Субботнее утро разбудило Лавджой холодной прозой жизни. С каких пор когда-то долгожданные выходные не вызывали никаких эмоций, прижимая подмёрзшие уши в неотапливаемых стенах каменного замка поплотнее к подушке и забираясь в голову мыслями, которые мерзко червились в черепной коробке, подговаривая провести целый день в постели, попросить домашнего эльфа притащить всё сливочное пиво в замке, забыться за блужданием по территории Хогвартса, лишь бы не оставаться наедине с собой?
Каждое имя, любое знакомое лицо теперь неотвратимо вызывало чувство едкой печали, напоминая о том, что дорогие друзья безусловно выбрали провести этот день не с ней. Мэрилин, конечно же, знала, что это неправильно, но еле сдерживалась от комментариев на тему влюбленных парочек, которые наполнили Хогвартс в этом году.
«Или так было всегда, но я просто не замечала этого?» — волшебница натягивала на ноги утеплённые колготки, собираясь на новое собрание клуба «Вкус чудес». — «Возьми себя в руки. Благодаря одному безумно влюбленному дружочку у нас теперь еще больше проблем. После клуба, кажется, реально придется бродить по территории и искать подходящее место для путей отхода».
Она злилась на Нотта, но остатки всего самого светлого и доброго диктовали такие правила: злиться можно сколько угодно, но при этом вы всё еще остаетесь друзьями. В конце концов, сколько раз они уже ссорились? Теодор когда-то очень сердечно попросил ее посещать собрания клуба, и она продолжала это делать. Отчасти ради друга, но, ради справедливости, встречи порой и правда были интересными, хотя сахарные задания профессора Стебль «собери букет для своего избранника» вызывали прогорклую тошноту.
В Большом зале, как обычно, собрались старосты-организаторы и приглашенный преподаватель — на сегодня профессор Защиты от Темных Искусств, Северус Снейп. Трудно было сказать, что в новой должности он стал более популярным среди учеников: как минимум половина участников тупо проигнорировали встречу, непривычно назначенную на утро, хотя с их стороны было глупо отрицать потенциальную пользу занятия по защите. Наверняка бывшие члены Отряда Дамблдора думали, что и без глупого клуба умеют всё, что необходимо, а остальные просто беспечно считали, что восстание Темного Лорда коснётся только бедняжки Поттера.
По всей видимости, Снейпа совершенно не волновало количество пришедших участников. Он был готов к занятию при любых обстоятельствах, о чём говорил даже крайне непривычный внешний вид профессора: вместо давно намозолившей всем глаза мантии-летучей-мыши он был одет в чёрного цвета брезентовые штаны, облепленные со всех сторон накладными карманами, и трикотажную водолазку, заправленную под массивным ремнём. Обувь же на фоне специфического одеяния словно подчеркивала слово «защита» — крепко зашнурованные ботинки, скроенные на военный лад, явно были готовы к любым климатическим и физическим испытаниям: в таких можно шагать хоть по плацу на морозе, хоть по отрубленным головам неугодных врагов. Рядом с ним, тоже одетая во что-то более воинственное, чем сестринское платьишко с чепчиком, стояла мадам Помфри с перекинутым через плечо несессером.
После сладенького и звонкого приветствия Софи Альварес, Северус взял слово, дав отмашку старостам в знак того, что они больше не нужны ему в качестве подручных:
— Доброе утро, ученики, — школьники, еще не перестроившиеся с формата строгих и мертвенно тихих уроков Снейпа, окаменели, внимательно слушая преподавателя. — На протяжении многих лет вы учитесь защищаться от темных сил. Практикуете заклинания, изучаете потенциальных врагов, участвуете в контролируемых дуэлях. Но это не значит, что вы готовы к встрече с реальной опасностью. — Северус медленно кивнул в сторону мадам Помфри, которая своим присутствием слегка насторожила учеников. Неужели они будут делать сегодня что-то такое, из-за чего появится необходимость в неотложной помощи?
