Осторожная жестокость

Просыпаться по утрам в одиночестве начало Золдику надоедать. Одно дело командировки, когда любовники далеко друг от друга и просто нет возможности спать в одной кровати, другое — совместный «отпуск» дома, на который Хисока же его и уговорил, а теперь уже второй раз подряд вместо сна целовал брюнета в щёку и говорил, что скоро вернётся. Вздохнув, поспавший с тех пор всего полтора часа Иллуми перекатился на другую сторону перепачканной кровью постели и взглянул за её край. Трупа на полу не было, только небольшая бордовая лужица от раны в его груди расползлась бесформенной амёбой по паркету. Волнующие кровь воспоминания заставили Золдика откинуть одеяло и, приподнявшись, оглядеть своё тело. Наверное, любой другой человек бы ужаснулся представшему зрелищу. Но ассасин улыбнулся, проводя кончиками пальцев по шероховатым коркам на стянувшихся следах зубов и ногтей. Он никогда особо не расспрашивал Хисоку о том, как он занимался сексом с другими людьми, что он с ними делал, как уродовал, как убивал, но почему-то сейчас был уверен, что таким образом любовник прежде ещё никого не украшал. Не сказать, что Иллуми был приверженцем метафор, но своё тело ему сейчас захотелось сравнить с полотном, на котором Моро пару часов назад творил экспрессию. Тело, что раньше было пустым безжизненным холстом, теперь стало настоящей картиной. Самой прекрасной картиной в мире, стоимость которой неизмерима. Тёплый душ приятным покалыванием обжигал мелкие раны, смывая с них следы крови и оставляя лишь контур. Не прекращая водить пальцами по своему истерзанному телу, Золдик сделал воду чуть горячее. Ему нравилось чувствовать это лёгкое жжение от каждой царапинки. Ему нравилось чувствовать. Потому что порой он считал, что разучился. В слегка запотевшем зеркале узор из укусов выглядел ещё лучше. Чуть вздёрнув голову, Иллуми подошёл ближе, чтобы тщательно рассмотреть синяки на шее, и едва уловимо погладил их. «Вот так, прекрасно, Иллу, ты просто умничка…» Мелкая дрожь коротко пробежалась по телу, и из груди вырвался резкий выдох. Рука, словно жила сама по себе, отдельно от тела, спустилась от шеи к царапинам на груди, очерчивая каждую из них. Где-то ровные и тонкие, где-то рваные и глубокие, они вызывали всем своим видом непередаваемый трепет. Хисока явно едва сдерживался от того, чтобы достать своими ногтями до самого сердца, и если бы брюнет не использовал тэн, наверняка бы достал. Кончики пальцев плавно блуждали дальше, касались тела с интересом, словно делали это впервые в жизни, и в конце пути обвели след от зубов вокруг соска, самый первый несдержанный укус. Золдик смущённо прикусил губу, чувствуя неожиданно горячую кровь, устремившуюся к паху. Но вместо того, чтобы одёрнуть руку, он аккуратно, будто с опаской, сжал в пальцах свой возбуждённый сосок и слегка покрутил его со сбивчивым вздохом. В этом ведь нет ничего такого? Это же его собственное тело. Убийца позволяет Хисоке делать с ним что угодно, значит, может и сам, так ведь? Однако, хоть Золдик и пытался себя заверить в том, что в происходящем нет ничего предосудительного, что это делают многие, если не все, а Хисока вообще направо и налево всем рассказывает, как и на что дрочит, брюнет всё равно чувствовал себя так неправильно, словно нарушал своими действиями вообще весь семейный устав разом. Было странно трогать себя, он никогда раньше этого не делал вот так. Да, в недавней командировке Иллуми мастурбировал на видео от любовника, но только от безвыходной и почти невыносимой неудовлетворённости, вызванной нарушением отлаженного гормонального фона в связи с началом ведения половой жизни. Тогда он не был зациклен на себе и своём теле, он представлял лишь руки Моро, вспоминал, как они нежны и ласковы. Но сейчас брюнет смотрел в зеркало, смотрел на себя, именно на себя, только на себя, осторожными движениями поглаживал розовую бусинку соска, нежную ареолу, иногда обводил алые отметины вокруг и дышал всё чаще. Ему это нравилось. Слишком сильно нравилось. Он был в восторге от того, что сделал с ним ночью Хисока, и продолжал разглядывать каждый яркий укус на своей бледной коже, спускаясь по ним второй рукой всё ниже и ниже, медленно, не спеша, как будто не хотел напугать своими намерениями самого себя. Это было совсем не как в командировке, сейчас у Золдика не было в этом острой нужды, его партнёр был дома, в подвале, разделывал труп человека, которого Иллуми недавно убил, а сам Иллуми в это время мастурбировал сам на себя перед зеркалом, ласкал паучьими пальцами собственную нежную плоть, бессовестно постанывал и наслаждался тем, как он трогает себя. Так, как он себя трогать не должен, как трогать себя неправильно. Создалось впечатление, что он больше не мог контролировать свои действия, будто выполнял приказ от собственной иглы. Одна рука крепко обхватывала грешную плоть, совершая не менее греховные движения по ней, другой ладонью он без остановки себя гладил, изучал, пытаясь найти каждую мелкую царапинку на себе, каждый оставленный Хисокой автограф: на искусанных бёдрах, на исцелованных ягодицах, на исцарапанном торсе. Он себя гладил, как гладил бы его Моро, и не мог отвести глаз от бесстыдного зеркала, что отражало всё это без всякого смущения. Ассасин нерешительно поднял взгляд, словно боялся смотреть самому себе в глаза, и ещё сильнее залился румянцем. Он будто не мог себя узнать. Эти слегка вздёрнутые брови, подрагивающие ресницы, неловко убегающие от прямого контакта тёмные глаза, порозовевшие щёки и приоткрытый рот, из которого слышались тихие стоны один за другим. Всё такое чувственное, откровенное, живое. Красивое. Первый раз в жизни Золдик смотрел на своё отражение и искренне считал себя красивым. Совсем ничего общего с привычным равнодушным и сдержанным убийцей, неестественно правильное лицо которого порой и человеческое слабо напоминало — гораздо больше кукольное, искусственное. Золдик никогда не видел себя таким, не знал, что вообще может выглядеть вот так, он ни разу не задумывался о том, что Хисока видит перед собой, когда смотрит на него во время секса, почему так любит заниматься им лицом к лицу в самой обычной и, как наверняка сказали бы многие, скучной миссионерской позе. Но теперь стало ясно. В этой позе Хисока видит Иллуми, настоящего, который не может спрятаться за маской или убежать. Раскрытый перед ним, честный и живой. Больше не пытаясь сдержать стоны, Иллуми слегка ускорил движения, пока сердце ускорялось вслед, и дотронулся пальцами другой руки до своих обретших цвет губ, глядя прямо в собственные глаза, наполненные желанием. В противовес быстрым ритмичным движениям по члену он нарочито медленно скользнул кончиками пальцев по поверхности своего языка, невольно вспоминая, как год назад показывал нечто подобное Хисоке в отеле, когда пытался убедить его, что умеет соблазнять мужчин, и по головке медленно стекла прозрачная капелька смазки. Неожиданно открывшаяся дверь заставила ассасина мгновенно замереть в испуге, как если бы тот был мальчишкой, которого родители застукали за чем-то непристойным. Хотя почему «как»? Именно так себя и почувствовал Золдик, разве что застукан он был, к счастью, не родителями. Брюнет бросил растерянный взгляд широко распахнутых глаз на вошедшего и тут же стыдливо отвернул голову, спешно убирая от себя руки по бокам и поджимая влажные губы. До сих пор покрытый чужой кровью Моро, изогнув одну бровь, с заинтересованной улыбкой оглядел застывшего любовника, что так и пялился куда-то в стену, пытаясь понять, как выкручиваться. — Кхм… Это не… — заговорил он неуверенно будто бы осипшим голосом, хмурясь своему слабоволию. В конце концов, у них с Хисокой совсем недавно был секс, причём очень энергичный и эмоциональный. Постыдная дрочка в ванной перед зеркалом выглядела на фоне этого факта по меньшей мере странно, представляя Иллуми не в лучшем свете, словно тот был сексуально озабоченным. — Я просто… — Не стесняйся, продолжай. Можно я посмотрю, если ты не против? — аккуратно поинтересовался Хисока мягким тоном, прикрывая за собой дверь и оставаясь возле неё. Он попросил об этом так ненавязчиво и деликатно, без своих присущих ехидства и озорства, которые в такой ситуации были бы очень ожидаемы, что Золдик всё-таки с опаской взглянул на него, поворачиваясь и стараясь выглядеть безразлично, хотя тем не менее слов подобрать в своё оправдание не мог. — Ты не так понял, — попытался брюнет ответить хоть что-то, но после сказанного почувствовал себя в ещё более глупом положении, опуская взгляд на свою вполне отчётливую эрекцию. Ну и как это можно было понять «не так»? — Оу, я сбил тебе настрой? Извини, не хотел нарушить интимность момента. Схожу принять душ в другую ванную, — словно не заметив ничего необычного, фокусник с абсолютно непринуждённым видом развернулся и открыл дверь, намереваясь покинуть комнату. — Хисока, несмешно. Я не сделал ничего такого, — нахмурился Иллуми, посчитав, что просто не понял какой-то сложной шутки-издёвки любовника. — Эм… Разумеется. Я не смеялся, малыш. Моро замер, глядя на Золдика в недоумении, а тот выглядел настолько панически растерянно, несмотря на своё напускное спокойствие, что казалось, ещё секунда и он расплачется как маленький или перепуганно убежит и спрячется в шкафу от всей той навалившейся неловкости, которую испытывал. Даже возбуждение стало стремительно покидать его тело, и твёрдая плоть скоропостижно начала обмякать. — Ох, мой милый… — понимающе улыбнулся Хисока и осторожно подошёл к напряжённому брюнету. Встав позади, он ласково погладил партнёра по плечу, успокаивая, и аккуратно повернул его обратно к зеркалу, оставляя бережный поцелуй возле одного из укусов на его шее. — Тебе нравится? — нежные пальцы осторожно огладили несколько царапин, пока Иллуми всё ещё с лёгким волнением за этим наблюдал, не зная, как вообще реагировать на всю ситуацию. — То, как ты выглядишь, тебя привлекает? — Нет, я… Я не знаю. — Меня очень. Так и тянет прикоснуться, правда? — пачкая ещё не засохшей кровью, оставшейся после расчленения трупа, нижнюю губу Золдика, Моро провёл по ней подушечкой указательного пальца. — Я извращенец? — убийца застыл словно вкопанный, разглядывая в отражении жёлтые глаза. Такие заботливые и тёплые. — Конечно, извращенец, — задорно посмеялся Хисока, однако наблюдая через зеркало пристыженное смятение в озадаченных тёмных глазах, замолк и ненавязчиво уложил одну ладонь на кубики пресса любовника ближе к низу его живота, недвусмысленно указывая на почти опавший член. — Но не в этом. То, на чём я тебя сейчас прервал, до унылого нормально. Этого совершенно точно не нужно стесняться. И уж тем более при мне. — Но я ведь был… — плавно вздохнув, Иллуми сглотнул переживания, вставшие в горле, пытаясь вернуть себе самообладание. — Я смотрел на себя. Это противоестественно, я не могу себя возбуждать. Не должен. — Мой дорогой Иллуми, ты три часа назад раздавил в ладони сердце человека, который всю жизнь невзаимно любил тебя, пока я грубо имел твой несчастный порванный зад, после чего ты кончил на его труп и сказал, что тебе всё понравилось. И ты считаешь ненормальным то, что тебе всего лишь привлекательно твоё тело? — усмехнулся Моро беззлобно, вгоняя Золдика в ещё большие размышления. — Я и сам себя люблю поразглядывать, а с твоей-то внешностью я бы поставил зеркала по всему дому и вообще не выпускал член из рук. — Хисока! — возмутился ассасин пошлостью, вспыхивая румянцем. — Иллу, хоть я люблю тебя совсем не за это, но ты очень красив, малыш. Очень, — Моро прикрыл глаза и уложил подбородок на плечо брюнета, ласково прижимаясь щекой к его шее и обнимая руками за талию. — Самый прелестный лягушонок в мире. Всегда так считал и всегда тебе это говорил. И я безмерно рад, что ты наконец-то тоже это понял, — он вновь раскрыл свои янтарные глаза, в которых не было ни намёка на злую шутку, упираясь ими в засмущавшееся от услышанных слов лицо. Едва ли это смущение смог бы уловить кто-либо другой, но Хисока видел этот лёгкий румянец на щеках и милую растерянность в глубоких глазах. — Но, чтобы тебе стало спокойнее, утешу тебя, любовь моя. Не ты себя возбуждаешь, а то, что ты с собой делаешь. — Хочешь сказать, мне нравится смотреть на то, как я мастурбирую? — Иллуми дёрнул носогубной складкой в отвращении. — Ещё лучше… — Но ведь это и правда заводит, в том числе и меня. Меня же ты не считаешь мерзким из-за этого? — фокусник дождался уверенного отрицательного мотка головы Золдика и улыбнулся. — Многим людям нравится наблюдать за тем, как они себя трогают. Если и называть это фетишем, то, уверяю, он в рамках нормы, уж точно не серьёзнее любви к, например, ролевым играм в постели, — аккуратные пальцы Хисоки начертили параллельные дорожки крови по груди ассасина и огладили несколько укусов, поставленных друг на друге. — К тому же из-за этих следов на твоей безупречной коже поверх приятных физических ощущений накладываются ещё и воспоминания о совсем недавней нашей близости. Так что нет ничего удивительного в том, что ты возбудился, глядя на себя. — Но у меня ведь есть для подобного ты, — осторожно выпутавшись из чужих рук, Иллуми повернулся лицом к партнёру, чувствуя себя уже гораздо легче. Несмотря на весь свой пугающий образ, Хисока имел талант успокаивать. — Мы же пара. Тебя совсем не беспокоит то, что я занимаюсь этим один, даже когда ты дома? — Луми, не спорю, я ревнивец, но у меня ещё не настолько потекла крыша, чтобы ревновать тебя к тебе, — ухмыльнувшись, Моро слегка отстранился и оценивающе оглядел Золдика, словно пытался определить стоимость жеребца для скачек. — Это, конечно, без сомнений, серьёзный конкурент, очень умный, невообразимо сильный, чертовски привлекательный, ещё и сказочно богатый, но всё же сомневаюсь, что ты уйдёшь от меня к нему, — фокусник шутливо улыбнулся, и Иллуми польщённо дёрнул уголками губ. Лесть он не переносил, но в данном случае понимал, что Хисока искренне так о нём думает. — Я не вижу ничего странного в том, что порой вместо секса хочется просто подрочить, это во всех смыслах проще и зачастую быстрее. — Ты помог, — кивнул брюнет сдержанно, более не ощущая душащей неловкости. — Ещё раз извини, что помешал. Впредь буду стучаться, — Моро наклонился и легонько чмокнул аккуратные губы. — Ничего, — равнодушно пожал плечом Золдик, будто напрочь забыл о том, как сгорал со стыда пару минут назад. — Мне кажется, я бы всё равно вряд ли кончил. Слишком маленький был перерыв. — Я снова испачкал тебя кровью, — фокусник оглядел подсыхающие багряные линии на исцарапанной груди. — Прими душ ещё разок. — А ты? — Как я и сказал, я пойду в другую ванную, не буду смущать тебя ещё сильнее. — Мило с твоей стороны. — Когда у меня проходит жажда, я крайне добр и сентиментален, не могу с собой бороться, — закатил глаза Хисока, будто говорил о каком-то тяжёлом бремени. — Однажды я даже оплатил для проститутки, которую убил, похороны в закрытом гробу. — Всё было так плохо? — Я вспорол ей брюхо и дрочил себе через него, пока её трахал. Золдик слегка скривился, представляя себе эту картину. Не то чтобы его пугало подобное, но возбуждение не вызывало уж точно. — Мне было девятнадцать, — неловко усмехнулся Моро, словно хотел оправдаться, замечая не самую положительную реакцию. — Пожалуй, я погорячился, когда говорил, что ты можешь делать со мной всё, что придёт тебе в голову. — С тобой мне не приходит подобное в голову. Вчерашнего было более чем достаточно, — фокусник игриво щипнул Иллуми за щёку, и тот довольно улыбнулся. — Ты точно не расстроен, что я тут мастурбировал без тебя? — Ни в коем случае. Надеюсь, когда-нибудь я смогу с твоего позволения за этим понаблюдать, это сексуально, но настаивать не буду, — напоследок легонько стукнув пальцем брюнета по носу, Хисока развернулся и направился к двери, но вдруг, задумавшись на секунду, остановился возле неё, решая договорить, чтобы убедиться в том, что любовник точно всё понял. — Иллу, ты можешь заниматься этим в одиночку сколько твоей душеньке будет мило, и моё одобрение на это тебе не нужно. Если когда-нибудь захочешь уединиться, просто скажи, в какую комнату мне лучше не заглядывать. Я уважаю твоё личное пространство и не буду тебя тревожить. По рукам? — Да, — удивлённо моргнул убийца. Хоть он и пытался привыкнуть к тому, что Хисока о нём заботится и старается быть чутким — что, кстати, получалось у Моро отлично, — но порой в моменты, подобные этому, невольно вспоминались былые годы, когда парни ещё не встречались, когда Иллуми едва ли мог себе позволить улыбнуться или расслабить идеальную осанку, а фокусника, кроме кровавых драк со смертельным исходом кого-либо из участников, ничего не интересовало. И в ретроспективе весь этот комфорт между ними, который есть сейчас, всё это взаимопонимание и забота о чувствах другого ощущались сравнительно ещё более тепло и трепетно, даже почти нереально, словно самый сладкий сон, ускользающий из памяти поутру. — Спасибо, Хисока. Ты замечательный партнёр. — Другого у тебя и не могло быть, — кивнул Хисока с улыбкой, будто понял, о чём думает Золдик, по его светящемуся виду, и вышел из комнаты. *** Неприятное, давящее напряжение царило в комнате, оплетало собой чугунной цепью двух сидящих друг напротив друга мужчин и не давало вздохнуть всем остальным присутствующим. Перед главой высокопоставленной семьи убийц на кресле вальяжно, даже собственнически, расположился темноволосый короткостриженный мужчина с пугающе проницательными серо-голубыми глазами и лёгкой щетиной, имеющей чёткие, аккуратные границы, отчего можно было сделать вывод, что небритость эта не была показателем неопрятности. Крепко сложенный, хорош собой, в очевидно дорогом, но приятно скромном костюме, он производил впечатление голубокрового аристократа чуть ли не более благородного происхождения, чем сами Золдики, что не смели проронить и лишнего слова в его присутствии. Позади него по струнке в похожих костюмах стояли ещё двое: высокая широкоплечая смуглая женщина с почти идеально ровным каре красно-каштановых волос и не слишком высокий бледнокожий молодой человек без какой-либо растительности на лице, скорее всего, страдающий алопецией. — Что ж… — наконец произнёс мужчина задумчиво, не переставая вгрызаться взглядом в вытянутые узкие зрачки Сильвы, но в конце концов поднялся с кресла, делая шаг вперёд. — По результатам допроса к убийству семьи Холем вы, судя по всему, не причастны. Сидящая в стороне на диване гостиной рядом со своими детьми Кикио истинно облегчённо выдохнула и чуть крепче приобняла Каллуто, который, хоть и старался сохранять невозмутимый вид, но всё же взволнованно перебирал пальцами своё кимоно. Миллуки, нервно сглотнув, достал из кармана небольшой платочек и промокнул со лба выступившие капельки пота, прикрывая глаза. Один только Зено, сидящий на другом небольшом диванчике, казалось, вообще не переживал, лениво потягивая зелёный чай из своей чашки. Он просто не видел смысла нервничать: если нападение никак не связано с Золдиками, то волноваться не о чем, а если кто-то из Золдиков сглупил, то волноваться бессмысленно. — Однако… — продолжил вдруг мужчина, доставая из внутреннего кармана своего пиджака небольшой блокнот и наскоро пролистывая, а затем остановился на одной из страниц, вчитываясь в написанное. — Я ещё не поговорил с… господином Иллуми Золдиком. Это ваш старший сын, насколько мне известно? — Да, — сдержанно выдохнул Сильва, продолжая сидеть на месте в своём кресле, будто ждал разрешения встать. — Он живёт отдельно? — Да. — Значит, как и в случае с господином Киллуа, вашим наследником, вы не имеете возможности постоянно контролировать его действия? Глава семьи хмуро сдвинул брови, а Кикио вновь насторожилась, поджимая