amitié amoureuse

Впервые Бора жалеет о том, что была права. Лучше бы её подозрения о том, что Юхён только хуже, оказались ложными. На вид ведь ей действительно было хорошо и жалобы начали уходить. Даже врачи не говорили ничего плохого. Ничего не предвещало беды, кроме того, что улучшения пришли неожиданно, после долгого периода болезни. Бора надеется, что сейчас всё не настолько серьёзно, насколько кажется. Сложно думать об этом, когда Юхён вывернуло наизнанку, а вокруг всё было в крови, но забивать голову плохим делает только хуже. Бора пытается оставаться в настоящем, из последних сил контролирует эмоции и старается хотя бы иногда разговаривать. Гахён нашла медицинскую сестру интерната за несколько минут. Через двадцать минут у детской площадки уже стояла машина «скорой», на которой забрали Юхён без сознания. Боре потребовались все молитвы мира, чтобы её впустили в машину. Отправлять Юхён одну, пока никто из родителей не знает, Минджи и Минхо в другом городе, а Шиён без связи, было бы слишком опасно. Поэтому теперь Бора изводится в коридоре приёмной, застряв на расстоянии в три коридора от реанимации, куда забрали Юхён. Только шансы на то, что Юхён действительно помогут, ничтожно малы. За неё отвечает интернат, но полную ответственность несут родители, которых нигде нет. Минхо слишком поздно узнает обо всём и вряд ли сможет сделать что-то с расстояния в десятки километров. Есть вероятность, что Юхён просто оставят умирать. Или это всё пессимистичные мысли Боры. Сложно думать о хорошем. Плохое накладывается друг на друга, нагоняет страхи только больше и мешает сохранять спокойствие. Бора изводится уже двадцать минут, без конца ходя кругами по коридору, будто это как-то поможет. Перед взглядом застыла Юхён со странной жёлтой кожей, кровью на губах и руках, на грани того, чтобы вновь вырвать, но уже мало что понимающая. Всё время, пока они ждали врачей и ехали в больницу, она была между сном и сознанием, корчилась от боли и едва говорила. Единственное, что Бора смогла разобрать среди бреда и невнятной речи: «мне страшно». От воспоминаний сводит горло. Страшно находиться рядом и наблюдать за страданиями близкого человека, но находиться на расстоянии нескольких стен — ещё хуже. Бора никак не может успокоиться и давно обошла каждый сантиметр всех мест, куда ей дозволено. Юхён там совсем одна, напуганная и отвыкшая от белых палат и грубого отношения врачей. Кажется, впервые в реанимации, а не в обычном отделении, куда часто попадала в детстве. — Мисс, успокойтесь, пожалуйста, вы пугаете людей, — раздражённо замечает охранник, не выдержав стук шагов за последние полчаса. — Как я могу успокоиться, если даже не знаю, в палате она или нет? — вскипает Бора, грозно посмотрев на мужчину. — Присядьте. Врачи сделают свою работу. Бора матерится себе под нос, с силой падая на стул около входа в коридор. Часть неё, наиболее решительная, хочет сорваться и забежать внутрь, наплевав на правила. Последние частички адекватности держат на месте, убеждая, что это может навредить Юхён. Остаётся только нервно сидеть, стуча ногами по полу, и до боли в пальцах цепляться за край стула, чтобы не сорваться. В голове проносится с десяток молитв, о существовании которых Бора даже не знала. Если это поможет, то она готова молиться, обойти все храмы Кореи, умолять на коленях у самых святых. Ещё полчаса таких же мучений и она точно сойдёт с ума, похоронив свой рассудок. Никогда в жизни ей не приходило в голову, что, в конце концов, именно Юхён для неё самый важный человек. Эта мысль появляется легко, как что-то не требующее объяснений и доказательств. Бора может ругать Юхён, не приходить к ней неделями, забывать про важные для неё даты, но никому не позволит обидеть её, даже если этот «кто-то» — сама жизнь. Если потребуется, Бора отдаст себя, лишь бы у Юхён всё было хорошо. — Мисс, прошу прощения, как вас зовут? — вытягивает из круговорота болезненных мыслей женский голос. Бора поднимает взгляд и видит перед собой девушку с регистратуры. — Ким Бора. — Ох, Ким Бора… — девушка нервно улыбается, оглядываясь по сторонам. При виде первой же медсестры её рука поднимается в воздух, подзывая к себе. — Джин-и, подойди сюда. Бора в замешательстве наблюдает за медицинским персоналом, не понимая, бояться ей или нет. В голове пролетают сотни отмазок, которые можно сказать, если спросят что-либо про жизнь Юхён. Теперь Бора точно готова бежать при малейшем знаке опасности, чтобы не доставить ещё больше проблем Минхо и Шиён, когда произошедшее дойдёт до взрослых. Только медсестры общаются слишком спокойно, не считая косых взглядов. — Как только можно будет, лучше впустить её. Только следите за всем, Джин-и, это очень важно. — Но правила… — Иногда про правила можно забыть. Старшая из девушек улыбается, обращаясь к Боре: — Проходите с девушкой в комнату ожидания. Ли Шиён скоро подъедет, не переживайте. В голове Боры загораются лампочки. Шиён приехала к девочкам и уже едет в поликлинику. Если разрешили зайти внутрь, то и Юхён получит лучшую помощь из возможной. Всё стало гораздо лучше, чем было до этого, и от этой мысли у Боры легко на душе. Она даже не задумывается об остальном, покорно следуя за медсестрой по коридорам, позволяя вести себя куда нужно. Комната, в которую они заходят, явно не создана для ожидающих. Это обычная сестринская или кабинет первой помощи, в котором едва хватает места для двух врачей, шкаф, два стола и койку, но жаловаться не приходится. Бора скромно осматривается вокруг и присаживается на край койки, пытаясь успокоить нервную дрожь во всем теле. Ещё чуть и она потеряет сознание от нервов. — Ваша подруга в реанимации, — тихо говорит медсестра, перекладывая бумаги с места на место. — Врачи делают всё, чтобы ей стало лучше. Всё будет хорошо. Когда-то давно, когда Юхён впервые забрали из больницы при Боре, Найрим рассказала, что врачам запрещено говорить, что всё будет хорошо, чтобы не вселять пустые надежды в сердца родственников. Сейчас, услышав короткое обещание от медсестры, Боре становится легче. Может, потом будет только хуже, но колени хотя бы не шатают своей дрожью всю койку. — А когда с ней можно будет увидеться? Она на операции? Медсестра хмурится, садясь на своё место. Бора смотрит за неё, в окно, где дует лёгкий ветер, светит яркое ноябрьское солнце, что едва греет, и поют последние птицы. На небе ни одной тучи, а листва летит сплошным дождём, будто сейчас апрель и время цветения вишни, когда всё оживает, а не мертвая осень. Внутри смешанные чувства, от которых начинает мутить. — Нет, сейчас ей делают все анализы и проводят экстренные меры по остановке кровотечения. Думаю, что вас пропустят сразу же, как закончат. — Разве они не должны сразу провести операцию или типа того? — хмурится Бора. Такой подход её пугает. — Надо разобраться над чем проводить операцию, поэтому нужны подготовительные меры, — объясняет медсестра, пожимая плечами. — Кровь в любом случае пришлось бы остановить. — Какое же де… Дверь с шумом открывается, впуская сквозняк в комнату. Бора дёргается, забывая то, о чем хотела сказать. Из коридора заглядывает ещё один человек в белом халате. После сегодня, кажется, ещё долго не захочется видеть врачей. — Бахилы, халат, перчатки и маска. У вас пять минут. Медбрат убегает также быстро, как прибежал. Бора в растерянности замирает, не зная, что ей делать. Первой реагирует медсестра, которая приказывает помыть руки и завязать волосы. От суматохи кружится голова. Живя всю жизнь в стрессе, Бора понимает, что так и не научилась соображать в экстренных ситуациях, когда нужно действовать быстро. Она двигается по приказу, неловко переходя с места на место, невольной куклой держа своё тело, пока медсестра надевает на неё специальную одежду. Начинает противно пахнуть спиртом, но это немного приводит в себя. Бора наконец-то понимает, что она в настоящей больнице, где действительно болеют и умирают люди, а не в простой поликлинике. — Пойдёмте, я вас отведу. Они бегут до реанимации так быстро, будто это последняя возможность увидеться. Бора решает не играть с судьбой и хочет взять от этой встречи всё, но собственное упрямство не даёт разводить сопли. Она хочет просто поговорить, сказать самое важное, чтобы стало легче, и отложить мелочи на потом, когда Юхён будет лучше. Палата, в которую они заходят, слишком яркая, пахнет физраствором, кажется слишком пустой и одинокой, чересчур шумная, но звуки кажутся неживыми. Бора едва держится на ногах, теряя равновесие от неожиданной обстановки. Глазам требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к свету. Бора часто моргает, осматриваясь по сторонам. Первое, что она видит, — Юхён на больничной койке, по плечи под простыней и в белой рубашке. Её волосы мокрые, лицо невероятно жёлтое, уставшее, глаза закрыты и опухли от слез, а губы искусаны в кровь. Всё внутри падает от такого вида. Бора впервые в жизни видит свой лучик солнышка настолько тусклым и поникшим. В голове только одно желание: обнять. Но получается лишь упасть рядом с койкой, положив руки на край