Фалды

Себастьян вздохнул, когда его взгляд упал на пустую на три четверти бутылку шампанского, оставленную откупоренной на кухонном столе, на бокал и на маленькое пятно от пролитой на месте преступления жидкости. Вероятно, это было делом рук Барда. Этот повар едва ли мог приготовить что-нибудь, не спалив при этом все блюдо дотла, так почему бы ему хотя бы не убираться за собой? Дворецкий на мгновение задумался, когда это произошло, надеясь, что бутылка не простояла здесь долго, хотя ее содержимое уже определенно не было пригодным для питья. И это, разумеется, не могло быть одно из отборных марочных вин из погреба покойного господина? Себастьян подпер двумя пальцами лоб в раздражении. У него не было достаточно терпения, чтобы разбираться с подобного рода загадками сейчас. Прошлой ночью, как и многими ночами на этой неделе, Себастьян был слишком занят, чтобы осмотреть поместье Фантомхайв столь же тщательно, как обычно. Главные входы и холлы первого этажа всегда проверялись им внимательно, но кухню и помещения для прислуги он осматривал без особой бдительности. Он пообещал себе, что не будет таким рассеянным этой ночью и обязательно найдет сегодня время переговорить с Бардом по поводу шампанского. Но сейчас, в этот конкретный момент, нужно было приготовить молодому господину завтрак. Обычно это дело не вызывало у него столь всеобъемлющих трудностей, но в последнее время Себастьяну приходилось действительно уделять этому много внимания. По причинам, которые он не до конца понимал, прошедшая неделя обернулась совершенным кошмаром. Нельзя было сказать, что он мог ощущать нечто, похожее на уныние или подавленность, если не доводить до крайностей. Но в последнее время даже он, почитаемый и утомленный миром демон, испытывал себя на прочность каждый раз, как ему приходилось иметь дело с его молодым господином, Сиэлем Фантомхайвом. Это было столь же трудно, как если бы он заново учился быть человеческим дворецким. И так было, потому что сам Сиэль регрессировал — это действительно было единственным подходящим определением. Он погрузился в безделье и одиночество, предпочитая общество самого себя, в котором никто не мог осудить его за неопрятность и небрежность. Он не посещал свои занятия и забросил работу, связанную с компанией, отдавая предпочтение чтению, бильярду или валяясь в кровати. Он отклонял приглашения на незначительные светские мероприятия. Если они не были связаны с королевой или семьей его невесты, он не желал тратить на них время. Десять дней назад Сиэль перебросился несколькими словами со странным мальчиком. Что это были за слова? Разум Себастьяна жаждал это узнать. Все началось 18-го февраля, на Жирный вторник. Население в целом отмечало этот день как день пира перед Пепельной средой, первым днем поста, который продолжался до Пасхи. Для богатых и менее набожных это был самый обыкновенный вторник, но для мисс Элизабет Мидфорд это была возможность устроить праздник. Среди представителей низшего сословия Жирный вторник был также известен как Блинный день, так как блины были сытными, а также недорогими и быстрыми в приготовлении. В глазах же Лиззи Жирный вторник был шансом провести вечер, поедая блинчики, в компании самых близких друзей. Если и существовало нечто общее между юным господином и его невестой, так это их природные богохульные наклонности, пусть Лиззи и желала только добра. Сиэль обычно старался избегать незначительных светских событий, но это Лиззи не позволила бы ему пропустить, так что Сиэль уступил, со вздохом сказав Себастьяну: «Могло быть и хуже. Нам придется только есть сладости». Впрочем, 18-го числа Сиэль был в относительно приподнятом настроении. Себастьяну редко приходилось ожидать, что хороший настрой его господина продлится дольше нескольких часов. Чего он не ожидал, так это того, что этот настрой погаснет, подобно колеблющемуся пламени свечи. Между поездкой в экипаже до поместья Мидфорд и обратно до дома была вечеринка в честь Жирного вторника. Себастьян