Тысяча лет пути

Во сне он снова сражался, и чувствовал себя свободным, лёгким: летел в цингун над снежной равниной, сверкающей в солнечных лучах, дышал морозным ветром… …и А-Се был рядом: вихрь тёмных одежд и чёрных кос, всё пытавшийся достать его блестящим на солнце ножом, но не всерьёз, играя, пуская зайчики. Да, они в тысячный раз играли вместе как обычно, сражались друг с другом, зная, каким будет итог. Победа не важна была, важен был их танец в ярком, синем небе. …и прямо среди бескрайних снегов они любили друг друга так же счастливо, как сражались. Медвежья шкура, тяжёлая, лохматая, рыжая в солнечных лучах, снежинки блестят в густом ворсе, в чёрных волосах А-Се, разметавшихся по снегу. Смеясь, А-Се кутается в жёсткий мех, плечи его белые, как яшма, щёки розовые, как слива мэй. Он задевает снег босой ступнёй, и вскрикивает, довольный, тянет Е Байи к себе, в пахучее тепло, крепко обхватывает руками и ногами, не желая отпускать… …но нужно идти, нужно догнать Сюаня, чтобы он снова не… чтобы он снова не… Е Байи проснулся в поту, съёжившись на полу в коконе из спальника. Какого чёрта, он же засыпал рядом с А-Се, уютно обвившимся вокруг него, как ютяо! Значит, опять ходил во сне. Хорошо, что не открыл дверь, как бывало — иначе они тут оба околели бы от холода. Он сел, пытаясь вспомнить ускользающий сон. Что-то про А-Се, что-то про Сюаня… Встал, чтобы догнать Сюаня, значит. Чанцин говорил, что после похорон он постоянно так делал: вставал во сне, открывал дверь настежь и снова падал на кровать. «Тебе снится, что он вернулся?» Он прошлёпал босыми ногами на кухню, умылся ледяной водой. Это всё из-за того разговора с Цзин Бэйюанем. Пока Да У мучал беднягу А-Се, они пили чай в изысканном кабинете с дизайнерскими угловатыми вазами и пятнистыми абстрактными картинами. Е Байи думал, что Цзин Бэйюань сейчас начнёт спрашивать про странного парня, но вместо этого тот ответил на заданный много лет назад вопрос. — Мы выяснили, чем занимался ваш ученик. Е Байи стиснул фарфоровую чашку в ладонях, прямо взглянул в глаза судьбе, принявшей вид стильного, утончённого хлыща в серо-голубом костюме. — И? — Незаконная торговля антиквариатом. Конкретно — старинными книгами и свитками. — Цзин Бэйюань отпил чаю. — Вы не удивлены. Е Байи автоматически последовал его примеру. Крепкий белый чай пах жасмином: сладость и горечь одновременно. — Сбегая, он украл нашу… мою фамильную драгоценность: «Свиток шести гармоний». Я так и подумал, что он загнал кому-то этот бамбуковый веник. — И не пытались отследить, кому он продал такую реликвию? Я могу… Е Байи отмахнулся. — Не надо. Я всё равно завещал свиток ему. Просто Сюань всегда был нетерпеливым, забрал наследство раньше, чем я помер. Как ты это всё узнал? Цзин Бэйюань улыбнулся, налил ему ещё чаю. — У меня свои связи, господин Е. Я вышел на его подельника. К сожалению, этот человек был при смерти, встретиться с ним у вас уже не получится. Других имён он тоже не назвал. Из того, что я услышал, складывается следующая картина: ваш ученик связался с грабителями и чёрными копателями. Половина свитков и книг, которые продавали его люди, не значится ни в одном реестре, половина украдена из частных коллекций. По большей части трактаты о боевых искусствах и медицине. Е Байи откинулся в кресле, поборол желание закрыть глаза, зажмуриться. Сюаню всегда была интересна старина. Хотел быть, как древние мастера… но денег, видно, хотел сильнее. — Ты думаешь, его убили за старые