amitié amoureuse

У Шиён трясёт ладони. Она снова соскользнула со своего уютного мира в настоящее, полное волнений и сомнений. Постоянно кажется, что она налажает, что-то пойдёт не так, музыка не сложится воедино. Будто они не репетировали более, чем достаточно, оттачивая свои навыки в томном ожидании возможности. Но открывать семестр своим выступлением? Это огромная ответственность. — Волнуешься? От нежного голоса Шиён подскакивает с места. С момента создания группы она отдалилась от Дон и перестала занимать первенство в списке её подруг. Юци слишком общительная и знает китайский, Минджи дружелюбна без слов, а Минни понимает даже корявый корейский. Шиён не место в этой гармонии, пусть она усердно учит основы китайского и всё ещё водит Дон по нужным местам, если той требуется помощь. Ничего страшного или обидного — у Шиён всегда было туго с людьми. — Немного, — признается она на китайском. Дон стесняется поднять взгляд, но не теряет уверенности насчёт выступления. — А ты — нет? — Зачем? Я не ошибусь, а если вы ошибетесь, то это ваши проблемы. Шиён смеётся с честности, сказанной удивительно простыми словами. Дон научилась подбирать выражения, обходя сложные конструкции, а Шиён учит всё больше тех слов, что часто слышит. Вместе с тем Дон стала гораздо лучше в корейском и способна отвечать учителям и ходить по магазинам. Участие в группе пошло ей на пользу, это заметили все. — Расстроятся во всех, а не только в том, кто совершил ошибку. — Тогда нам лучше постараться, — улыбается Дон, тыкая барабанной палочкой в бок. — Расслабься. — Угрожает, а потом успокаивает… — бормочет Шиён на корейском, качая головой. — Что, Шин-и, тебя тоже любезно унизили? Минни появляется из ниоткуда. От её присутствия у Шиён горит в груди, но вопрос вызывает смех. Наверняка Дон успела всем пожелать удачи самым специфичным из способов. Она смешнее, чем кажется, и строит всю речь на сарказме, пусть едва знает корейский. Шиён интересно наблюдать за тем, как скромная и тихая девушка раскрывается в умную и дерзкую, полную умения зацепить и поддержать одновременно. — Я пожелала удачи, — спокойно возмущается Дон, поднимая брови. — Тебе пожелали удачи, — переводит Шиён. — «Ты не справишься» мало похоже на пожелание удачи. — Ой, я опять напутала. Дон строит максимально невинное лицо, ничуть не сожалея о «путанице». Отговорка незнания языка становится слишком очевидной, особенно когда кто-то слишком надоедлив или разговоров вокруг становится много. Шиён вспоминает, когда игнорировала людей часами, списывая на то, что плохо понимает корейский. Врач однажды сказал, что дело не в чужом языке. Минни, судя по скептическому взгляду, верит в слова Дон не больше, чем родители когда-то верили Шиён. На губах невольно появляется улыбка. — Тебе смешно? — возмущается Минни в ту же секунду. — Это из-за тебя я каждый день вынуждена справляться не только с Юци, но теперь и с Дон. И Минджи, ты знаешь, только играет на нервах. Шиён не может сказать, на самом ли деле возмущается Минни или шутит, но всё равно смеётся. Приятно знать, что жизнь бывает справедлива. Выдержать репетицию с гиперактивной Юци и озорной Минджи проблематично, особенно когда к ним добавляются редкие замечания Дон и подколы Минни. Сущий ад. И Шиён умудрилась попасть сразу в два разом, ведь компания Юхён в совокупности с Борой ничем не лучше. Будто все сговорились на том, чтобы убить Шиён как можно быстрее. — Справедливость. — Недолго тебе смеяться, — щурится Минни, жестом угрожая разобраться после концерта. Музыка со сцены начинает громко кричать, сигналя о начале. В этот момент за кулисы забегает Минджи, озаряя всё своей улыбкой. Она впервые выглядит так в пределах школы — в ярких бананах, распахнутой рубашке и с распущенными волосами. Большая бас-гитара в её руках смотрится… сексуально. Шиён способна подобрать лишь это вульгарное слово, когда смотрит, как худые пальцы пробегают по струнам, вспоминая мелодию. За это лето Минджи многому научилась, теперь чувствуя себя увереннее. Шиён тоже не топталась на месте. После игры для Боры ей стало легче играть другим людям. Гитара постепенно перестала быть чем-то противным, особенно если в руки попадает электро, на которой действительно хочется играть. Мозг невольно проводит аналогию между клавишами и перебором струн, обманывая самого себя. Шиён не возражает. Ей действительно нравятся оба варианта. Девочкам тоже, потому все только и говорят о третьей гитаристке и новых возможностях. Одна Минджи постоянно просит сыграть на настоящем пианино, у Шиён дома, не сводя глаз с её рук. Для Минджи всё ещё жива та любительница классики Шиён, что виртуозно играла на клавишах, утопая в музыке. От неё осталось немногое — рвение к игре и талант. Классика, с момента появления гитары, ушла на второй план; нежные пальцы, что аккуратно нажимали на клавиши, стали длиннее и с ногтями, что мешают невесомо играть; юбки и блузки с рюшечками пропали в тот день, когда их школа отменила общую школьную форму. Теперь Шиён носила исключительно классические брюки и свободные рубашки или огромные блузки, которые заправляла под пояс. Стеснительная нежная девочка ушла и на её место пришла уверенная тихая девушка, на которую стали обращать внимание. Сейчас Шиён стояла возле синтезатора в большой серой футболке и тёмных брюках, последний раз просматривая нотный лист. Их так быстро вызывают на сцену, что нет возможности обсудить с Юци главные детали, из-за чего нервы накаляются по новой. Несколько минут тишины уходят на то, чтобы установить аппаратуру. С каждой секундой в неуютной тишине начинают сильнее дрожать ладони и леденеют ступни. Шиён вся ледяная, словно опустили в прорубь. Она не видит публику, не слышит громкие переговоры и не знает, готовы ли девочки. Её взгляд не сходит с клавиш, пытаясь найти комфорт. О начале, которое лежит полностью на Шиён, сигналит Минни, хлопая ладонью по спине, когда проходит на свою позицию. Шиён жмурит глаза, собираясь в последний раз. Её вступление плохое, недостаточно лёгкое и местами ноты обрываются слишком быстро, но она знает, что это способна заметить лишь Минни. Реакция людей вокруг остаётся где-то за кадром, как и музыка группы, что льётся фоном. Да, Минджи опять сбивается, пусть и изредка, Дон временами перебивает бас, а вокал путается. Минни и Шиён поют как надо, но для Шиён так много всего, что она едва подстраивается в тональность Минни, пока та поёт немного выше, наверняка сбитая басом у себя под ухом. В целом их выступление кажется сносным. Они вместе, в унисон, без серьёзных ошибок. Шиён слышит ту самую спасительную музыку, что наконец-то кажется живой и лечит. Всё как раньше, когда хотелось писать песни и садиться за фортепиано после утомительных уроков гитары. Это то, чего не хватало долгие месяцы поиска того пути, с которого сбили новые знакомства и чувства. Шиён поднимает взгляд и видит довольную публику. Джуён, учительница Минджи, поднимает большие пальцы вверх, ярко улыбаясь. Мысль о том, что всё нормально, придаёт уверенности. Годы тренировок приучили к тому, чтобы голос не дрожал от переживаний, а пальцы всегда соблюдали темп и находили клавиши. Шиён ужасно стесняется, боится, но знает, что никогда не допустит серьёзной ошибки в том, что касается музыки. Это часть её, которую она никогда не позволит себе потерять. С лёгким сердцем становится легче выступать. Сознание незаметно сползает в ту свою часть, где едва существует окружающий мир. Шиён даже не слышит музыку, а только чувствует. Вся игра сводится к тому, что ноты и вокал становятся воздухом, окружением, всем. Шиён находится в своём мире, позволяя себе держать его вокруг и не допускать трещин. В такие моменты игра и пение становятся скорее инструментом, всего лишь процессом, но результат работы этими инструментами даёт жизнь. Так чувствуется дом. Настолько знакомое чувство приносит боль от воспоминаний, залечивая и раня одновременно. Шиён теряется в себе окончательно. Наверняка потом девочки будут ругать или задавать лишние вопросы. Это будет важно потом, когда спадут эмоции. Сейчас Шиён далеко внутри, среди музыки и воспоминаний. Впервые звуки пианино прозвучали на родине, в маленьком доме, всегда полном людей. Бабушка играла не как маэстро, могла ошибаться, инструмент был давно расстроен, но мелодия казалась настолько живой и красивой, что Шиён моментально влюбилась. С тех пор любовь к музыке не уходила. После переезда музыка спасала. После переезда сестры в Японию музыка исчезла. Шиён всё ещё ходила на вокал, но это ощущалось не так. Нотные листы раздражали, даже если петь нравилось всей душой. Пожалуй, год до знакомства с Борой был самым тяжёлым в жизни. Только благодаря этой громкой девочке и отцу, что отчаянно желает увидеть себя в Шиён, удалось вернуться обратно. Теперь Шиён ни за что не отпустит музыку, даже если заставят. Может, она никогда больше не увидит бабушку, как не видела деда, пианино в углу комнаты и старый гербарий на его крышке всегда будут с ней, не давая забыть. Из-за погружения в мир, где всё кажется родным и тёплым, словно в детстве, Шиён едва не срывается. Голос дрожит в конце предложений, перед глазами пелена. Это совсем иначе, чем играть для себя или учителя. Шиён понимает, что её эмоции, обычно скрытые от других, видят все. До сознания не сразу доходит тишина вокруг. Нет чувства того, как пальцы перестали нажимать на клавиши. Стало слишком тихо. Уют воспоминаний моментально превратился в ледяную комнату страха. Все смотрят. Актовый зал забит людьми. Взрослыми и детьми, учителями и родителями. Одноклассники видят Шиён, шепчутся о ней. Учителя наверняка обсуждают то, насколько она слаба. Родители смеются с того, насколько пуглива «дочь важных шишек». Шиён хочет плакать. В настоящее возвращает прохладная ладонь в своей. На щеке ощущается влага от одной слезы, что успела сорваться. Минджи улыбается и тянет за собой, на поклон, но её переживания слышны сквозь касания. Она шепчет что-то неразборчивое, пока люди в зале громко хлопают, а рука Минни обхватывает за талию и тащит за кулисы, где можно спокойно быть собой. — Ты чего так разнервничалась? — спрашивает она, заглядывая в глаза. Вокруг суматоха. Организаторы бегают туда-сюда, помощники тащат инструменты под наставлением Юци, ведущие на сцене объявляют следующую команду, пока та пытается собраться. Шиён может думать только о Минджи и тёплой руке на своей талии, что не отпускает. Минни никогда не боялась быть близкой. — Я… я… — Я отведу её умыться, всё хорошо, — отговаривается Минджи, притягивая к себе. С Минджи всегда легко. Она уверенно ведёт за собой к запасному выходу, что открыт сегодня для реквизита и чтобы выступающие не бегали через зал. На улице жаркий воздух из-за палящего солнца. Духота делает только хуже, настолько, что Шиён не волнуют девчата вокруг её инструмента, потерянная Дон или крик кого-то из внутреннего двора. Минджи, не