amitié amoureuse

В доме Минджи всегда было уютно. Шиён провела тут немало времени с момента, как семья Ким переехала в их город, и успела запомнить каждую деталь как родную. Каждая комната, каждый коридор, каждый сувенир на полке. Половину декора они ставили вместе, потому что первые месяцы в этом доме было до ужаса пусто и тихо. Минджи больше месяца спала у Шиён в кровати, боясь оставаться в комнате с родителями, и не способная смотреть на Минхо в том состоянии. Вспоминать тот год всё ещё тяжело, но несмотря на то, что травмы проживались в этом доме, он стал уютным гнездышком, а не тяжёлым напоминанием. Последние годы все праздники проводятся только в этом месте, не имеет значения в честь кого они и для кого. Семьи Ли и Ким всегда празднуют вместе — за исключением отца и сестры Шиён, — в ставшем за десять лет родным коттедже на окраине. Как и совершеннолетие Минхо сейчас. Шиён сидит за огромным столом в гостиной, рассматривая именинника. Он перестал расти ещё года два назад, но всё равно остался выше остальных; стал смелее и громче, но остался замкнутым и тихим наедине. Каштановые волосы сейчас отрасли до лохматой причёски, глаза светятся от эмоций, но выражение лица всё равно недовольное — Минхо никогда не любил внимание. Его внешность, как и у Минджи, нежная и привлекательная, а тело — танцора. Если бы не семья, то он поступил бы на хореографа, чтобы остаться в танцах навсегда. Такой был план в детстве: Минхо танцует, Шиён поёт, а Минджи печёт булочки. Сейчас возможно ничего из этого, но все послушно занимаются своими хобби так часто, будто смогут избежать судьбы. Минхо ловит взгляд Шиён и моргает как рыба, наверняка пытаясь развеселить. Праздник даже весёлый, собраться семьями спустя долгое время оказалось приятным, и всё не так уж и плохо. Не считая того, что Шиён и Минхо вступят в брак года через 3-4, окончательно поплыв по течению. И Минхо, который вот-вот закончит школу, поступит на экономиста и станет законным владельцем части бизнеса семьи. От этого у всей молодёжи за столом кислое лицо. Минджи, которая сидит рядом с Шиён, ни на секунду не убирает ладонь с её бедра — Шиён взяла за привычку неосознанно щипать кожу на чужих руках. В детстве она щупала мочки Минджи при каждом удобном случае. Такие маленькие мелочи напоминают, что она всё ещё младше и успела стать настоящей сестрой. Даже для Минхо, что едва уделял время серьёзным разговорам и откровениям, но общался с Шиён всегда так, будто он старший брат. Только из-за этого брак с ним не кажется большой трагедией. Минхо не даст в обиду и будет защищать, Минджи останется рядом, поездки в Японию будут чаще, а может удастся навсегда вернуться на родину Шиён. Семья Минхо владеет там частью бизнеса, а сам он знает японский в совершенстве. Шиён как может выжимает плюсы, стараясь не заплакать. Их родители женились по своему выбору и из-за любви, а за них всё решили ещё в детстве. И попала под раздачу именно Шиён, а не её сестра или Минджи. Иногда жизнь бывает несправедлива. Ужин тянется часами. Разговоры о будущем режут уши, поздравительные тосты противные и так в стиле их семьи — пафос и до смешного выглаженные слова, будто на приёме у президента. Выдержать это кажется пыткой, особенно когда Шиён перестала любить свой статус, Минджи осознала происходящее, а Минхо никогда не чувствовал себя в своей тарелке. Как в одних из самых состоятельных семьях Кореи умудрились появиться сразу трое детей, что с музыкой чувствуют себя комфортнее, чем с деньгами? — Сынок так быстро вырос, — со слезами на глазах говорит миссис Ким, от чего Минджи и Минхо закатывают глаза. — Ещё пара месяцев, и в университет. — Вы всё-таки остановились на Сеуле? — спрашивает отец Шиён, ни на секунду за вечер не меняя интонации и выражения лица. Он всегда раздражающе холодный, сбивает контрастом рядом с громкой семьёй Ким или родней Шиён из Японии. — Или ещё рассматриваете Японию? Ещё чуть и Минхо увидит свой мозг или упадёт в обморок — настолько часто он закатывает глаза. Шиён на секунду улыбается, но радость быстро сходит на нет от осознания того, где они и зачем. Их родители вновь будут обсуждать планы на поступление и будущее жилье, что всегда заканчивается спорами. Минджи лишь иногда возмущается, Шиён не стесняется проявлять недовольство, а Минхо вовсе не держит язык за зубами. — Учитывая ситуацию в стране, вам всем пора в Японию, как и Минхо с Минджи, — вздыхает мистер Ким, откладывая столовые приборы. Его взгляд, несмотря на серьёзность голоса, мягкий. — Джун, ты не думал об этом? Шиён закрывает глаза. Она редко слышит имя отца, редко пытается разобраться в политике и редко интересуется тем, как дела в бизнесе у семьи Ким. Но в этому году поменялось всё: президент, партия, законы. И отец, который был тесно связан с делами правительства, почему-то притих. Их семья не ездила в отпуск и всего один раз выбралась за пределы города — на день рождения Шиён, в загородный дом Ким. В последний раз подобное было в восьмидесятом, что пускает холод по коже до самых костей. — Думаю, можно остаться тут, — спокойно выдыхает отец. — И поступление Минхо в Японию будет лишним — не хочу остаться без помощи единственной наследницы. Жёсткий акцент на «единственной» режет ухо. Сестра Шиён никогда толком не жила в Корее и едва видела отца — одиннадцать лет детства провела в Японии, где росла с бабушкой и матерью, после средней школы вернулась туда из-за крупной ссоры и жила с одной бабушкой. Год назад отец получил письмо о том, что она выходит замуж и не собирается участвовать в его «махинациях». Мама никогда не ругала за это, Шиён не задавала лишних вопросов, бабушка была совсем не против растить внучку, а отец молча решил, что у него одна дочь. В какие-то моменты своей жизни Шиён готова поступить точно так же, только смелости у неё хватает лишь на споры и молчаливые протесты. Поэтому она всё ещё единственная наследница, и поэтому ей нельзя в Японию без отца. Поэтому Минхо сейчас сверлит мистера Ли взглядом — для всех подростков в комнате вариант жизни в Японии стал бы самым лучшим. Только с одной поправкой — у Минхо тут есть близкие друзья, которых страшно потерять. Шиён всё ещё мало его знает, но про них слышала много. Часто в соседней с Минджиной комнатой раздаётся громкий гогот — Джинсон приходит в гости каждую неделю, чаще любых других людей. А на танцах часто одна и та же компания: Минхо, Сонхва и его друг Сан. Минджи постоянно шутит, что Шиён с Сонхвой похожи, а через минуты называет Сонхву самым красивым парнем на свете. У неё, если честно, ужасный юмор. — А нам больше подойдёт Минхо в Японии, — возражает отец Минджи. — Там выгоднее держать умы. — А мне больше подойдёт решать самому, — злится Минхо, закатывая