на ней не присутствовал, и именно там и произошла эта магическая трансформация. Он вошел в поместье вместе с Сиэлем и проследовал за ним в гостиную. Внутри стулья и диваны были сдвинуты в сторону, чтобы освободить место для состыкованных длинных столов, на которых были разновидности мармелада, джемов, компотов и, что самое главное, стопка блинов высотой с цилиндр. На всех, кроме одного, обеденных стульях вокруг стола сидели походившие на кукол дети аристократов. Лиззи бросилась к Сиэлю, как только он вошел, и сжала его руки в своих. — Сиэль, вот и ты! Ты пришел последним, дурачок! Но ничего, ты как раз к началу банкета, блины еще горячие, и мы ими так наедимся, что не сможем двигаться! Под этим «мы» подразумевались несколько лиц, которые Себастьян узнавал лишь смутно. Трое из гостей были девочками возраста Лиззи, одетыми в теплые зимние наряды, поскольку весенние платья им еще предстояло надеть во время светского сезона. Из двух мальчиков Себастьян видел раньше только одного: троюродного брата Лиззи по отцовской линии, которого Сиэль описал как «скучного, но вполне сносного». Он был нежным созданием, обучавшимся на дому, и по этой причине имел возможность посетить вечеринку, не пропуская при этом школу. Что насчет другого мальчика, у Себастьяна не было никакого определенного ответа, почему он не находился в колледже. Это был ребенок с черными, взъерошенными волосами, который, ссутулившись, опирался подбородком о поверхность стола. Себастьян сделал вывод, что двое детей были братом и сестрой, и что младшего брата каким-то образом заставили присутствовать здесь, вероятно, родители, поскольку сестра, казалось, очень стыдилась необходимости присматривать за ним. Находясь в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, этот мальчик определенно был достаточно взрослым, чтобы посещать школу. Но это были единственные наблюдения, сделанные Себастьяном, да и то уже впоследствии, а не в сам момент, так как тогда мальчишка не показался демону подозрительным. — Извини, Себастьян, но ты не приглашен! — Элизабет шутливо погрозила ему пальцем. — Наша сегодняшняя вечеринка только для молодых людей! Но ты, конечно же, можешь отпраздновать Жирный вторник с нашими слугами на нижнем этаже. А теперь можешь идти! — Ваше предложение очень любезно, миледи, — сказал Себастьян с небольшим поклоном. — Молодой господин? Сиэль махнул ему рукой. — Да, да, иди развлекайся. Увидимся через несколько часов. Конечно же, в представление Себастьяна о «развлечении» не входило поедание блинов с прислугой Мидфордов. Он вскоре устроился на верхушке дерева с видом на поместье, и золотистый мех стройной полосатой кошки заполнил пространство между его пальцами. Ему нечасто выпадала возможность побаловать свои кошачьи пристрастия… и в тот раз это казалось таким прекрасным сном, что он почти не обращал внимания на вечеринку за оконным стеклом всего лишь в тридцати ярдах от него. Себастьян и не думал, что когда-то пожалеет о том, что увлекся кошкой. Но 18-го февраля он изменил свое мнение. Он бросал короткие взгляды на происходящее внутри гостиной — хотя Себастьян и был уверен, что его подопечный не находился в непосредственной опасности, он никогда полностью не ослаблял своей бдительности. Как раз тогда, когда ему позволили коснуться бархата внутри ушка золотистой красавицы, что-то привлекло его внимание. В ярком квадрате окна Сиэль поднялся со своего места за столом и стал отчитывать того апатичного черноволосого мальчика, который все еще сутулился. Себастьян продолжал развлекать кошку поглаживаниями, пока его взгляд замер на окне. Издали своим идеальным зрением он смог прочитать по губам Сиэля: «Если не можешь вести себя прилично, тогда уходи. Ты позоришь свою сестру и портишь вечеринку всем нам». Себастьян про себя усмехнулся. Как необычно для Сиэля играть роль «ответственного мальчика». Но это не было самым необычным из произошедшего. «Безответственный мальчик» сказал в ответ что-то, что Себастьян не смог разобрать, так