Тысяча лет пути

Первый порыв был — затолкать его обратно и задвинуть алтарь, пока никто не увидел. Се-эр даже подался вперед, тревожно оглянувшись, но опомнился. — Что тебе нужно?! — если бы шёпотом можно было кричать, это был бы крик. Се-эр напружинился, отведя руку с ножом. Зачем Е Байи сюда забрался?! И… почему жив?! Скорпионы никогда не упускают цель! — Ты мне нужен. — Е Байи встал, отряхнул пыль, оглядываясь. — И ты, кстати, хорошенький с такой причëской. Се-эр совсем забыл, что одет как слуга: в короткий блëклый халат с узкими рукавами и штаны из некрашеной ткани, а волосы собраны лентой в простой пучок. И косметики на нëм ни цуня. От стыда злость разгорелась только сильнее. — Если ты собираешься взять меня в плен, то не думай, что я сдамся без боя, — прошипел он. Почему так пахнет кровью? Чья это кровь? Держится скованно… Ранен? — Я в любой момент могу позвать помощь, — добавил Се-эр, и почувствовал себя глупо. Что за чушь, какой плен? Голова пошла кругом, и он задумался: может быть, все-таки спит? Е Байи вновь усмехнулся, сел, скрестив ноги, на его подушку для медитаций, как у себя дома. Ему тяжело стоять? — Ты-то? Помощь позовëшь, чтобы с одним мной справиться? Да ты знаешь, как польстить мужчине. Он на мгновение прикрыл глаза, будто переводя дух. — Что тебе тут нужно? — чувствуя, что вот-вот сорвется, спросил Се-эр. Все казалось нереальным, и одновременно слишком реальным, слишком опасным. — Я всë знаю, — теперь Е Байи смотрел внимательно, печально. — Я знаю, что ты убил Сюаня. И знаю, кто тебе приказал его убить. Ты с этим человеком жить не должен. Пальцы на ноже сжались сами собой. Он понял! Он все знает! Он пришел мстить! — Что бы тебе ни сказали про ифу, это… Нужно было атаковать первым, нанести удар — один точный удар в эту открытую шею, но Се-эр не мог, не мог себя заставить. Почему он так смотрит? Почему просто сидит? — Ифу, значит… этот Чжао не имел права так с тобой поступать, — Е Байи не шевельнулся. — Не имел права держать тут. Настоящий отец… должен беречь сына, воспитывать, чтобы тот стал хорошим человеком, должен отпустить его, когда придëт время. Даже если это больно. Даже если он наделает ошибок и его убьют. Право каждого человека… прожить свою жизнь. — Что ты несешь! — шепотом крикнул Се-эр. Горло сдавило. Каждое слово, бесмыссленное, неправильное, попадало в цель. — Если пришел мстить — так мсти! Что ты расселся? Смертный страх переплавился в ярость, и на глаза Се-эру словно красная пелена упала. Он бросился вперед, но в последний момент рука дрогнула, он увел лезвие в сторону и врезался в Е Байи всем весом, повалив его на пол. Е Байи выгнулся, сдавленно застонав от боли, схватил его за предплечье забинтованной рукой. — Тихо ты… — Он выдохнул, замерев в неудобной позе, выгнувшись. — Давай со мной. Потом можешь делать, что хочешь, иди своей дорогой, я не буду лезть. Но ты должен быть свободным. Если захочешь пойти в суд, Цзин Бэйюань поможет. Знакомый запах окутал Се-эра — пусть и смешавшийся с железным духом крови, но все еще теплый, терпкий, присущий лишь Е Байи аромат. Он обезоружил Се-эра, ударил под дых, и все слова разбежались, мысли заскакали, перешибая друг друга. Что значит свободным? Какой еще «своей дорогой» ему идти? Он поднялся на колени, взял Е Байи за грудки: — Что ты несешь? Что ты такое несешь?! Я убил твоего сына! Я, я, вот этими руками! Отомсти сейчас, или умрешь! — Ты сам меня, что ли, прикончишь?! — огрызнулся Е Байи. — Зачем мстить тебе?! Ты даже не знал его! Просто сделал то, что тебе сказали. Или всё было не так? Се-эр молчал, растеряв все слова. Я не знал, хотел сказать он. Я не знал… Он оглянулся, не идут ли. — Уходи, — велел он почти умоляюще. — Уезжай, заляг на дно, спрячься — или тебя найдут. Ифу… ифу никогда это так не оставит. — Я его тоже так не оставлю. Мы его засадим, — Е Байи взял его за плечи. — Не волнуйся за меня, фасолинка, даже если умру, будет кому продолжить моë дело. «Фасолинка». Опять это глупое прозвище! Вдруг отчаянно захотелось отмотать все назад, к тому моменту, когда он еще не вспомнил, когда Е Байи еще не сказал ему, что любит другого... — Значит, ты пришел отомстить Чжао Цзину? — медленно спросил он. — Ты сделал глупость. Здесь множество бойцов. Ты не пройдешь дальше этой кумирни, ты уже ранен. Убирайся. Убирайся прямо сейчас, — он сглотнул. — Не глупи. — Лучше поцелуй меня, — этот идиот снова улыбнулся… как идиот. — Ты любишь другого, — едва слышно прошептал Се-эр, не двигаясь с места. — Всем нравится смотреть на луну в небе. Но ты… моя любимая фасолинка… люблю фасоль. — Ты бредишь? — безнадежно спросил Се-эр, но что-то внутри дрогнуло от этих слов, что-то... Он не отстранился, когда Е Байи потянулся к нему. От прикосновения губ прошибло, будто молнией, а в следующее мгновение он, забывшись, крепко обнял Е Байи. И одежды под его ладонями намокли... Намокли от