глаза. И опять они тут — семейные ссоры из-за различных интересов. При том, что их семьи самые дружные в округе в моменты, когда забывают о работе. У Шиён горчит во рту от раздражительности. — Минхо! — возмущается мама, бросая строгий взгляд. — Значит, будем говорить серьёзно, — вздыхает отец, откладывая палочки на край тарелки. Шиён молча сжимает ладонь Минджи, готовясь к самому худшему. А после, когда гости разойдутся по домам, в комнате Минхо будут сидеть они втроём, возмущаясь на свои семьи и строя планы по разрушению великого сотрудничества Ли-Ким. Минхо никогда не хотел глупого брака, особенно с Шиён, что для него действительно как сестра, да и Минджи относится ко всей идее чересчур враждебно. Минхо даже шутит, что поженить Шиён и Минджи будет в разы эффективнее для бизнеса и менее болезненно. Их отношение к подобным темам удивительно простое. — Где ты вообще видел подобный брак? — почему-то продолжает развивать тему Шиён, хмуря брови. Может, обсуждать подобное легче, чем политику. — Плевать, установим свои правила, — просто отвечает Минхо, запрокидывая голову на диван за своей спиной. Его поза расслаблена, выражение лица спокойное, голос монотонный, словно никаких проблем не существует. Шиён знает, что Минхо привык держать все проблемы в себе, выпуская пар исключительно наедине. Что-то в этом её восхищает. — Ты с Джинсоном давно установил, я смотрю, — щурится Минджи, наваливаясь на Шиён ещё сильнее. Они сидят на полу, чтобы было больше места, но всё равно оказались вплотную. Минхо усмехается, даже на секунду не теряя спокойствие. Шиён думает, что семья Ким — самые абсурдные люди, ведь где ещё можно встретить ужасно громкого старшего брата, что при этом едва говорит, и спокойную младшую сестру, у которой энергии хватит на целый город? Эти люди будто были созданы для того, чтобы стать семьёй Шиён. — Перед тем, как обсуждать мою личную жизнь, отлипни от Шиён хотя бы на миллиметр, — невозмутимо отвечает Минхо, переводя взгляд на сестру. В его глазах пляшут озорные чертики, готовые к новой семейной драке. — И будь менее очевидной в своих ч... Минджи не даёт договорить, внезапно кидая в Минхо первую попавшуюся под руку вещь — подушку. Её щеки красные, как и у Минхо, что вовремя увернулся и сразу же начал атаковать. В их драке нет ничего, кроме шутки, но выглядит всё максимально серьёзно, особенно если речь идёт о Минджи, для которой любое соревнование существует лишь для выигрыша. Комната заливается смехом и возмущенными криками, которые перекрывают громкие удары подушек и топот по полу. Шиён наблюдает за дракой с довольной улыбкой, прячась на кровати от раздачи и думая о том, что готова перетерпеть любые планы семьи, если Минджи и Минхо останутся на её стороне. // — Когда ты собиралась сказать, что не пойдёшь в старшую школу? — тяжело вздыхает Шиён, закрывая глаза. Она даже не поймёт, что именно её так разозлило. — Ещё есть вероятность, что я уйду к Джинсоку. Бабушка настаивает. — Ты хочешь пойти только из-за года со своим парнем и напора бабушки? — Шиён. Непонятно, как они начали этот разговор, но заканчивать явно не собираются. Шиён волнует будущее Боры, а Бора будто бы о нём вообще не думает — только танцы, рисование и Джинсок. Даже Минджи это возмущает, что говорит о многом. Или давно перестало говорить хоть о чем-то, раз они начали общаться. Это настолько внезапно и странно, что Шиён не может ничего связать в голове. Как Минджи пошла на это, и почему Бора согласилась? Но они всё равно не переносят друг друга. Теперь Шиён чаще выслушивает о невеже Боре и неженке Минджи, пытаясь хоть как-то оставаться посередине, не склоняясь на чью-либо сторону. И Юхён никак не помогает, потому что она чаще говорит о Минджи, Минджи постоянно вспоминает про Юхён, а Бора ревнует Юхён ко всем. И все ревнуют Шиён друг к другу, будто на ней замкнулся круг. Этот безумный квадрат начинает сводить с ума, и даже Джинсок не способен помочь. — Я не хочу на учёбу, но вы все продолжаете говорить, что это надо и что иначе пропадешь, — тянет Бора, пиная камни под ногами. — На кой черт оно мне надо? Чтобы не закончить как родители? Они с образованием. Тогда какой от него толк? — Мы хотим, чтобы ты раскрыла свой потенциал, а не перебивалась мелочами, Бо, — вздыхает Шиён, смотря на подругу. Бора ужасно красивая и всё лучше телом — взрослеет. Бледное лицо чище от высыпаний, челка теперь аккуратная, но всё ещё лезет в глаза, родинок стало больше. У неё всегда коротко подстрижены ногти, выглажены джинсы и появилась новая любимая вещь — рубашка в клетку. Сейчас поверх рубашки тёплая набитая куртка, которая делает Бору ещё милее, чем обычно. Шиён всё ещё не понимает — как такая серьёзная и местами грубая девушка может казаться ей до приторного милой? Но даже Минджи согласна с этим, только для неё это надоедливый минус, а не очаровательный плюс. — В чем мой потенциал? — убито спрашивает Бора, смотря на небо. Они останавливаются посреди тротуара, внезапно притихая. Шиён видит в Боре потенциал на целый школьный класс. Она божественно танцует, так говорят все, и Шиён в это охотно верит и знает, что будущее Боры точно в танцах. Бора замечательно рисует, к своим пятнадцати годам настолько хорошо, будто занималась в специальной школе. С десяток её рисунков лежит дома и висит на стене, напоминая об этом каждый день. И мозгов у Боры достаточно — она знает историю, разбирается в музыке, хороша в корейском и закрыла биологию на высокие баллы. Всему этому мешают только лень и положение в обществе, но почему-то ясно как день, что старшая школа с Джинсоком поможет. — Ты нашла себя в музыке, Юхён умная не по годам, Джинсок настоящий танцор, да даже Минджи не на таком дне, как я, — Бора поворачивается к Шиён, усердно сдерживая слезы. — Не буду же я танцором после четырёх лет с перебоями в студии? — Я никогда не видела твои танцы. Но рисунки точно достойны того, чтобы их продавали. Бора смеётся. Шиён чувствует себя глупой и одновременно умнее Боры. Непонятно, как устроен этот мир, но понятно то, что Бора однозначно найдёт в нём свое место. У неё, кажется, даже больше шансов, чем у всех остальных. — Я не умею пользоваться материалами, они стоят очень дорого, и всё ещё нужна практика, — злится Бора, срываясь с места. Шиён не успевает открыть рот, как слышит резкое: — Ни слова, Шиён. Тема закрыта. — Хорошо, — вздыхает Шиён, беря Бору за рукав. — Пойдём дальше. Говорить с Борой о будущем никогда не казалось лёгким. Она едва слушает, если ей что-то не нравится, не соглашается на компромиссы и летит вперёд с бешеной скоростью. Вскользь упоминалось, что Джинсок не всегда способен выдержать такую Бору. Среди всех людей в городе на это способна, кажется, только Шиён — спокойствие