amitié amoureuse

Шиён трясёт, когда на улице тридцатиградусная жара. Она не понимает, чего именно боится. Разговор с Минджи прошёл нормально, сердце ноет от тоски по Боре, но тревога охватывает тело. Даже педали раз за разом вылетают из-под ног, угрожая свалить на землю. Могла ли она представить, что будет всеми силами откладывать встречу с Борой? Только когда ужасно злилась за какие-то глупости. Но сейчас она в ужасе от страха. Минджи несколько раз повторила, что всё хорошо. Она утверждала раз за разом, что Бора ничуть не злится и действительно сожалеет. Она уговорила пойти на встречу и упоминала только хорошее. Будто Бора всегда была подругой Минджи, а не Шиён. Это относительная победа? Шиён ничего не знает и не понимает, поэтому только продолжает крутить педали. В такие моменты, когда велосипед уже сам летит вперёд, ноги рефлекторно сохраняют на одной скорости, руки не позволяют даже на секунду сойти с прямой, а ветер дует в лицо приятной прохладной, всё становится легче. Шиён легче жить, если она бежит или едет вперёд на всей скорости. Мчится от прошлого? Убегает от мыслей. И натыкается прямо на Бору, что скованно стоит на их перекрестке. Без высокомерного выражения лица, одна, такая же тревожная и пугливая. В её глазах безмерное счастье, когда в нескольких метрах останавливается знакомый синий велосипед, но на губах так и не появляется улыбка. Шиён ловит себя на мысли, что за всё время их дружбы она едва слышала тот дурацкий смех и вовсе не видела нежной улыбки, которая всё равно преследует во снах. Их встреча, момент самого приветствия, затягивается, кажется, на минуты. Шиён забывает пристегнуть велосипед к столбу и мучительно долго слезает с него. Бора едва поднимает взгляд и не отнимает рук от шнурков шорт. Они обе настолько медленные, что не хватает громкой Юхён или радиоактивной Минджи, которая в момент сведёт вместе. Только звучит это абсурдно. Как и абсурдно то, что первая навстречу идёт Шиён. Хотя, если внимательно приглядеться ко всей их жизни, всё становится на свои места. Бора думает всего секунду перед тем, как сорваться с места вперёд, за мгновение оказываясь близко-близко. Без объятий и приветствий, но с настолько глубоким взглядом, в котором читается больше, чем в словах. В их возрасте вообще мало чего можно сказать, как и понять, поэтому Шиён достаточно просто быть рядом без упрёков. Только она всё равно слышит резкое: — Прости. Тон такой, будто это Шиён должна извиниться. Но это всё ещё Бора, от которой подобных слов не ждёшь даже в шутку. Почему-то вся ситуация настолько вводит в шок, что хочется смеяться. Недовольная пташка, что вечно клюёт руку с кормом, от чего-то смело смотрит в глаза и расправляет крылья, чтобы подлететь ближе. Шиён не может и секунды оставаться серьёзной. — Тебя Минджи пытала? — Хэй! — Крик, звонкий и громкий, возвращает в мир растопыренных от недовольства перышек и карих глаз, в которых вечно брошенный вызов всему миру. — Это я её нашла. Чтобы тебя достать, между прочим, — маленькая ладошка тычет в грудь Шиён, от неожиданности делая больно и смешно. — Ты в курсе, что избегала меня дольше месяца? Что я думала, что это конец? У твоей семьи огромная охрана, а про Минши я ничего не знаю. — Минджи, — смеётся Шиён, зная, что коверканье это специально, а не от незнания. Да и недовольная Бора выглядит очаровательно, а не пугающе. — Похрен. Это Джинсок сумел найти её. Даже представить боюсь откуда у него такие связи. Ты никогда не говорила, что Минджи настолько сильно связана с правительством. Шиён сама всё никак не осознает серьёзность своей жизни. Она дочь мужчины, которого усыновила одна из самых влиятельных семей Кореи. Всё, что происходит в верхах, напрямую связано с ближайшей родней Шиён. Минджи же из древней династии, в руках которой огромный бизнес. Её мать с самого детства была среди тех, кого сейчас видно на телевидении и в газетах, старший брат вот-вот приступит к делам и сыграет немалую роль в становлении международных отношений их компании, а сама Минджи со своим воспитанием и образованием способна хоть в восемнадцать лет занять любую важную должность. Круг Шиён серьёзен настолько, что иногда становится страшно. Позади было столько войн и революций, что невольно кажется, будто что-то обязательно пойдёт не так. Вдруг мама нечаянно скажет что-то запрещённое про Японию, тётушка Ким поставит семью выше денег, а Минхо нарвется на неприятности, к которым стремится с детства? Неудивительно, что Бора относится с презрением. Вокруг столько пафоса, что самой тошно. Скрытность Минджи всегда казалась лишней — но каждый раз вспоминается Кванджу и всё удивительно встаёт на свои места, правда? — и своя нагруженность «благородными» занятиями — обыкновенный цирк. Шиён-то знает, откуда она вышла и кто стоит в корне всего. — Она… да. Знаешь, это всё мелочи. Пока ты ребёнок, то никак не касаешься всего, — пожимает плечами Шиён. Бора о ней ни черта не знает. — Моя сестра вообще смогла сбежать. Так что… — Ты никогда не рассказывала о ней, — в голосе Боры неожиданная печаль. Шиён думает, что не время для подобных разговоров. — Не сейчас. Давай пройдёмся? И Бора не спорит. Она удивительно покладистая, зашуганная внезапной обидой Шиён и её побегом. Это страшно, когда всё случается наоборот и больше нет возможности найти друг друга. Шиён, пусть у Боры нет телефона, умудрилась отыскать её школу, её дом, да при желании найдёт что угодно. Бора, такая маленькая и беспомощная, за месяц смогла отыскать лишь один кружок Минджи по счастливой случайности. Она, конечно, знает школу Шиён, все её знают, но охраны там больше, чем мальчишек во дворе. Шиён не говорит. Она не хочет требовать от Боры извинений, ей это не нужно, только хочет услышать мнение. Может, должна объясниться сама, но не будет, если это не нужно. Ей так сложно прийти к мыслям и понять себя, что нет сил самой затрагивать подобную тему. Шиён едва понимает происходящее вокруг. С Минджи легче. Нет, конечно, с ней сложнее, но… Она запустила эти мысли, она не отвернулась и не свела всё на нет. Она поцеловала. По-настоящему, не просто коснулась, а так, будто они… Будто… Шиён даже не может найти слов. Они же всё ещё подруги? Ей отдалённо нравится Чеён, а Минджи… Минджи не говорила, что ей кто-то может нравиться сейчас.Она просто поцеловала без сожалений, будто так надо. Наверное, это и есть дружба. — Ши, ты опять пропала, — тихо говорит Бора, но слова моментально доходят до заплутавшего мозга. — Прости, я… — Шиён на секунду думает, что хочет объясниться. На секунду, совсем короткую, ей кажется, что Бора ей поможет. Эти мысли пропадают слишком быстро. — Да. — Ты не хочешь поговорить о… той ситуации? — по тону Боры слышно, что она тратит последние силы на это предложение. Шиён, кажется, только этого и ждала. — А что ты думаешь? Жуткая жара никак не делает лучше. Думать сложно от солнца, что напекает голову. Шиён сильнее натягивает панамку, из-за которой отросшее каре торчит ещё больше. Она всё думает обрезать волосы обратно, потому что так удобнее, но мама настолько любила раньше заплетать косы, что хочется лишь ради неё вернуть длину до локтей. Зимой — обязательно, до первой жары. Летом хочется завязать хвост повыше, надеть самую короткую одежду и натянуть кепку пониже, чтобы никакого солнца в глаза. Чтобы не как тогда, когда тошнило до потери сознания и кружилась голова. Теперь Шиён настолько тяжело переносит солнце, что поездки на море кажутся опасными. Она всё ещё не получила другой тепловой удар, но тело подводит от любого признака жары. — Я не знаю, честно, — пожимает плечами Бора, поднимая взгляд. — Я не понимаю, но… хочу понять. — Ты говорила про поцелуй с… Джинсоком. Я целовала Минджи. Мне понравилось. Шиён рубит с плеча, рискуя сразу всем. Но если Бора не отвернется после такого, то всё будет хорошо. Иногда Шиён кажется, что она сама от себя отвернется, если всё это действительно неправильно, но пока хотя бы кто-то из близких поддерживает, то жизнь кажется не такой страшной. Юхён же тоже поймёт, да? — Ты что?!