губы. — Верно. — Понятно, — кивнул мужчина, внимательно следя глазами за собеседником. — Он ведь первый на очереди из ваших детей, кто должен был обручиться с наследником семьи Холем? — Да, — Сильва недовольно сжал пальцы в кулаки, понимая намёк. — Был ли он недавно в конфликтной ситуации с кем-либо из семьи Холем? — Я не… — вдруг запнувшись, отец семейства проклял себя за то, что видел до белого каления разозлённого сына с Рамоном на празднике, пока беседовал с Хисокой у барной стойки. Ещё и факт того, что рядовой дворецкий разболтал Холему какие-то интимные нюансы про Иллуми, вспомнился так не вовремя. — Вероятно, да, Иллуми четыре дня назад ссорился с Рамоном Холемом, — остальные Золдики крайне обеспокоенно переглянулись. — Как раз его тела не было на месте преступления. Подозрительно, не так ли? — устало вздохнул мужчина, оборачиваясь на коллег, но затем вновь взглянул на угрюмого главу семьи так, будто уже предвидел его участь. — Вы не против сопроводить нас? — Зачем, господин Прокурор?! — вскочила со своего места Кикио. — Мы невиновны! Вы ведь сами это подтвердили! — Успокойтесь, пожалуйста, — приторно снисходительным тоном обратился мужчина к матери семейства. — Если ваш старший сын непогрешим, то господин Сильва Золдик без проблем вернётся домой в скором времени, — именуемый «Прокурором» человек холодно взглянул на нехотя поднявшегося с кресла Сильву и спрятал блокнот обратно во внутренний карман. — Однако, если господин Иллуми Золдик как-то связан с нападением на поместье Холемов, то, как нам и предписано соглашением, мы будем вынуждены арестовать, а затем и казнить главу вашей семьи и его наследника с целью остановить продолжение рода Золдиков. На этот случай я хочу, чтобы ни у того, ни у другого не было шанса сбежать. Лишняя суета. Так что прошу вас поехать с нами, сопротивление будет приравнено к признанию вины. — Как?! — хватаясь за грудь, побледневшая Кикио поражённо опустилась на диван. — Мама! — взволнованно схватил её за руку Миллуки. — Не волнуйся! Иллуми ведь не такой дурак! Он бы не пошёл на это! — Казнят только нас двоих? — будто бы безразлично уточнил Сильва у своего гостя, игнорируя начавшуюся панику. — Ваш отец, господин Зено Золдик, уже покинул пост главы семьи и вернуться на него не сможет, равно как и продолжить наследие, — кивнул Прокурор утвердительно. — Если я правильно понял, с Киллуа вы уже успели поговорить? — подал голос Зено, отставляя чашку на небольшой столик рядом. — Да, господин Киллуа Золдик уже у нас, — мужчина бросил взгляд на старика, давая понять, что обращается к нему, и тут же вернул его стоящему перед собой Сильве. Хоть тот и был значительно выше, но Прокурор выглядел весьма осанисто, что складывалось впечатление, будто и вовсе не уступает ростом. — Вообще-то, мы допросили всех Золдиков, остался лишь ваш старший сын. Честно признаться, у нас просто не было данных о том, что он больше здесь не проживает. — Ясно, — вздохнул глава семьи. — Хорошо, идёмте. — Дорогой! — приходя в себя, Кикио снова подскочила со своего места и бросилась на шею мужа, крепко обнимая. — Он никуда с вами не пойдёт! Не пущу! — Всё будет в порядке, — Сильва аккуратно погладил жену по спине, слегка поворачивая голову и вдыхая нежный запах её кожи. — Я поеду с тобой! — глаза женщины, скрытые под шлемом, против её воли заслезились, а тонкие плечи мелко затряслись. — Я люблю тебя, Кикио, — прошептал глава семьи, слегка отстраняясь, и робко поцеловал её тонкие губы, обречённо прикрывая глаза. Всё слишком идеально совпадало: время, пропажа с места преступления именно того, с кем разругался Иллуми. Это почти наверняка был он. И Кикио тоже это понимала. — Не уходи… — всхлипнула она тихо в тёплые губы мужа. — Присмотри за ними, — Сильва кинул скорбный взгляд на растерянно сидящих на диване Миллуки и Каллуто и нехотя отпустил жену из объятий. *** Иллуми ждал. К тёмно-серым узким брюкам он надел закрытую чёрную водолазку без изысков, но зато с высоким горлом и длинными рукавами, чтобы не провоцировать своим видом лишние вопросы у представителей Верховного Закона — органа, что следил за соблюдением условий различных сверхсерьёзных договоров и соглашений. Могущество этой организации было сложно переоценить, она имела влияние на все сферы общественной жизни, стояла куда выше Ассоциации Охотников и даже Крёстных Отцов. Идти против неё не решился бы даже безумец. На допросе запрещено иметь при себе оружие, так что Золдик отложил иглы, а Хисоку убедил отложить карты. Тот ещё утром разобрался с телом Рамона, и после совместного обеда брюнет подробно объяснил ему все риски. Главное оружие Моро бесполезно. Врать нельзя. Человек с говорящим именем Прокурор, выданным ему по наследству при рождении, обладает способностью безукоризненно чувствовать любую ложь. Уж лучше сказать правду самому и иметь возможность объясниться за неё, чем бессмысленно соврать и пойти на эшафот за попытку обмана. Пока по поручению отсутствовал второй дворецкий, Хисикава успел тщательно прибраться и в спальне, и в подвале. Теперь же он смиренно ожидал в домике для дворецких звонка в ворота особняка, чтобы проводить гостей к дому, а Иллуми с отсутствующим выражением лица наблюдал из окна своего кабинета блеск яркого Солнца на ребристой поверхности спокойного озера. — Готов к любым допросам, — непринуждённо зашёл в комнату фокусник, виляя бёдрами. Золдик лениво повернул к нему голову, без особого интереса оглядывая эксцентричный костюм. Первыми к себе приковали его внимание высокие каблуки тёмно-бордовых туфель с острым носком, на которых, как показалось ассасину, даже стоять было бы неудобно, не то что ходить, однако Хисока чуть ли не плыл по комнате, словно в этих самых туфлях и родился. Стройные голени фокусника крепко обхватывали ленты чуть более светлого кроваво-алого оттенка, а выше красивые ноги скрывались в глубоко-чёрной ткани широких брюк на поясе, звенья которого были сделаны из чёрного металла. Тонкая талия и соблазнительные очертания рельефа торса почти не скрывались под лёгкой, плотно облегающей тканью того же завораживающего алого цвета, что ленты на ногах и карточные масти на верхнем чёрном топе без рукавов. На изящных запястьях Моро красовались привычного вида браслеты, совпадающие оттенком с туфлями и высоким горлом топа. Щёки украшали идеально нарисованные неизменные звезда и слеза, вот только цвет той и другой был один и тот же — чёрный. Золотые глаза были броско подведены смоляным кайалом, а на верхних веках фокусник аккуратно растушевал уже знакомые тени ализаринового оттенка. Убранные наверх волосы Хисока вновь перекрасил из любимого розового в красный, но этот красный отличался от того, с которым фокусник ходил на минувшем празднике. Этот красный словно сам по себе кричал об опасности, вызывал какой-то иррациональный ужас на уровне подсознания. Даже несмотря на то, что быки цвета не различают, если бы перед ними крутили тряпкой этого красного оттенка, они в страхе бежали бы прочь. Иллуми ещё никогда и нигде в мире не встречал такого цвета и мог поклясться, что его не существует. Этот цвет невозможен. Весь этот гротескный чёрно-красный вид идеально сочетался с молочно-бледной кожей своего обладателя, но одна маленькая деталь выбивалась из цветовой палитры, подчёркивая собой жёлтую радужку — золотая серьга на цепочке, кокетливо покачивающаяся на мочке подобно маятнику. — Хорошо, что я не успел сменить маникюр, — Хисока покрутил перед собой алыми ногтями, разглядывая. — Ты при параде, — слабо ухмыльнулся Иллуми и вновь отвернулся к окну, обнимая себя за плечи. Отрываясь от любования маникюром, Моро оглядел спину любовника и опустил уголки губ. Обычно, когда фокусник наряжался как-то особенно экстравагантно, Золдик это отмечал и делал хотя бы небольшой скупой комплимент. Далеко не самый умелый и порой звучащий глупо, но всё же. Хисока, конечно, замечал, что комплименты эти обычно не слишком искренние, брюнет почти не воспринимал моду и никогда не ценил красоту в одежде, ему было плевать даже на то, как выглядят собственные костюмы, он просто старался быть учтивым к партнёру и хотел, чтобы Моро было приятно. И Хисока понимал это и был несказанно рад. Ему было приятно не от того, что его наряд оценили, а от того, что Иллуми было важно ему об этом сказать. Но сейчас, поглощённый своими переживаниями, ассасин совсем забыл отметить старания Хисоки, который подбирал себе наряд целых полтора часа, пятнадцать минут искал нужный оттенок цвета волос и ещё около часа красился. — Волнуешься? — фокусник подошёл к любимому ближе и ласково поцеловал в затылок, приобнимая за плечи. — Ничуть, — слегка наклонил голову вбок Иллуми. — Волнение ни в чём не поможет. — Однако ты волнуешься, — Моро усмехнулся и обнял напряжённого брюнета крепче. — Не стоит, вся вина на мне, ты не при чём. — Я убил Рамона. — Это была самообо… — Это не была самооборона, Хисока, — нахмурившись, Золдик убрал от себя тёплые руки и развернулся лицом к партнёру. — Я прекрасно знал, что ты меня не убьёшь. Я просто прикончил его без всяких на то оснований. Если это вскроется, то… — Всё будет в порядке, Иллу. Кем бы они ни были, я не дам им тебя и пальцем тронуть. Уверен, что ты и сам за себя постоишь. В попытке успокоить фокусник мягко погладил убийцу по щеке, но тот не сбавлял своего мрачного вида, только о чём-то вдруг задумался, фокусируя взгляд на размеренно болтающейся серёжке. — Хисока, ты должен знать кое-что. Думаю, это будет честно, — заговорил он спустя несколько секунд, продолжая разглядывать золотую цепочку. — Мне ничего не грозит. Если Прокурор всё узнает, то приговорят только тех, кто способен продолжить род моей семьи. Отца и Киллуа казнят за то, что я сделал, но меня не тронут. — Зачем я должен был это знать? — улыбка пропала с лица Моро, а изящная тонкая бровь вопросительно изогнулась. — Чтобы ты не переживал обо мне во время допроса, — Иллуми отвёл глаза в сторону. — Нет, не за этим, — подозрительно сощурился Хисока, и Золдик вновь посмотрел на него будто бы виновато, размышляя над тем, стоит ли признаться в своих мотивах. Поразглядывав брюнета ещё с полминуты, фокусник уже раскрыл было рот, чтобы озвучить свои догадки, но звонок в дверь заставил отложить разговор и оглянуться. — Потом, — поставил ассасин перед фактом и направился к двери. Вздохнув, Моро последовал за любовником, решая не загружать свою голову лишними думами. Пусть Иллуми проверяет его сколько угодно. Хочет посмотреть, будет ли Хисока защищать его семью так же, как защищал бы его самого? Может быть уверенным, Моро справится. Но отнюдь не ради семьи Золдиков, вряд ли Хисока когда-нибудь станет считать их своей семьёй. Он справится, чтобы его милый Иллуми улыбнулся. Спустившись, Золдик остановился перед входной дверью и, уложив ладонь на ручку, замер, будто забыл, как её открывать. Он напоследок вновь взглянул на стоящего рядом фокусника и сжал губы в узкую полоску. — Решайся, малыш, — кивнул ему Моро с расслабленной улыбкой. — Чем быстрее мы начнём, тем скорее закончим. Нам ещё на свидание сегодня идти, я жду этого с нетерпением. — Мне страшно, — честно признался брюнет, впрочем по лицу его едва ли это было заметно, лишь сдвинутые брови и тяжёлое дыхание выдавали его беспокойство. — Чтобы обмануть, необязательно врать. Не сомневайся в себе, Иллу, — Хисока обнадёживающе погладил убийцу по плечу и накрыл своей рукой его ладонь на дверной ручке. — И верь в меня. Помешкав ещё пару секунд, Иллуми уверенно выпрямился, разглаживая на лице напряжение мимических мышц и надевая на себя выученное безразличие, сквозь которое не могла продраться ни одна малейшая эмоция. Он решительно распахнул дверь и оглядел нежелательных гостей, стоящих подле Хисикавы. — Добрый день, — вежливо улыбнулся темноволосый мужчина в костюме, сразу же впиваясь своим пробирающим взглядом в не менее пугающие тёмные радужки хозяина особняка и будто не замечая чёрно-красное пятно рядом с ним. — Вы господин Иллуми Золдик? — Вы ко мне пришли, а не наоборот, — холодно отозвался ассасин, не уступая дороги, чтобы посетители прошли в дом. — Вам следует представиться самим, прежде чем спрашивать у меня о том, кто я. — Прошу прощения, вы правы, — мужчина слегка сощурился, но всё же достал из кармана своё удостоверение и раскрыл перед лицом Иллуми. — Моё имя Прокурор, от лица Верховного Закона я представляю интересы семьи Холем. Позади меня мои коллеги, судебные приставы, Лерой и Фила. Мы бы хотели побеседовать с вами, позволите войти? Внимательно прочитав содержание протянутого перед собой документа, Золдик вновь оглядел незнакомцев и зацепился глазами за напряжённого дворецкого, стоящего чуть в стороне. — Хисикава, проводи гостей в столовую и сделай чай, — брюнет наконец отступил на шаг, что сделал вслед за ним и Хисока с доброжелательной улыбкой. — Прошу вас. — Благодарю, — слегка поклонился Прокурор и вошёл в дом со своей свитой, наконец замечая Моро и мельком пересекаясь с ним настороженным взглядом. Стоило только представителю закона отойти чуть подальше вглубь дома, как фокусник незаметно наклонился к Иллуми, пока тот закрывал дверь. — Они не слишком сильны, — прошептал он на ухо ассасина. — Если что-то пойдёт не так, я могу?.. — Ни при каких обстоятельствах, — отрезал тот, даже не дослушав. — Нападать нельзя, ты меня понял? — Понял, — протянул Хисока, обременённо закатывая глаза. Дворецкий поспешил исполнить указание и направился в комнату приёма пищи. Оказавшись в столовой, Прокурор махнул своим спутникам, чтобы те следили за пока ещё неизвестным третьим лицом со звездой и слезой на щеках, но тот, хоть и заметил это, совсем не возражал и расслабленно прислонился к стене, ожидая, когда с ним захотят поговорить. Обязательно захотят. — Итак… — усаживаясь за стол первым, мужчина сосредоточился на брюнете, что недовольно дёрнул бровью такой наглости, но всё же с ровной спиной сел напротив, складывая руки перед собой. — Вы господин Иллуми Золдик? — Да. — У вас прекрасный дом, — Прокурор огляделся, очерчивая глазами интерьер. — Не такой зловещий, как поместье ваших родителей. Здесь гораздо приятнее находиться. «Значит, он уже успел побывать в Падокии», — сделал вывод Иллуми. — «Скорее всего, я последний из допрашиваемых». — Оформлением занимался мой партнёр, — Золдик кинул взгляд в сторону фокусника, хотя следователь на это внимания не обратил, рассматривая диковинную витражную подсветку у потолка. — Я в этом ничего не смыслю. — Вот как, — усмехнулся мужчина и взглянул на собеседника. — У меня дома тоже этим жена занимается. По мне так без разницы, какого цвета стены, лишь бы они держали потолок. Спустя пару секунд в комнату вернулся дворецкий, вынося поднос с небольшим заварочным чайником и парой чашек. Он любезно разлил ароматный напиток перед гостем и хозяином, а затем отошёл в сторону, становясь рядом с Хисокой. — Господин Моро, — прошептал он, поднимаясь на цыпочках. Мало того, что фокусник сам по себе был значительно выше, так ещё и каблуки немало прибавляли ему в росте. — Звонил Такетсуру. Он выполнил ваше поручение. — Замечательно, — едва заметно улыбнулся Хисока. Утром он отправил второго дворецкого, Такетсуру, выбросить расчленённое тело Холема в разные, абсолютно случайные водоёмы по всему миру, лишь бы там водились хищники, которые питаются мясом. Таким образом никто, кроме слуги, который к тому же ещё не вернулся в особняк, при всём желании не сможет сказать, где находится труп. Да и существовать этот труп будет ещё недолго. Оглядев рыжую воду в чашке, источающую пышные клубы пара, Прокурор внимательно пронаблюдал, как Золдик сам делает глоток, но тот, заметив на себе взгляд, в недоумении посмотрел на гостя и на его чай, к которому он не решался прикасаться. — Мне следовало предложить вам кофе? — Дело не в этом, — улыбнулся мужчина. — А, — вдруг понял Иллуми опасения Прокурора. У самого Золдика ведь толерантность. — Чай не отравлен. — Простите, с моей работой лучше быть осторожным, — гость наконец взял фарфор в руку и поднёс к губам, но вдруг остановился в последний момент и снова посмотрел на ассасина с нескрываемым скепсисом. — На самой чашке тоже нет яда, — Золдик даже позволил своему раздражению проскользнуть в голосе. — Я не травлю своих гостей. Эти подозрения выглядели унизительно. Неужели эти люди считают, что Иллуми настолько глуп, что станет покушаться на представителей Верховного Закона, ещё и путём какого-то отравления? Только жалкие трусы выбирают такой способ убийства. Наконец сделав небольшой глоток, мужчина отставил свою чашку и с улыбкой взглянул на собеседника. — Вкусный чай, благодарю. Вы очень гостеприимны. — Нет. Я просто хочу расположить вас к себе, — разрушил Золдик иллюзию своей присущей прямолинейностью. — Честность — хорошее качество. Значит, проблем не будет, — стирая с себя притворную улыбку, Прокурор достал из внутреннего кармана пиджака блокнотик и ручку. — Давайте приступим, если вы не против. — Не против, — пожал плечом убийца и снова элегантно подцепил своими тонкими пальцами чашку. — Начну с небольшого предупреждения, — взгляд серо-голубых глаз вдруг похолодел. — На каждом из приставов установлены скрытые камеры и диктофоны, они ведут запись нашей беседы и передают её в реальном времени в наш офис, так что если вы попытаетесь атаковать, то это будет приравнено к признанию вины и приговор так или иначе будет приведён в действие, даже если вы убьёте нас троих. Это вам понятно? — Да, — ответил брюнет с непринуждённым видом, делая затем глоток чая. — Присутствие посторонних не запрещается. Однако я попрошу не вмешиваться в нашу беседу кого-либо третьего. Если у присутствующих появятся комментарии или возражения, оставьте их при себе, пока я сам не попрошу их озвучить. В противном случае я посчитаю вмешательство помехой правосудию, — мужчина пролистал блокнот до чистого листа и щёлкнул ручкой, готовый делать новые пометки. — Господин Золдик, вас я прошу отвечать на вопросы кратко, чётко и по существу, никаких отступлений и рассуждений, просто отвечайте на поставленный вопрос. Мне нужны только факты. Попробуете слукавить, увильнуть, уйти от ответа или сказать лишь полуправду, выгодную вам — я это почувствую. Вам всё ясно? — Да. — Где вы находились в течение последних суток? — начал Прокурор допрос без дальнейших церемоний. — Я был здесь. — Однако вы ведь знаете о том, что произошло? — Да. — Вам сообщили родственники? — Нет, сегодня я не выходил с ними на связь. Прокурор сам себе хмыкнул и, ещё немного отпивая чай из своей чашки, стал что-то лениво записывать, скорее, просто чтобы упорядочить в голове услышанное. — Какие отношения у вас были с наследником семьи Холем, Рамоном Холемом? — сменил вдруг ракурс допроса мужчина, вглядываясь в реакцию хозяина особняка. Тот, внешне никак не показывая своего напряжения, украдкой стрельнул взглядом в любовника, стоящего позади следователя, пытаясь понять, что могли означать его слова о том, что обмануть можно и без вранья. Это было бы сейчас очень актуально. Ассасин рассчитывал, что конкретно про Рамона его не спросят, что до этого не дойдёт, это была слишком опасная тема. — В последнее время натянутые. Несколько дней назад он спровоцировал меня на конфликт, — сразу честно признался Иллуми, догадавшись, к чему клонит Прокурор. Если отвечать кратко в попытке скрыть какие-то факты, то высока вероятность, что тот будет задавать лишь ещё больше неудобных вопросов. — На чём был основан конфликт? — Все наши конфликты с ним основаны на том, что он хочет за меня выйти и делает всё, чтобы напомнить мне о том, что однажды это случится, — брюнет намеренно использовал форму глаголов в настоящем времени, чтобы не давать понять мужчине, что знает о смерти пропавшего