отца и доброта матери хорошо сочетаются. Больше ни одного слова о старшей школе. Бора сдала экзамены хорошо, Шиён знает, от этого у неё чешется язык сказать что-то ещё, упросить не ломать себе жизнь. Молчать вовсе не выходит, иначе слова сорвутся, поэтому они говорят о всём подряд. Бора всё чаще рассказывает о Джинсоке и делится личными подробностями, наконец-то вводя Шиён в курс дела. Даже если речь идёт о тех вещах, которые знать не очень хотелось. Бора гораздо тактильнее, чем она показывает другим. Шиён слышит это в рассказах и замечает в моменты, когда маленькая ладошка неосознанно тянется к её, чтобы притянуть ближе. Чем ближе, тем им обеим спокойнее. Так Боре не страшно говорить о переживаниях, а Шиён не боится делиться радостями. Радостного, правда, становится меньше. Отец отчего-то постоянно на нервах, всё реже появляется дома и наотрез отказался отпустить хотя бы Шиён в Японию летом. Дочке сестры в июне два года, а вся семья видела её только на паре цветных фото. Шиён начинает казаться, что она уже забыла лицо сестры и никогда не вспомнит, если дела отца не вернутся в нормальное положение. Они уже не вернутся в Японию и не будут жить как раньше. Но раньше не было отца рядом. Тогда жизнь казалась до сладкого лёгкой. От воспоминаний почему-то сложно смотреть на Бору. Шиён знает, что Юхён не всегда жила так, но было ли с Борой подобное? Она родилась тут или приехала из другого города, её семья изначально была такой или что-то пошло не так? Вопросов всё больше с каждым месяцем, но спросить всё сложнее. Боре без малого шестнадцать, их дружбе три года, а всё стоит на месте. Даже Шиён рассказала о своей семье. Очень коротко: есть сестра, мама из Японии, отец в политике. Делиться подобным без вопросов и подходящей атмосферы кажется неправильным. Даже Юхён, пожалуй, слышала больше, потому что с ней легче. С ней Шиён чаще перескакивает на акцент, вставляет приевшиеся от бабушки фразы и не боится казаться странной. Как бояться, если Юхён смотрит так, словно ты весь её мир? Шиён тает. С Борой получается только оставаться стеной и быть незаметной опорой. Шиён ловит любые признаки неладного, тщательно следит за рассказами о Джинсоке и рассматривает Бору, боясь вновь найти синяк или порез. И если находит, то не говорит ни слова, только становится ближе и незаметно покупает вкусное или делает то, что улучшит ситуацию. Объятия всегда подходят, пусть Шиён неловко, а Бора может возмущаться. Бора будто чувствует чужие мысли и сильнее сжимает ладонь, притягивая к себе. Больше нет проезжих машин вокруг, людей всё меньше и становится тише. Шиён оглядывается вокруг и видит гущу деревьев — боковой вход в парк, недалеко от места, где впервые встретились Минджи и Бора. На губах невольно появляется улыбка. — Ну, как твоя дружба с Минджи? — дразнит Шиён, моментально получая по плечу. — Хэй! — в такие моменты Бора становится по-настоящему громкой и совсем похожа на бабушку с окраины какого-нибудь Пусана. — Она меня преследует, это не дружба! — Вы что, виделись ещё? Ночью января, когда Шиён лежала в кровати Минджи и была на грани сна, она услышала полную историю того, что произошло. Джинсок, как оказывается, живёт совсем близко к дому Минджи, поэтому иногда на районе можно встретить Бору. Минджи без труда узнала её расписание и поймала для того, чтобы разузнать всё об учёбе Юхён и том самом интернате. Разговор не завязался из-за небольшого чп, но было дано обещание — против воли Боры — встретиться ещё. Но даже без той следующей встречи Шиён и Минджи дали друг другу маленькое обещание, связанное с Юхён. — Да, — закатывает глаза Бора. — На кой черт ей этот интернат и вся информация о Юхён? Она же не думала, что я ей что-то расскажу? — Если честно… — тянет Шиён, едва сдерживая улыбку. Она знает, что Бора убьёт за следующие слова. — И без тебя было всё понятно. — Что именно вам было понятно? Бора готова на конфликт, даже не глядя на неё это ясно. Шиён готова сказать то, что обрадует и сделает хуже одновременно. Юхён была счастлива от слов Минджи и набросилась на неё с объятиями, после чего смущённо поблагодарила Шиён. У неё всегда такие красные щеки и настолько светящиеся счастьем глаза, что хочется затискать до невнятных протестов. Бора совсем другая. — Что Юхён переходит в центральную школу-интернат Чонджу в этом семестре, — слова выходят настолько легко, будто они обсуждают мелочи. У Юхён есть родители, с которыми придётся иметь дело. Шиён ещё маленькая, а Минджи получит паспорт только в мае. Никто из их семей не знает и не должен узнать о ситуации. Всё звучит как бред сумасшедшего, и Бора воспринимает это именно так, судя по её реакции. Если всмотреться, то она в шаге от того, чтобы вмазать Шиён в стену. — И кто это решил? — Бора практически кричит. — Её мать, которая даже в обычную школу не отпускает? Шиён вздыхает, готовясь к худшему. Ужасно, что Юхён никогда не рассказывает о таком близким, даже Боре. — Минджи всерьёз заинтересовала ситуация с Юхён ещё в прошлом году, поэтому она навела справки, — Бора скептически поднимает брови, сверля взглядом. — Учителя несколько раз пытались написать на родителей Юхён заявление, но каждый раз это опускали. Юхён без малого сирота, если говорить прямо, и это давно проблема. — Как с этим связаны вы и интернат, черт возьми? — Минхо поговорил с дирекцией и поставил прямые условия матери: перевод или лишение родительских прав. На несколько долгих минут повисает тишина. Шиён привыкла решать дела прямо и не использовать возможности своей семьи. Минхо уже третий раз влезает во что-то крупное по просьбе Минджи и каждый раз уходит незамеченным. Сейчас, тем более, нельзя даже одному лишнему человеку увидеть семью Ли или Ким вблизи ситуации. Шиён посадят на домашний арест, охрану Минджи усилят ещё больше, а Минхо могут не отпустить в Сеул, куда он уже поступил. Если всё вскроется, то им достанется по полной, как взрослым. Но Бору вряд ли волнует, что будет при вскрытии правды. Она даже не знает, что Минхо притворился родственником для дирекции и надавил на мать Юхён после. Это лишние детали, о которых знают только два человека. У Боры на лице больше написан шок от того, на что способны эти «золотые» дети. Если Минхо в восемнадцать лет, пусть косвенно и ещё не точно, но может сделать то, что не удавалось сделать врачам и учителям, то что будет дальше? Что может сделать Шиён и что сделает? А Минджи, которая не в списке удобных друзей, а совсем недавно была врагом? — Шиён, вы ёбнулись? От внезапности Шиён давится воздухом. Они определённо сошли с ума, но это Минджи всё придумала, Юхён одобрила, а Минхо исполнил. Шиён как сторонний наблюдатель и помощник. Она готова в любой момент воспользоваться властью своей семьи, если