крови… Байи улыбнулся, целуя его… так и обмяк, улыбаясь. Куртка у него на спине была распорота, одежда задубела от крови. Идиот… чëртов идиот! Се-эр потряс его, но было бестолку. Что делать? Где его спрятать? Скоро кто-то из мальчишек опять придет проверять... Се-эр заглянул в дыру, из которой Е Байи вылез. Как он вообще смог сюда пробраться?.. Се-эр даже не подозревал, что в эту кумирню ведет тайный ход. Впрочем, наверняка все поместье испещрено крысиными норами. На случай отступления... Он спустился в лаз и стащил за собой Е Байи. Чтобы не сломать себе спину, он сконцентировал ци в руках и плавно опустил на пол обмякшее тело. Быстро раздевшись, он разорвал нижнюю рубаху и перевернул Е Байи на живот. Спина выглядела ужасно — длинная рваная рана сочилась кровью, продрано было до ребер. Се-эр выругался — чем зашить его в этой пыли и грязи? Чем очистить, чтоб не загноилось? Он крепко, плотно затянул повязку и сунул в безвольный рот Е Байи пару пилюль, которые принимал, чтобы не спать. Может быть, это поможет ему прийти в себя и убраться... Он едва успел вылезти и задвинуть на место алтарь, как в кумирню заглянул мальчишка-скорпион. Се-эр, не оборачиваясь, махнул ему рукой. Нужно осмотреть себя внимательно, не перепачкался ли кровью. Еще один большой час, и ему позволено будет уйти отдыхать. Металлический запах преследовал его, как запах рвоты тогда, после первого убийства. Жун Сюаня вырвало на пол перед смертью, и ничего не попало на Се-эра, но острая, кислая вонь крови, водки, желудочного сока никак не сходила, сколько бы он ни тёр руки фэйцзао. Ему казалось, что все чувствуют эту вонь, что ифу никогда больше не дотронется до него… …а теперь, теперь все поймут, что он предатель. Они доберутся до Байи. Сбросят его в пропасть, туда, где гниют тела ушедших из поместья. И не будет больше его улыбки, его тëплых рук, дурацких прозвищ… не будет никогда. Вот что такое смерть. Вот как больно это бывает… Как он мог поступить так с Байи, отняв у него… Но он должен был так поступить! Ради ифу. Ради семьи. Ради людей Персикового источника. Так ведь говорил ифу? Убеждал его, что он защитил всех. Гладил по волосам. Кормил сладостями. Подарил каллиграфию. Разрешил спать в его постели и обнимал перед сном… Ифу не стал бы ему лгать. Ведь не стал бы? Ведь осталось же между ними что-то… хотя бы похожее на любовь? Встретив взгляд позеленевшего от времени Будды, Се-эр понял, что не так уже в этом уверен. *** Вернувшись в свой павильон, он быстро собрал все необходимое и тихо, скрытно вернулся обратно в кумирню. Луна давно ушла, и поместье уснуло — ложились в нем рано и вставали с рассветом. Се-эр обошел дежурных, отодвинул алтарь и спустился в лаз. Е Байи всë так же лежал без сознания, но дышал. От прикосновения он пошевелился, улыбнулся, не открывая глаз. — Я видел тебя старым во сне. — Ты! Замолчи! — прошипел Се-эр. Стыд окатил его. Он еще не скоро будет старым, некрасивым... На повязках проступила кровь и уже засохла. Се-эр заставил Е Байи сесть и поднес ко рту флягу с крепкой рисовой водкой: — Выпей. Е Байи сделал большой глоток, закашлялся. — Хоть бы… дал закусить… Се-эр только головой покачал. Даже не пытался принюхаться, спросить, что это — просто взял и выпил. Отравить его было бы легче легкого. — Сможешь не орать? Тебя нужно зашить и перевязать нормально. Как ты получил эту рану? На меч не похоже… — Ваш убийца завëл меня в пещеры и уронил в колодец. Я удачно упал на сосульку, а он — неудачно… кстати, нужно его достать и похоронить как следует. Потом я гулял по коридорам, видел много разных вещей… — Е Байи улыбнулся снова, сверкнул глазами. Будто заблудиться внутри горы — веселое приключение. Только синяки на посеревшей коже и подрагивающие губы выдавали правду. — Одеяло старшему принëс или будешь греть меня своим телом? Вместо ответа Се-эр вынул из свертка одеяло и расстелил на полу, заставил Е Байи лечь. А потом быстро и безжалостно взрезал повязку и отлепил ее от раны, не слушая сдавленных ругательств. — Лежи смирно, — велел он, и принялся за рану: промыл, быстро и умело зашил шелковой нитью, присыпал останавливающим кровь порошком и заново перевязал, теперь уже как следует. — Что молчишь? Никак умер? — спросил он. Голос предательски дрогнул. — Пытался не орать от боли. Ты бы мне хоть что-то в зубы сунул… ну да не важно.. Лучше кое-что тебе расскажу… так вот, — Е Байи положил голову на согнутую руку. — Мне снилось, что мы состарились вместе. Ты сделался красивым дедом… сухопарый, но сильный. Такие белые волосы, такой важный вид… вроде стал главой какой-то медицинской школы. Мы с тобой обсуждали, где будут наши могилы. И ты мне улыбался… — Это был сон наяву? Потому что ты уже глупый старик, — Се-эр фыркнул, скрывая смятение. Почему он говорит такие вещи? Почему в его голосе столько нежности? Должно быть, бредит. Се-эр достал из свертка свое верхнее