⊹──⊱✠⊰──⊹
Лавджой с помощью легкого пасса волшебной палочки открыла тайный проход в закуток на берегу Черного озера, который они когда-то обустроили вместе с Тео. Колючий коричневый плющ вперемешку с сиреневым вьюном ограждали убежище от внешнего мира. Внутри оно как будто не претерпело никаких изменений в отличие от отношений Мэри и Тео: баночки с холодными голубыми огоньками освещали землистый глиняный пол, на котором располагалась небольшая бордовая софа. Редкие лучи света проникали сквозь листья, как будто кто-то так и норовил заглянуть внутрь, узнать какую-нибудь тайну, подслушать секрет. Мэрилин бросила школьную сумку на землю и плюхнулась на софу, укладывая голову на небольшой мягкий подлокотник. Раньше вместо него были колени Тео, который любил перебирать пальцами рыжие волосы подруги, пока они размышляли о бытовых школьных проблемах или просто болтали о всяких глупостях, выдумывая смешные прозвища учителям или эпичные сны для дневника Трелони. «Не так уж и чиста моя совесть», — девушка закрыла рукавом мантии глаза, чтобы не видеть солнечного света, — «вообще-то я заслуживаю наказания. Причем не только от Амбридж. Если по-хорошему, то мне надо бы извиниться перед жабой. Но она вряд ли оценит мое раскаяние. Перед кем я действительно виновата, так это Нотт. И Малфой. Я была с ними искренна, только искренность эту нельзя привязать веревками — я всё равно поступила как полная дрянь», — Мэри убрала рукав с лица и подняла взгляд в небо, как будто там было написано, что делать, чтобы перестать испытывать муки совести. — «Зачем мне нужен был этот Отряд? Показать всем, какая я молодец? Чтобы всем понравиться? Смотрите, маленькие неудачники, я могу сделать целых четыре невербальных заклинания!» — Тьфу, — Лавджой изобразила плевок, — самой от себя противно, — прошептала она. Теплый ветер прорвался сквозь недостаточно густую листву убежища, как будто явился, чтобы подтвердить слова Мэрилин. Он колыхнул подсохший плющ, с которого посыпались иголки. — Эгоцентричная, тщеславная, глупая, — рыжая прядь неприятно хлестнула девушку по лицу. — Сама виновата. «Когда близнецы отправятся во взрослую вольную жизнь и покинут школу, что я буду делать без Фредди?» — Мэри так привыкла к тому, что гриффиндорский тигр всегда рядом с ней, к его защите, к его теплым заботливым рукам и бархатному голосу, ставшему родным. Новость о том, что близнецы скоро навсегда покинут Хогвартс, больно ударила её под дых. Лавджой резко почувствовала себя так одиноко, как будто уже была зависима от компании своего нового избранника. — Ты еще пожалей себя, — вновь злобно шепнула на саму себя Мэрилин. Ветер, круживший в углу, вдруг присвистнул и плотным потоком вылетел из тайного убежища. «Даже он воспротивился моей компании. И правильно». «Если я продолжу вести себя в том же духе, то вскоре и Джинни, и Фред, и… все мои друзья поймут, что со мной лучше не водиться, раз я могу променять друга на глупый Отряд», — Мэри повернулась на бок и взглянула на брошенную на землю сумку — подарок Тео на Рождество. — «Хотя, вообще-то я многому научилась. Патронусы. Конфундус. Фините инкантатем», — волшебница подняла две ладони в воздух тыльной стороной вниз и изобразила весы, поняв, что полученные навыки не перевесят ее враньё. «А всё это двойное агентство… Захотела поиграть в большую девочку», — Лавджой горько усмехнулась, осознавая наконец, какой идиотской была эта затея, — «и как, получилось?»— За успешно проведенную операцию по обману всех на свете госпожа Левандовская получает Орден Мерлина первой степени! Потрясающая работа, просто блеск! А вручить приз героине Хогвартса на сцену выйдет Пэнси Паркинсон, единственный человек, который согласился поддержать нашу русскую принцессу! — Долорес Амбридж в роли ведущей торжественного мероприятия говорит со сцены в золотой микрофон, инкрустированный бриллиантами.
— Спасибо, спасибо, дорогие друзья! Признаться честно, я всегда знала, что Мэри — не простая девочка, что впереди у нее великие свершения, и вот, пожалуйста — первое из них! — воображаемая Пэнси стоит на помпезной круглой сцене в блестящем розовом платье с сияющими от радости щеками. К ней подходит Мэрилин в красно-зеленом галстуке с осунувшимся лицом и опущенным взглядом. — Прими мои поздравления! — и Паркинсон с размаху заряжает звонкую оплеуху Лавджой под бурный звон аплодисментов в зале. Кто-то даже старается посвистеть для пущего эффекта, улюлюканье наполняет украшенный зал. Оправившись после удара, Мэри видит в толпе разочарованные глаза всех, кто раньше безукоризненно верил ей.