надо, но хотела бы остаться просто поддержкой для Юхён и всегда быть рядом. — Поэтому Минджи хотела поговорить с тобой, — отговаривается Шиён, опуская взгляд. — Блять, Шиён, — Бора кипит от возмущения, — а вы не думали о последствиях? Вы просто хотите забрать Юхён у её матери и надеяться, что это ничего не поменяет? Внезапно внутри Шиён что-то щелкает. Бора, кажется, не знает Юхён настолько хорошо, хотя они дружат пять лет. Сказать ей большее — дать понять, что Шиён за считанные месяцы стала ближе. Не говорить — выставить ситуацию так, будто они решили выкрасть Юхён из семьи и бросить одну. — Бо… — Шиён собирается с силами, поднимая взгляд. — Ты же сама знаешь, что Юхён болеет не просто так. И в августе она не просто отравилась. В глазах Боры недоверие. Она рассматривает Шиён и хмурит брови, ожидая следующих слов, которых не будет. Шиён привыкла хранить тайны друзей и не говорить о них другим, пусть самым близким, при любых условиях. — Шиён, что это значит? — медленно спрашивает Бора, больше не злясь. — Не обижайся, пожалуйста, но я не скажу, — умоляет Шиён. — Если бы Юхён хотела, то сказала бы тебе. — Но почему она тогда рассказала тебе? Шиён жмурит глаза, только это не спасает от слез. Она чувствует себя виноватой в том, с чем связана только косвенно, что вызывает только больше грусти. Они все заслужили правду от Юхён, но та едва делится личным, даже о здоровье не говорит ничего больше дежурных фраз. Шиён начинает замечать, что всё её друзья, да даже она, такие. — Я нечаянно встретила тётушку Найрим в декабре, она без конца жаловалась на... причины. Юхён тоже оказалась рядом и призналась во всём. Прости, что так получилось, я... — Шиён шмыгает носом. Удивительно, что она всё ещё способна спокойно говорить, когда щеки полностью намокли. — Я правда не хотела. — Твоя дружба с Юхён меня поражает. С тяжёлым вздохом Бора начинает идти дальше. Шиён спешно идёт следом, боясь расставаться на такой ноте. Только сейчас они вспомнили, что остановились посреди тротуара, ругаясь на виду у всех. С Борой можно забыть обо всём, не важно, хорошо это для тебя или плохо. — Прости, пожалуйста, Бора, — умоляет Шиён, смахивая слезы с щек. — Ты извиняешься за дружбу с человеком? — усмехается Бора, вводя в ступор. Шиён не знает, за что она извиняется. За то, что Юхён доверилась ей сильнее, чем Боре? За то, что Шиён использовала ради Юхён возможности, которых у Боры нет? За то, что познакомила Юхён хоть с кем-то, кроме Боры? За такое было бы глупо извиняться, но найти настоящие причины своего чувства вины Шиён не может, точно не сейчас. Получается только невнятное: — За дружбу с твоим человеком. — Юхён давно перестала быть только моей, ты знаешь сама, — вздыхает Бора. — И ты тут почти не виновата. Это «почти» кажется самым логичным и нелогичным одновременно, делая только хуже. Шаг сбивается из-за невидимых кочек под ногами, пока мысли путаются в ком. Шиён осознает, что теперь Юхён и её человек тоже. // Учебный год начался неожиданно — пришла новенькая. Учительница сказала слишком мало: зовут Хань Дон, приехала из Китая и едва знает корейский. И сама Дон кажется до того стеснительной, что страшно смотреть в её сторону. Шиён тоже была такой, когда пришла в начальную школу Кореи сразу после детства в Японии. Адаптация прошла, а привычка сидеть одной у окна осталась. Дон, кажется, прекрасно понимает это чувство, потому что тихо выбирает себе место за Шиён, на третьей парте. Только Шиён давно не молчаливая девочка, что боялась спросить как дела у Чеён или попросить сесть за стол с людьми в столовой. С её подругами нет шансов оставаться тихой, а новая компания в школе — друзья Минджи — затягивает в разговоры настолько часто, что все получают замечания. В школах всегда было простое правило: не общаться между классами, но этим громким девушкам словно всё равно на порядки. Так хоть чуть понятнее, почему Минджи стала смелее и проще. Понятно, почему Шиён без сомнений сразу после звонка разворачивается и с улыбкой говорит: — Привет, я Шиён. Дон смотрит на неё большими удивлёнными глазами, сразу краснея. С пару секунд она молчит, явно о чем-то думая. Шиён гадает: насколько хорошо Дон понимает корейский? — П-привет? Хань Дон. Шиён готова пищать от умиления. Корейский всегда казался грубоватым, японский иногда слишком быстрый, а китайский акцент на корейском слишком очаровательный. Дон, и без того милая, похожа на котёнка, когда испуганно говорит на чужом языке, больше спрашивая, а не отвечая. — Ты не знаешь корейский? — Нет. — Английский? — спрашивает Шиён, надеясь на уровень знаний Дон. К средней школе многие способны говорить на английском хотя бы чуть. — Плохо, — отвечает на том же английском Дон, опуская взгляд. Внутри искренняя надежда, что её не раздражают приставания. У Шиён был огромный опыт общения с людьми, говорящими на другом языке. Сейчас, когда она изучает английский, нередко приходится находить пути общения посредством знаний. Минхо даже учил языку жестов, только большая часть позабылась, да и Дон вряд ли будет его знать. Остаётся только верить в то, что китайский и японский всё-таки не так далеки и они друг друга поймут. Шиён хочет понять Дон, потому что той точно нужен человек, кто будет слышать. — Понимать кандзи? — спрашивает Шиён, опустив грамматику и всё. В памяти хорошо отложилось, что Юхён без труда понимает кандзи, потому что учит китайский. Если Дон поймёт несвязный бред из простых слов, то Шиён поймёт в ответ. — Понимать. — Друзья? — улыбается Шиён. — А? Это будет сложно. Шиён, что знает кандзи на уровне взрослого носителя, всё равно будет бессильна из-за лет сепарации между языками. Но Дон так очаровательно хлопает глазами и настолько потеряна, что появляется желание прямо сегодня выучить китайский. — Друзья? — пробует Шиён на английском, улыбаясь шире. Чеён с соседнего ряда бросает косой взгляд, выглядя удивлённой. Почему-то её внимание больше никак не цепляет. — Друзья, — тихо отвечает Дон, пожимая руку. Да, попробовать действительно стоит. // Лицо Минджи сияет улыбкой от рассказа о Дон. Она гордится Шиён до безумия, вспоминая то, какой та была раньше. В первые годы общения, даже если опустить языковой барьер, Шиён едва рассказывала что-то сама и даже смеяться стеснялась. В начальной школе она всегда носила кардиган, в котором пряталась от чужих взглядов. После знакомства с Борой из средств защиты от мира остались только часто скрещенные на груди руки и привычка щипать кожу. Больше Шиён не боится разговаривать, но самой с кем-то знакомиться? Дон первая. — Должно быть, она действительно милая, — смеётся Минджи, получая толчок в плечо. Шиён, если бы умела краснеть, превратилась бы в малину. Минджи не может оторвать от неё