одеяние, темно-фиолетовое, тяжелое и теплое, и накрыл Е Байи. Потом вложил ему в рот обезболивающую пилюлю. — Лежи смирно и никуда не лезь. Как восстановишь силы — уходи… Он не удержался, погладил встопорщенные, мокрые волосы на затылке. Приятно было зарываться в них лицом…. Е Байи зажмурился, довольный. — Без тебя не пойду. Ну-ка, А-Се… а бессмертных ты видел там, внизу? Откуда узнал, что они мужчины? — Бессмертных? — Се-эр нахмурился, не сразу поняв, потрогал его лоб. Если рана загноится, начнется лихорадка… Потом он вспомнил. И воспоминание отозвалось болью — все равно что ударить по открытой ране. — Это просто легенда, — он покачал головой. — Лед так замерз, что кажется, будто в нем человеческие фигуры… А историю переврали, нельзя же поверить, будто два мужчины полюбили друг друга и достигли бессмертия, — он фыркнул. — Вот и превратили одного в жену. «...Но я знаю правду, Се-эр. Возвышенная любовь между мужчинами возможна, если они братья по оружию… или отец и сын. Ну же, дай мне руку…» Красивая легенда, и рассказывать её ифу умел, делая паузы в нужных местах, поднимая задумчивый взор к сводам пещеры. А глупый Сецзелюбо ловил каждое его слово, и не думал, что эта история звучит так хорошо, потому что ифу пересказывает её не первый, даже не десятый раз, для удобства порой меняя пол персонажей… А если б и подумал, спросил бы его об этом? Се-эр помолчал. — Почему ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? Зачем? Ты ведь едва меня знаешь. И твой сын… это невозможно забыть. Каждый день ты будешь смотреть на меня и помнить. Нет, я не хочу, — он сглотнул. Есть и другой путь. Стать послушным сыном, уничтожить остальных, и тогда ифу станет доверять ему как взрослому. Покажет его людям из цзянху и скажет: «Это мой наследник». Научит жить в двух мирах. Хороший сын Се-эр может стать хозяином всего Персикового источника и богатств за его пределами. Если докажет свою верность. Если принесёт отцу голову Е Байи. Е Байи смотрел на него внимательно, глаза нездорово блестели. — Так ты их видел? Если бы видел, ты бы понял, — он потянулся, взял за руку. — Ты ненормальный, — Се-эр сглотнул, но горло пересохло так, что вязкая слюна застряла, мешая говорить. Ледяная ладонь Е Байи так уютно лежала в его ладони... Он простудится, если заснет здесь, а сил выбраться через Арсенал ему не достанет. Вот что такое быть загнанным в угол. Вот что это такое… Он сунул ладонь Е Байи к себе за пазуху. — Твои друзья… Они могут забрать тебя у выхода из пещер? Ты можешь позвать их? — Телефон ещë не разрядился. — Е Байи улыбнулся ему. — Ты думаешь, будто я сошëл с ума, а я думаю, что наконец снова живу в полную силу. Рискую ради того, что правильно. Улыбка сползла с его лица, он отвел глаза. — Я и так каждый день вспоминаю Сюаня. Его прах у меня на полке, табличка на алтаре. Ты мог его не убивать, мог сбежать, провалить дело… Можно сотни причин твоей вины привести. Но я не хочу. Потому что я знаю тебя. Мы с тобой были счастливы, и тебе не надо было для этого убивать и гнаться за выгодой… да ты и не хотел. Значит, это — ты настоящий. Я хочу тебя настоящего, — он облизнул потрескавшиеся губы. — Сюань… легко прощал людей за их ошибки. Жаль, что вы не подружились. Если б он тогда выжил… тоже помог бы тебе. — Ты бредишь, — убежденно сказал Се-эр, чтобы не слышать, чтобы не согласиться ненароком — да, он был счастлив. Он правда был счастлив с этим лисом на его горе… Но им никогда не дадут жить спокойно. Ифу никогда не простит предательства, не потерпит угрозы… Он глубоко вздохнул. Ладонь у сердца согрелась, и он с сожалением отпустил ее, вместо того достал грелку для рук и сунул ее Е Байи. — Ты дурак и безумец, полез в то, чего даже не представляешь себе… Лежи и медитируй, чтобы восстановиться. Я вернусь… через несколько часов и выведу тебя. Если… если не приду, уходи сам. Вот так. Оставить себе лазейку. Возможность передумать… Е Байи подтянул грелку к животу, с наслаждением вздохнул и закрыл глаза. — Что, даже не приляжешь со мной на пару минут? Я-то тебя обнимал, когда ты просил, козлëнок неблагодарный. Краска бросилась Се-эру в лицо. Да, просил! Тянулся к нему, и плакал, и умолял… даже не понимая, кто перед ним. А может и понимая, но не разумом. Узнавая, но не памятью. Сердце дрогнуло. Он лег рядом и осторожно обнял Е Байи, погладил по дурной голове. Как можно быть таким глупым… Этот безрассудный идиот расслабился в его руках, уткнулся в грудь. — Ух ты, — пробормотал он. — Последний раз так делала мама. Я и забыл… Его дыхание выровнялось. Заснул наконец, невозможный, упëртый. Дышал ровно, но чувствовалось, как поднимается у него жар. Се-эр прикрыл глаза, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Что, если ему станет хуже? Что, если его найдут? Почему вообще его все это волнует… Он снова погладил Е Байи по голове, и тот глупо улыбнулся во сне. Человек, которому не