— Готовность к бою определяется не только вашими навыками, природной силой и знаниями об оппоненте, — начала женщина, окидывая взглядом зал. Было заметно, что ей непривычно вещать на публику, но мудрая и ответственная волшебница не могла отказать уважаемому профессору, декану слизеринского факультета, в просьбе о помощи.
Снейп и Помфри в течение получаса разгружали весь подручный арсенал декана, спрятанный в тщательно продуманном боевом костюме профессора: склянки с бадьяном, самозатягивающиеся шины и бинт, адреналиновые вспышки — все средства, помогающие мгновенно, буквально во время схватки, подлатать свой организм или помочь раненому товарищу, чтобы продержаться как можно дольше целым и невредимым.
После этого Северус разделил всех участников клуба на пары самостоятельно: Нотт оказался в паре с пуффендуйкой Рейчел Янг, милашке Альварес достался громила Уоррингтон, Полумна Лавгуд противостояла Гермионе Грейнджер, а Мэри, как назло, достался чертов Реконвальд.
На умоляюще-вопросительный взгляд в сторону отца в ответ она получила немое «Так нужно».
— Ваше задание на сегодня — выявить хотя бы одну слепую зону или слабую точку в своем сопернике, — Снейп вышагивал вдоль конструкции с огромными песочными часами, фиксировавшими набранные очки факультетов, пока ученики разбредались по разным концам нескольких выставленных дуэльных пьедесталов. — Если вы будете медлить, поддаваться и растрачиваться на защитные заклинания вместо того, чтобы стремительно атаковать, то ни о каком прогрессе и речи быть не может. Реальный враг не будет жалеть вас, пока с его губ будут срываться непростительные. Не будет пощады. Не будет второй попытки. За страхом, застилающим глаза мыслями о своем последнем завтраке, у вас не будет даже времени на то, чтобы лишний раз продумать свой следующий шаг. Доверьтесь инстинктам, будто это ваша последняя дуэль.
Животрепещущая речь профессора тремором пробиралась вверх к гортани. Кажется, каждый, кто присутствовал в Большом зале в данный момент, задумался о том, что человек с его прошлым знает нечто такое, что еще не проникло в массы. Выпускник Слизерина времён Волан-де-Морта, друг семьи Малфоев, сторонников Лорда, бывший Пожиратель смерти, наверняка не стал бы бросать на ветер напускные угрозы. Медово-лавандовый шлейф творческого клуба «Вкус чудес» впервые со времен своего существования показал Хогвартсу что-то посерьезнее картин и цветочков, и к этому нельзя было не прислушаться.
— Скучала? — с грохотом вышагивая по дуэльной дорожке, Филипп подошел к Лавджой, чтобы по всем правилам поприветствовать визави.
— По карамельному привкусу победы, уязвленному взгляду на меня снизу вверх и жалобному стону? О да, — с выражением тотальной индифферентности на полуприкрытых пушистыми ресницами глазах, процедила Мэри, даже не взглянув на неприятного сокурсника.
— Много мнишь о себе, Лавджой, — фыркнул парень, откидывая со лба смольно-чёрную чёлку отточенным движением. Каждый раз он делал это так, будто кто-то стоит впереди с колдокамерой, чтобы непременно напечатать его смазливую мордашку на первой полосе пророка.
— Сделай одолжение, проиграй мне молча… — разыграв на лице смертельную усталость, промяукала слизеринка.
Реконвальд оказался достойным соперником. Он действительно проиграл первую дуэль, а затем вторую, но умный упорный когтевранец менял тактику после каждого поражения, прощупывал технику и стратегию оппонента. Мэрилин с каждым разом приходилось применять всё более сложные заклинания, больше концентрироваться. В какой-то момент Филипп заставил ее напрячь каждую мышцу, не терять из виду ни единого его вздоха, думать только о том, что же он сделает дальше. Он проиграл пять или шесть дуэлей, но под прямыми чёрными бровями не пролетела и пылинка сомнения или отчаяния.