бумажки? — Более чем вероятно. Если мы узнаем имена остальных членов банды, и ДНК, найденная под его ногтями, совпадëт… — Хватит, Бэйюань. Копаться в этом слишком опасно. — Только не ещё одна смерть на его совести. У Си не простит. — Я тебе благодарен, но не имею права просить тебя рисковать. Цзин Бэйюань вновь улыбнулся, но глаза остались холодны. — Ради меня вы совершили невозможное, господин Е: помогли нам с У Си скрыться, когда семья Хэлянь преследовала нас. Мы были готовы выпить яд, только бы не возвращаться в Гонконг. Меня они просто убили бы, но такой блестящий хирург, как У Си, был им нужен. Мы не видели другого выхода кроме сентиментального двойного самоубийства на скале, и тут появились вы. Вы понимаете вес моего долга? Е Байи поморщился, отвернулся. Он всегда подозревал, что парочка городских парней решила спрятаться в горах не просто так. Сколько раз ему приходилось снимать с деревьев трупы разорившихся бизнесменов и одиноких подростков… — Ты дурак, и У Си твой тоже. Я сделал то, что сделал бы нормальный человек, а вы меня в святые записываете. Мы что, во времена Сун или Тан, чтобы жизнью платить за жизнь? Бред! Снова улыбка. — Я человек из цзянху, господин Е. Старую собаку не выучить новым фокусам. — Ты моложе меня, оболтус, — буркнул Е Байи, но не стал спорить. Он знал, что Цзин Бэйюань говорит не о цзянху из исторических романов, а о той же липкой, чёрной бездне, что поглотила их с Чанцином школу, поглотила Сюаня. Мир триад, из которого двум душам удалось вырваться, предав своих. Пусть благодаря хитрости этих двоих большая часть семьи Хэлянь мотает срок, а главный босс в коме, люди из цзянху не прощают. Однажды всё это шикарное здание в горах, оммаж к работам Сааринена и Ле Корбюзье, вспыхнет, как факел, облитое бензином, и хорошо, если в нём уже никого не будет. Так же, как вспыхнул старый спортзал заброшенной средней школы, который двое честолюбивых идиотов снимали, мечтая вырастить новое поколение бойцов… «И что, ты нас бросишь после этого?!» Никто не пострадал в том пожаре. Но душу Сюаня выжгло дотла. «А что мне, сидеть с вами на пепелище, а?! Мне надоело быть младшим неудачником в семейке неудачников! Я найду свой путь, лучше, чем у тебя, старик! Меня братья будут слушать!» Яростный взгляд, глаза как у рыси. Как же бесило… «Да ты хоть понимаешь, что будет с твоим отцом?!» «Ты всегда думаешь только о моём отце! Никогда — обо мне! Думаешь, я не знаю?! Ты всё делаешь ради него, а на меня тебе наплевать!» Поджигателей не нашли. На камерах засветились какие-то люди в капюшонах и карнавальных масках. Полицейские разводили руками: по лицам не узнать. Но Е Байи не нужны были лица. Он знал шаги, манеру двигаться, телосложение — сколько раз вместе с Чанцином ставил удар этим сосункам… «Соревнованиями ни черта не заработаешь, а Долина предлагает деньги, тренер. Что такого, если мы пару раз приедем с ними на стрелку, просто постоять…» Е Байи спорил с ними, Чанцин ругался, пригрозил рассказать полиции… Никто не думал, что Долина Призраков такие угрозы воспринимает серьёзно. И не отпускает даже тех, кто пришёл «просто постоять». — У Си, наверное, уже закончил, — он поднялся, хлопнул Бэйюаня по плечу и вышел. Собраться. Не думать об этом. Он так старался не думать, забыться, что поцеловал А-Се в купальне, прекрасно зная, что этим не ограничится. И что теперь делать? — Е Байи... — позвал А-Се из комнаты. Голос у него был хрипловатый, о сна, но в нём звенело напряжение. Проснулся, значит. Он