— Бора настолько в шоке, что замирает. Шиён моментально останавливается рядом и задерживает дыхание. Каждая миллисекунда тишины давит на нервы. Просто поцелуй. Как подруги. Не грязный и противный, а до ужаса приятный. Если приятно, то не может быть плохо, правда? Если с Минджи, то точно не что-то запретное? Она же примернее учебников по этике. Если только на пробу, то всё ещё можно исправить. — Прям… серьёзно поцеловала? — сипит Бора, приходя в себя. — А что такое серьёзный поцелуй? — без шуток спрашивает Шиён, боясь дождаться ответа. — Он был… взрослый. — Пиздец, Шиён. Бора отвечает на выдохе, не негативно, а возмущённо. Шиён всё ещё не может понять эту реакцию. — Вы что, вместе? — Нет! — вырывается слишком поспешно и громко. — Мы решили просто попробовать. И реакция действительно не негативная. Не считая того, что Бора цокает и усмехается, закатывая глаза. — Вы с ней ещё и сексом займитесь на пробу, извращенки. Может, слова Боры часто грубы; может, в её мире не существует подобного и Минджи находится в чёрном списке; но она принимает. Абсолютно не понимает, кривит нос от рассказов о Чеён, но послушно кивает в конце объяснений-жалоб, не уходя. Она просит меньше подробностей, но ждёт, что Шиён будет делиться чувствами. Не до конца и с трудом, со многими оговорками, через силу, но Бора соглашается с тем, что Шиён нравятся девочки. С условием на то, что это пройдёт с возрастом. // Смотря на неё начинаешь думать, что нет человека идеальнее. Не так. Лучше. Юхён красивая, даже с этими ломкими каштановыми волосами и серостью кожи, воспитанная так, будто совсем не отсюда, умная до ужаса и всегда стремится стать лучше. Кто знал, что она знает китайский на уровне простой беседы? Кто знал, что она настолько хорошо подхватит английский, если всего-то получит хорошие учебники? Кто знал, что она закончила семестр на хорошие и отличные баллы, пусть пропустила половину занятий? Шиён не может оторвать взгляд от того, как Юхён старательно пишет сочинение на английском. Не в школу, не на кружок — у неё их нет, — а подруге на проверку. Ради этого Шиён тут, отложила плеер и лишь пальцами продолжает стучать мелодию. Или просто встречи удобнее назначать, если есть повод. В последнее время всё реже хочется его найти. Шиён просто сидит рядом с Юхён, слушает её рассказы или помогает с домашкой, если что-то понимает. За эти полгода, полные событий и суматохи, они встречались не так часто, но многое успели узнать. В голове пролетает каждая крупица информации, каждая деталь, что должна обязательно отложиться в памяти, только ничего личного почти не находится. Шиён знает всё про школу Юхён, про её желание поступить в интернат, про учебную программу и отношения с Борой, но не более. Юхён знает только маленький отрывок про Японию и Минджи. Про Минджи должны знать все, будто это неотрывная от Шиён часть. — Онни, а как тут надо написать? — отвлекает от мыслей Юхён, кусая губу. Внезапное обращение сбивает с ног. С Минджи они никогда не соблюдали рамки приличия, пускай с Минхо Шиён никогда не переставала разговаривать уважительно. С Борой так вышло само собой, потому что казалось, словно они одного возраста. А Юхён, пусть воспитанная и стеснительная, моментально проскочила фазу вежливого общения и стала близкой подругой. Даже если не в действительности, то в речи — точно. Эти маленькие детали лишь иногда выбивают почву из ног, потому что Шиён всё ещё из знатной и воспитанной семьи, где приличя превыше всего. Но это Бора всё начала. Юхён всегда обращалась к ней уважительно, только сейчас это практически обязательное условие. В прошлые встречи Шиён едва заметила — конечно, она же младшая, — но сейчас, когда рядом Юхён, всё ощущается слишком хорошо. Так, словно ещё чуть и ей тоже придётся обращаться на «онни». — Ты серьёзно меня так называешь? — Если не хочешь, то не буду, — хлопает глазами Юхён. Есть что-то в том, когда милая девочка обращается к тебе как к старшей, но это лучше оставить для школы. — Мне без разницы. С чем тебе помочь? Бабушка наверняка сейчас запищала бы от счастья, увидев Шиён, что прилежно сидит и помогает младшей с уроками, потому что в Японии было совсем не так. Там Шиён целыми днями сидела за комиксами и играла в настольные игры с сестрой, стреляла из игрушечных пистолетов с дядей и едва садилась за фортепиано. Музыка началась там, среди голых деревьев и в объятьях Тихого океана, но по-настоящему родилась почему-то именно здесь, где от любимого океана только маленькая опасная полоса, а горы в двух часах езды. Корея вообще поменяла многое, если подумать. Или это люди Кореи совершили невозможное. Но как можно не меняться, если хочется? Шиён с удовольствием всматривается в закорючки английских букв и расспрашивает у Юхён, что именно она хочет добавить. Бабушка, когда Шиён только училась писать и читать, с таким же трепетом помогала выводить иероглифы. Годы каллиграфии помогли только с японским, оставив корейские и английские буквы кривыми. Может, просто нет желания любить то, что не твоё? Юхён совсем не такая. Она старательно делает всё, о чем бы ни шла речь. Бора говорила как-то, что Юхён очень хочет в тот интернат, где точно будет лучше, но туда почти невозможно попасть. Юхён остаётся только учиться лучше и лучше, надеясь на чудо. Может ли Шиён устроить это чудо? Точно да. Устроит ли? На такие вопросы принято не отвечать. Главное, что Шиён сейчас рядом, помогает с уроками и просто проводит время вместе. Ей до жути приятно гулять с Юхён, особенно если только вдвоём. Будто они на одной волне — понимают друг друга как одно целое. Юхён не как сестра, не как близкая подруга. Она просто есть и Шиён счастлива знать, что иначе быть не может. Но лай Пай на фоне, несмотря на всё желание быть вдвоём, в тишине и занудстве учёбы, вызывает улыбку. Бора не знает, что Шиён тут. Шиён пришла неожиданно, решив для себя, что должна больше времени проводить с Юхён. Конфликты с Борой никак не должны сказываться на этой тихой и уютной части жизни, в которой ссорам вообще не место. — Юхён-а, Пай-я сегодня совсем не своя, — кричит Бора, моментально создавая другую атмосферу. Юхён резко поднимает голову и выпрямляет спину. — Её будто магнитом сюда потянуло. — Просто Шиён… онни… — Юхён хмурит брови, пока Шиён смотрит с вопросом. Нет, она действительно всегда соблюдает приличия, но как можно быть не на равных с этим солнцем? — ...тут, Пай-я её почувствовала. — Она боится Шиён не меньше, чем меня, — усмехается Бора. Любое животное будет бояться громкую Бору, что с каждой неделей смеётся всё чаще и реже скрывает эмоции. Её смех, думает Шиён, способен оглушить. Его не услышать в фильмах, не подумать о нём, как о чем-то привычном, не остаться серьёзным даже от упоминания. Именно поэтому на губах появляется улыбка, а сердце горит от тепла. Шиён считает, что лучше смеха и улыбки Боры только пара-тройка вещей. Бора не здоровается с Шиён, как это бывало раньше. Она кивает так, словно сегодня они уже виделись. Без привычных объятий или радостных возгласов совсем немного грустно, но Шиён молчит. Внутри вновь всплывает ощущение, будто она провинилась. Именно поэтому часы с Юхён такие спокойные. — Чем страдаете, малышня? — спрашивает Бора, садясь рядом. Пай весело прыгает подле, норовя залезть Шиён на колени. От её присутствия в душе невероятно тепло. — Шиён-и учит меня английскому, — улыбается Юхён, закрывая тетрадь. — Ску-ука, — тянет Бора, откидываясь на старую спинку лавочки. Шиён поднимает взгляд к небу, откладывая ручку. Облака несутся по ветру слишком быстро, чтобы можно было разобрать какие-либо образы; солнце то и дело светит в глаза, мешая смотреть по сторонам и наблюдать. Остаётся только слушать, вновь вливаясь в ту атмосферу радости и беззаботности, которая всегда рядом с Борой и Юхён, если они в паре. Не проходит и минуты, как начинается какой-то спор. Бора усердно что-то доказывает, пока Юхён пищит, а Пай гавкает. Шум до того привычный, что едва тревожит. Либо Шиён настолько погрузилась в себя за считанные секунды. В голове только английские буквы и музыка, которой почему-то слишком мало. Всё вокруг становится простой картинкой. Смотреть наверх больно от временами резкого света, поэтому Шиён переводит взгляд на девочек. Юхён с каждым днём становится всё старше и красивее, но ломким волосам и серой коже это едва помогает. Каре-чёрные глаза всё с тем же любопытством смотрят на мир, широко открываясь от любой сильной эмоции. Она настолько милая, что хочется затискать до потери сознания. Бора же совсем другая. Она милая, даже очень, но вызывает другие эмоции. Её волосы лежат ровно, тёмные до черноты, с рваной челкой ниже бровей. Глаза, что всегда грустные, едва светятся от счастья или щурятся от улыбки. Тёмные родинки видны тут и там, кожа бледная, но не отдаёт серым, в последнее время даже с розовым румянцем. Бора живая, светлее с каждым днем, начала принимать солнце. У Шиён от такого щемит счастьем сердце. Она всё больше осознает, что значит любить чью-то красоту — от вида Боры ей хочется краснеть. Это новое и странное чувство, которое было знакомо до этого только с Чеён и Минджи. Точнее, разбудила его Чеён, но Минджи смогла перебить долгие страдания парой встреч. Шиён и не заметила того, как перестала думать об однокласснице. Теперь всё сложнее и запутаннее. Шиён пытается сморгнуть свои мысли, зажмуриться сильнее и вернуться в мир, а попадает взглядом прямиком на красные следы. Фиолетово-красные, словно синяки, кое-где укусы. Прямо у Боры под воротом, ближе к груди, на бледной коже, которой никак не идут ушибы. Только Шиён понимает, что это от поцелуев, а не очередные — уже забытые? — побои. И ей хочется промолчать, оставить всё на свои мысли и додумки, только мозг впервые отказывается вести себя тактично. — Это Джинсок оставил? Своим вопросом Шиён гасит все разговоры и любой шум, оставляя только недоумевающую Юхён и красную Бору. Им троим сейчас будет до ужаса стыдно, но как же Шиён хочет услышать, что это не следы какого-нибудь Джинсока, а что угодно другое. Бора бежит далеко вперёд, становясь действительно взрослой, но это почти не смущает, в отличие от факта, что взросление происходит с Джинсоком. Его имя уже зудом в голове. — Да, — пожимает плечами Бора, стараясь выглядеть непринуждённо. Её уши краснее закатного солнца. — А что? — Он ч-что? — поворачивается красная Юхён, что отчаянно пыталась абстрагироваться от дразнилок Боры минутой ранее. — Ты откуда вообще поняла о чем мы? Тебя кто такому научил? — возмущается Бора, начиная по новой. Юхён, не смотря на все годы вместе, так и не перестала бояться щекотки — лишь громче кричит. Живее. — Зачем тебе это? — спрашивает