Тысяча лет пути

— Цзин-лан... Се-эр застыл в тенях, но женщина не умолкала. — Цзин-лан, — снова тихонько позвала она, сев на кровати и вглядываясь во тьму. Бесполезно было прятаться. Се-эр бесшумно шагнул в полосу лунного света. Ему сказали, что женщина будет одна в комнате. Так и вышло. Сун Хуайжэнь никогда не подводил ифу, хоть и неприятно было это признавать. Он разбирался в делах цзянху лучше всех братьев: разрабатывал планы операций, умел обращаться со всеми новейшими изобретениями, выяснял комбинации кодовых замков, загодя выламывал пруты в оградах, снимал комнаты в гостиницах на чужое имя, обустраивал место для стрелка в заброшенных домах. Се-эру обычно оставалось лишь приехать на место и выполнить работу. Нанести решающий удар. — Я не Цзин-лан, — зачем-то сказал он, сразу усложнив себе дело. С целями не разговаривают без необходимости, им не смотрят в глаза. Глаза у этой женщины были большие и влажные. Тёмные. Полные боли. — Конечно, нет, — отозвалась она с горькой улыбкой. — Он никогда не пришёл бы сам. Но и чужого человека не прислал бы. Значит, ты его доверенное лицо. Се-эр прищурился. Ифу уверял, что эта женщина в припадке безумия отравила всю свою семью, что последние десять лет она пролежала как мертвая в лечебнице. Да, она выглядела как скелет, обтянутый кожей, и едва двигалась, но тихая речь её была осознанна, седые волосы, казавшиеся совсем белыми в лунном свете, аккуратно причёсаны, поза полна достоинства. Что ж, если разум к ней вернулся, все еще хуже. Ифу рассказывал ее историю: Ло Фумэн, дева, не пожелавшая смириться с отказом, из ревности пытавшаяся погубить Персиковый источник. «Бедняжка сошла с ума от любви ко мне, нужно прекратить ее страдания», — вздыхал он, отдавая папку со сведениями: этаж, палата, смены лекарей… Се-эр надеялся, что она будет спать, и всё пройдёт легко, тихо, но теперь дело стало опаснее. Закричи она, ему не уйти тем же путём, что пришёл. Он присел на кровать, улыбнулся. Женщина не отодвинулась. — Ты очень молод, — заметила она. — Наверное, ты из тех уйгурских детей, за которых он так переживал. Или ребёнок корейских беженцев, сирота без имени и адреса. Как жаль... Улыбка прилипла к лицу. Что она пытается сделать? Вывести его из равновесия? — Если вы поднимете шум, госпожа, я исчезну. Но я приду снова. Если попытаетесь кому-нибудь рассказать обо мне, вам не поверят, ведь вы считаетесь безумной, — нежно ответил он. Женщина кивнула. — Я знаю, что мне не выжить. Было бы безопаснее оставаться в коме... но человеческий дух силен, даже на пороге смерти нам хочется жить, и жить счастливо, — она взглянула в окно. — Желание умереть дало мне силы прожить последние дни, как человеку. Как ты меня убьёшь? Введешь мне яд в вену, как Жун Сюаню? Да, ифу был прав. Она знала слишком много. — Жун Сюаню? — Твоей первой жертве. Я была там в тот вечер и видела тебя, — она улыбнулась. — Я подумала... что ты слишком молод для ночного клуба. Держался скованно, не танцевал, и всё время смотрел только на одного человека. Хотя... многие там смотрели на Жун Сюаня. Он привлекал взгляды, где бы ни появился. Высокие скулы, взлохмаченные густые волосы, улыбка — как вспышка молнии. Взглянул глаза в глаза через весь зал, подмигнул и отвернулся вновь... — Он угрожал Персиковому источнику, — зачем-то сказал Се-эр. Как будто ему нужно было оправдываться за свой поступок! — Как и вы. — В те годы еще не было никакого Персикового источника. Цзин лишь мечтал об этом. О своей секте... — она ядовито усмехнулась. — О, прости, о своем поместье, где жизнь текла бы как во времена Весен и Осеней, люди освободились бы от грехов современной цивилизации, воспитывая детей в традициях, завещанных предками. — Вы смеётесь над его мечтами? — с вызовом спросил Се-эр. Эта женщина начала его утомлять. — Нет, мальчик, это совсем не смешно. Людей, оторванных от цивилизации в горах, можно заставить делать что угодно. Можно открыть тайную нарколабораторию. Можно выманивать деньги у членов секты. Можно из детей выращивать наёмных убийц и продавать их услуги. Ни у кого нет таких наемных убийц… Вас ведь учили по древним свиткам с давно забытыми техниками боя, так? Волшебные летающие дети из страны Нетинебудет… Се-эр сжал кулаки. Бред! Наглая ложь! Ифу никому не продавал его и ни у кого не выманивал деньги! Люди добровольно отдавали ему свои богатства, приходя в поместье. И да, некоторые из них делали лекарства, но все трудились на благо общины добровольно! — Мы не наемные убийцы, — гордо ответил он. — Мы — защитники Персикового источника. Слишком многие хотят навредить ифу, потому что цзянху — отвратительное, порочное место! — «Цзянху»? Так вы называете мир за пределами своей секты? — женщина покачала головой. — Бедные дети... Скажи, ты никогда не задумывался о том, откуда твой ифу берет