останавливаясь, ведёт до входа к столовой, возвращая их в зиму. Шиён даже не нужна вода. Нет никакого толку от холодных умываний, но крепкие объятия успокаивают. Минджи всегда прижимает к себе так сильно, словно они не виделись десятки лет. В её руках уют и безопасность. Шиён чувствует себя почти как дома. — Всё хорошо. Ты отлично справилась, — тихо звучит нежный голос совсем рядом, на ухо. — Мы выступили прекрасно. — Я забылась к середине… — хрипло тянет Шиён, кривясь от того, насколько разбито звучит. — И звучала также хорошо, Шин-и. Минджи целует в макушку, не отпуская. Они стоят так с несколько минут, пока в коридорах мертвая тишина. За окном наверняка ходят их группа и выступающие, в столовую может зайти любой из зрителей, но Минджи продолжает прижимать к себе. Уютно и тепло, как дома. Так Шиён больше не страшно. — Помню, как ты успокаивала меня в толпе и обнимала, если было слишком громко, — улыбается Минджи, вспоминая их прошлое. Те времена сейчас кажутся кисло-сладкими. — Ты всегда такая смелая и храбрая. Всегда спасала меня, если происходило слишком много всего. Но теперь я понимаю, что ты такая же пугливая девочка, которая казалась смелой только ради меня. — Ладони обхватывают лицо Шиён, мягко поворачивая к себе. Минджи не перестаёт улыбаться, пока в глазах разливается тепло. — Спасибо, Шин-и. В этот момент Шиён чувствует себя самой маленькой на свете, желая прятаться в объятьях Минджи до конца дня. Но, да, первое выступление их группы прошло даже лучше, чем ожидалось. // Хаос. Только так Юхён может описать свою новую жизнь. Активные уроки, постоянная ругань комендантши, надзор директрисы, «незаконные» проникновения Боры, Минджи и Шиён на территорию общежитий и крики Гахён. Кто знал, что спокойная Юбин, жизнь с которой кажется тихой речкой, идёт в комплекте с маленьким цунами? И кто знал, что Шиён, послушная и тихая, станет первой, кто проберется через забор и позовёт гулять путем кидания камней в окно? Юхён уже начала сходить с ума. В новом месте реже становится плохо, учиться не так тяжело, даже жизнь кажется ярче. Теперь можно полноценно почувствовать то самое счастье, но нигде не было сказано, что оно громкое до такой степени. Юхён едва свыкается с новой жизнью, стараясь не жаловаться на постоянный шум и новые проблемы. Хотя желания жаловаться практически нет. Всё лучше, чем прошлое место обитания. Сошедший с ума мозг считает так, даже когда Гахён громко кричит о несправедливости Шиён на ухо, пока та жмурится и медленно теряет веру в лучшее. Сестры Ли удивительно быстро привязались именно к Шиён, теперь не отпуская её. Началось всё с Гахён, что ужасно похожа на Бору, поэтому прицепилась как репейник, а Юбин спокойно пошла следом, не заметив, как сроднилась. Теперь сестёр Ли трое, иначе их связь не объяснить. Юхён в интернате три месяца. За это время, не считая воссоединения потерянной семьи — или принуждения Шиён принять детей, — наказаний за нарушения порядка и нового всего, успело произойти что-то действительно важное. Бора вновь стала ближе. Юхён до слез скучала по их старым временам вместе, полных споров и смеха. Без угрюмого лица, без серьёзных разговоров, без срочных дел и извинений. Только они вдвоём, игры в карты или догонялки, обсуждение жизни и глупые жалобы. Как в детстве. Пусть они не так много провели вместе, не больше полутора лет до знакомства Боры с Шиён, но их связь гораздо крепче. Бора — единственная семья для Юхён, которую до ужаса страшно потерять, поэтому видеть её рядом ценнее, чем находиться в новом месте. Сейчас её не было с ними. В последнюю встречу с Шиён перед её днём рождения Бора вынуждена работать, пусть Юхён знает, что эти двое встретятся за несколько часов до самолёта. Видеть Бору сейчас было бы значимее, раз все тут: Минджи, Юбин, Гахён. Новая компания практически в полном составе, с разрешения комендантши сидит под забором жилого комплекса и громко обсуждает противных учителей. — Я говорю вам, нет никого страшнее Нако-сонбэ! Она учит как в Японии, будто бы мы не люди, а рабы! Впервые Юхён видит Минджи такой возмущённой. Это всё, что доходит до мыслей, потому что всё внимание уходит на Пай на своих коленях и Шиён, что сидит рядом и ласково смотрит. Они в своём тихом мирке посреди хаоса, пока остальные обсуждают маловажные проблемы, из-за которых Юхён злится лишь по утрам, когда есть энергия. — Ты не видела Мариям из моей прошлой школы! — Это было в прошлой школе! — Пай-а скучала по тебе, — тихо замечает Шиён, не переставая нежно улыбаться. — Я была практически единственной, кто растил Пай с самой покупки. Юхён не сдерживает грусти в голосе. Пай для неё роднее всех живых, что делает расставание, пусть и частичное, особенно болезненным. Спасает только то, что она в действительно хороших руках — Минджи отличная хозяйка, даже лучше Юхён, это немного раздражает. — Я думала, что она не покупная… Ну, знаешь… — Да, — перебивает Юхён. Она знает, что хочет сказать Шиён. Кто купит дорогую и капризную собаку в условиях, в которых жила Юхён? — Я поняла. Это… странное совпадение. — Могу я… — Хэй, голубки, долго вы будете ворковать? Гахён обрывает их разговор ровно в тот момент, когда Юхён начинает чувствовать себя некомфортно. Она доверяет Шиён даже со своим будущим, но всё ещё не готова открыть прошлое. В памяти слишком много того, что делает больно. Интернат удивительным образом напоминает о прошедшем каждый день, не давая шрамам закрыться. Такие раны лечатся гораздо дольше, пусть прошло уже больше четырёх лет. — Гахён-а, ты совсем отбилась от рук, — предупреждает Юбин, когда Гахён в очередной раз опускает приличия. Юхён, кажется, ещё не слышала банальное «онни» в свой адрес, хотя видит этого ребёнка каждый день. — А я думаю, что она очаровательная, — почему-то улыбается Шиён, щипая Гахён за пухлые щеки. Странно думать о том, что Шиён младшая в семье и среди старых друзей. То, как она ведёт себя с младшими, полностью подходит под описание хорошей старшей сестры. В каждый из подобных моментов Юхён не перестаёт краснеть и хочет быть только ближе. Называть Шиён своей семьёй было бы мечтой. Их маленькая ложь вокруг Минхо и отношений Шиён с ним изредка играют на руку — Юхён чувствует себя частью этой несуществующей семьи. — А-а, не тискай! Гахён смешно морщится, раздражая криком. Юхён замечает широкую улыбку на лице Минджи, от которой она щурит глаза и излучает свет ярче солнца. Она всегда такая светлая, что все проблемы кажутся маленьким пустяком. Её появление следом за знакомством с Шиён окрасило жизнь в лучшие краски. Два громких гремлина и тихая панда едва вписываются в эту компанию, но именно такая смесь делает их дружбу самой ценной. Юхён помнит прошлых друзей. Смутно и с болью, но каждое имя с ней до конца жизни. Может, когда-нибудь она вернётся в Инчхон и найдёт каждого, с кем разделила счастливое детство, но сейчас те люди едва всплывают в памяти. Зачем, если рядом есть прекрасные люди, с которыми не страшно ничего? — Как у такой тихой девочки могла появиться такая активная сестра? — с теплом спрашивает Минджи. — Мы не родные, — спокойно говорит Гахён, тыкая пальцем в Юбин. — В ней нет крови настоящих Ли. — Я рада, что это так, — быстро вмешивается Юхён. Мысль о том, чтобы жить с кем-то настолько громким, пускает по коже мурашки. — А на тебя жалуется вся общага, — спокойно отвечает Юбин. Она не обижается. Сложно увидеть Юбин обиженной или отстранённой. Если ей что-то не нравится, то она промолчит или уйдёт подальше, чтобы остыть. Совсем не как Гахён, которая скажет о каждой детали, что ей не нравится, после чего ещё сутки будет ходить надутая. Юхён не научилась справляться ни с одной из них, даже не может привыкнуть к совместной жизни, но искренне старается. Просто жить с тихой Юбин действительно сложно, а частые посещения Гахён иногда играют на нервах, потому что Юхён много чего надо наверстать по учёбе. — Меня любит вся школа, а на тебя — жалуется. — А я считаю, что вы обе милашки, — улыбается Минджи. На её слова все кривятся, что не мешает глупому смеху. Среди них пятерых Минджи самая невыносимая, в этом нет сомнений. Удивительно, как она и Шиён стали настолько близки и продержались так долго, если они так по-разному воспринимают вещи вокруг. Их дружба такая же странная, как и дружба Юхён и Боры, но та была вынужденной в начале. У Минджи и Шиён всё взаимно с самого начала. — Вы помните, что нам надо домой через… — Юбин опускает взгляд на часы, комично проверяя время, — полчаса? — А мы ещё не подарили подарки! Минджи удивляется всеми мышцами лица, резко оглядываясь по сторонам. Юхён начинает жалеть, что вышла сегодня на улицу. — Разве я договаривалась что-то дарить? — Да, Гахён, мы договоривались. — Не «мы», а ты. Да, Юхён определённо жалеет. — Но я не просила подарков? — Шиён искренне удивляется, оглядываясь между всеми. Даже Пай выглядит так, словно собралась что-то подарить. Они не договаривались. Это просто что-то обычное — дарить подарки на день рождения, даже если он ещё не наступил. Шиён должна уехать на несколько недель, поэтому они сидят тут в будний день, оставив все дела. Изначально, правда, должны были быть лишь Минджи и Юхён, но сестры Ли быстро влились в компанию и напросились на встречу ещё до того, как она была запланирована. Кажется, они теперь действительно часть их когда-то маленькой компании. — Но они есть, — пожимает плечами Юбин, потянувшись к портфелю. На лице Гахён удивление и интерес, с которым она лезет вперёд Юбин за подарком. Перед ними оказывается маленькая книга на японском, смысл которой Юхён не может разобрать. Подобное наверняка сложно достать в их городе. — Онни, мы с Гахён хотим поздравить тебя с днём рождения, пусть и заранее. Пожалуйста, оставайся такой же заботливой и доброй. А мы обещаем быть лучше для тебя. Гахён заела на части с «мы», отвлеклась на интересную книгу и едва уловила слова Юбин, но это не так важно для Шиён, что смущённо опустила голову и кивнула. Для неё, сразу видно, это значит многое, чего Юхён не может разобрать через один взгляд. Шиён говорит несколько «спасибо» и краснеет, аккуратно забирая книгу из рук Юбин. На секунду кажется, что её глаза стали влажными, но Юхён списывает это на игру света. — Как вы умудрились достать подобное? — звучит тихий голос, полный восторга. — Наши родители не зря ездят по миру, — пожимает плечами Юбин. В этот момент становится ясно, что подарок был придуман и готов задолго до октября. Юбин наверняка попросила родителей купить книгу ещё в августе, когда они были едва знакомы. Эта маленькая деталь сбивает Юхён, делая её слишком нежной. Кажется, словно она нашла настоящих друзей. Нашла… дом? — Юхён-а, а что у тебя? — осторожно спрашивает Минджи, дотягиваясь ладонью до бедра. Даже сквозь ткань юбки слышен холод её пальцев. Юхён вдыхает поглубже, потянувшись к сумке у своих ног. Пай только сейчас спрыгнула с коленей, сразу же побежав вокруг, от