простыни, боясь сделать больно своими касаниями. — Юх, ты как? — шепчет Бора, боясь нарушить едва заметный покой. От голоса рядом Юхён открывает глаза, слабо дернувшись. В ней едва осталась энергия, даже если помнить то, что её никогда толком не было. Ещё ничего не успело произойти, а Бора уже на грани слез. — Бо, ты пришла… — слабо улыбается Юхён, аккуратно вытаскивая ладонь из-под простыни. Бора сразу же переплетает их пальцы, закрывая глаза на холод и влагу от переживаний. — Я ехала с тобой, солнце, — шепчет Бора, двигаясь ближе. — А Юбин дома? Шиён так и не приехала? Бора улыбается, убирая с мокрого лба Юхён прилипшие волосы и дуя на него, чтобы сделать легче хотя бы так. Странно понимать то, насколько изменились их отношения. Ещё более странно — осознавать то, насколько всё запутано со стороны, в масштабах отношений четырёх человек. Юхён была слишком маленькой, когда началась эта каша, а Боре теперь стыдно за всё, что успело произойти. — Юбин дома, а Шиён почти приехала. Лучше скажи, как у тебя самочувствие? Юхён кривится, мотая головой в отрицании. — Ужасно. Будто из меня всё высосали. — Думаю, что так и есть… Боре хочется без конца улыбаться. Она с Юхён, что всё ещё дышит, разговаривает с ней и не забывает про окружающих. В сердце ноющая боль за все моменты, когда Бора была эгоисткой, забывала про важные для Юхён вещи и пропускала мимо глаз важные детали. В ответ она всегда встречала лишь любовь. В конце концов они остаются рядом, ладонь в ладони, лицом ко всем проблемам, что пытаются сломить. — Ты знаешь, что происходит? — спрашивает Юхён до того, как Бора попытается успокоить. — Врачи сделали анализы и решают, что именно будут делать. Юхён хмурит брови, сжимая Борину ладонь. Её тело напрягается, будто чувствует боль. Бора молча наблюдает, продолжая гладить волосы и дуть на мокрый лоб, не зная, что ещё можно сделать, чтобы помочь. Ей самой становится больно, когда она видит Юхён такой слабой и раненой. — Но что со мной? Я слышала, как они паниковали… — Это реанимация, Юхён-а, тут все паникуют, — врет Бора, зная, что у паники за Юхён точно была причина. — Врачи ничего не говорили. Дали нам пять минут и всё. — Мне страшно, Бо-я, — шёпотом произносит Юхён, жмуря глаза. От имени, что звучало так редко за их жизнь и так робко сейчас, горчит внутри. Бора чувствует ещё больше ответственности за боль Юхён, будто сама в ней виновата. Хочется забрать всё себе, страдать самой, лишь бы сберечь от этого жестокого мира. Боре самой настолько страшно, что стучат зубы, но приходится держать себя в руках, сохраняя иллюзию того, что всё пройдёт. Верится ли в это? — Всё хорошо, Юхён-и, — ради Юхён хочется верить даже в невозможное. — Врачи сделают свою работу и ты снова будешь собой. Я обещаю. «Никогда не обещай то, что не зависит от тебя» — пролетают в голове слова Найрим. Боре плевать на всё, кроме надежды в красных глазах Юхён. — Можно попросить тебя? — голос становится всё слабее. — Да, конечно. — Следи за Пай, хорошо? Я д-доверяю её Минджи, но ты, всё-таки, её тётя… — Я всегда слежу за Пай, ты же знаешь. Бора хмурится, пытаясь понять просьбу Юхён. Всё звучит так, будто… — И пообещай мне… — Юхён кривится, срываясь на кашель. У неё нет сил привстать или прикрыть себя ладонью, пока кашель похож не на простудный, а что-то гораздо хуже. Бору начинает трясти сильнее. На наволочке больничной подушки появляются едва заметные капли крови. — Передай Шиён, что я её любила. Земля уходит из-под ног. Бору тошнит. Она не была готова услышать подтверждение тому, что было у неё перед глазами последние несколько лет. Что-то чувствуется неверным. Но гораздо хуже от того, что слова похожи на прощание. Юхён просит исполнить последнюю просьбу и Бора совершенно не согласна. Разве Юхён умирает, чтобы они прощались? — Сама передашь, дурная, — недовольно отвечает Бора, боясь смотреть в печальные глаза. — Сейчас она приедет и вы поговорите. — Бора… — Юхён тянет руку, заставляя обратить на себя внимание. Боре хочется ударить её со всей силы. — Ты же понимаешь… — А ты не понимаешь. Вы ещё поговорите и не раз. И Шиён точно ответит тебе взаимностью, я знаю это. — Т-ты врешь. Дверь в палату открывается, впуская несколько людей в халатах. Бора подскакивает с места, посмотрев на Юхён в последний раз. — Обещай мне, что не будешь плаксой. Их пальцы расплетаются, чтобы можно было протянуть мизинец для маленького обещания, значащего гораздо больше. — Обещай мне, что не будешь много грустить. С этими словами Бора отходит, уступая место врачам. // В комнате персонала стало ещё напряженнее. Бора не может найти в себе силы сесть, не способна разговаривать с медсестрой и давно перестала чувствовать что-то, кроме паники. Совесть режет изнутри, напоминая минуту за минутой о том, как Бора не стала обещать ничего. Вдруг это действительно их последняя встреча? Вдруг последнее их общее воспоминание будет о том, как Бора отказала и бросила? Вдруг Юхён умрёт с мыслями о том, как так и не призналась девушке, которую любила годы? Юхён нельзя уходить. Эти мысли делают только хуже, нагоняют панику и сводят с ума. Бора несколько раз слышит, как её просят успокоиться, но ничего не может с собой сделать. Нет возможности даже сесть и выпить глоток ромашки, которая уже давно остыла. Бора застряла в круговороте тревог и с каждой минутой тонет только сильнее. В голове копятся вопросы. Один за одним, каждый новый — злее предыдущего. Бора хочет спросить о том, что происходит, хочет узнать, есть ли вообще шансы, пытается сама понять, будет ли смысл жить дальше, если вдруг… — Прошу прощения… В комнату заходит врач, который первым принял Юхён в больнице. У него серое лицо, широко открытые глаза и трясутся ладони. Бора замирает на месте, не готовая к словам, которые услышит. Внутри есть маленькая надежда на то, что это хорошие новости, но она уже не верит. У врача всё написано на лице. — Вы представляете интересы Ким Юхён? — Да… — бормочет Бора, смаргивая слезы. И почему жизнь всегда готовит её только к плохим мыслям? — Да, пока что я за неё ответственна. — Мне жаль сообщать вам это, но она скончалась. Бывают такие секунды, когда всё вокруг замирает. Не слышно голосов, не видно движений, не замечаются касания. Сознание погружается в вакуум, изолируясь от мира снаружи и от мыслей внутри. Нет даже боли. Есть короткий, простой вопрос: — Почему? — Слишком поздно было оказывать помощь в вашем случае. Мы ничего не могли сделать с таким количеством опухолей. Я очень сожалею. Бора не отвечает. Ей нужны минуты, чтобы обдумать то, что она услышала. Она замечает, как врач уходит, слышит слова медсестры, наблюдает за потоком людей в комнату и из комнаты, но не придаёт значения ничему из этого. Дорогая ей подруга, ладонь которой она держала в своей полчаса назад, ушла из жизни. Навсегда, бесповоротно и без шансов что-то изменить. Бора знает, что не может помочь себе, но знать, что она ничем не помогла Юхён? Только это волнует. Так проходят минуты: сидя на койке, обдумывая событие за событием, не понимая того, зачем оставаться в больнице и что делать дальше. Бора застыла в своём мире, где всё сумбурно, бессмысленно и туманно. Часть неё до сих пор не поняла то, что закончилось. Понимала ли Юхён или она просто боялась настоящего? Поймут ли девочки? Простит ли Минджи? Бора задаёт себе вопрос за вопросом, но не отвечает ни на один из них. Она продолжает мучить себя, будто от этого станет легче. Но что ещё ей делать? Мягкая ладонь на своём плече служит ответом. Не сразу ясно, что от Боры что-то хотят. Она не заметила того, как из комнаты ушёл весь персонал. Мимо прошли лучи солнца, скрывшись за домами возле больницы. Всё закончилось, одна лишь Бора осталась сидеть на месте, боясь покидать мир, в котором ещё есть Юхён. — Прости, что я так долго. Бора поднимает взгляд, пытаясь разобрать человека перед собой. Зрение подводит, но тело сразу узнает родные касания. Перед ней стоит Шиён, взъерошенная и нервная, будто пробежала половину города, чтобы попасть сюда. Взгляд невольно падает на часы на стене. С момента ухода Юхён прошло меньше сорока минут, но ощущается так, будто наступил новый день. Кажется, что Шиён опоздала на целые часы, словно совсем не торопилась, а не какие-то жалкие сто минут, которые вряд ли на что-то повлияли. — Как она? — спрашивает Шиён, не убирая руку с плеча. Рядом на койке лежит высушенный цветок кизила, который она принесла лично Боре. — Весь персонал занят, меня отправили к тебе до решения «некоторых вопросов». — Они ничего не сказали? — первым делом спрашивает Бора, пугаясь своего же голоса. — Охранник сразу направил сюда, — пожимает плечами Шиён, хмуря брови. Пазл медленно начинает складывается. Шиён садится рядом, опустив ладонь на бедро Боры. Можно услышать то, как она начинает дрожать, даже через такое лёгкое касание. — Бора, что случилось? Откуда у врачей находятся силы сообщать подобное? Почему эта участь выпала на Бору, а не на одного из людей, что были в реанимации? Как Бора вообще может сказать такое, а потом ещё и передать слова Юхён? Будет ли