деньги? Семья Ли Яо оказалась не так богата, как он ожидал, вот он и не мог отпустить Жун Сюаня. Вот поэтому он и продает своих детей. — При чем здесь Жун Сюань?! Эта ведьма... она пыталась заговорить ему зубы! Ифу не стал бы... из-за какого-то презренного серебра он не стал бы посылать своего Се-эра на постоялый двор, чтобы незнакомые мужчины делали все, что хотели... Он просил потерпеть, ради общины! Он разрешал убивать потом этих людей каким угодно способом! Главное условие было: не попадаться, а попавшись — раскусить пилюлю с ядом! Если бы не безопасность Персикового источника, ифу не стал бы... — Двадцать лет назад они с Жун Сюанем познакомились на аукционе. Совсем мальчишка, а распознал выставленный свиток как подделку. Это была судьба… Мы с Цзином катались на лыжах и нашли пещеру… подземный дворец, полный свитков и артефактов. Цзину нужен был оценщик…. А Жун Сюань увлекался историей боевых искусств, он мог на глаз определить, кем и когда сделан меч, отделить книги, интересующие коллекционеров, от мусора. Он был отличным бойцом, и вместе с соучениками похищал из частных коллекций реликвии для мафии. Цзин хотел денег. Он был простым... как ты назвал бы это... чиновником в подчинении у семьи Ли, но мечтал сам стать господином. Семья Ли... семья иму. — Не впутывай в это иму! — прошипел Се-эр. — Ифу любил ее, ты, ревнивая стерва! И ему было одиноко после ее смерти, только самый лучший, самый преданный сын мог развеять его печаль! Ведьма даже бровью не повела. — Когда он понял, что мой отец не даст ни гроша, если мы поженимся против его воли, Цзин начал ухаживать за Ли Яо. Но узнал о долгах семьи Ли уже после свадьбы... и никак не мог отпустить Жун Сюаня. Кто тогда стал бы находить и оценивать для него драгоценности? У кого еще был выход на черный рынок? И меня он тоже не мог оставить в живых, ведь я знала слишком много о его делах. Цзину всегда нужен зритель, он не может хранить секреты... Се-эр достал из поясной сумки шприц, с хрустом сломал стеклянную ампулу. Кем надо быть, чтоб в последние мгновения жизни очернять другого? — Ифу сказал, что ты убила свою семью за то, что они запрещали тебе выйти за него! — Отравила всех во время ужина, ну конечно. Ведь это я здесь отравительница... — она тихо рассмеялась, кивнув на ампулу в его руках. — Если ты не веришь мне... найди в поместье потайную комнату. Цзин старомоден, он любит хранить бумаги. Отыщи все, что связано с благотворительностью. Ты увидишь, как часто он собирает пожертвования на статуи архатов и бодхисаттв для разных храмов, а потом сравни расположение храмов с местами, в которых работали твои братья и сестры. Изящный способ скрыть отчетность, мы придумали его вместе. Правда, для антиквариата, а не для наемных убийц. Тайная комната... Он знал, что у ифу есть тайная комната с предметами из цзянху, но никогда не заходил в нее, это было строго-настрого запрещено... Се-эр закрыл глаза на мгновение, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось, как бешеное. Нужно убить ее немедленно, и уходить. Дома спокойно, горят фонари вдоль дорожек, в спальне на столике ждет угощение от ифу, за хорошую работу. Кто-нибудь из детей опять принес «принцу» цветы… Дома можно снять пояс, тяжелый от потайных ножей, надеть любимый голубой халат из тончайшего шелка. Дома ждет пипа и не известные раньше ноты, найденные в библиотеке, настаивается основа для нового яда, который будет убивать в два раза быстрее. А еще — в сундуке спрятано недоделанное рукоделие, вышитый плащ для ифу. Пусть вышивка — это женское занятие, но до чего же красиво получится… Столько занятий дома! Только разум не сможет успокоиться ни за одним из них: всегда будет возвращаться к Ло Фумэн и ее последним словам. — Расскажи мне подробности! — потребовал Се-эр. — Откуда ты знаешь все это?! — Не только у твоего ифу есть доверенные люди, — ведьма откинулась на подушки, закрыла глаза. — Я устала. Либо убей меня сейчас, либо приходи, когда убедишься, что я не лгу. Тогда... я отвечу на твои вопросы. Он должен был покончить с ней раз и навсегда. Но вместо этого вышел, шатаясь, как пьяный, и долго ходил по сияющим, грязным улицам, не разбирая дороги, пытаясь уложить в голове, пытаясь осознать... «Мы обречены повторять свои ошибки снова и снова, пока не извлечем все уроки», — сказала ведьма ему вслед. Почему-то именно эту фразу он вспомнил, когда, выбежав за дверь после ссоры с ифу, кинулся к подземному ходу, чтобы самому увидеть цзянху. Самому все понять. «Повторять ошибки снова и снова...» Ифу постоянно твердил, что вот-вот признает его законным сыном, даст свое имя, надо лишь немного подождать, подрасти, повзрослеть, защитить Персиковый источник еще раз, и еще... …и его верный Се-эр верил, опять и опять. Верил, что он любимый сын... А оказался просто столбцом цифр. «Князь