наследника. И не зря. Судя по тому, как сощурился следователь, тот ожидал подловить допрашиваемого как раз на подобной оговорке. — А вы не хотите этого? — Разумеется. За все сто семнадцать лет ещё никто из Золдиков этого не хотел. — Вы знаете о том, что Рамона Холема похитили из дома прошлой ночью? — мужчина наклонился вперёд, опираясь о стол предплечьями, будто ждал, что вот-вот доберётся до истины. — Да, — сохраняя всё такое же непоколебимое спокойствие на лице, Золдик продолжал изредка переглядываться с золотыми радужками. Это тот самый поворотный момент. Прокурор подобрался максимально близко, ближе некуда. Не было смысла гадать, откуда следователь вообще в курсе про Рамона, он, очевидно, подозревал Иллуми ещё до того, как вошёл в дом, и наверняка уже прикинул в голове, как развивались события прошлой ночью. Следующий его вопрос должен прижать брюнета к стенке, а ответ на него определит судьбу всей династии Золдиков. Но почему-то Иллуми не волновался. Что-то заставляло его верить, что волноваться не о чем. Что-то, лежащее перед носом, до глупого очевидное. Глаголы в настоящем времени. «Не сомневайся в себе, Иллу». — Господин Иллуми Золдик, это сделали вы? — мужчина уже готов был дать знак своим коллегам, чтобы те отправили в офис со своих коммуникаторов подтверждение причастности Золдиков к инциденту. — Нет, — ассасин не удержался и едва уловимо дёрнул уголками губ, наблюдая, как по лицу Моро расползлась улыбка. — Я не имею никакого отношения к его похищению. Слегка зависнув на пару секунд, будто не мог поверить в услышанное, Прокурор вдруг опустил плечи и сдвинул брови. Золдик не соврал. — Вы знаете, где он сейчас находится? — как будто растерянно уточнил он у подозреваемого. — Нет, — хотел было усмехнуться брюнет, когда Хисока ему подмигнул. И как убийца раньше этого не понял? Всё же логично. Он ведь сам использовал глаголы в настоящем времени как раз по этой же самой причине. Пока тело не найдено, человек будет числиться пропавшим. Иллуми не могут допрашивать по делу об убийстве Рамона, потому что Рамон для них ещё не мёртв. Официально убийства не было. Вот о чём говорил Моро. О том, что врать и не понадобится. Следователь откинулся на спинку стула, недоуменно разглядывая расслабившегося убийцу. Иллуми поссорился с Рамоном, через несколько дней горделивый Золдик спланировал и совершил налёт на его дом, всех там убил, избавляясь от обязательств заключать нежелательный брак, а Рамона, с которым зацепился языками на празднике, похитил потехи ради, чтобы ещё какое-то время пытать или добиться от него извинений за ущемлённое достоинство. Это была основная теория, всё совпадало слишком хорошо, Прокурор не мог допустить ошибку. Где он просчитался? — Господин Золдик, вы как-то причастны к нападению на поместье семьи Холем? — решил вернуться к общим вопросам мужчина, но вдруг наконец заметил, как зрачки собеседника то и дело скользят куда-то за его спину. — Нет, — ассасин тоже понял, что смотрит на любовника слишком часто, и отвлёкся на свою чашку. Указывать на Хисоку было ещё слишком рано, нужно дождаться вопроса, иначе это будет подозрительно. — Вы были удивлены, когда узнали о нападении? — Очень. Даже разозлился поначалу. Мужчина глубоко вздохнул. Всё шло совсем не так, как ожидалось. Каждый вопрос и каждый ответ уводили подозрения всё дальше и дальше от Золдика, что Прокурор даже стал отчасти сомневаться в своих способностях. Ещё и этот посторонний позади вызывал какое-то неосознанное чувство тревоги, словно стоял впритык, дышал прямо в затылок и скалился дикой пастью. Следователь слегка обернулся, краем глаза оглядывая обладателя вызывающе-красных волос, а затем перевёл взгляд на своих коллег, что стояли за спиной Иллуми. Судя по их лицам, тем было явно некомфортно наблюдать за неизвестным. Вряд ли он являлся дворецким или каким-то другим слугой. — Вам известно, кто совершил нападение? — Да, — Иллуми снова поднял взгляд и теперь уже без утайки посмотрел прямо на фокусника. — Это сделал мой партнёр, Хисока Моро. — Вот оно что, партнёр… Интересно, — следователь обернулся, оглядел Моро с ног до головы, наконец понимая, кто он такой, слегка повёл бровью, молча отмечая странный наряд, и в конце концов победно улыбнулся. Любовники всегда заодно, теперь всё становится на свои места. — Вы знали о намерениях своего партнёра совершить нападение на семью Холем? — Нет. Тот ушёл ночью, ничего не сказав. — Просили ли вы его об этом? — Нет. Как таковой просьбы озвучено не было. — Как-либо намекали: вербально или невербально? — Нет. Напасть на целое поместье убийц? Как на подобное вообще можно «намекнуть»? Тут только прямо говорить. — Как-либо мотивировали: материально или морально? — Нет, — в очередной раз ровным тоном ответил Иллуми, и Прокурор чуть было не цокнул языком, уже и не зная, как подступиться. — Как-либо благодарили его за совершённое нападение? — Нет. — Нет? — наконец зацепился мужчина за внутреннее ощущение и воспрянул духом. — Полагаю, вы могли принять мой ответ за полуправду, — догадался убийца. — Именно так, — задумчиво произнёс следователь. — Даже странно. Обычно такое происходит, когда меня хотят запутать долгими речами, но ваш ответ был односложен. Расскажите подробнее. — Я не соврал, благодарности не было. Но когда Хисока вернулся домой, мы с ним… — Иллуми немного смутился, глядя на ехидную ухмылку любовника. — …мы занялись сексом. «Ещё каким», — беззвучно произнесли изогнутые в улыбке губы Моро, и ассасин незаметно сглотнул, пытаясь отогнать неуместные воспоминания. Прокурор приподнял брови и слегка прочистил горло, после чего допил свой чай, пытаясь понять, какие вопросы задавать дальше. Не нравилось ему влезать в подобные темы, личное должно оставаться личным. Однако работа обязывала копаться в чужом белье, ничего не поделаешь. — Когда вы решили заняться с ним сексом, вы уже были в курсе о произошедшем и о том, откуда вернулся ваш партнёр? — мужчина безучастно опустил глаза в блокнот, снова помечая что-то. — Да, он мне рассказал, — Золдик проследил, как после услышанного Прокурор, хмыкнув, начал писать быстрее, и решил дополнить свой ответ. — Но благодарностью это не было. — Разве? — тот поднял скептичный взгляд. — По-моему, очень похоже. — Мы с Хисокой состоим в устоявшихся романтических отношениях, это нормально, что мы ведём активную половую жизнь. У нас бы был секс и без убийства Холемов. Тяжело вздохнув, Прокурор пару раз ударил носиком ручки по бумаге в задумчивости. У его хатсу были недостатки, не всегда чутьё могло точно подсказать ему, пытаются ли его обмануть. Подобные объективно правильные высказывания, очевидные и общепринятые факты он не мог анализировать с помощью своей способности. На таких утверждениях система ломалась. Всё равно, что спросить решение примера «дважды два» и услышать «пять». Вроде бы и неверный ответ, но если человек действительно считает его правильным, то хатсу не увидит никакого обмана, даже если Прокурор будет абсолютно уверен в том, что ответ неправильный. В то же время, если человек искренне считает, что верный ответ «пять», но отвечает «четыре» с осознанным намерением обмануть, то хатсу всё равно посчитает, что сказанное является правдой, потому что сам Прокурор знает объективно правильный ответ. Таким образом в одной и той же ситуации в зависимости от намерений и убеждённости говорящего в своей правоте можно получить два одинаково правдивых, но совершенно разных ответа, один из которых — заведомая ложь, но которую обвиняемый считает истиной, а другой — очевидная правда, но с которой обвиняемый не согласен и которую считает враньём. — Прошу прощения за такой вопрос, но я обязан его задать. Как часто вы с господином Моро занимаетесь сексом? — Это не ваше дело, — резко нахмурился Иллуми, и даже Хисока недовольно сдвинул брови, скрещивая руки на груди. Едва ли он мог бы оскорбиться подобным деликатным вопросом, не сказать, что у Моро было какое-то повышенное ощущение личных границ, лучше сказать, у него практически не было хоть каких-нибудь границ, но вот личные границы Иллуми для него существовали, и нарушать их мог только сам Хисока. С позволения брюнета. Наедине. — Я поясню, — мужчина примирительно поднял одну ладонь вверх, ощущая навязчивый враждебный взгляд на своей спине. — В некоторых отношениях случается такое, что один из партнёров не удовлетворён частотой интимной близости и совершает «подвиги» ради того, чтобы эту частоту увеличить. Если это же касается и господина Хисоки Моро, то секс вполне можно расценивать как благодарность от вас. — По вашему, я занимаюсь с ним сексом за какие-то подачки? Это оскорбительно, — Золдик сморщил нос, уже представляя, как с корнем выдирает язык, который посмел сказать нечто подобное. Но в тот момент, когда фокусник с раздражённым видом хотел уж было двинуться в сторону наглеца, Иллуми мотнул головой, строго глядя на партнёра, и тот остановился. — Ни в коем случае не хотел оскорбить вас, — вновь слегка повернувшись, Прокурор проследил за тем, как Хисока, продолжая обозлённо коситься на него, встаёт назад к стене. — Я лишь сказал, что некоторые отношения устроены так. Буду рад, если ваши не имеют с ними ничего общего, просто прошу доказать это. Так что, уж простите, я понимаю, как неловко вы, должно быть, себя чувствуете, и я не испытываю от этого никакого удовольствия, уверяю, но сейчас это и моё дело тоже, — мужчина вновь опустил взгляд в блокнот. — Я повторю вопрос. При условии, что вы оба находитесь дома, как часто вы с господином Моро занимаетесь сексом? — Часто, — процедил Иллуми. — Простите, но это субъективный ответ, господин Золдик. Вы можете считать, что часто — это раз в месяц, — мужчина старался говорить как можно более отстранённо, чтобы не смущать лишний раз собеседника. — Назовите конкретные цифры, хотя бы примерно. — В среднем около двух раз в день, — отводя взгляд, нехотя выдохнул ассасин, понимая, что от этой темы уйти в другое русло не получится. — В день? — чуть не закашлялся воздухом Прокурор, а судебный пристав, женщина по имени Фила, даже присвистнула, округляя глаза и выводя из себя брюнета ещё сильнее. — Что ж… Думаю, мои коллеги согласятся, что в данном случае секс точно не мог быть поощрением… — мужчина, казалось, даже выглядел виноватым за свою настойчивость. — К вам у меня более вопросов нет. Однако мне необходимо побеседовать с господином Моро, если вы позволите. — Он не Золдик. Вас не должно интересовать, что и почему он сделал с Холемами, — не слишком охотно запротестовал Иллуми больше для вида. Напротив, он бы очень хотел, чтобы следователь поговорил с Хисокой и окончательно убедился в «невиновности» ассасина. — Но он встречается с вами, с одним из Золдиков. Так или иначе он связан с вашей семьёй и является её частью. К тому же я только от вас узнал, что преступление совершил именно он, поэтому не допрашивал ваших родственников об их связи с господином Моро, его могли подкупить они, — Прокурор проследил за тем, как фокусник с отчего-то взвинченным видом обходит стол и останавливается рядом со своим любовником. — Не волнуйтесь, если ваша семья не нарушала соглашение, то вам нечего бояться, так ведь? — Да. Но вы вряд ли добьётесь от него какого-то результата, — Золдик поднялся со своего места, уступая его Хисоке, и пересел на другой стул чуть дальше, утыкаясь с безразличным выражением лица в телефон. Как раз клиент прислал на почту краткое досье на заказанную цель, так что можно воспользоваться свободным временем и изучить материалы, пока партнёр развлекается. — Сейчас мы это выясним, — хмыкнул мужчина и сосредоточил свои пронзительные глаза на новом собеседнике. — Господин Моро, каковы были ваши мотивы в совершении нападения на поместье семьи Холем? — О-ох… — наконец выдохнул с придыханием фокусник, закатывая глаза будто в экстазе. — Как же сложно было так долго молчать. Вы представляете, как раздражает не говорить ни слова в то время, когда знаешь всё? Сравнимо с безумным желанием проболтаться о невероятно драматичной концовке фильма знакомому, который ещё его не смотрел. Следователь даже слегка опешил от такой чрезмерной разговорчивости Хисоки, контрастирующей со скупым немногословием Золдика. — Господин Моро, я задал вопрос, отвечайте кратко и по существу. — Знаете, вы ведь могли просто спросить у меня, удовлетворён ли я тем, как часто мы с Иллуми вступаем в интимную связь, вместо того, чтобы заставлять его говорить совершенно посторонним людям, сколько раз в день мы это делаем, — блаженное выражение лица вдруг резко сменилось холодной, озлобленной улыбкой. — Господин Моро, ответьте на вопрос, иначе я посчитаю, что вы уходите от ответа, — на подкорку мозга Прокурора забралось какое-то инстинктивное чувство опасности, но тот решил его игнорировать. В конце концов, он предупреждал о последствиях атаки. — И уж тем более ваша коллега могла бы отреагировать посдержаннее… — Хисока медленно повернул голову, заглядывая себе через плечо, как бы давая понять, о ком именно говорит. — …а не присвистывать так завистливо, будто трахали её последний раз в позапрошлом году. Представители власти на несколько секунд потеряли дар речи, а Фила и вовсе шокированно раскрыла рот, задыхаясь в возмущении. За всё время существования их организации ещё не было ни одного человека, который бы так смело и неприкрыто оскорблял кого-то из приставов. — Господин Моро, успокойтесь немедленно и перестаньте грубить, — Прокурор первым пришёл в себя и попытался вернуть ситуацию в свои руки. — На допросе я имею право задавать любые вопросы, которые посчитаю нужн… — Считаешь себя таким важным? — внезапно низко заговорил Моро, наклоняясь чуть ближе. — Ты здесь никаких прав не имеешь. Ты гость, которого никто не звал и которому никто не рад, — он стал медленно приподниматься со своего места, постепенно нависая над столом всё сильнее и источая свою тёмную враждебную ауру, пока следователь отчего-то не мог отвести взгляд от хищных жёлтых глаз. — Я вполне могу прямо сейчас обглодать твоё лицо и вылизать дочиста твои глазницы. Могу оторвать ноги твоим дружкам и засунуть глубоко в их кишечник по самые колени. Могу отыскать твою жену и покрасить стены вашего дома в цвет её крови. И не переживай, потолок они будут держать исправно, — лицо Хисоки плавно приближалось сантиметр за сантиметром, а угрожающая улыбка расползалась всё шире, в какой-то момент превращаясь в демонический оскал. — Затем я приду в этот ваш офис и сниму кожу с каждого, кого там обнаружу, найду их семьи, выпотрошу их детей и выверну наизнанку. И мне ничего не будет за это, — Прокурор замер как статуя, не зная, как реагировать, будто надеялся, что станет невидимым, если не будет двигаться, а приставы за спиной Моро ошарашенно ожидали, когда начальник даст им сигнал сообщить в офис о нападении. — А теперь скажи, вру ли я? Скажи, чтобы те, кто нас сейчас слушает за сотни километров отсюда, успели попрощаться со своими семьями. Ведь я не вру, и ты знаешь это… — Хисока, — подал голос Золдик со скучающим видом, не отрываясь от чтения файла из письма. — Прекрати паясничать. — Извини, малыш, — тут же сменил фокусник своё настроение на непринуждённо-весёлое, рассеивая рэн и усаживаясь обратно на стул. — Терпеть не могу неоправданное чванство. — Ты встречаешься со мной. — В твоём случае оно полностью оправдано, мой дорогой Иллуми. — Прошу, продолжайте, господин Прокурор. Он больше так не будет, — небрежно махнул рукой Иллуми, будто позволил говорить, залезая в созданный Миллуки даркнетовский браузер, в котором можно было найти всю информацию почти о любом человеке. В полученном досье информации было слишком мало. — Господин Моро… Кхм… — следователь всё ещё настороженно оглядел расслабленно сидящего напротив Хисоку. Тот теперь выглядел так дружелюбно и невинно, словно никогда в жизни не смел и помышлять о чём-то жестоком. — Каковы были ваши мотивы в совершении нападения на поместье семьи Холем? — Они должны быть? — Не отвечайте вопросами на мои вопросы. Мне нужен чёткий и ясный ответ. — Мотивы… Я не знаю. Мне просто захотелось. — Это полуправда. Подумайте ещё раз. Какой был ваш главный мотив? — Моим единственным мотивом в чём-либо было, есть и будет благополучие Луми, — Моро бросил ласковый взгляд в любовника, который, казалось, вообще игнорировал диалог, погружённый в работу с головой. Допрос фокусника его слабо интересовал, он уже понимал, чем эта беседа кончится. — То есть вы сделали это для него? — не терял Прокурор надежды приплести Золдика хотя бы косвенно. — Я сделал это для себя, — пожал плечом Хисока, разрушая эти надежды. — Но вы ведь сказали… — следователь искренне растерялся. Моро ему не соврал. Его мотив заключался в том, чтобы угодить партнёру, но при этом совершил нападение он для самого себя. — Как это вообще возможно? — О, ну… — задумавшись, Хисока приложил указательный палец к губам, пытаясь подобрать верные слова. — Когда человек чего-то хочет, он старается сделать так, чтобы… — Нет, это… — обрывая объяснения, мужчина отрицательно мотнул головой и устало прикрыл глаза. — Это не был вопрос. — По-моему, было очень похоже на вопрос, — изогнул бровь фокусник. — Он был риторическим. — Тогда зачем вы его мне задали? — Господин Моро, давайте продолжим, — остановил бессмысленную перебранку Прокурор, несильно хлопая ладонью по столу. — Ответьте «Да» или «Нет»… — Да. — Я же… Я ещё не задал вопрос, на что вы ответили? — возмутился мужчина. — Не имею понятия. Вы сказали ответить — я ответил. Вы не просили слушать вопрос, — серьёзно и спокойно произнёс Моро с таким видом, будто слова его были абсолютно логичны. — Пожалуйста, сначала послушайте мой вопрос, а затем ответьте на него «Да» или «Нет», — слегка раздражённо вздохнул Прокурор. — Вас мотивировал кто-либо из семьи Золдиков совершить нападение на семью Холемов? — Да. Аккуратная бровь Иллуми немного приподнялась, и тот посмотрел на своего партнёра как на идиота. Неожиданное признание сотрясло воздух, резко накалило обстановку до предела, что успевшие расслабиться приставы мгновенно всполошились и вновь активировали свои коммуникаторы, но следователь всё с тем же угрюмым видом спешно замахал им рукой, чтобы те остановились. — Стойте. Он соврал, — Прокурор упёрся строгим взглядом в непутёвого собеседника. — Господин Моро, зачем вы сейчас соврали? — Вы не просили отвечать честно, только «Да» или «Нет», — вскинул плечи Хисока, и Золдик не сдержал тихого смешка. — Вы издеваетесь надо мной? — уже начал закипать мужчина. — Это тоже риторический вопрос, или мне ответить? — Что у вас в голове творится? — Вы имеете в виду устройство головного мозга? Или вас интересуют мои психические отклонения? — фокусник слегка наклонил голову в вопросе. — Прекратите валять дурака немедленно! — И в мыслях не было. Откуда я его сейчас возьму? — Да помолчите же, ради бога! — Ради него? Ни за что. Даже не скрывая своего изумления, следователь, словно придавленный сложившейся ситуацией, откинулся назад на спинку стула, впервые за всю карьеру не понимая, как разговаривать с человеком. Он попытался вглядеться в лицо Моро, чтобы найти нарисованную на нём шутку, но тот выглядел вполне серьёзным, либо просто не давал увидеть всю свою вопиющую несерьёзность. — Он всегда так разговаривает, — что-то сосредоточенно читая с экрана мобильного, снова снисходительно вклинился в разговор Иллуми, когда пауза слишком сильно затянулась. — Его бессмысленно допрашивать даже с вашей способностью, господин Прокурор. — Господин Моро… — измученно выдавил из себя мужчина, раздражаясь от одного только этого имени. — Ох, давайте побыстрее, — уложил свой подбородок на ладонь Хисока и опёрся локтем о поверхность стола. — Пока вы своими вопросами доберётесь до сути, я встречу