важно, что он, Се-эр, делает. Который даже убийство собственного сына простил… Который никогда не заставил бы его ублажать другого, а потом замерзать без сна в старой кумирне… «Се-эр, ты что, опять обижаешься на ифу? Будет тебе, глупый ребенок. Ты ведь знаешь, как дорог мне. В семье не бывает без размолвок!» Се-эр осторожно высвободился из объятий и поднялся. Подоткнул на Е Байи одежды. Да. В семье не бывает без размолвок. Но… что такое семья? Была ли у него когда-нибудь семья… на самом деле? *** Ифу ещё бодрствовал: сидел при свечах, перелистывая старинную книгу, уютный, домашний. Вышитый халат висел в углу, серебряный пояс занял своё место на бархатной подушечке. На столике у ложа — невыпитая чашка снотворного отвара. Раньше этот отвар приносил ему Се-эр, а кто теперь? Се Уян? — Тебе не спится, сынок? — спросил ифу, не отрываясь от книги. Се-эр заставил себя улыбнуться. Будь всё по-прежнему, он забрался бы под тёплое одеяло на расстеленной кровати, а ифу сделал бы вид, что сердится на такое ребячество… но в конце концов позволил бы. Лёг бы рядом, обнял. «Ты хороший мальчик, Се-эр. Спи, спокойной ночи». — В кумирне холодно, я не могу согреться. — Се-эр подошёл к письменному столу, разглядывая каллиграфию. «Благоприятна стойкость». Простая фраза из «Книги перемен», почему ифу выбрал именно ее? В щели задвинутого ящичка торчал неестественно белый, гладкий лист, не похожий на обычную бумагу. Се-эр подцепил его, вытащил, краем глаза заметив, как напрягся ифу, пробежал глазами. Ничего интересного, просто какие-то столбцы цифр. — Ифу, я так удивился, когда нашёл вашу потайную комнату, — он провёл рукой по стенке шкафа, закрывающего вход. — Этот алтарь с вашими трофеями… и все странные вещи… кажется, это называется «принтер» и «ноутбук». — Тебе не следовало туда заходить, Сецзелюбо, — холодно ответил ифу. — Для твоего же блага. Се-эр улыбнулся снова, так, что щёки заболели. — Наоборот. Я узнал стремления и чаяния названного отца. И хочу узнать их ещё лучше. Он сел на подлокотник ложа, поправил воротник мягкого бежевого халата, как бы невзначай коснувшись шеи ифу. Тот замер, но не повернул головы, тёплая, нежная кожа пошла мурашками. — Спрашивай, сынок, все, что пожелаешь. Я всегда хотел, чтобы мой маленький варвар лучше учился и задавал больше вопросов. Ложь. Нет… полуправда. Ифу обожал разъяснять свою философию, свои планы, свои идеи, и Се-эр быстро научился задавать вопросы, которые ему польстят. — Отец, Сецзелюбо уже совсем взрослый, правда? — промурлыкал он, оглаживая мягкое плечо. Ифу всё не оборачивался — знал, что тогда придётся смотреть на сына снизу вверх. — Летами, но не всегда мыслями, — он быстро придумал выход: рассмеялся, откинулся на ложе, посматривая на Се-эра хитро и игриво, будто шутил с маленьким мальчиком: смотри, малыш, я позволяю тебе быть выше. — Кстати, тебе нужно получше бриться и ухаживать за кожей, весь подбородок у тебя синий. Мужчина должен быть аккуратным. — Как пожелаете, ифу, — Се-эр проглотил обиду. Не сейчас. Это просто укол, чтобы унизить его. — Раз я для вас мужчина, вы можете мне доверять, как взрослому. Я хочу стать частью вашей жизни в цзянху. Ифу немедленно встал, теперь он возвышался над ним, взгляд похолодел. — Тебе так понравилось в этом отвратительном месте? Се-эр, я веду дела в цзянху для того чтобы тебе и твоим братьям, всем людям Персикового источника не пришлось выходить в мир порока. Се-эр почувствовал, что внутри закипает злость, что улыбка — словно рана на лице. — Разве я не сталкивался с пороком? Разве я не убивал… за деньги? Не соблазнял? Ло Фумэн мне всё рассказала. Сколько я заработал за эти десять лет, ифу? — он выдержал паузу. — Нет, не отвечайте. Я прощаю вам этот долг, вы ведь мой названный отец. Всё, чего хочет этот глупый Сецзелюбо — быть вашей опорой. Вашим любимым сыном. Ифу вздохнул, погладил его по щеке. — Се-эр, ты и есть мой любимый сын. Разве иначе я полагался бы на тебя в серьёзных делах? Не знаю, что наговорила тебе безумная женщина… — он покачал головой. — Сынок. В этой жизни нам всем приходится жертвовать чем-то ради самого важного. Для меня ничего нет важнее тебя и нашего рая. Это всё, за что я борюсь в жизни, всё, для чего я продираюсь через проклятый ад цзянху. Я убивал, предавал, поднимался по трупам на вершину ради того чтобы у тебя и наших подданных была чистая, мирная жизнь без невзгод. Всё, чего я хочу взамен — чтобы ты был счастлив, и делал иногда то, что так хорошо умеешь, защищая Персиковый источник. Се-эр сглотнул. Как он сможет жить без этого? Без тихих рассветов и закатов в горах, без ласки ифу, без их прогулок по саду и чтения вслух… Без своего рая. Но дети вырастают. — Е Байи знает эти горы. Если он найдёт пещеры и пойдёт к законникам раньше, чем вы его уберёте, что будет с нами, ифу? Если он узнает… что это я убил Жун Сюаня? Я могу пойти к нему, заморочить ему