Света». «Милосердная Бодхисаттва». «Сияющий Архат». «Золотой лев». И под каждым — цена. Но извлек ли он урок? Урок, урок, урок… Сознание возвращалось неохотно, медленно: Се-эр то всплывал из черной маслянистой жижи, то погружался обратно, и она заполняла рот, легкие, само сердце... Кто-то говорил над ним. Проблески света, словно он заснул под деревом летним днем; голоса то приближаются, то удаляются, превращаясь в плеск волн о берег... прочь, прочь! Он не хотел возвращаться, хотел уйти на дно и навсегда раствориться в небытии... Ложь. Се-эр, Се-эр, и не надоело лгать самому себе? Он хотел жить. Отчаянно, безнадежно — хотел жить, готов был цепляться ногтями, зубами за уплывающую реальность, хотел выгрызть себе место в ней, хотел переродиться и забыть прошлое, перестать быть тем, кто... Его выбросило на поверхность — он распахнул глаза, хватая воздух ртом, и яркий свет резанул нещадно, до тошноты. Се-эр согнулся, свернулся калачиком, пытаясь укрыться от него, пытаясь дышать. Свет потускнел. Прохладная тряпица коснулась виска. — Се-эр… — произнëс сверху спокойный голос. — Как же ты меня напугал. Се-эр задрожал, сжимаясь насколько хватило сил. Ифу! Обними меня, ифу, пожалуйста, я буду хорошим, помоги мне снова забыть… Но память, однажды вернувшаяся, въелась, как кровавое пятно. Е Байи… Лавина, побег, ссора с ифу, разговор с Ло Фумэн… Его снова едва не стошнило. Мягкая рука погладила его по волосам. — Ты похудел... сколько же ты перенëс, сынок... Рыдания подступили к горлу, горькие, отчаянные, детские. Е Байи просто выкинул его... Сказал, что любит другого... Некуда больше идти, только домой, и теперь ифу его накажет, перестанет доверять... Но ифу обнял его, осторожно прижал к груди, будто ничего не случилось. — Знаю, знаю. Тебе нелегко пришлось в цзянху. Но теперь ты дома, всë закончилось. Се-эр хотел отстраниться, как подобает мужчине, сдержанно попросить прощения, но слезы все текли и текли. — Я... Я не виноват... Я попал под лавину... Я не помнил, — выдавил он между рыданиями. Вот бы и сейчас забыть все, что было! Забыть Е Байи... Как проклятый старик мог сказать такое... Как... Я бы остался с ним... Я не хотел возвращаться... Ему снова сделалось страшно. Что теперь будет? — Какой же ты у меня ещё ребëнок... — как ифу умудрялся так сплетать в голосе нежность и разочарование? — Утри слëзы, мой милый, выпей воды и расскажи мне всë. Несколько раз икнув, Се-эр наконец подавил рыдания. Он знал, что если не выпьет эту несчастную воду, не выполнит приказ — ифу рассердится. Зубы стучали о край чашки. Ну же, возьми себя в руки! Он постарался собрать все спокойствие, все достоинство, заговорил не спеша: — Я попал под лавину в горах, и меня ударило по голове. Я только сегодня... только сегодня вспомнил, кто я и откуда. Этот миг, когда Е Байи сказал: «Иногда, если очень хорошо с кем-то, слова не нужны. У тебя такого не было?» Он вспомнил. Вспомнил себя, прикорнувшего под вишней, положив голову на колени ифу. Вспомнил все. И так сильно захотел забыть! Оставить все в прошлом, стать возлюбленным Е Байи... Только вот оказался не нужен. — Тебе помог тот человек, с которым ты выбирал одежду? Как благородно с его стороны, помочь глупому ребëнку, который пошëл в горы, одевшись вот так, — Ифу приподнял полу его халата. — Нужно его поблагодарить. Как его имя? Се-эр похолодел. За словами ифу, такими правильными, крылась угроза, он ясно чувствовал ее, знал — Е Байи, назови он его имя, не жилец больше. За ним пошлют одного из таких же, как он сам — подготовленных, исполнительных убийц, никогда не задающих лишних вопросов. Какой-нибудь Сун Хуайжэнь окликнет его в туалете таверны — и полоснет по горлу. Один, точный, удар… Или, чтобы не было крови, обездвижит и воткнет иглу с ядом, как однажды сделал он сам… — Ван… Ван Чанцин. Так он сказал, его зовут. Выскочило имя… Единственного и неповторимого. Что он был за человек такой, если Е Байи верен ему, как в том стихотворении о паре гусей?.. Ифу замер на мгновение. — Чанцин... красивое имя. Хорошо, я велю кому-нибудь передать господину Вану подарки. Ты голоден, Се-эр? Все рады твоему возвращению, на кухне приготовили твои любимые блюда. Курицу гунбао, медовые шарики в кунжуте... Давай скромно отпразднуем воссоединение в кругу семьи. Приведи себя в порядок и приходи. Он встал, делая знак кому-то за ширмой, высокий, величественный: пояс блестит золотом, рукава синего халата переливаются как река, причëска — волосок к волоску, гладкая, как крылья ласточки. Из-за ширмы немедленно выскользнул склонëнный белый силуэт — Се Уян. Конечно же Се Уян! Тоненький, как ветка ивы, невысокий, изящный. Крысеныш, тоже позволяющий себе называть господина «ифу». — Прошу шисюна за мной. Следуя за ним в купальню, Се-эр пытался понять, почему Се Уян взялся ему прислуживать, но, когда