хмуро Шиён, щурясь от писка на уши. Как-то вышло, что Бора изначально села в центре, мешая продолжать «урок». Сейчас Юхён наконец-то убегает к Шиён, садясь бок о бок и хватаясь мёртвой хваткой, пряча красное лицо в отросшем каре. Они возвращаются к этому родному уюту шума и споров, разве что на душе неприятный осадок. — А зачем ты целовалась с Минджи? — серьёзно отвечает Бора. Атмосфера лёгкая, для Юхён точно, но в янтарных глазах враждебные нотки. Шиён всё ещё учится понимать эту тонкую грань. — Ты целовалась с Минджи?! Юхён от каждой новой фразы всё хуже. Она выглядит комично: красная от смущения, жмурит глаза и жмется щенком, словно сама натворила что-то постыдное. Шиён растерянно смеётся, но позволяет держаться за себя, притягивая ближе. Если сейчас Юхён не убежит от неприязни, то Шиён готова всю жизнь держать её на своих руках, лишь бы не разлучаться. — Да? — получается слабо, с извиняющейся улыбкой. Опять страшно, до дрожи внутри, но почему-то нет больше паники. Бора шутит, значит люди умеют прощать. А Юхён краснеет. Ей будто ничуть не противно, не неприятно прижиматься к Шиён так же сильно. Она лишь замирает на полуслове и смотрит наверх, выискивая в чёрных глазах ответы. Почему-то Бора и её следы становятся неважными, будто всё это время речь шла только о поцелуе. — А… Вы… — Юхён требуется много времени, чтобы найти слова. Шиён нужно это время, чтобы найти ответы. Бора же впервые за долгое время так внимательно наблюдает, будто бы хочет что-то для себя найти. — Подруги обычно не целуются, — заключает и наполовину спрашивает Юхён, опуская взгляд. Шиён медленно кивает, хотя не знает точного ответа. — Значит, что вы… кто вы друг другу? — Я задаюсь этим вопросом уже давно, — хмыкает Бора. Шиён чувствует, что всё, что было сказано ранее и будет сказано сейчас, только чтобы вывести её на объяснения. — Кажется, Минджи просто нашла хорошую девочку, которая будет идти у неё на поводу на всякие… мерзости. На секунду перед глазами темнеет. Шиён чувствует не то злость, не то грусть и обиду. Это Минджи тут та самая хорошая девочка, которая всю жизнь только и помогает людям. Всё равно на обзывательства, всё равно на обиды, но никак не всё равно на честь Минджи, которую Бора раз за разом очерняет, совсем не зная. И, даже если целовать девочек окажется в корне неверным и ужасным, то для Минджи всегда найдётся исключение. — Бора, — выдыхает Шиён, стараясь совладать с эмоциями. Ладони сжимаются до боли, лишь бы не закричать, лишь бы не обидеть в ответ. Почему-то кажется неправильным делать больно близкому, если он сам сделал больно по глупости. Бора ведь просто глупая, да? Ведь именно Шиён тут неправильная… так? — Про меня говори что хочешь, но Минджи не трогай. — Почему же? — Потому что я тебе запретила. Шиён, младшая и слабохарактерная, запрещает сильной и вспыльчивой Боре что-либо. Смешно. Только ни у кого нет улыбки на лице, воздух стал тяжёлым, а Юхён жмется маленьким щенком под нос. Она, кажется, едва переносит ссоры в целом. — Почему вы ругаетесь из-за Минджи? — тихим вопросом, почти плача. — Потому что она слишком хорошая для подобных тем, — вздыхает Шиён, облокачиваясь на стол. Пальцы машинально зарываются в сухие ломкие волосы, перебирая их и пытаясь сделать мягче. — Слишком, Юхён. Да, Минджи всегда будет «слишком» для этой компании. Слишком образованная, слишком невинная, слишком добрая и слишком высокопоставленная. Но как же Шиён хочется, чтобы не было этих «слишком» и все спокойно ладили между собой. Ведь прятать таких чудесных девочек друг от друга кажется неправильным. — Если она слишком хорошая, то ты должна нас познакомить, — с улыбкой говорит Юхён, явно зная, что именно она делает. В этой маленькой голове коварства и способов зацепить хватит на всех, только Бора не даёт даже слово сказать. — Почему нет? — Нет. Ответы вырываются почти в один момент. Шиён за то, чтобы все они дружили, пусть на это нужно время. Бора же с первого дня охраняет Юхён так, будто той нельзя даже краем глаза посмотреть на мир вокруг. Это глупо и надоедливо, но по-другому ещё не бывало. Разве что если Шиён сама не брала инициативу… — Думаю, что это все-таки можно будет устроить, — упрямо говорит она, слегка улыбаясь. — Тебе будет больно сидеть после этого недели две, — угрожает Бора, особо не вселяя страха. Шиён не думает, что она перестала бояться Боры, совсем нет. Просто Бора сама перестала вселять страх, будто смягчаясь с каждым днём. // В этот день Юхён ждала примерно никого. В ближайшую неделю не было запланировано встреч с Борой, Шиён слишком занята на своих кружках, а соседская девочка, с которой проходит большая часть жизни за пределами улицы и школы, приедет только в сентябре. Юхён думала провести время за книгой в угле своей квартиры, но противное солнце без конца светило на пол, выманивая из дома. Этим летом реже выдаётся выходить — нет смысла, раз Бора уехала. Привычный двор кажется холодным и чужим, одна только старая беседка ассоциируется с громкими посиделками, а большая вишня — с Шиён, что постоянно прячется под её листьями, когда учит чему-то. Даже Пай, кажется, теряет связь с когда-то родными местами. Хотя как их назвать родными, если живёшь тут от силы три года? Юхён кривится. Если бы не серьёзные проблемы в прошлом году, из-за которых она лежала неделями, ей не пришлось бы торчать здесь ещё год. Да и от учёбы в своей средней школе нет смысла, когда она уже полгода как могла быть в интернате, подальше от этого гнусного района и запаха смерти. Некоторыми чёрными ночами кажется, что уже и от самой себя веет им, обволакивая гнилью. Если закрыть глаза, то на несколько минут становится легче. Особенно когда на улице, посреди ветра и лёгкой сырости, утопая в свежести. Перед глазами видно только моменты, когда всё было хорошо, а солнце будто бы светило ярче; слух блокирует все звуки; кожа чувствует лишь касания ветра. Даже Пай под ногами не слышно, потому что она, только ещё щенком и с сияющей здоровой шерстью, бегает в воспоминаниях. Там Юхён не боялась темноты, не избегала матери и тонула в объятиях отца. Там она реже болела и видела из окна не копоть и старые дома, а берег Хангана и вывески коммерческого района. Всего четыре года назад, но как много всего поменялось. Уже не вспомнить старых друзей и родной город, теперь только пара улиц «своего» района и писклявый смех в перемешку с бархатным голосом. И будто назло, чтобы насильно вернуть в этот мир и напомнить о том, что прошлого не вернуть, этот бархатный голос оказывается совсем близко. Перед распахнутыми глазами оказывается Шиён с жутко стесняющимся видом и какая-то девушка рядом с ней. Очень красивая девушка, если говорить честно: со средней длины чёрными волосами, солнечной улыбкой, что даже глаза полуприкрыты, и в яркой милой одежде. Рядом с Шиён в большой серой футболке и широких бриджах девушка в белой майке и коротких розовых шортах выглядит чересчур очаровательно. Но они обе красивые и высокие, чего не скажешь о коротышке Юхён в растянутой коричневой кофте, которую приходится видеть каждое утро в зеркале. — Прости, пожалуйста, что я без предупреждения, — кланяется Шиён, извиняясь словами, жестами и взглядом. — Мы чудом оказались тут. — Онни… — краснеет Юхён, от растерянности кланяясь в ответ, — не извиняйся, я рада видеть… вас. — О, — взгляд Шиён переходит на девушку, что всё ещё улыбается во всю , но почему-то теперь и краснеет, — это Минджи. Ты, вроде как, хотела познакомиться? Надеюсь, что так… Теперь всё на своих местах. Юхён действительно верит, что Минджи хороший человек, потому что у той это написано на лице. Все слова, что когда-то говорила Шиён, приобретают смысл: про красоту, про тепло, про дружелюбие. Загорелая, улыбчивая и изящная Минджи создаёт впечатление самой прилежной и хорошей девочки, от чего Юхён невольно краснеет и вновь кланяется. В ней столько вежливости не встречалось за всю жизнь. — Я Юво… Юхён… Да. Здравст… вуй? — Ты такая очаровательная. Смех Минджи слаще мёда. Она и сама красная до безобразия и принимает в свой адрес любые действия, отвечая тем же. Шиён рядом расплывается в улыбке, закатывая глаза от всей неловкости, а Юхён не понимает куда ей деть свой взгляд, когда перед ней столько интересного. Спасает только Пай, что прибегает на шум, задорно гавкая и прыгая вокруг. — Пай-я, успокойся, — хнычет Юхён, маша рукой в сторону от Минджи. Эта глупая собака временами слишком дружелюбная — одной только истории знакомства Шиён и Боры достаточно. — Не пугай онни. — Хэй, она слишком милая! Минджи совсем не помогает, только делает хуже — садится на корточки и счастливо принимает всё, что делает Пай. Ей всё равно на грязные лапы на своей одежде, на лай на самое ухо, да даже на то, что всё лицо облизано от и до чужой собакой, что наверняка хватает с пола всякую гадость. Минджи будто подруга для всех, даже для природы вокруг. — Горничной уже надоело стирать твои вещи от собак, — ругает Шиён, переводя сияющий счастьем взгляд на Юхён. Между строк читается беспокойство о том, всё ли хорошо, что греют душу сильнее сцены у себя под ногами. — Ты говоришь так, будто не лезешь к каждой встречной на улице кошке, — смеётся Минджи, пытаясь успокоить Пай. Юхён бессильна перед этим балаганом. После коротких жалоб Боры встреча с Минджи представлялась совсем иначе, если вообще считалась возможной. Бора