сидел на разворошенной постели — голый, лохматый. На щеке отпечаталась складка, глаза настороженно блестели в полумраке. — Что такое?.. Я мешал тебе спать? — он был похож на какое-то пугливое животное, позволившее потрогать свой мягкий живот, но в мгновение ока готовое укусить и сбежать. Вчера они пробовали разные сладости, половину которых Е Байи сам видел впервые, и смотрели сериалы. А-Се уяснил, что волшебное зеркало показывает не реальные дворцовые тайны, а всего лишь актёров, и интерес его к дорамам стал не таким хищным. Ещё он узнал, что такое фен, но отнёсся к нему подозрительно: долго не мог расслабиться, пока Е Байи сушил его длинные волосы и заплетал их в одну косу. А потом они оба долго не могли уснуть, лежали в обнимку, трогая друг друга… Просто трогая, невинно, ласково. Изучая кончиками пальцев линию губ, изгиб плеча, мягкость и твёрдость… Снова и снова целовались, но осторожно, нежно. А-Се как будто к такому не привык, сходу пытался засунуть язык в рот, но постепенно расслабился и тихо, незаметно соскользнул в сон. А вот теперь снова напрягся, насторожился. Е Байи улыбнулся ему. Время начинать новый день. — Не обращай внимания, я хожу во сне иногда. — Вернись, — неожиданно повелительно сказал тот. Легкая капризность в его тоне, в маленькой складочке между бровей вдруг поразила Е Байи: сердце заныло, так это было очаровательно. — Что это за растрëпанный цыплёнок там пищит, а? — спросил он, подходя. Широкая ухмылка сама вылезла на лицо, не удержать. — Ищешь свою маму-курицу? — Отца-петушка, — парировал засранец с зеркальной ухмылкой. И протянул к нему обе руки. Одеяло сползло к нему на колени, открывая грудь и живот с тонкой темной дорожкой волос, уходящих от пупка вниз. Е Байи так захотелось лизнуть эту дорожку, что дыхание перехватило. — Ах ты засранец! — вместо этого он повалил «цыплёнка» на кровать, щекоча. Несчастная раскладушка жалобно заскрипела. Пожалуй, к лету придëтся купить новую… или даже раньше. А-Се обнял его, обхватил руками и ногами, сунулся к шее и куснул, да так и замер, не разжимая зубы — точь-в-точь куница, вцепившаяся в слишком крупную жертву. — Эй, ты что? — Е Байи едва не врезал ему автоматически. — Больно же! Тот отстранился, и боль сменилась легким, мокрым прикосновением языка к саднящей коже. Вот звереныш, даже не думал извиняться, лежал, довольный, будто так и надо. Поставил метку, видите ли!. — Что, так проголодался? Давай нажарю тебе ютяо на завтрак, — Е Байи поëрзал и кое-как перевернулся, чтобы он оказался сверху. — Лучше, чем пить мою кровь. — Хм, и правда, мне надо беречь тебя, старый лис, ты пригодишься мне в постели, — А-Се устроился наполовину на нем. Бедром Е Байи почувствовал его полувставший член. — Я сам нажарю нам ютяо. Позже... Он положил ладонь на живот Е Байи. Его собственный член вскочил тут же, натягивая трусы как палатку, мысли расплывались, будто карамель на солнце. Что за привычка у этого парня — спать голым? — Мы вроде бы выясняли вчера, что кому нравится. Оба любим сосать… что ещё? А-Се провел пальцем по натянувшейся ткани, дразнясь, легонько щёлкнул, ухмыльнулся, почувствовав дрожь. — Мне нравится, когда меня… трахают, — признался он. Щеки порозовели, глаза заблестели от удовольствия. Если подумать, он до этого говорил высокопарно, не ругнулся ни разу. Чудной такой… — Просто «трахают»? — Е Байи легонько ущипнул его за щёку. — Или прямо… сношают? Ебут? Блестящие глаза А-Се сузились, кончик языка по-змеиному