уже сидел в бадье, тот склонился к нему и прошептал: — Неужели ты думаешь, что ифу поверил в твой лепет? Что он забыл, как ты нарушил запрет и сбежал из поместья? Ты правда думаешь, что он простит тебя, Се Ван? Се-эр резко закинул руку назад и схватил его за горло — отшатнуться тот не успел. Ничтожество. — Ты решил, что можешь претендовать на место рядом с ифу? Осторожнее, Ян-эр, тебя могут найти в колодце, — он разжал пальцы. — А теперь убирайся, я справлюсь тут сам. Полчаса спустя, отмытый до скрипа, причесанный, накрашенный и одетый в изящный голубой наряд, Се-эр вышел к ифу. Едва удержался от того, чтобы поставить мушку алыми румянами, чтоб затмила прелестную родинку Се Уяна. Но передумал: нельзя показывать ревность. Ифу нежно взял его за локоть, подвëл к столику на ложе. Он так и светился, будто правда привечал любимого сына... или правда любимого? Да, ифу бросил ту безумную женщину, но почему он должен бросить своего Се-эра? «Он позволил Се Уяну смотреть, как ты плачешь». Се Уян просто слуга, мебель! Се-эр постарался выкинуть эти мысли из головы. Налил ифу чаю. Ифу благодарно принял чашку, вдохнул аромат, улыбнулся так, что ямочки проступили на щеках. — Ну? Что интересного ты увидел в цзянху, Се-эр? — Почти ничего, ифу. Я долго отлеживался в хижине старика. Думал, он демон, — Се-эр позволил себе легкую улыбку. — Лишь сегодня он привез меня в город, чтобы купить одежду. Я испугался… и все вспомнил. Почему я скрываю от ифу правду, подумал он. Какое дело мне до Е Байи. Он заслуживает мести. Ифу улыбнулся. — Все молодые люди через это проходят: хочется убежать из дома от скучных родителей, посмотреть мир, самому во всëм разобраться. В цзянху ведь всë так ярко, так много нового и необычного. Это стоит того, чтобы ранить старого отца, который места себе не находит от горя. Се-эр поставил чашку и плавно опустился на колени. — Этот недостойный ицзы виноват, — он коснулся лбом пола. Страшно не было, почти. Словно все его чувства замерзли. — Прошу ифу о наказании. — Да, ты виноват. — Ифу не стал его поднимать, но говорил с сожалением. — Поэтому я отправлю тебя на кухонные работы, чтобы ты побыл среди обычных людей Персикового источника, послушал их рассказы о жизни в цзянху. О насилии и жестокости, от которых они бежали сюда. Подлости. Жадности. Цзянху и тебе причинил боль, иначе ты бы не плакал так горько, верно? Да, подумал Се-эр, не поднимая головы. Причинил. Подманил, заставил довериться, а потом ударил… Он стиснул зубы. — Благодарю ифу. — А теперь ешь, ешь скорее. Ты наверняка голодный, — на этот раз ифу сам налил ему чаю. Неужели это и есть все наказание, кухонные работы? Нет, такого быть не может. Тогда что? Холодный подвал? Детские игрушки, ифу знает, что его Се-эр может выдержать любой холод. Порка? Колодки? Нет… это для простаков, для слуг, прибившихся к Персиковому источнику. Ифу никогда не накажет сына прилюдно и так унизительно. Что же тогда… Убегая, он так же перебирал в уме наказания и торжествовал: у ифу нет над ним власти! Но оказавшись лицом к лицу с этим холëным, улыбчивым человеком, он понял, как ошибался. Ему вдруг остро захотелось оказаться на горе у Е Байи, на его маленькой кухне, где они вместе резали овощи, где он мог делать что захочется, и дразнить старого лиса цингуном… Предатель, подумал он. Горный демон! — Меня расстраивает не то, что ты убежал, сынок, — ифу встал, мимоходом погладил его по плечу, поправил статуэтку двух журавлей в нише. — Меня расстраивает, что ты мне лжëшь. Ведь человека, который тебя спас, зовут Е Байи, а не Ван Чанцин. Се-эр не дрогнул лицом. — Я никогда бы не солгал ифу. Он представился мне так. Ифу вздохнул. — Какой коварный человек. Хорошо, что и он не узнал, кто ты на самом деле, ведь могло получиться неловко. Ты же убил его ученика. — Что? — на этот раз Се-эр не смог даже улыбнуться, как делал всегда. Все мышцы окаменели.. — Его ученика?.. Рассказ Е Байи и его собственные смутные воспоминания вдруг начали накладываться друг на друга. Темное помещение, оглушительно вибрирует в костях звук шаманской пляски, которую в цзянху почитают за музыку. Он следует за своей жертвой в отхожее место; ритмичный грохот становится тише. Глаза в огромном, на всю стену зеркале: «Прости, парень, я не за этим…» Жун Сюань… Жун Сюань! Зрачки во всю радужку, как черные колодцы. Он каким-то чудом уходит из-под удара — неожиданное боевое мастерство, но Се-эр все равно быстрее, ведь в отличие от жертвы, он не пьян… Он бьет в акупунктурную точку, и парень заваливается на бок, разом потеряв контроль над своим телом. Се-эр достает из кармана иглу, закатывает его рукав. Все идет так, как велел ифу. Парень рычит, хрипит, чудовищным усилием вскидывает вдруг руку; его ногти царапают ладонь Се-эра, и тот шипит и обездвиживает его снова, уже наверняка. Такая