она хотя бы когда-нибудь способна рассказать Шиён правду? — Она… — слабая и безуспешная попытка. Голос садится только больше, мешая сказать хотя бы что-то. — Она… — Бо?.. Шиён точно уже поняла. Её глаза на грани слез, тело дрожит, губы искусаны. И Шиён слишком наблюдательна, чтобы заметить каждый из тревожных знаков. Но ей для чего-то нужно давить и выводить Бору на слова, которые никто из них не хочет слышать. — Ши… — Бора смотрит в пол, делая глубокий вздох. Может, если произнести это, будет легче принять? — Она… Он-на ушла… Часто ли Бора плачет? Едва ли. По пальцам можно пересчитать дни, когда она позволяла себе действительно плакать. Чаще всего она держит всё в себе и срывается в истерики, когда невозможно терпеть. У неё, как обычно, нет золотой середины. Плакала ли когда-нибудь Шиён? В памяти не так много времен, когда Бора видела её слезы. Они всегда были тихими, спокойными. Ни одной истерики, ни одного крика. Если Бора огонь, который то и дело вспыхивает, то Шиён — настоящий лёд. Кажется, что ее невозможно довести до истерик, будь то от злобы или боли. Но сейчас они подобрались максимально близко к этому. Шиён не говорит ни слова, поджимая губы. За секунды её щеки становятся мокрыми, а глаза краснеют от слез. Бора не успевает ничего сказать или сделать, как Шиён бросается вперёд, хватаясь за её плечи и пряча лицо где-то в шее. Её тихие всхлипы едва слышно, но этого достаточно, чтобы стало ещё больнее. Парадокс, но сама Бора остаётся спокойной. Её руки ложатся на спину, неловко сжимая. Внутри настолько пусто, что нет сил плакать. Будто слезы вернут Юхён или успокоят Шиён. Будто вообще есть смысл что-то делать. К чему вообще стараться, если старая жизнь, паршивая, но родная, закончилась навсегда? // Обычно этот день приносил счастье. Никаких уроков, отдых в загородном доме в горах, подарки и праздничный ужин, семейные посиделки. Каждый год, чаще всего с Минджи и её мамой, вдали от проблем. Раньше Шиён любила Рождество всем своим сердцем. Последние два года она проводила его с Юхён, отмечая её день рождения. Кажется, что это были последние два года, когда было желание встать с постели в этот день. Может, Шиён вообще не хочет вставать. Комната стала настолько пыльной, будто в ней никто не живёт. Учебники и тетради валяются в портфеле и на столе, нетронутые с конца учебного года. Ночник у кровати не перестаёт работать, фортепиано завалено одеждой, гитара лежит струнами вниз, шторы наглухо задвинуты. Единственное, что меняется каждый день — тарелки на столе с едой, которые приносит мама. Жизнь изменилась. Шиён не видела подруг два месяца. Она ничего не слышала о Боре, не следит за Юбин и Гахён и говорила с Дон только в школе. Может, если не Дон, то Шиён не общалась бы с местными вообще. У неё нет никакого желания. Только Минджи держит над болотом. Она звонит каждые три дня или чаще, продолжает ругать и не перестаёт рассказывать о новом. Минхо прошёл через ад за последние два месяца, а Минджи пришлось наблюдать это, поддерживать и держаться самой. Вечером дня, когда умерла Юхён, её мать обо всём узнала. Бора уже была дома, пока Шиён оставалась в больнице и наблюдала за настоящей истерикой. Дело не дошло до полиции или интерната благодаря чуду и приезду Минхо уже ночью. С тех пор не было спокойных дней. Разобраться с интернатом было несложно — персонал не виноват в смерти Юхён, её мать разобралась с документами, а Минхо заплатил немало денег, чтобы никакой лишней информации не вылезло наружу. Может, он потратил достаточно, чтобы можно было купить маленькую квартиру, лишь бы мать Юхён не сказала ничего лишнего. Но проблема была не в этом. Кто-то должен был сказать родственникам Юхён о случившемся. Минхо позвонил уже утром и встретился с настоящими трудностями, из-за которых не спал ещё несколько ночей. Похороны проходили в Инчхоне, без друзей Юхён и её матери. Со скандалом, после долгих споров, но семья со стороны отца добилась этого, а Минхо не мог рисковать своей репутацией ещё больше. Так все, кто знали Юхён в Чонджу, остались без возможности попрощаться с ней и не смогут больше «увидеться» — никто не знает, где находится памятник, будь то могила или урна с пеплом. Люди, которые заботились о Юхён больше всего, навсегда потеряли с ней связь. Шиён не перестаёт винить себя, судьбу, родителей и врачей. Как можно было относиться настолько легкомысленно, когда они все знали об опасном диагнозе и состоянии Юхён? Почему они допустили ухудшения ситуации до такой степени? Память не перестаёт возвращать туда, где стало известно о причине смерти. Совесть и горечь съедают изнутри, стоит Шиён увидеть перед глазами текст с бумажки, который она запомнила навсегда. Думать о том, настолько в ужасном состоянии была Юхён, когда умирала, — невыносимо больно. Уложить в голове диагноз всё ещё кажется невозможным. Утром следующего дня в больнице была и Минджи. Они втроём, с Минхо, узнали причину — рак поджелудочной железы четвёртой стадии, с метастазами по всей брюшной полости. Шиён до сих пор жалеет о том, что решила узнать об этом подробнее. Врач утверждал, что смерть была быстрой и по большей части безболезненной из-за бессознательного состояния, но это не успокаивает. День за днем, час за часом, Шиён прокручивает в голове то, через какие вещи пришлось пройти Юхён, и желает себе того же. Она во всём виновата и она должна была умереть. Это единственное, что остаётся в голове. Не беспокоят даже последний учебный год и проблемы дома. Шиён закрывает глаза на нервного отца, уставшую мать и уволенного Юнхо. Всё прошло мимо и нет желания в чем-то разбираться. Если жизнь полетит в бездну, то будет всё равно. Шиён кажется, что она сможет свободно дышать только в километрах от Чонджу, где ничего не будет напоминать о детстве и юности, где можно забыть все ошибки и начать заново. Где можно будет найти настоящий дом, куда захочется возвращаться, ведь прошлый был потерян годы назад, когда отец запретил возвращаться в Японию. Или всего десятки месяцев назад, когда она решила уехать? — Шин-и, я заварила чай, ты будешь? Голос матери звучит издалека, будто за стеной. Она стоит в двери, замерев в ожидании ответа. Шиён не помнит последний раз, когда говорила с ней. Минджи сказала о смерти Юхён, Минхо рассказал о том, насколько близки они были. Мама сама решила передвинуть телефон ещё ближе, внутрь комнаты Шиён, пускай это мешает закрыть дверь. Всё равно никто не заходит на второй этаж, даже отец. — Волчонок, тебе нужно съесть хотя бы что-то, прошёл уже день, — вновь пытается мама. Отец был жёстче. Он кричал, насильно спускал вниз и заставлял ездить с ним по делам. Дверь в комнату Шиён была раскрыта нараспашку, ругань звучала каждый вечер, когда тарелка с едой не становилась пустой. Не было места для покоя. Может, две недели или три, в середине декабря. До тех пор, пока не уволили Юнхо и пока вещи не ухудшились настолько, что даже по школе пошли слухи. Шиён всё ещё закрывает на всё глаза и не пытается разобраться в причинах и следствиях, пускай о них открыто говорят в семье и за её пределами. — Я могу принести всё сюда. Можем посидеть вместе. Голос матери стал ближе, совсем рядом. Шиён чувствует касание её ладони сквозь одеяло и ощущает то, как прогнулась кровать, спиной. В такие секунды становится ещё тяжелее, потому что в голову приходит осознание того, через что проходят близкие. — Пожалуйста… Разбитый голос мамы приводит в чувства. Шиён жмурит глаза, сжимаясь клубочком. Ей хочется ответить, попросить остаться, согласиться на чай и еду, но голос не слушается. Всё тело не слушается, как и мозг. Шиён может только лежать, надеясь, что всё скоро закончится. И в моменты, когда её обнимают со спины мамины руки, а комната погружается в спокойную тишину, становится немного легче ждать завершения очередного бессмысленного дня. // — Как давно вы общались? Даже на расстоянии километров, через паршивую связь телефонных линий, можно услышать раздраженный вздох и представить недовольное лицо. С губ срывается смешок, только смеяться совсем не хочется. — Вам тяжело по отдельности, но вместе будет легче, — вздыхает Минджи, звуча мягче, чем хотелось бы. — Я вообще одна, но не устраиваю истерики. — Ты не знала её столько лет, чтобы открывать рот. Бора зла. Она всегда была занозой, но в последние месяцы стала ещё хуже. Для человека, который работает меньшую часть дня, постоянно сидит дома и закидывается таблетками, она слишком напряжена. Минджи не делает замечания, позволяя течь всему своим чередом. У них есть время до начала февраля, после которого надо будет взять всё в свои руки. До этих пор можно не следить за образом жизни Боры и надеяться, что просветление само дойдёт до её головы. Минджи в очередной раз задаётся вопросом о том, зачем ей это всё. Разве ей не глубоко плевать? Или эта идиотка стала такой же ценной, как та потерянная девочка, после ухода которой до сих пор больно на душе? Схема, придуманная годы назад, всё-таки сломалась, а сердце дало слабину? Минджи кажется, что она свернула с назначенного пути ещё годы назад, не заметив