Самоедская фантазия яркими образами проплыла перед глазами, и Мэри решила, что пора привести в порядок кашу в голове, которая перелилась уже через все мыслимые и немыслимые внутренние котлы. Лавджой села на софе и достала из сумки зеленую тетрадку из драконьей кожи, которая предназначалась для особо важных записей. Кое-как ровно поставив чернильницу рядом с собой на мягкое сидение, она обмакнула в нее перо и начала выводить слова на чистом листе:«В каждой бочке затычка — к этому званию я стремлюсь?»
Мэрилин перечеркнула саркастичное замечание, в котором опять не прослеживалось и толики серьезности. В таких тяжелых случаях самоирония делает только хуже — от того, что ты посмеешься с того, какой ты нехороший человек, лучше не станешь. Мало признать это, нужно бороться с проблесками гадких душевных порывов.«Чем на самом деле ты дорожишь?»
Уже лучше.«У меня нет всего, что я люблю, но я люблю всё, что у меня есть!»
Лавджой снова беспощадно зачеркнула написанную строку. «Серьезно? Я могу романтизировать свое тщеславие, только бы похвалиться лишний раз, как я увернулась от наказания? От себя не убежишь», — внутренний диалог жутко злил Мэрилин. Ей даже стало удивительно, как после такого с ней еще кто-то разговаривает, сама себе она показалась невыносимой инфантильной выскочкой. Волшебница захлопнула дневник и кинула на землю, снова свалившись на софу. Лавджой закрыла глаза и попыталась освободить голову от навязчивых мыслей в надежде, что проблески сознания позволят ей прийти к верному решению. Ждать пришлось долго: внутри метались различные образы: разговоры с Малфоем о том, как неправильно заводить войну; предложение Амбридж о создании дружины; слова Фреда о том, какая она сильная; укоризненный взгляд отца на выходку с Пэнси; поддержка Теодора; слёзы Молли Уизли над её боггартом… Когда мать рыжего семейства наткнулась на злосчастное привидение, она видела, как каждый из членов ее семьи лежит бездыханным окровавленным телом на холодном полу. Глаза женщины тут же заполнили слезы, она еле держала в руках палочку, чтобы изгнать боггарта, но вместо заклинания из ее уст выползали лишь рваные стоны по тем, за кого она сама бы отдала свою жизнь, не раздумывая. По сравнению с пауками, змеями, клоунами ее боггарт — это действительно самое страшное, что может произойти с человеком. «А мы как неблагодарные идиоты сбежали с площади Гриммо, чтобы погулять по Лондону. Если бы миссис Уизли заметила пропажу, ее любящее материнское сердце разорвалось бы на мелкие кусочки. И в этом была бы моя вина в том числе», — горячие слезы мерзко стекали из уголков глаз, капельки забегали в уши, противно щекоча кромку мокрой дорожкой. Лавджой злобно прорычала, закрывая лицо руками. Хотелось выпустить тигриные когти и расцарапать его, чтобы переключиться на физическую боль. Спустя полчаса беспомощного валяния на софе с влажным лицом пришло ощущение спокойствия. Кажется, понимание закономерным катарсисом медленно опускалось в сознание. Ни одно дуновение ветра, ни одна иголочка, ни один шорох заплутавшей в ветках плюща птицы не отвлекал от текучей истины, пробивающейся сквозь мерное дыхание Мэрилин. Явно пропущенный ужин как будто способствовал опустошению внутри. Иногда чтобы всплыть на поверхность, нужно оттолкнуться от дна. Вдруг стена из плюща впустила в убежище полоску алого света, на Чёрное озеро опустилось токсичное кровавое зарево. В проеме появилась худощавая фигура Нотта, держащего в руках неизменную увесистую книгу. — Т-Тео? — Мэри шмыгнула носом и быстро поднялась, вытирая рукавом соленую капельку, прилипшую к щеке. — Я хотел почитать в тишине, — бесстрастно ответил Нотт, разворачиваясь обратно. — Стой! — Лавджой подскочила и взяла друга за руку, но тот медленно вытянул ее, давая понять, что не хочет контакта. — Пожалуйста, останься и послушай меня. Прошу. Нотт молча сел на самый край мягкого сидения и медленно выдохнул. Казалось, так он проявил свое недовольство тем, что столкнулся с рыжей здесь, он явно планировал побыть один. Мэрилин еще раз шмыгнула, прочистив пазухи, и аккуратно опустилась рядом, изо всех сил пытаясь поймать глазами взгляд Теодора. — Я понимаю, что ты не хочешь со мной говорить. Я бы тоже не хотела. Нотт спокойным взглядом смотрел на нее. Он внимательно слушал, но никакими невербальными признаками не показывал свой интерес к диалогу. Воспитание, а может, и искреннее сочувствие, не позволяли Теодору уйти, перебить, показать свою неприязнь. — Тео, прости меня, — девушке было очень сложно подбирать слова. Казалось, что всё, что она хочет сказать — глупая банальщина, в которую никто не смог бы поверить. — Я поступила как настоящая свинья, — Мэри переминалась на сидении, любое положение тела казалось неудачным, мышцы мгновенно затекали, — я слишком много на себя взяла. Подумала, что я достаточно