человека к человеку. Сейчас Юхён не замечает её, сосредоточив всё в себе на борьбу с волнением. На фоне других подарков, её будет маленьким и глупым, слишком дешёвым. Невероятно стыдно давать Шиён подобное, когда она даёт Юхён всё, что может. В руках оказывается синяя норигэ, на создание которого ушли все выходные, и яркая открытка, что заняла немало часов тех самых ночей. На большее Юхён не способна, но она верит, пытается верить в то, что дальше будет лучше. Шиён заслуживает лучшего, а не какие-то безделушки и бесполезные аксессуары. Пускай в них вложена часть души, но это знает лишь Юхён. — С п-праздником… — это всё, что удаётся сказать. Юхён пихает подарок в руки Шиён, пряча взгляд. Она ненавидит себя за то, что не способна выражать чувства должным образом. У неё так много слов внутри, которые хочется сказать, но тело никогда не слушает мозг. — Очень красиво… — шепчет Шиён, рассматривая норигэ со всех сторон. Она точно врет, потому что в нём ничего особенного — старая тонкая пряжа комендантши, амулет из детства и узлы, которые вытянули все силы и аккуратность на год вперёд. — Ты сама делала? — Да. Юхён не скажет, как долго она училась плести орнамент и сколько пряжи ушло на пробники. Промолчит о том, как важен ей амулет, который дали ей с рождения. Не признается, что в маленький брелок вложено больше смысла, чем когда-либо Юхён позволяла себе понять. Почему-то этот год, этот день рождения Шиён для неё особенно важен. Будто не отпускает какое-то чувство, которому не найти объяснения. — Спасибо, Ютон-и, — Шиён не улыбается. Не обнимает. Она заглядывает в глаза и тянется вперёд, чтобы мягко поцеловать в щеку. Минджи, под возмущения Гахён, говорит о том, что ее подарок ждёт дома, когда они будут наедине. Юбин шутит что-то про красные щеки и секреты. Шиён неотрывно смотрит на норигэ в своих руках, пусть улыбается с хаоса вокруг. Для Юхён всё происходит где-то на фоне, не имеющее смысла. То чувство наконец отпустило. // Опавшие листья под ногами уже успели подгнить. Осень выдалась особенно дождливой. Ботинки неприятно утопали в грязи, когда ноги подводили и сходили с тротуара, глаза устали видеть серое, нос покраснел от очередной простуды. Бора непозволительно часто болеет. Может, виной тому переутомление, но это вопрос выживания. Нынешний график позволяет идти по прямой, не рискуя сорваться в канаву. Из страхов лишь привычка курить и новые компании. Оказывается, что в семейном кафе можно увидеть не только громких детей и скучных взрослых. Знакомство с Шиён научило тому, что судьбу находят в самых неожиданных местах. Разве не таким же образом Бора нашла Юхён около свалки, когда та пыталась поймать напуганную Пай? Или это касается только причудливых девушек, что стали слишком близки. Боре не хочется называть их семьёй. У неё нет семьи. Родителей не существует, для бабушки она сиделка, а эти сумасшедшие девушки, включая Минджи, просто вертятся рядом, не давая упасть. Бора с недовольным ворчанием вспоминает прошлую неделю, когда Минджи хватило смелости обматерить её и выбить из рук бутылку пива. Это будет первым, что услышит Шиён сегодня. Но в конце дня все возмущения становятся просто словами. Можно бесконечно материть Минджи, возмущаться и делать вид, что она бесит. Можно кривиться от лая Пай и писков Юхён. Можно скептически смотреть на Юбин и Гахён, которые вызывают только очарование. Бора знает, что не чувствует к ним ни толики ненависти. Это становится ясно в ту секунду, как на их перекрёстке появляется Шиён на велосипеде, вся в большой тёмной одежде, что незаметно стала её стилем, и с ярким проигрывателем на поясе. Она очаровательна в своей глупости. — Ты с ума сошла? — вырывается раньше привествий. — Погода вообще не для велосипедов. — Вот так ты встречаешь меня с пути? Шиён тепло смеётся. Они не виделись не так много, но давит факт, что эти недели прошли в разных странах. Отец Шиён действительно монстр, если решил взять её с собой в рабочую командировку в первых числах октября. Бора не знает деталей, слышала только про Америку и подготовку к будущему. Мысль о прилизанной и официальной Шиён перекручивает желудок. — Разве от перелётов на частном самолёте устают? — Там все слишком серьёзные, — продолжает улыбаться Шиён, отставляя велосипед. Её объятия крепкие и тёплые. На мгновение Бора отрывается от земли и пропадает. В руках Шиён всегда уютнее и безопаснее, чем в любом месте мира. В такие моменты не хочется думать о плохом или ругаться. Объятия лечат всё. — Ты такая же, — бурчит Бора куда-то в шею. Раньше она едва замечала запах Шиён. Он всегда был где-то фоном, как что-то естественное. У всех есть свой запах, на который едва обращаешь внимание. Но теперь та самая мелисса — это точно не мята — чувствуется особенно сильно и приятно. Бора вдыхает поглубже и чувствует раздражение — Шиён вся пропитана уютом. Как это может не бесить? — А ты ворчунья. Шиён первая разрывает объятия, отходя к своему велосипеду. Бора остаётся на месте, позволяя себе рассмотреть подругу получше. Шиён меняется каждый день. С каждой встречей в ней что-то новое и необычное, что-то более взрослое. Она давно не носила привычные юбки в школе или за её пределами, ходит с длинной чёлкой уже с полгода и стала чаще завязывать волосы в хвост. Из-за нового стиля заметнее острая линия челюсти и тяжёлый взгляд, которые делают её старше. Бора смотрит на мягкие припухлые щеки, но никак не видит ранимую и нежную девочку из детства. Шиён действительно повзрослела, но дальше — больше. Её ладони, что всегда были больше Бориных, кажутся ещё длиннее и шире. Ногти теперь всегда длинные и с чёрным лаком, будто в её школе нет запретов или гитара позволяет подобный маникюр. Шиён всё реже носит официальный стиль, но едва ходит в чем-то спортивном. Она всегда в джинсах или бананах, больших футболках или кофтах. В таком можно в школы, где нет школьной формы — а школа Минджи именно такая, судя по тому, что заметила Бора, — и на прогулки с друзьями. Всё, связанное с Шиён, кажется Боре до раздражения сбалансированным и правильным. — Сегодня холодно. Может, сходим в какое-нибудь кафе? — предлагает Шиён. Бора не злится. Почему-то её перестали цеплять такие вещи. К тому же, в кармане достаточно денег на обед в какой-нибудь закусочной. Конечно, Шиён не поведёт в простую закусочную, но Бора может повести сама. Они никогда не проводили время в подобных местах, что кажется большим упущением. Джинсок часто водил на свидания в кафе возле студии танцев. — Только если там дёшево, — пожимает плечами Бора. — Я угощаю, — улыбается Шиён. Сейчас как никогда заметно её воспитание — прямая спина, учтивая улыбка и аура вежливости. Что-то в этом, если отбросить надоедливость, кажется невероятно привлекательным. — Со мной такое не прокатит. Шиён тихо смеётся, протягивая свою ладонь. Бора без сомнений берет её, потянув за собой. Она знает два-три места в городе, из которых может позволить себе только кафе, где работает. Это не так далеко, и люди там не раздражают. Может, тётушка сделает им скидку или приготовит вкуснее обычного. — Мы идём ко мне на работу. — Как скажешь. Покладистость Шиён раздражает. Она едва спорит, ни на что не жалуется и не показывает ярких эмоций. Бора знает, что дело в воспитании, а не пустом характере, из-за чего раздражается ещё больше. Ей хочется увидеть настоящую Шиён, что не побоится спорить, ругаться, смеяться на всю улицу и говорить не только мягкую правду, но всё, что думает. То, что она способна высказывать своё мнение прямо, но мягко, раздражает больше всего. Бора отвлекается от этого на разговор ни о чём. Шиён толком не рассказывает о своей поездке, ограничиваясь описанием улиц Нью-Йорка, того самого бизнес класса самолёта, еды в Америке и местных развлечений. Заметно, насколько она сокращает информацию, но на некоторые вопросы Боры ответ всегда «тебе не понравится». От этого хочется узнать больше. Но описания местной еды или странных комнат отеля тоже достаточно. Бора внезапно понимает, что почти ничего не знает о мире. Для неё привычны улицы, полные двухэтажных домов, постоянные дожди, отсутствие снега и, черт возьми, ванные комнаты. Знала ли она, что везде ограждают душ дверью или занавеской, а чаще вообще устанавливают ванны? Да. Забывает ли она об этом? Постоянно. Поэтому то, что в отелях Америки везде ванны, как и в доме Шиён, меняет сознание. Бора в эти года узнает слишком много нового. Такие прогулки с Шиён всегда самые интересные. Она, пусть местами глупая и долго соображает, постоянно рассказывает что-то интересное и открывает мир с новой стороны. Будь то быт американцев или особенность цветов под ногами. Боре нравится любой из их разговоров до такой степени, что она способна забыть про мир вокруг. — Ты не замерзла? — внезапно спрашивает Шиён посреди рассказа о споре с женщиной в метро. — Ты о чём? Бора понимает. Они возле леса, от которого тянет сыростью, туман всё гуще, а ладонь Шиён морозит своим холодом и не даёт спрятать свою в карман, где теплее. Да, Бора замерзла. — У тебя всё лицо красное, — возмущается Шиён. Они останавливаются посреди улицы, пока она поправляет Боре воротник кофты, пытаясь натянуть на неё капюшон. — А-а, отстань! — Ты даже звучишь заболевшей! — Шиён, я сейчас ударю! Шиён выглядит серьёзной и прекращает попытки укутать Бору только после удара по рукам. Её забота всегда настойчивая и раздражает, но злиться всерьёз нет смысла. Боре совсем немного приятно и смешно. Шиён очаровательна, когда пытается быть старше. — Хотя бы руки спрячь, — бурчит она, отворачиваясь от Боры. Иногда Бора хочет себя треснуть за то, что никогда не думает. В её голове много шуток и возмущений, но среди всего хлама выходит именно смазливое: — А если я хочу держать тебя за руку? Кажется, что на секунду ладонь дёргается достаточно, чтобы действительно ударить. Годы с Джинсоком негативно сказались на Боре — она смягчилась. Ей действительно хочется держать Шиён за руку и трогать в принципе, но признавать это она не собирается. Может, её слова сойдут за шутку? Но реакция Шиён другая. Даже если она считает сказанное шуткой, то это не мешает её щекам покраснеть. Шиён заметно смущается, пробурчав что-то себе под нос. Бора удивляется и обдумывает свои слова ещё раз, ища себе оправдание. Вдруг Шиён некомфортна эта тема? Может ли это быть связано с её странными интересами или экспериментами с Минджи? На раздумья нет времени, потому что Шиён молча берет за руку и тянет к себе до такой степени, чтобы можно было поместить их ладони в карман своей куртки. Так тепло и удобнее, потому что пропадает неудобная разница в росте. Так гораздо, гораздо сильнее горят щёки и появляется непонятное смущение. — Довольна? — Да… Бора не позволяет себе сказать больше. Шиён не должна знать о том, как быстро сейчас бьётся сердце, как приятно и тепло внутри, как сильно мысли мотает из стороны в сторону. Мир уменьшается до чувств