того, как всё вышло из-под контроля. Зачем тогда вообще стараться? Потому что Бора ей действительно дорога? Это кажется бредом, но сердце не обманешь. Пока что Минджи не обращает внимания, отговариваясь тем, что Шиён всё ещё там, в Чонджу. — Но я знаю, что вы нужны друг другу. Шиён уже три месяца не встаёт с кровати. — Ты даже сейчас заботишься только о Шиён. — И тебе пора, идиотка. Минджи противоречит сама себе и это начинает раздражать до желания бросить трубку и забыть про всё. — Она уже взрослая, не переживай, — огрызается Бора. Спорить смысла нет. Шиён правда достаточно взрослая и не любит, когда за ней бегают, но Минджи не может иначе. И если так случилось, что судьба свела именно Бору с Шиён, то Минджи хочет, чтобы это не запомнилось очередной травмой и не стало сожалениями спустя годы, пускай раньше она хотела совсем иначе. — Дело не в этом, Бора, — вздыхает Минджи. — У Шиён происходит настоящий пиздец в жизни, рядом никого нет, а Юхён, которой она так дорожила, умерла. Я боюсь, что что-то пойдёт не так и… Ну… — Не продолжай, — тихо перебивает Бора. — Ты помнишь, кто был рядом, когда твоя бабушка заболела и уехал тот парень? Бора молчит. Минджи затронула опасную тему, но она права. В тот год Бору вытянули Юхён и Шиён. Юхён никто так и не помог, а Шиён ещё можно вытянуть. Минджи сама хочет бросить все дела и вернуться в Чонджу хотя бы на месяц, но не может. Новая волна постановлений, проблемы у семьи Шиён, нервный отец и внезапная должность Минджи в его компании занимают слишком много нервов и времени. Минджи едва поспевает за учёбой, не говоря уже о поездках в другой город. А Минхо не перестаёт говорить о том, что отец намеревается раскрыть их личности Корее, впустив в большой бизнес. Совсем не так, как планировалось раньше. Жизнь, кажется, правда сошла с ума. — Знаешь, бабушке стало хуже… Признание Боры тихое и едва разборчиво среди помех. Минджи закрывает глаза на несколько секунд, пытаясь найти слова. Теперь она точно запуталась в чувствах, потому что абсолютно не может понять себя и разобраться в дальнейших действиях. Она выбирает то, что будет легче, оставляя серьёзный выбор на потом. — Что такое? — Она стала всё забывать и часто теряется. Соседка заходит чаще, когда меня нет, но толку… Я всё меньше узнаю её. От тихой правды сжимается сердце. Минджи помнит своего дедушку и то, как он умирал. Детский мозг не мог до конца осознать происходящее и не думал, что всё настолько плохо. С возрастом стало страшно. Минджи не может уложить в голове то, что человек может полностью потерять себя, забыв про всё. — Не тяжело тут только тебе, Минджи, — раньше ответа продолжает Бора, даже не вызывая раздражения своими словами. Минджи привыкла быть для неё бесчувственным манекеном. — Ты знаешь, если бы у меня не было проблем, то я давно была бы в Чонджу и не звонила бы тебе. Бора тихо усмехается, но Минджи прекрасно слышит её и даже может представить выражение её лица. — Когда ты найдёшь себе парня? Вопрос сбивает с толку. Минджи настолько удивлена, что не может придумать ответ или огрызнуться. Она просто молчит в трубку, хмуря брови, ожидая ещё что-нибудь, но тишина. Бора молчит, ожидая ответ, наверняка довольная тем, как ввела в ступор. — Прошу прощения?.. — спрашивает Минджи. — Ты так сильно бегаешь за Шиён, что это уже смешно, — объясняет Бора. — У тебя вообще хоть кто-нибудь был кроме неё? — Я не бегаю! — Брось, это всем видно, — перебивает Бора. — Ты даже не пытаешься это скрыть. Минджи замолкает, чувствуя себя загнанной в угол. Раньше она могла притвориться, что дело в Юхён. Почти все, не считая самой Юхён, думали, что между ними есть какие-то чувства. Было удобно и спокойно, разве что Бора давила на нервы. Теперь никто ничего не говорит, но Бора продолжает совать нос не в свои дела. — Отпусти уже прошлое. — Бора, она моя подруга детства, конечно я буду беспокоиться… — отвечает Минджи, кусая губу. Невнимательная и эгоистичная Бора иногда видит слишком много. — Ты можешь обманывать кого хочешь, но не… Слова Боры обрываются гудком. Минджи замирает на несколько секунд, вспоминая, что Бора звонила с автомата и у неё наверняка закончилась мелочь. С концом звонка приходит облегчение. Не придётся объясняться и пытаться защищать себя сегодня, к чему сердце было не готово. Минджи подумает о том, что ей сказать, потом, когда будет в Чонджу. Тем более, что ей придётся говорить не только с Борой. Давно пора признаться Шиён во всем, что происходило в последние годы, и отпустить. Минджи хочет выждать, пока Шиён станет лучше, и подготовиться самой, но время и вина давят, выводя на нервы. Ещё несколько подобных разговоров с Борой и всё может рухнуть, стоит Минджи сорваться и сказать что-то не то. Внезапно, всего за полгода, всё стало таким сложным и запутанным, что больше не хочется ничего. Раньше Минджи думала, что в Сеуле будет легче. Сейчас она винит себя за то, что не видела Юхён перед её последними днями, не может быть с Шиён в трудную минуту и не видит больше одинокие улицы Чонджу. Толку от этого Сеула, если у Минджи никого тут нет? От мыслей, что становятся тяжелее и тяжелее, начинают течь слезы. Минджи падает на кровать, упираясь взглядом в потолок, стараясь не думать. Хочется остановить время и выпустить всё, что давит на сердце, но только от слез не становится легче. Не получается даже нормально расплакаться, не говоря уже о том, чтобы отпустить плохие мысли. Минджи пропускает вечер и ночь, не переставая смотреть на белый потолок и прокручивать в голове всё, что она могла изменить. // Шиён пустым взглядом смотрит в кухонный стол, пока мама гремит тарелками. Незаметно пропали все домработники, которые обычно выходили на работу, когда отец был дома. Вместо Юнхо никто не пришёл. Остался только один водитель отца, который совершил сегодня свою последнюю поездку. В доме и семье стало удивительно пусто, пускай они трое вместе, сидят на кухне за семейным ужином. — Шин-и, тебе надо поесть, — ласково просит мама, поставив перед Шиён тарелку токпокки. Шиён слабо кивает, беря в руки палочки. Когда она в последний раз ела? Кажется, вчера утром, когда отец заставил позавтракать супом перед поездкой на деловую встречу. Шиён не помнит суть встречи, где она была и лица окружающих людей. Она не помнит ничего, что происходило последние три месяца. Какой смысл, если ничего не происходит? Отец поднимает тяжёлый взгляд, неотрывно наблюдая за Шиён. От его внимания становится тошно, но сказать ничего не получается. В какой момент Шиён стала ненавидеть отца? Почему она не может говорить с ним даже на самые простые темы? И есть ли у них поводы говорить вообще? — Мина, сядь уже, — звучит строгий голос, которому мама моментально подчиняется. Кажется, что она любит отца не больше, чем Шиён. — У нас серьёзный разговор. Шиён наконец-то поднимает взгляд, посмотрев на семью. За последние два месяца таких серьёзных разговоров было бесконечное множество, но сегодня что-то ощущается не так. Воздух от чего-то тяжёлый. Во взгляде отца заметна не только строгость, но и… страх? Шиён ничего не может разобрать. — Шиён, ты улетаешь в Японию. Послезавтра. Слова звучат настолько резко, что кажутся галлюцинацией. Все серьёзные разговоры отца обрывистые и без объяснений, будто приказы. Шиён замирает на месте, пытаясь понять ситуацию. Атмосфера в комнате более, чем серьёзная: отец не перестаёт сверлить взглядом, не притрагиваясь к еде, пока мама сдерживает слезы. Значит, это не шутка? Спустя семь лет Шиён наконец-то сможет вернуться домой? Только… Разве она может называть то место домом? — Почему? — тихий вопрос, пока мысли пытаются собраться воедино. — В Корее опасно оставаться, — просто отвечает отец, приступая к еде. Он вновь становится холодным и делает вид, что всё нормально, стоило Шиён обратить на него внимание. — Вы с матерью уедете лет на пять, я приеду позже, если получится разобраться с делами. — На пять лет? — Шиён роняет палочки, напрягаясь всем телом. — Что это значит? — Это значит, что вы будете жить в Японии. Я не намерен повторять. В горле становится настолько сухо, что трудно дышать. Шиён мечется между двух огней. Она ненавидит Корею. Всю жизнь тут она мечтала вернуться на родину, говорить на своём языке, видеть знакомые виды и проводить время с семьёй. Чонджу всегда казался чужим. Одноклассники были фоном, учителя запомнились только советами, родственники отца забылись, а друзья появились совсем недавно. Вернуться назад хотелось больше всего на свете. Но не сейчас. Шиён знает, что так будет легче всего. Она может сбежать от Боры, забыть Юхён, напоминать сёстрам Ли о себе открытками раз в год и видеть Минджи лишь по праздникам. Так, возможно, отпустит. Может, боль по Юхён станет легче. Может, Бора наконец-то выйдет из головы. Только Шиён будет совсем не Шиён, если сбежит, оставив всё позади. — Я не могу уехать сейчас. — Шиён… — предупреждает мама, но её слова сразу же обрывают. — Билеты уже куплены, собирайте вещи. Это не обсуждение. Шиён чувствует, как начинает неметь горло. В голове прокручиваются варианты того, что