здесь старость. Что вам рассказать? Знали ли Золдики о том, что я хочу сделать? Нет, никто об этом не знал, не просил, не подкупал и не благодарил меня. Это целиком и полностью моя безвозмездная инициатива. Зачем мне это было нужно? Личные счёты. Жест доброй воли. И то, и другое. Люблю, знаете, дарить людям радость. Думаю, вы уже это поняли по началу нашей беседы, — наигранно приторно заулыбался Моро, что Прокурору стало не по себе на пару секунд. У этого человека явно извращённое донельзя понимание «радости». Тем временем Золдик уже был готов назвать фокусника одним из самых гениальных манипуляторов на всём белом свете, краем слуха всё же следя за развитием разговора. Сначала Хисока дезориентировал следователя своей агрессией, задавил его и дал ему понять, что тот для него не является авторитетом даже отчасти. При этом по одной только просьбе Иллуми он моментально успокоился, показывая, кто для него на самом деле авторитет. После столь внезапного эмоционального напряжения было довольно просто начать играть с нервами Прокурора, чтобы окончательно вывести его из себя. Хисока не замолкал, прикидывался идиотом и нёс всякий бред, а следователь всё сильнее злился и уставал от бессмысленного разговора, который вообще потерял облик допроса. Когда же эмоциональная стабильность в конце концов подвела мужчину, Иллуми, притворяясь абсолютно незаинтересованной стороной, будто бы ненамеренно подлил масла в огонь, подтверждая то, о чём Прокурор уже и сам на тот момент думал — допрос бесполезен, любые потуги бессмысленны, Моро сам по себе такой невыносимый и никаких вариантов добиться от него хоть чего-нибудь нет. Тогда Хисоке оставалось лишь ненавязчиво протянуть руку помощи растерянному следователю, великодушно подарить ему желанное спасение — рассказать всё самому. И мужчина просто не смог отказаться, не находя другого решения. Теперь Моро может рассказать Прокурору ровно столько, сколько тому будет позволено знать, и преподнести всё именно в таком свете, в котором Хисоке будет удобно. — О, кстати, вы знали, что я фокусник? Как вам трюк с исчезновением? — опережая намерение следователя сформулировать в своей голове хоть один интересующий его вопрос, привлёк к себе внимание Моро. Было важно перехватывать в допросе инициативу, чтобы Прокурор не успевал успокоиться и не поставил вопрос таким образом, что фокусник не смог бы ответом на него присвоить себе смерть того неудачника. — Вы о пропавшем наследнике семьи, Рамоне Холеме? — всполошился мужчина. — Именно о нём, — кивнул Хисока, ехидно щурясь. — Его похитили вы? — Я. — Где он сейчас? Ну вот и всё, можно вздохнуть спокойно. Только ради этого момента Моро и разыграл весь этот спектакль. Разделал на множество небольших кусков труп, даже голову разломал на целых пять частей, занимался этим всё утро вместо того, чтобы хотя бы час понежиться в постели с любимым. Ради этого момента Такетсуру десять часов назад отправился по приказу Хисоки в путешествие по всему миру, чтобы сбросить останки человеческого тела в водоёмы с кучей голодной живности в них. Только чтобы отвести от Иллуми любые подозрения, которые ещё могли остаться хотя бы гипотетически. — Ох, боюсь, его мёртвое тело вы уже не найдёте, — словно расстроенно вздохнул фокусник, пожимая плечами. — Вряд ли даже я сам его теперь найду. Я разделал его на девяноста три куска, и все они сейчас кормят плотоядных рыб в разных частях света. Приходя к пониманию ситуации, Прокурор смиренно опустил взгляд, пытаясь переварить полученную информацию, пока Моро мысленно ликовал. Теперь у следователя в голове сложилась вполне логичная, но не совсем верная картина. Золдик спокоен, сдержан, к нападению отношения не имеет, Рамона он не похищал, где тот находится, не знал, возможно, даже не был в курсе того, что тот уже мёртв. Очевидно невиновен. А вот Хисока демонстративно показал в самом начале допроса, насколько может быть аморальным и жестоким, дал понять, что правила для него не писаны, сам сознался в нападении на Холемов и похищении Рамона, а затем довольно подробно рассказал, что с ним стало. И никто из них ни разу не соврал, если не считать той единоразовой глупой выходки Моро. У Прокурора и мысли не возникло о том, что в цепочке «похищение — убийство — расчленение» исполнительные роли распределились на двоих. — Почему вы не убили его на месте, как остальных членов семьи? — задал он последний вопрос скорее ради интереса. — Хотел помучить перед смертью, он меня раздражал, — ответил Хисока как есть. — Понятно, — кивнул следователь. В это верилось даже без способности чувствовать ложь. Фокусник выглядел именно таким человеком, который из-за лёгкого раздражения может запытать человека до смерти. — Что ж, мы закончили. Рад сообщить, что семье Золдиков ничего нельзя предъявить, никто из них к нападению не причастен, оно было совершено по добровольной инициативе господина Хисоки Моро, который в состав семьи не входит. Так как все Холемы были убиты, с этого дня соглашение между двумя семьями считается недействительным. Всего доброго, — мужчина поднялся из-за стола и сразу же облегчённо поспешил на выход, махнув коллегам, чтобы те не отставали. — Хисикава, проводи гостей к воротам, — будто бы равнодушно приказал слуге брюнет, так и не оторвавшись от телефона. Однако как только входная дверь щёлкнула, закрывшись, Иллуми мгновенно подскочил с места, убирая телефон в карман брюк, что Хисока от неожиданности вздрогнул, провожая удивлённым взглядом любовника, спешащего со всех ног в коридор, что вёл к выходу. Золдик широко распахнутыми глазами уставился в окно, выходящее на передний двор, и не моргая наблюдал за тем, как представители Верховного Закона постепенно отдаляются от дома вслед за дворецким. — Я же говорил, что всё получится, — подошёл к нему Моро с улыбкой и мягко погладил по спине. Но ассасин не ответил, внезапно начиная тихо смеяться. Фокусник удивлённо взглянул на любовника, а странные смешки становились всё смелее, отчётливее, громче с каждой секундой. Совсем скоро смех стал безумным, почти бредовым, таким истеричным, которым не смеются над забавной шуткой, а по фарфоровому лицу растянулась неестественная маниакальная улыбка. — Ух ты… — восхищённо выдохнул Хисока. Он, конечно, хотел, чтобы партнёр улыбнулся победе, но таким фокусник его ещё ни разу за пятнадцать лет не видел, а зрелище было захватывающим дух. Золдик вдруг повернулся к Моро, прекращая смеяться и оставляя лишь широкую улыбку на лице. — О, Хисока, ты был просто невероятен, — восторженно прошептал брюнет, укладывая ладонь на щёку слегка ошарашенного фокусника. — Твой гений достоин восхищения. Резко притянув Хисоку к себе, Иллуми впился в его губы напористо и требовательно, настойчиво подталкивая любовника обратно в столовую — ближайшую к ним комнату. — Спасибо тебе, Хисока, — сбивчиво шептал он в поцелуй, торопливо бегая руками по крепкому телу, где-то поглаживая, где-то сжимая пальцами. — Спасибо, что избавился от этой идиотской семьи. Спасибо, что позаботился о теле. Спасибо за то, что так искусно справился с допросом. Спасибо. Спасибо… Оторопь спала с Моро, только когда его бёдра коснулись жёсткого ребра стола и Золдик отпрял, оглядывая партнёра с поволокой. — Прекрасный костюм. Ты потрясающе выглядишь, Хисока, — Иллуми плавно провёл ладонью по груди не находящего слов фокусника и вновь наклонился к нему, тесно прижимаясь и интимно шепча на ухо. — Мой дорогой Хисока. Сердце радостно заклокотало, и Моро покраснел до кончиков ушей, шумно выдыхая. Такое особенное обращение от Иллуми возымело неожиданно приятный эффект, отзывающийся теплом по всему телу, и буквально спустя несколько секунд в штанах стало неудобно находиться. Но Золдик не давал передышек. Гуляя пальцами по металлическому чёрному ремню с целью расстегнуть его, он прильнул губами к шее любовника, постепенно поднимаясь поцелуями выше под его тихие постанывания. — Ты возьмёшь меня прямо на обеденном столе?.. — позволяя партнёру снять ненужный ремень, Хисока чуть наклонил голову, сильнее обнажая участок шеи, не сокрытый горлом костюма. — Для начала, — Иллуми слегка прикусил мочку с серёжкой, ласково оттягивая, и откинул ремень с громким звуком удара металла о пол, перебираясь пальцами к ширинке. — А потом я отблагодарю тебя там, где ты скажешь, и столько раз, сколько попросишь. — Ох, Иллу… — прикусил губу Моро, откидываясь назад на вытянутые руки. — Сначала ленточки… — Что? — не понял ассасин, нехотя отрываясь и уже начиная стягивать расстёгнутые штаны с бёдер фокусника. — Сними сначала ленты с ног, — мягко улыбнулся тот, разглядывая бескрайний фиолетовый космос перед собой. — Иначе не получится снять мои брючки. Они будут нам мешать, не так ли? Золдик бросил взгляд вниз на алые ленты, плотно обхватывающие натренированные голени, и медленно опустился на колени, приподнимая затем одну ногу любовника для удобства. Обхватывая ладонью пятку туфли и невольно оценивая вблизи теперь ещё более заметную длину каблуков, он осторожно стянул её со ступни и коснулся губами изящно выпирающей косточки лодыжки, пуще прежнего вгоняя Хисоку в краску. Ещё никто его так не раздевал. Никто не опускался перед ним на колени, чтобы заботливо разуть, никто не целовал ему ноги. Избавившись от обуви и лент, Иллуми поднялся и наконец спустил чёрную ткань брюк с бёдер Моро, вожделенно оглядывая его перед собой, самостоятельно стягивающего с себя топ дрожащими руками в нетерпении. Расстёгивая собственные брюки и высвобождая уже твёрдую плоть, Золдик одним резким движением развернул обнажённого фокусника к себе спиной и, чуть не смахивая со стола пустые чашки из-под чая, уложил грудью на горизонтальную поверхность, а тот лишь раздвинул ноги шире, начиная дышать чаще. Ласково поглаживая подтянутые ягодицы, брюнет иногда скользил пальцами в ложбинку, слегка массируя напряжённую дырочку, чтобы та расслабилась, но Моро хотелось всего и сразу. — Не растягивай меня, — попросил он, мелко кусая губы. — Хочешь, чтобы у нас у обоих был разорванный анус? — поглаживая свободной рукой широкую спину, ассасин наскоро смочил слюной сначала два пальца и приставил их к сжатому колечку, аккуратно надавливая и игнорируя недовольное фырчание. — Ты узкий, быстро отвыкаешь. Одними минетами потом сыт не будешь, так что потерпи немного, я не буду затягивать. Давление усилилось, и два пальца плавно проникли до конца, тем не менее не прерывая движений надолго. Сначала так же плавно выходили, затем погружались, давали привыкнуть, слегка расходились ножницами, бережно разрабатывая чувствительные стенки, а Хисока то и дело чертыхался и вставал на носочки с громкими вздохами, когда партнёр случайно задевал внутри комок нервов подушечками. Спустя пару минут Золдик вышел, резко задрал одну ногу фокусника под коленом, укладывая её на стол и всё же опрокидывая одну из чашек с жалобным звоном разбившегося фарфора. Продолжая плотно прижимать ногу к столу, Иллуми жадно оглядел представившийся вид, неспешно поглаживая порозовевшее колечко, слегка надавливая, изредка проникая на одну фалангу, чтобы подразнить, пока фокусник нетерпеливо елозил с рваными вздохами. Если бы его разум не был сейчас так воспалён возбуждением, Хисока наверняка смутился бы своего положения, когда он так откровенно распят на чёртовом обеденном столе, за которым совсем недавно сидел их гость и неспешно попивал чай. Если бы он только знал, что будет происходить на этом столе сразу после его ухода. Однако Иллуми показалось, что любовник выглядел на удивление естественно и правильно, словно был создан для того, чтобы его вот так бесстыдно имели прямо за утренним кофе с блинчиками или сразу после обеда вместо десерта. Облизнув на этот раз уже три пальца, убийца без особого сопротивления проник ими всё так же аккуратно, не желая причинять дискомфорт, и Хисока не сдержал приглушённого стона. — Иллуми… — жарко выдохнул Моро, заводя одну руку за спину и оттягивая в сторону ягодицу, чтобы показать себя во всей красе. — Нравится меня растягивать?.. — Это необходимо, — не в силах оторвать взгляд от собственных пальцев, соблазнительно скользящих в желанном теле туда-обратно, брюнет нежно погладил бедро фокусника, лежащее на столе, но только Хисока попытался слегка сдвинуть ногу, Иллуми тут же снова схватил её под коленом, задирая ещё выше и неожиданно ускоряя движения пальцев, что Моро чуть не взвыл, извиваясь змеёй. Возможно, держался тот на единственной трясущейся ноге только благодаря столу под грудью, за который цеплялся ногтями, царапая. — Дело не в этом… — усмехнулся Хисока, немного привыкнув, иногда вздрагивая и часто дыша от того, как неудобно, слегка болезненно и в то же время ошеломительно приятно оказался прижат собственный член к деревянной поверхности. — Тебе нравится «лишать меня девственности», да?.. Иллуми вдруг замер, нервно сглатывая. Как Хисока это понял? Золдик не давал ему поводов так думать и понимал, что любовник уже давно не девственен, это была просто фантазия, только и всего. Как Хисока догадался? — Ох, прошу тебя, не останавливайся… — протянул тот, подаваясь бёдрами и перемещая ладонь со своей ягодицы на запястье брюнета, чтобы подтолкнуть. — Продолжай, малыш… У тебя очень нежные пальчики… — Почему ты так решил? — сжалившись, всё же возобновил движения Иллуми спустя пару секунд. — Ты никогда не брал меня несколько раз подряд, всегда делаешь перерывы, — удовлетворённо улыбнулся Моро приятным ощущениям, вновь укладывая на стол обе руки и призывно прогибаясь в пояснице ещё сильнее, хотя было не просто это сделать от невозможности переместить ногу, которую брюнет никак не хотел отпускать. — А как ты сам только что сказал, я очень быстро отвыкаю. Но вместо того, чтобы избежать муторной процедуры растяжки, ты, наоборот, её дожидаешься. — Извини, надо было сказать самому, — нахмурился Золдик сам себе, слегка замедляясь. — Не пойми неправильно, я не считаю тебя плохим или испорченным из-за того, что ты лишился девственности до меня или занимался сексом с другими людьми, всё совсем не так, — ослабляя хватку и позволяя партнёру перевести согнутую ногу в более комфортное положение, убийца осторожно вытащил пальцы и наклонился, нежно целуя шейные позвонки. — Просто мне нравится думать, что я единственный, кому ты позволил обладать собой. — Поверь, милый, это так… — Хисока блаженно прикрыл глаза, ощущая тёплые губы на своей коже. — До тебя никто мной не обладал. Я просто трахался с кем-то, даже не всегда кончал. А если кончал, то всё равно не чувствовал себя удовлетворённым, как будто совокуплялся с дешёвыми резиновыми куклами. Это было совсем не так, как у нас с тобой, малыш. Хоть Иллуми и услышал то, что, наверное, как он думал, хотел услышать, но как только ревностное собственничество, успокоившись, отступило и освободило разум, на его место пришло другое чувство, ещё более неприятное, до некоторых пор незнакомое, а потому всё ещё непривычное. Сожаление. — Вообще, это не единственная причина. После того, как ты мне рассказал о… — вновь сдвигая брови, Золдик утешающе провёл руками по плечам любовника. — Я хочу сказать, мне жаль, что тебя лишили девственности… неправильно. — Не нужно мне… — запнувшись, Хисока вдруг напрягся всем телом и резко скинул ногу со стола, будто в протесте. — Не нужно напоминать мне об этом. Особенно в такие моменты, как этот. — Прости, — брюнет осторожно погладил пальцами крылья лопаток. — Я хотел бы, чтобы твой первый раз был со мной, но не только потому, что я так эгоистичен и самовлюблён, — Иллуми любовно уткнулся носом в изящную линию позвоночника, касаясь губами. — Просто я бы хотел, чтобы твой первый раз был таким же приятным и желанным, каким он был у меня с тобой. Глядя себе через плечо и слегка успокаиваясь, Моро слабо улыбнулся этим словам и, немного подумав, приподнялся, чтобы развернуться лицом к Золдику. Он забрался на стол, комфортно усаживаясь, и взял убийцу за руку, отводя взгляд как будто смущённо. — Тогда давай оба притворимся, что это мой первый раз, — Хисока уложил ладонь любовника себе на талию и опоясал ногами его бёдра. — Сделай всё правильно. Немного растерявшись, Иллуми нерешительно погладил подушечками бархатную кожу на талии фокусника и медленно приблизился к его лицу, робко целуя одними губами, словно впервые. Не разрывая нежный поцелуй и потихоньку углубляя его, он осторожно пристроился меж разведённых бёдер, придвигая Моро чуть ближе к краю. Тот сразу обнял ассасина за шею, прижимаясь крепче, и горячо выдохнул в чужие губы, ощущая влажную от естественной смазки головку, проехавшуюся между ягодиц, но по привычке брюнет вошёл в разработанное отверстие довольно резко, ещё и без лубриканта, как обычно просил его сам партнёр, и только затем, ловя губами его громкий болезненный стон, одёрнул себя, взволнованно опуская взгляд вниз. — Извини, я… случайно, — выдохнул Золдик, радуясь тому, что хотя бы не порвал мышцы. — Всё нормально? — Да, всё… — начал было фокусник утешать беспокойство Иллуми, но отчего-то задумался, замолкнув на пару мгновений. — Можешь… чуть помедленнее? Дай мне немного привыкнуть. — Конечно, — брюнет ласково поцеловал румяные щёки Хисоки по очереди и стал двигаться плавнее, переодически останавливаясь и бережно оглаживая пережившее бесчисленное количество сражений тело, словно оно было самой хрупкой вещью из существующих. Моро любил жестокость по отношению к себе, любил боль, насилие и настолько развратный, грязный секс, что даже на порносайтах его заблокировали бы за нарушение цензуры. Но всё это не шло ни в какое сравнение с аккуратным Иллуми, который без конца водил руками по спине и бёдрам, оставлял целомудренные поцелуи на щеках и иногда ласково прижимался губами к губам без всякой пошлости. Никакие извращения и фетиши не могли сравниться с Иллуми, который, откровенно заглядывая фокуснику в глаза со всей своей возможной и невозможной нежностью, интересовался, как тот себя чувствует, как будто Моро был для него самым чистым и невинным созданием, которого он боялся ранить, старался входить как можно мягче и с каждым движением попадать по железе, чтобы принести удовольствие обоим. Холодному, когда-то бесчувственному Золдику было важно, чтобы Хисоке было хорошо с ним, чтобы тот действительно ощутил, будто занимается сексом впервые, но на этот раз насладился этим и почувствовал, что его любят. Хисока по-настоящему был дорог Иллуми, это чувствовалось во всём, что делал убийца, и с каждым его деликатным движением, с каждым нежным прикосновением из памяти Моро сами по себе выжигались воспоминания о грубых и сухих руках мужчины, о тошнотворной боли, унижении и бесконечных муках на протяжении слишком долгих и слишком ранних лет, о собственных разрывающих слух детских криках отчаяния. Ему было так больно. Невыносимо больно, что эта мерзкая боль пропитывала каждую клеточку крохотного тельца. Он кричал. Так сильно кричал и плакал, срывая голос, но никто его не слышал. Каждые полторы-две недели, целых пять лет он кричал, снова и снова, совсем один, никому не нужный, забытый и брошенный всем миром. Маленький мальчик, невинный ребёнок тонул в болоте отвращения и ненависти к себе, грязный, запятнанный, использованный, сломанный. Один. Ему было так больно. Так сильно, мучительно больно. Но каждым своим аккуратным поцелуем брюнет прицельно уничтожал воспоминания, которых никогда не должно было быть, и сдавливающий сердце непомерный груз становился немного легче. Конечно, он не исчезнет бесследно. Конечно, Хисока всегда будет помнить то, о чём хотел бы забыть. Но для него первым навсегда останется именно Иллуми. Первым, кому чувства Хисоки и он сам важны, первым, кто о Хисоке заботится, кому он нужен, первым, кто не прошёл мимо и вытащил Хисоку из болота. Иллуми