не так уж и хотелось. Хотелось — объятий и сладкого шепота в шею. Лисьи чары! Он залпом допил чай и нахохлился. Этим чарам хотелось противиться, но нужно было делать другое — нужно было очаровать его в ответ. Быть паинькой, понравиться... «Ты ведь был сегодня хорошим, мой мальчик?..» — вдруг эхом зазвучало в голове, и Се-эр слегка вздрогнул. Кто говорил так с ним? Лис? Так чего же жмется теперь? Играет? — А если вспомнишь, где твой дом, я тебя туда отвезу, — тот налил ему ещë чаю, пристально взглянул в, глаза. — «Дом». Ничего не вспоминается? Никаких ассоциаций? Кто-то же учил тебя драться. Учитель? Родители? Учитель. Родители. Се-эр внимательно прислушался к себе, но никаких чувств эти слова не вызывали. — Нет, — сказал он елейно. — Ты хорошо меня зачаровал, я не помню ничего. Лис почему-то огорчился. — Ты говорил про Наньцзян, про шаманов. Может, ты оттуда? Се-эр подумал о Наньцзяне. Что-то было в образе жарких джунглей, где ядовитый туман поднимается от земли среди сочной, влажной листвы, но это точно не было домом, никак не было связано с этим голосом, говорившим: Се-эр, мой мальчик... Он покачал головой. — Не думаю. Голые ноги совсем замерзли, и он потер их друг о друга. И как можно более мягко попросил: — Пойдем в постель? — Иди, я помою посуду, — буркнул лис и водрузил на горячую печь ведро воды. — Если ноги мëрзнут, надень носки. Знаешь, что это такое? Стопка одежды, которую Е Байи выдал Се-эру с утра, так и лежала на соседнем стуле. Он приподнял то, что лис назвал «трусами», и нашел, что искал: это и впрямь было похоже на носки, но такие, будто их сильно ужали. И как это носить? Одежда на Е Байи тоже была непристойно обтягивающей. Все формы видно... И неплохие формы. Се-эр поймал себя на том, что сидит с носком в руках и смотрит на задницу Е Байи. Чертов лис! Он, наверное, специально затеял эту возню с тарелками, чтобы появился повод наклоняться чаще и присаживаться на корточки. Его короткая нижняя рубаха при этом задиралась, а штаны присползали, открывая голую, уязвимую поясницу… и никакого хвоста не было видно. На мгновение Се-эр подумал, что слишком подозрителен. Что это не демон, а человек: монах, последний в своей обители и переставший соблюдать запреты. Настолько одичавший, что способен носить… такое. Просто человек, желающий помочь. Только вот ничего простого в нëм не было. Эта скорость и умение владеть ци, колдовской огонь и зеркало, способное проникнуть даже в императорский дворец… нет, простому монаху такое недоступно. И не выглядел бы он так… соблазнительно. Не жилистый, какими обычно бывают эти святоши, а белый, крепко сбитый, но при этом мягкий, словно вылепленный из плотного тофу… . Чтобы отвлечься, Се-эр с горем пополам натянул носки. Они плотно облепили ноги, ощущаясь слегка чужеродно, но зато стало теплее. Пока Се-эр возился, лис домыл посуду и стал вытирать руки странным клетчатым полотенцем. Руки у него тоже были красивые — сильные, со слегка выступающими венами и неожиданно изящными запястьями. — Теперь мы пойдем в постель? — спросил Се-эр. — Угу, — сказал тот, нажал на стену, и свет под потолком погас. Но свечи в комнате он почему-то задул обычным образом и вместо того чтобы лечь в постель, завернулся в тюфяк на полу. — Спокойной ночи. Се-эр ошалело моргнул. На полу так холодно… И этот тюфяк очень уж невелик. Этот лис точно ненормальный! Есть ведь кровать! Со вздохом Се-эр опустился на пол и обнял Е Байи со спины. Тот вздрогнул. — Ты что делаешь? Ложись на кровать быстро! Простудишься! Пол был очень холодный. Но лис — теплый, даже сквозь слой тюфяка. Это было приятно. Приятно было бы просто кого-то пообнимать, вдруг подумал Се-эр. Даже хули-цзин. Не для