внутри и тихого продолжении рассказа. Шиён запинается и тараторит, внезапно меняясь. Её голос глубже, но слова будто теряют смысл. Всё теряет смысл, когда они так близко. Только даже бурные — с чего вдруг? — чувства не могут полностью отвлечь от реальности. Они проходят не больше десяти метров перед тем, как с неба падают первые капли. Волнения Шиён были не просто так — на улице действительно резко похолодало. Редкие капли в момент превратились в ливень, заставая врасплох. Они посреди пустой дороги с обратной стороны парка, где не ездит общественный транспорт и нет телефонной будки. Рядом лишь редкие лавочки и лес за забором, деревья которого едва вылезают на тротуар. Ближайшие места, где можно спрятаться, — студия танцев и перекрёсток, откуда они пришли. Дальше, за парком, будет школа Шиён и интернат Юхён, но до них добрые двадцать минут. До дома Боры больше получаса, но даже путь до автобуса займёт не меньше десяти минут. Они крупно влипли. Шиён нужно несколько секунд, чтобы осознать ситуацию. Она без слов дергает в сторону забора, где деревья могут спасти только первые две минуты. Дождь льёт как из ведра, прогоняя даже туман вдали. Бора окидывает взглядом улицу и не находит ничего. Частные дома на обратной стороне улицы за высокими заборами и без козырьков, под которыми можно спрятаться. — Что будем делать? — в голосе Шиён паника. — Мы в любом случае вымокнем, всё слишком далеко. Даже лес не спасёт. — Что отсюда ближе всего? Капли начинают пробиваться сквозь редкую листву. Боре приходится накинуть капюшон, который она так старательно избегала. — Только магазины на пути к перекрёстку. Если бежать, то можем не так сильно вымокнуть. — Блять, я ненавижу бегать. Бора пропускает тот факт, что Шиён впервые матерится при ней. Растерянный вид и бегающий взгляд от места к месту привлекают внимание гораздо больше. Шиён точно не боится дождя или воды в целом — пусть есть разные воспоминания, — но внезапный ливень сильно её беспокоит. Бора не даёт себе отвлекаться, беря ситуацию под контроль. — Придётся. Прямо сейчас. Потом будет время пожалеть бедную Шиён, что никогда не была способна на быстрые действия. Сейчас Бора крепче держит за руку и срывается с места в нужную сторону, наплевав на бордюры и неровности асфальта. Она бежит со всех ног, наступая в лужи и грязь, волнуясь только о том, чтобы не промокнуть полностью. Шиён не перестаёт ругаться и возмущаться, едва поспевая следом. В её детстве не было спорта, пусть она часто ездит в горы и любит пешие прогулки. Бора выросла за дворовыми играми и танцами, из-за чего способна пробежать сотни метров без отдышки. Она даже не выкладывается на всю, давая Шиён возможность быть рядом. Если вымокнуть, то только вместе. Ливень удивительно сильный. Подобной погоды не было давно, пускай последнюю неделю дожди шли без остановки. Вода, которой и так было много, быстро набирается в лужи и возле бордюров, потоками стекая по дороге. Похоже, что со временем затопит только сильнее, и темное небо подсказывает, что внезапного солнца ждать не стоит. — Я… больше… не могу. От уставшего тона Шиён и её замедленного бега Бора почти смягчается. Первый магазин впереди, в конце спуска со склона, по которому они бегут. Буквально две минуты и они на месте, где смогут отдохнуть и выпить воды, стоит только немного поднажать. — Ещё минута… Не ной. Шиён мычит что-то неразборчивое. Она запинается на каждом шагу и тяжело дышит, словно не катается целыми днями на велосипеде по их кривому городу, где на каждом квартале спуски и подъёмы. Бора обязательно будет дразнить на эту тему позже, но сейчас у неё ужасно болят ноги и едва остались силы тянуть за собой большой комок возмущений. Одна она бы давно оказалась на месте. Одежда уже мокрая, даже водолазка под кофтой, но могло быть хуже. Волосы под капюшоном сухие, кожа под одеждой не так сильно чувствует влагу, разве что ноги уже не спасти. Боре даже не холодно. Они хорошо справились, учитывая то, что до магазина всего с десяток метров. Это расстояние Шиён проходит, отказываясь бежать. Всё лучше, чем мокнуть на дороге посреди нигде. В магазин они попадают с руганью и едва не падая на пол. Внутри много таких же мокрых людей, что взволнованно смотрят в окна. На несколько долгих минут Бору волнует только боль в ногах и «умирающая» Шиён, что никак не может научиться дышать. Эту пробежку они запомнят на всю жизнь. Бора отходит быстрее. Через две минуты она спокойно стоит без поддержки и без проблем дышит, чего не сказать о Шиён даже через пять минут. Приходится купить ей воду и шоколадку, лишь бы она не ныла и перестала собирать вокруг себя взволнованных людей. Бора хочет треснуть её за драматичность, но заботливо держит, помогая стоять, и открывает бутылку, почти насильно заставляя выпить. — Ты не думала заняться спортом? — спрашивает она. — Не… — Шиён глотает воздух, пихая практически пустую бутылку обратно Боре. — Не моё… — Я вижу. Бора даёт Шиён отдохнуть, возвращая внимание на погоду. За окном стеной стоит вода, мешая увидеть хоть что-то. Люди взволнованно обсуждают то, как им вернуться домой, и ищут ближайший телефон. Магазинный отказывается работать и что-то подсказывает, что так будет со всеми. Но Бору волнует другое. Погода становится только хуже, а дороги уже залило водой по щиколотку. Добраться домой без проблем не получится, особенно с ближайшим автобусом только через три квартала и дорогой в двадцать минут. Кажется, эта вечная простуда никогда не уйдёт. — Нам нужно побыстрее уходить, иначе никогда не попадём домой. — Всё настолько плохо? Шиён наконец-то поднимает взгляд, подходя к окну. Она хмурится и осматривает улицу, тихо ругаясь. — Насколько далеко твой дом? — Ближайшая остановка около моста. — Чёрт… Шиён не перестаёт хмурится, погружаясь в свои мысли. Бора видит, как она что-то обдумывает раз за разом, замирая на месте. Шум дождя становится привычнее, но всё ещё раздражает грохотом ударов капель об крышу и окна. Вода льётся ручьями, смывая мелкие предметы и затапливая тротуары. Чем дольше они стоят, тем сложнее будет дорога домой. День единственного за несколько месяцев выходного должен был пройти иначе. — У меня есть идея, — тихо говорит Шиён, не отрывая взгляд от улицы. — Она тебе точно не понравится. — Ну? — Мой дом в двадцати минутах пешком, — она поворачивается к Боре всем телом, выглядя одновременно уверенно и напугано. Им обеим ясна реакция на это предложение. — Автобуса ждать бесполезно, а на велосипеде можно добраться минут за десять. Мы намокнем, но там… — Нет. — Бора, ты и без того больная… — Я не хочу попадаться твоей семье на глаза. Бора понимает, что это звучит грубо, но это правда. Она боится семьи Шиён, особенно её отца. В доме Шиён точно до тошноты формально, родители окажутся скучными и холоднее дождя за окном. Боре приятнее дойти до дома пешком по такой погоде, чем оказаться в этом замке пафоса. — Никого нет дома, — вздыхает Шиён. — Отец в Америке до вторника, а мама уехала помочь его родителям. Я осталась тут, потому что устала после командировки. Мы будем одни. Согреемся и я сразу же отправлю тебя с Юнхо домой, обещаю. Маленькое объяснение меняет всё. Шиён говорит так, будто Бора не хочет быть с ней или в её доме в целом, а не боится родителей до дрожи. Пускай часть с Юнхо вызывает дискомфорт, поездка на велосипеде звучит ужасно, а попасть в дом Шиён всё ещё кажется странным, весь план стал звучать гораздо лучше. Бора действительно задумывается, взвешивая все «за» и «против». Вид Шиён мешает делать это с чистым разумом, потому что она такая пугливая и тихая, будто предложила убить какую-нибудь старушку. Где-то в глубине Боре даже хочется оказаться у неё дома. Интересно, чем живёт Шиён, какая она вне улицы, где она росла все эти годы. Наверняка можно уговорить сыграть её на чём-нибудь и увидеть то, чем живут богатые люди. Там совсем другой мир, полный не только пафоса, но и чего-то личного, от чего бегут мурашки по коже. Тем более, что долгие раздумья и сомнения сделают их путь домой только тяжелее. А ехать на велосипеде десять минут точно лучше, чем идти столько же до остановки, где придётся стоять ещё неизвестно сколько. — Только если мы действительно будем одни. Шиён в момент светлеет, загораясь детской радостью. Она без сомнений хватает Бору за руку и тащит на улицу, не желая тратить и секунды. Дождь определённо стал сильнее. Они вымокнут до нитки и заболеют, но сделать это вместе, греясь потом также вместе, гораздо лучше, чем по отдельности. Бора едва делала что-то подобное с Шиён, хотя они знакомы уже четыре года. В их отношениях всегда не хватало приключений. От одного простого разговора Шиён вновь полна энергии и будто забыла про то, как ей было тяжело дышать. Бора не дразнит насчёт быстрого бега или радостной улыбки, но собирается обязательно напомнить об этом позже. Всё равно шум дождя глушит все звуки и мешает нормально видеть. Льёт с такой силой, что за секунды, пока Шиён отцепляет велосипед, они вымокают насквозь. И тогда Бора понимает то, о чем не думала последние пару минут. — А как мы поедем?.. Велосипед Шиён без багажника. Он прогулочный, с корзиной впереди и большой рамой, совершенно обычный и никак не рассчитан на двоих. Шиён, пусть и ездит на нём бог знает сколько лет, не кажется Боре мастером вождения или человеком, которому можно доверить поездку по такой погоде. Сама Бора слишком маленькая, чтобы удержать тяжёлый велосипед и высокую Шиён на нём. — Ты на сидушке, я за рулём, — просто отвечает Шиён, перекидывая ногу за раму. В её руках велосипед кажется нормальным, но для Боры он точно высокий. — Шиён, мы упадём. — Есть варианты? — у Боры десятки вариантов лучше того, где они разбиваются на дороге, но она не успевает сказать о хотя бы одном из них. — Я уже возила так Минджи, а она больше тебя. Всё будет хорошо. От мимолетной картины Шиён и Минджи на велосипеде становится легче. Бора сдерживает глупую улыбку и шутки, но всё ещё скептически относится к поездке. Довериться Шиён, что путается в своих ногах и падает на пустом месте? Это хуже, чем умереть от простуды. Тем более, что они уже мокрые до костей и начинают дрожать от холода. Бора машет головой, собираясь вновь спорить. — Ну и кто из нас домашняя принцесса? — спрашивает Шиён, поднимая брови. Боре нужно позорно мало, чтобы безоговорочно согласиться на поездку. Шиён слишком хорошо её знает, умело дёргая за каждую ниточку. Может, она не такая скучная, как кажется. Может, это влияние Боры. Или эта сторона Шиён была тут всегда, но никогда не появлялась при Боре. — За каждое падение ты играешь мне на… пианине, — бурчит Бора, подходя ближе. Шиён легко соглашается, помогая залезть на сидушку. Бора действительно слишком маленькая и не достаёт ногами до пола, из-за чего только страшнее. Шиён худая и не занимается спортом, поэтому доверие к ней нулевое. Бора матерится, забывая про дождь, намертво цепляясь за её