лизнул пухлую нижнюю губу. — Я хочу, чтобы кто-нибудь... кто-нибудь поставил меня на колени и отодрал, жестко, как кобель сучку. Чтобы держал за волосы, пока его мужское е… пока насаживает меня на свой хер. Да… пожалуй, вот что мне нравится. Е Байи сглотнул, представив. Вот чего он добивался, спрашивается? — Ага, — выдавил он. — Это ты помнишь… Я в общем… я тоже такое иногда… А-Се вдруг замер, глядя куда-то за окно. Сказал отстраненно: — Да. Я это помню.. Всё, что мы делали вчера, уже было, и не с тобой.. Но с кем тогда? Кто он? Ищет ли он меня? Как я оказался от него вдали? Е Байи мысленно выругался, сел. — Скучаешь по нему? — тихо спросил он. «Так же, как я по Чанцину…» Только у них с Чанцином никогда ничего не было. А-Се досталась взаимность. Или кто-то всё же удерживал его? От одной мысли становилось тошно. — Нет... Да. Не знаю, — тот потер лицо и поморщился, уже не игривый мальчишка, а усталый мужчина. — Лекарь У сказал, что я просто не хочу вспоминать. Может быть, это правда. Чëртов Да У, что ещё он ему наговорил? — Если ты боишься, что изменяешь, прекратим, — Е Байи понадеялся, что прозвучало не слишком тоскливо. Он уже представил, как везëт А-Се в спа-отель, как кормит его клубникой с рук в джакузи, потом… Он подавил вздох. Никакого потом. — Изменяю?.. Нет, не думаю, что дело в этом, — Се тоже сел рядом, свесив ноги с кровати. — Я не принадлежу твоему миру, Е Байи. Разве это не странно? Ты сказал, я будто из прошлого. Так бывает? Чтобы кто-то прибыл из прошлого? Ты знаешь, как вернуться назад? — Не знаю, я слышал только сказки об этом. Прости, фасолинка, на самом деле я не знаю, откуда ты и куда тебя возвращать. Но пока мы не выяснили… может, здесь тоже неплохо, а? Не именно здесь, а в моëм мире, — Е Байи взял расчëску со стола, принялся расплетать остатки его косы. — Я покажу тебе всë, что тут в округе, может увидишь что-то знакомое. Если захочешь, можешь отправиться путешествовать, искать себя. — Да, — невпопад ответил А-Се. — Может быть, сказки не врут. Может быть, я с берегов этого Персикового источника, как ты сказал. Ты покажешь мне свой мир? Что-то дрогнуло в груди Е Байи. Будто они сейчас давали друг другу какое-то важное обещание. — Покажу. Обещаю, — он сглотнул. — Но пока мне нельзя отлучаться надолго, вдруг вызовут. Скоро… скоро, на новый год, покажу тебе красивые места. Или тебе скучно со мной в горах? Тогда выберемся хотя бы в деревню, там одни старички, но приветливые. А-Се улыбнулся. — Не скучно. И все же жаль, что ты не лис. Я потрогал бы твои хвосты... Ты уверен, что не оборотень? — он закинул назад руку и ощупал задницу Е Байи, будто всерьёз хотел нашарить хвост. — Точно? — У меня один хвост, тот, что спереди, — Е Байи усмехнулся, хотя сердце всë ещë колотилось. — Покажу, если покажешь свои ступни. У него в голове это звучало лучше. А-Се взглянул на него с недоумением: — Зачем? — он поднял ступню и оглядел ее. — Тебя привлекают ноги? — Нет, дуралей, мне хочется понять, как работает твой цингун! Как ты концентрируешь ци, чтоб так прыгать! — Е Байи встал на колени, дëрнул его к себе за щиколотку. — Или это секрет школы? — Нет, — Се-эр покачал головой. Ногу он отнимать не стал, позволяя Е Байи внимательно ее рассмотреть. Ступня как ступня, узкая, с аккуратными пальцами, с пробивающимися на подъеме волосками. Вряд ли парень стал бы бриться просто для себя. Но зачем тогда? Ради неизвестного любовника? — Возможно, твоя ци просто недостаточно сильна, — сказал