как тот был повернут спиной. Сиэль вздернул подбородок и ответил: «Ну, тогда неудивительно, что тебя выгнали из школы». И тогда маленький Хитклифф вскочил со своего стула на ноги и что-то прокричал. Какими бы ни были его слова, они заставили Сиэля нахмуриться и сделать озадаченное и обеспокоенное выражение лица. Сестра прикрыла рот руками, а брат выбежал наружу из комнаты. Затем в поле зрения появилась Лиззи и, прижав руку Сиэля к своей груди, что-то сказала, встревоженно сдвинув брови; но, вероятно, что-то не более примечательное, чем «О, Боже». Сиэль, казалось, все еще переваривал выкрикнутые в его адрес неизвестные слова. Он ничего не сказал, и вскоре после этого дети разошлись. Себастьян почесывал свое сокровище цвета золотой монеты у основания ее копчика, пока спина кошки не выгнулась дугой, как мостик. Теперь ему следовало озаботиться тем, чтобы стряхнуть с себя шерсть, прежде чем он сможет явиться за своим господином. Он получит ответы в свое время. — Кажется, все закончилось довольно быстро, — начал дворецкий, как только они с господином остались в экипаже одни. — Немного, — Сиэль облокотился на подоконник и прижал ладонь ко рту. Его слова были задумчивыми и приглушенными. — Что-нибудь случилось? Сиэль посмотрел на него единственным голубым глазом. — Одно происшествие испортило атмосферу праздника. Хотя, я думаю, Лиззи втайне была этому рада. У нее появилось это новое увлечение сплетнями и скандалами. Я беспокоюсь, что когда-нибудь она попросит меня устроить с ней сцену на публике. — Сцену, хм? — сказал Себастьян задумчиво. — И что за сцена произошла сегодня? — Младший брат Джейн Рубин сильно досаждал. Постоянно шумел и жаловался, что блины слишком тонкие и тому подобное. Когда Сиэль прервал на этом свое объяснение, Себастьян почувствовал, что его любопытство возрастает. Это определенно была не вся история. — Он сказал что-то, что вас потрясло, молодой господин? Теперь Сиэль выглядел раздраженным. — Разве тебя это вообще должно касаться? — Разумеется, не должно. — Тогда это не твое дело. — Молодой господин, не будьте так уклончивы. Я вижу, когда вас что-то беспокоит. — Тебе повезло, что я прощаю твою дерзость, — прорычал Сиэль. — Когда твой господин говорит тебе, что его жизнь тебя не касается, ты должен прекратить совать нос не в свое дело. Или твоему господину захочется отправить тебя вычищать конюшни. Губы Себастьяна приоткрылись в легком удивлении от столь неожиданного поворота в разговоре. Он бы не смог подобрать слов, чтобы смягчить ситуацию, и экипаж тронулся в тишине. Он решил, что еще раз спросит, что произошло на вечеринке, утром. Хороший ночной сон всегда помогал прогнать плохой настрой. — Сегодня я не хочу встречаться с мистером Кавендишем, — сказал Сиэль, когда наконец проснулся в девять тридцать. — Разверни его назад, когда он приедет, и скажи ему, что все, что он придумает для линии Дофин, подойдет. Я устал обсуждать материалы для плюшевых медведей. И да, я знаю, что ел вчера блины, но я все равно хочу три кубика сахара. И я, черт возьми, могу просыпаться тогда, когда захочу! Неужели ночью феи унесли Сиэля, а вместо него оставили самого неубедительного подменыша? Если бы это было так. Нравилось Себастьяну или нет, этот теперешний сопляк был его господином во плоти. Когда Себастьян сказал, что Сиэлю нужно заняться его домашней работой, документами, его обязанностями как графа Фантомхайва, тот раздраженно ответил: — Сегодня я не собираюсь этим заниматься, и ты не сможешь меня заставить. В каком-то смысле Сиэль был прав — ему нельзя было отдать приказ, как Себастьяну, но это не значило, что мальчику нельзя было давать наставления. С отработанным терпением Себастьян напомнил Сиэлю о его цели стать насколько возможно лучшим графом, что означало, что он должен появляться в свете и продолжать учебу, дабы поддерживать свои статус и влияние. — Что ж, сегодня мне не хочется этим заниматься, да и завтра, наверное, тоже, — протянул Сиэль, и этим все и закончилось. Весь