плечи. Становится холодно. Упасть в лужу наверняка будет в разы холоднее. Взгляд падает на асфальт, замечая то, как уровень воды стал выше бордюров. Бабушка наверняка переживает о том, где сейчас Бора. — Держись крепче, — просит Шиён, оглядываясь в последний раз. Бора хватается до синяков и жмурит глаза. В эту секунду пропадает всё — капли дождя, дрожь велосипеда и асфальт под одной из ног. Невольно появляется мысль, что они уже влетели куда-то и всё закончилось. Правда гораздо интереснее. Бора открывает глаза и понимает, что они едут. Велосипед не трясёт, Шиён не собирается падать и крепко держит руль, не отводя взгляд от дороги. Они практически плывут, скатываясь с холма, но Бора… ощущает себя в безопасности? Плечи Шиён под ладонями широкие и крепкие. Её хрупкое со стороны тело удивительно хорошо справляется с тяжёлым весом и сложной дорогой, не позволяя даже на секунду потерять равновесие. Они едут удивительно стабильно, быстро рассекая лужи и пролетая склоны. Теперь Шиён не дышит настолько тяжело и не жалуется, она старается держаться ровнее, чтобы Бора не теряла это хрупкое чувство безопасности. Такая поездка точно не входит в списки ожидаемого, но прямиком оказывается в лучших воспоминаниях. На каждом повороте или склоне, на каждой неожиданной кочке Бора жмурит глаза, крепче впиваясь пальцами в плечи Шиён. Ноги продолжают некомфортно висеть в воздухе, напоминая о том, настолько неустойчива их конструкция, но Шиён время от времени кричит «мы близко», делая легче. Бора ощущает себя маленькой девочкой, которую бережно везут сквозь улицы хмурого города в безопасное место. Шиён всегда заставляет чувствовать себя хрупкой и нежной. Бора хочет прижаться ближе, чтобы чувствовать спину лучше. Вспоминается то, как парни из новой компании катают девушках на байках, как те прижимаются к их спинам и потом не перестают говорить о том, как это приятно. Именно это делает Шиён с Борой — заставляет её хотеть вещей, от которых в обычной жизни она плюётся. Но с Шиён, касаясь её тела и доверяя ей целиком и полностью, Боре не хочется ничего кроме близости. Времени на раздумья и попытки осознать свои мысли нет. Вода то и дело обливает по пояс, а ливень превращается в грозу. Бора замечает, что дома вокруг стали новее и богаче, а асфальт — ровнее. В мыслях по кругу идут просьбы доехать как можно быстрее, потому что молнии в небе не вселяют покоя. Кажется, что вот-вот ударит в них, единственных людей на широкой дороге, от чего Бора вновь жмурит глаза. В этот момент велосипед начинает дрожать. Из состояния «я тебе доверяю» Бора переходит в «мы обе умрём». За шумом ливня слышно грохот грома, который пугает только больше. Глаза физически не открываются. Они не могут, когда велосипед шатает и резко дёргает вперёд. Бора кричит, со всей силы хватаясь за плечи Шиён, но ничего не происходит. Их едва мотает в сторону и дождь ощущается сильнее. Так, будто они вновь стоят. — Мы приехали, Бо. Сложно подобрать слова. В голове Боры Шиён — дочка состоятельных людей, что могут позволить себе личных водителей и прочий бред. Ожидается, что следом за элитной школой и неприлично дорогой одеждой последует роскошный особняк. Но маленький — относительно — аккуратный дом, который Бора не успевает нормально рассмотреть, мало подходит под описание. Ворота на участок высокие, из частых прутьев. Сам участок огромный, больше детской площадки, на которой выросли Бора и Юхён, но меньше ожидаемого. На нём ничего лишнего — газон, фонтан, лавочки и какие-то статуи. Бора едва успевает уловить что-то ещё, когда они бегут с велосипедом до дверей дома. Опять же, не огромного особняка. Конечно, даже то, что видит Бора, гораздо больше обычного дома и стоит дороже, чем её бабушка могла заработать за жизнь. Но… где вся роскошь и вычурность? Никаких колонн у входа, коридор сделан как обычно, пусть и с гардеробной, в гостиной нет огромной люстры или дорого ковра. Никакого противного «богатого» белого цвета везде, никакого золота. Лишь спокойные бежевые стены и паркет вместо дорогой плитки. Этот дом даже можно назвать уютным. Кто мог подумать? Шиён спокойно скидывает с себя кофту и ботинки, извиняясь и убегая за чем-то. Бора остаётся неловко стоять в дверях, стискивая зубы от каждой капли, что стекает с неё на паркет. Пока что, несмотря на невыносимое смущение, поход в гости идёт гораздо лучше, чем предполагалось. Бору не скручивает от вычурности, потому что её попросту нет. Всё вокруг дороже, чем в доме Джинсока, это очевидно, но выглядит не менее приятно. Обычно. — Блять, Бора, раздевайся, — внезапно вылетает Шиён с тазиком, кидая туда свою кофту. — Заболеешь же. Бора не стесняется того, что ей нужно раздеться. Скорее, её сбивает с ног тон Шиён и её уверенность. Эта тихая девушка спокойно скидывает следом свою футболку в тазик и носки, говоря что-то о том, что сейчас принесёт одежду. Доходят ли её слова до сознания? Только уверенность и забота, будто они поменялись местами после ситуации полчаса назад. — Всё хорошо? Мозг не может распознать каким кажется вид непривычно раздетой больше нужного Шиён, застрявшей в дверях, — забавным или привлекательным. Бора способна лишь кивнуть, не придавая значения словам или действиям. Шиён вновь убегает, оставляя наедине с тазиком. Немного унизительно стоять у входа в дом, стекая ручьями на пол, теряясь от непонимания. Бора решает поступить как Шиён — снимает кофту и носки, всё ещё топчась у входа. От лужи под ногами хочется встать на крыльце, где холод и ветер, но нет риска что-то испортить своим незнанием. В этот раз приближение Шиён слышно. Она спускается по деревянной лестнице уже в домашней одежде, неся с собой ещё стопку одежды. Бора хочет упасть. От вида настолько домашней Шиён что-то скручивает в животе. Атмосфера между ними впервые кажется такой. Сложно подобрать слова или понять свои чувства, но даже нет попыток — Шиён не даёт долго думать. — Я принесла тебе что-то нейтральное. Если тебе комфортно, то можешь переодеться прям тут. Я отвернусь. — Ты… — Бора в который раз остаётся без слов, но теперь с сухой одеждой Шиён в руках и спиной перед глазами, потому что приличия превыше всего. Какой-то сюр. — С каких пор ты материшься? Глупо начинать с этого. Голова забита новой информацией и причина большей части мыслей — Шиён. Боре становится плевать на дом, участок, дождь и бабушку. Шиён с мокрыми волосами в пучке, в большой футболке на голое тело и пушистых штанах, босыми ногами оставляет следы на паркете и открывается настолько по-новому, что кружит голову. Эмоций множество, но Бора выделяет лишь одну: Шиён чертовски привлекательна, когда перестаёт быть культурной зажатой вельможей. — Бора, тебя уже трясёт всю, — игнорирует Шиён, поворачивая голову к ней. Становится ясно, почему её «новый», повзрослевший взгляд всегда пугал — ему невозможно не подчиниться. Бора чувствует себя маленькой девочкой. Шиён улавливает перемену в поведении и отворачивается, медленно уходя в гостиную, чтобы дать время переодеться. Мокрая одежда с трудом сходит с тела и оставляет за собой холод. Бора не просто трясётся, её тело ходит ходуном. Вещи Шиён помогают только морально, потому что они большие и уютные, пахнут знакомым парфюмом и успокаивают, но слишком тонкие, чтобы греть. Звуки ливня за окном и пустота больших коридоров делает только хуже. — Я всё… Шиён мигом возвращается, не сдерживая улыбки. Её действия расторопные и быстрые, будто внутри всё ещё паника. Бора едва улавливает то, как Шиён бегает туда-сюда в ванную, чтобы всё убрать. Дочь состоятельной семьи, у которой явно есть уборщица, самостоятельно моет полы — пускай очень неловко — и наводит порядок. Боре неловко просто стоять, но охвативший холод не даёт думать или двигаться слишком много. Получается лишь отойти подальше от воды и надеть предложенные тапочки. Эти неловкие пять минут они молчат. Становится ясно, что Шиён действительно на нервах, потому что её молчание не обычное, а напряжённое. Бора не отрывает взгляда от сжатой, наверняка до боли, челюсти и хмурых бровей. Шиён выглядит сосредоточенной на первый взгляд, но, если присмотреться, то в её глазах лишь растерянность. Сложно сопоставить эти две вещи. Что тогда, на реке, когда она смогла плыть за двоих, хотя боялась до смерти, что сейчас, когда командует и берёт всё в свои руки, хотя наверняка осталась мыслями где-то далеко, когда дождь только начался. — Ши, всё х-хорошо, — вырывается тихой дрожью. Сказанное больше для самой себя, а не для Шиён. Помогает обеим. Шиён наконец-то останавливается. Эмоции в её глазах сменяются, обретают вес. Бора наблюдает, как медленно, секунда за секундой, Шиён собирается с мыслями и наконец-то осознает происходящее. Ничего страшного не произошло. Всё обошлось и остался лишь липкий холод, но всё будет хорошо. Бора вновь встречается взглядом, теперь видя там лишь тепло и испуг. — Прости, я… Бора хочет сказать, что не за что извиняться, хочет поругать, хочет заплакать, но Шиён обрывает все мысли своими объятиями. Не чтобы согреть или успокоить. Чтобы спрятаться. Она отчаянно обхватывает руками талию, утыкается носом в шею и шумно дышит. Как та Шиён, что боялась признаться в глупостях до дрожи в теле. Хрупкая, маленькая и пугливая. Она всегда такая, требует ласки и внимания, пытаясь спрятать это под спокойствием и согласием. Бора разбивается на части каждый раз, когда добирается до сути. Знание того, как легко сломать Шиён, возлагает на неё непосильно много ответственности. — Прости… — Всё хорошо, Ш-шиён. Всё хорошо. Пальцы бережно гладят спину и мокрые волосы, боясь касаться слишком заметно. Не слышно слёз или всхлипов. Всё замерло. Руки чувствуют напряжённое до боли тело, будто оно боится выпустить эмоции наружу. Бора знает это чувство слишком хорошо, пускай привыкла справляться с ним иначе. — Дыши, Шиён, хорошо? — слова бегут вперёд мыслей. — Давай дышать вместе? Хорошо? — Я дышу, Бо. Голос сдавленный, но в порядке. Шиён звучит как обычно, будто ничего не происходит. От контраста слов и тела становится холоднее. В голове у Боры складывается сложный пазл, который она ещё в состоянии понять. Каждый такой момент, каждая деталь о поведении Шиён сбивают с толку. — Надо было сначала согреться, прости… — Тихо говорит Шиён, отпуская напряжение. Без тепла её тела вновь начинается дрожь. — Пойдём, выпьем кофе. — Чай, — просит Бора. — Чай, — с улыбкой в ответ. Становится странным говорить что-либо. Бора боится тревожить тишину, пока тишина тревожит что-то внутри. Шиён непривычно расслаблена, что делает хуже. Они проходят через гостиную в столовую, просторную и с широким столом, будто сделанным под праздничные обеды для всего клана, а не просто семьи. В пустом доме эта комната ощущается особенно одинокой и чрезмерно большой. Бора пытается прикинуть сколько человек живёт здесь, но не может даже представить. Шиён едва говорит о семье или слугах, как и этот дом мало что