соблазнения, а… просто. Он со вздохом поднялся и ушел на кровать. Что за дурацкую игру ведет этот Е? Отталкивает, чтобы привязать сильнее? Не дождется… Се-эр сердито завернулся в одеяло. Лис спал шумно, как собака: постоянно вздыхал и ворочался во сне, бормотал что-то невнятное. Слишком взвинченный, Се-эр никак не мог отрешиться от этих звуков и в конце концов сел на постели. — Почтенный Е, — позвал он, но тот лишь промычал что-то. Се-эр попробовал иначе: — Е Байи! Дыхание Е Байи изменилось. Он приподнялся на локте: — Что такое? Се-эр, прикинув, какую маску надеть, слегка всхлипнул: — Мне страшно. Лис немедленно зажëг волшебную лампу на столике, сел рядом, взлохмаченный и сонный, пощупал его лоб. — Что такое? Жара вроде нет… Чего тебе тут бояться? — Я не помню, кто я и откуда, — сказал Се-эр, и холодная волна ужаса вдруг окатила его на самом деле. Он застыл, забыв притворяться. Эта ночь за стенами дома, тихое завывание ветра, безмолвные горы, что нависли над ними, грозя стряхнуть снежную шапку и навсегда похоронить его под толщей льда... Он судорожно вздохнул — образ был слишком ярким, он вспомнил могучий рев и острую круговерть снега, исцарапавшего лицо, удар, и тяжесть… И бессилие. Такое же бессилие, как перед этим демоном, которого он смел поддразнивать... с которым посмел флиртовать... Демон нависал над ним, свет мерцал в его чëрных глазах. — Ты ударился головой. Это пройдëт. Се-эр провалился в этот взгляд, застыл, словно кролик перед лисой. Опасность казалась осязаемой, плотной, демон смотрел, не отрываясь. Но он не был кроликом, нет. Он закрыл глаза и обвил руками его шею, притягивая к себе и целуя. Сердце колотилось в горле. Е Байи не сопротивлялся. Застыл, сжал губы, не отвечая на поцелуй, но ничего не сказал, не оторвал Се-эра от себя. Просто обнимал в ответ, тëплый, надëжный. Се-эр отпрянул, напрягся, тяжело дыша и сверля лиса взглядом. Тепло его тела дурманило, в нем так и хотелось раствориться. Но почему он не отвечает? — Что такое? — голос подвел его, сорвался. — Разонравился? Почему-то лис смотрел в ответ печально. — Нет. Красивый, — он погладил Се-эра по щеке. — Но я тебе не нравлюсь, тебе просто страшно и хочется забыться. Так не пойдëт. Давай лучше я согрею тебе чаю или молока. Се-эр закрыл глаза. Эти слова что-то задели в нем, что-то очень глубокое, сердце вдруг болезненно защемило, но он не знал, в чем дело, не мог вспомнить. — Чаю или молока, — почти беззвучно повторил он. Что если он спит, и все это ему снится? Что если он умирает подо льдом? Что если назавтра он ничего не вспомнит? — Можешь просто лечь со мной? Пожалуйста. Лис помолчал, отвернулся. — Ладно, — наконец сказал он. — Тут мало места, так что... ну-ка подвинься. Одним движением он сдвинул Се-эра на самый край, лëг, раскинувшись. — Давай ко мне под бок, — сонно предложил он. — И свет выключи. Его сила поразила Се-эра. Он был нормальным, высоким мужчиной — а лис сдвинул его так легко, не прилагая никаких усилий... И улегся, вальяжный и сонный. Се-эр засчитал себе победу. — Погашу, если научишь меня своему волшебству, — с восторженным предвкушением сказал он. — М? Там такая чëрная штука, нажми на неë, — сонно пробурчал Е Байи. Се-эр внимательно осмотрел лампу. От нее шла какая-то черная гладкая веревка, а на ней была… черная штука. Иначе и не скажешь. Се-эр осторожно надавил на нее, что-то щелкнуло, и свет погас. Так это механизм, разочарованно подумал он. Что-то вроде артиллерийских орудий или потайных комнат. Свет, впрочем, был явно колдовской — слишком яркий и ровный. Интересный дом у хули-цзин… Глаза привыкли к темноте. Лис так и лежал, приглашающе раскинувшись, и Се-эр, предварительно незаметно развязав странный