можно сказать, но всё кажется бессмысленным. Отца не интересуют её личные причины, проблемы или дела. Для него важны только рабочие проблемы, незаконные сделки и бесполезные связи в высшем обществе. Даже мама перестала играть важную роль. Но осталась одна вещь, которая может повлиять. Шиён кривится от отвращения, прокручивая в голове простую фразу. Думала ли она когда-нибудь, что вспомнит про свадьбу с Минхо в положительном для неё ключе? Особенно после месяцев, когда ничего об этом не упоминалось. Все отложили эту мысль на потом, хотя совсем скоро Шиён будет восемнадцать и она переедет в Сеул. Или переехала бы, не будь «внезапных» проблем, о которых говорило всё вокруг последние два года. — А как же свадьба с Минхо? — решается Шиён, стараясь держать лицо. — Разве Япония не помешает этому? Шиён никогда больше не пожалеет о чем-то так сильно, как о самом логичном вопросе, который можно было задать. — С этого дня ты забываешь Ким и всё, что с ними связано, — спокойно отвечает отец. — Мы больше не бизнес партнёры и не будем иметь с ними дело в будущем. Всё останавливается. Всё, о чем можно было думать, уходит назад, в глубины мозга. Для Шиён не существует ничего, даже слова отца. Она ощущает лишь то, как сердце бьётся на осколки, царапая артерии и кости. Воздуха становится так мало, что невозможно дышать. Перед глазами темнеет фиолетовыми пятнами. До тех пор, пока оцепенение не замещает злость. — Я не собираюсь прекращать с ними контакт! — Шиён… — в очередной раз пытается мама, но остаётся незамеченной. — Твой тупой бизнес касается только тебя, — выплевывает Шиён, желая убежать. — Живо в свою комнату, пока я не зашвырнул тебя туда. Вот он, настоящий отец. Без безразличной маски, без страха испортить свою репутацию, без риска что-то потерять. Тот человек, которого Шиён так и не смогла полюбить. Тот, из-за кого не получается относиться с уважением к фальшивой маске, что видят другие. Если Шиён способна одним коротким протестом вывести отца из себя, то всё действительно серьёзно. Шиён хочет сказать больше, вывести окончательно, добиться справедливости, но не может. Энергии внутри слишком мало, а организм всё ещё в том состоянии, что был последние три месяца. От внезапного крика и лишних эмоций болит голова. И мама умоляет взглядом молча уйти, закончив споры. Шиён смотрит ей в глаза и никак не может определиться: ненавидеть её или обижаться? Но только за что? — Я непонятно выразился? — басит отец, пытаясь задавить одним только взглядом. Шиён давно всё равно на его методы унижения. — Идите к черту. Крик, который следует за словами, проходит мимо ушей. Шиён, не смотря, идёт в свою комнату, запинаясь о ступеньки и цепляя все углы, которые раньше могла обойти с закрытыми глазами. Сложно сдержать слезы и не упасть прямо на ходу, когда тело отказывает работать как надо. Шиён хочет не выходить из комнаты ещё несколько месяцев, лишь бы не возвращаться в реальный мир. Она ненавидит всё в этот момент: Корею, Японию, родителей, бизнес семьи Ким и новое правительство, из-за которого возникли проблемы. Дверь в комнату с грохотом закрывается, за чем следует скрип кровати. Шиён не глядя падает на неё, зарывая лицо в подушки. Так меньше слышны рыдания, которые больше невозможно удержать внутри. Хочется кричать как можно громче, чтобы выпустить всё, но у связок нет сил. Хочется, чтобы всё прошло, но нет сил что-то сделать. Шиён лежит невольной куклой, способная только на последние слезы. В голове проносятся разные мысли. Если прямо сейчас уехать в Японию, то станет ли легче? Может, там действительно отпустит? Бабушка же точно способна помочь? Или надо пойти против всех правил и остаться тут, чтобы… что? Разве Шиён что-то тут держит?.. — Волчонок… То, как мама зашла в комнату, осталось незамеченным. Шиён чувствует на своей спине ладонь, но впервые в жизни не хочет отвечать нежностью на нежность. Ей хочется накричать, выгнать, обвинить во всех проблемах и больше никогда не видеть. Такие мысли совсем не сочетаются с сильным желанием сбежать в Японию, а только делают всё хуже. Шиён не знает, ей биться и кричать от того, что отец хочет насильно перевезти её в другое место, или чувствовать облегчение, потому что в том месте должно стать лучше. — Уйди, — собственный голос осип и едва слышен через подушки. Шиён хмурится на боль в горле, не замечая того, что слезы больше не стекают по щекам. — Шин-и, посмотри на меня, пожалуйста. Мама звучит разбитой. Шиён не знает, будет ли она рада возвращению или нет. Каково ей будет вновь жить в разных с отцом странах? Любит ли она его вообще, чтобы можно было задавать такие вопросы? — Уходи. — Шин-и, я только… Шиён тяжело вздыхает и поднимается, используя последнюю энергию на возмущения. Лицо мамы красное, со следами от слез. В комнате так темно, будто давно наступила ночь. Отца нигде не слышно, но вряд ли он уехал. Весь дом притих в ожидании неизвестно чего. — Почему ты так просто позволила ему говорить так про Ким? — выпаливает Шиён, пытаясь не кричать. Говорить больно, но ещё больнее держаться в сидячем положении, опираясь на руку. — Тебе плевать на вашу дружбу? Ты хочешь просто уехать и забыть? — Шиён, — вздыхает мама, на мгновение закрывая глаза. — Всё не так просто. Это временные меры. Первые недели нам придётся спрятаться, но я не собираюсь не общаться с Ким. — Почему ты так просто позволила ему так говорить, если сама… — Прости, волчонок, ты же знаешь… — мама едва сдерживает слезы, протягивая руку вперёд. Шиён чувствует её тёплую ладонь на своём колене, почти сдаваясь. Но как она может просто забыть про всё? — Ты действительно согласна просто так бросить всё и уехать в Японию? — спрашивает Шиён на исходе сил. — Твоего отца посадят, — спокойно говорит мама, не поднимая взгляда. — Сегодня или через месяц, но ему этого не избежать, если он не решит улететь в неизвестном направлении. После того, как это произойдёт, у нас появится больше свободы. Ты сможешь спокойно видеться с Минджи и Минхо, если Ким решат не показывать их миру. Ты… Можно даже остаться в Корее, если хочешь. В тайне от отца. Шин-и, я готова ради тебя на всё. Сердце сжимается от последних слов. Шиён верит, но хочет не верить после сегодняшнего ужина. Ей противно от самой себя и своих мыслей. Информации становится так много, что сложно уложить в голове. Шиён чувствует, как начинает медленно терять сознание. Для её пустого организма она сделала слишком много движений и думала больше, чем нужно. Теперь хочется только лечь спать и забыть про всё до завтра. — Уходи, — тихо просит Шиён, падая обратно в подушки. На этот раз мама молча соглашается. А Шиён, несмотря на желание ни о чем не думать, решила оставить в голове место для маленького решения: сбежать как можно дальше от всех или остаться наедине с проблемами. // Принимать решения в состоянии отчаяния никогда не было хорошим выбором. Шиён знает, что она поступает ужасно, но ничего не может с этим поделать. Ей хочется свежего воздуха и свободы, но не каждое место способно это дать. Хочется распустить крылья и забыть о проблемах, но не везде получится сделать это без последствий. Она просто устала. И, может быть, даже спустя столько лет, то место осталось домом?.. Глупо сейчас об этом думать, когда билет в один конец лежит в кармане, на заднем сидении такси два чемодана с вещами, а машина заворачивает в сторону аэропорта. Отец сказал всего про пять лет, но мама ясно дала понять, что это навсегда. Им больше нечего делать в Корее, только если сама Шиён не решит вернуться. Одна, без своей семьи, в чужую страну. Шиён никому не сказала. Родственники ещё не знают, друзья узнают от Минджи, когда та узнает от семьи, а в школе тихо промолчат. Шиён исчезает, оставив после себя две гитары, пианино и почти нетронутую комнату вещей. С собой у неё только одежда, тетрадь с песнями и гербарий, который, наконец-то, вернётся на родину создателя. Шиён не думает, что будет заниматься музыкой, не планирует собирать цветы, не хочет заканчивать последний год школы. Она хочет просто лежать где-нибудь среди камней горной вершины и слушать звуки жизни вокруг. Совсем как в детстве. Наверняка друзья возненавидят её и больше никогда не захотят видеть. Шиён не планирует возвращаться. Она тихо бросает всё позади и оставляет нерешенные проблемы, будто ей никогда не казалось это важным. Она плюёт на людей, которые когда-то заставили её полюбить жизнь. Взгляд цепляется за здания за окном, запоминает улицы, рассматривает корейское небо в последний раз и не находит ничего такого, из-за чего можно было остаться. Привязанность к Корее появилась в душе Шиён только благодаря друзьям и цветам, каких не встретишь в Японии. Всё остальное кажется серым и скучным. Шиён перестаёт следить за дорогой, бездумно наблюдая за окружением, погрузившись в музыку из радио. Удивительно, как за такой короткий промежуток времени рок превратился из сомнительной музыки для подростков в тот жанр, что включают на популярных станциях. Приятно думать, что Шиён когда-то была одной из первых, кто решился играть рок на публику, пускай