просила никогда не встречаться, а Шиён дважды узнавала правда ли Юхён хочет поближе узнать эту загадочную подругу со стороны. И Юхён, если честно, гораздо слабее перед нежностью Шиён, чем перед резкостью Боры. Когда Пай успокаивается, Минджи вновь поднимается на ноги, и Шиён сразу же предлагает сесть под ту самую вишню, лишь бы не париться на солнце. Кажется удивительным то, как эти девочки в чистой светлой одежде, что стоит дороже, чем вся детская площадка рядом, без проблем садятся на зелёную траву вперемешку с пылью. Только когда Юхён собирается сесть рядом в своих светлых шортах, Шиён от чего-то предлагает сесть на свои колени, вгоняя в краску. Согласиться никак не получается. Минджи не перестаёт улыбаться, почти не сводя взгляда с Юхён. Шиён рассказывает мелкие детали, пытаясь познакомить их хоть как-то, пока слова у себя в горле встают комом. Юхён тает от тёплого голоса, горит жаром от Шиён так близко от себя и смущается от незнакомой Минджи, что тоже обладает ужасной привычкой смотреть. В словах проскакивают разные мелочи: про первый год старшей школы, кружок рисования, занятия танцами, вокал. Голос Минджи точно ангельский, безусловно создан для пения. И её спортивное тело, что явно старше Шиёнова, выглядит так, будто она танцует не первый год. Чем-то напоминает Бору, но та ниже и более хрупкая. Юхён невольно засматривается на детали, но слух всё равно цепляет один факт. — Разве ты не на год старше? Бора сейчас в третьем классе и думает о том, чтобы не идти в старшую школу; Шиён во втором классе и активно готовится к новой ступени уже сейчас; Минджи почему-то уже в старшей школе, хотя всего на пару-тройку месяцев старше Боры. Среди этого всего невольно забывается, что Юхён уже в средней школе, но младше Шиён на два года — разница в возрасте редко ощущается посреди этой тёплой и дружеской атмосферы. — Да, Джи старше Боры на три месяца, — мягкое «Джи» слышится уже второй раз. — Тогда почему у вас разница в два класса? Шиён на несколько секунд хмурит брови, явно сбитая с толку. Юхён тоже ничего не понимает, потому что Шиён взрослая не по годам, чаще гораздо разумнее Боры и умнее любых взрослых из этого района. Да и как в без малого четырнадцать — пятнадцать, как принято говорить, — можно знать три языка и перечитать столько книг? Конечно, Юхён забывает про школьные классы и всё то, что находится за пределами их дружбы. — Потому что я пошла на год позже в школу, — объясняет Шиён, приходя в себя. — Из-за того, что родилась в октябре. И Бора на год позже. А вы все пошли по годам, если я правильно помню. — Да… — внезапно вспоминает Юхён то, что всегда пропускает мимо. Такие привычные вещи, что едва замечаешь. — Онни пошла в школу позже из-за родителей, но я никогда не слышала полной истории. На лице Шиён быстро сменяются эмоции, среди которых много сомнений. Бора вряд ли говорила хоть что-то о своём прошлом, а сама Юхён едва выдаст чужие тайны — да и известно ей немногое. Не то, чтобы они были долго знакомы или действительно знали друг друга. Бора жила здесь задолго до того, как приехала Юхён, а уехала гораздо раньше возраста, когда уже говорят друг другу подобные откровения. Юхён в глазах многих всё ещё малышка, и это бесит. — Так ты уже в средней школе? — спрашивает Минджи, не прекращая смотреть. — Да, заканчиваю первый класс. — И как? В какой-то районной школе? Минджи, кажется, действительно интересно. Выглядит это так, будто она сама захотела прийти, а не Шиён пригласила, но всё равно чувствуется некая отдалённость. Рядом с Шиён, Юхён чувствует себя как равная, но в присутствии Минджи внезапно становится маленькой и… менее важной? Слишком сильно чувствуется статус, чтобы можно было закрыть на это глаза. — Тут всего одна школа — младшая и средняя для всех. Я, если честно, не собиралась оставаться на ещё год, — вздыхает Юхён, опуская взгляд. В такие моменты особенно больно бьёт своё положение. — Почему? — Потому что я хотела поступить в наш северный интернат после младшей школы, но там не было мест. На минуту становится тихо. Шиён не слышала всей истории, но знает, что Юхён всё ещё готовится к поступлению. От новости, что это поступление должно было случиться ещё полгода назад, её лицо выглядит озадаченным или даже недовольным. Минджи тоже задумалась, опуская взгляд. Именно в такие моменты Юхён особо остро чувствует то, насколько они отличаются — никто из её окружения в этом городе не способен настолько холодно и серьёзно выглядеть, когда погружается в свои мысли. Та же Бора привыкла рубить с плеча и едва ли позволит себе думать слишком громко в присутствии других. — Джи, с каких пор в нём не хватает мест, если вся провинция едет в центр или на побережье? — спрашивает Шиён, не переставая хмуриться. Юхён, кажется, дернула за те ниточки, о существовании которых и не знала. Шиён стала слишком серьёзной и вдумчивой, какой бывает только в моменты, когда Юхён выглядит слишком плохо и не способна это скрыть. — Шиён, ты же не… — Минджи не успевает закончить фразу, как находит во взгляде Шиён ответ на свой вопрос. Сейчас решается что-то важное, Юхён понимает это по обращенному к ней вопросу: — Ты приходила туда с родителями? После экзаменов или уже зимой? Минджи вряд ли знает про то, что Юхён едва видится с родителями. Даже Шиён не знает про то, что мама не в курсе этой попытки сбежать — иначе не выйдет никак. Остаётся полагаться только на взрослого Сонхву, что был другом старшего брата, и дочь тётушки Найрим. — С Минни-онни, она дочь тётушки Найрим. Мы ходили до и после экзаменов. Отказали только в январе… — Значит, примут в этом семестре. Голос Шиён полон твёрдого льда. Юхён смотрит в её глаза и как никогда чётко замечает то, что они холодного черного цвета. Но когда эти решимость и злость направлены не против тебя, а за тебя, внутри что-то трепещет. Юхён часто стала чувствовать это — покалывание в груди и потные ладони, стоит только ей появиться рядом или сказать что-то такое. — Ши, не глупи, — вздыхает Минджи, облокачиваясь на дерево за спиной. Пай решает уйти из-под Юхён в её ноги, утыкаясь сухим носом в голые голени. Только сейчас стало заметно, что на них ни единой ссадины или шрама. — Будь у тебя хоть миллиард вон, но ребёнка никто слушать не станет. — Минхо восемнадцать этой осенью. Юхён почти уверена, что слышала тихий мат от Минджи. Тишина слишком тяжёлая, особенно для такой уютной встречи, что подразумевалась изначально. Удивительно, как может измениться настроение в худшую сторону даже без ссор между собеседниками. И удивительно то, как новые друзья открываются всё больше и больше, показывая все части себя. Юхён надеется, что когда-нибудь тоже сможет показать Шиён всю себя. — Юхён-и, тебе действительно нужен этот интернат? — устало спрашивает Минджи, выглядывая из-за Шиён. — Да, — выходит стеснительно, но смущающе быстро. — Тогда ты окажешься там в следующем году. — Минджи заключает это так спокойно, будто не говорит о судьбе целого человека. Будто для неё это пустяки, как и загоревшееся счастьем вперемешку с неверением лицо Юхён. — Благодари Шиён и её наглую задницу. Объятия, которые предназначались как благодарность, скорее из жадности. Юхён едва была близко к Шиён, но давно хотела, а сейчас эмоции позволяют переступить барьеры. И это кажется лучшим решением в жизни — обнимать Шиён тепло и мягко, словно спишь на летних облаках. Большие ладони, немного холодные для погоды сейчас, придерживают за спину, пока хриплый глупый смех льётся песней на ухо, окончательно топя. Эти чувства, кажется, способны перебить радость от обещания, в которое мало верится. — Если обещаем мы, то, запомни, это обязательно исполнится, — заверяет Шиён, будто читая мысли. Маленькая и слабая Юхён хочет верить этим словам целиком и полностью, когда они принадлежат двум самым очаровательным девушкам в Корее. // Что-то в этом дне изначально чувствовалось не так. Воздух будто тяжелее или солнце палит в разы сильнее обычного, хотя дни до этого и дни наперёд сплошной дождь. Бора за пятнадцать лет начала считать сырость частью своей души, потому что и места в Корее не найдётся без влажного воздуха или слякоти. Но чтобы было душно? Едва ли. Душно от фигуры вдали, что выглядит неприятно знакомо. Бора просто идёт с танцев, которые летом всего раз в неделю, именно сегодня без Джинсока, именно сегодня в самой открытой одежде и беззащитная. Почему-то вид Минджи, у которой невероятно очаровательная и нежная внешность, пускает по груди холодок. Её волосы чернее Бориных, глубже десятка слоёв художественной туши, лежат такими шелковистыми волнами, словно никогда не попадали под палящее солнце или в соленую воду морей Кореи. Глаза слишком большие и будто невинные, но их отдающий коньяком цвет и пронизывающий взгляд дают забыть о всей лёгкости. Даже поза, с которой стоит Минджи, делает её высокой и статной, женственной, но она до того легка и свободна, словно стоит богатый развязный бизнесмен, а не хрупкая девушка. Да, Минджи чертовски похожа именно на девушку, особенно когда небрежно заправляет свободную неприлично дорогую рубашку в строгого покроя шорты. Она настолько влиятельна одним только своим существованием, что Боре кружит голову. Нет мыслей сбежать или хотя бы задаться вопросом, откуда Минджи узнала про эту студию и как подгадала расписание Боры. Нет смысла, потому что Бора — маленькая букашка