его не обидит. Иллуми у Моро первый. Других не было. — Хисока? — обеспокоенно сдвинул брови брюнет, останавливаясь, когда заметил тонкие, почти невидимые, если бы не тушь, дорожки слёз из прикрытых глаз. — В чём дело? Тебе больно? — Нет, — искренне улыбнулся Хисока, шмыгнув носом. — Всё замечательно, Иллу. Продолжай, пожалуйста, — попросил он дрожащим голосом, глядя на убийцу. — Просто ты слишком хорош. Будто понимая не озвученные фокусником мысли по его печальным глазам, Золдик аккуратно уложил его спиной на стол и навис сверху, выцеловывая на его груди самые нужные слова. — Хисока, ты больше никогда не будешь страдать. Ошеломлённо распахивая глаза и неосознанно всхлипывая, Моро схватился руками за чёрную водолазку партнёра на его спине, стискивая ткань в пальцах, будто боялся, что услышанное могло оказаться злой шуткой. Однако Иллуми не рассмеялся и лишь слегка ускорил фрикции, поднимаясь поцелуями выше к ключицам и продолжая шептать сокровенное будто в молитве. — Обещаю, ты никогда снова не почувствуешь, что одинок, — касаясь губами ушной раковины, брюнет полностью накрыл Хисоку своим телом, держа его в своих руках крепко, надёжно, будто хотел оживить свои слова своими действиями. — Я не оставлю тебя. Я буду рядом. Никому не позволю обидеть тебя, буду оберегать, буду защищать ценой собственной жизни, если потребуется, — дыхание сбилось сильнее, и Иллуми ощутил, как от собственных слов в груди что-то съёживается. — Я никогда не сделаю тебе больно против твоего желания и не допущу, чтобы тебе когда-либо было плохо даже по мелочам. Оглаживая дрожащие бёдра любовника, Золдик стал вбиваться быстрее, а Моро, продолжая ронять блаженные стоны вперемешку с обжигающими слезами от слишком желанных и приятно ранящих сердце слов, забрался пальцами под одежду Иллуми и попытался прочувствовать своими ладонями каждое сокращение мышц на его спине. — Я больше никогда не возьму заказ, который придётся выполнять дольше месяца, — убийца переместил руки на талию партнёра, оставляя на его шее беспорядочные поцелуи. — Я больше не пропущу ни одной нашей годовщины. Если когда-нибудь мне снова закажут твоего любимого автора, я приставлю к нему охрану и убью тех, кто хотел его смерти, — уперевшись одной рукой в стол, но не сбавляя ритм, Золдик вдруг приподнялся, заглядывая в расфокусированные янтарные глаза, блестящие влагой, с размытым чёрно-алым макияжем на веках. — Знаю, что тебе это не нужно, но я тебя обеспечу, дам тебе всё, что пожелаешь, выкуплю всю чёртову фирму, которая остановила производство твоих любимых теней для век, чтобы она и дальше выпускала их для тебя. Только для тебя. Вновь всхлипывая, Хисока умилённо усмехнулся, ощущая в душе тепло от того, что Иллуми запомнил эти его ничего не значащие слова о каких-то тенях, и благодарно уложил одну ладонь на его щёку. Тепло быстро разлилось по всему телу, сделало его таким лёгким, возвышенным, словно Моро лежал не на столе, а самой мягкой перине из пуха самого ангела, не иначе, и лишь затем в глаза бросилось мягкое, почти неуловимое свечение, исходящее от их переплетённых тел. — Ты лучшее и самое прекрасное, что со мной когда-либо случалось, Хисока, — признался честно ассасин, сдаваясь под действием редчайшего и приятнейшего явления на свете и с нежностью разглядывая смущённое, заплаканное лицо безжалостного, жуткого монстра, которым можно бы было пугать детей, если те не слушаются. До боли одинокого, искалеченного, измученного жизнью монстра, которого впервые кто-то полюбил. — Хисока… В горле вдруг встал ком, не давая больше произнести ни слова, а из груди словно какая-то неведомая сила попыталась вырвать душу. Ну конечно. Чёртова духовная связь называется так неспроста. Такое опустошающее бессилие, душащее одиночество, желание вырваться любой ценой и безмолвные мольбы о помощи, которые никто не слышит. А затем бесконечные унизительные пытки, втаптывающие в грязь снова и снова, и угнетающее осознание, что это никогда не закончится. Повсюду беспроглядная тьма, ничего кроме. Иллуми помнил себя, когда чувствовал нечто подобное. До того, как отрёкся от каких-либо чувств совсем. И будь он сейчас на своём месте в то время, он бы с той же решимостью отрёкся от них ещё раз, потому что постоянно чувствовать всё это было невыносимо. Вот как выглядит безумие фокусника на самом деле. Это не пугающая улыбка, не сражения на смерть, не злобный смех. Его безумие — это ад, в котором тот себя запер, который переживает вновь и вновь, не способный забыть. — Как же… больно… — ошарашенно выдавил из себя Золдик. Он не был готов к тому, что почувствует нечто подобное во время духовной связи, у него уже успело сложиться впечатление, что это что-то крайне приятное. — Тише… — догадавшись о происходящем практически сразу по сочувственно изогнутым смоляным бровям, Моро притянул лицо партнёра к себе, скрестив ноги за его спиной, и поймал его губы своими, вплетаясь пальцами в шёлковые струи чёрных волос, чтобы отвлечь и не дать возбуждению пропасть. Задыхаясь в частых, но аккуратных толчках, приносящих особенное удовольствие, смешанное с неземной эйфорией и противоречивыми чувствами, бьющими через край, фокусник стонал всё громче, отчаянно цеплялся острыми ногтями за плечи Иллуми в попытке прижаться ближе и никак не мог остановить горячие слёзы, так легко смывающие кропотливо нанесённый макияж. Ему было так больно и так хорошо, словно все многочисленные печати, которые Хисока старательно накладывал на свои воспоминания, Золдик разом безжалостно сорвал, но только чтобы вылечить израненную память, разделить страдания на двоих, предать их забвению и оставить только покой. Столько лет Хисока не знал любви и заботы, столько лет разрушал себя изо дня в день, топил свою душу в бессмысленном насилии и пороке, потому что считал, что только этого и заслуживает, что другого он, такой отвратительный урод, никогда не получит. Но сейчас сам Иллуми, такой гордый, статный, величественный Иллуми, аристократ благородных кровей, нависал над ним, вбиваясь до мурашек страстно, жарко, но невероятно бережно, смотрел на Моро с такой нежностью, которой не должно быть в глазах беспощадного потомственного убийцы, гладил так ласково, что Хисока вздрагивал от каждого мягкого касания, и говорил такие трогательные, бесценные слова именно ему. Фокусник и не надеялся услышать когда-нибудь нечто подобное, но только сейчас он понял, как сильно этого хотел. — Это самый лучший первый раз, Иллу… — Хисока счастливо улыбнулся, крепче сжимая ногами партнёра. — Смелей, я уже привык. — Хорошо, — ласково погладив Моро по щеке, Золдик выпрямился и подхватил его под бёдра, разводя их пошире. Восхищённо оглядывая раскрытое под собой тело, брюнет взял быстрый ритм, не сдерживая рваных полустонов. Хисока обхватывал его возжелавшую плоть внутри так горячо, приятно, идеально, словно был создан специально для Иллуми, изгибался дугой, принимая глубоко в себя, хватался за крепкие руки убийцы, аккуратно держащие его бёдра, будто боялся, что тот вдруг может их отпустить. Он смущённо жмурился, подавался навстречу, стонал так откровенно искренне, что казалось, Моро и правда никогда в жизни даже близко ничего подобного не испытывал, но теперь дарил себя без остатка «тому единственному», которого дождался. Золдик вновь наклонился к Хисоке, столь тёплому и родному, который трепетал под ним подобно пойманной в клетку птице, и отпустил его бёдра, заставляя интуитивно скрестить ноги и схватиться за шею брюнета. Толчки стали резче, жёстче, не перерастая при этом в откровенно грубые, лишь принося уже привыкшему телу больше вспышек удовольствия и делая их ещё ярче, а покрытая предэякулятом плоть Моро как специально начала тереться о тесно прильнувший торс, что Хисоку подбросило на месте с несдержанными стонами-вскриками и затрясло от ощущения скорого оргазма. Он в спешке протиснулся одной рукой между телами, не отпуская шею любимого другой, и окольцевал пальцами основание своего члена, стараясь оттянуть финал хотя бы на минуту. Ещё хотя бы минуту с Иллуми в их очередной волшебный первый раз, чтобы чуть подольше насладиться тем, как тот часто дышит на самое ухо, как аккуратно прижимает к себе, влажно целует в уголок глаза, слизывая остатки высохшей соли, двигается быстро, желая получить больше. Желая Хисоку всей душой. Однако Золдик вдруг схватил небрежно ёрзающего по столу от каждой несдержанной фрикции фокусника за дрожащие руки и, не давая ему сообразить, пригвоздил запястья к деревянной поверхности, безжалостно роняя на пол вторую непомерно дорогую чашку и хрипя партнёру куда-то в шею. — Я скоро кончу… Повернув кружащуюся голову в сторону, чтобы позволить этому непривычно низкому бархатному хрипу оседать на разгорячённой коже вместе с лёгкими покусываниями, Моро невидящими глазами упёрся куда-то перед собой, невольно сокращаясь в преддверии оргазма вокруг предельно напряжённой плоти, скользящей всё быстрее с громкими шлепками. — Иллу… Постой… — выдохнул фокусник едва разборчиво, будто в бреду. Сквозь размывчатую пелену в глазах во входной арке столовой показались два мутных силуэта. Однако стоило пару раз проморгаться — те сразу исчезли, а Иллуми, больше не в силах сдерживаться, поймал чужие губы своими, ласково переминая и выстанывая в них любимое имя, будто оно было единственным словом, оставшимся в голове. Под долгий глубокий стон брюнета горячий всплеск обжёг нутро Хисоки спустя несколько мгновений, и тот сладостно закатил глаза, наконец подходя к разрядке от одного только этого ощущения тёплого семени в себе. Моро выгнулся особенно сильно, чуть не заскулив, но поцелуй разорвать ему не позволили, и эякулирующий орган стал двигаться в нём лишь быстрее, отчего сперма с влажным хлюпаньем плавно потекла вниз по ложбинке между ягодиц. Тело, сгорающее в долгожданных судорогах, само по себе непроизвольно пыталось вырваться и прекратить избыточную стимуляцию, ощущающуюся почти мучительно на пике оргазма, но Иллуми держал его почти неподвижно, осторожно покусывая пухлые губы и продолжая со сбивчивыми стонами вколачиваться ещё твёрдым членом в перевозбуждённый комок нервов. Лишь через минуту постепенно замедляющиеся фрикции остановились совсем, и Золдик отпрял от пылающих алых губ, упираясь лбом в часто вздымающуюся грудь любовника и пытаясь отдышаться. — Вот я и лишился девственности, — промурлыкал Моро хрипло и устало спустя ещё пару минут. — Я хранил свой цветочек для тебя, дорогой Иллуми. Тебе понравилось? Брюнет усмехнулся, ласково целуя Хисоку в солнечное сплетение, и поднялся, выскальзывая из расслабленного тела опавшим членом. — Очень, — любовно огладив ладонью свисающее со стола бедро фокусника, Иллуми вдруг отчего-то нахмурился и взглянул на его умиротворённое лицо с прикрытыми в неге глазами. Иногда он жалел, что научился сочувствию в отношениях, а проклятую духовную связь сейчас практически ненавидел. — Ты действительно с этим живёшь? — Ох, не порти момент… — капризно протянул Моро. — Секс был прекрасен, ты неповторим, дай мне ещё немного насладиться этой мыслью. Всё отлично. — Но ты плакал, — без какого-либо укора подчеркнул Золдик произошедшее, продолжая поглаживать напрягшееся бедро. Было бы странно упрекать за это партнёра, которому он сам не так давно плакался в жилетку двадцать минут к ряду, как малолетний сопляк. — Это был очень эмоциональный секс, я просто немного расчувствовался, — Хисока с виду вообще не придавал никакого значения произошедшему, покачивая свисающими ногами. — Ты мне врёшь, — даже слегка расстроенно подметил ассасин, хотя и не обижался на это. Он мог понять, почему. — Всё нормально, — настоял фокусник, так и не раскрывая глаз. — Нет, не нормально, это ужасно, — слегка мотнул головой Иллуми. — Мне действительно очень жаль, Хисока. — Нечего меня жалеть, я в порядке, — вздохнул Моро, избавляясь от наигранного озорства в голосе, и всё же приподнялся, угрюмо глядя на любовника. Он бы и правда предпочёл задушевным разговорам милые взаимные перешучивания. Напряжённо помолчав с полминуты, играя в перепалки с золотыми радужками, Золдик, так же не говоря ни слова, подтянул обратно и застегнул свои брюки, подобрал с пола разбросанную одежду любовника, аккуратно сложил её рядом с ним, а туфли заботливо поставил рядом с ножкой стола. — Что ж, рад, что ты в порядке, — произнёс брюнет отстранённо, разглядывая осколки фарфора на полу. Хисока уже давно не маленький ребёнок. Иллуми был уверен, что жалость ему и правда подавно не нужна. Наверное, она была бы для него даже унизительна. Было глупо рассчитывать на то, что Моро вообще захочет об этом говорить, а уж тем более слушать нелепые утешения от убийцы, лишённого эмпатии. Раз фокусник говорит, что он в порядке, значит, так и есть. В конце концов, прошло так много лет, наверняка он уже почти ничего не помнит с тех времён. Однако, стоило ассасину поднять взгляд, он уткнулся зрачками в померкшие янтари и погрустневшее лицо, измазанное тушью. Лишь на секунду, на одно мгновение. Но прежде чем Золдик успел раскрыть рот, Моро тут же подобрался, выпрямился и улыбнулся, соскакивая со стола как ни в чём не бывало. — Секс в столовой оказался не так плох, как я мог подумать. Признаться честно, я боялся, что ты используешь оливковое масло вместо смазки. Я бы почувствовал себя фаршированной индейкой, — перебивая тяжёлый настрой напускным весельем, Хисока взял сложенную одежду в руки и почти запрыгнул в свою обувь. Когда он был полностью обнажён и вот так растрёпан, то выглядел ещё более сексуально в одних только этих туфлях на высокой шпильке. При виде этого, откладывая все разговоры на потом, Иллуми даже подумал пересмотреть свой стандартный отказ от стриптиза, который ему периодически предлагал Моро в качестве прелюдии. — О, кстати, — золотые глаза оглядели входную арку и сощурились. — Я, кажется, кого-то видел. — Кого? — брюнет скептично оглянулся вокруг. — Сначала я решил, что мне показалось, но сейчас у меня такое ощущение… Хисока сосредоточился, пытаясь понять, что не так. После секса ему было сложно нормально думать, разум и организм были слишком сильно расслаблены и требовали отдыха. У Иллуми, видимо, наблюдался такой же эффект, раз тот ничего не замечал у себя под носом. Никто из них не замечал слона в крохотной комнатке. — Оу… — вдруг округлил фокусник глаза. — «Оу»? — Золдик, изогнув бровь, взглянул туда же, куда смотрел Моро, и только в следующий момент понял. — Оу… Следовало почувствовать настолько броские ауры, стоящие за входной дверью, раньше, но любовники были слишком сильно увлечены друг другом. — Ты звал их? — невозмутимо уточнил Хисока. — Я бы об этом помнил, — гневно сдвинул брови брюнет. — Какого чёрта они здесь? — У нас есть исключительная возможность спросить их об этом лично, — усмехнулся фокусник. — Когда ты их увидел? — За пару секунд до того, как ты в меня кончил, — Хисока бросил крайне довольный взгляд на обеденный стол со следами царапин от его ногтей. — Это было прекрасно. — Вот же срань. Чуть не рыкнув, Иллуми бросился к входной двери, мысленно пытаясь взять себя в руки. К его же удивлению, ему было не так важно то, что их с Хисокой застали за весьма интимным процессом, его выводило из себя то, что гости набрались наглости зайти в дом без разрешения. Он резко распахнул дверь и строго оглядел неловко мнущегося на пороге Киллуа, а чуть поодаль Сильву, с задумчивым и будто бы непричастным видом рассматривающего кроны сосен. Незваные гости сосредоточили своё привлечённое внимание на возмущённом брюнете и моментально отвели застенчивые взгляды куда угодно в сторону. — Мы живём в то время, когда сообщение можно отправить с телефона на телефон за считанные секунды, а не почтовым голубем, — заговорил Иллуми грозно, бегая глазами от одного блондина к другому. — Можно позвонить из любой точки мира, вы ведь оба знаете мой номер, в этом нет никакой проблемы. Можно оставить голосовое сообщение, если я не беру трубку. Можно отправить эмейл, я как раз недавно проверял почту. Целое изобилие способов предупредить меня о том, что мне не стоит трахать Хисоку на обеденном столе накануне вашего визита. Как бы ни старался держать себя в рамках, старший сын Золдиков никак не мог умерить своё откровенное недовольство, даже не обращая внимания на то, что вырывалось из его рта, отчего Киллуа ещё сильнее вспыхнул краской, а глава семьи и вовсе отвернулся пристыженно. — Эта входная дверь не прозрачная, вы не могли её не заметить, и я абсолютно точно уверен, что она была закрыта. А ещё в ней есть звонок. И даже если бы он не работал, в неё можно хотя бы постучать, — против воли Иллуми раздражался всё сильнее с каждым своим словом и уже откровенно отчитывал отца с братом, словно те были несмышлёными детьми. — Так что же вам помешало это сделать? Что помешало вам позвонить в долбаную дверь, нажать одну единственную кнопку и не входить, пока вам не откроют? — Да не парься, мы не увидели ничего, — неловко усмехнулся Киллуа, почесав голову. — Почти… — Отец, я, кажется, рассчитался с тобой за этот дом, — игнорируя неумелые оправдания младшего брата, брюнет сощурился, переводя взгляд на Сильву, который всё так же стоял на месте перед входной лестницей, будто надеялся, что его не заметят. — Я ради этого на протяжении четырёх месяцев работал без продыху, перебивался чёртовым фастфудом за рулём и почти не спал. Этот дом теперь заслуженно целиком и полностью мой, разве нет? — Да, всё так, — неуверенно подал голос Сильва, слегка поворачиваясь. — И ты ведь понимаешь, что, когда я звал тебя посмотреть дом, имел в виду, что твой визит должен быть заранее согласован? — Само собой, — кивнул глава семьи. — Тогда что у вас у всех за сраная привычка врываться в мои покои даже после того, как я съехал из поместья? — Иллуми громко хлопнул ладонью по дверному косяку, чуть не выбивая раму. — Я не обязан подстраиваться под вас из-за того, что вы мои родственники. Вы не можете заявиться сюда в любой момент, когда вам вздумается. Куда мне ещё переехать, чтобы быть уверенным в том, что никто не потревожит меня там? — Извини, сын… — только и смог ошарашенно произнести Сильва, широко глядя на брюнета, а Киллуа даже отшатнулся от него, спускаясь на пару ступень ниже. — Ну ты же всё равно почистишь нашу память, — попробовал аккуратно заговорить младший. — Так что считай, что мы так тут и стояли. — Я не потрачу ни одной иглы на то, чтобы исправить вашу память об этом, — брюнет нехотя отступил, чтобы впустить прибитых к земле этой новостью гостей в дом. — В каком смысле? — уставился на старшего сына Сильва в недоумении. — Сами виноваты, — пожал тот плечом. — Может, хоть так вы научитесь не влезать в моё личное пространство без моего на то позволения. — Ух, какой ты злюка, Иллу. Я так снова заведусь, — плавно прошёл мимо фокусник с ухмылкой, кокетливо цокая каблуками. — Фу, блин, Хисока, надень штаны, — скривился Киллуа, юркнувший внутрь, сразу же закрывая красное лицо ладонями. — Он находится у себя дома, так что наденет штаны тогда, когда сочтёт нужным, — всё так же строго посмотрел Иллуми на младшего брата, однако в следующую секунду обернулся на любовника. — Но, вообще-то, я согласен. Ты не мог бы надеть штаны? — Сейчас это было бы опрометчиво, любовь моя, они испачкаются, — Хисока демонстративно неспешно стал подниматься по лестнице в ванную с одеждой в руках, покачивая бёдрами. — Ты сделал меня слишком грязным для одежды. Из меня по бёдрам сейчас вытекает твоя сперма, а по моему животу к паху стекает моя. — Отврат… — наследника даже передёрнуло, и его старшему брату на мгновение показалось, что даже корни его белёсых волос порозовели от смущения. Когда Хисока уже успел скрыться за стенами второго этажа, вслед за сыном в дом зашёл и