В конце концов, боясь потерять позицию силы, Лавджой пустила в ход легилименцию, и в этот самый момент, когда она уже мысленно надела на себя венок победителя, охотник команды синих забрался в слепую зону и наконец обезоружил девушку.
«Как?!» — не успело проскочить в сознании слизеринки, как она обнаружила его в дюйме от себя, держащего в руках ее ладонь, сжимающую палочку. Парень заблокировал возможность применять магию и нашел то, что просил найти Снейп: слабым местом Мэри был ближний бой. И хотя сладость победы и соскользнула с языка, в нос ударил приторный запах его кожи: казалось, будто где-то рядом протекает теплый ручей из сгущеного молока, такой манящий и обволакивающий.
Она наконец была побеждена, но ничуть не расстроена этим. Когда-то единственным «большим» противником был Фред Уизли, который точно так же догадался подпустить ее поближе к себе и обезоружить. Рано или поздно кто-то еще должен был догадаться об этом.
— Глупо было бы не признать, что твоё упорство достойно уважения, — Лавджой подняла глаза, чтобы встретиться взглядом с Филиппом. — Только отпусти мою руку, — глупая мысль о том, чтобы держаться за руки с Реконвальдом, рассмешила её.
— Так в этом твоя слабость? Держаться за ручки? — неожиданно ровным тоном ответил когтевранец. — Мне показалось, или ты владеешь легилименцией? — парень убрал волшебную палочку за пазуху и шагнул с дуэльной дорожки, чтобы сесть на нее. Мэри поступила так же.
— Да, но… Грубо говоря, не по своей воле. Этот навык нужен мне, чтобы справляться с кое-чем, — девушка взглянула на отца, который внимательно наблюдал за оставшимися парами, видимо, готовясь выдать следующее задание.
— Не прибедняйся, Лавджой. Ты талантливый боец, — острый взгляд Филиппа смягчился, затуманенный тщательным анализом своего боя.
На соседней дорожке кто-то из пуффендуйцев бесился и топал ногами после неудавшейся атаки, и ребятам показалось, что, в отличие от остальных, они относятся к заданию по-взрослому: каждая ошибка — это точка роста, каждое поражение — это повод стараться усерднее, а каждая победа — сомнение, была ли она случайной.
— Кажется, я слишком глубоко забралась в твою голову, раз ты теперь так благосклонен ко мне, — рассмеялась девушка.
— Вашим заданием на ближайшие две недели является устранение или хотя бы смягчение тех слепых зон, которые вы обнаружили друг у друга, — по Большому залу грохотом раздался усиленный
Сонорусом голос Снейпа.
— Что ж, научишь меня окклюменции? Не хочу позволять тебе ковыряться в моих мыслях, когда тебе заблагорассудится, — Реконвальд поднялся на ноги и протянул ладонь Мэрилин. — А я покажу тебе, как выбираться из ловушек коротких дистанций, ну или не попадать в них. Идёт?
В голове рыжей слизеринки никак не укладывалось, почему парочка дуэлей растопила лёд между ними, но она вдруг поняла, что терять ей особо нечего. Так можно будет хоть чем-то отнять время от тоскливо-самопожирательских мыслей, плюсом научиться чему-то новому и не задумываться о том, что происходит в ее драматично-несчастной юности. Да и в конце концов, они уже не первокурсники, чтобы каждую секунду цеплять друг друга и пакостить.
— Идёт, — они пожали друг другу руки. — Если так ты больше никогда не будешь ко мне прикасаться, то я согласна.
— Берегись своих желаний, — Реконвальд шкодливо подмигнул, и они вместе рассмеялись от того, как нелепо выглядит их сотрудничество со стороны наряду с колкостями, от которых вряд ли получится воздержаться.
«На секунду мне показалось, что он вполне себе ничего, как надо было тут же развеять это простодушное заблуждение», — Лавджой улыбнулась своим мыслям. — «Хотя бы он честен в своей мерзопакостности».