прыть… Он находит синюю вену в сгибе локтя, нажимает на поршень странной иглы — все, как учили. Хрип. Пена на губах, судороги. Жизнь меркнет в темных глазах. «Сюаня убили. Он сопротивлялся…» — Как удивительно складывается судьба, — он через силу усмехнулся. — К сожалению, это так, — ифу потрепал его по щеке. — Ну, не думай об этом. И учитель, и ученик не самые чистоплотные люди, связанные с преступностью. Жун Сюань угрожал нам, а ты защитил всех несчастных жителей Персикового ручья. Это многого стоит. И помня твои заслуги, я не стану наказывать тебя слишком строго. Се-эру показалось, что внутренности смерзлись глыбой льда. Его разум был в полном смятении, ци бушевала, яд, которым его обездвижили, чтобы доставить сюда, все еще стыл в крови. — Этот недостойный примет любое наказание, — тихо сказал он. Ифу вздохнул. — Я думал просто подержать тебя на кухне, чтобы ты научился смирению у простых людей нашей общины. Но, кажется, этого недостаточно, я вижу мало раскаяния. Се Уян присмотрит за тобой, выполняй всë, что он попросит. Братья должны уметь работать вместе. Се-эр стиснул зубы до скрипа и поклонился. Ифу вздохнул снова, но этот раз, тяжелее, и рассмеялся. — Ни слова благодарности, мой непокорный маленький варвар. И что с тобой делать… Пойдëм-ка в спальню, Се Уян покажет тебе, как правильно обходиться с твоим ифу. *** Цзин Бэйюань точно что-то подмешал ему в чай. Иначе Е Байи не мог объяснить, почему сдулся, стоило упасть с кружкой на диван в огромной бело-голубой гостиной. Голова была чугунная, хотелось только спать. Проспать неделю, месяц… может год. — Это бред. Ему было пятнадцать! — сказал он в десятый раз. — Пятнадцатилетний с его способностями мог бы убить. К тому же, скорее всего Жун Сюаню что-то подмешали в бокал на вечеринке. Почувствовав себя плохо, он пошëл в туалет… и там его уже ждал киллер, — Цзин Бэйюань, устроившийся напротив с ноутбуком, специально избегал называть имя Се. Наверное, пытался быть тактичным. А вот У Си, мрачно сунувший руки в карманы чëрного махрового халата, надетого прямо на футболку какой-то рок-группы и шорты, такими мелочами не заморачивался. — Хватит, — велел он. — Всё уже ясно: этот Се убил Жун Сюаня, у нас есть улика. Вопрос в том, что мы будем с ним делать. Если его кто-то нанял, он выведет нас на заказчика. Или подельника. Значит, задача — найти его. Е Байи молча кивнул. Наверное, он должен был показать больше энтузиазма, в конце концов, Да У и Цзин Бэйюань решали его проблемы. Но включиться не получалось. А-Се и Сюань… что за бред? Только вот он верил, что А-Се — убийца. Всегда знал. Зачем тренировать парня так метать ножи, так драться, если никак потом его не использовать? Но будь он человеком из прошлого, всë это не имело бы никакого значения. А в этом времени ему светит тюрьма. Тюрьма за убийство Сюаня… бред, бред, бред! Он залпом допил чай, поборов желание расколотить кружку. — Если его увезли те, от кого он сбежал, значит они где-то недалеко, — сказал он, подумав невпопад, что даже сонный Цзин Бэйюань выглядит элегантно в домашних мятных брюках-чинос, белой футболке и уютном сером кардигане. Идеальный вид, идеальный дом, идеальная жизнь с любимым человеком… «Ты сам знаешь, что это не так», — оборвал он себя, стараясь не вспоминать А-Се, летящего по снежному насту. — Недалеко, да… Но рядом с северным склоном Люлишань нет жилья, кроме моей деревни. В горах на другой стороне вроде бы какие-то лыжные курорты и виллы, но он бы околел, добираясь оттуда без лыж, без снегохода. Свалился бы раньше. — Он мог сбежать из машины на объездной трассе, — Цзин Бэйюань вывел изображение с ноутбука на экран телевизора, увеличил карту. — Скажем, вот здесь. — Зачем тогда переться на Люлишань? Там не спрячешься… И нет, даже от трассы это долго, она куда ниже места, где я его нашел, — Е Байи пощипал висок. — Вот если б он мог идти напрямую, а не огибать гору… Он замер. Странная, бредовая идея пришла ему в голову. — Бессмертные в пещерах Люлишань, — сказал он, глядя в глаза У Си. У Си понял. Кивнул задумчиво. — Ты думаешь, есть подземный ход через горы? — Вот именно! — Е Байи встал, меряя комнату шагами. Сон мгновенно слетел с него. — Это единственное объяснение. Не с вертолёта же парня сбросили — слишком было бы заметно. Бэйюань, что самое близкое к южному склону Люлишань? Город, деревня, курорт, что угодно! Цзин Бэйюань заëрзал картой по экрану. — Ничего подходящего, кроме… ах да, конечно же. Я вспомнил, — он довольно улыбнулся. — А-Си, помнишь, куда нас приглашали кататься на лыжах? Курорт возле поместья Трëх снегов. Прекрасное, огромное поместье в старинном стиле, и охраняется, как Запретный город в императорские времена. Его хозяин как раз и владел курортом. Чжао… — Чжао Цзин, — отозвался У Си. — Пробей его по своим каналам, посмотрим, что