засранец, лениво поглаживая его шею другой ногой. — Пошëл ты… — пробормотал Е Байи, рассматривая розовые пятки, пальцы. Ничего особенного, разве что явно ухаживал за кожей. — Я не то чтобы хочу научиться… Нет, я думал, что кунг-фу мне больше не интересно… но этот приëм я должен знать. Не прощу себе, если не узнаю! Один раз боец, всегда боец. Что бы сказал Чанцин… Отгоняя мысли о Чанцине, он пощекотал ступню, прикусил игриво мизинец. А-Се с коротким детским вскриком отдернул ногу. — Всë, всë, больше не буду. — Е Байи рассмеялся, поцеловал его щиколотку. — Обещаю не щекотать больше, если научишь цингун. — Хорошо, — он кивнул, без особого интереса, словно Е Байи попросил научить его варить суп или подметить полы. — Твоя очередь. Е Байи и не думал, что он всерьëз, но трусы спустил. Возбуждение к этому времени улеглось, да и стоять голым на сквозняке было как-то холодно и глупо. Но А-Се над ним не смеялся. Смотрел будто какой-нибудь князь, оценивающий новые владения. . Вдруг он подался вперёд, обжёг поцелуем бедро. В ответ на это простое прикосновение губ член дернулся, и засранец ухмыльнулся, довольный собой. — Думаю, — сказал он, и Е Байи не сразу понял, что он продолжает предыдущий разговор, — еще мне нравится просто держать чье-то хозяйство во рту. Но твой член такой большой, даже мягким он не уместится… Е Байи снова почувствовал себя идиотом, который двух слов связать не может. — Тогда… в зад, как ты хотел, тоже не получится. Размер… скорее проклятье, чем плюс, знаешь. Многие боятся, так что если ты тоже… Ничего страшного. — Я не боюсь удовольствия, — фыркнул А-Се. — Хочу весь твой янский корень целиком в себя. Он снова наклонился для поцелуя, но теперь горячие губы коснулись живота, мягко и целомудренно. — Ты замерз. Пойдем поедим. Е Байи молча натянул трусы обратно и усилием воли велел члену лежать смирно. И кто тут ещë лиса! *** А-Се свои обещания выполнил, и про ютяо, и про цингун. Е Байи давно ни с кем не сходился в бою, но стоило принять стойку, присогнуть ноги в коленях, направляя ци в ребро ладони, в икры, как где-то внутри словно открылся клапан, наполняющий силой. Первые две атаки он отбил легко, и А-Се разошелся: в третий раз Е Байи перехватил его руку у самой яремной вены, раскрутил мальчишку, как в танце, и пнул в обтянутый джинсами зад, посылая в сугроб. А-Се немедленно выбрался, гневно сверкая глазами: на пушистом, большом ему свитере налип снег, щëки разрумянились. — Тебе за сто лет ко мне не приблизиться! — крикнул Е Байи, забывшись, как кричал когда-то Сюаню. А-Се поджал губы, его пальцы дрогнули, будто стискивая невидимый нож. У него был странный стиль, не похожий ни на одну из классических школ: каждый серьезный прием, достигни он цели, убил бы противника сразу. Нет, это уже не спорт… — Я тебя заставлю полетать! — Е Байи бросился на него, жалея, что в руках нет тренировочного меча. Впрочем, привычная мощная связка «колени-корпус» тоже должна была сработать! А-Се усмехнулся и вдруг взлетел в воздух, причем оттолкнулся не вперед, а назад. Широко раскинув руки, он спланировал над сугробами, высекая носком сапога белую пыль, и приземлился на крышу ворот. Посыпался вниз снег. Е Байи открыл рот от удивления. Он и забыл, что это настолько прекрасное волшебство. Как тело может стать лёгким, будто лист на ветру? — А ну иди сюда, волшебный мальчик, и научи своего предка! — потребовал он. — Как ты это сделал?! А-Се вернулся, такой же невесомый, посмотрел снисходительно. — И