взгляда. Совсем недавно Шиён отстригла челку до бровей, а сами волосы почти до локтя; щеки всё ещё мягкие и круглые, только выделяются всё меньше, уступая высоким скулам и острой линии челюсти, совсем несвойственной для таких нежных черт лица. С каждым месяцем внешность Шиён становится острее, более взрослой и строгой, уже не как у маленькой нежной девочки из их детства. Но брови всё также едва видно, а губы всё больше и мягче. Минджи хочет треснуть себя как можно сильнее, лишь бы перестать о них думать. — Не отвлекаю? Юци подходит неожиданно, пугая и вытаскивая из мыслей. Минджи оборачивается на неё, даже не успевая сказать что-то в ответ. Наверняка у неё на лице растерянное выражение и красные щеки. Юци улыбается, не уделяя этому слишком много внимания. — Хотела спросить по поводу группы, потому что вас двоих не выловить. Точно. Девочки уже месяц просят Минджи сделать с этим что-то и не дать идее пропасть. Всё началось с новых учителей, что увидели таланты школьников полноценно и упросили пустить их в нужное русло. Вряд ли Минджи сама додумалась бы до полноценной группы, когда у неё так много дел и так мало талантов. Ей достаточно даже просто руководить, если это значит, что она будет проводить больше времени со школьными друзьями. — Какие-то идеи? — спрашивает Минджи, притягивая Шиён за рукав кофты к себе, ведь иначе её опять заметят в чужой компании и будут ругать. — Идея собраться вместе и играть, — поднимает брови Юци. — Ты же не зря училась в музыкалке? Минджи никогда толком не была в настоящей музыкальной школе. С детства она занималась именно танцами, через них чудом попала на вокал, а оттуда появилась возможность научиться играть на гитаре, которую было бы глупо упустить. Ничего сложного, даже без должного разбора техник, лишь обучение основам игры и их практика. Шиён наверняка вот-вот обгонит её в навыках, хотя учится полтора года. — Это надо спросить у тебя, — улыбается Минджи. Юци играет на гитаре профессионально и на протяжении десяти лет. — Я этот ваш бас три раза держала в руках. На лёгкий протест Минджи Юци закатывает глаза, а Шиён улыбается. Почему-то все вокруг решили, что Минджи будет отличной бас-гитаристкой, хотя она впервые дотронулась до такой гитары всего год назад. — А ты хочешь этого, Шиён-а? — улыбается Юци, переводя внимание. По Шиён мало что можно понять, если она в незнакомой или большой компании. Юци не самая посторонняя для них, но она многое не знает и не успела достигнуть того уровня доверия. На вопрос Шиён только опускает взгляд и выглядит смущённой. Они редко обсуждали это прямо, но Минджи точно знает, что идея с группой Шиён нравится. Если она каждый день говорит о том, как хочет связать себя с музыкой, то других вариантов быть не может. — Хочу, — признается Шиён, тяжело вздыхая. — Только время откуда? И что мы вообще можем играть, если… ну… — Если? — Эстраду только? Мы не так хорошо поем и не такие слаженные музыканты. Только если для выступлений в школе. Минджи хочет сказать, что есть так много вариантов, так много зарубежной музыки, но половина пролетает из-за того, что они школьницы, а остальная часть — из-за границ их способностей в музыке. Это если не говорить о родителях, которые могут быть против многого. Но Минджи всё больше безразличны возмущения и всё меньше хочется идти по правилам. — Рок? — легко предлагает она, будто это что-то нормальное. Будто кто-то согласится. — Да! Юци, например. И Шиён тоже, раз её взгляд в момент посветлел. Может, даже восьмая часть школы поддержит, если очень повезёт с их интересами. В последнее время всё чаще слышно попсу и рок, пусть не такие активные, как хочется, поэтому их идея кажется хорошей. — Нас на сцену не пустят, если вы хотите настоящий рок, — поднимает брови Шиён. — Для кого вообще вы собрались выступать? — Для себя, Шиён-а, — улыбаться Юци, кладя руку на плечо Минджи. На секунду атмосфера кажется странной. — Не пропадать же такой пианистке? Шиён ничего не отвечает, уводя взгляд в пол. Она всегда слаба к комплиментам своих музыкальных способностей, даже если пытается доказать обратное. Минджи на грани того, чтобы улыбнуться, но осознание того, что Юци просто дразнит, выводит на другие эмоции. — И кто у нас будет? — вздыхает Шиён, предпринимая последние попытки. Минджи видит, что это не из-за нежелания быть в группе, а из-за желания сделать всё хорошо. — Ни барабанов, ни нормального распределения. Кто вообще будет петь? — Ты, конечно, — без сомнений говорит Минджи, краснея от удивлённых взглядов на ней. Возможно, она ответила слишком быстро. — И Минджи может, не зря училась, — пожимает плечами Юци. — Распределиться сможем как угодно, это не проблема. А вот барабанщицу придётся искать в школе. Так что? Минджи пожимает плечами, задумываясь. Через два года она уйдёт из школы и закончится беззаботное подростковое время рядом с друзьями и семьёй. Сейчас от нагрузки порой хочется плакать, но дальше будет только хуже. Дальше будет уныло и серо, без близких рядом, среди неинтересных занятий. Поэтому участвовать в музыкальной группе, пусть и без этого появляешься дома лишь ночью, звучит хорошо. Минджи не волнуется о своём режиме. Но она волнуется о Шиён, которой в разы тяжелее. Потянет ли она, и какой ценой? И стоит ли оно того? — Я только за, — слабо улыбается Шиён, усиленно пытаясь скрыть восторг. Её взгляд пересекается с Минджиным, показывая все те радость и интерес. Только сильнее всего смущение. — Ты же согласна? — Да, конечно. С тобой я согласна на всё. // Ничего не предвещало беды. Обычный учебный день, обычные танцы, обычная прогулка с Джинсоком, уже привычно горящие губы и маленькое опоздание. Если бы бабушка приходила с работы раньше, то наверняка бы заподозрила неладное. Да даже так противная соседка могла бы давно нажаловаться, только слегла с какой-то болезнью месяца три назад. У Боры в руках были крупицы свободы. Раньше, с момента переезда и до зимы, в квартиру можно было попасть только через соседку, у которой был запасной ключ. Бабушка никогда толком не доверяла Боре, лишь после пятнадцатого дня рождения начала отпускать полноценно гулять и давала ключ в редкие дни, когда соседка не могла помочь. Сейчас же у Боры есть свой ключ и возможность попадать домой незамеченной в любой удобный момент. Но сегодня в этом нет необходимости. Бора действительно ничего не сделала, а бабушка всё равно ещё на работе. Только холодок проходит по спине как только открывается дверь. Замок делался ещё в старые времена и был рассчитан на то, что его можно открыть ключом, даже когда закрыто щеколдой изнутри. Ключ заедает, противно скрипит, и дверь открывается с трудом. Бабушка дома, что уже до паники странно. Бора тихо зашла в квартиру, прислушиваясь к