под новыми ботинками Минджи, которую будет не жалко раздавить. Именно таких богачей неприятно представлять до ненависти в груди. Именно такой совершенно не кажется Шиён, хотя она, внутри нет сомнений, может быть ещё хуже Минджи. Бора глотает все мысли вместе с горечью, покорно доходя до столба, где её ждут. — Ну привет, — звучит высокий голос до жуткого серьёзно, когда на лице мягкая улыбка. — Прогуляемся? — Бора почти верит этой улыбке, только глаза никогда не врут. Ясно, что… — У тебя нет выбора. Нежный голос подобен тому, как должны звучать ангелы, улыбка похожа на солнце, блеск в глазах мягче любовных объятий, но Минджи вселяет ужас. Бора чувствует себя как в те моменты, когда Шиён не говорит ни слова и смотрит своим тяжёлым до боли взглядом прямо в глаза. Никогда прежде и вряд ли в будущем будут такие две девушки, которые способны напугать Бору. Не после всех тех ужасов, что остались позади. — Что тебе нужно? — без лишних слов начинает Бора, желая расправиться со всем как можно быстрее. — Разве я не могу просто хотеть узнать тебя ближе? — Минджи почти заставляет поверить в свой тон, но Бора держится от неё подальше, из последних сил сохраняя рассудок. Если и существуют те самые сирены, что заманивают в море, то это одна из них. — Не пугайся ты так. Юхён почти удалось убедить меня, что ты стоишь внимания, да и Шиён в тебе души не чает. Осознание бьёт мигом. Юхён, черт возьми. Шиён же не могла настолько сильно предать Бору? Или это Юхён наплевала на всё и побежала на поводу у своих желаний? Любой из вариантов как удар в спину — Бора только начала верить этим двоим. Минджи слишком плоха, чтобы эту ситуацию можно было считать мелочью. — Ты видела Юхён?! — Шиён-и так мало тебе рассказывает? — удивлённая интонация и напускной невинный вид выводят из себя. Боре хочется ударить Минджи и убежать, а лучше — остаться и сделать ещё больнее. Если Шиён выглядит сильной и крупной, то тут у Боры действительно больше шансов — такое милое лицо явно не может принадлежать физически сильному человеку. Но Минджи берет не физиологией, а психологией, умело давя на мозг. — Жаль. — Отстань от меня, — шипит Бора, отшатываясь в другую сторону. Минджи вовремя хватает за руку, оттягивая от дороги, где постоянно ездят машины. Её ладонь худая и холодная, что совсем не добавляет ей привлекательности. — Бора. Собственное имя, звучащее непривычно тихим и низким голосом с акцентом явно другой провинции, пускает всё больше мурашек. Бора понимает, что действительно боится. Минджи всегда казалась холодной и жуткой, слишком злой, чтобы быть подругой Шиён. — А теперь давай говорить серьёзно. — Я вообще с тобой говорить не собираюсь. Бора дёргает рукой совсем слабо, только хватка Минджи настолько сильная, что остаются следы. Всё за мгновение превращается в кошмар — та, что выглядит как ангел и звучит как музыка, оборачивается ледяным чудовищем, вселяющим ужас. — А надо. — Коротко и ясно, не принимая возражений. Убедить себя, что всё не так уж и плохо, выходит на удивление быстро. Минджи больше не держит за руку. Она просто идёт так, что понимаешь — надо следовать. Подальше от студии танцев, но не на привычный север или позабытый юг, а к центру, куда иногда водит Шиён и где всё слишком роскошно. Бора идёт по старому тротуару, еле поспевая — низким всегда сложно бежать за высокими. А Минджи высокая, точно с Шиён ростом. — Дело вот в чём… Сначала Бора даже не понимает в чем дело. Она слышит голос Минджи, высокий и противный своей мелодичностью, а после него — громкий хлопок. Ничего нового в этом нет и никаких эмоций не вызывает, потому что такие громкие хлопки и грохот часто было слышно в детстве. Но Минджи, пригретая солнцем и оберегаемая всю жизнь статусом и деньгами, испуганно кричит. В следующую секунду Бора видит причину хлопка — в их сторону несётся машина, виляя из стороны в сторону. Должно быть, лопнуло колесо, проносится в мыслях. Почему-то в этих же мыслях нет того, что нужно бежать как можно быстрее и дальше. Бора замечает боковым зрением Минджи и замирает, наплевав на то, что их сейчас размажет по стенке. — Минджи… Глупо надеяться, что можно успеть. Наверное, Бора и не думала о таком. Просто была потребность убедиться, что Минджи видит мир вокруг. Может, хотелось видеть, что умираешь не один? Только Бора всё утрирует в десятки раз — прошлое Юхён научило бояться машин в целом. Автомобиль никуда не влетел, только легонько стукнул соседнее здание, перепугав всех в округе. Особенно Минджи, что от стука сжалась ещё больше, хотя уже и так сидела на корточках, закрываясь руками от этого мира. И, может Бора глупая, но прекрасно понимает, что даже такая принцесса не может настолько бояться громких звуков только из-за воспитания. От осознания кружится голова, потому что совсем непонятно, что делать. Минджи трясёт, люди вокруг суетятся из-за чертового автомобиля, а Бора стоит истуканом, не решаясь, как поступить дальше. Помня то, какой разговор сложился минуту назад, хочется просто уйти и вдохнуть полной грудью. Зная то, что сейчас у ног самая близкая подруга Шиён расходится рыданиями, невозможно сдвинуться с места. Бора тяжело вздыхает, жмуря глаза от раздражения. Её жутко бесит то, что Минджи вызывает сочувствие. Как можно сожалеть настолько ужасному человеку? Только на вопрос «почему Минджи ужасна?» нет ответа, как и нет желаемой ненависти. Остаётся только сесть на корточки рядом и пытаться сделать хоть что-то. Опыт есть — раньше Юхён часто погружалась в себя, не переставая плакать. — Минджи, — ладонь аккуратно тянется к плечу, чтобы… сделать что-то. Совершенно непонятно, что именно, но Бора знает, что объятия всегда помогут. Только докоснуться до Минджи кажется невыполнимой задачей, будто они магниты одного полюса. — Эй, Минджи… — Ответа нет. Ладонь так и остаётся висеть в воздухе. — Блять, Минджи, очнись наконец! Может, кричать было не лучшей идеей. Может, только это могло помочь. Неважно, потому что Бора хватает Минджи за плечи и встречается с тем, что невозможно вынести — заплаканные карие глаза цвета коньяка смотрят прямо в душу. В них нет никаких эмоций кроме паники, что пугает ещё сильнее. Бора не понимает, с чем столкнулась и как вылезать из этой ситуации, а дрожащие под ладонями плечи делают только хуже. Остаётся только обнять Минджи и надеяться, что скоро всё пройдёт. // Десятое августа начинается с запаха табака. Бора натыкается на Чана совершенно случайно, когда ещё не успела подойти к старому району. За прошедший год он сильно изменился — стал выше, мускулистее, лицо теперь ещё жёстче. Но в пальцах зажат всё тот же Ротманс, будто им снова по четырнадцать. Будто Бора через силу курит мерзкие сигареты и лезет из кожи вон, лишь бы стать красивой в его глазах, а Чан только забавляется и грубо ставит на место. Эта часть жизни едва ли всплывала в памяти — Бора решила навсегда забыть, а Юхён и Шиён так и не узнали подробностей. — Привет, малявка, — басит Чан, неловко раскрывая руки для объятий. Бора отшатывается в сторону, не говоря даже простое «привет». Внезапных воспоминаний так много, что едва получается совладать с эмоциями. Будто с каждым месяцем жизни психика всё хуже — в отместку за то, что было в детстве. — Хэй, — Чан не даёт пройти дальше, но не смеет трогать руками. Что-то в нём изменилось точно в лучшую сторону, но принимать это никак не хочется. — С днем рождения, да? На секунду всё замирает. Даже чертова Юхён вспоминает про Борин день рождения через раз, не говоря уже о семье. Да все забывают такой важный день, будто Боры вовсе нет. А противный Чан стоит и мило улыбается, спустя год разлуки вспоминая с чем связано десятое августа. Не абсурд ли это? — Откуда ты вообще знаешь? — устало выдыхает Бора, всё-таки оставаясь на месте. В памяти нет момента, когда она могла бы сказать о дне рождении кому-то из мальчишек. Ребята со двора вообще знали лишь её рост и имя. — У нас дни рождения в один день, — смеётся Чан, опуская руки. Сигарета между пальцев почти дотлела, разлетаясь пеплом по ветру. Бора только сейчас понимает, что сама тоже ничего не знает о тех ребятах, с которыми росла всё детство. — С праздником нас? — выходит слабо ответить. — Получается, что так, — улыбка не сходит с лица Чана. Только щеки красные до безобразия, будто помидор. — Прости меня, пожалуйста. Знаю, что уже поздно. — Чан, не неси пургу, — бурчит Бора, вновь сходя с места. От простых извинений что-то колит в груди. Хочется как можно быстрее уйти, чтобы не ворошить неудобное для памяти. Бора успевает сделать пару шагов, но теперь Чан действительно трогает. Его ладонь, большая и грубая от мозолей, смыкается на запястье, но едва-едва. Бора никогда не чувствовала его касаний, но всегда представляла их крепкими и властными. Сейчас же он расплывается перед ней как мальчишка. — Бора, я не успокоюсь, пока ты не ответишь хоть что-то, — просит он тихо. — Что было, то было, — отмахивается Бора, потому что ей не до этого. Чан больше не привлекает, ребята со двора кажутся идиотами, а интересы сменились на другие. Какая ей разница, когда уже с несколько минут ждёт Юхён, что опять вляпалась в неприятности? — Бора! Слова Чана где-то позади. Если ему нужно знать, что Бора его простила, то пошёл он к черту. Если это было ради цирка и чтобы вновь затеять его дурацкие игры — пошёл к черту дважды. Для Боры существует только один