ты мастер боевых искусств? Не знающий цингуна? Е Байи нахмурился. — Я уже давно не мастер, — буркнул он. — Давно завязал. Ну, что мне делать? А-Се встал перед ним, грациозно отвëл ногу назад, опираясь на носок. — Ты не веришь в то, что это возможно, я вижу по глазам, — сказал он так надменно, что Е Байи едва не врезал ему снова. — Ты не чувствуешь себя лëгким. Е Байи закатил глаза. Это ещё что? — Я могу прыгать, не веришь? — он подпрыгнул, прошëлся на руках, сделал колесо. А-Се снисходительно кивнул. — Ты можешь. Но ты… не лëгкий. Ты сдерживаешь свою ци, не хочешь, чтобы она наполняла меридианы свободно, как ветер наполняет парус. Поэтому ты не можешь впустить внешнюю ци воздуха и опираться на неë. Что за бред? Опираться на ци воздуха? Как это вообще возможно? Он вдруг вспомнил свой сон. Во сне цингун давался ему так легко, будто… будто он летел, как в далëком детстве. И был счастлив. Ничто не тянуло его к земле. «Меня будто тянет к земле, лао Е… поэтому и хожу с трудом. Не делай такое лицо, мы же оба знаем, чем всë кончится. Зачем притворяться…» Он сглотнул. — Всë. Я понял. Мне это недоступно. Не получится. — Почему? — А-Се слегка склонил голову к плечу. — Как ты стал мастером, если так просто сдаешься? Е Байи отвернулся. — Тогда я был лëгким, как ты сказал, и думал, что могу всë, стоит только поднапрячься. Теперь я другой. Легкая рука легла на плечо. — И все же попробуй, — серьезно сказал А-Се. Е Байи тяжело вздохнул. Ладно, сам напросился. — Хорошо. Командуй. Тот вновь отвëл ногу назад, всем весом опираясь на носок, покачался, проверяя устойчивость. Е Байи повторил его движение. Пока понятно, ничего сложного. — Теперь раскинь руки, собери ци между лопаток, — А-Се подошëл, погладил его по спине, и напряжение немного улеглось. Ци между лопаток… тоже ничего особенного. Е Байи скинул куртку, расслабился, раскинув руки. — А теперь? Сконцентрировать в икрах? В ступнях? Напрячь икры? А-Се хлопнул его по заднице. — Не перебивай учителя. Напряги бëдра и поясницу, как будто собираешься… заниматься любовью. Не трахаться, а именно заниматься любовью. Понимаешь? Е Байи сдавленно фыркнул. Давненько это было! Он и забыл, каково это — заниматься любовью долго, нежно… Но вот А-Се взял его за бëдра, потянул на себя, прижимаясь. — Что, обязательно надо летать со стояком? — проворчал Е Байи и получил в ответ соблазнительную улыбку. — Ты чувствуешь спиной движение воздуха? — промурлыкал, не отпуская его, притираясь ближе. — Воздух такой упругий… Е Байи постарался сосредоточиться на воздухе, а не на тëплых бëдрах. Упругость, упругость воздуха, когда ветер бьëт в спину, будто сейчас унесëт. Ветер над морем, и загорелый, голый Чанцин, выходящий из волн, откидывающий со лба мокрые волосы. «Лао Е, иди ко мне! Вода просто потрясающая!» Е Байи сглотнул и упал в сугроб спиной вперëд. — Что-то тянет тебя к земле, — А-Се покачал головой. — В тебе есть тяжесть. Чтобы практиковать цингун, нужно все отпустить. Нужно перестать быть человеком, зацикленным на себе, и слиться с природой. Вместо того, чтобы подать руку, он отвернулся и снова взлетел, оттолкнулся от ворот, затем от нависающей над дорогой скалы и скрылся с глаз, словно и не было. Осталось серое небо, затянутое облаками, и белые горы. Е Байи не шевельнулся, глядя в белую муть. Перестать быть человеком и слиться с природой… Разве он уже не перестал? Разве не решил постепенно превращаться в лëд и камень на этой горе? Он встал, попробовал взлететь