получится. — Обязательно, — Цзин Бэйюань закрыл ноутбук. — А теперь нам всем нужно поспать. Господин Е, для вас гостевая комната дальше по коридору, кухня и ванная в вашем распоряжении, берите, не стесняясь, всë, что нужно. — Когда это я стеснялся? — цсмехнулся Е Байи. — Но спасибо. Идите, тискайтесь в своей унылой супружеской постельке. У Си успел показать ему недвусмысленный жест, прежде чем Цзин Бэйюань ласково, но настойчиво увëл его за руку. Е Байи остался один. Сварил себе кофе, капнув в него коньяку. Перепробовал все холодные закуски, сделал себе огромный бутерброд с хамоном, тофу, лососем и авокадо. На этом занятия кончились. До утра ещë было время поспать, но он не мог лежать, глядя в потолок, и думать, думать об одном и том же. «Теперь я знаю, кто убил Сюаня», — сказал он себе в сотый раз, и снова ничего не почувствовал. Представил, как полицейские выкручивают руки А-Се и какому-то типу, который его нанял. Это будет месть. Расплата. Да? Или он набьëт этому типу морду и врежет А-Се. А потом придëт домой и отчитается Сюаню. Так ведь правильно? Сюань из его памяти закатил глаза. Чанцин вздохнул. Они оба смотрели на него как на идиота. — Но так же правильно! Вы же умерли из-за них! А я остался и должен отомстить! — Я умер от рака крови, — мягко возразил Чанцин. Как он оказался тут, на сияющей кухне Цзин Бэйюаня? Здоровый, одетый не хуже хозяина дома. Большой, сильный, уютный. — А Сюань погиб, потому что принимал неверные решения. — Как у тебя всë просто! — Е Байи вскочил, смахнул с колен хлебные крошки. — Ты же его отец! Скажи, что мне делать? Я сделаю всë, что ты скажешь, убью их обоих или сколько там тех заговорщиков! Ведь есть же правильный путь! Ты точно его знаешь, ты всегда… Сюань взял яблоко из вазы, подбросил и ловко поймал. Лохматый как всегда, одетый в те же джинсы и футболку, в которых ушëл. — Какого хрена ты опять спрашиваешь только отца? Это же меня убили! Черт, ты как всегда. Е Байи сглотнул колючий ком в горле. Глаза защипало. — Я упустил А-Се, как упустил тебя. Снова наговорил не того. Вспылил, — воздух кончился, невозможно было дальше говорить. — Я… Сюань вдруг сунул руки в карманы, посмотрел как-то виновато. — С ума сошëл, старик? — поганец так его звал с пяти лет, повторял за отцом. — Да тут вообще ничего общего! Ты правда думаешь, что я из-за тебя сбежал? Он рассмеялся, обаятельный паршивец. — Если б мне давали по юаню каждый раз, как ты на меня орал, я бы вам всем по дому построил, и маме тоже. Я ушëл, потому что мне надоело жить в нищете и учить одни и те же приëмы. Я хотел знать и уметь больше, создать настоящую школу, знаменитую, чтоб вас с отцом показывали по телику и называли живым достоянием страны или как там. Ты правда думал, что прогнал меня? Ну у тебя и эго! Чанцин дал ему лëгонький подзатыльник, слегка взъерошил волосы. — Уважай учителя. Лао Е всегда много на себя взваливает ради нас с тобой. Он всегда стремится поступать правильно, потому что претворяет Путь. — Это неправда, — проворчал Е Байи, смутившись. — Чанцин, я… Он потянулся схватить его за рукав, удержать… и едва не полетел с кухонного стула. Из-за штор сочился блеклый утренний свет. Рядом, на столешнице черного мрамора, шоколадно-белый хорëк с розовым носом доедал остатки бутерброда. У Си вошëл, одетый как вчера, по-хозяйски взял хорька и сунул в рукав. — Доброе утро, — сказал он как ни в чëм не бывало. — Ютяо? Или гренки? Е Байи взглянул на него, поднял с пола яблоко, как-то выпавшее из фруктовой вазы. — Зачем решать, если можно получить всë, Да У? *** Ифу нашел способ ударить по самому больному, ткнуть в самое важное: смотри, ты заменим. Твое положение любимого сына, лучшего ученика, ближайшего помощника — шатко. Стоит тебе ошибиться — и вот ты пал. И если с кухни можно выбраться, вернуться, когда ифу сочтет, что помучил достаточно, то если ему понравится, каков Се Уян в постели… Я убью его, подумал Се-эр. Сброшу тело в пропасть, и дело с концом. Или изуродую на тренировке… Ифу накажет меня, но быстро простит, ведь втайне он будет доволен, что так важен… Ему вдруг сделалось противно. В спальне Се Уян уже сидел на краю постели — тоненький, особенно красивый в полупрозрачных шелках. На шее неумело замазаны багровые синяки. Ах ты сучонок, подумал Се-эр. Специально замазал кое-как, чтобы ифу заметил и спросил… Ифу заметил. Погладил синяки, поцокал языком. Се Уян тут же склонил голову к его руке, как кошка. — Ты с кем-то подрался, Уян-эр? Се Уян поднял на него большие, тëмные глаза. — Шисюн не рад был меня видеть. Ифу тяжело вздохнул, улыбнулся. — Мальчишки… ну всë, всë. Нужно помириться, вы же братья. Правда? Се Уян мило улыбнулся и кивнул в ответ так, что мотнулся хвостик на макушке. Он даже не стал спрашивать позволения — просто подошëл, обнял Се-эра, обдав ухо влажным