голову и убрать тихо, так, что никто не найдёт. Но взамен я хочу стать вашим настоящим сыном, человеком с документами, именем и фамилией. Вашим наследником, чтобы все в цзянху кланялись мне! Ифу тяжело вздохнул и приобнял его за плечи. — Ты не знаешь, о чём просишь, сынок. Зарезать человека ножом куда легче, чем бороздить бурное море лжи и предательства. Ты понятия не имеешь о законах цзянху. — Так научите меня! — Иди спать, Се-эр, уже очень поздно. Ифу обо всём позаботится ради тебя, утро вечера мудренее. Или ты хочешь остаться здесь? Мой маленький непослушный варвар, такой взрослый, но всё ещё любит пробираться в родительскую постель! Се-эр надул губы, делая вид, что по-детски обиделся. Так вот как всё это закончится. Если он останется здесь, ему до самой смерти ифу придётся играть роль маленького варвара. Бездумной игрушки. — Ты обижаешься на своего ифу? Ну, полно. Придёт время, и я обязательно научу тебя всему. Ты встанешь гордо рядом со мной. Но пока… твоя помощь пригодится мне в защите поместья. Ифу всегда будет решать за него. Как жить, о чём знать, когда умереть. Но если сейчас бросить всё и уйти с Е Байи на другую сторону горы, Персиковый источник будет поруган, разрушен, потому что Е Байи не остановится в своей мести. Ифу посадят в императорскую тюрьму, казнят. Его будут пытать… а может быть, толпа разорвёт его на части. И, умирая, он будет винить во всём подлого сына, предателя. Как спасти его от поругания? Как спасти Е Байи от погони? Се-эр долил в чашку отвара горячей воды, размешал загустевшую жидкость. Когда он с поклоном подал чашку ифу, подброшенная пилюля уже растворилась без следа. — Сначала выпейте, иначе будете плохо спать. Ифу с улыбкой принял отвар из его рук, и выпил залпом, поморщился, как всегда. — И почему же лекарства должны быть такими горькими! Се-эр улыбнулся в ответ. — Иногда горькая пилюля полезнее всего. Он почтительно взял ифу за локоть, довëл до постели, вытерпел поцелуй. Сгорит палочка благовоний, и мышцы гортани начнут неметь. Ещё через четверть откажут голосовые связки, опухнет горло. Ифу может проснуться от неприятных ощущений, но сперва не поймëт, что с ним. Попытается позвать на помощь и не сможет. Он будет в панике и не сразу узнает, что его Се-эр ушëл. Догорит следующая палочка — и начнут слабеть мышцы. Он не сможет поднять кисть, написать признание. Когда за ним придут императорские слуги, они увидят безобидного калеку. Что они смогут доказать тогда? Это был неидеальный план, сляпанный впопыхах, но иного не было. Е Байи, замерзающий в пещере, не мог больше ждать. — Значит, ты не останешься, Се-эр? — ласково спросил ифу, и Се-эр вздрогнул, не сразу поняв, что тот говорит о постели. — Мне нужно идти, ифу. У меня есть дела. «Ты был моим раем», — подумал он, бережно укрывая ифу тëплым одеялом. Горло онемело, будто яд действовал и на него. «Ты был моим возлюбленным. Ты был всем для меня. Но ты не захотел быть моим отцом». *** Этот маленький свинëнок А-Се его отругал! Рассердиться бы на него, но отчего-то Е Байи чувствовал себя счастливым. Трясущийся от холода, голодный, с распоротой шкурой — и самый счастливый парень во всëм материковом Китае. А-Се всë вспомнил. И вроде бы даже простил. Только вот как убедить его уйти вместе? Е Байи с трудом сел, рыча от боли. Странные средневековые пилюли сработали, спина онемела, но теперь раскалывалась голова. Значит, жар… Ну, это ничего, в молодости он с температурой под сорок мешал бетон на стройке… Он поднялся на ноги, прошëлся по низкой тëмной пещере туда-сюда, разминаясь. Мешать бетон это одно, но вот если придëтся драться? Впрочем, главное, чтобы А-Се успел сбежать, а там доберëтся до Бэйюаня, и придумают, что делать. Он снова представил себе А-Се, испуганного, сердитого и нежного. Нет, всë-таки эта глупая фасолинка в него влюблена, хоть на деньги спорь! Е Байи усмехнулся, довольный. Сердце так и пело: А-Се его любит! Теперь и умереть не обидно, получил уже всë, что хотел. Но… посмотреть бы, как он делает первые шаги в новом мире, узнает, что ему нравится, а что нет, радуется новому. Показать бы ему все лучшие фильмы, прогуляться с ним по самым красивым городам… Съесть мороженое, он же никогда не ел мороженое… «Если не выйдет, значит, такая судьба. Кто-нибудь другой ему всë это покажет. Делай что должен, и смирись со своей кармой», — строго сказал себе Е Байи. На душе немного полегчало. Если думать о счастье А-Се, а не о своем, то и разочарования не будет, когда придется умирать. Вот так всë просто. Зашевелились камни наверху, алтарь поехал в сторону, впуская в пещеру блеклые отсветы свечей. Е Байи встал у дальней стены и напружинился, готовый, если что, обороняться, но в лаз сначала упал дорожный мешок, а потом бесшумно спрыгнул А-Се, с ног до головы в черном. Он окинул Е Байи внимательным взглядом. Потянулся вверх, вставая на цыпочки, и с усилием задвинул