Сильва. Первое время он слегка удивлённо оглядывался. Так много окон, больших и светлых, кремовые шторы, стильное современное оформление в пастельных тонах от нежных зелёных до кофейных оттенков, небольшие абстрактные картины на стенах, ничего гротескного и вычурного, ничего мрачного и зловещего. Было сложно поверить в то, что Иллуми действительно живёт здесь. Обстановка совсем не вязалась с его сутью. — Тут очень… светло, — подобрал мужчина единственное определение, пришедшее на ум. — Когда мы только въехали, здесь было уныло: мало окон и абсурдно тёмные обои. Дом визуально казался слишком тесным, — Иллуми равнодушно показал посетителям рукой в сторону гостиной, прикрывая за ними входную дверь и нажимая на домофоне кнопку вызова дворецкого. — Я не знал, что тебе нравится свет и… окна?.. — продолжая разглядывать всё вокруг, мужчина слепо пошёл вперёд за своим наследником, уже знающим дорогу. — В твоей комнате в поместье было всего одно окно. И то небольшое. — В других комнатах, кроме столовой, гостевой и твоего кабинета, окон и вовсе нет, поэтому я выбрал её. Хоть что-то, — всё так же недружелюбно отозвался Иллуми и, зайдя в гостиную, указал на два пыльно-голубых кресла возле стеклянного журнального столика. — Диван в химчистке, — объяснил он отсутствие более комфортного элемента мебели, который они с Хисокой испачкали в телесных жидкостях, когда смотрели сериал. Гостиная была оформлена так же светло, в тех же пастельных цветах, но уже не в зелёно-кофейных, а голубых и серых, с небольшими элементами жёлтого. — Так что вы здесь забыли? — брюнет строго скрестил руки на груди, вставая напротив, когда его отец и брат скромно расположились в креслах. — Прокурор арестовал нас с Киллуа и привёз сюда под наблюдением конвоя, — Сильва сосредоточил взгляд на множестве крохотных лампочек у потолка. При своём размере они вряд ли обеспечивали должное освещение, отчего мужчина про себя задавался вопросом, для чего они установлены. — Он был уверен, что ты виноват в нападении на Холемов, но, судя по всему, ошибся, так что отпустил нас. — Придурок, — буркнул Киллуа. — Сам налажал и даже обратно нас не довёз. Просто высадил и сказал, что мы свободны. Спасибо, блин. Мне возвращаться отсюда в Лидвард часов пять с пересадками. — Прости, что не предупредили, — наконец отвлекаясь от потолка, Сильва вновь перевёл взгляд на старшего сына. — Я не брал с собой телефон, а у Киллуа он разрядился. Вообще-то, я думал, что с тобой свяжется кто-то из семьи, но, видимо, они все думали, что это сделает кто-то другой. Ну а в том, что мы вошли без спроса, мы действительно виноваты. За это ещё раз извини, — глава семьи сдержанно кивнул. — Ясно, — немного оттаял Иллуми, услышав объяснения, и взглянул на младшего брата. — Где Аллука? — Всё норм, она с Гоном, — махнул тот рукой расслабленно. — С кем? — вновь нахмурился брюнет ещё сильнее прежнего. — Ты, кажется, забыл, что наша сестра не совсем обычный человек. Если это хамло её хоть пальцем тронет, подвергнет опасности или посмеет загадывать ей желания, тебе больше не придётся переживать о намерении Хисоки с ним сразиться. Я прикончу Гона сам и не буду дожидаться, когда он повзрослеет, — мальчик сглотнул, понимая по серьёзным тёмным глазам, что Иллуми не шутит и не утрирует. О чём Киллуа действительно забыл, так это о том, что его брат может быть опасен, и в последнее время слишком сильно расслабился в его компании. — А Аллуку, что бы ты ни говорил, я заберу себе, чтобы до своего совершеннолетия она была под надёжным присмотром двух взрослых. Уверяю, она будет в безопасности, я не буду запирать её и использовать способности Наники, а Хисоке как оппонент Аллука совершенно не интересна, но видеться вы с ней сможете только тогда, когда ты будешь приезжать в гости, заранее договорившись со мной об этом. Так что, если ты не хочешь допустить такого расклада, советую тебе как можно скорее зарядить телефон и держать с Гоном и Аллукой связь, пока ты здесь, — Иллуми медленно подошёл к младшему брату ближе, напоминая чёрную шахматную ладью, надвигающуюся на белого ферзя, чтобы его свергнуть, и наклонился, проникая своим пугающе-бездонным взглядом в раскосые синие глаза. — Кил, ты наследник, я вбиваю тебе это в голову уже почти шестнадцать лет, так будь добр, веди себя соответственно. Ты уже не ребёнок, твоя инфантильная расхлябанность неуместна. — Да… — угрюмо и тихо отозвался Киллуа, опуская взгляд. Как бы его все эти угрозы ни пугали, на самом деле пререкаться было не с чем. Все претензии Иллуми были обоснованы. Негласная договорённость, по которой Аллука находилась под присмотром Киллуа, заключалась в том, что тот с неё глаз сводить не будет, так что, если учесть, что Гон вообще к семье Золдиков никакого отношения не имеет, как и не имеет права на досмотр за Аллукой, то, со стороны Иллуми, поставленные условия были даже милосердны. Хотя больше удивляло то, что условия поставил именно Иллуми, а не отец, будто тот об Аллуке и вовсе забыл. — Дай зарядку тогда что ли. — Сейчас подойдёт дворецкий, у него и попросишь. У меня на сегодня с Хисокой планы, так что я не собираюсь на вас отвлекаться. Если собираетесь остаться, Хисикава расселит вас по комнатам. Ужин в девять вечера, — отчеканил брюнет бесстрастно, намереваясь покинуть гостиную. — Я за тем столом есть не буду, — поморщился Киллуа, стараясь не вспоминать недавно увиденное. — Значит, ты не будешь есть, — неподдельно безразлично кинул на прощание Иллуми, выходя в коридор. Сильва с Киллуа ещё какое-то время удивлённо смотрели на входную арку, за которой скрылся брюнет, и лишь через пару минут переглянулись оторопело. — Что думаешь? — спросил глава семьи, сам не понимая, для чего. Может, просто хотел убедиться, что у него не было галлюцинаций. — Можно матом? — Нет. — Тогда у меня нет слов, — Киллуа вновь обернулся на вход. — Думаю, он был бы замечательным наследником, в нём есть порода, — задумчиво произнёс Сильва и только потом осознал. — Не прими в укор. — А он может им стать? — воодушевлённо встрепенулся мальчик, снова глядя на отца. — Я бы отдал ему право на это. Это возможно? — Только в случае твоей смерти. Он превосходный Золдик, но ему не передались те гены, которые должны быть у наследника фамилии, — покачал головой мужчина. — К тому же он сам откажется, даже если ему дать такую возможность. Хисока — мужчина, с ним Иллуми не сможет продолжить династию, — Сильва откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. — А бросать его, чтобы найти себе жену, Иллуми и не подумает. Хисока стал ему гораздо важнее устава. *** Если бы Золдик курил, он втягивал бы в себя сейчас сигарету за сигаретой. Сидя в кресле спальни возле широкого окна, за которым неспешно садилось Солнце, ассасин тяжёлым взглядом провожал его и нервно кусал губы, размышляя над тем, что хочет сказать партнёру, пока тот принимал душ. Хисока не в порядке, что бы ни говорил. И пусть помощь он принимать не хочет и делает вид, будто всё нормально, Иллуми просто не может закрыть глаза и игнорировать факт того, что его Хисока не в порядке уже двадцать с лишним лет. Иллуми обязан что-то с этим сделать. — Иллу? — вошёл в комнату Моро с повязанным на бёдра полотенцем. — Я думал, ты развлекаешь большого и маленького Золдиков. — У них есть Хисикава для этого, — мужаясь, брюнет поднялся с кресла и подошёл к любовнику. — Мы не закончили. — Разве? Я только что смывал то, как ты в меня закончил, — ехидно улыбнулся фокусник, подмигнув. — Хочешь ещё разок? Я не против. — Я не об этом. Я хотел поговорить. — Мы ещё идём на свидание? Мне стоит краситься? — Хисока будто перемотал на какую-то другую часть их диалога, а затем обошёл Золдика и присел на свою сторону кровати, открывая один из ящиков тумбочки и начиная в нём рыться. — Не надейся перевести тему, Хисока, — Иллуми терпеливо последовал за Моро и встал напротив, отсекая пути отхода. — Дорогой Иллуми, когда человек переводит тему, это значит, что он не хочет на эту тему говорить, — вздохнул тот, закрывая тумбочку, в ящике которой пытался спрятать своё внимание, и взглянул на партнёра устало. — Что ты хочешь сказать? Что ты можешь сказать? Сперва на несколько секунд замолкнув словно растерянно, Золдик опустил взгляд, но затем вдруг медленно провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад пятернёй, и ловко выцепил из собственного затылка иглу с небольшим шариком на конце. Она была пустая, без какого-либо закреплённого за ней приказа, просто Иллуми решил припрятать её на всякий случай, всего одну, вдруг пригодилась бы как-то на допросе. Совсем без игл он мог спокойно находиться только с Хисокой, Киллуа и Аллукой. Убийца протянул булавку Моро, и тот взял её в руку, вопросительно наклоняя голову. — В одну простейшую иглу для корректировки восприятия я помещаю самый минимум своего нэн, который воздействует только на небольшой конкретный участок мозга, не повреждая его. Пусть это количество нэн будет условной единицей измерения, равной одной «ауре», — задумчиво заговорил брюнет, рассматривая, как любовник начинает с интересом крутить иглу в пальцах. — В невидимках для односложных приказов содержится около четырёх-пяти «аур». Под их воздействием люди выполняют какой-то простой приказ, зачастую неосознанно, могут вообще не обратить на это внимание и не знать, что находятся под контролем. Такую иглу я когда-то использовал на Киллу, чтобы он не лез на рожон, — продолжил Иллуми, будто размышляя вслух. — Если я не хочу убивать человека, но мне нужно его полностью подчинить и контролировать, я использую булавку с количеством нэн в десять, иногда одиннадцать «аур» при сильном сопротивлении, — отвлекаясь от иглы, Хисока посмотрел на Иллуми с абсолютным недоумением. — Если мне неважно, умрёт ли человек от моей иглы, я перестраховываюсь, чтобы тот точно не смог меня ослушаться, и помещаю в иглу от пятнадцати до двадцати «аур». Это предел, — тут Золдик строго взглянул на негодующего любовника. — На отметке в двадцать «аур» мой нэн разрушает все синоптические связи головного мозга и заменяет собой. Человек, по сути, умирает, но, пока в нём находится игла с моим нэн, может ещё какое-то время пользоваться своей памятью, выполнять мои приказы и даже говорить. Его способности и продолжительность активности после смерти зависят от того, сколько в его голове игл. Однако необратимые последствия начинаются уже примерно с семнадцати «аур», такое количество нэн сравнимо по эффекту с лоботомией и приводит к деградации мышления, простыми словами, делает человека «овощем» до конца жизни, если это вообще целесообразно называть жизнью. — Что ж, это действительно интересно, всегда задавался вопросом о том, как работают твои иголочки и почему убивают не всех и не сразу, — кивнул фокусник как бы в благодарность за познавательную информацию. — Но для чего ты рассказал мне об этом? — Для того, чтобы ты понял принцип и посчитал. Мне понадобится вонзить в тебя пятнадцать простейших игл в разные участки мозга, чтобы исправить воспоминание двадцатилетней давности, которое к тому же ты все эти годы не забывал. Если, конечно, ты захочешь этого, — Иллуми замолчал, давая Хисоке переварить услышанное, а тот лишь растерянно приподнял брови, не зная, что сказать. — Такие давние воспоминания я ещё не пробовал затрагивать, вряд ли получится убрать их полностью, но, по крайней мере, я смогу сделать так, чтобы ты не помнил подробностей. Ты просто будешь знать, что с тобой произошло это когда-то давно, но не вспомнишь, как это было и что ты чувствовал. Моро опустил взгляд на булавку в своей руке, серьёзно задумавшись. Золдик дал её ему не просто так, а чтобы Хисока наглядно увидел и потрогал то, что проникнет в его голову. У Иллуми довольно длинные иглы, сантиметров семь, не меньше. Даже если опустить все нюансы, исключить факт пагубного влияния нэн ассасина на человеческий мозг, какова вероятность того, что Моро не станет «овощем», когда в его голову поместят пятнадцать семисантиметровых игл? Возможно ли вообще физически это пережить? — Пятнадцать ведь не критичное количество, верно? — спросил он не то Золдика, не то себя самого. — Иначе я бы тебе это не предложил. Однако… — брюнет поджал губы, чувствуя свою вину за то, что это «однако» существует. Его бы не было, если бы Иллуми не оставил Хисоку с Рицетой наедине. — В тебе уже есть четыре моих иглы, которые лишили тебя памяти о том, как ты меня убил. Я могу их вытащить, чтобы заменить на другие, но тогда ты вспомнишь все подробности своего кошмара. Прости, но тебе нужно выбирать, что из этого ты будешь помнить, а что хочешь забыть. — Девятнадцать игл… Девятнадцать семисантиметровых игл. В одной человеческой голове. — Ты не выдержишь, — резко мотнул головой Иллуми. — Мой нэн или убьёт тебя, или сделает инвалидом. — А использовать меньше булавок? — поднял взгляд Хисока, не сказать, что полный надежды, скорее просто заинтересованный. — Я не просто так назвал конкретную цифру, Хисока, — Золдик старался говорить как можно мягче, но получалось как обычно прямо и сухо. — Иглы работают так, как должны, только в определённом количестве, каждая выполняет свою функцию. Чем дольше воспоминание хранится в памяти, тем сложнее его скрыть или изменить. Если использовать хоть на одну иглу меньше, то эффект от остальных едва ли продержится дольше суток. — Значит, что бы я ни выбрал, я буду помнить о чём-то самом ужасном, что я пережил, и мучить себя мыслью о том, правильный ли я сделал выбор, решив оставить именно это воспоминание? — риторически задал вопрос в воздух фокусник, грустно усмехаясь. — Прости, — ассасин понурился, размышляя теперь над тем, стоило ли давать Хисоке такой несправедливый выбор. Да и выбор ли вообще это? Но как Иллуми мог не предложить любимому способ, который избавил бы его от таких сильных страданий, если он есть? Иллуми должен был сказать. Пусть даже это сделало его недостойным партнёром, заставляющим принимать такое ужасное решение. — Спасибо, что стараешься, — искренне улыбнулся Моро, вопреки невесёлым ожиданиям брюнета. — Ничего не нужно менять, мой дорогой Иллуми. Прошло уже двадцать лет, сейчас с этим не так уж и тяжело жить, как ты себе представляешь. Тем более когда у меня теперь есть такой милый маленький лягушонок. Ты и без своих булавок сильно мне помог. — Как? — изогнул бровь Золдик, недоумевая. — Если позволишь, я и правда буду считать этот раз в столовой своим первым, — слегка наклонил голову вбок фокусник, опуская смущённо-улыбчивый взгляд вниз, что даже сам Иллуми застеснялся такой милой невинности этой просьбы. — И то, что ты тогда говорил… Спасибо, Иллу, — отложив булавку на тумбочку, Хисока протянул свою руку и робко взялся за тёплую ладонь брюнета. — Я почувствовал, что должен это сказать. Хотя мне было странно говорить всё это, сам от себя не ожидал, — признался убийца, задумчиво разглядывая сплетённые друг с другом пальцы. Настолько откровенным он, наверное, ещё никогда не бывал, но ничего не мог с собой поделать. От наблюдения слёз Хисоки все внутренности, по ощущениям, скукоживались до размера изюма, и слова сами друг за другом складывались в предложения. — Ничего, я понимаю, — кивнул Моро, слегка погрустнев. — Во время секса на эмоциях можно много разного наговорить. — Что? — резко сдвинул брови Золдик. — Нет, ты не понял. Я был честен, Хисока. Я не бросаю слов на ветер, в каком бы состоянии ни находился, и не отрекаюсь ни от единой буквы из сказанных мною. Фокусник с сомнением оглядел серьёзное лицо Иллуми, и тот, интуитивно улавливая предполагаемую причину, тяжело вздохнул и присел рядом. «Никто, кого я когда-либо знал и кто знал меня достаточно, ни за что не захотел бы оказаться ко мне ближе», — вспомнились до ужаса печальные реплики пьяного Моро. «Никто не горел желанием работать или хотя бы видеться со мной лишний раз. Я отторгаю самой своей сутью, и ни один человек в здравом уме не стал бы со мной даже общаться без необходимости, не говорю уже про отношения». Мерзкий. Тошнотворный. Грязный. Гадкий. Мразь. Иллуми полагал, что Хисока тогда так о себе отзывался из-за того, что понимает, какие серьёзные у него проблемы с головой и какой сопутствующий ущерб получают невинные люди от его ненормальной любви к сражениям и убийствам. Однако поразмыслив, Золдик вдруг осознал парадокс: Хисоке абсолютно плевать на то, какой и кому он причиняет ущерб, если только речь не про Иллуми, а своего умеренного безумия он не стыдится ни капли, ему даже нравится его подчёркивать, чтобы контрастно выделить, насколько Моро на самом деле удивительно адекватен при всех своих психических отклонениях. Хисока точно не стал бы так ядовито обругивать самого себя только из-за того, что он убивает людей ради удовольствия. Что для него, что для самого Иллуми убийство не серьёзнее пары разбитых яиц в сковородку. И только когда Золдик увидел слёзы, почувствовал в ауре фокусника тупую боль и это его вселенское презрение к самому себе, поднявшиеся словно со дна озера на поверхность взбаламученными воспоминаниями, всё наконец стало ясно. Нужно лишь проверить теорию. — Считаешь, что недостоин таких слов? — аккуратно спросил брюнет, придвигаясь поближе и касаясь своим плечом плеча любовника, но тот вздрогнул то ли от тёплого прикосновения, то ли от неожиданно проницательного вопроса. — Думаешь, такая гнида, как ты, не заслуживает того, о чём я говорил? Сдвигая брови к переносице, фокусник подскочил, намереваясь буквально уйти от темы, но Иллуми среагировал быстрее, поднимаясь следом, и дёрнул его за руку обратно, разворачивая так, чтобы прижать к себе спиной, и крепко обнимая. — Хисока, я никогда не считал тебя гадким, — продолжил спокойно Золдик, не обращая внимания на недовольные вздохи напряжённого Хисоки. — То, что с тобой сделали… — Иллуми, извини, но я тебя ударю, если продолжишь, и ударю сильно, — предупредительно чертыхнулся Моро в раздражении. — Зачем? Считаешь, что всегда должен быть со мной сильным? Что я тебя брошу, если ты не подойдёшь под какие-то мои критерии и проявишь слабину? — брюнет стиснул объятия крепче, что те больше стали напоминать захват. — Бред. Ты не бросил меня, когда увидел альбом с моими детскими фото. Не бросил, когда я плакался тебе об отце. Ты поддержал меня. «Мы должны быть поддержкой друг другу», — твои слова. Так что прекрати делать вид, что ты неуязвимый, это дешёвая показуха. Я прекрасно знаю, насколько ты силён и насколько крепка твоя воля, поэтому ты можешь быть со мной слабым, от этого ты не упадёшь в моих глазах, — Иллуми плавно выдохнул в чужой затылок и слегка ослабил хватку. — Мы можем доверять друг другу. У нас была эта чёртова связь, и я не собираюсь притворяться, что ничего не заметил. — Меня вполне это устроит, — отстранённо повёл бровью фокусник. — А меня нет. Я сейчас скажу кое-что очевидное и то, что тебе, возможно, будет неприятно слышать, но ты… — брюнет прикрыл глаза и попытался сосредоточиться на том, что хотел донести. Стоило быть со словами аккуратным, в данном случае они могли навредить гораздо больше пятнадцати игл. — Ты был обычным ребёнком. Да, тогда ты был слаб, но это нормально для того возраста, тебя ведь не воспитывали бойцом. У тебя не было способностей, ты не владел нэн, поэтому ты никак не смог бы дать отпор. Ты не виноват в том, что тебя насиловали. — Ты не делаешь лучше, хватит говорить об этом, — Моро резко дёрнулся, скидывая с себя заботливые руки, но Золдик в следующий миг схватил его запястья и заломал одну руку за спину, впечатывая растерявшегося любовника, не ожидавшего этого, в ближайшую стену настолько аккуратно, насколько это было возможно. — Прости, но тебе нужно это услышать, — ассасин коснулся губами ушной раковины фокусника, чтобы тот не упустил ни одного слова. — Это