халат, придвинулся к нему под бок. Положил голову на грудь, а голую ногу закинул на бедро. Как назло, лис лëг спать одетым, но нижняя рубашка его задралась, и от прикосновения голой кожи к коже он вздрогнул явственно… однако остался неподвижен. — Удобно? — только и спросил он, натягивая одеяло повыше. — Очень, — пробормотал Се-эр и ни капли не слукавил. Их тела словно были созданы друг для друга, как две части одного целого. Се-эр положил ладонь на голый живот Е Байи и сунул ладонь еще глубже под рубашку. …Как будто они всегда так лежали. Тепло, ровно и гулко колотится лисье сердце… …но всë заканчивается. К утру лис сбросил его с себя, перевернулся на живот и раскинулся на всю кровать, тихо похрапывая. Наглое животное! *** За ночь дорогу расчистили. Е Байи узнал об этом, потому что выскочил из дома как ошпаренный, без куртки, и, нашвыряв в лицо снега, выглянул наконец за ворота. От деревни с горы сбегала ровная, широкая тропа, вилась по серпантину и исчезала вдали, за соснами. Перед воротами тоже было чисто, хотя туда муниципальные власти не добирались: маленький снегоуборочный тракторок лао Ма как раз сползал по склону вниз, в деревню. Е Байи помахал рукой, и дед, видно заметив его в зеркале заднего вида, не оборачиваясь, махнул в ответ. Лишь застыв на секунду, Е Байи почувствовал что замерзает в одной футболке, и позорно сбежал обратно в дом. Се всë так же спал: халат сполз с белых плеч, обнажая мускулистую спину и острые лопатки, одеяло скомкалось выше бедра, разметались волосы. Он вздохнул во сне, повернулся на спину, открылись ключицы и тëмные соски… «Хорошо, что дорогу расчистили, — подумал Е Байи, чувствуя, что эрекция, от которой он сбежал, возвращается снова. — Избавлюсь от тебя наконец, чëртова кукла». Ему бы пойти на кухню, приготовить завтрак и успокоиться, а он зачем-то сел на разворошëнную постель, осторожно, двумя пальцами взял прядь разметавшихся волос. Длинные. Если распустить узел на затылке и все косы — повиснут, пожалуй, ниже поясницы. Значит ли это… значит ли, что растил он их не один год, а с самого детства, как делали в старину? Как делали в старину… Неужели чудеса случаются? Ему вдруг показалось, что парень не спит — но тот все так же посапывал. Вдруг подняв руку, он медленно, как сомнамбула, погладил себя по животу и сладко вздохнул. Одеяло над его пахом слегка шевельнулось. Да ладно. Е Байи поспешно опустился на пол, стараясь не смотреть наверх, напомнив себе, что есть кое-что поважнее. Отогнул уголок одеяла там, где белела безволосая внезапно щиколотка… и чертыхнулся бесшумно. Ну конечно, мальчишка же лëг спать в носках. И стянуть их, не потревожив, не получится… Парень сунул руку под одеяло и, снова сладко вздохнув, погладил себя. Да что ж такое-то! Вроде уже не подросток… Е Байи чертыхнулся на этот раз в голос, чувствуя, как горят уши, и дëрнул носок к себе. Плевать, пусть лучше проснëтся, чем… это. В следующий миг ему едва не прилетело ногой по уху, чудом успел увернуться. Только что А-Се лежал — и вот уже стоит на коленях, изготовившись к атаке. Голый. Е Байи ухмыльнулся через силу и бросил ему носок. — На, надень хоть что-нибудь, красавчик. Что хочешь на завтрак? Носок А-Се поймал, но посмотрел на него с крайним изумлением. Потом перевел взгляд на Е Байи: — Что такое?.. Запахнуться он даже не подумал. Возбуждение немного спало, но кому от этого было легче? Он был похож на божество — тонкая талия, длинные ноги, красивый аккуратный член, налитый тëмной кровью… — Просто хотел тебя разбудить, а ты вскочил. Дорога свободна, сегодня отвезу тебя к лекарю. Не скажешь же ему, что хотел взглянуть на ступни, попытаться узнать тайну цингун. Без спроса совать нос в чужие