любому шуму. Всё, что слышно, — вода в душевой. Из правдоподобных мыслей только одна — бабушка освободилась раньше и почему-то пошла искупаться, а не готовить ужин. Или уже приготовила, просто запах не слышно? Но в квартире пусто. Всё почти также нетронуто, как было утром. В комнате Боры без изменений, гостиная бабушки всё ещё — или уже — с её вещами для работы, а на кухне… Завтрак, который они ели вместе. Непомытая от спешки кружка Боры с чаем, бутерброды бабушки, которые она собиралась поесть после ухода Боры, и остывшая чашка кофе. Всё это отбрасывает в годы в старом доме, когда подобное могло случиться, если отец засыпал на ходу от усталости или мать была в пьяном бреду. Но с бабушкой всё хорошо, правда? Просто… внезапно вызвали на работу… Или?.. Бора бежит к двери ванной, замирая рядом. Ничего, кроме шума воды. Ничего, кроме собственных сомнений и дрожащих ладоней. Открыть дверь страшно, но ещё страшнее оставаться одной в этой пахнущей смертью квартире. Вдруг всё показалось, и шума нет? Вдруг Боре всё приснилось? Вдруг ещё утро и она не уходила, задумалась или забредила от усталости? Вдруг… Бора дёргает дверную ручку. Открыть не выходит — заперто изнутри. Всего секунда на сомнения, после чего ладони сами собой сжимаются в кулаки и тарабанят по двери. Громко и отчаянно, наплевав на то, что всё может быть хорошо и мозг просто дал сбой. Боре всё равно, если она покажется сумасшедшей. Она, похоже, ей уже стала. От ударов болят ладони. Секунду, две, минута. За грохотом двери не слышно возмущенных криков, движений, отключения воды. Ничего. Бора бьёт изо всех сил, выдыхаясь от боли и страха. Ей наплевать, если она сорвет замок, сейчас важнее найти доказательство того, что всё хорошо. Всё же хорошо?.. Колени подводят внезапно, не давая времени на размышления. Бора сползает по двери на пол, прислоняясь к ней всем телом. Дышать от чего-то тяжело до привкуса крови во рту. Перед глазами плавают чёрные пятна, мешая думать. С каждой секундой становится всё хуже. Бора знает, что это от страха. Она пытается бороться, но не может пересилить холод в конечностях и иглы по голове. Ей только хуже. Бора… Мысли кружатся комом, плутая лабиринтами. Бора. Внутри ничего, кроме дрожи. — Бора? Только холод. И осознание. За дверью, на уровне Боры, слышно сиплый тихий голос. Он отдалённо напоминает бабушкин, скрываясь за стеной и потоком воды. Он точно идёт с уровня пола. Это определённо сумасшествие, только стало всё равно. Бора смеётся, чувствуя, что спрашивает у пустоты: — Это ты? — Помоги… Это определённо не пустота. Бора подрывается, прикладывая ухо к двери. В теле вновь дрожь, только совсем другая. Появилась надежда и вера в то, что всё не игры разума. Появился страх, что всё происходит на самом деле. — Ты там? — голос срывается хрипом. — Ба, что с тобой? — От… отк… Осознание бьёт в голову. Бора поднимается на слабых ногах, с силой дергая ручку. Старый дом, ужасные двери, но такие крепкие замки, что не сломать даже при желании. Бора пытается, ломится, но бестолку. Только если ломать дверь, что кажется невозможным. Как она, такая маленькая и слабая, проломит толстое дерево? Но это единственный вариант — из соседей Бора не знает никого, кто мог бы прийти и помочь. С тяжёлым выдохом выходит весь воздух. — Отходи, я попробую выбить дверь, — просит Бора, жмуря глаза. — Отходишь, да? Ответа нет. Бора отсчитывает десять секунд, после чего бросается вперёд плечом. Удар болючий, точно оставит синяк, если не хуже, но дверь остаётся на месте. Кажется, что ничего не поменялось. От отчаяния хочется плакать и кричать. Бора не сдерживает слезы, замирая на месте. Шум воды за стеной глушит любые звуки и мысли, гадко напоминая о том, что происходит. Боли нет. Вместо неё только отчаянное желание выломать чёртову дверь. Ещё удар, сильнее и чётче, тем же плечом. После него ещё. Удар за ударом, отбивая кожу, теряя силы и последние слезы. Не чувствуется боль, нет даже желания плакать или кричать — всё, что было внутри, ушло на чертову дверь в ванную комнату, за которой лежит последний человек, на которого можно было положиться. От которого Бора зависит целиком и полностью. И с очередным ударом, когда хочется только упасть замертво, слышно хруст. Бора останавливается, наваливаясь на стену рядом с дверью. В глазах темно, ноги отказываются держать. Требуется с минуту, чтобы увидеть мир перед собой. Дверь осталась на месте, только вылез замок с щепками, всё ещё не давая открыть просто рукой. Хочется смеяться от безысходности. Бора судорожно вздыхает, собираясь с силами. Рука больше не чувствуется. Нет ни боли, ни возможности ей двигать. Нет ничего внутри, кроме последнего — теперь точно — рывка. Бора резко поднимает ногу и бьёт ей около замка, выламывая дверь и падая за ней. Грохот стоит на всю квартиру, наверняка соседи услышали по вентиляции, если каким-то чудом не заметили шум до падения. Весь пол мокрый, душ льёт в разные стороны, забрызгивая стены, бытовую химию и даже корзину с грязным бельём в дальнем углу. Но это всё такие мелочи, когда Бора видит свою бабушку на полу возле слива, без сознания, явно упавшую во время купания. Холод ползёт по шее, забираясь под череп. — Ба, ты жива? — выходит слабым вопросом. Бора с трудом доползает до бабушки, боясь докоснуться до неё. — Ты только дыши, хорошо? Дыши… // Шиён удивилась самой себе, когда решила пойти к Юхён не просто так, а с определённой, странной целью — начать учить китайский. У неё в распоряжении любой учитель их провинции, да даже любой учитель Кореи, но самой логичной идеей показалось взять уроки у тринадцатилетней девочки, что училась по старым корейским учебникам. Эта дружба совсем лишила разума. — Ты же знаешь, что я вряд ли смогу тебя научить чему-то полезному? — поднимает брови Юхён, выглядя действительно удивлённой. У Шиён не получается сдержать улыбку от умиления. Юхён так сильно выросла с момента их первой встречи, кардинально изменилась во внешности, но осталась той же щекастой маленькой девочкой с глазами очаровательного щенка. Даже то, что она почти дотянула ростом до Шиён, никак не лишает её милого вида младшей сестры. Но Юхён определённо выросла в красивую девушку, за которой будут бегать десятки фанатов. Её кожа стала желтее, переборов ту больную серость; глаза всё такие же большие и темно-карие, словно тёплых оттенков чёрный; ломкие волосы беспорядочными темно-русыми волнами остаются на уровне лопаток, словно давно потеряли силы расти, а щеки мягкие, с ямочками от яркой улыбки. Юхён всегда улыбается и краснеет, ни на секунду не теряя счастье в глазах, излучая это счастье. Даже худое тело и постоянная слабость не лишают её солнечного вида, который поднимает настроение всем вокруг. Шиён, смотря