приемлемый круг общения: Юхён, Шиён и Джинсок. Даже Минджи в разы приятнее одних только воспоминаний о мальчишках. За такие мысли тоже хочется себя стукнуть, ведь две недели назад практически трясло от страха в присутствии Минджи, а сейчас даже дружба с ней кажется чем-то нормальным. Если один разговор способен поменять так много, то Бора совсем запуталась. Но что бы не происходило, одно остаётся прежним — Юхён. Сердце устало ныть и резать от одного только упоминания этой дурочки, особенно когда упоминание может быть не самым лучшим. А сейчас, когда связи почти никакой, когда в суматохе занятий и отношений забывается забежать в старый район и получить весточку, становится только хуже. Бора живёт полной жизнью, начинает любить танцы и проводит неприлично много времени с Джинсоком, пока Юхён мотает из «сносно» в «ужасно» без шанса на спасение. Одна только Шиён постоянно рядом и это бесит. Хочется вылезти из кожи и закричать «это я, я всегда была рядом», только правда теперь другая. Бора выросла и совсем забылась. Начали забываться даже улицы, что раньше были до тошноты родными. Какие-то заброшки, где в детстве играли в прятки, уже стали руинами; некоторые серые здания, которые никогда не видели людей, сейчас почему стали магазинами или офисами. Район умирает, но в сам город, столицу провинции, едет всё больше людей, что стремятся воскресить гниль. Выглядит всё это смешно. Иногда интересно: везде ли так тухло? Другие тоже видят сплошные горы, сырость и забытую пыль? Как выглядит этот чёртов океан и действительно ли красив Ханган? Что нашла Шиён в морском воздухе и почему через раз срывается на акцент, хотя живёт тут уже не первый год? И почему они с Минджи застряли в этой дыре, когда их семьи связаны с политикой или каким-то крупным бизнесом? Действительно ли этот город дыра, как всегда казалось, или для Кореи он что-то значит? Бора ничего не понимает, злится, пинает камни под ногами и идёт быстрее. Хотелось почувствовать, что иногда, хотя бы раз в жизни, свой день рождения может что-то значить. Но нет — она встречает идиота Чана, бежит к больной Юхён и обещала провести вечер с бабушкой. К черту этот день. Нога замахивается, чтобы как можно сильнее ударить жестяную банку у дороги, но останавливается в последний момент. Весёлая лохматая собака не просто стоит рядом, а прыгает на ноги, норовя испачкать лапами чистую одежду. Пай никогда не гуляла одна так далеко от дома. — Ты чего здесь, бошка тупая? — будто сама у себя спрашивает Бора, наклоняясь ниже. Сердце бешено колотится, норовя пробить грудь и лишить чувств. Ещё чуть и Бора сойдёт с ума. Пай даже не нужно говорить, что надо бежать — она с лаем перебирает лапками, пытаясь поймать темп. Детство научило Бору бегать, а танцы помогают сохранить форму сейчас. Из мыслей исчезает всё: какой сегодня день, какие были планы и с кем назначены встречи. Существует только Юхён и её записка, с момента которой прошло слишком много времени для того, чтобы могло успеть случиться что-то действительно ужасное. Дома их двора выглядят спокойно. Никаких новых обгоревших окон, без побитых стекол и с криками детей, хотя, казалось бы, откуда там появляться новым? Компания Боры давно выросла, многие успели съехать, остались одни только пьяницы и бедняки. Сердце противно ноет от мысли, что у этих людей могут быть дети. Бора ускоряет шаг, отмахиваясь от мыслей. Во дворе пусто. Ни Шиён, ни Юхён. Только Пай под ногами и призрачная надежда, что всё хорошо. Всегда было хорошо. Бора ни раз пропускала такие недели, «забывала» прийти и принести чего-нибудь вкусного и ничего не происходило. Потому что Юхён сильная. Или… Бора просто эгоистка. Шаг вновь переходит в бег, лишь бы пораньше оказаться в доме. От вида подъезда начинает трясти — он не снится даже в кошмарах, лишь бы удалось поскорее забыть. Бора идёт на ощупь, прекрасно зная каждый обвалившийся кирпич и каждую старую тряпку. Даже дверь Найрим не поменялась за десять лет, хотя успела пережить два пожара. Иногда хочется, чтобы всё это место сгорело к чертям. Собственный стук отдаёт громом в ушах. Бора жмурит глаза до пятен, надеясь, что ей не откроют. За такие мысли сразу же становится стыдно, ведь это Юхён. Дурная, глупая и больная, привыкшая к королевскому уходу, а не к тому, что получает сейчас. И Бора, выросшая там, где даже тысяча вон может быть роскошью, обязана предоставить этот уход. Она ведь старшая. Дверь открывается прямо под кулаком, выбивая из мыслей. Найрим смотрит вперёд своими мёртвыми глазами, ни капли не удивляясь. Пай, что тихо вертелась под ногами, моментально влетает в квартиру, даже не попадая под раздачу. Сегодня удивительно тихо и спокойно, будто солнце покинуло небо и всё затянуло туманом. — Заходи, что смотришь? Прокуренный голос ничуть не изменился. Бора была тут больше года назад, но ничего не изменилось. И Юхён, должно быть, лежит на той же кровати, так же хрипя от неожиданной простуды в конце лета. В голове роятся тысячи проклятий в адрес их сырой погоды, что в августе разошлась на всю. Только Юхён не похожа на человека с простудой. Она сидит на кровати и читает, рядом нет привычных средств, которыми Найрим сбивает температуру, да даже волосы не мокрые от вечной лихорадки. Просто Юхён до жути серая, с желтизной в глазах и с уставшим видом. По худым ладоням, что трясёт, Бора понимает, что случилось что-то хуже простуды. Незаметно для себя она моментально падает на колени у кровати, не зная за что схватиться и как, лишь бы не сделать больно. — Юх, ты чего? — голос дрожит от страха. — Встань с пола, тётушка сто лет не убирала, — говорит хмурясь Юхён. Без заиканий, ровно, даже не хрипя. — Юхён-а? Бора не знает, о чём спрашивает. Просто хочет слышать родной голос и знать, что Юхён всё ещё жива. Взгляд мечется от детали к детали, пытаясь найти хоть что-то, что выдаст простуду, но находит ничего. Даже чёртова улыбка на губах, какой не было все два года до знакомства с Шиён. Бору начинает раздражать и беспокоить вся ситуация. — Всё хорошо, онни, — спокойно говорит Юхён, опуская взгляд на свои ладони. На коленях лежит учебник по английскому, в котором десятки заметок. — Не волнуйся так, у тебя же праздник. — Моим праздником будет то, если у тебя действительно всё хорошо. Бора вздыхает, медленно поднимаясь. Она не спрашивает разрешения и не ждёт приглашения — просто садится на одеяло, совсем рядом, беря в ладонь холодную ладошку Юхён, которая почему-то уже больше своей. Скоро она будет выше Минджи или даже Шиён, если продолжит так расти. — Ну… — Юхён закусывает губу, крепче сжимая ладонь. — Я не могу есть… Тошнит и противно. Тётушка сказала лежать и есть суп. — Блять, Юхён, а дома ты не можешь лежать и есть суп? — хмурится Бора, переходя на шёпот. — Найрим когда-нибудь припомнит нам каждую тарелку. — Он дома, Бора… — за секунду Юхён ломается и не может собраться в кучу. Она крепко жмурит глаза, стараясь найти нужные слова. — Я не… Я… — Всё, всё, — шепчет Бора, сразу же обхватывая свободной ладонью Юхён за голову и притягивая к себе. Объятья выходят до того неловкими и неудобными, но так спокойнее. Так Бора знает, что Юхён действительно рядом и действительно дышит. Так Юхён не срывается на плач, а неловко смеётся: — Что на тебя напало? Бора многое держит в себе и часто недоговаривает. Бора много плохого сделала в детстве и едва справилась в юношестве. Ей тошно, от чего-то морозит, хочется плакать и кричать на весь мир. И совсем немного, где-то внутри, хочется сказать банальные, простые слова. Где-то внутри она почти срывается: — Не пугай меня больше, дурная. — Я напугаю тебя, если скажу, что у меня есть подарок? — улыбается Юхён, наконец-то расслабляясь в объятиях. Маленькие парные колечки ничуть не пугают, а только умиляют. Бора рассматривает самодельные цветочки из проволоки и смеётся — такое больше подойдёт Шиён, а не ей. Но украшение всё равно мило смотрится на своём пальце, грея душу напоминанием о своей первой и настоящей подруге. // — Это подруга подарила? — спрашивает Джинсок, внимательно рассматривая кепку с надписью на английском. Вместе с ней Шиён подарила цветы горошка, мармелад, новый альбом и карандаши разной твёрдости. У Боры руки чешутся попробовать их в деле. — Да, Шиён. Она поймала внезапно, на улице у их обычного места встречи, и отдала подарок без лишних слов. Всё, что нужно было, написано в маленькой открытке, которую Бора надёжно спрятала. Каждая деталь подарка почему-то показалась такой особенной, что даже не хочется об этом рассказывать. Даже цветочное кольцо на пальце Шиён, что она носит уже с год, кажется особенным — похоже на то, что подарила Юхён. Будто они все связаны. — Крутая, — хмыкает Джинсок. — Мы теперь похожи. Бора не может сдержать улыбку. Джинсок всегда носит кепку и почти не вылезает из одежды для танцев — для него это стиль. Для Боры это лень, но выглядит слишком привлекательно, чтобы пытаться что-то исправить. Даже сейчас, в джоггерах и узкой футболке, через которую видно все мышцы, он излучает уверенность и притягивает взгляд. Для своих семнадцати Джинсок слишком хорош — высокий, накаченный, воспитанный и при деньгах. О том, что его семья зарабатывает приличные деньги, узналось случайно, но с тех пор Бора не может перестать чувствовать себя не в своей тарелке. Почему вокруг неё собираются люди, что по общепринятым меркам гораздо