способен рассказать о владельцах, если не всматриваться в каждую деталь. Бора не желает обращать внимание на что-либо, кроме Шиён. Взгляд ищет любой признак тревожности или дискомфорта, но всё тихо. Шиён спокойно ставит чайник и копается в ящиках в конце столовой, бубня что-то под нос. Бора хочет заглянуть туда, потому что обычно никто не хранит чай или кофе так далеко от кухни, да и не слышно стука баночек. На немой вопрос отвечает толстый плед, который приносит Шиён. — Держи. — А ты? — Бора накидывает на себя плед и залезает на стул с ногами, чтобы можно было целиком спрятаться. Долгожданное тёпло приятно успокаивает. — Когда уйдём ко мне. До сознания наконец-то доходит. Они в доме у Шиён. Через минуты окажутся в её комнате, где каждая мелочь имеет цену. Бора чувствует себя как несколько месяцев назад, когда попала к Юхён домой и увидела то, чем она жила последние годы. Что-то подсказывает, что быт Шиён мало чем отличается. — Я начала ругаться из-за паники, — внезапно начинает Шиён. — Вы с Минджи часто позволяете себе маты, но мне… Отец относится к такому очень строго, да и желания нет. Может, только если на японском. — В вашей семье часто на нём говорят? Бора наступает на тонкий лёд, надеясь не провалиться. О личной жизни Шиён мало что известно, но та её часть, что связана с Японией, неизвестна вообще. Семья Шиён остаётся загадкой, которую никак не разгадать и не найти подсказки. На наглый вопрос Шиён не злится. На её губах нежная улыбка, поза расслаблена. Она спокойно наливает в кружки кипяток, будто Бора не заходила на запретную территорию. Или эта территория никогда не была запретной? — В Корее на нём говорит только мама. Мы часто общаемся на японском, если рядом нет отца. Минхо тоже на нём говорит, я его учила ещё в детстве, — в голосе Шиён тоска и нежность. — Все остальные живут в Японии. Мамины родственники. — Ты так хорошо говоришь только из-за мамы? — интересуется Бора, пока есть возможность получить ответ. — Ты же знаешь, что я жила в Японии. В пять лет мы с мамой и сестрой переехали к отцу, но я продолжала ездить к родне на все каникулы. Не помню, когда был последний раз, но незадолго до нашего с тобой знакомства. — Почему вы перестали ездить туда? — Отец запретил, а мама послушалась, — пожимает плечами Шиён. В её руках две горячие кружки. — Возьми, пожалуйста, печенье, и можем идти. Бора послушно встаёт с места и берет тарелку, которая стояла тут ещё до их прихода. Шиён без слов ведёт за собой к дальнему коридору. За окнами всё ещё ливень, а парадный вход и участок остались пустыми. Изнутри территория участка кажется больше, или только сейчас Бора пришла в себя. Она старается не обращать на это внимания, сосредоточившись на пути к комнате. Лестница, по которой они поднимаются на второй этаж, не винтовая и не широкая, как привыкла представлять Бора, а длинная и с малым наклоном. Так удобнее подниматься и меньше вероятность упасть, что хорошо для неуклюжей Шиён. Стена по правую руку вся в картинах, которые хочется рассмотреть подольше. Вряд ли они авторства какого-то всемирно известного художника, но то, как лежит краска и насколько реалистично выглядит написанное, достаточно хорошо, чтобы Бора захотела детально их изучить и понять что-то для себя. Второй этаж отличается от первого. Он тише, уютнее и спокойнее. Бора видит пару дверей в комнаты и открытую гостиную, которая, наверное, для родных и близких, если судить по интерьеру. Теперь видно много семейных фото, на которых есть Шиён. Бора никого не узнает, но догадывается, что девочка немного постарше, которая есть на старых фото, — старшая сестра. Женщина, на которую похожи сестры, наверняка их мама. Она миниатюрная, невероятно красивая и почти на всех снимках тепло улыбается, сморщив нос. У Боры нет сомнений, что Шиён целиком и полностью пошла в неё, потому что мужчина, который должен быть её отцом, угадывается только с общей семейной фотографии, где их всего четверо. Его черты лица почему-то кажутся знакомыми. Может, Бора видела его в одной из газет. Сама внешность мало чем цепляет, даже отталкивает. Он бесспорно красивый, только его суровый взгляд и хмурые брови приносят дискомфорт. Лишь одна деталь объединяет Шиён со своим отцом — этот холодный, тяжёлый взгляд. Только Шиён позволяет смотреть себе так лишь в тяжёлые моменты или с плохим настроением, в остальное время излучая тепло. Её отец же на каждой фотографии остаётся таким. Среди множества семейных фотографий Бора замечает и Минджи. Она всегда улыбается и щурится, держит Шиён за руку или просто липнет к ней. Даже Минхо на детских фотографиях улыбается, едва похожий на молчаливого парня, что вёз их тогда в интернат. Шиён рядом с ними светится счастьем, выглядя как младшая сестра, а не обычная подруга. Так на всех фото любого возраста, за исключением отличающейся тройки. Эти фото сделаны в один период времени, если судить по возрасту и прическам. На них Минджи жмётся к Шиён не от счастья, а так, словно хочет спрятаться, пока в глазах лишь печаль и страх. Минхо на них нет. Бора пытается вспомнить что-то важное, но никак не находит ответа. Взгляд мечется между фото, ища важные детали. Спросить всё равно не хватит смелости. Шиён кивает на последнюю дверь коридора, прося помочь открыть. В этой комнате совершенно другая атмосфера, что наконец-то возвращает Бору в домашний уют. Без пафоса или идеально расставленной мебели, а живую, как у любого подростка. Вещи лежат некрасиво, но на своих местах, на столе ждут кружка из-под кофе и разбросанные тетради, некоторые учебники на полке стоят перевернутые, на стуле лежат домашние вещи, а пианино в углу весь пыльный, не считая клавиш. Бора словно получает новую порцию воздуха свежее обычного, когда понимает, что Шиён ничем не отличается от других. Избалованная и слишком культурная девочка оказывается обычным подростком, что забывает убрать тетради на полку и сложить вещи. — Прости за бардак, сегодня было сумбурное утро, — извиняется Шиён, ставя кружки на пол. Бора поднимает брови, пытаясь понять задумку. Она никогда не пила чай на полу. Зачем, если есть обеденный стол или удобная постель? В их квартире всегда слишком холодно, чтобы ходить босиком или, тем более, сидеть на полу. Чувствуя жар комнаты, Бора понимает, что отопление в доме Шиён сейчас работает. — Что такое? — обеспокоенно хмурится Шиён, вставая с места. — Впервые вижу, чтобы ели на полу. — О… — Шиён моментально смущается. — Если тебе не нравится, то можем сесть за стол или на кровать. Да, на кровать, там удобнее укрыт… — Всё хорошо, Ши, — улыбается Бора с неловкости. — Давай на полу. Шиён немного мешкает, но после трех суматошных минут успокаивается, позволяя себе отдохнуть. Они сидят под одним тяжёлым пледом — потому что Бора знает, что так легче согреться — и пьют чай с печеньем, едва говоря. Короткие разговоры заключаются в обсуждении каких-то вещей, что Бора раньше не встречала или что кажется ей странной. Как у Шиён может быть настолько маленькая, по меркам богатых людей, комната и что за странные штуки лежат у неё на столе? Половина вещей связана с музыкой, часть относится к Японии, остаток — безделушки из других стран. Шиён редко бывала за границей, если не считать отдых на море или у океана, но её отец часто улетает по работе и покупает сувениры. Бора пытается представить его работу и цели поездок, но в голову едва приходят варианты. Особенно когда с отцом Шиён всегда водитель, вне зависимости от места, которого та подозревает в покупке каждой мелочи. Отношения Шиён с отцом остаются странными. С первых дней Боре казалось, что что-то не так, только она не могла найти явных признаков. Сейчас очевидно, что даже мама Шиён и тот самый Юнхо недовольны главой семейства. Для большего не хватает информации, которую вряд ли получится узнать. В конце концов, всё справедливо — Бора не рассказывала о себе до последнего и до сих пор хранит свою семью в тайне. Но, несмотря на сложные разговоры, прикрытые обсуждением мелких вещей, становится тепло. Бора незаметно для себя жмётся к Шиён ближе, а когда замечает, то решает, что так теплее. Гораздо уютнее касаться ногами и боком, согревая друг друга, чем тянуть плед между собой, создавая холодную пустоту. Так научил Джинсок, оставив после своего отъезда непереносимую тягу к близости. Вблизи голоса становятся тише, а темы важнее. Шиён рассказывает про то, как любила собирать цветы в Японии, убаюкивая. Бора перестала замечать то, как сильно изменился её голос. Его тон, низкий и глубокий, с едва заметной хрипотцой по вечерам, стал родным и приятным. Переходы до высокого писка, глупого смеха или ангельских нот больше не выбивают, а делают только теплее. Бора смягчается и проваливается в сон, словно всегда были тихие, личные разговоры до поздней ночи и хриплый голос по утрам. Если всё это появляется в мозге от одного лишь вечера рядом с Шиён, под одним пледом с ней, то Бора знает, что нахождение ещё ближе её погубит сильнее, чем отъезд Джинсока. — Знаешь, ты так часто просила спеть, — тихо говорит Шиён, сначала не привлекая внимание. — Я даже играла тебе на гитаре. — Угу… — А ты всё ещё не станцевала мне. Даже чуть-чуть. Дрема слишком тяжелая, чтобы понять просьбу. Бора опять мычит в ответ, встречаясь с тишиной. На секунды кажется, что ещё чуть-чуть и получится уснуть. Никогда чье-либо присутствие не было таким уютным. Бора позволяет себе дать слабину и расслабиться, полностью доверяясь Шиён. Наконец-то спокойно… — Эй, Бора, — голос Шиён вырывает из дремы. Не громче обычного, но от чего-то внезапный. — Я не против, чтобы ты спала, но ты же потом будешь ругаться. — Не буду. — Дорогая, вставай. Милые клички от Джинсока успокаивали и приносили уют. От Шиёнова «дорогая» по телу расходится жар и проходит сон. Бора хочет треснуть себя за все сравнения, потому что Шиён и Джинсок совсем разные и всегда имели разные роли в её жизни. Джинсок был любовником. Шиён остаётся подругой. Бора же теряется внутри себя. — Что такое? — Уже четыре часа, наверняка скоро приедет Юнхо, — улыбается Шиён, наклоняясь вниз. Бора не убирает голову с её плеча, наблюдая. Шиён совсем близко, обдает дыханием лоб и смотрит слишком внимательно, не теряя улыбки в глазах и на губах. На секунду кажется, что она ещё ближе. В следующую секунду Бора не успевает отстраниться, как холодные пальцы смахивают с её лица беспорядочные прядки высохших волос. Шиён говорит тише и будто бы тепло: — Так ты станцуешь мне? — Ты никогда не просила. Глупая отмазка сказана только для того, чтобы собраться с мыслями. Бора смаргивает ненужные видения и выпрямляется на месте, разглаживая складки на одежде. Просьба не до конца ясна, особенно её внезапность. Как Бора может танцевать перед Шиён, наедине, без подготовки и с таким слабым сердцем? — Просила. Просто сейчас отличная возможность. — У меня нет музыки и я давно не практиковалась, Ши… — Я позову тебя на наше