день Сиэль провел в своем кабинете за книгами и настольными играми. Себастьян полагал, что одного дня отдыха ему будет достаточно, чтобы успокоиться, но неделю спустя Сиэль все еще отлынивал от учебы ради поездок в город и сна. Миссис Майелл, преподаватель танцев, и мистер Хэнси, профессор арифметики, не имели возражений по поводу того, что юный граф отменял их встречи в последнюю минуту. Этого следовало ожидать, ведь они получали полную оплату, если их оповещали об отмене занятия меньше, чем за двадцать четыре часа. Преподаватели действительно забеспокоились только тогда, когда Себастьян сообщил им, что их услуги не понадобятся «до дальнейших распоряжений». Себастьян не особенно их жалел; если бы они знали, как ведет себя молодой господин, они бы скорее отказались от оплаты, чем сносили бы присутствие рядом с ним. Упрямство Сиэля не ограничивалось учебой и встречами. Несколькими днями позже, когда Себастьян принес ему полдник в библиотеку — более сытный и полезный, чем обычно, так как Сиэль отказался от своего обеда, — молодой господин бросил неодобрительный взгляд на крудите́ и затем на своего дворецкого. Он издал короткий смешок. — Я не буду это есть, — хмыкнул он. — Убери это. Себастьян сузил глаза. — Вам придется, если вы хотите хорошо себя чувствовать. Овощи дадут вам куда больше энергии, чем сладости, а она вам понадобится, если вы хотите бодрствовать за ужином. Сиэль махнул на это рукой. — Нет, не хочу. Принеси вместо этого что-нибудь с шоколадом. И больше не сказав ни слова, Себастьян принес. Возможно, ему следовало возразить — обычно он возражал, — но он в самом деле устал принимать решения за мальчика и в ответ получать только недовольство. И несмотря на сладкий перекус, Сиэль без проблем справился с ужином. Более того, в половине одиннадцатого мальчик заявил, что почти не устал и собирается читать столько, сколько захочет. Во время одного из своих ночных обходов Себастьян видел своего подопечного, наконец уснувшим около двух часов ночи. После восхода солнца Сиэль отказался вставать сначала в восемь, а потом и в девять часов, и наконец, когда на часах было без четверти одиннадцать, сумел пошевелиться, причем крайне неохотно. Себастьян не озвучил своего недовольства, но оно было написано у него на лице. Он рассчитывал, что Сиэль в ответ на это ощутит стыд и постарается изменить свое взбалмошное поведение, но это не сработало. Более того, он стал вести себя только хуже. Сейчас было девять часов утра четверга, и Себастьян мог только предполагать, что от завтрака из тоста, половинки апельсина и сосисок не откажутся. Месяц назад такое блюдо было бы вполне подходящим, а теперь? Сказать наверняка было невозможно. Подняв подносы наверх с помощью кухонного лифта, Себастьян негромко постучал в дверь, постоял с полминуты и после вошел, так и не дождавшись ответа. В последнее время так бывало часто — без сомнения, Сиэль до сих пор не проснулся, проведя еще одну ночь, не ложась спать так долго, как ему хотелось, и не заботясь о том, что принесет следующий день. Молодому человеку не подобало засыпать так поздно, и Себастьян, утомленный подобным поведением, задавался вопросом, как скоро ему придется перейти от недовольных намеков к полноценным замечаниям. Он совершенно не горел желанием это делать. Для дворецкого было столь же неприемлемо указывать господину, как ему следует жить, сколь для господина — быть таким безалаберным. Как и ожидалось, Сиэль лежал, свернувшись калачиком под пледами и одеялом на огромной постели, и его силуэт был неподвижен. Себастьян подкатил тележку с чаем и завтраком к правой стороне кровати и быстро обошел ее, чтобы раздвинуть шторы. День был пасмурным, но солнце все еще пробивалось между облаками, и Сиэль сразу же съежился. — Нет, закрой… Слишком ярко. — Вам пора вставать, — лишь только отрывисто проговорил Себастьян. Но в тот же момент понял, что что-то было не так. — Молодой господин, вы… в порядке? Раздался хриплый кашель. — Меня стошнило прошлой