⊹──⊱✠⊰──⊹
Остаток выходного дня прошел довольно сносно: Мэри так и не нашла компанию для похода в Хогсмид, поэтому выбрала заниматься трансфигурацией в своём любимом библиотечном закутке, время от времени поглядывая в окно с видом на ворота, ведущие на тропу к волшебной деревне.
В последнее время она частенько находилась наедине со своими мыслями, и трудно было понять, шло это на пользу или, наоборот, во вред. В школе всё было наполнено воспоминаниями о Фредди, и игнорировать это было трудно, особенно в уединении, когда ностальгия укутывала своей туманной неопределенностью, перебирая между скользкими пальцами чувство вины, саможалости, обиды и злости.
Почему он не сказал, что тот поцелуй был прощальным? Почему он не сказал, что совсем остыл и больше не хочет продолжать встречаться? Он ушел безмолвно, не попрощавшись, трусливо и гадко! Он даже не оставил за собой возможности хлопнуть дверью, сказать ему пару обидных слов напоследок, разразиться слезами и пожалеть себя. Ох, как Лавджой злилась за это на него! За то, что всё это было как-то не по-настоящему, он заставил ее чувствовать рядом с собой безопасность, расслабиться и довериться, а потом исчез. Без объяснений, ничего после себя не оставив, кроме томящейся внутри пустоты и боли.
Но что самое отвратительное — она злилась, очень сильно злилась, но ждала. Ждала, что он придет и скажет, что никакого Фредерика Гидеона не существует, что вот он, её теплый и родной обычный Фредди, что он смертельно скучает и страшно жалеет о том времени, что провёл без нее. Хотя голос здравого рассудка внутри говорил, что ждать больше нечего. Он не пришлет сову, не будет с грустью в сердце вспоминать о ней, когда по сердцу царапнет рыжая прядь его сестры, рассекающая воздух, или зелено-серый узел «Виндзор» на мантии кого-нибудь из учениц Слизерина. Нельзя было ждать. Но не надеяться просто не получалось.
Почему, если убедить себя в том, что он виноват, то легче не становится? Как перестать думать о нем? И как наконец вбить в свою глупую наивную изнеженную голову, что нельзя ждать? Что даже если он приползет спустя время, то нельзя возвращаться… И что очень неблагодарное занятие — думать о нём. Потому что он не думает.
Вот так за пару минут накручивания себя у Мэрилин не осталось никакой концентрации и сил на трансфигурацию, Барговский учебник, СОВ. У нее вообще не осталось никаких сил.
Оторвав взгляд от пергамента, Лавджой отвлеклась на процессию учеников, которые возвращались из Хогсмида. Нотт держал руку Софи, укутанную в небесно-голубого цвета варежку, Поттер со своей троицей весело размахивали руками, налакавшись сливочного пива, а Джинни…
А Джинни провожали её братья. Два одинаковых улыбающихся лица задорно играли мимикой, и им не мешал щиплющий щеки мороз. Фред беззаботно жил свою обычную жизнь, в которой словно ничего не изменилось с тех пор, как они делили вместе кровать, обеды, воспоминания.
«Ну как?! Как можно сначала пустить человека себе под кожу, потом вырвать его с корнем из своей жизни и делать вид, что ничего не изменилось?» — колючая веревка сковала горло, и дыра внутри заболела с новой силой. — «Он не стоит того, чтобы страдать слишком долго».
Не справившись с эмоциями, в попытке сделать хоть что-нибудь, Лавджой сгребла в сумку учебники и побежала в больничное крыло, моля Мерлина о том, чтобы у мадам Помфри было лекарство от разбитых сердец.
Фурией Мэри влетела в двери подозрительно пустого лазарета, и мадам Помфри тут же подняла голову от какого-то из своих типичных врачебных занятий. Наверное, она отпустила всех учеников с бодроперцовым на выходной отлежаться в теплой спальне вместо того, чтобы пялиться в молочные потолки глухого больничного крыла.