техники было ещë стыднее, чем пялиться на него, пока он спит. А-Се нахмурился. Вдруг его тряхнуло от холода, и он наконец запахнул многострадальный халат. Умывались и брились они по-очереди, в полном молчании. А-Се снова хотел влезть в свои странные шмотки, но они оказались все еще влажными, и, сдавшись, он надел спортивные штаны и белый свитер Е Байи. Современная одежда странно контрастировала с его прической, и выглядел он скованным. В конце концов он взял халат и надел его поверх свитера. Неужели он никогда не носил обычных вещей?.. — Я могу приготовить еду, — сказал он. С утра он вообще был на удивление покладист и больше не пытался выудить у Е Байи признание в том, что тот хули-цзин. Пришел в себя? — Правда можешь? — Е Байи не удержался, поправил ему завернувшийся ворот свитера и отвернулся к турке, булькавшей на огне. — Ну попробуй! Чем порадуешь? Се с опаской заглянул в холодильник и довольно долго там торчал. В конце концов он достал замороженную тушку цыпленка, несколько банок с соусами, бобы. Спросил, где рис и посуда, подкинул дров в печь. Убедившись, что он вполне справляется, Е Байи вышел размяться. Он так и не смог забросить тренировки, хотя никому это было уже не нужно. Ощущение силы, стремительности, полета вошло в его кровь и плоть слишком давно, чтобы сейчас можно было его погасить. Воровато оглянувшись на окна, он даже попытался изобразить цингун, но быстро увяз в снегу. Да может ли вообще человек, обладающий весом, отталкиваться от снега, будто пушинка? Это противоречит законам физики! Когда он вернулся, стол был заставлен тарелками и мисками: тут и белый рассыпчатый рис, и тушеная курица, и бульон, и бобы в остром соусе… Домашняя еда. Для семейного завтрака. Е Байи сглотнул ком в горле, улыбнулся. — Так ты не только в метании ножей мастер! Сейчас проверим. Он выловил кусочек курицы, зачерпнул вместе с рисом добрую порцию бобов. А-Се стоял рядом, не отрывая от него глаз, будто готовый прислуживать. Следил за каждым его движением. Е Байи прожевал задумчиво, с видом ресторанного критика. Нежная курица так и тает во рту, бобы острые, но не слишком, скорее пряные… Вот только вкус всë равно непривычный. А-Се проигнорировал помидоры и кукурузу, которые сам Е Байи любил. Готовил в котлах печи, поэтому не всë протушилось-прожарилось одинаково. И специй в мясо добавил столько, будто старался перебить запах, хотя мороженая магазинная курица ничем странным пахнуть не могла. — Вкусно! — Е Байи улыбнулся ему. — А что, помидоры ты не любишь? — Что такое помидоры? — напряженно спросил тот. Вид у него был испуганно-расстроенный, словно он боялся, что не угодил. — Такие красные, сладкие, похожи на хурму… А, ты наверное подумал, что это фрукты! — как быстро он смирился с тем, что А-Се мог не знать о чëм-то обычном, современном. — Садись, ешь тоже. Всё правда очень вкусно, но на газу тебе удобнее было бы готовить. Как-нибудь научу тебя включать горелку… Он осёкся. «Как-нибудь»? Будто собрался жить с ним… — Прошу научить этого невежественного варвара, — А-Се сел к столу и, опустив глаза, положил себе еды, но есть не стал, как будто и вправду был расстроен. Е Байи стало его даже жалко. — Эй... всë правда очень вкусно, что ты надулся? — попытался он. — Правда? — А-Се склонил голову набок и посмотрел из-под ресниц с выражением настороженной надежды. «И с чего ему так важно одобрение, важно не напортачить?» — подумал Е Байи. И что это за обзывательство такое, «варвар»? — Всë ещë думаешь, что я тебе вру? Зачем мне? И... кто, по-твоему, такие — варвары, а? — Это грязные, тупые, неотесанные обитатели нищих окраин, ни на что не годные и необучаемые, — ответил А-Се как по-писаному, и сам нахмурился, словно