выступление, — перебивает Шиён. — Если хочешь, то сыграю прямо сейчас. Становится ясно, ещё давно было, что Бора не выдержит Шиён за фортепиано. К сожалению, Бора только рада добить себя. — Что у тебя есть на плеере? — спрашивает она, неохотно вставая с места. Шиён загорается счастьем, понимая смысл вопроса. Она подрывается с места и ищет кассеты, пока Бора обдумывает своё решение. Станцевать для Шиён будет приятно и волнительно, точно не некомфортно. Танцевать в целом всё ещё нравится до безумия. Но почему тогда сердце расходится громкими ударами, пытаясь проломить ребра? — Если эти не подходят, я достану старые. Или правда сыграю, вдруг что знаю, — быстро объясняется Шиён, протягивая кассеты. Выбор невелик — Бора может станцевать лишь под традиционную музыку. Перед отъездом Джинсока в их студии всё чаще говорили о западном хип-хопе и новой музыке, и, соответственно, о новых стилях танца, только Бора застала самое начало. Иногда хочется вернуться обратно, чтобы посмотреть на то, чем всё закончилось, но не находится сил. Самыми приятными так и остались танцы с веером, один из которых они поставили вместе с Джинсоком. Бора остаётся старомодной. У Шиён мало традиционных песен. Бора выбирает то, что кажется знакомым и самым спокойным, оглядываясь по сторонам. Шиён послушно сидит на кровати, ожидая танец. Сейчас она совсем как ребёнок — маленькая и очаровательная, возбужденная от маленького обещания. — У тебя есть веер? — спрашивает Бора, улыбаясь от моментальной реакции. — Остался после Чусока, — бормочет Шиён, подрываясь с места. Спустя несколько секунд она протягивает Боре всё нужное и садится обратно, возвращаясь в волнительное ожидание. Бора старается игнорировать такое внимание, сосредоточившись на действии. Палец зажимает кнопку, мотая пленку до нужной песни, давая время собраться с мыслями. Если мелодия запомнилась правильно, то под неё можно станцевать свой первый сольный танец в студии. Взгляд Шиён прожигает. Бора хочет её треснуть за такое повышенное внимание, но слух улавливает начало нужной песни. Не слишком медленной и достаточно спокойной. Не самый любимый темп для танцев, который подходит только для настоящей классики, но однозначно самый простой для исполнения. Бора решает не давать себе времени на размышления, позволяя плёнке бежать. Рука плотнее сжимает веер. В секунду, как начинаются движения, проходит всё. Боре всё равно, что она в неподходящей одежде, всё равно на то, что танец предназначался для другого, всё равно на внимательный взгляд восхищенных глаз. Она чувствует музыку, едва знакомую, но понятную на каждом уровне. Тело само двигается в такт, следуя известной хореографии, изредка меняя на то, что кажется правильным. Бора сливается с музыкой и перетекает в танец, исчезая. В этом они похожи. Мозг едва допускал подобные мысли, пускай они были очевидны. Шиён тонет в музыке, создаёт её и делает лучше; Бора следует музыке, чувствуя её каждой клеточкой тела, понимая и принимая. Они живут музыкой. Не важно как, главное общее — без едва понятной последовательности нот они никто. Не будет сияющих глаз Шиён, не будет Боры. Это единственное и самое понятное общее между ними, которое делает их ближе. Бора знает, что на неё смотрят. Она не танцует на показ, не делает из этого шоу. Она живёт, позволяя видеть себя такой. Должно быть, Шиён действительно особенная, если ей позволяется так часто познавать скрытое от глаз окружающих. Бора готова открыть каждую маленькую деталь себя, лишь бы их жизнь была такой же уютной, как этот вечер под пледом. Сознание остаётся под дымкой эмоций. Всё равно, что проходит музыка. Бора не придает значения тому, что перестала танцевать. Мысли где-то далеко внутри, где каждое движение имело какой-то смысл и рассказывало её историю. Шиён точно поняла всё от начала до конца — нельзя подделать такой восторг в чёрных глазах. Они сияют, плавятся и затягивают Бору, возвращая в мир забот. Внезапно становится горячо. Шиён шепчет какие-то признания, что проходят мимо. Бора стесняется, краснея до выреза футболки, становясь ужасно маленькой, но такой заметной в этой огромной комнате. Спрятаться негде. Ладони смущённо закрывают лицо, скрывая от непривычно тёплой и близкой Шиён. Не проходит и секунды, как рядом чувствуется тепло чужого тела. Большие ладони накрывают собственные, прося, умоляя вернуться. На ум не приходит хотя бы миг, когда Шиён была настолько смелой. За лето она сильно поменялась — девочки из её группы, судя по рассказам, открытые и общительные; новые подруги Юхён оказались очередными детьми, за которыми надо следить. Шиён стала старшей сестрой, что защитит от хулиганов, и самой хулиганкой, в которую влюбляются самые примерные. Бора не может вспомнить, когда в последний раз видела прошлую Шиён, скромную и зажатую. Теперь её тишина стала совершенно другой. — Бо… Даже чёртов голос, пусть стал таким давно, начал звучать иначе. Шиён не менялась физически, но будто стала другая где-то внутри. Особенно после двух недель в Америке, впервые настолько далеко от дома. — Не стесняйся так, — тихо просит она, звуча слишком серьёзно для нежного тона. — Пожалуйста. Хочется убежать от того, насколько интимной стала обстановка. В этом вина Шиён, что продолжает быть тихой и близкой. Бора матерится себе под нос, убирая ладони. Лучше бы она осталась спрятанной до конца. Шиён смотрит точно в глаза, открыто и нежно, с непривычным румянцем на скулах и лёгким выражением лица. Бора падает, разбивается, тонет. Воздух душит и кажется чересчур жарким, пока ладони холодеют. Мысли разбегаются по сторонам, приходя к одному и тому же желанию. Бора едва понимает себя, сразу же проклиная. — Ты очень красиво танцуешь, — продолжает Шиён. — С чувством и открыто. Не оторвать взгляд. — Фу, Шиён, — Бора отмахивается, кривясь. — С каких пор ты такая ванильная? — Хэй, я говорю правду! — Совсем как эти снобы. — Бора! Бора смеётся с шокированной реакции Шиён, отходя дальше. Сердце не перестаёт бешено колотиться. Шиён хотела сказать больше, гораздо ванильнее и глубже. Бора оборвала всё в ту же секунду, как начали подводить ноги. — Ты оскорбила меня! — не перестаёт возмущаться Шиён, стоя на месте с таким выражением лица, что Бора смеётся ещё больше. Становится легче. — Не смейся так. — Ты забавная, — выходит с улыбкой, на что Шиён возмущается только больше. — Я хотела выразить свои чувства, а ты… Шиён хмурит брови, осматривая комнату в поисках выхода. Её взгляд лёгкий, без намёков на обиду или разочарование. Шиён тоже смешно, но она продолжает играть обиду, веселя Бору до такой степени, что та решает подойти ближе. Теперь находиться рядом легче. Без тяжёлого воздуха признаний или намёков на что-то большее. Но Бора будет не Бора, если ничего не испортит. — Выражай. Атмосфера не возвращается в ту тяжёлую за один взгляд. Смотреть Шиён в глаза, находясь также близко, не кажется пыткой. Это гораздо хуже. С Шиён, что меняется в лице и готова на что-то важное, с медленным дыханием и замиранием сердца. Бора осознанно флиртует цепляет, ожидая реакции, когда знает, что не переживёт ответ. С какого-то момента ей нравятся эти игры с Шиён. Есть что-то в том, чтобы ходить по лезвию своих принципов и честности Шиён. Неверный шаг — Бора возненавидит себя; другой — их отношения навсегда изменятся. — Бора… Ладонь Шиён замирает в пространстве между ними. Не случившееся обрывает стук в дверь. Бору пробирает мороз. — Прошу прощения, всё хорошо? Голос за дверью принадлежит молодому мужчине. — Да, Юнхо, — спустя секунды отвечает Шиён, тяжело выдыхая. Бора чувствует пустоту. — Я собиралась вызвать позже. Связь всё ещё не работает? — Да. Миссис Ли отправила меня сюда, чтобы убедиться, что всё в порядке. Шиён кивает сама себе, после чего коротко извиняется перед Борой. Все эмоции разом охватывают тело и покидают его так же быстро. Шиён идёт к двери, открывает её и говорит о чём-то в коридоре. Бора не обращает внимания. Ей тяжело собрать себя в кучу. Собственная реакция на небольшую фразу пугает. Всё идёт к чему-то знакомому. К тому, что не должно происходить так. — Бо, когда ты поедешь домой? — Шиён говорит громче, чтобы действительно достучаться до Боры. Возможно, что реакция на этот вопрос слегка резкая. — Я не выгоняю, только уточняю. — Думаю, что пора собираться. Уже темнеет. Шиён спокойно кивает, уходя за вещами. Бора даёт себе время отдохнуть. Думать совсем не хочется. Вечер в целом хочется оборвать на этом моменте, чтобы больше не терзать себя. Всё ещё кажется, что не было лучше дня в жизни, чем сегодня, но на дальнейшее нет сил. Бора внезапно становится тихой, теперь плывя по течению. Маленький разговор и откровения забрали все силы. Шиён, кажется, всё понимает, потому что не смеет больше задавать вопросы. Она послушно выходит из комнаты, когда Бора переодевается, предлагает горячий чай перед отъездом и даёт вторую пару носков, чтобы было теплее. Юнхо нет нигде рядом, от чего спадает напряжение. Они по-прежнему одни в доме, наедине с мыслями и побуждениями. Бора совсем немного нервничает. — Юнхо довезёт куда надо, может остановиться у магазина, если хочешь, — объясняет Шиён, когда они сидят за кухонным столом с горячими кружками. — Если тебе некомфортно, то я могу поехать с вами. — Всё нормально. — Хорошо. Всё точно ненормально. Бора чувствует мурашки от случайных касаний Шиён и ежится не от внезапного холода улицы, а от близости, когда они идут под одним зонтом. Вода едва спала, если не поднялась, из-за чего влажные кроссовки вновь промокают насквозь. Шиён крепко держит за руку, выводя на улицу, где стоит машина Юнхо. Удивительным образом её участок затопило, поэтому легче было парковаться на улице, где вода стекает потоком и не задерживается. Прощаться рядом с ожидающим Юнхо неловко. Обниматься, когда сильная рука держит зонт, чтобы укрыть от ливня, невероятно горячо. Бора стоит так дольше положенного, а Шиён позволяет себе наклониться непозволительно близко позже, вновь обдавая своим дыханием. От контакта Бора жмурит глаза, вдыхая запах мелиссы и кофе. Ничего не происходит. Шиён ждёт, пока машина скроется из вида, провожая их с улыбкой, а Бора жмётся на дальнем от Юнхо сидении. Ей хочется избежать любого взаимодействия, но Юнхо, как и в рассказах Шиён, слишком добрый и общительный. Он не задаёт личных вопросов и ведёт себя вежливо, если не считать разговоры о танцах. Бора, через свою вредность, отвечает. Они обсуждают личный опыт, любимую музыку и самые приятные стили. Бора больше узнаёт о том самом хип-хопе, что вызывает интерес. Юнхо с улыбкой рассказывает о своих практиках и умениях своих друзей, подбивая Бору попробовать новое. Это ужасно раздражает. Потому что вызывает интерес. Бора отмахивается от Юнхо, но позволяет ему перед этим рассказать всё самое нужное. Может, новые направления действительно стоят внимания. В конце концов, у Боры есть желание. Что не менее важно, у неё