ночью. Задвинь шторы, — рука Сиэля высунулась из-под одеял. — Да закрой ты уже шторы… нгх. Глаза режет. Себастьян сделал, что велено, воздержавшись от вздоха. — Где вас вырвало? И когда? — Меня стошнило в полотенце, так что ничего не испорчено. Оно на полу где-то. Теперь оставь меня. Себастьян подобрал грязное полотенце и положил его туда, где его позже сможет найти Мей-Рин, радуясь, что, как всегда, взял с собой запасные перчатки. Он бы не смог подавать еду в той же паре. — Почему вы не позвали меня ночью? — спросил Себастьян, искренне любопытствуя и несколько недоумевая. И хотя ему не было необходимости внимательно осматривать следы на полотенце, он отметил, что оно было полностью высохшим. — Вы ведь знаете, я бы пришел и помог вам. Мы могли бы поставить вас на путь выздоровления намного быстрее. — Мне было слишком плохо, — пауза. — И я не обязан рассказывать тебе все. А теперь уходи и дай мне отдохнуть. Сиэль все еще не высовывался из-под одеял, и потому Себастьян позволил себе устало возвести глаза к потолку. Мальчик, возможно, и был болен, но определенно не настолько, чтобы это сбило с него спесь. — Я не уйду сейчас. Пожалуйста, вылезайте из-под одеял, чтобы я мог вас видеть. Нужно выяснить, какие у вас симптомы, чтобы я мог решить, есть ли необходимость в лекарствах. — Ладно, — поспешно, Сиэль выбрался из-под одеял, его разные глаза смотрели раздраженно, но были устало прикрыты. Себастьян задавался вопросом, не была ли эта болезнь новой уловкой, чтобы отлынивать от работы, но мальчику явно было нехорошо. Себастьян стянул испачканную перчатку и проверил лоб Сиэля на жар. Его не было. — Вас не затруднит описать мне ваше самочувствие, молодой господин? — Затруднит, — сказал Сиэль, — но я все равно опишу. У меня пересохло во рту, но горло не болит. Голова раскалывается. И не открывай больше шторы, от света режет глаза. Желудок все еще болит, но не думаю, что меня стошнит снова, — Сиэль посмотрел на своего дворецкого, нахмурившись. — Ты же демон — разве ты не чувствуешь, когда что-то не так? — и затем с ноткой паники: — Ты ведь не можешь узнать все, просто взглянув на кого-то, верно? — Я не могу читать мысли, если вы это имеете в виду, — Себастьян убрал свою руку и снял оставшуюся перчатку, чтобы надеть новую пару. — Будь это так, мы бы сумели раскрыть для королевы многие преступления гораздо быстрее. В любом случае, я вижу, что вам слишком нехорошо, чтобы покидать комнату сегодня. Из-за вашего приступа тошноты, я также сомневаюсь, что вы голодны. Думаю, стакан чая, так или иначе, поможет вашему желудку, особенно без меда. Сиэль облизнул губы. — Я… Мне кажется, мне нужно что-нибудь съесть. — Не советую. Исходя из ваших симптомов, я полагаю, у вас легкая форма гастроэнтерита, — сказал Себастьян. Несмотря на диагноз, поведение мальчика казалось ему несколько подозрительным. Сиэль, казалось, был болен, но… в какой-то степени он вел себя так, будто бы не был. — Я заварю вам мятный чай вместо цейлонского, — и затем он спросил неохотно: — Вам принести что-нибудь еще? Сиэль снова завалился на кровать и прикрыл глаза. — Нет. Я просто хочу полежать. Голова слишком болит. Уроков сегодня не будет? — Как и в течение всей этой недели, — сказал Себастьян, его тон был сухим, — занятий не будет. — Хорошо, — и на этом все. Ни признания того, что он вел себя как испорченный сопляк — лишь простое подтверждение его власти. Себастьян негромко хмыкнул в разочаровании. И что ему делать с этим мальчишкой? Себастьян выкатил тележку из комнаты и вернулся к кухонному лифту. Еще один завтрак приготовлен впустую. По крайней мере сегодня это было не просто так — в любое другое утро на этой неделе Сиэль хотел только бекон или масло, или сахар, или что-нибудь еще, что совершенно не было полезно его организму. Возможно, поэтому он и заболел. Себастьян отметил это с толикой злорадства: это будет прекрасным аргументом для следующей лекции, когда у него будут время и силы провести ее. Он сильно сомневался, что