алтарь за собой. — Хорошо, что ты на ногах, — сказал он, обернувшись. Бледный, губы сомкнуты в тонкую нить. — Куда идти, помнишь? — До склада. Потом — понятия не имею, — Е Байи вдруг понял, что это и правда так. Каменные фонари, замëрзшее озеро… и сразу склад. Но что было между ними? — Не знаю, как шëл ты, но мне сначала пришлось пробиваться через лëд, а потом бессмертные меня доставили прямо к тебе на порог. — Я не крыса, чтобы бегать под полом собственного дома, но сейчас у нас нет выбора, — А-Се подошел, коснулся прохладной ладонью его лба. Боль сразу же отступила, и от облегчения Е Байи прикрыл глаза. — Ты можешь идти? — Не знаю, — он надул губы, задумавшись. — Может быть, если меня поцелует красивый парень, перед которым я виноват… Рука со лба исчезла. Е Байи открыл глаза и увидел, что А-Се смотрит напряженно и целовать явно не собирается. — Ты можешь идти или нет? — сунув руку за пазуху, он достал фарфоровый флакончик. — Если станет совсем плохо, прими. — Могу я идти. Слишком ты серьёзный, — Е Байи спрятал флакончик в карман. — Не хорони меня раньше времени, подумаешь, спину поцарапал! Пошли, может, вместе снова найдëм бессмертных, это стоит увидеть. А-Се подобрал свой мешок и бесшумно двинулся по узкому туннелю. Что-то от крысиной норы и правда было в этом месте: холодно и влажно, запах сырости забивает нос. На развилке А-Се на мгновение замешкался, выбирая направление, и повернул влево. А ведь и правда, как так удалось вылезти из этих туннелей прямо перед ним? По запаху я, что ли, шел, подумал Е Байи. Может быть, ему повезло. А может быть, кто-то провëл его. Всë-таки это горы его предков, не личные норы усатой крысы Чжао для хранения барахла. Он догнал А-Се, взял его за краешек рукава. — Думаешь, за нами погонятся? Что ты вообще делал в том храме? Тебя держали взаперти? — Я молился, — кратко ответил тот, и Е Байи снова почувствовал исходящее от него напряжение. Он был — словно оголенный провод, но Е Байи все равно взял его за руку, сжал холодную ладонь. — Что с тобой? — тихо спросил он. По лицу А-Се прошла судорога — то ли оскал, то ли всхлип. Он открыл рот, но так и не выдавил ни слова. Е Байи стало не по себе. Что делали с его А-Се? Мучили? Пытали? Что наговорил ему этот ублюдок? — Ты ни в чëм не виноват, — сказал он наугад. — Виноват, — убежденно откликнулся тот. — Но это уже неважно. Пойдем, нам нужно выбираться. Он снова зашагал вперед, но руки не отнял, и Е Байи счел это добрым знаком. Они повернули еще несколько раз; путь пошел под уклон, сделалось холоднее. Кажется, место знакомое… Не вспомнить. От жара мутилось в голове. По крайней мере, в подземелье никого не было. А-Се ускорил шаг — и вдруг выругался. Е Байи выглянул из-за его спины и понял, что они в тупике. — Ладно, — он потëр лицо, прогоняя головокружение. Спину начало неприятно покалывать. — Значит, надо идти в другую сторону. Ты же помнишь, откуда мы пришли? — Мы идем на север, как нужно. Где-то должен быть выход… — А-Се поднял повыше бамбуковую трубку-факел, оглядел стены. Е Байи подсветил ему фонариком, но и это не помогло: стена как стена. Он попытался вспомнить, как угадал, что вылезать нужно в том месте, что именно там кумирня, в которой сидит А-Се? Что над головой не цельный потолок, а тайный ход? Он сосредоточился, закрыл глаза. Так… сперва поснимал на телефон добро Чжао Цзина, потом пошëл дальше, петлял, петлял, так же упëрся в тупик… И так же приятно горячие щëки обдувал ветерок… Ветерок там, где его быть не должно. — А ну-ка подними свечку выше, — велел он, пытаясь разглядеть то, что казалось ему колышущейся на сквозняке паутинкой. А-Се подчинился. Слабое пламя колебалось, по стенам и потолку бежали неверные тени. — Ещë одна потайная дверь, — Е Байи провëл кончиками пальцев по скале, ощутил холодок, стелющийся из невидимой, не толще волоска, трещины. — Да сколько их тут… Эти пещеры не естественные, то место, где я был — настоящий дворец! — Мы под поместьем. Тут наверняка есть несколько выходов, и к Арсеналу в том числе... А-Се положил ладонь на камень тоже, повел вверх, затем вниз... Что-то тихо щелкнуло, и он с усилием налег на камень, медленно, неожиданно бесшумно сдвигая его в сторону, будто где-то в стене лежали невидимые рельсы. Осторожно заглянул в щель, прислушался. Потом отодвинул камень еще, так, что стало можно протиснуться. Пахнуло холодом — теперь уже настоящим. Запах сырости сменился запахом пыли, потолок ушел ввысь, раздвинулись стены. Темно было, хоть глаз выколи, бамбуковая трубка едва разгоняла мрак. А-Се начал забирать правее, туда, где каменный пол шел слегка под уклон. Сколько они шли вот так? В какой-то момент Е Байи решил, что все еще спит, иначе почему А-Се рядом с ним и вокруг ничего не меняется? Но вот впереди что-то засерело — слабый неверный свет пробивался из-за поворота. А-Се погасил огонек и бесшумным скользящим шагом двинулся