дыханием. — Шисюн, ты меня прощаешь? Се-эр холодно улыбнулся, не показывая своего отвращения, и осторожно отцепил от себя его руки: — Это мне стоит извиниться за несдержанность, шиди. — Тогда почему бы тебе не сделать своему шиди что-нибудь приятное? — ифу сел в резное кресло, налил себе подогретого вина. — Он очень помогал мне, пока тебя не было. Се Уян показал глазами вниз, на пол, улыбаясь в ответ, словно маска. Се-эр помедлил, не спеша становиться на колени. Не хватало еще следовать приказам любой шавки! Вместо этого он повернул голову и посмотрел на ифу, прямо, чуть приподняв бровь. Никогда еще ему не приходилось участвовать в таких забавах. Он всегда был избранным, самым дорогим, словно ценная статуэтка, которую не ставят в один ряд с глиняным горшком. Ифу, не спеша обрывавший виноградную гроздь, указал на пол, словно просил поднять упавший пояс или принести туфли. Се Уян развëл полы полупрозрачного халата. Небольшой, лишь слегка отвердевший член, маленький островок мягких кудрявых волос в паху. Се-эру никогда не дозволялось оставлять волосы... Се-эра охватило отвращение, которое он даже не думал скрывать. Жалкий стручок… Да способен ли он подняться вообще? Он вдруг подумал: Се Уян слабак. Сейчас ему столько же лет, сколько было самому Се-эру, когда он впервые защитил Персиковый источник. И чуть больше, чем когда ифу взял его в свою постель. Но чего добился этот Се Уян? Стал лишь постельной игрушкой! Хорошенькой, гладкой фарфоровой куколкой… А что, если он, Се-эр, уже слишком стар для ифу? Слишком мужественен, сколько ни брей все тело и ни подкрашивай глаза? Никто с возрастом не становится лучше, это Е Байи он нравится таким как есть… Нет, не нравится. Нечего думать о нём. Стиснув в кулаке мягкий член Се Уяна, Се-эр сделал несколько движений взад-вперед и взял в рот, не особенно стараясь. Он услышал шорох одежд ифу, и плотнее сжал губы, стараясь не слушать влажных звуков поцелуя и деланных стонов Се Уяна. Не чувствовать, как тощий янский корешок затвердел, будто палец. Лучше думать о снеге. Чистом и холодном, расстилающимся насколько хватает глаз. Нетронутом. Ифу привычным жестом запустил пальцы в его волосы, потянул легонько, требуя встать. — Хватит с тебя, Уян-эр, не будь жадным. Лучше помоги шисюну подготовиться, чтоб принять твоего ифу. Се Уян немедленно отпрянул, запахнул халат. — Пожалуйте на ложе, шисюн, — издевательски пропел он, помахивая склянкой масла. Се-эр победно усмехнулся: нет, ифу все еще хочет лучшего, любимого сына. Крысеныш просто игрушка, из тех, что любовники используют, чтобы разжечь страсть. Он не спеша, не отрывая взгляда от ифу, принялся раздеваться — медленно, красуясь, как делал для него всегда. Обнажившись полностью, он лег на постель, опершись на локоть, как скучающий принц в гареме, и пальцем поманил к себе Се Уяна. Тот повëл плечами, сбрасывая халат, пробрался за спину. Как, наверное, ему хочется сейчас вонзить нож… Ифу сел рядом, его мягкие, тëплые пальцы коснулись бедра, потянули к себе, заставляя лечь на живот, раскрыться. — Не слишком усердствуй, Уян-эр. — Ифу нравится, когда туго и тесно, мне ли не знать… — Се Уян наклонился, провëл языком по шее Се-эра, неласково проталкивая внутрь сразу два скользких пальца. Се-эр закрыл глаза, отрешившись от происходящего. Если напрячь воображение, можно представить себе, что это Е Байи готовит его… Нет, он не был бы таким грубым. Чертов старик со своей великой любовью… Се-эр поморщился и нашел ладонь сидящего рядом ифу. Когда-то держать его за руку было высшей наградой. Ведь можно вернуть это чувство? Забыть о жестких пальцах Е Байи, застенчиво ищущих его ладонь на морозе, под звездным небом… Ифу наклонился, поцеловал его плечо, колено. Погладил по волосам. — Се-эр, ты скучал по мне? — ласково, немного печально спросил он. — Я скучал. — Да, ифу, — выдохнул Се-эр. Почему, почему нельзя иметь все и сразу? Он и правда желал сейчас оказаться в объятиях ифу, не думать ни о чем, ощутить себя защищенным, любимым. Но не мог забыть ту бумагу с цифрами. Ифу назначил за него цену. И пусть родитель владеет своим ребенком безраздельно… сколько можно притворяться? Сецзелюбо утратил веру — веру в ифу, в божественного отца, строгого, но любящего и справедливого. И никогда больше его объятия не принесут покоя. — Давай помиримся и забудем всë плохое. — Ифу сжал его руку и отпустил. Се Уян немедленно оказался рядом: помог ему раздеться, встал на колени и принялся натирать маслом член, устроив из этого целое представление: тëр обеими руками, то облизывая кончик, то целуя, втягивая в рот мошонку. Се-эр утомленно отвел взгляд. Жалкий крысеныш сам не знает, ради чего старается. Ведь все они — лишь пешки в руках ифу, удобные инструменты, при желании каждого можно заменить. Он привычно встал на колени, уткнувшись лбом в