звучит это пафосно. Жаль, что больше руки не поднимутся в сторону гитары. Иронично, что последний человек, которому играла Шиён, была Бора после концерта, в тесной гримерке под фестивальной сценой. Шиён жмурит глаза, не замечая, как пролетают улицы. Они объехали, кажется, весь город. Путь от офиса мамы до аэропорта, через центр города, тот самый мост у реки, дом Минджи и… Кафе, в котором Бора дорабатывает последние дни. Смешно, что Шиён узнала об этом от Минджи. Неужели она настолько сильно отрезала себя от мира? Юхён действительно имела такой большой вес в её жизни? Ответ: точно да. Но стоил ли уход Юхён того, чтобы потерять всех друзей? В голове что-то щелкает. Шиён вскакивает на месте, оглядываясь по сторонам. Она действительно рядом, около кафе бабушки Минки. Шанс, что Бора сегодня на работе и свободна, невероятно мал, но хотя бы что-то в этой жизни Шиён должна сделать правильно. — Остановите, пожалуйста, — просит она водителя, указывая на обочину. — Вам нужно в магазин? — спокойно спрашивает он, сворачивая к бордюру. — Я на десять минут, — бросает Шиён, снимая ремень безопасности. — Я доплачу вам сколько скажете. Водитель ничего не говорит. Шиён бежит к кафе, пролетая мимо домов и не замечая прохожих. Внутри проносятся молитвы о том, чтобы Бора была на месте. Хочется просто сказать «пока» и попробовать хотя бы немного объясниться. Может, если Бора ненавидела бы её, было бы легче. Но сердце никак не может смириться с мыслью о том, что Шиён не попробовала все пути, которые можно было. Колокольчик неприятно бьёт по ушам, давая понять, что в кафе новый посетитель. Шиён почти сбивает человека на пути, залетая в помещение на бегу. Когда ноги дают остановиться, она глупо замирает на месте, оставшись между столов и на пути официантов. Взгляд цепляется за бабушку Минки, но Шиён даже не думает здороваться. Она ищет взглядом любого, кто похож на Бору. И находит. Маленькая девушка возле барной стойки с длинными волосами и лохматой челкой, что лезет в глаза, в чёрной водолазке и широких джинсах. Невероятно красивая, нежная и хрупкая. Такая, какой запомнила её Шиён ещё годы назад. Не приходится переступать через себя и подходить ближе. Бора сама замечает, сразу же покраснев и помахав рукой. Они не общались больше месяца. Это не мешает Боре подбежать к Шиён с боязливой улыбкой, протянув руки вперёд. Шиён не перестаёт смотреть ей в глаза, хватая за тёплые ладони. От касания бьёт током. Быть близко теперь страшно. Думать о том, что это последний раз, становится ещё хуже. — Привет, — шепчет Бора, заглядывая в глаза. — Ты чего тут? — Ты можешь отпроситься на десять минут? — без приветствия просит Шиён, никак не способная оторваться от взгляда ореховых глаз. — Хорошо… Бора выглядит растерянной. Шиён рада видеть её активной и яркой. Она без синяков под глазами, с бледной, но здоровой кожей, двигается бодро и не выглядит так, будто уходит глубоко в себя. Бора живая и это радует настолько, что Шиён самой хочется жить. Бабушка Минки хмурится и бросает на Шиён сощуренный взгляд, когда Бора к ней подходит, на что получается только неловко поклониться и помахать. Шиён встречается со всевозможным осуждением за секунды, в которые Бора отпрашивается. Совсем как малые дети, которые просятся у строгих родителей погулять. Не будь так тяжело на душе, Шиён бы улыбнулась. Всё вокруг такое яркое, громкое и настоящее, что хочется радоваться. Хотелось бы, если бы Шиён могла. Но она только спокойно кивает подбежавшей Боре и берет её за руку, впервые не придавая значения этому жесту. Неужели она настолько привыкла к их близости? Собирается ли она действительно бросить навсегда девушку, которой, даже не заметив, отдала своё сердце? — Что случилось, Шиён? — спрашивает Бора, когда они выходят за пределы кафе, сворачивая за его угол, где тихо и нет лишних глаз. — Я должна тебе кое-что сказать, — выдыхает, становясь напротив и так близко, что становится некомфортно. Взгляд не отрывается от глаз, цвет которых только больше стал похож на васильковый мед. Шиён всматривается в желто-карие узоры, тонет в их глубине и в который раз влюбляется в красоту Боры. Её спокойный и чуткий взгляд, острые черты лица и горбинка на носу, родинки по всему лицу и ладоням, пушистые волосы, которые везде лезут и мешают, бледная кожа, которая никогда не знала о загаре, — в Боре красиво всё. Шиён готова часами смотреть на неё и делать комплименты, но у неё только семь минут, чтобы сказать всё самое важное. И, может, смотря на Бору, Шиён осознает, что у неё есть шанс на надежду вернуться. Нужен только маленький повод нарушить правила. — У меня две новости, — глупо начинает Шиён, не отпуская ладони Боры. — Ты меня пугаешь. Саму себя Шиён пугает ещё больше. — Мне нужно уехать, — выходит с выдохом и ознобом в теле. Шиён больно и страшно. — В другую страну. — Надолго? — хмурится Бора, внимательно посмотрев на Шиён. Впервые за сегодня их взгляды действительно встречаются. — На несколько месяцев или дольше. Может, на пару лет. Шиён не найдёт в себе силы сказать правду. Ей проще оставить надежду себе и Боре, чем обрубить всё прямо сейчас. В конце концов, решение действительно покинуть Корею было сделано в спешке и без помощи подруг. Может, расскажи Шиён им всё, она бы не смогла уехать даже за пределы Чонджу? Было бы от этого лучше? — Что? Нахмуренный взгляд Боры растерян. Она ищет на лице Шиён хотя бы маленькие намеки на шутку, но видит только боль. — Ты не можешь уехать сейчас, Шиён, — выпаливает Бора, начиная чаще дышать. Шиён смотрит ей в глаза, замечая панику. Это кажется таким логичным и понятным, но тело всё равно покрывается мурашками. Раньше в мысли даже не приходило то, как именно новость об отъезде повлияет на друзей. Шиён думала, что Минджи будет плакать, сестры Ли обидятся, а Бора будет зла. Но только сейчас приходит осознание. Она решила бросить Бору в самые тяжёлые дни и сказать об этом в последний момент, как поступил однажды Джинсок. Шиён было больно, сейчас полегче из-за того, что она сбегает, и будет тоскливо в будущем, но Бора будет сгорать от боли и предательства. Появлялась ли эта мысль в голове до того, как она решила выйти из такси? Нет. Лучше было бы молча исчезнуть без объяснения причин. — У моей семьи большие проблемы и я вряд ли смогу получить тут образование или найти работу, — говорит Шиён бессмысленные отмазки. — Нужно исчезнуть на некоторое время, пока всё не успокоится, иначе… — Ты не можешь, — резко обрывает Бора, пытаясь вырвать свои ладони из хватки Шиён. Сейчас надо удержать её любыми силами. — Ты же дочь политика? Разве у них вообще бывают проблемы? Разве не ты говорила, что что угодно сделаешь для Юхён? Сделай для меня — останься. — Бо, есть вещи, которыми я не могу управлять… — вздыхает Шиён, едва сдерживая слезы. — Так, блять, научись! Не стой как истукан. Сделай хоть что-нибудь. Бора не собирается слушать. Она вновь в таком состоянии, что не обращает внимания ни на что. Шиён старается держать её ближе к себе и сдерживать слезы, чтобы не сломаться самой. Становится невыносимо трудно. Впервые за месяцы появляется сожаление о том, что Шиён не ест сутками, потому что энергии едва хватает даже на то, чтобы выдержать крики. — Бора, я правда не могу. Я обещаю вернуться сразу же, как получится. — Он тоже обещал вернуться. Это бред. Бора дёргается достаточно сильно, чтобы освободиться от хватки. За секунды она отбегает на метры, почти выходя на главную улицу. Шиён вдыхает поглубже, пытаясь взять себя в руки. Ей страшно думать о том, что она может потерять Бору навсегда. Внутри теперь появляется полная уверенность в том, что она должна вернуться через время. Шиён жмурится от головной боли и слабости, пытаясь удержать себя на ногах. Они делали это уже десятки раз — Бора убегала, а Шиён догоняла и разворачивала к себе. Только сейчас добежать кажется непосильной задачей. Шиён тратит все силы, едва держа равновесие, чтобы быть способной схватить за руку уже на тротуаре, недалеко от входа в кафе. Бора сама разворачивается. — Отпусти меня и уезжай, — отрезает она, позволяя слезам течь без остановки. Сложно найти выход. Шиён была внутри себя последние недели, не ходила в школу с начала учебного года и общалась только с Минджи. Она совсем отвыкла от настоящих эмоций, а не от привычной тоски. Говорить с Борой, пытаясь донести то, что так хотелось, кажется невозможным. Может, не стоит говорить вовсе? — Сначала я должна тебе ещё кое-что сказать, — выдыхает Шиён, сжимая ладонь крепче. Иногда, раз в несколько лет, у неё получается быть импульсивнее, чем Бора и Минджи вместе взятые. Бора не сопротивляется. Наверное, всё произошло слишком быстро, чтобы она могла понять. Шиён редко когда позволяет себе целовать так просто и неожиданно, без неловких топтаний и вопросов. Она знает, что, попроси она, и Бора точно откажет. Сейчас нет времени на промедления. Осталось четыре минуты, если не меньше. Поцелуй получается горьким. Бора отвечает, но настолько агрессивно, что Шиён сыпется. Пальцы хватаются за плечи, пытаясь удержаться, пока собственную