на Юхён, хочется улыбаться без конца и трепать за пухлые щеки. Как тут могут быть варианты учиться не у неё? — Ты себя недооцениваешь, Юттон-и, — улыбается Шиён, подсаживаясь ближе. Если говорить о Юхён, то у неё прирождённый талант к языкам. Она слишком хороша в этом, а при лучших условиях и учителях достигнет невероятных высот. Бора считает, что Юхён хороша во всех гуманитарных и естественных науках, но абсолютно глупа в математике и информатике. Шиён такая же, за исключением того, что память часто подводит. От чего-то сложно запомнить все даты, термины и имена, но это не мешает учиться на высшие баллы. — А ты меня переоцениваешь, — слабо сопротивляется Юхён. Она кладёт подбородок на ладони, опираясь локтями на стол, и рассматривает учебник перед собой. Шиён предложила купить любой, какой только понравится, чтобы им было удобнее. Чтобы Юхён было удобно и можно было оставить себе. Бора за подобное давно бы побила, но она сейчас не рядом и выходила с ними на связь неделю назад. Ничего странного — новая школа, новый этап, адаптация. Учитывая, что все близкие буквально заставили Бору пойти в старшую школу, она может сейчас дуться и пропадать в себе. Как Юхён всё чаще пропадает в себе с момента обещания перевести её в интернат. Шиён старается не поднимать эту тему, чтобы лишний раз не задевать больное, тем более, что всё тут зависит от Минхо. Возможно, что в будущем это повернётся против Шиён, но сейчас она рада, что хоть как-то может помочь Юхён. Иначе кого ещё просить научить китайскому? — Ладно, что именно тебе интересно? — тяжело вздыхает Юхён, садясь удобнее. Её ладони оказываются на коленях, освобождая место на столе. — Хочу сравнить китайский с кандзи, — радостно говорит Шиён, доставая из портфеля японский словарь. — И грамматику я совершенно не знаю. Юхён ещё раз вздыхает, притягивая к себе словарь. Шиён подсаживается ближе, прижимаясь теперь телом к телу, заглядывая в книгу через плечо. Спустя два года общения им наконец-то стало легче касаться друг друга, пусть Шиён всё равно боится щипать серую кожу на худых кистях, а Юхён стесняется обнимать без повода. Не важно, сколько времени им понадобилось на то, чтобы перестать стесняться друг друга, ведь связь между невидимой нитью чувствуется ещё со второй встречи. // Шиён видела Бору такой лишь раз, после встречи с её матерью. И без слов понятно, что сейчас произошло что-то гораздо хуже. Они не здороваются, не обсуждают внешний вид друг друга, не ругаются. Бора с первой секунды встречи бросается на Шиён, хватаясь за её куртку мёртвой хваткой. Воротник моментально мокнет от слез, но это проходит мимо. Сердце разрывается от отчаянного плача, вселяя в Шиён желание отомстить тому, кто мог довести Бору до такого. Но она не задаёт вопросов. Ответы вряд ли будут сейчас, да и желания задевать и без того до рыданий больное нет. Шиён только прижимает крепче к себе и медленно гладит по волосам, боясь сказать что-то кроме «я рядом». Прошедший год оставил без внимания то, что Шиён стала на полголовы выше Боры. С такой разницей стало ещё уютнее обниматься. Так Бора может зарываться в волосы Шиён и дышать в шею, находя спасение хотя бы тут. Они стоят так минуты, ни на секунду не становясь дальше, лишь прижимаясь ближе. Бора не перестаёт задыхаться от плача и сжимать куртку так, что наверняка останутся следы. Шиён чувствует, как с каждой секундой хватка становится сильнее и тяжелее, словно это уже не поддержка, а единственное, что держит на ногах. Стало заметно, что Бора держится только одной рукой, пока вторая невольно свисает вдоль тела. Сердце разрывает от предположений о том, что могло привести к такому. Бора никогда не теряла себя настолько. — Бо, — голос от чего-то сел, — пойдём присядем. Прохожие бросают на них подозрительные взгляды, недовольно обходят на тротуаре, и обсуждают между собой. Наверное не каждый день доводится увидеть такую странную пару посреди улицы, только излишнее внимание всё равно бесит. Боре всё равно, поэтому она машет головой в стороны, сильнее пряча лицо за волосами. Шиён не всё равно на то, что Бора на грани от падения, не обнимайся они так крепко. — Ты не хочешь идти, да? Вопрос глупый. Очевидно, что Бора не хочет куда-то идти, садится, разрывать контакт. Шиён понимает это, но теряется. Совершенно непонятно, что делать, но очевидно, что им надо отдохнуть. Хотя бы попить простой воды, иначе Бора точно сляжет от такого долгого плача. Шиён оглядывается по сторонам и пытается понять план действий. Ей страшно отпускать Бору, да и та не даст сделать это так просто. Остаётся только… поступить как Минхо, когда Минджи или Шиён бывает плохо. Только Минхо выше и сильный, а собственное тело слишком слабо для подобного. Или так кажется. Шиён жмурит глаза и собирается с силами. Хватка Боры стала гораздо слабее, как и рыдания. Она совсем выдохлась, способная теперь только на судорожные всхлипы и попытки устоять на ногах. Это мотивирует Шиён решится и всё-таки подхватить Бору ладонями под бедра, притягивая ближе до тех пор, пока она не расслабится и позволит поднять себя выше. К Шиён на руки, обхватывая ногами её талию и обнимая рукой за шею. Сначала позиция кажется страшной и неустойчивой; через несколько секунд Бора расслабляется, давая нести себя куда угодно. От такого положения у Шиён щемит в груди от эмоций. Бора, и без того маленькая в своих глазах, кажется совсем крошечной и беззащитной. И Шиён сейчас единственная, кто её защищает и спасает от бед, какими бы они ни были, даже если сердце не готово к этим самым бедам. Главное — быть рядом от начала до конца. Шиён ни на секунду не расслабляется, наплевав на любопытных прохожих на пути к спокойному двору, где можно будет сесть. Наушники, которые висели на шее, неприятно давят на плечи и наверняка мешают Боре, музыка в них всё ещё играет, тихим фоном, мешая остаться действительно наедине. Шиён хочет сделать громче или прислушаться, но сейчас музыка впервые не выход, а препятствие. Шиён должна слышать лишь Бору. Держать её одной рукой оказывается тяжело, особенно когда вторая рука неловко пытается снять провода и сложить в карман куртки. Внимание людей вокруг делает только хуже — мозги кипят от количества событий за такой короткий промежуток времени. Хочется самой залезть кому-нибудь на руки и зарыдать. Только Бора важнее. Шиён поворачивает в первый попавшийся двор и почти бежит до беседки, что косым плетением стен хоть как-то скрывает от мира вокруг. Так они оказываются внутри — Шиён на лавочке, а Бора на её коленях. До того непривычная поза, но ощущается невероятно правильно. Кажется, будто иного и быть не может, и Бора точно согласна, потому что устраивается удобнее и сжимает в ладони черную ткань с плеч. Рыдания