вперед, очень осторожно, очень тихо, будто призрак. Цингун, не оставляющий следов на снегу... За поворотом оказался зал с каменными светильниками. Тот, что Е Байи уже видел, или очень похожий на него. Он дёрнул А-Се за рукав. — Вот! Они должны быть здесь! Твои бессмертные из сказки. Но озеро больше не сияло, и в каменных светильниках слабо мерцало не масло, а фосфор, впитывающий рассеянный лунный свет откуда-то сверху. Е Байи вышел на лëд, вглядываясь внимательно, пытаясь увидеть спящих бессмертных… и на мгновение вправду заметил прядь белых волос, но видение быстро рассеялось: линии мельчайших воздушных пузырьков тянулись веером, трещины рассекли твëрдый глубинный лëд причудливыми линиями, замëрзшие камни белели рядом, как два лица… Никакого волшебства. Он вздохнул. — Озеро светилось, я правда их видел. Один в красном, другой в синем, словно на свадьбу собрались. При слове «свадьба» отчего-то кольнуло внутри. — Иногда… их видят, — откликнулся А-Се, и его голос странно дрогнул. — У этого места свои тайны. Пойдем. Он снова двинулся вперед, осторожно, едва касаясь земли. Они пересекли загадочный зал и оказались уже на настоящем складе. А-Се обернулся и приложил палец к губам, скользя между паллет с готовыми к отправке ящиками и мешками. Е Байи хотел спросить, что это он такой таинственный, никого ведь нет, но покорился и тихонько пошëл за ним. Он не видел смысла скрываться: если за ними погонятся, то найдут путь покороче и встретят у выхода. Но наблюдать за крадущимся А-Се было интересно, такой техники бесшумного шага ни одна школа не знала. Сколькому он мог бы научить… На мгновение Е Байи представил их собственную школу: светлый просторный зал (откуда он возьмëтся? не важно!), старшие ученики, отрабатывающие приëмы на деревянном манекене, и малышня, теребящая со всех сторон учителя Се, чтобы поставил удар… Он улыбнулся. Интересно, А-Се нравятся дети? Когда они добрались до зала со стеллажами, похожего на пустую библиотеку, рассвет уже полностью вступил в свои права, и внутри стало почти светло. Достаточно светло, чтобы увидеть делегацию встречающих: множество бойцов в черном, Чжао Цзин, вальяжно развалившийся в кресле, и рядом с ним — подросток, до странности напоминающий Се-эра, только со злым, искаженным ненавистью лицом. Впрочем, ни злой малыш, ни шаманы-убийцы Е Байи не интересовали. Он задумчиво разглядывал Чжао Цзина, пытаясь почувствовать хоть что-то. Вот он сидит, такой же, как на фото, только не в костюме от Тома Форда, а в расшитом драконами халате. Холёное, гладкое лицо, пухлые руки. Сердитый, жидкие усики так и топорщатся. Но не урод, глаза большие, ясные — все-таки есть у А-Се вкус на мужиков. Хреновый, но есть. «Это он убил Сюаня», — сказал себе Е Байи. Но слишком устал, наверное, чтобы всерьёз пожелать сломать этой гниде шею. Ему просто хотелось вытащить А-Се. Или, может, велеть ему бежать. Мстить так мстить: пусть гора похоронит обоих, а там и до моста Найхэ недалеко, Чанцин, наверное, уже заждался… А-Се едва заметно попятился, но их уже заметили. Злобный малыш выскочил вперед: — Ты! Предатель! Что ты сделал с ифу?! Е Байи вышел вперëд, ненавязчиво заслонив А-Се плечом. — Что бы он ни сделал, ваш ифу это заслужил. Дайте пройти! Чжао Цзин поднял трясущуюся руку и показал мальчишке экран смартфона. — Ифу говорит, что предательство семьи карается смертью! Е Байи вдруг понял — это не вальяжная поза, это Чжао едва ли может сидеть: рука дрожит, уголки рта обвисли, как у инсультника... А-Се, что же ты наделал… Бойцы неуловимо изменили позы, встав на изготовку. Десять человек... И вряд ли они пойдут врукопашную, тот парень, что висит теперь на сосульке, отлично стрелял... А-Се все стоял, как вкопанный, молчал, глядя на своего ифу. Но Чжао Цзин не смотрел на него — с трудом шевелясь, тыкал неверным пальцем в экранчик. — Противоядие, — прочитал злобный малыш. — Если дашь противоядие — ифу тебя пощадит. А-Се вдруг рассмеялся — громко, заливисто, Е Байи аж обернулся. — Противоядия не существует. Ты выбрал свою дорогу, ифу, — он вдруг без предупреждения толкнул Е Байи в плечо: — Укройся! А сам рванул вперед. Он будто перемещался между секундами — только что был в одном месте и сразу же оказывался другом, и пули бессильно выбивали каменную крошку там, где он только что стоял. Бойцы засуетились — поняли, что А-Се не просто бегает от них: с каждым рывком он все ближе к их хозяину. Неудачное решение было, притащить Чжао Цзина сюда, теперь минимум четверо заняты попыткой вынести из зала кресло, пока остальные прикрывают отход огнем. Пуля чиркнула по плечу А-Се, и он на секунду сбился с шага. Е Байи, перебегавший за ним от нише к нише, едва успел дëрнуть его в укрытие. — Не спеши, успеешь им наподдать. У них патроны кончатся, а ци в мире бесконечна. А-Се мотнул головой: — Если они выведут ифу, мы отсюда не выберемся! Он выскочил из укрытия, пробежался