не твоя вина, у тебя не было выбора. Я не считаю тебя мерзким или отвратительным, я считаю таковым человека, который с тобой это сделал. Ты не грязный, не порченый, не жалкий и не все остальные синонимы, которые ты себе придумал. — Прекрати, — чуть слышно выдохнул Хисока безвольно, снова ощущая подступающий к горлу ком. — Послушай, пожалуйста, потому что я этого никому никогда не говорил и чёрта с два скажу когда-нибудь вновь. Послушай и осознай, как много для меня значит говорить тебе это вслух, — утыкаясь носом в тёплую шею, пахнущую выпечкой и морской солью, Иллуми прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, будто готовился нырнуть или прыгнуть с парашютом. Ему до сих пор трудно давалось быть предельно искренним даже с самим собой, но сейчас это было почти жизненно необходимо. — Ты самый поразительный и удивительный человек из всех, что я встречал, и я не устаю восхищаться тобой изо дня в день. Все мои силы и таланты обусловлены моим воспитанием, но ты, Хисока, невероятно силён, умён и талантлив от природы, я никогда прежде не встречал таких исключительных и уникальных людей, как ты. Так что не смей считать себя мерзким и недостойным чего бы то ни было. — Иллуми, перестань, — будто уже по привычке произнёс фокусник, хотя на самом деле и правда слегка расслабился от щекочущего кожу размеренного дыхания, несмотря на своё положение и некомфортную тему. — Ты всегда можешь рассмешить меня, когда я без настроения, потому что у тебя замечательное чувство юмора, — Золдик утешающе ласково прижался губами к изгибу плеча любовника. — Ты будишь меня поцелуями по утрам и не можешь спать по ночам, не обнимая меня всеми конечностями. Когда я расстроен, ты набираешь мне ванну и вырезаешь из мыла маленькие звёздочки, чтобы они плавали по поверхности. Ты купил для этого целую коробку фиолетового мыла с блёстками, Хисока, — усмехнулся брюнет, прижимаясь крепче, и наконец Моро тоже слабо улыбнулся, вспоминая, как смотрела на него кассирша в магазине, наверное, решив, что тот это мыло ест. — С тобой я впервые почувствовал себя любимым, узнал, как это приятно и важно для меня. Я понял, как мне нравится самому кого-то любить. Я стал по-настоящему жить, у меня появился для этого смысл, благодаря одному только тебе. Всё, что ты сделал и продолжаешь делать для меня, неужели, по-твоему, это мерзко? — Нет. Конечно же нет, малыш, — фокусник хмуро прикрыл глаза. — Эти звёздочки в ванной, которые ты стараешься сделать ровными, зная, что те всё равно бесследно растворятся в воде, кропотливо вырезаешь их для меня своими собственными руками не один час, они отвратительны? — продолжал наседать Золдик, в противовес своим резким словам любовно зарываясь носом во влажные красные пряди. — То, как ты меня целуешь, это тошнотворно? Косы, которые ты мне заплетаешь, противны? Твои объятия, которые греют меня, когда мы сидим на берегу озера, грязны, порочны и неправильны? — Иллу, пожалуйста, хватит… — было неприятно и больно слышать подобное о том, во что Хисока пытался вкладывать всю душу, в чём он нашёл для себя искупление и покой. — Наш секс омерзителен? — слегка повысил тон брюнет, будто хотел обвинить партнёра, чувствуя, как тело в руках стало мелко потряхивать. Ему и самому было неприятно говорить всё это, но чем горче лекарство, тем оно эффективнее. — И я, оттого что занимаюсь им с тобой? Из-за того, что люблю тебя, я тоже гадкий и презренный? Так получается? — Нет, Иллу, не говори так, — Хисока горестно зажмурился, снова против воли начиная всхлипывать в попытке не дать эмоциям излиться. — Тогда прекрати смешивать себя с дерьмом. Ты не заслужил этого, — снова мягко и утешающе заговорил убийца, ласково целуя напряжённую шею дрожащего любовника. — То, что ты ко мне испытываешь — возвышенное и светлое чувство, которое, наверное, не каждый святой способен испытывать к своей вере. Как можешь ты после этого считать себя грязью? — Иллуми отпустил Моро, чтобы наконец развернуть к себе и аккуратно взять его понурое лицо в свои ладони. — И если ты мерзкая падаль, гниль, или кем ты там себя считаешь, то я сделаю себе визитки с этим же определением под своим именем. Мне плевать, что о тебе думают остальные, но для меня ты чуткий, заботливый и внимательный партнёр. А ещё очень любимый, важный и нужный. Фокусник с опаской раскрыл влажные веки, бесконечно пытаясь проглотить навязчивый ком в горле, и встретил извечно спокойное и, как сказали бы многие, безжизненное лицо Золдика. Но где-то глубоко в тёмных глазах Хисока увидел такую чистую и искреннюю любовь, адресованную именно ему и никому более, что сердце пронзили тысячи воображаемых семисантиметровых булавок, в солнечное сплетение со всей силы ударил чей-то незримый кулак и слёзы заструились по щекам с новой силой. Иллуми сам не мог поверить в то, что на самом деле говорит всё это, выворачивает все свои мысли наизнанку без утайки. Раньше его гордыня не позволила бы вот так честно всё выложить, да и вообще хотя бы подумать о чём-то таком, признать кого-либо настолько ценным. Однако ему так сильно хотелось излечить непроходящую боль Хисоки, такого ранимого, человечного, исстрадавшегося Хисоки, который всегда скрывается за ехидной ухмылкой, ложью и показушной манерностью, намеренно выставляет себя извращённым, гнилым и неправильным, чтобы никто не замечал, что он действительно таким себя и видит. Но сейчас Золдик видел перед собой маленького брошенного мальчика, обливающегося слезами, каким когда-то был сам, и хотел укутать его в плед, сделать ему горячий шоколад и, ласково прижимая к груди, нашёптывать ему и дальше слова о том, какой он замечательный и чудесный. О том, что он любим. Сколько бы Хисока ни говорил, что его жалеть не надо, но именно это ему и было нужно — чтобы хоть раз в жизни его кто-нибудь по-человечески пожалел. — Поверь, я бы не выбрал себе недостойного меня человека, а более достойного, чем ты, найти невозможно, — брюнет мягко погладил мокрую от слёз щёку и ласково обнял панически растерянного Моро. — Я горжусь тем, что встречаюсь с тобой, и если судьба существует, мне стоит каждый день благодарить её за то, что она нас свела, — Золдик осторожно поцеловал фокусника в висок, не выпуская из рук. — Ты ни в чём не виноват и никогда не был. Бесспорно, ты пережил большое горе, терпел ужасные вещи, чтобы выжить, но это не клеймо и не позор. Ты заслуживаешь не презрения, а заботы. — Луми… — Хисока не выдержал и, срываясь в рыдания, отчаянно схватился руками за спину Иллуми. Как же долго Хисока нёс этот груз на своих плечах. — Я не… — Как долго он считал себя испорченным и грязным из-за того ублюдка. — Я не виноват… Годами сдерживаемая боль выплеснулась в неимоверную усталость. Организм будто по щелчку решил сдаться вслед за эмоциональной стабильностью, ноги подкосились, и Моро повис на Золдике, вжимаясь лицом в водолазку и роняя полотенце со своих бёдер, но тот сразу же подхватил его и, забираясь на кровать прямо в обуви, уложил на свои ноги, продолжая прижимать к груди. — Я не виноват… — жалобно повторил сквозь всхлипы Хисока, словно пытался убедить в этом себя. — Конечно, — сердце убийцы болезненно сжалось, и тот успокаивающе провёл рукой по спине фокусника, утыкаясь носом в ярко-красную макушку. — Само собой, ты не виноват. Ни в коем случае. — Мне… было страшно… — едва разборчиво выдавливал из себя Моро, обнимая Иллуми за шею и притягиваясь ближе. — Я не мог… не мог ничего… — Теперь всё хорошо. Не бойся, я рядом, — Золдик ухватился за одеяло и подтащил к себе один его край, чтобы накрыть им голые плечи Хисоки. — Я с тобой. Тебя больше никто не тронет, — ассасин на мгновение задумался, разглядывая красивые духовные нити, уже какое-то время пляшущие в воздухе вокруг — он даже не заметил, когда это снова началось, — и в конце концов сжал любовника в объятиях крепче вместе с одеялом. Как же это больно. Несправедливо больно. — Иллу… — последнее, что смог выдохнуть через силу фокусник перед тем, как окончательно отдаться слезам с головой. — Я здесь. Укутав Хисоку в одеяло сильнее, чтобы тот не продрог после душа, Иллуми склонился над ним, бесконечно шепча ласковые слова — любые, какие приходили на ум, — и поглаживая по мягким влажным волосам утешающе. Наверняка Киллуа и Сильва снова ощущали мощнейшую вспышку аур. Наверняка они думали, что Иллуми с Хисокой снова занимаются любовью. И отчасти они были правы. Зато точно не зайдут. Точно не увидят, как хладнокровный убийца, с рождения не знающий любви, доброты и заботы, нежно обнимает и целует в макушку рыдающего кровожадного маньяка, живущего вечным стремлением доказать самому себе свою безукоризненную силу, потому что когда-то давно был слишком слаб. — Знаешь, Луми… — через какое-то время успокоившись и глядя перед собой отстранённо, тихо заговорил вдруг Моро, свернувшийся калачиком в руках Золдика и замотанный в одеяло чуть не с головой. — Ты ведь не убивал моего любимого автора. Не понимаю, с чего ты это взял. — А? — будто бы очнулся ото сна Иллуми, аккуратно убирая растрёпанные красные пряди с заплаканного лица. — В смысле? — Тот, кого ты убил, был неплох, я немного расстроился, что от него больше не будет книг, но до любимого автора ему было далеко, я даже имени его уже не помню, — Хисока слабо улыбнулся, поднимая взгляд покрасневших глаз на любовника. — Ты что, всё это время переживал из-за такой мелочи? — Но ведь когда ты дочитал ту книгу, что я принёс, ты несколько минут просто сидел с ней, — недоуменно сдвинул брови брюнет. — Мне показалось, ты был очень расстроен. — Да, потому что этот негодяй убил моего любимого персонажа в самом конце. Было обидно, знаешь ли, — слегка шмыгнул носом Моро расстроенно, однако тут же снова улыбнулся. — Но когда я вспомнил, что ты убил его самого, мне стало гораздо легче. — Значит… Что ж, если так, то я действительно рад, — улыбнулся Золдик в ответ облегчённо. Хисока, вероятно, даже не представляет, как сильно только что утешил его. — Из современных писателей моим любимчиком является Стефан Доу, — буднично заговорил фокусник ещё слегка гнусаво. — Будет славно, если ты не убьёшь его, если такой заказ когда-нибудь придёт тебе. Он произвёл на меня впечатление своими повестями. — Как скажешь, — Иллуми кивнул, так и продолжая любовно перебирать в пальцах красные локоны. — Ты в порядке? Прости, если я где-то перегнул или обидел тебя. — Нет, всё хорошо, даже отлично. Хоть это и больно, но иногда нужно заново сломать неправильно сросшуюся кость и наложить гипс, чтобы на этот раз она срослась правильно и перестала доставлять дискомфорт, — Хисока выпутался одной рукой из одеяла и благодарно погладил любимого по бедру. — Однако, по всей видимости, наше свидание сегодня отменяется, — снова слегка понурившись, Моро устало прикрыл глаза и уткнулся лбом в грудь брюнета. — У меня нет особого настроения куда-то идти сейчас. Да и накраситься нормально не выйдет: наверняка моё лицо настолько опухшее, что я похож на завсегдатая кабака. — С твоим лицом всё в порядке, просто немного покраснели веки. И если ты найдёшь в себе силы спуститься на кухню, то ничего не придётся отменять, — Золдик улыбнулся чуть шире, когда встретил резко распахнувшиеся в восторженном вопросе медовые глаза. На секунду Иллуми даже подумал, что готов устраивать фокуснику свидания так часто, как сможет, лишь бы видеть вот такой детский восторг в этих глазах. — Мы могли бы приготовить ужин. Вместе. Мне показалось, что это хорошая идея для свидания. Мне не придётся на нём испытывать моё социальное терпение, а тебе не придётся для него краситься. — То что нужно, — расплылся в умилённой улыбке Хисока, прижимаясь крепче. — Замечательная идея, Иллу. *** На кухне Моро выглядел по-особенному живым и спокойным, хотя едва ли у ассасина была возможность им полюбоваться. Хисока был таким энергичным, напевал про себя какую-то мелодию, которая показалась брюнету знакомой — наверное, она в какой-то момент играла на терракотовой свадьбе, — но при этом оставался в меру сосредоточенным, не забывал вовремя перемешивать содержимое сковородки с фаршем, периодически собирал белковую пенку с поверхности закипающего куриного бульона и поглядывал в сотейник, чтобы мука для соуса не подгорела, пока Иллуми, стоящий за столешницей чуть правее, пытался поспевать шинковать овощи, что выходило у него, кстати, не слишком эстетично. Ему даже пришлось сделать пучок на голове, чтобы волосы не мешались лишний раз и не лезли на разделочную доску, но и это не помогло. Как бы парадоксально это ни звучало: Хисока рвал людей на куски, но идеально ровно раскладывал по противню пасту для лазаньи, а Золдик исключительно аккуратно убивал, но не мог нарезать морковь полукольцами. — Малыш, не спеши, — подкрался фокусник со спины, прислоняясь щекой к виску ассасина и накрывая его руки своими ладонями. — Мы на свидании, а не на кулинарном поединке. А было б это так, ты бы всё равно продул, судя по тому, как ты чистишь картошку, — беззлобно усмехнулся Моро раздражению Иллуми и постарался сгладить его движения, чтобы слайсы получались тоньше и хотя бы примерно одного размера. — Зачем ты готовишь сразу два блюда одновременно? — слегка расслабился Золдик в окружении тепла чужого тела, пока мягкие руки нежно обхватывали собственные и плавно направляли движение рукояти ножа. — Мы готовим, не я, — Хисока чмокнул партнёра в щёку и, когда с морковью наконец было покончено, отпустил его ладони, чуть не в танце подходя к плите и хватая лопатку, чтобы перемешать подрумянившиеся в сотейнике комочки муки со сливочным маслом. — Если я продолжу резать с этой же скоростью, то не буду успевать, — повёл бровью брюнет и, скинув с доски морковь в подготовленную тару, взял уже очищенную и вымытую луковицу, стараясь проявить терпение и не раздавить её в руке к чертям. В конце концов, это всё была его идея, хотя в представлениях она выглядела более романтично и непринуждённо. — Тебе уже скоро понадобятся томаты для супа и фарша, а я только и успел, что почистить овощи с твоей помощью и кое-как нарезать морковь. — Ничего страшного, если мы немного застопоримся на одном из этапов, я просто убавлю огонь, — с не сходящей с лица улыбкой успокоил Моро Золдика, добавляя к поджаренной муке молоко. — А вот если мы будем готовить каждое блюдо по очереди, то поужинаем только глубокой ночью. Наслаждайся процессом, Иллу. Только представь, с каким удовольствием мы будем есть то, что приготовили своими руками. Как и сказал, Хисока переключил конфорки на медленный огонь, а фарш и вовсе пока выключил, хватаясь за венчик под рукой и начиная размеренно помешивать им молоко с мукой, чтобы в соусе не образовались комочки. Больше не ощущая спешки, Иллуми слегка облегчённо выдохнул и украдкой покосился на увлечённого фокусника в фартуке, неторопливо нарезая лук не глядя. Не зря говорят: «Человек красив тогда, когда он счастлив». Золдик не знал, почему Моро был счастлив конкретно сейчас: потому что наконец сбросил с плеч многолетний груз хотя бы частично, потому что ему нравится готовить, потому что они с Иллуми на самом первом их настоящем свидании и вместе готовят ужин, как самая настоящая и обычная пара. Или, возможно, всё вышеперечисленное. Но какой бы ни была причина, Хисока без сомнений был счастлив и оттого казался ещё красивее, чем был, что хотелось отложить все дела и бесконечно любоваться тем, как он старательно размешивает соус. — Не оттяпай себе свои золотые пальчики, Иллу, — заулыбался вдруг Моро ещё ярче, замечая на себе взгляд. — Слишком увлёкся? — Не говори ерунды, — фыркнул тот и вернул глаза на доску в тот момент, когда лезвие уже было в считанных миллиметрах от кончиков пальцев. Хисоке стоило отдать должное, у него превосходное периферийное зрение. — Режь немного помельче, пожалуйста, — оставляя венчик в сотейнике, фокусник выдвинул ящик со специями и стал перебирать подписанные баночки в поисках нужной приправы. — Да чтоб меня… — раздражённо выдохнул Золдик, когда не до конца порезанный лук расслоился и рассыпался крупными лепестками по доске. — В жизни больше не приближусь к кухне. Впервые открывать Врата Испытаний и то проще было. — Держись, Иллу, я без тебя не справлюсь, — попытался Хисока приободрить партнёра, выставляя некоторые баночки, которые собирался использовать, на столешницу слева от себя. Иллуми достал иглу из-за пояса и насадил на неё луковые лепестки один за другим, чтобы те не рассыпались вновь, а затем вонзил булавку в деревянную доску и стал обрезать ножом вокруг неё лук. Наблюдая такой оригинальный способ, Моро заливисто рассмеялся, не удержавшись. — Сложно переоценить твою гениальность, — смахивая с уголка глаза невидимую слезинку, Хисока всеми силами пытался подавить вырывающиеся смешки. Однако Золдик его веселья не разделил, вместо этого хмуро сдвигая брови и начиная часто моргать. Он вдруг резко остановился и настороженно стал оглядывать столешницу перед собой, не понимая, почему вдруг так сильно стало щипать слизистую. — Что происходит? — Иллуми напряжённо уставился на любовника краснеющими глазами, инстинктивно активируя тэн. — Откуда в нашем доме слезоточивый газ? — Газ? — искренне удивлённо вскинул брови Моро. — У тебя же просто глаза от лука слезятся. — Как от лука могут слезиться глаза? Не неси бред, — брюнет отложил нож и, продолжая безостановочно моргать, хотел было потереть глаза руками, но к нему моментально подскочил Хисока, хватая за запястья. — А вот этого делать не стоит, — фокусник отвёл Золдика к раковине и включил прохладную воду. — Сначала помой руки, а потом умойся. Пока Иллуми, совершенно ничего не понимая, выполнял инструкцию, Хисока переключился с плиты на недорезанный лук и принялся мелко крошить его, чтобы в готовом блюде на зубы не попадалось крупных кусочков. — Что это было? — стряхнув с рук воду и нормально раскрывая глаза, ассасин, всё ещё пребывая в недоумении, взглянул на партнёра, шмыгающего носом. — Снова плачешь? — неуверенно уточнил брюнет. — Я режу лук, — улыбнулся Моро и слегка насмешливо посмотрел сквозь выделяющиеся против воли слёзы на Золдика, совершенно не видящего связи между резью в глазах и злосчастной овощной культурой. — Ты серьёзно не знал, что от лука текут слёзки? — Что за вздор? Это звучит смешно, — скептично нахмурился Иллуми, скрещивая руки на груди в недоверии. Ему никогда в жизни не доводилось не то что резать, но даже просто есть свежий репчатый лук. — Я точно знаю, какие бывают ощущения от слезоточивого газа, это определенно он. Не могу только понять, откуда он взялся. Нужно предупредить отца и Киллуа. — Твои глаза сейчас в порядке? — нашинковав лук достаточно мелко, Хисока отложил нож и с хитрой усмешкой повернулся к самоуверенному убийце. — Да, вода помогла. — Подойди. Изогнув бровь, Золдик приблизился к фокуснику, вопросительно рассматривая его вновь красные глаза, и тот кивнул в сторону разделочной доски. — Приглядись. Иллуми с нескрываемым скепсисом наклонился над мелко порубленным луком, пытаясь что-то в нём увидеть, но внезапно слизистую снова остро защипало, и брюнет, резко отшатываясь от столешницы, зашипел от неожиданного дискомфорта. — Господи Боже! — воскликнул он ошалело, жмурясь. — Зачем? — Зачем что? — несдержанно засмеялся Хисока, включая над плитой вытяжку и подходя к раковине, чтобы промыть свои глаза. — Зачем люди едят лук? — Золдик стал активно чесать ладонями свои веки, пытаясь избавиться от жжения. — Как человечество к этому пришло? Какой идиот додумался употреблять в пищу то, от чего даже на расстоянии хочется вырвать себе глаза? — А представь, как человечество пришло к тому, что какие-то грибы несъедобны, какие-то съедобны, только если их термически обрабатывать не менее двух часов, а от каких-то можно увидеть цветные картинки