подушку, развëл руками ягодицы, как делал всегда. Поджался на мгновение от боли, когда ифу с довольным хмыканьем вошëл — паршивый Се Уян, конечно, не позаботился растянуть как следует, только сделал вид. Или просто не получается расслабиться… Се-эр не хотел секса сейчас. Это было не ново — много лет назад, когда ифу начал брать его в свою постель, Се-эр тоже не сразу понял, что происходит, зачем ифу делает ему так неприятно, так больно… Он хотел просто лежать в его объятиях, наслаждаться лаской, а не… Потом он привык; пару раз ифу великодушно помог ему рукой, и Се-эр нашел в происходящем свое удовольствие. Если хорошо подготовить себя, больно почти не будет. Если приподнять бедра, подаваться назад, иногда вспышка удовольствия будет пронизывать все тело… Ифу не слишком нравилось, когда он расходился в поисках собственного наслаждения. Покорность и тихие, нежные стоны — вот что ему было мило.. Часто Се-эр так и покидал его покои беспокойный, неудовлетворенный, а потом быстро, постыдно помогал себе рукой. Теперь не было даже возбуждения, как обычно. Ифу всегда говорил, что так и должно быть, что тренированный любовник должен испытывать наслаждение лишь от того, что в него проникает мужское естество… Но что, если и это ложь? Толчок, другой, третий… привычный ритм, успокаивающий. Он с ифу, и всë как раньше. Всë в порядке. Можно отдышаться и подумать о… Ифу недовольно цокнул языком, и Се-эр ощутил вдруг неприятную пустоту. Он обернулся, ошеломленный. — Ифу?.. Ифу морщился в отвращении, взгляд его был холоден. — Я так и думал, — он махнул рукой, и Се Уян немедленно подскочил, вытирая его член полотенцем. — Омерзительно. Ты изменял мне… и не раз? Растраханный, как продажная девка. Таким должен быть благородный юноша и почтительный сын?! Он цапнул Се-эра за волосы, дëрнул так, что голова метнулась, и отшвырнул. Се-эр, как кошка, приземлился на ноги — напряженный и внимательный, готовый атаковать. А ведь я могу убить тебя, ифу, подумал он, глядя в глаза жертвы не моргая, как тигр. Я давно превзошел тебя, лишь верность и любовь не давали мне… Се Уян отпрянул; глубокий неподдельный ужас отразился на его лице: никто, никогда, ни при каких обстоятельствах не смел даже помыслить о том, чтобы поднять руку на ифу! Но ифу не испугался. Глубоко вздохнул, не глядя Се-эру в глаза, запахнул халат, выигрывая время. — Вернись на место, — скорее попросил, чем потребовал он. Се-эр внутренне заметался. Ему хотелось подчиниться, сделать вид, что ничего не было, как ифу и предлагал — но желание прянуть вперёд и сломать ему шею ворочалось в утробе, рвалось наружу звериным рычанием. Один прыжок, и мучения, сомнения закончатся. Краем глаза он заметил Се Уяна. Нет, сейчас нельзя, крысеныш сбежит и приведет сюда остальных. А дальше… Либо его просто попытаются убить, либо… начнется драка за наследство. Все получит сильнейший… Он опустил взгляд и съежился на полу, касаясь лбом досок, робко взялся за полу халата ифу: — Прости… Я не виноват, я не знал, правда не знал, что я делаю. Тот мужчина… воспользовался этим глупым учеником. Сецзелюбо больше не чист, не хорош для ифу… Он понял, что сейчас заплачет по-настоящему. Вот только оплакивает не того… Ифу снизошëл, ласково коснулся его волос. — Воспользоваться юношей, страдающим от потери памяти, это очень подло. Се-эр, этот человек не останется безнаказанным, твой ифу тебя защитит, и братья помогут. — Он присел на корточки, поправил гуань Се-эра, который сам же едва не выдрал из волос. — Но ты действительно нарушил святость наших семейных уз. Поэтому после работы на кухне ты будешь отправляться в кумирню Свежего утра и медитировать там. Братья присмотрят, чтобы ты действительно культивировал добродетели, а не спал. Се-эр усмехнулся про себя. Кумирня Свежего утра — каменный скворечник без отопления. Хорошо, что идиотам, которые будут мешать ему заснуть, тоже придëтся помëрзнуть. — Да, ифу, — вслух смиренно сказал он. Он был готов на что угодно, чтобы уйти отсюда наконец. — Тогда отправляйся в кумирню. Уян-эр тебя проводит. Се Уян взглянул на ифу жалобно, как щенок, которого пнули ни за что, и снова закутался в свои полупрозрачные тряпки. Ифу рассмеялся, накинул ему на плечи тяжëлый, расшитый облаками и драконами верхний халат. — Вот так ты не замëрзнешь, Уян-эр. Беги. Се-эр дернул уголком рта. Пнул напоследок… И как он раньше не замечал таких мелочей? Все, что ни делал ифу, было правильно, было для его блага. Но стоило пожить с Е Байи, который прямо говорит все, что хочет сказать, просто не закрывает свой наглый пухлый рот… Чтобы понять, как хитро ифу играет словами, запутывает будто паук муху — не выбраться из липкой паутины. Се-эр замер, едва засунув руку в рукав. Он вдруг понял, что ифу вынудил его сказать. И кровь застыла у него в жилах. Е Байи. Е Байи обречён…