— Что с тобой, детка? — женщина одернула шторку от одной из коек, приглашая слизеринку сесть на кровать, чтобы объяснить, что случилось.
Задыхаясь бессилием, Лавджой опустилась на край заправленной кровати, громко выпуская воздух из легких, чтобы выдавить из себя хоть слово. Но как только она начала свою речь, дыхание перекрыло, а тайгу в глазах волнами заливало соленое горькое море:
— Извините, — почему-то это первое, что пришло в голову. Помимо рваной, ноющей и ломкой боли в груди девушку настигло чувство вины, что она пришла к школьному колдомедику с несуществующей проблемой, ведь лечиться ей ни от чего не нужно, нужно было просто поговорить с кем-то, успокоиться, занять время, пока наплыв не сойдет на нет.
— Рассказывай, что случилось, — Помфри оглядела ученицу и, не найдя внешних признаков болезни, продолжила смотреть в глаза, ожидая ответа.
— Знаете, мне… Мне очень трудно дышать, я не могу вдохнуть или выдохнуть, я натягиваю жилы на шее, — Мэрилин так и сделала, чтобы подавить всхлип, — будто из меня рвётся наружу что-то большое, но оно продолжает сидеть внутри и источать токсичный яд. А я стискиваю зубы настолько сильно, что они словно скоро начнут крошиться. Потом из глаз выкатывается одна слеза, и остальные наваливаются шквалом, одна за другой! — девушка взяла паузу, чтобы вытереть нос, а затем, слегка отдышавшись, продолжила: — еще меня бьет дрожь, и руки дрожат в мелком треморе, и жалкие порывы сдержать всё это снова приводят к тому, что этот злой ядовитый комок внутри будто хихикает, хочет, чтобы я продолжала страдать из-за него, потому что чем больше я с ним борюсь, тем сложнее мне становится! А если отпустить его и реветь так, будто меня никто не видит, то лицо начинает гореть, ресницы хрустят солью, и я думаю, что раз дала себе волю, то и боль возьмет и выйдет наружу, но это неправда! Никому не становится мгновенно легче, если прореветься! А если становится, то совсем чуть-чуть, но ровно настолько, чтобы разочароваться этой идеей и разразиться еще большим рыданием… Вот такие симптомы… Может, есть какой-то антислёзный порошок или успокоительный кисель или?..
Мадам Помфри прервала Мэри, поняв, что она безостановочно говорит, только чтобы не плакать. Женщина подвинулась поближе к слизеринке и положила немолодую ладонь на ее затылок, позволив спрятать лицо в голубоватом воротнике ее формы.
— Не останавливайся, позволь себе это состояние, — ласковый низкий голос разбавил какофонию всхлипов, подвываний и вздохов. — Ты так быстро выросла, — улыбнулась женщина, — я даже не заметила, как ты начала пользоваться тушью… — она протянула Мэрилин салфетку, чтобы та вытерла лицо от черных подтеков. — Амурные дела?
— Так у вас есть… лекарство? — раскрасневшаяся девушка кивнула. Она всем видом показывала, что не сможет терпеть эту боль ни одной секунды, она не знает, куда себя деть и чем занять, где спрятаться.
— Нет, — это слово отскочило в голове Лавджой как кувалда от наковальни. — Не бывает такого лекарства, детка. Тебе просто нужно это пережить. Вот увидишь, через пару дней полегчает. Главное не потонуть в своем унынии, заниматься чем-то…
— У меня есть… Задание по темным искусствам… — всхлипнула Мэрилин. — Мадам Помфри…
— Да? — женщина продолжала водить тёплой рукой по спине слизеринки. Они никогда не говорили о чем-то личном, хотя вроде бы и проводили много времени вместе. Рано или поздно их должно было что-то сблизить. Даже такая, казалось бы, глупость, как несостоявшаяся любовь.