и словить кайф, — продолжая посмеиваться, Моро вытер лицо полотенцем, и вернулся к злому растению, рукой подхватывая деревянную доску и затем хищно приближаясь вместе с ней к только-только прозревшему Иллуми. — Ммм, гляди какая вкуснятина. — Нет! Режь его сам! — вскинулся тот мгновенно, сразу же выставляя руки перед собой и отскакивая за сервировочный стол, стоящий посреди комнаты. — Я уже его порезал, — Хисока протянул доску чуть вперёд и ускорил шаг, пытаясь догнать убегающего брюнета. — Чувствуешь, как он аппетитно пахнет? — Убери это от меня! Ненавижу чёртов лук! — Золдик обежал стол, до сих пор пытаясь проморгаться, но фокусник внезапно изменил направление и неизбежно встретил любовника, поднося душистый овощ к самому его носу. — Твою мать! От неожиданности ассасин всплеснул руками, и доска взмыла в воздух, едва не осыпая своим содержимым возмущённого Иллуми. — Ну и ну, что же ты так неаккуратно? — покачал головой Хисока, разглядывая кусочки на полу. — Придётся тебе почистить ещё одну луковицу. — Обойдёшься. Я ни за что не прикоснусь к ней, — Золдик даже закрыл лицо руками, чтобы обезопасить свои несчастные глаза. Каким бы невосприимчивым к боли он ни был, раздражение на слизистой Иллуми ощущал в полной мере. Некоторые физиологические процессы были ему неподвластны. — Даже ради меня? — наигранно печально протянул фокусник, пытаясь подавить улыбку. — Иди к чёрту, — буркнул убийца раздражённо. — Но ведь ты всё просыпал… — А нахрена ты мне это в лицо пихал? — брюнет слепо попятился к раковине на ощупь. — Было весело, — хихикнул Моро. *** Когда все кулинарные шедевры были готовы, как раз уже подходило время ужина. Еды получилось много: большой противень классической лазаньи и полная кастрюля супа. А пока тот суп доходил последние минуты на минимальном огне, Хисока даже успел на скорую руку сделать простенький чизкейк из забытой пачки песочного печенья и случайно найденной в холодильнике упаковки рикотты и поставил его запекаться в ещё не остывшую после лазаньи духовку. Суп из себя ничего особенного не представлял: куриный бульон, немного специй, разные овощи, зелень и небрежные волокна разбитого в кипяток куриного яйца. Однако фокусник заверил, что, несмотря на всю свою очевидную простоту, суп заслуживает того, чтобы его хотя бы попробовали. — Куда нам столько еды? — привычно ворчливо поинтересовался Иллуми, устало опираясь о столешницу и оглядывая устроенный бардак. — А ты уже забыл, что нас тут шестеро? — Хисока зачерпнул из кастрюли в столовую ложку немного бульона и, попробовав, удовлетворённо кивнул. — Шестеро? — удивлённо моргнул Золдик, на мгновение усомнившись в своих математических способностях, и понял, в чём смысл, только тогда, когда задумался о том, как тяжело будет здесь всё убирать. — Ты и дворецких посчитал что ли? — Ну разумеется, они же тоже живут здесь. — Они здесь не живут. Они здесь работают, — ассасин недовольно сдвинул брови. Этот дом был куплен для них с Хисокой, а не для их обслуги. — Я плачу им зарплату, ещё и готовить на них теперь должен? — Милый Иллуми, они здесь живут, — с непринуждённым видом повторил Моро, сполоснув руки в раковине, развязал свой фартук и снял его, складывая на столешницу. — Работа предполагает выходные, а единственный их выходной на моей памяти был в тот день, когда ты вернулся из командировки и я дал им отгул. И всё равно они тогда никуда не уехали, а просто сидели в своём домике на случай, если всё-таки понадобятся. — Ну естественно, — Иллуми совершенно не понимал, что было не так и почему вдруг он должен чувствовать себя за это виноватым. — Даже если ты дал отгул, зарплату плачу им именно я. Если бы они ушли по своим делам, им бы пришлось передо мной объясняться за уклонение от служебных обязанностей в оплачиваемый день. — Думаешь, им нужны были эти деньги? — улыбнулся фокусник, глядя на любовника с теплотой в глазах. Его поражало то, насколько партнёр стал понимающим и чутким по отношению к нему, но при этом оставался неизменно рациональным и до ужаса равнодушным по отношению ко всему остальному. Иногда Хисока даже завидовал холодному рассудку брюнета, который по привычке делил всё своё окружение на «правильно» и «неправильно». Наверное, весь мир казался Золдику до скуки понятным и чётким, без каких-то серых или, упаси Боже, розовых оттенков. Один только Моро выбивался из общей картины. — Кто-нибудь из наших дворецких хоть раз приносил тебе чек из магазина после покупки чего-то необходимого для нашего дома, чтобы ты вернул им потраченное? Или чек за бензин для твоей машины, на которой они в этот магазин и катаются? Ты думал, что еда сама появляется в холодильнике, а машину достаточно заправлять раз в год? — Хисока усмехнулся недоумению в тёмных глазах. — Нет, нашим дворецким просто до такой степени не на что тратить зарплату, которую ты им символически платишь, что они покупают на неё нам продукты. Всё, что мы сегодня с тобой приготовили, куплено на их деньги, так что, думаю, будет честно их угостить. Тем более еды и правда много. — Я никогда даже не задумывался об этом, — Иллуми равнодушно оглядел остывающую в противне лазанью. — Почему они это делают? — Судя по тому, что ты мне рассказывал, милый Иллуми, слуги вашей семьи не имеют никакой другой жизни, у них не бывает своих дел, им нельзя вступать в отношения, а детей они заводят по договорённости с Золдиками о том, что родившийся ребёнок тоже станет их дворецким. Так какая же это работа? Это религия, — пока Золдик с каменным лицом прогружал в мозг новую пищу для размышлений, Моро ласково приобнял убийцу со спины и прижался щекой к чёрным волосам. Это было вне конкуренции самое чудесное свидание из всех, что мог себе вообразить Хисока. Он читал книги и смотрел фильмы, у него было представление о том, как это должно выглядеть. Однако он не ожидал, что у него когда-нибудь будет такое вот милое, домашнее и при этом оригинальное свидание, которое к тому же придумал для него сам Иллуми. Хисока чувствовал себя невероятно особенным только лишь от того, что такой безэмоциональный человек, как Иллуми, сделал нечто подобное для него, чтобы порадовать. И у Иллуми абсолютно точно получилось. — Ну что? Идём ужинать? Я уже проголодался, — проворковал фокусник в ушко Золдику и хотел слегка приподнять его в своих объятиях, но тот не отлип ни единым сантиметром подошвы от пола, лишь вытянулся подобно коту, который до последнего не отрывает лапок от пола, если попробовать взять его поперёк тельца. — Погоди, — брюнет мягко погладил ладонью руки Моро, что крепко обнимали его, вытягивая позвоночник. — Присаживайся пока в столовой, я скоро подойду. Нужно… кое-что взять. — Ладненько, — не придал особого значения словам любовника Хисока и отпустил его, сразу направляясь на выход из кухни. — Фартук не слишком помог. Пока есть время, пойду переоденусь во что-нибудь, что не испачкано белым и густым соусом Бешамель, а то твой отец решит, что это вовсе не соус и жарил я здесь отнюдь не фарш для лазаньи, — тихо посмеялся фокусник и скрылся за дверью. *** Золдик не слишком конкретно понимал слово «воодушевление», обычно для себя он его переводил как «сильное стремление». Наверное, именно его он и испытывал сейчас и чуть не бежал по коридору дома в сторону библиотеки, для которой он выделил одну из самых больших комнат. Иллуми сам иногда любил что-то почитать. Конечно, не романы и фантастику, но интересные научные труды о человеческом мозге и теле в целом, работы по юриспруденции и новые выдающиеся публикации об огнестрельном и холодном оружии. Однако библиотеку он решил сделать не для себя, да и под интересующие его книги хватило бы одного стеллажа, если не меньше: почти всё сейчас есть в интернете. Он бегло осмотрел пространство комнаты и начал спешно скользить от одной полки к другой, выискивая глазами нужное. Хисока не мог спрятать это нигде больше, только там. Первый подарок от Иллуми. Самый ценный подарок. Подарок, означавший то, что Хисока был важен Иллуми как никто другой. Но ни на одной из полок Золдик не нашёл искомое. Вздыхая, он прислонился спиной к стеклянному шкафчику и растерянно окинул взглядом комнату ещё раз. Это должно, обязано быть где-то здесь. Это точно здесь. Где-то на видном месте, но не там, где лежат остальные книги. Эта книга особенная, ей не место на стеллажах. Где можно спрятать что-то настолько важное, чтобы оно оставалось на виду? Времени не так много. Хисока, скорее всего, уже успел переодеться. Где же искать? Убийца задумчиво запрокинул голову назад и стукнулся затылком о стеклянный шкаф. Ещё пара секунд размышлений. Иллуми вдруг резко обернулся, будто получил озарение свыше, и распахнул прозрачные дверцы. В этом шкафу Моро хранил редкие книги, которые найти было проблемой даже через коллекционеров. И в самом уголке самой верхней полки лежали скреплённые переплётом страницы единственного экземпляра неизданного произведения, прикрывающие собой небольшую коробочку. Конечно. Только здесь. Хисока мог спрятать их только здесь. Аккуратно, будто боясь повредить неосторожным касанием бумагу, Золдик приподнял свой подарок и вытащил из-под него маленькую коробку. Иллуми оглядел её взволнованно и с лёгким испугом открыл. Дыхание замерло при виде двух скромных колец, одно из которых было жёлто-золотым с крохотным красным рубином в нём, а второе оказалось изготовлено из белого золота с прохладно-зелёным изумрудом. На внутренней стороне одного и другого была одинаковая гравировка, от лицезрения которой брюнет невольно заулыбался. Червовый туз, пронзённый булавкой. — Красивые, — прошептал брюнет, огладив подушечкой вставленный в поверхность драгоценного металла камень, но почти сразу закрыл коробочку и положил себе в карман. *** За столом уже сидели Киллуа и Сильва. Дворецкие предусмотрительно накрыли стол скатертью, чтобы не демонстрировать гостям царапины от ногтей Хисоки, и мальчик старательно делал вид, будто это самый обычный стол, тогда как глава семьи даже слегка отодвинулся от него. — О, вы уже здесь, — оглядывая гостей, зашёл в столовую Моро в домашних чёрных шортах и белой майке, на которую сверху накинул толстовку. — Ровно девять. Весьма пунктуально. — Вы всегда так поздно ужинаете? — угрюмо поинтересовался Киллуа, проследив за тем, как фокусник сел с другого конца стола. — Я весь день ничего не ел из-за этого Прокурора, умираю с голоду. — Замечательно, мы с Иллу как раз приготовили побольше еды. — Чего? — мальчик широко распахнул глаза. — Вы с Иллуми? — Сильва тоже удивлённо изогнул бровь. — Вы приготовили ужин? Сами? — Именно, — кивнул Моро и улыбнулся, когда в столовую зашёл брюнет, пребывая отчего-то в слегка взбудораженном настроении. — Луми очень старался, не судите его строго за форму морковки в супе. — Иллуми резал морковку? — младший Золдик ошарашенно взглянул на старшего брата, который прошёл мимо, будто даже не заметив их с отцом. — А ещё чистил картошку, тёр сыр и дважды плакал над луком, бедняжка, — не отрывал ласкового взгляда от усевшегося напротив любовника Хисока. — Блин, я надеялся по возможности вкусно поесть, — расстроенно вздохнул Киллуа, за что тут же получил лёгкую оплеуху от отца. — Молодцы, — одобрительно кивнул он парням. — Будет интересно попробовать. Почти сразу же дворецкие вышли из кухни и засуетились, раскладывая приборы и накрывая на стол. Сильва удивлённо оглядел всего одну столовую ложку и одну вилку с ножом, но решил не уточнять, где остальное. В конце концов, возможно, здесь количество блюд было меньше, чем готовят дворецкие в поместье на целую семью Золдиков, а потому других приборов и не было нужно. — Садитесь, — произнёс отстранённо Иллуми после того, как дворецкие принесли всем по тарелке супа. — Господин? — подал голос Хисикава в недоумении. — Я сказал вам сесть за стол, — строго, почти угрожающе повысил голос брюнет. — Налейте себе чёртов суп, возьмите по куску лазаньи и сядьте за стол поужинать с нами. Это приказ, если вам так будет понятнее. Слуги удивлённо переглянулись, что сделали и Сильва с Киллуа, но всё же Хисикава улыбнулся и кивнул. — Как вам будет угодно. Пару раз шокированно моргнув, Киллуа проводил взглядом дворецких, которые поспешили вернуться на кухню, чтобы выполнить весьма странный приказ своего хозяина. — Ты только что пригласил за стол дворецких? — озвучил витающий в воздухе вопрос Сильва. — Так нужно, — преспокойно ответил Иллуми и взял ложку в руку, заинтересованно разглядывая плавающие овощи в супе. — Кому нужно? — решил уточнить глава семьи. — Не твоего ума дело. Приятного аппетита, — решил завершить бессмысленный диалог брюнет и зачерпнул бульон в ложку. — Ого, — мальчик даже слегка приподнял брови, попробовав первое блюдо. — Это… вкусно. — Действительно, — задумчиво согласился Сильва, наблюдая, как вернувшиеся слуги с тарелками в руках и крайней неловкостью в глазах садятся рядом. — Вся прелесть этого супа в его простоте, — польщённо улыбнулся Моро. — Этот рецепт — единственно полезное, чему меня научила та женщина в детстве. — Что за женщина? — без особого интереса спросил Киллуа, с довольным видом поглощая долгожданную пищу. — Моя мать, — слегка похолодел голосом Хисока, хотя улыбаться не перестал. — Приёмная. Мальчик на пару секунд замер, упираясь взглядом в фокусника, но по его гробовому молчанию и внезапно образовавшемуся в воздухе напряжению понял, что тему эту лучше не продолжать. Закончив с супом, Такетсуру поднялся из-за стола, собрал грязные тарелки и направился на кухню, махая Хисикаве, чтобы тот сидел на месте и отдыхал. На лазанью Киллуа набросился ещё более охотно, до сих пор поражаясь тому, что такую вкуснятину сделали его брат со своим парнем-отморозком, а Сильва всё не мог перестать поглядывать на дворецких, сидящих за одним столом со своими работодателями. Конечно, он не мог возмутиться, они ведь исполняли прямое указание владельца этого дома, но сама ситуация казалась ему вопиющим нарушением субординации. Иллуми был благодарен Моро за многое, но конкретно в данный момент за то, что тот действительно наслаждался ужином и молчал с умиротворённым и крайне довольным видом. Им надо поговорить, без сомнения. Ассасин обещал, что они поговорят. Им необходимо поговорить о том, что нужно было обсудить ещё в день возвращения из фамильного поместья. Элементарно открыть рот и начать говорить. Но Золдик лишь сверлил немигающим взглядом любовника, забывая о своей недоеденной лазанье, абсолютно игнорируя гостей и нервно сжимая в кармане брюк то, ради чего всё это и затеял. — Малыш? — наконец подал голос Хисока, оглядывая напряжённого брюнета. — У тебя несколько взволнованный вид. Что-то случилось? — Нет, просто… — Иллуми замялся и опустил взгляд в свою тарелку. Сейчас. Надо сказать это прямо сейчас. — Хисока, ты… — дыхание против воли участилось, и глаза начали нервно гулять по столу в поисках какого-то спасения. — Ты… — сердце в панике застучало, будто отбивало тревогу по всему организму. Ну же. Всего один вопрос. Самый важный в их жизни вопрос. — Ты не мог бы подать мне соль? Моро удивлённо и растерянно приподнял брови и взглянул на солонку, стоящую ровно посередине стола между ними. Он медленно протянул к ней руку и вытащил из подставки, а затем поставил немного поближе к Золдику, который пронаблюдал за этим бессмысленным действием с отсутствующим выражением лица, мысленно давая себе оплеуху за идиотизм. Какая, к чёрту, соль? — Иллу, в чём дело? — обеспокоенно нахмурился Хисока. — Ты боишься есть из-за того, что я тебя?.. — Моро резко одёрнул себя от того, чтобы сказать «порвал», и покосился на остальных присутствующих за столом, размышляя над тем, как завуалировать свой вопрос. — Нет, не думаю, что у меня возникнут с этим проблемы, — понял брюнет недосказанность, тщательно разглядывая свою тарелку. — Тебе всё-таки что-то не понравилось? — фокусник бросил взгляд на лазанью партнёра, от которой тот отрезал лишь пару кусочков. — Я переборщил с мускатным орехом? — Нет, всё действительно очень вкусно. Просто мне нужно… — Иллуми поморщил лоб в раздумьях, пытаясь подобрать слова. — Хисока. Помимо всего того, в чём я уже успел тебе сегодня признаться, я хочу рассказать ещё кое-что, — он нерешительно поднял взгляд и сглотнул, наконец решаясь сказать всё так, как оно есть. — Когда ты уехал ночью, я боялся, что ты уехал насовсем и уже не вернёшься. Я доверяю тебе, правда. Я не сомневаюсь в твоей надёжности, и ты бесчисленное количество раз доказывал мне свои чувства и свою собственную уверенность в них. Но страх зачастую иррационален, и я был близок к тому, чтобы ему поддаться. — Жаль это слышать, — Моро опечаленно опустил глаза, и все присутствующие, даже сам Сильва, оглядели его с лёгким сочувствием. — Ты не понял, — быстро помотал головой брюнет. — Я ничего не боялся с пяти лет, Хисока. Впервые начиная с пяти лет я действительно испугался год назад, когда чуть не потерял тебя. Не тогда, когда я считал, что сам вот-вот умру, а когда умирал ты, — Иллуми подвинулся ближе и уложил на стол одну протянутую руку, чтобы Хисока накрыл её своей, что тот и сделал, вновь слегка улыбаясь. — Потом мне было страшно, когда ты оказался в своём кошмаре. Я боялся, что не смогу или не успею тебя разбудить и ты лишишься рассудка, а открыв глаза, даже не узнаешь меня, — ассасин сжал пальцы, обхватывая ладонь любовника крепче. — Я боялся, когда ожидал вердикта отца по поводу твоей вменяемости, и был готов в случае отрицательного решения уйти из семьи. Даже отречение от фамилии пугало меня меньше, — Иллуми кинул короткий взгляд на родственников, сидящих в стороне, будто извиняясь за свои слова. — Теперь же мне было страшно, что ты решил меня бросить и больше никогда не вернёшься ко мне. Наши страхи показывают нашу суть, и единственное, что может заставить меня по-настоящему бояться — вероятность того, что мы по какой-либо причине не будем вместе. — Что ж, я… польщён… — Хисока радостно поджал губы, слегка розовея щеками. — Действительно, я… Я очень тронут, дорогой Иллуми. Даже не знаю, что и сказать. Очень мило, что ты так переживаешь об этом. — Переживаю. Поэтому, полагаю, мои намерения будут выглядеть вполне логично и обоснованно. Как и вопрос, который изначально должен был задать тебе именно я, — невольно начиная дышать тяжелее от переполняющего волнения, брюнет отпустил тёплую руку партнёра и поднялся со своего места, медленно обходя стол под заинтригованные взгляды. — Извини меня за то, что сперва всё вышло наоборот. Надеюсь, сейчас я хоть немного смогу это исправить. — Погоди… — скептично сдвинул брови Хисока, не веря в то, о чём закралась мысль. — Я не имел права сомневаться, — Иллуми остановился напротив фокусника, и тот настороженно повернулся к нему. — Мой дедушка был прав, это ведь я пустил тебя в свою семью, на мне и ответственность за это. Наблюдая, как с каждым мгновением золотые глаза всё сильнее округляются, брюнет плавно опустился на одно колено и залез рукой в карман, дыша сбивчиво и почти панически испуганно рассматривая янтарные радужки. — О Боже… — дрожащим голосом прошептал Моро. — Да ладно! — тихо завизжал Киллуа от восторга и схватился за плечо не менее шокированного отца, что не мог произнести ни слова, пока растроганные дворецкие, взявшись за руки с надеждой в глазах, вообще позабыли, как дышать. Ощущая лишь бешено колотящееся в груди сердце, заглушающее пульсом всё вокруг, Иллуми медленно достал из кармана коробочку с кольцами и неуверенно раскрыл её перед любимым, несколько секунд просто открывая и закрывая рот, будто вообще забыл, что хотел сказать. Время словно замерло на целую вечность, а из столовой пропали гости и слуги. Остались лишь Хисока, Иллуми и самый главный, самый важный в их жизни вопрос. — Хисока Моро, ты выйдешь за меня?