пытаясь понять, откуда это взял. — Ого, — Е Байи даже отложил палочки. Это явно были не его слова. Кто-то говорил ему это. Кто-то называл его так. И этому кому-то Е Байи с удовольствием дал бы в морду. Он вздохнул и вернулся к еде, чтобы А-Се снова не подумал, будто ему не нравится. — Я слышал, что в старые времена ханьцы называли варварами всех, кто не из Хань. Значит, ты из малых народностей? — Значит, по-твоему, я похож на грязного варвара? — в глазах А-Се сверкнул гнев. Он отложил палочки — преувеличенно аккуратно. — А... нет! Ты же сам себя так назвал! — Е Байи нахмурился. Ему начало казаться, что тут началась какая-то игра, и он в ней проигрывает. — Если ты не хань, в этом нет ничего плохого. Я просто надеялся, что ты вспомнишь о своëм прошлом. А-Се посмотрел на него как на умалишенного, но только головой покачал. Е Байи понял, что и правда дал маху: мальчишка прибеднялся по всем правилам вежливости, а он ему в лоб… Но даже прибедняясь, люди так просто не называют себя варварами. Оскорбление и уничижение тоже должно иметь смысл. — Кто тебя научил готовить? — спросил он, чтобы сменить тему. — Не знаю, — терпеливо ответил тот, но было видно, что он закипает. — Не помню, почтенный Е. Раз дорогу расчистили, завтра утром нужно сходить на рынок. Если бы у меня было больше разных овощей и приправ, вышло бы вкуснее. Или вы ещё что-то хотите мне высказать? — Хорошо, давай съездим и выберем что-нибудь вместе, — Е Байи представил, как они вместе выбирают овощи в супермаркете, будто парочка, и ему сделалось странно тоскливо. — Может, найдëм то, что ты ещë не пробовал. Любишь сладости? — Нет! Он вдруг смутился — румянец проступил на щеках, глаза забегали. Врет же! Е Байи рассмеялся. — Правда? А я люблю! Накуплю себе шоколада и с тобой не поделюсь. — Я не знаю, что такое шоколад, и мне все равно, — с наигранной скукой сказал этот засранец и отвернулся. Нет, пожалуй, все это окончательно приобретало черты какой-то дорамы. Стареющий неудачник селится в горах и однажды находит под лавиной красавца, потерявшего память. В череде курьезных происшествий между ними мало-помалу зарождается… Какая чушь. Е Байи криво ухмыльнулся. К врачу его, да и дело с концом. Сдать в больницу, пусть социальные службы родственников ищут. Кто-то ведь должен был заявить о пропаже? — Ладно, на месте разберëмся, — он хлопнул по коленям и встал. — Одевайся, поехали к лекарю. Можешь взять мою куртку. Тот попытался надеть куртку на халат, но ожидаемо проиграл. Закатил глаза и спросил раздраженно: — Почему лисья одежда такая узкая? Я будто в исподнем... Как я могу в таком виде показаться людям? Е Байи, с интересом наблюдавший, получится у него или нет, усмехнулся. — Чего это она узкая? Это ты узкой не видел. И халат придëтся снять, он для дома. Неужто ты боишься, что кто-то твою тощую жопку увидит? Я думал, тебе нравится красоваться. Гнев промелькнул по красивому лицу мальчишки… и вдруг — улыбка, внезапная, как удар ножа. — Почтенный господин думает, что всё знает об этом недостойном. Ну ладно, с тощей, пожалуй, погорячился, но… Почему-то Е Байи подумал, что будь А-Се обычным парнем из столицы, давно работал бы моделью, носил дизайнерские шмотки, демонстрировал бы всем, какой он сексуальный. Даже не посмотрел бы в сторону лесника из глубинки. Ну и правильно. — Я просто хотел сказать, что ты красивый, — буркнул он, бросив А-Се свою красную куртку для походов в горы. — И тебе пошла бы узкая одежда. Тот вдруг улыбнулся иначе: волнующе и нежно, по-настоящему. Глаза заискрились, щёки порозовели, и у Е Байи дрогнуло сердце. Интересно, есть ли у него кто-то? Кто-то ждет его и ищет?.. — Пойдем, — сказал он, отводя взгляд. — Ехать пора.