снова. И снова. Всë отпустить? Что отпустить? Забыть о любимых, ради которых жил? Что за бред… И снова. И снова. Нет. А-Се вернулся спустя два часа, раскрасневшийся и замерзший. Коса, которую Е Байи заплел ему утром, снова растрепалась, словно все это время А-Се сражался с невидимыми противниками. Возможно, в каком-то смысле так оно и было. Ходить по дороге ему явно было скучно, он снова перемещался огромными скачками. Приземлившись рядом с Е Байи, он безо всякого стыда буквально влетел ему в объятия. Е Байи сделал вид, что не удержался на ногах, и, довольный, повалился с ним в снег, поцеловал холодные губы, раскрасневшиеся щëки. — Не замëрз? — спросил он, пытаясь нашарить в снегу куртку. — Замерз, — тот легко поднялся и протянул руку. — Ты хочешь есть? Я приготовлю обед. — Давай вместе, — Е Байи взял его за руку, но вместо того чтобы встать, притянул к себе снова. — Давай вместе готовить, спать и тренироваться. Посмотрим, что из этого выйдет. А-Се потерся ледяным носом о его щеку и странно сдавленно вздохнул. — Ты этого хочешь? — спросил он с легким сомнением. — Тебе не понравилось, как я готовлю? Е Байи нахмурился. Да что с ним такое? Почему он не верит, что кто-то может его хотеть, хотеть всего. Неужели тот человек, которого он вспомнил, использовал его только для секса? Этот идиот что, слепой был, не видел, какой милый, сосредоточенный вид у А-Се, когда он готовит? Как он расцветает, когда кто-то хвалит его еду? Какой он опасный и сексуальный, когда тренируется? Как хорошо, уютно он обнимается, как зло, но весело издевается над персонажами сериалов, пока шуршит конфетами… — Да что ты прицепился к готовке! Я просто… — Е Байи вздохнул. — Может, мне тут тоже бывает скучно и одиноко, на горе. Понятно? — Почему ты вообще живешь тут один? Если ты не лис и не монах-отшельник. Разве люди не должны жить с людьми? — А-Се поднялся и потянул его за собой. Резонно, а то примерзнут к снегу. Да и живот уже крутит, и правда есть захотелось… — Я никому не нужен в городе, а тут забочусь о горах, о путешественниках, делаю хорошее дело, — он отряхнул А-Се от снега. — Весной сюда придут другие лесники, у нас будет отряд. Иногда это даже весело. — У тебя нет семьи? — А-Се подобрал со снега куртку и взял его за руку, повел к дому. Как ребëнка. Но почему-то Е Байи это понравилось. Он сжал тëплые пальцы, погладил запястье. — У меня была семья. Все умерли. А-Се обернулся и так, прямо на пороге, поцеловал его — мягко, в щеку. Он ничего не сказал, просто посмотрел этими своими темными глазищами — и толкнул дверь. Пожалел? Сделал вид, что пожалел? Е Байи думал, что после похорон Сюаня, после похорон Чанцина ему наплевать на чужую жалость, чужое сочувствие, которые всë равно ничего не изменят. Но тут глазам вдруг стало жарко от этого маленького, тëплого поцелуя. Он схватил А-Се в охапку, прямо на пороге, и принялся целовать куда попадëт. Сердце колотилось, словно у мальчишки. Как показать этой странной, пробившейся из-под снега фасолинке, что… что… А-Се засмеялся, тихо и неожиданно музыкально, и обхватил Е Байи за талию, позволяя себя целовать. Потом, когда пыл слегка поугас, он рвано вздохнул и уткнулся холодным носом, Е Байи в шею. Но не успокоился — маленькие бесстыдные руки тут же полезли под свитер и пробежались по спине. — Всë, идëм есть! — Е Байи легонько втолкнул его внутрь. — Когда я голодный, ничего не могу! Он готов был ждать, пока найдутся правильные слова. Кто может им помешать, в конце-то концов?