и всхлипы закончились, остались лишь тяжёлая тишина и грузные мысли. Стоит огромных сил остаться тут. Шиён по инерции повторяет бесполезное «я рядом», пока чувствует, что оказывается всё дальше. Бора в собственных руках, только так далеко, что не найти взглядом и не дотянуться. Перед глазами кружится мир, сводится в одну точку и заканчивается на призрачном тепле чужого тела сквозь две куртки. Февраль чертовски холоден для того, чтобы без движения сидеть на ледяной лавочке, да и дорожки от слез наверняка только поспособствуют простуде. Шиён резко думает о слабом здоровье Боры и отстраняется, поворачивая холодной ладонью заплаканное лицо. Бора ужасно разбита; в ореховых глазах серое безразличие, за которым слабый огонёк боли. Шиён впервые видит тот самый момент, когда травмы зарастают стеной наплевательства, что так свойственно раненой Боре. Хочется закричать, упасть на колени и умолять не прятаться, хочется видеть Бору настоящей, только Шиён сейчас тяжело даже сохранять зрительный контакт. Выходит только дрожащими пальцами стирать влагу с щёк и бегать взглядом по потрескавшимся губам, маленьким родинкам тут и там, румянцу и шрамику возле брови. Бора всегда была красива, но когда находишься настолько близко, её красота выбивает воздух из лёгких. Это единственное, что сохраняет на плаву в океане из ужасных мыслей. Говорить не хочется. Шиён в конечном счёте всё равно на причину, ей важно только знать, как сделать лучше. Если придётся, то она может прибегнуть к крайним мерам — использовать своё влияние; если потребуется в какой-то степени пожертвовать собой, то это не вопрос. Шиён настолько глубоко привязалась к Боре, что готова ради неё на многое, если не на всё. Маленький кулон на запястье не даёт об этом забыть. — Ши… Голос Боры сиплый, лишённый эмоций, настолько тихий, что проще читать по губам. Шиён наклоняется ниже и кивает, боясь пропустить хоть один звук. Совершенно понятно, что следующие слова будут иметь огромное значение. — Ши, она… — Бора глотает звуки и задыхается среди букв. Ей до боли сложно говорить. — Она больше… она не ходит. Не будет. Я… я одна… Нет, я её сиделка. Без денег… Без… родных? Шиён хмурится и вслушивается, даже не дышит, лишь бы понять суть. Последние слова дают понять, что речь о бабушке. Она не мертва, что уже хорошо. Но внезапно пробирает холодом. Взгляд Боры даёт понять серьёзность ситуации. В голове вновь прокручиваются слова и становится ясно: настали тяжёлые времена. Было очевидно, что кроме бабушки у Боры больше нет адекватного опекуна и человека, что сможет обеспечить её материально. Шиён знает немногое, но точно помнит, что эта женщина работала даже на пенсии. Если этого едва хватало, чтобы Бора держалась на уровне чуть выше полной бедности, то сейчас вряд ли хватит денег на еду. Вряд ли лежачий человек, не важны причины его недееспособности, не требует особого ухода. Бора, что только поступила в старшую школу, только задумалась об учёбе, только развилась в рисовании и только-только полюбила танцы, должна потратить свои лучшие годы в пустую? От этой мысли Шиён колотит, а слезы подступают сами собой. Ладони сжимаются в кулаки до белых костяшек и следов от отросших ногтей. Из всех людей в Корее Бора заслужила такую судьбу меньше всего. — Как я могу помочь? — без сомнений слетает с губ вопрос. За ним — десятки инициатив и утверждений ждут одного только разрешения Боры на оказание помощи. — Работа? — слабый и неуверенный вопрос, суть которого мало ясна. — М-мне нужна нормальная р-работа. Иногда Шиён хочет треснуть эту упрямую девчонку. — Бо, я могу дать деньги, которые нужны, не ст… — Шиён. — Голос, что ломался шепотом, внезапно твёрдый насколько это возможно. — Я могу сама, только нужна в-возможность. — Конечно, как скажешь, — без споров соглашается Шиён, решая оставить их до лучших времен. Может, таков путь Боры? Шиён категорически не согласна, но если она может помочь сделать легче, то она сделает. — Я узнаю, что можно сделать. Это глупо. Шиён с детства втянута в вопросы экономики и тонкости ведения политики, только редко когда связывалась напрямую. Отец избавил от излишних подробностей и опасности власти в руках, оставляя всё на шестнадцатилетнюю Шиён из будущего. В семье Ким всё было устроено иначе — Минджи знает больше положенного, а Минхо с самого детства помогал вести дела, не говоря уже о настоящем времени. У Минхо и Минджи гораздо больше возможностей и связей, когда Шиён едва способна пользоваться той безграничной властью, что, казалось бы, в её руках. Не просто так именно Минхо помогает Юхён. Но Шиён не собирается пользоваться им ещё больше или нагружать Минджи тем, что она вряд ли захочет решать. Настало время уметь пользоваться данными тебе возможностями, даже если это вызовет трудности. Шиён готова к ним, если речь идёт о Боре. Лишь маленькие, скорее личные, вопросы не дают просто так бросится к делу. — Могу спросить? Бора смотрит в глаза, впервые не отводя взгляд. Шиён так привыкла к краснеющей и смущенной Боре, что от неожиданности сама смущается. Только красные и опухшие глаза не дают отвлекаться на мелочи, скребя по сердцу напоминанием. Страшно надумывать и строить догадки, хочется узнать всё от самой Боры, что согласно кивает. — Как… как это произошло? Страшно сказать не то слово или перейти черту. Тяжёлая тишина давит сильнее, вызывая страх даже говорить. Но Шиён остаётся на месте, не перестаёт держать Бору на своих коленях и сохранять зрительный контакт, пусть удаётся это с трудом. В глазах одна лишь правда, это стало известно ещё давно. Ладони Боры смещаются под куртку, хватаясь за серую футболку, на которой всё ещё мокрые следы от слез. Наверное, расстегнутая куртка и одна лишь футболка под ней вызвали бы возмущения в любой другой день. — Подскользнулась в душе, сломала бедро и пролежала так весь день, — на одном дыхании выдаёт Бора. Кажется, будто ей стало легче говорить. То самое серое безразличие заменяет эмоции в голове. — Пыталась подняться, из-за чего сместила все кости разом. А в старости, знаешь, такое уже не заживает… Ей остаётся лежать до конца. — Бо, мне очень жаль. Шиён не замечает, как обхватывает челюсть Боры ладонями, начиная осыпать поцелуями лоб, нос и щеки. Короткие, по-детски невинные касания кажутся естественным и лучшим способом проявить сочувствие. Особенно когда Бора смешно хмурится и возмущается, но не перестаёт краснеть. За секунды её тело перестаёт быть натянутой струной, окончательно расслабляясь. — Я рядом, слышишь? — не перестаёт Шиён. — Я помогу со всем, сделаю всё. Я всегда буду рядом. «Буду рядом» звучит до того искренне, что хочется поверить. Только Бора не привыкла слепо полагаться на то, что рано или поздно может обернуться ложью.