хороша, чтобы преуспеть везде. Но это не так. На самом деле я вела себя как… плохо! Очень плохо! — она вдруг осеклась. — Но я не жалуюсь. Да, я облажалась по всем фронтам, и в особенности перед тобой, я это осознаю. Я… — голос дрогнул. — Я пойму, если ты больше не захочешь общаться со мной. Ты замечательный, ты самый лучший друг, ты заслуживаешь человека, который ценит это и не подвергает сомнению. В общем, не меня. Прости, пожалуйста, прости. Осознав, что он и правда может выбрать просто простить ее, и что это может быть их последний разговор, что он не обязан закончиться хорошо… что она сказала то, к чему не была готова (как можно приготовиться к такому?), Мэрилин вновь расплакалась. Она еще ни разу не лила слезы при Тео так отчаянно, так неприкрыто. Девушке стало еще более стыдно от того, как жалко она сейчас выглядит. — Я не готова тебя потерять так глупо, — промычала Лавджой себе под нос. — Но я пойму, правда пойму, я говорю это не чтобы разжалобить тебя, это правда, настоящая правда, я тебя очень люблю, как семью, как брата, ты, наверное, самый близкий мой человек, если не считать отца. — Отчаяние подкатило к глотке новым тяжелым комом. Громкий всхлип разнесся по маленькому убежищу бывших друзей. Мэри сама не заметила, как взяла в руки ладонь Нотта и принялась перебирать его пальцы, поглаживать их, сгибать и легонько сжимать. — Не понимаю, чем я думала. Лавджой изо всех сил пыталась восстановить прерывистое дыхание, каждую секунду порываясь встать и уйти, чтобы не терзать своим жалким видом Тео, которому наверняка сейчас тоже тяжело. — Я тоже не понимаю, чем ты думаешь иногда, — Нотт спустя невыносимо долгое молчание выдавил из себя хоть какие-то слова. Он сжал ладонью руки Мэрилин, и та только в этот момент поняла, что всё это время трогала его. Девушка попыталась отпустить Тео, но он не позволил. Лавджой подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом и понять, что значит этот жест. — Я всё еще зол на тебя. Но ты всё еще мой друг, — Теодор опустил ладони Мэри и придвинулся ближе. Отодвинув с ее лица прилипшую рыжую прядь, он положил одну руку на лопатку подруги, а второй прижал ее заплаканное лицо к своему плечу. — Правда? — глухо прозвучало в слизеринскую мантию. Она не могла поверить в услышанное. — Правда, — произнес Нотт, и Мэрилин от радости бросилась ему на шею с самыми крепкими объятиями, такими, какие бывают только у них. «Братская любовь — самая сильная», — так однажды сказал Джордж, когда они были на Святочном балу и болтали о семье и друзьях. — «И для этого не обязательно быть семьей». — Я больше никогда так не поступлю, Тео, — Мэри гладила пальцами кудряшки друга. Отпрянув, она заглянула в его лицо, боясь вновь увидеть на нем болезненное безразличие. — Семья и друзья — самое ценное, что у меня есть. И теперь я буду более избирательна к своим интересам и более строга к мимолетным желаниям. Никто не может думать и решать что-то за меня, поэтому в следующий раз прежде чем что-то сделать, я сто, нет, двести раз подумаю, к чему это приведет. Нотт растянул губы в умилительной улыбке. Он всегда рядом с ней чувствовал себя старшим мудрым товарищем, который в нужный момент убережет от ошибок. И конечно ему трудно было взять и поверить, что Мэри больше не будет совершать ошибки. Будет, безусловно, и хотя ее слова звучали забавно, девушка очень верила в них, и ему хотелось верить тоже. Теодор из тех, кто не осуждает своих друзей и защищает их несмотря ни на что. В его детстве было мало людей, которых он мог бы назвать даже приятелями, отчего парень вырос слегка замкнутым, и Нотту всегда казалось, что надежнее завести себе одного друга и идти с ним долгой, даже если и трудной, тропой, чем размениваться на мимолетные связи без всякой эмоциональной близости. — Почему ты во всем черном? — вдруг спросил Тео. — Это траур. Траур по человеку, которым я не стала, — Мэри сдавленно рассмеялась, и Нотт подхватил ее, уловив самоиронию. — Но стану обязательно. Не самым лучшим человеком, конечно, и не самой успешной дуэлянткой, талисманом, ученицей. Вообще знаешь, самое главное — быть хорошим другом, и всё будет замечательно. — Ну все, прекрати, меня сейчас стошнит, — парень высунул язык, изобразив отвращение на лице. Остаток вечера друзья болтали о том, что произошло за время, пока они не общались, о матче по квиддичу, о том, что пуффендуйцы после смерти ловца ведут себя очень непредсказуемо — они уничтожили Гриффиндор, но с треском проиграли Когтеврану, и последний матч сезона должен быть весьма захватывающим. Нотт наконец рассказал, что за книжки он всё время читает и зачем ему это нужно и даже удивил Мэри откровением: Пэнси Паркинсон его больше совсем не интересовала. Кажется, в сердце слизеринца закралась другая, более изящная и утонченная сокурсница из другого факультета.