лучше? Но Джинсоку, как и Шиён, на это плевать. Он без слов даёт деньги на проезд, платит за Бору в магазине и постоянно дарит разную мелочь. От такого внимания кружит голову. Ещё хуже от того, что они сейчас дома у Джинсока, в его комнате, с маленьким праздничным обедом на столе. Бабушка на работе ещё четыре часа, за которые Бора должна успеть насладиться настоящим временем со своим парнем, а не перебивками, как это бывает обычно. В такие моменты всё равно на еду и даже на подарок — хочется просто быть ближе и трогать, трогать, трогать. Джинсок аккуратно зажигает свечи на пирожном, начиная пританцовывать. По его лицу понятно, что ничего умного ждать не стоит, поэтому Бора скрещивает руки на груди и готовится сделать недовольное лицо. Слабый свет из окна падает на силуэт Джинсока, делая его ещё красивее, выделяя глупый танец, который он начинает танцевать под глупый гундёж поздравительной песни. Выглядит это всё приторно сладко, раздражающе и душевно до жути, что невозможно скрыть улыбки. — Дурной, сядь уже, — слабо смеётся Бора. — Сначала желание именинницы, — Джинсок улыбается и поднимает тарелку с пирожным, поднося поближе. От заботы щемит в сердце. Это первый раз, когда Бора задувает свечи. Поэтому она вкладывает как можно больше смысла в свое желание, загадывая так чувственно, чтобы обязательно сбылось. Джинсок обязательно поможет в исполнении — слишком много невысказанного вложено в то, как он держит тарелку на весу прямо перед Борой, улыбается и смотрит с бесконечным обожанием. Так, безусловно, выглядит лучший день рождения. На остальное Боре всё равно. Она с улыбкой ест еду, обсуждает всё подряд, любуется — когда такое было в последний раз? — природой за окном и даже забывает смотреть на время. Впервые настолько хорошо, что становится всё равно на всё. Чего волноваться, если цветочное кольцо на пальце, любимый человек рядом, а солнце начинает выходить из-за туч? Разве что ворчать на скорое возвращение домой, но даже то быстро забывается. Примерно тогда, когда Бора сама тянется оставить на губах короткий благодарный поцелуй. За ним следует поздравительный от Джинсока. А дальше — просто так, десятки поцелуев без повода, пока они по разные стороны стола и неловко тянутся друг к другу, слишком увлеченные и ленивые для того, чтобы сесть ближе. Совсем не до этого, когда губы печёт от недостатка внимания, а в животе мигом становится жарко. Бора, которая едва обнималась и держалась за руки, становится одержимой до касаний, если дело касается Джинсока. Ей до дрожи в коленях нравится вкус его губ, его большие ладони на своей коже и крепкое тело под собой. Из лени сдвинуться с места всё за секунды переходит до потребности быстрее уйти куда-нибудь, лишь бы быть ближе. Самой непонятно, с чего вдруг такое желание чужого тела, но разбираться нет сил. Джинсок точно её понимает, потому что встаёт и тянет за собой в сторону кровати. Бора едва способна ходить, сразу падает сверху, заставляя сесть. Широкие ладони крепко ухватывают её за бедра, притягивая ближе. Сидеть сверху Джинсока, пока он прижимает к себе, кажется невероятным. В груди горит от переизбытка чувств, ладони ищут что-нибудь, за что можно ухватиться, пальцы впиваются в плечи, а в животе завязало тугой узел. Губы сбиваются с ритма. Джинсок переходит поцелуями на челюсть, спускаясь всё ниже, оставляя за собой влажные следы и желание быть ближе. От зубов на своей шее Бора срывается на тихие полустоны, впиваясь короткими ногтями в плечи. Шаг за шагом, всё ниже и ниже, на бледной коже остаются следы от зубов, которые сойдут уже через час, но тело отлично помнит те моменты, когда Джинсок медленно и чувственно оставлял метки посильнее под одеждой. Боре нужно это и больше. — Джин-и… Тихие звуки вырываются сами собой от невозможности держать всё в себе. Бора горит от нетерпения, пытаясь расстегнуть свою рубашку, в которой внезапно стало жарко. Пальцы едва слушаются, не способные даже ухватиться за пуговицы, что совсем некстати и раздражает до желания порвать ткань. Джинсок на мгновение отстраняется и перехватывает ладони в свои, останавливая жалкие попытки. У него гораздо легче получается расстегнуть пуговицу за пуговицей, даже когда Бора хватает за шею и начинает кусать-целовать всё, что попадётся на пути. В ней так много огня, что едва можно устоять на месте. Джинсок обжигается, горит, и не способен выдержать всего напора. Он идёт на поводу, делая слабые попытки сбавить обороты, но даже желание медленно снять рубашку и насладиться телом под ней в момент обрывается Борой, что резко срывает её и бросает куда-то на пол. Такая нетерпеливая, что хочется больше. Словно заражает страстью, не давая шанса развернуться назад. Джинсок вновь притягивает в поцелуй, на этот раз гораздо страстнее, встречаясь языками и теряясь друг в друге. Его пальцы медленно проходят по голой коже, считая ребра и цепля родинки, стараясь не упустить даже самой маленькой детали. От касаний горит тело, требуя быть ближе, грубее. Бора мычит что-то в губы и тянет ниже, к своим ключницам, чтобы как тогда — до маленьких следов под футболкой и бессонной ночи, когда невозможно успокоиться от воспоминаний. Всего раз до этого она раздевалась при Джинсоке — в тот вечер было слишком мало времени, чтобы узнать друг друга лучше. Другие три встречи, когда Джинсок оставлял следы, они были полностью одеты. Сейчас Бора даже не успела подумать о том, что это первый раз, когда она действительно в одном бюстгальтере и когда она позволяет себя трогать везде. От осознания голос срывается на настоящий стон, совпадая с касанием зубов около груди. Теперь всё действительно серьёзно. В первый день своих пятнадцати лет Бора получает поцелуи на грудной клетке и вдоль краёв бюстгальтера, краснея до кончиков ушей и горя изнутри. Ей хочется зайти дальше, наплевав на все приличия, но Джинсок будто специально ходит кругами, возвращаясь выше, дальше от опасных зон. Даже его ладони послушно исследуют спину и плоский живот, но едва трогают ткань, боясь зайти дальше. Борины ладони не стесняясь тянутся к футболке, спешно забираясь под. Снять её означает остаться хотя бы на секунду без губ на себе, чего никак нельзя допустить. Бора наслаждается одними только ощущениями крепкого тела, обводя мышцы и царапая ногтями. Она не стесняется трогать везде, щупая и внимательно изучая, чувствуя то, что часто видит на танцах или ощущает через одежду. Джинсок не стесняется показывать своё тело в любой удобный момент, как и не боится внимания. Его не смущает даже то, как Борина ладонь медленно забирается под резинку штанов, только… — Бора… — голос хрипит, пуская мурашки по телу. Бора шумно выдыхает, едва способная выдержать тёплое дыхание и низкий голос себе на ухо. — Пора остановиться. — Зачем? — Мы зашли слишком далеко. Боре приходится открыть глаза и вернуться в мир, что вызывает раздражение. Теряться в поцелуях и касаниях гораздо приятнее, чем всё остальное. — Тебе не нравится? — Бора не верит, что Джинсоку может не нравиться, но всё равно вытаскивает ладонь из штанов, полостью убирая руки с тела. Возможно, что она совсем немного выглядит как недовольная синичка. — Мне нравится, просто… — Джинсок не перестаёт держать близко к себе, но смотрит точно в глаза, выбивая этим последний воздух из лёгких. Иногда не верится, что такой чудесный и красивый парень мог достаться ей, обычной девушке из забытого богом места. — Ещё чуть и мы уже не остановимся. Ты не готова. Слишком рано. — Я знаю, что я готова, — недовольно выдыхает Бора. — Тогда не готов я. Бора хочет возразить как-нибудь ещё, но её быстро останавливает нежный поцелуй. Желание большего сходит на нет, когда Джинсок притягивает в крепкие объятия и падает на кровать, накрывая собой. В его руках мгновенно чувствуешь себя как в тёплом уютном одеяле, что способно защитить от всего. Только, возможно, это не способно охладить Бору до конца. Точно не когда она всё ещё полуголая и прижимается бедром Джинсоку между ног, чувствуя твёрдость. — Я достану твою рубашку, — шепчет он, целуя в макушку. Бора недовольно ворчит и не даёт отодвинуться. Если ей не дают большего, то она выжмет всё из доступного. — Мне лень. — Тогда надень мою. Спорить не хочется. Лежать в огромной футболке, пахнущей Джинсоком, хватаясь за голый торс, не так уж и плохо. Может, Бора почти не злится на то, что они остановились. Может, потом она осознает, что в этот раз было действительно рано. // Шиён вдыхает горный воздух поглубже, стараясь отвлечься от всего. Уже в который раз она проводит день рождения вдали от дома — родного и фактического, — но сейчас что-то чувствуется не так. В груди тоска по знакомым улицам и людям, что тянут к себе как магнит. Шиён почти готова расстроиться, только холодная рука на своём животе греет лучше любых прогулок под солнцем Кореи. Зачем воспоминания о лете, когда в своих руках его прямое воплощение? Музыка старых кассет тихо играет на фоне, всё глубже погружая в мысли. Небо затянуто белыми облаками, дует холодный ветер, но воздух не сырой, совсем не как в снежных горах. Да и снега вокруг нет, только бесконечные луга, на которых пасутся тысячи барашков и коров. Минджи с ярчайшей улыбкой на губах пыталась пересчитать их всех, только с её зрением едва можно различить цветы на расстоянии десяти метров. Улыбка сама собой появляется на губах — Шиён вспоминает