шею царапают ногти. Все эмоции выражены в простом поцелуе, но они настолько разные, что начинает кружить голову. Бора пытается выместить весь гнев и обиду, пока Шиён пытается не сломаться прямо на месте от отчаяния. Простой выдох, короткая секунда, едва заметная для прохожих, но в ней вся жизнь Шиён: — Я люблю тебя, Бора. Вот так просто. На одном дыхании, внезапно, без объяснения причин и в ужасной спешке. Первое в жизни признание в любви Шиён произносит так, будто повседневную новость. Разве Бора заслуживает такого? — Ты что? От взгляда Боры мурашки по телу. Всё, что происходило до этого, становится забытым. Шиён чувствует, как трясутся колени. Бора смотрит острым взглядом, выглядя растерянно и… огорченно? Живот скручивает от самых худших ожиданий. Шиён боится, что её единственная причина вернуться будет выброшена на свалку вместе с разбитым сердцем. Не могла же она настолько сильно не понять суть отношений, в которые попала? — Я люблю тебя, — произнести во второй раз гораздо легче. Шиён тратит последнее, что в ней осталось, чтобы объясниться. — Как девушку. Я хочу, чтобы ты была моей. Не сейчас. Я вернусь и мы сможем быть вместе. Я обещаю, Бо, всё будет хорошо… В глазах Боры осталась только боль. Шиён не знает, какие именно из её слов могли это сделать, но готова извиниться за всё. У неё меньше двух минут, которые она не хочет терять. Хочется ухватиться за любую возможность сделать лучше. Шиён пытается исправить ошибки, которые даже не успела совершить. — Шиён, я не могу… — Тебе не обязательно отвечать взаимностью, — перебивает Шиён, тяжело сглатывая. Если Бора не готова признаться в любви, то это не так страшно. Хуже будет отказ. — Только скажи, согласна ли ты? Бора сдерживает слезы, кусая губы. Иногда есть вещи хуже отказа. — Мне не нравятся девушки, Ши… — шепчет Бора, жмуря глаза. — Я… Ты исключение, да, но я не думаю, что смогу быть с девушкой. Я не готова. Это же… Это не может быть правильно. Именно в этот момент мир Шиён окончательно рушится. То, от чего она убегала всю жизнь, то, что пыталась так отчаянно побороть, всё-таки её сломило. Было глупо думать, что Бора поменяет своё мнение. С чего ей внезапно соглашаться на то, что она ненавидела всю свою жизнь? Почему Шиён решила, что она особенная, даже если она исключение? В чем смысл быть исключением? Чтобы попусту надеяться? На что? Шиён стискивает зубы в попытке не сорваться на плач и крики, тихо кивая. Ей хочется ненавидеть Бору, называть обманщицей и лицемеркой, но она может только медленно сгорать изнутри, проклиная себя за наивность. В её глазах Бора остаётся всё той же маленькой запутавшейся девочкой, что не может понять и принять мир вокруг себя до конца. Нет, Шиён не хочет возвращаться к ней, в этот мир, если он не изменится. Но она хочет надеяться, пускай надежда разлетелась пеплом по ветру. Бора пытается что-то объяснить сквозь слезы, задаёт вопросы, но её не слышно. Шиён бездумно тянется за кошельком, думая о последнем. Ей хочется, чтобы когда-нибудь мир Боры изменился. Хочется помнить Бору и верить, что когда-нибудь они смогут быть вместе. Может, не в этой жизни, но это мелочи. Все эти мысли остаются задним фоном, забытые в тот момент, как пальцы протягивают сухой цветок, отдавая его вместе с неисполнимыми желаниями. Она одержима или слишком безнадёжна, как говорила Дон, но кто мог подумать, что глупая привычка оставлять случайно встреченные цветы в кошельке окажется полезной? Шиён слишком забывчива, чтобы переложить их в гербарий по приходе домой, но способна вспомнить о хрупкой и побледневшей незабудке, что лежит между фотографиями с Минджи уже не первый год. Прошли годы, но она всё ещё не научилась говорить самое важное словами. — Это на память, — тихо говорит Шиён, когда Бора принимает цветок. — Мне пора. — Шиён, пожалуйста, я… — Следи за собой, хорошо? — перебивает Шиён, зная, что не выдержит объяснений. Слишком тяжело думать о том, что Бора может любить в ответ, но иначе. — Ты заслуживаешь лучшего. — Шиён… Бора не перестаёт смотреть в глаза, несмотря на мешающие слезы и боль. Шиён улыбается ей в ответ, сама не понимая от чего. Её маленькая пташка никогда не перестанет вызывать тепло в груди. Бора для неё больше, чем любимая девушка или лучшая подруга. Подобные чувства невозможно уложить в рамки романтических или платонических и описать словами. Ладонь в последний раз касается влажной щеки, чтобы остановить. Шиён оставляет на губах Боры короткий, невесомый поцелуй, от которого внутри становится слишком жарко. За воротник куртки хватается маленькая ладонь, задерживая внизу на мгновения. — Прощай, Бо, — выдыхает Шиён в губы. — Ши… Бора так и не находит сил попрощаться. Шиён принимает нежное касание её ладони и преданный взгляд, понимая всё без слов. Обещание не забывать друг друга, даже если они больше никогда не увидятся, замирает в воздухе. В первый и последний раз в жизни Бора понимает смысл, который Шиён вложила в бесполезный мертвый цветок. // Просторный холл аэропорта встречает тишиной. Шиён чувствует покой, когда идёт к стойке регистрации, пропуская мимо прохожих. Всё вокруг неважно и остаётся незамеченным. Мир существует только где-то внутри, где осталась лишь пустота. Никаких проблем, людей и мыслей. Даже нет работника, что обычно носил чемоданы, сдувал пыль из-под ног и следил за каждым шагом. Шиён абсолютно свободна и это чувствуется прекрасно. Несмотря на два тяжёлых чемодана и портфель, что неудобно тащить за собой, шаги удаются удивительно легко. Всё легче, когда взлёт через час, стойка регистрации в двадцати метрах, а все связи навсегда оборваны. Всего несколько печатей и подписей отделяют от нового мира, где всё будет иначе. Ещё немного, и она сможет сделать всё правильно. Прожить нормальную жизнь без ошибок и сожалений, а эту — забыть навсегда. Только нежные черты лица, знакомые с малых лет, способны пробиться через облака пустоты в голове, быть узнаны даже с ужасным зрением и остановить всё вокруг, когда на это не была способна шумная толпа и звуки машин. Одно пересечение взглядами резко вырывает из уютного кокона в мир, из которого так сильно хотелось сбежать. Они оказываются на расстоянии сантиметров за секунды. Руки невольно тянутся за объятиями, как было всегда. Шиён ничего не может с собой поделать. Каждое действие запомнилось в голове до такой степени, что ощущается комфортной рутиной по возвращении домой после тяжёлого дня. Наверное им она для неё и является. Только жгучий удар ладони на щеке приводит в чувства. Шиён вновь в настоящем, один на один с Минджи, что ничуть не грустная, а по-настоящему злая, как умеет только она. След от пощёчины горит подтверждением, почти вызывая слезы. Шиён растерянно смотрит вперёд, не решаясь задавать вопросы. Сейчас ей лучше молчать и терпеть. — Ли Шиён, какого, мать твою, черта ты творишь?! — спрашивает Минджи настолько холодно, что Шиён ежится. Разборки с Борой были добровольным решением. Скандал с Минджи входил в планы на далёкое будущее, когда Шиён пришлось бы столкнуться с последствиями. — Как ты узнала? — растерянно спрашивает Шиён. Отец ясно дал понять, что больше у их семьи и Ким нет ничего общего. Он запретил общаться с Минджи и Минхо, сказал даже не думать о свадьбе и не пытаться связаться с Минджи, когда они приедут в Японию. Никто из Ким не должен был знать о том, что произошло, или хотя бы не должна была знать Минджи, которая едва относится к их бизнесу и живёт своей жизнью. — Я приехала, чтобы сделать сюрприз. Собиралась ехать к тебе, когда мама не выдержала и всё рассказала, — спокойно объясняет Минджи. Шиён хочет спросить ещё, но не успевает. — Твоя мама сказала ей когда ты уезжаешь. Она хотела, чтобы я знала. — О… — Почему ты ничего не сказала? Тёплые глаза Минджи редко отдают холодом. Она всегда улыбчива, щурится от счастья, с лёгким сердцем принимает любую информацию и не держит зла. Все в школе считали её самой доброй, на танцах её назвали солнцем, а Шиён не помнит хотя бы дня, когда Минджи кричала от злости или гнева. Сейчас она видит то, что никогда прежде не было направлено на неё. Минджи страшна в гневе, Шиён знает это из-за дней, когда они ссорились с кем-то. Она помнит, что Бора столкнулась со многим, когда те были в плохих отношениях, но не думала, что когда-либо прочувствует это на себе. — Отец запретил когда-либо связываться с… — Ты можешь врать кому угодно, но я не поверю, что приказ твоего отца мог заставить тебя бросить нашу дружбу, — обрывает Минджи, не давая возразить. — Или тебе плевать на то, что было между нами? Минджи говорит так, будто у них была не просто дружба. Шиён кружит голову от мыслей и совсем нет идей о том, что можно сказать. Она старалась забыть о том, что её отъезд сделает с Минджи. Если думать о своём поступке слишком долго, то желание исчезнуть из жизни становится сильнее, чем желание сбежать. Шиён любит себя и свой комфорт, но Минджи любит в разы сильнее. — Нет. Голос тихий и слабый. Шиён понимает, что у неё действительно нет сил. На ногах её держала лишь надежда на покой. Она проехала всю эту