по открытому пространству, петляя, легкий, опасный словно шаровая молния. Достигнув одного из черных людей, он каким-то немыслимым движением вскинутой ноги вышиб у него пистолет, а потом поднырнул под руку, и вовремя — его сосед начал стрелять. Только вот попал не в А-Се, а в собственного товарища. Все, чем мог помочь Е Байи: сбить ударом ноги сосульку с книжной полки и швырнуть ее так, что один стрелок улетел в темноту. Только вот зря хорохорился: в спину будто демоны вцепились, не пошевелиться, перед глазами все плывет. Черт, еще бы немножко, он бы им показал… Носильщики бросили кресло и подхватили Чжао Цзина под руки. Злой малыш развернулся и вдруг резко взмахнул рукой. Что-то упруго свистнуло, А-Се пошатнулся, схватившись за грудь. — А-Се! — Е Байи сам не понял, как оказался рядом. Успел пнуть злого малыша в лицо, но не досмотрел — стрелок зашёл за спину… Мудак даже не стал доставать нож или пистолет. Одного удара рукой в спину хватило, чтобы свет померк перед глазами от невыносимой боли. Колени подогнулись, кислая рвота заполнила рот. Кто-то схватил его за волосы, вздëрнул… — Полиция! — вдруг разнеслось эхом по залу, яркие лучи фонариков расчертили мглу. — На пол! Руки за голову! Хватка разжалась. А-Се вдруг оказался рядом, рукоять ножа так и торчала у него из груди — высоко, сразу под ключицей, не так опасно… А-Се поволок его куда-то в сторону, жестко давя на затылок, чтоб не оборачивался, чтоб пригибал голову, втолкнул в какую-то нишу — так себе укрытие от шальной пули, но лучше, чем ничего. Вокруг стреляли и орали, боль в спине понемногу отступала. — Эта дрянь не отравлена? — Е Байи кивнул на нож, прикидывая, чем бы перевязать рану. Что там за киношная ерунда происходила, его не волновало. Но как Цзин Бэйюань узнал о том, где их искать, вот что интересно! А-Се помотал головой. — Крысеныш еще не дорос до создания ядов, — его лицо вдруг странно передернулось. Он осторожно высунулся из ниши и сразу же вжался обратно. — Прими пилюлю, что я тебе дал, немедленно. Пальба вдруг прекратилась. — Никому не двигаться! — приказал тот же голос, что раньше. Голос молодой, властный, совершенно незнакомый. Луч фонарика метался все ближе к нише, и А-Се напрягся, загородил собой Е Байи. Черный человек возник перед ними будто во вспышке молнии, ослепил фонариком. — Полиция! Руки за голову, — велел он. А-Се напрягся, и Е Байи с ужасом понял, что тот не знает слова «полиция», и готовится атаковать. — Все в порядке, офицеры! Он с трудом заложил руки за голову. — Всë в порядке! Этот парень не сможет поднять руки, у него нож в ключице! Полицейский опустил фонарик пониже, и Е Байи наконец смог разглядеть лицо: молодой, смутно знакомый, но не из тех, с кем приходилось сталкиваться по работе. Высоченный, с выдающимся носом и смешливыми глазами. — Офицер Вэнь, — представился он, поправив фуражку. Почему-то форменной зимней куртки на нëм не было — решил, что помешает в перестрелке? Но, если подумать… пистолета у него не было тоже. Эти деревенские олухи что, с дубинками против пушек вышли?! — Е Байи, лесной начальник на Чанминшань. Вовремя вы! — Е Байи с трудом поднялся, потянул за собой А-Се. Полицейский осклабился, показав крупные белые зубы. — Всегда помогаем тем, кто в беде, — он повернулся в сторону зала. — А-Сюй! У нас тут раненые! А-Се, не говоря ни слова, прошел мимо офицера к опрокинутому креслу. Е Байи ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, извинительно махнув рукой этому Вэню. Тот не препятствовал, пропустил их и пошел следом, демонстративно хмыкнув. Вокруг кресла лежали люди — бойцы в черном, злобный малыш и, наконец, сам Чжао Цзин. Над ним склонился еще один мужчина, видно, тот самый А-Сюй. Натолкнувшись на его взгляд, А-Се сбился с шага и остановился. — Ифу… Чжао Цзин жив? — глухо спросил он. «А-Сюй» выпрямился, обжëг Е Байи взглядом тëмных глаз и вдруг слегка поклонился ему. — Офицер Чжоу к вашим услугам, господин Е. Мы не стали никого убивать, эти люди заслуживают настоящего правосудия. Этот тоже был без куртки и без кобуры. И без рации. Рубашка синяя… а у этого Вэня почему-то чëрная… Не военная полиция, но разве только у них пушки… Е Байи помотал головой. Что-то не сходилось. Но парни были знакомые, и он откуда-то знал, что им можно доверять. — Надо скорую… и как-то повязать этих… — ему нужно было одновременно следить за А-Се, чтобы не сотворил ничего странного, и сообразить, что делать дальше. Не привык он, Е Байи, чтобы его спасали… Ноги подкосились, и он сел прямо на ледяной пол. А если уж сел, то можно и прилечь… — Помощь уже близко, — раздалось над ним. Потом какой-то лязг, наверное, наручники. — У входа горит костëр. Там можно согреться. Костëр… двое полицейских вместо наряда… нет, что-то не вяжется. «Не спи, старая черепаха, замëрзнешь», — произнëс из темноты насмешливый голос. Светящееся озеро… Да, точно, вот где он их…