есть небольшие деньги. Что важнее всего — у Боры есть новые «друзья» и будущие зависимости, что ограничиваются сейчас лишь сигаретами. // Шиён никогда не была смелой в этом плане. Если задуматься, то она всегда была безрассудной. После сегодняшнего вечера в этом нет сомнений. Бал в честь конца семестра и наступающего Рождества проходил спокойно. Шиён, благодаря своей игре в группе, попала к старшей школе. Их с Дон давно стали воспринимать как часть старших классов, где-то между Минджи и выпускниками. Это было плюсом, потому что можно было свободно общаться с друзьями на праздниках. Только жаль, что хорошее отношение вне учёбы не распространялось на обычные дни, когда ругают за любой взгляд в сторону Минджи и компании. Быть может, именно непривычная свобода свела с ума. Или вальс, который какого-то черта включили в школе для девочек, на балу исключительно с девочками. Да, он точно был отправной точкой. Все ученицы шумели с момента, как Шиён зашла в зал. Она, наплевав на все приличия, пришла в брючном костюме, который выбрала вместе с Юнхо в командировке. Минджи сотни раз повторила, насколько Шиён подходит новый образ, особенно когда средней длины волосы ровно лежат на плечах, а чёлка хаотично спадает на глаза. Для неё тоже было одно решение, но позже. За спиной были слышны шептания. Кто-то, не скрываясь, осуждал. Кто-то восторгался и краснел. А кто-то был Минни, что довольно усмехнулась и втянула в разговор. Шиён не заметила, как провела рядом с ней большую часть скучных песен, пока Минджи ходила по всему залу, общаясь со всеми. Было совсем немного неловко отдаляться от неё, но мягкие улыбки тут и там подсказывали, что всё хорошо. Шиён впервые позволила себе полноценный диалог, который не строился на учёбе, с кем-то из школы. — Знаешь, ты заметно изменилась, — заметила Минни с лёгкой улыбкой. — Ты не в первый раз видишь меня такой. — Такой мы все видим тебя впервые. За словами Минни гораздо больше смысла, чем говорит её интонация. Она не перестаёт улыбаться, говоря Шиён всё больше и больше. Непривычно. Приятно. С намёками. В конце года у Шиён снова не вышло встретиться с Борой, потому что та была сильно занята неизвестными делами. Юхён в интернате, в хороших руках своих новых друзей. Минджи всегда была нарасхват, но впервые позволила этому помешать общему времени с Шиён. Шиён понимает, что её никто не забыл, но от общей картины в голове что-то переключается. Чёртов вальс. — Станцуем? — внезапно для самой себя, удивляя Минни до пропавшей ухмылки. Шиён проклинает свою сумасшедшую голову. — С удовольствием, — с улыбкой в ответ. Так начинается то, что не описать словами и не остановить силами Шиён. Или началось давно, когда Минджи пошла в старшую школу. Её новые подруги всегда цепляли Шиён. Юци любила щипать за бока, дразнить и обзывать, а потом смеялась громче всех с шуток Шиён. Наён чувствовала себя достаточно комфортно только с Шиён, общаясь с ней в тишине и жалуясь на громкое сборище новых друзей в незнакомой школе. Минни лишь коротко улыбалась, невесомо касалась ладонями и смущала словами. В своем классе она всегда казалась высокой. Может, во всём виноваты одноклассницы, которые едва дотягивают до среднего роста Кореи, или виной тому большие ладони и стройность, что визуально делают выше. Шиён всегда так думала, а на общих репетициях едва обращала внимание. Ей было не до этого, когда слишком много чувств и дразнящих слов. Поэтому заметно становится только сейчас. В руках Шиён, держась за её плечи и позволяя вести, Минни кажется хрупкой и маленькой. Шиён замечает, что она действительно выше, и от этого чувствует себя увереннее. Румянец на щеках Минни придаёт ещё больше сил. Шиён знает выражение лица Минджи, пусть и не видела его. Она знает, что позже у них будет короткий серьёзный разговор, спрятанный за шутками, но не знает окончательной реакции. Почему-то все подруги кажутся понятными и открытыми, даже Бора, но Минджи, с которой Шиён с самого детства, остаётся загадкой. Шиён злится на лишние мысли. Минни прекрасно справляется с отвлечением. Она не стесняется смотреть точно в глаза, как привыкла делать сама Шиён, и говорит с ухмылкой: — Это не удивительно, что я умею танцевать вальс. Но откуда девушка, что провела всю жизнь в школе для девочек, умеет так хорошо вести? — Это логично, разве нет? — позже Шиён будет гордиться тем, как ровно звучал её голос. — Только в твоём случае, Шиён, — улыбается Минни. — Почему? Слова Минни в очередной раз сбивают с толку. Никто прежде не разговаривал с Шиён так — пропуская важные слова и улыбаясь, словно всем ясен смысл сказанного. Минджи ругала Минни за постоянный флирт, на что та смеялась. Шиён не думает, что подобное возможно, но не делает поспешных выводов. — Ты многого не знаешь, Шин-и. — Минни пожимает плечами, не собираясь договаривать. Музыка заканчивается. Шиён останавливается, но не отпускает талию Минни, даже когда та убирает руки с её плеч. Становится подозрительно тихо, словно в тех самых западных фильмах, когда вот-вот и… И что? В голове звучат проклятья на себя, потому что это совсем не то. Ситуация не та, люди не те, не та страна. Она не может, если даже увидела в короткой командировке в Америке, что они с Минджи не одни такие, думать, что в Корее всё будет также хорошо. Не может, поэтому срывается. Шиён бросает «спасибо за танец» и уходит, не поднимая взгляд. Люди наверняка смотрят. Минджи наверняка наблюдала. Все видели, как скромная и тихая Шиён, что старается быть в тени и не высовываться, стояла в центре зала и держала в своих руках Минни, одну из самых популярных девушек в школе. Участие в группе изменило спокойную тихую жизнь на то, что происходит сейчас. От совпадений хочется смеяться. Когда-то давно Шиён стояла в столовой, пытаясь справиться с паникой от чувств к Чеён. Эти воспоминания покрыты пылью и давно перестали иметь вес. Сейчас Шиён стоит в том же месте, больше не паникуя от самих чувств, которых, может, даже нет. Она паникует от того, насколько очевидным всё может казаться для других. Где-то за стенами играет следующая песня, зарубежная и весёлая. Все наверняка танцуют и давно забыли позорный побег. Шиён одна, наедине с лишними мыслями. Только если Минджи вновь почувствует неладное… — Ты чего? Но это явно не Минджи. Шиён поднимает взгляд, видя Минни совсем близко. Она больше не улыбается и не дразнит, а смотрит с волнением. Шиён смущается, не находя слов. Как ей сказать, что она сбежала из-за чрезмерного внимания? Как признаться, что Минни постоянно сбивает её с мыслей? Это невозможно, когда Минни подходит ещё ближе. — Я просто… — Шиён пытается себя спасти. — Просто?.. — Минни никак не помогает. Опять. Минни. Не Бора, что променяла Шиён на новых друзей. Не Юхён, что вступила в новую жизнь с новыми людьми. Не Минджи, что осталась в зале. Шиён впервые ужасно одинока, но даже не успевает почувствовать это одиночество. Вдруг становится ясно, что нельзя всегда держаться за близких и привычных. Или просто Шиён обиделась? Мысли путаются. И тогда она срывается, поддаваясь вперёд. В голове проносятся десятки мыслей и сравнений, но разум подсказывает убрать их подальше. Сейчас Шиён с Минни, а не Минджи. Сейчас она целует её так отчаянно, словно ищет спасения. На секунды забывается, что это неправильно и странно. Шиён едва двигает губами, только прижимается как можно ближе, боясь отстраниться. Минни не целует в ответ. Она вообще не двигается, словно в ступоре. За закрытыми веками не видна ее реакция, но полностью ясна даже так. Шиён тянет время, боясь встретиться с реальностью — как только она отстранится, придётся разгребать вал ошибок. Получается ужасно глупо. Именно таким Шиён называет свой первый — Минджи вне счета — поцелуй. Она отстраняется так же быстро, всё ещё жмуря глаза. Страшно встретить последствия своих действий. Что будет с группой? Что подумает школа? Как отнесется ко всему Минджи? И почему, черт возьми, мысли всегда возвращаются к Минджи? Минни неловко прочищает горло, вырывая из паники. Шиён приходится открыть глаза. Мир вокруг ничем не отличается от того, каким был минуту назад. Даже щеки Минни остались прежнего красного цвета, а едва заметная помада ничуть не смазалась. Если бы не смена песни на фоне, то Шиён сочла бы себя за сумасшедшую. Или она уже?.. — Это… — Минни начинает удивительно спокойно, замолкая в поиске слов. Появляется внезапная потребность извиниться. Вместе с ней есть ещё одна, но Шиён игнорирует безумный мозг. — Прости, пожалуйста, я… — голос срывается на хрип, — я не хотела… — Ты точно этого хотела, — обрывает Минни. Шиён чувствует себя зайцем, которого загнали охотничьи собаки. Конечно она хотела, но какую ещё отмазку можно придумать, чтобы избежать позора на всю школу? Шиён, что всегда думала, прежде чем сделать, всё чаще действует импульсивно и только сейчас встретилась с последствиями. Слишком поздно, чтобы можно было что-то исправить, а всё из-за… маленькой обиды? — Возможно? — выходит тихое признание. Нет смысла бежать, если уже поймали. — Я так и знала. Заключение Минни сбивает с толку. Страшно представить, что она такое знала о Шиён и кто ещё может это знать. — О чем ты? — Брось, Шиён, — пожимает плечами Минни.— Ты была на Западе, наверняка понимаешь о чем я. Ты совсем как они, даже на бал пришла в костюме. — Как «они»? — Шиён хмурит брови. — Лесбиянки? Вроде так это говорят. Да, Шиён знает этот термин. Неделю назад, в Америке, он по-настоящему раскрылся — Шиён узнала историю. Удивительно, как обычная встреча с какими-то людьми в кафе, с которыми решил заговорить Юнхо, могла поменять всё. Так Шиён узнала все термины и обзывательства, увидела фото с митинга в защиту таких, как она, и поняла, что мир бывает другим. Стало только тяжелее, потому что да, это определённо заболевание, но знание, что она такая не одна, прибавило сил. Шиён опускает голову, жмуря глаза от внезапной головной боли. Ей нечего ответить на слова Минни. Согласиться и принять всё, что пойдёт за этим? Никогда. Отрицать, пытаясь скрыть настоящую себя? Это звучит ещё хуже. — Шиён-а, — тихо зовёт Минни, сталкиваясь с тишиной в ответ. Шиён глупо верит, что если молчать, то всё исчезнет. Минни мешает этому, пальцами касаясь подбородка, заставляя посмотреть ей в глаза. — Почему именно ты меня поцеловала? Кажется, больше нет смысла оттягивать судьбу. — Я хотела. Щеки Минни краснеют сильнее, но она никак не меняется в лице. Шиён следит за её эмоциями, пытаясь уловить признаки ненависти или отвращения. Ничего, кроме надоедливой ухмылки. Видеть её, когда тонкие пальцы всё ещё мешают опустить голову, слишком смущающе. — Тогда тебе повезло. — Почему? — Потому что я тоже хочу тебя поцеловать, — выдыхает Минни, притягивая к себе за подбородок Шиён совсем не так представляла себе свой второй поцелуй. И она точно никогда не ожидала, что её первые отношения начнутся с дурацкого вальса и импульсивных поступков.