дорогу, смогла увидеть Бору и дошла до стойки регистрации только из-за желания закончить это всё. Резкое появление Минджи сбило её с ног и лишило любого желания двигаться дальше. Но уехать сейчас гораздо, гораздо легче, чем остаться. — Тогда какого черта ты тут забыла? — взрывается наконец Минджи, повышая голос. — Почему ты бросаешь всех, ничего не сказав? Почему ты вообще решила, что можешь так просто уехать? — Джи… — Заткнись. Минджи отчитывает Шиён как маленького ребёнка, говоря строгим тоном и не терпя возражений. Шиён понимает, что, стоит ей услышать больше, и она может сдаться. Слишком тяжело и не хочется больше выбирать. — Ты эгоистка, Шиён, — Минджи толкает её ладонью в грудную клетку. — Ты сбегаешь от Юбин и Гахён, о которых обещала заботиться, бросаешь Дон, которой обещала помогать, убегаешь от проблем с Борой. Ты трусиха, у которой появилась возможность сбежать от проблем. Идиотка! — Я не могла остаться… Шиён начинает плакать, едва держа себя в руках. Она знает, что это правда. Раньше, буквально три месяца назад, она бы сделала всё, чтобы остаться. Ей даже не нужно было идти против семьи, чтобы остаться. Мама сказала, что никто не заставляет ехать в Японию, но жизнь в Корее не была бы прежней. Шиён просто уехала бы в город поменьше, училась бы в обычной школе и поступила бы в какой-нибудь неприметный университет, продолжая спокойно общаться с друзьями и в тайне созваниваться с Минджи. Было бы тяжело, но терпимо. Но она увидела шанс убежать от мест, что напоминают ей о Юхён, туда, куда мечтала вернуться всю свою жизнь. Просто предательница. — Да, потому что побоялась проблем, — грубо напоминает Минджи, — а не ради отца или из-за настоящей угрозы. Ты предательница. — Джи, я правда… В этот раз Минджи не перебивает. Она даёт Шиён придумать хотя бы какую-нибудь отмазку, но слов не находится. Шиён знает, что нет смысла притворяться или обманывать. В конце концов, если кто-то её и мог понять, то это была только Минджи. Но сердце почему-то до последнего подсказывало, что с ней будет тяжелее всех. Повисает тишина. Шиён смотрит в пол, ожидая приговора, пока Минджи ждёт хоть что-то. Может, скажи Шиён правду, которая ясна им обеим, было бы легче. Может, Минджи бы перестала смотреть так, будто хочет навсегда забыть. Она бы избила, накричала, но осталась бы рядом, даже если между ними несколько морей. Но Шиён трусиха. — Тебе даже нечего придумать, — вздыхает Минджи, кивая головой. Шиён поднимает на неё взгляд, едва разбирая что-либо за пеленой слез. — Я разочарована, Шиён. — Не надо, пожалуйста… — шепчет Шиён, жмуря глаза. — Ты думаешь, что только тебе тяжело? — спрашивает Минджи, не скрывая разочарования в голосе. Шиён не смотрит на неё, но знает, что она тоже вот-вот заплачет. — Меня всю жизнь называли эгоисткой и избалованным ребёнком, но это я, кто слежу за твоими друзьями последние три месяца, хотя у меня масса проблем. И я знаю, что ты хочешь попросить меня сделать. Ты убегаешь, оставляя свои проблемы на меня. Тебе плевать на меня, плевать на твоих «друзей». Ты чёртова эгоистка. На секунду всё замирает. Шиён держит глаза закрытыми, пытаясь оставаться на ногах. Она не слышит ничего, но знает, что у Минджи стекают слезы по щекам. Она знает каждую эмоцию Минджи, понимает её чувства и уже слышит следующие слова. Они настолько хорошо друг друга знают, что становится тяжело дышать от осознания. Шиён пытается глотать воздух. Она прокручивает в голове выбор за выбором, не способная что-то поменять. Ей физически невозможно перешагнуть через себя и остаться. Она не может бросить билет и улететь позже. Она трусливая идиотка и не больше, а Минджи не перестаёт бросать в неё оскорбления, надеясь на то, что сможет добиться старой Шиён, что была готова на всё ради близких. Знала бы она раньше о том, что разобьёт сердце человеку, что когда-то вытянул её из болота одиночества. — Скажи хотя бы что-нибудь, — тихо просит Минджи. Шиён всё ещё не поднимает взгляд. Может, надеется, что всё вокруг исчезнет, если долго не обращать внимание. — Объясни хотя бы что-нибудь. Накричи на меня. Попроси проследить за той идиоткой, — голос Минджи вздрагивает. — Не уходи просто так, Шиён. Шиён жмурится, сжимая кулаки. — Заставь меня ненавидеть тебя или сделай что-нибудь, чтобы я не хотела улететь за тобой, — на грани шепота умоляет Минджи. Шиён так больше не может. Она будет ненавидеть себя до конца, но не может сделать ничего, чтобы это предотвратить. Почему-то расставаться с Минджи гораздо сложнее, чем с Борой. — Я не смогу без тебя, — шепчет Минджи. Шиён наконец-то открывает глаза. Минджи смотрит на неё. Смотрела всё время, что говорила, ожидая хотя бы какой-нибудь реакции. Её лицо всё в слезах, глаза красные, а губы искусаны до заметных пятен. Минджи сыпется на глазах, а всё из-за какой-то глупой девушки, что так и не научилась совладать со своими чувствами. Шиён вздыхает, собираясь с мыслями. Она хочет сделать последнюю вещь. Вновь эгоистичную и неправильную, но слишком важную для них обеих. Она раскрывает руки и смотрит Минджи в глаза, надеясь на последние объятия. Ждать приходится недолго. Минджи бросается вперёд, падая лицом ей в шею, виснет всем телом и бьёт ладонями по плечам, пытаясь хотя бы так выплеснуть эмоции. Шиён неловко держит её за талию, сгибаясь от нагрузки. Ей слышны тихие всхлипы, шея ставится мокрой, а плечи неприятно ноют от постоянных ударов. Минджи срывается, доверяя своё состояние полностью Шиён, даже после всего, что успела сказать. Странно, но, кажется, ничего в этой жизни не может заставить их ненавидеть друг друга. Шиён допускала столько ошибок и убегала десятки раз, чтобы обнаружить, что Минджи всё так же покорно ей следует. Минджи могла говорить сотни оскорблений, бросать позади и отталкивать от себя, но Шиён всегда бежала следом, словно преданный пёс. Они не могут друг без друга. — Никто так и не сказал адрес, — шепчет Минджи, когда немного успокаивается. Она так и прижимается к Шиён, не поднимая лица. — Тебе запрещено приезжать к нам, — спокойно говорит Шиён, пока внутри всё горит от отказа. — Я же знаю, что ты ко мне не приедешь. Минджи вздыхает, отрываясь от Шиён. Она выглядит разбитой и уставшей, но всё равно смотрит с нежностью. Её ладони держатся за шею Шиён, обжигая холодом. Шиён прижимает к себе за талию, не обращая внимание на то, насколько близко они находятся. Удивительно, как никто до сих пор не сделал им замечания. — Мне нужно время, — признается Шиён, наконец-то объясняя хоть что-то. — Мы ещё увидимся. Только подожди меня, пожалуйста. — Ты такая идиотка, — вздыхает Минджи, наклоняясь вперёд. Шиён замирает, боясь того, что может произойти. Если Минджи осмелится, то у неё точно не выдержит сердце. Сухие губы оставляют короткий поцелуй на щеке, пуская мурашки. Минджи не останавливается на одном, оставляя следующий рядом. Раз за разом, по всему лицу, сцеловывая слезы и оставляя бледные следы оставшейся помады. Она всегда выражала свои чувства через действия, а не слова, но Шиён так и не привыкла. От каждого поцелуя у неё подкашиваются ноги и слабеет тело. Сердцу сложно терпеть такую Минджи. Шиён не понимает свои чувства, но боится в них разбираться. Это что-то, к чему она точно не готова. Минджи всегда была её слабым местом. Короткий поцелуй возле уголка губ напоминает об этом с замиранием дыхания. Шиён не может дышать, чувствуя Минджи так близко к себе. Ощущая, как её дыхание падает на собственные губы. Настолько близко, что от настоящего поцелуя их отделяют миллиметры. Шиён почти срывается. Короткий сигнал громкоговорителя останавливает её в эту же секунду. Шиён слышит объявление о закрытии регистрации на её рейс, замирая. Она может никуда не полететь. Скажет, что опоздала. Придумает десяток отмазок, выиграет себе время, найдёт способ остаться в Корее и всё исправит. Может, но не будет. — Это мой рейс, — тихо говорит она, отпуская талию Минджи. — Ты?.. Минджи спрашивает, но уже знает ответ. Её брови нахмурены, а губы сжаты в тонкую линию. — Мне пора, — выдыхает Шиён, в последний раз становясь ближе. Короткий поцелуй в уголок губ Минджи остаётся единственным, на что она способна. Минджи внезапно становится маленькой и хрупкой, судорожно выдыхая. Её ладонь на секунды задерживается на щеке Шиён. — Если ты не будешь звонить, то я лично приеду и убью тебя. Шиён знает, что это правда. На губах появляется лёгкая улыбка — Тогда это повод не подходить к телефону. — Иди к черту. С этими словами Шиён делает шаг вперёд, оставляя Минджи позади. Она не будет ничего обещать или говорить о будущем. Самым правильным кажется бросить короткое прощание себе за спину. В конце концов, жизнь всё равно сведёт их вместе. — Прощай, Джи. Шиён не оборачивается, продолжая идти вперёд. Внутри есть маленькая надежда, что Минджи её остановит. Ей достаточно попросить, схватить за плечо или задержать. Что угодно. Шиён знает, что у неё не хватит сил в очередной раз ей отказать. Но ничего. — До встречи, Шин-и. Едва слышных слов Минджи в спину достаточно для Шиён, чтобы знать, что она действительно вернётся назад.