— Ну этого не может быть, вы понимаете? — она едва не срывалась на крик в нежелании принять горькую истину вместо сладкой пилюли лжи. Обычно девочкам в таком случае говорят про то, что он будет кусать локти, обивать пороги и плакать в подушку ночами, понимая, какую красивую сладкую умную принцессу потерял. Но вместо этого колдомедик сказала правду. Ранит ли она сильнее? — Не может не быть лекарства, средства, какой-то процедуры, ну это же невозможно вынести, я не смогу больше, я точно знаю, что не смогу! Я ничего не хочу делать, не могу заедать это, да я даже не усну! — отрицание внезапно сменило былое отчаяние, нельзя было так просто смириться с тем, что говорила мадам Помфри. — Что такое это ваше «просто жить»? Особенно когда внутри так пусто?!
— Тихо, успокойся, — женщина налила стакан воды и протянула его ученице. — Тебя невозможно опустошить извне, потому что внутри тебя есть источник сил, чтобы справляться с этим. Нужно просто его вспомнить, завести. А грусть — это неизбежно и временно, и она пройдет. Всё пройдёт.
— Вы всё правильно говорите… — дрожь постепенно спадала. Лавджой опустошила стакан и отвела взгляд в темноту окна, чтобы уравнять дыхание. — Я верю, что всё так и есть. Но мне все еще очень больно… — Осознание крохотными шажками ступало на место горя.
— Давай мы с тобой попьем чаю, и ты пойдешь спать? — Поппи поднялась с койки, чтобы поставить чайник в своем личном закутке больничного крыла.
— Нет! — снова сорвалась Мэри. — Можно я еще с вами посижу?
— Можно, — женщина улыбнулась так же горячо и душевно, как сеньора Корберо, бабушка Тео, когда провожала его на поезд в школу.
⊹──⊱✠⊰──⊹
К полуночи задерживаться в лазарете стало неудобно, да и против правил, и Мэрилин всё же пришлось вернуться в подземелья. По сердцу царапал страх, что соседки по комнате не спят, а Лавджой совсем была не уверена в том, что у нее получится больше не срываться в ту яму, из которой ее несколько часов старательно вытаскивала мадам Помфри.
Девушка заметила, что огонь в камине до сих пор горит, и монотонный треск и игра искр на какое-то время заворожила ее: что угодно могло заворожить, когда так отчаянно не хочешь возвращаться в безмолвную спальню.
Сквозь пламенный транс Мэри не сразу заметила, как на левом запястье загорелся давно забытый лунный свет, и мрачная гостиная озарилась светом, словно уже наступило утро. Обернувшись, Мэрилин поняла, что второй браслет находится совсем рядом: чуть поодаль от камина в кожаном кресле с массивными подлокотниками сидел Малфой. Он смотрел на нее и как будто сам не понимал, зачем это сделал.
— Не спится? — самый непринужденный вопрос, который она смогла из себя выжать. Не услышав ответа, но поймав приглашающий приблизиться взгляд, она подошла к креслу и опустилась на подлокотник, оглядывая осунувшееся, когда-то такое родное, лицо. — Что с тобой?
— Мэри, — его глаза так поблёкли, словно кораблик надежды утонул в них еще в прошлом столетии. Парень просунул руку между спинкой кресла и станом Лавджой и потянул на себя, заставив ее соскользнуть с подлокотника и приземлиться на его коленях. Он зарылся в густоте рыжих волос, скопившихся на дрогнувшем плече, и крепко сцепил руки вокруг слизеринки.
— У тебя тоже не лучшие времена сейчас… — потеряв весь жизненный ресурс на то, чтобы успокоиться, Мэрилин больше не могла сопротивляться ничему, даже такой внезапной близости с тем, кто тоже когда-то ранил ее.
— Да.
В глубине души колокольчиком прозвенела радость за то, что еще хотя бы минутку она сможет побыть не одна, и мучиться в попытке уснуть и не думать о плохом придется немного позже. Не думая о том, что это значит, она провела холодными пальцами по мягким белёсым волосам на затылке слизеринца и прижала щёку к его виску, ощутив, что в этот самый момент они делят друг с другом свою боль.