вчерашний поход и поздравление ранним утром сегодняшнего дня, после которого все отправились в лес. Сейчас, совсем недалеко от их домика отдыха, на самой окраине просторного луга лежит плед, на котором раскиданы ручки, тетради и яблоки. Шиён лежит на спине и едва обращает внимание на что-либо кроме музыки и Минджи сверху себя, что тепло дышит в шею и крепко хватается за огромный свитер, хотя сама в кардигане гораздо уютнее. Сложно жаловаться на такую жизнь. Даже если Шиён не видит подруг сейчас, то мысли точно заняты ими: перед отъездом Юхён выглядела гораздо лучше и наверняка уже поправилась, а Бора даже не возмущалась на то, что вновь не сможет поздравить день в день. Сама Минджи не даёт о них забыть, потому что постоянно спрашивает или вспоминает, будто успела привязаться к девочкам, которых месяц назад не переносила. Бора рассказала про то, как её встретили с танцев. Без сути самого разговора, без скандалов и отвращения, только громко возмущалась и называла Минджи сумасшедшей. Их отношения забавляют до смеха, только по коже всё равно пошли мурашки — Минджи никогда не пойдёт на подобную встречу без повода. У неё характер подсолнуха, что за всю жизнь не попадал под дождь и не встречал бурь, из-за чего кажется, что она безопасна. Только Шиён знает, что Минджи может быть страшна в гневе, а Бора способна вызвать у неё только подобное чувство. Несмотря на это, после их встречи они виделись ещё раз, когда Шиён нужно было отдать Юхён новый учебник. Тогда Минджи пошла вместе с ней, потому что у них были совместные планы на весь день, а на месте оказалась ещё и Бора, что встретила в защитной позе с готовностью в любой момент напасть. Они почти не ссорились, но когда рядом Шиён и Юхён, что друг к другу способны испытывать только нежность, то Бора и Минджи невольно кажутся полем боя. С того момента Минджи больше не жаловалась. Она будто приняла друзей Шиён, не без вечных замечаний в сторону поведения Боры, но это огромный успех. Ещё лучше то, что к Юхён она относится абсолютно нормально. Иногда кажется, что даже хорошо — за эту поездку они уже дважды обсуждали Юхён по воле Минджи. Шиён от осознания перемен загорается восторгом, потому что ей не надо большего — лишь бы её друзья не ругались между собой. На какой-то момент все проблемы становятся неважными. Совсем не беспокоит тот факт, что они впервые в жизни не ездили в отпуск летом, что Минхо вот-вот стукнет восемнадцать, что Бора выросла из обычных посиделок у реки, что Юхён всё ещё не в том интернате. С Минхо будет просто, пока Минджи рядом; Бора всё ещё рядом; Юхён обязательно поступит, потому что есть Минхо и Минджи. А политика… Шиён никогда не избежит её, поэтому временные трудности не пугают. В таком возрасте её пугают только собственные чувства. Из хорошего — она забыла Чеён. Из плохого — мысли о трех подругах не покидают голову. Для Шиён так много чувств, каждый раз находя что-то новое, что становится сложным выдержать свой собственный мозг. Люди чаще замечают её в своих мыслях, а музыка делает только хуже. Шиён может часами сидеть за пианино и играть всё, что взбредет на ум, практика гитары тянется дольше, а уроки вокала кажутся такими короткими, что приходится оставаться один на один в любом подходящем месте, лишь бы дольше петь. Музыка становится своеобразной одержимостью, только никто не придаёт этому значения. Минджи готова часами смотреть на то, как длинные пальцы скачут по клавишам, Юхён просит почаще ей петь, а Бора совсем немного засматривается на Шиён в единственный раз, когда ей играют на гитаре. Даже отец хвалит за успехи, а девочки из старших классов предлагают нереальное — создать группу. Стоит Шиён один раз спеть в сентябре, когда в школе праздновали открытие олимпиады, как её заметили сразу все. Даже Чеён, что подошла поговорить потом между уроков, улыбаясь и постоянно делая комплименты. Если бы не день рождения, то Шиён с Минджи выступали бы в школе на закрытии олимпиады, что уже завтра. Шиён знает, что Минджи точно заслужила такое — она невероятно хорошо танцует, поёт как ангел и умеет рисовать. Всё это воспринимается как хобби, только школа давно заметила каждый талант и постоянно приглашает участвовать во всех конкурсах и шоу. Шиён готова оставить всё так — сидеть в зале и наслаждаться видом Минджи со стороны, а не быть вместе с ней, только у жизни другие планы. Изредка в голову приходит осознание, что Минджи уже в старшей школе и через два года поступит в институт. Шиён останется одна среди белых коридоров и не ставшими друзьями одноклассников, без возможности смотреть на сцену и видеть там её. Поэтому Минджи без раздумий тянет за собой, умоляя Шиён сиять также ярко, чтобы те одинокие два года были не у пустой сцены, а на ней. Для тихой Шиён любой выход в люди кажется ужасом. Для солнечной Минджи нет ничего легче, чем быть среди людей. Она, пусть и с десятком шрамов, справляется удивительно хорошо. Шиён не может вспомнить годы в начальной школе без Минджи, как и не может представить себе старшую школу без неё. Будто она маленький фонарь — солнце, — что освещает дорогу вперёд. Даже сейчас, в неизвестных обеим горах, она тянет за собой вперёд, покрепче сжимая руку. Минджи — защита и комфорт для Шиён, без которых страшно остаться даже на месяц. Поэтому кажется драгоценным лежать вот так — когда Шиён становится защитой для Минджи. — Ты опять громко думаешь, — бормочет Минджи в шею, пуская мурашки. Шиён проходится взглядом вокруг, смаргивая слезы от солнца, и только сейчас замечает, что музыка остановилась. Минджи не перестаёт прятаться среди отросших волос и у тёплой шеи, но тянется, прогоняя усталость из затекших мышц. Только сейчас чувствуется, как онемела рука и устала спина. Шиён, несмотря на неприятные ощущения, готова лежать так целый день. — Не поделишься? Минджи легко улыбается, опираясь на локоть. Она совсем близко, нависает сверху и закрывает длинными волосами слабый свет солнца, но почему-то становится только жарче. В который раз щемит сердце от осознания красоты, что находится перед собой. Шиён не находит сил сдвинуться, боясь помешать такой близости. Одна ладонь невольно тянется вперёд, заправляя спадающие на лицо пряди за ухо. Улыбка Минджи становится ещё нежнее. — Думала о нас, — почему-то хрипит Шиён, теряя слова. Всё в моменте кажется таким волшебным. — О чем-то определённом? — кокетничает Минджи, наклоняясь ниже. Шиён чувствует, что не способна отказать в любом, что захочет попросить или приказать эта девушка. — О… — голос срывается на шёпот, после сразу уходя в бархат. — О многом. О тебе, девочках. О том, как сейчас хорошо. — Да? Минджи, кажется, оказывается ближе. Шиён хочет вспомнить про то, как они недавно обсуждали Юхён. Хочет узнать у Минджи больше, потому что ту явно что-то привлекает и цепляет, но мысли водопадом летят в пропасть, где существует только этот момент. Они всегда успеют обсудить мелочи, но вряд ли ещё Минджи будет настолько рядом, когда вот-вот собственное дыхание смешается с её. — Да. Больше всего мне нравится лежать с тобой так. Когда ты сверху и дышишь мне в шею. Это успокаивает. Даже больше, чем когда я лежу на тебе. Шиён окончательно не узнает свой голос, не слышит за бархатом природу и не видит ничего, кроме Минджи. У неё совсем другой взгляд, который ещё никогда не был прежде. За ресницами привычно красноватые глаза стали чёрными, настолько глубокими, что Шиён теряется. Минджи сейчас совершенно новая, с розовыми щеками, приоткрытыми губами и взглядом, что не даёт шанса убежать. Только среди этого всего есть громкая до непонимания растерянность. — Мне… — Минджи прочищает горло, заикаясь и шепча: — Мне тоже нравится лежать на тебе. Твой запах… Уже не узнать, что с запахом Шиён, потому что за мгновение Минджи срывается вниз, внезапно целуя. Совсем не так, как в их первый раз, а с напором и до ужаса близко. Её не держат локти, даже колени не способны сохранять положение выше земли, поэтому Минджи падает на Шиён, возвращаясь к тому, с чего всё началось. Их ноги неловко переплетаются, пуская мурашки по телу, а губы сливаются в поцелуе, что лишает воздуха. Минджи придавливает к земле, вызывая так много чувств, что Шиён теряется. Ладони сами собой тянутся к талии, чтобы ухватиться за что-нибудь, но встречаются с местами голой кожей под задравшимся свитером. Этого становится слишком много, особенно когда Минджи горячо выдыхает в губы, отстраняясь. Шиён ловит её взглядом, ощущая дежа вю от того, как глаза закрывают чёрные волосы от мира вокруг, погружая в свой собственный мир. — И целовать тебя нравится ещё больше, — шёпотом признается Минджи. От переизбытка чувств не остаётся сил на поцелуи. Минджи прячет лицо в волосах Шиён, утыкаясь носом куда-то под ухо, делая только хуже горячим дыханием. Где-то за домом громко разговаривают две женщины, обсуждая праздничный ужин; маленький проигрыватель рядом вот-вот зажует пленку кассеты, что закончилась минуты назад; портрет от громкой девчонки на день рождения лежит в машине, ожидая своего места на стене; в другой провинции, через несколько горных массивов, очаровательная плакса старательно выводит иероглифы, готовая похвастаться новыми достижениями. Здесь, на просторных лугах неподалёку от Инчхона, Минджи лежит сверху и не даёт думать о чем-то далёком. Из мыслей у Шиён только то, что она начинает влюбляться в их дружбу.