Сиэль будет своенравничать вечно, но ему хотелось знать, как долго мальчик собирается продолжать это. На все советы Себастьяна юный господин отвечал только возражениями. Сиэлю нужно было делать все по-своему, даже если это «по-своему» приносило в разы больше хлопот. К примеру, когда Себастьян посоветовал ему принять ванну вечером, Сиэль заявил, что предпочел бы сделать это следующим утром. Это означало, что, окончив завтрак, после которого Сиэль хотел успеть на ранний рынок, сначала ему нужно было принять ванну; и во время купания он тоже вел себя просто ужасно. То ему мыло попало в глаза, то вода была слишком горячей, то полотенца пахли не так как надо… и где только Сиэль не пытался перевернуть все с ног на голову? Поразительно, насколько изматывающим может быть такое поведение. Конечно, в этом не было ничего, с чем Себастьяну не приходилось бы иметь дело во время его предыдущих контрактов, однако раньше он не чувствовал себя настолько… лично вовлеченным. Себастьян снова зашел на кухню и сразу же принялся готовить мятный чай. Финни тоже был там и скромно завтракал тостом с маслом за столом для прислуги. След грязи на его щеке говорил о том, что он уже приступил к своим обязанностям на этот день, и сейчас у него был первый перерыв. — Похоже, юный господин — единственный здесь, кто не признает, что день начинается с восходом солнца, — сказал Себастьян, передавая полную тарелку Сиэля удивленному садовнику, в круглых глазах которого плясали вопросительные знаки. — Молодой господин неважно себя чувствует, он немного приболел. Его завтрак придется выбросить, если кто-нибудь его не съест. Финни моргнул, уставившись на дворецкого. — Мистер Себастьян? — Что? — Себастьян уже раздраженно вылил невыпитый цейлонский чай в раковину и готовил чайник к повторному использованию. — Простите за прямоту, но я не уверен, что когда-либо слышал, чтобы вы так откровенно высказывались о молодом господине, — признался он с почти незаметной улыбкой. — Мы все здесь очень благодарны ему, разумеется, но… вы ведь тоже заметили изменения в его поведении в последнее время? Себастьян моргнул. Должен ли он довериться садовнику? Он решил, что будет выглядеть неестественно, если сейчас уклонится от темы, и углубился в подробности, пообещав себе, что делает это только для того, чтобы казаться нормальным. — Да, заметил. Он очень придирчив и больше не желает заниматься работой или учебой. Не знаю, понимает ли он, что подобное поведение для него совершенно неприемлемо. — Ох, — сказал Финни. — Ну… я в этом не разбираюсь. Себастьян оторвался от приготовления чая. — Что ты имеешь в виду? — Думаю, я имею в виду… — Финни пожал плечами. — Его поведение изменилось, но это не означает, что оно неправильное. Я не уверен. У меня не было много опыта общения с другими детьми несколько лет назад, но я думаю… Я думаю, люди проходят через этапы, когда они меняются и растут, и я не думаю, что для юного господина необычно меняться в его возрасте, верно? — Так резко? — Себастьян ненавидел, что ему приходилось спрашивать. — Возможно. Наверняка Бард и Танака знают об этом больше, — кивнул Финни. Ах, верно. — Кстати о Бардрое, ты не видел его сегодня утром? Мне нужно переговорить с ним по поводу его… потребления алкоголя. Финни звонко рассмеялся. — Звучит забавно. Я видел его снаружи, в конюшне, когда возвращался на завтрак. Он собирался кормить лошадей. Хотите, я приведу его? — Да, пожалуйста, — по крайней мере, он сможет разобраться хотя бы в произошедшем сегодня утром. С Бардом было не так сложно вести диалог, к тому же держать его в узде было обязанностью Себастьяна, так что этот разговор станет глотком свежего воздуха после общения с Сиэлем. Финни выбежал через вход для прислуги, оставив после себя совершенно чистую тарелку, сиявшую, будто вылизанная. Себастьян вздохнул. Никто здесь не убирал за собой, что не было бы такой большой проблемой, не будь горничная слепой. — Утро доброе, мистер Себастьян, — поздоровался Бард, войдя внутрь, и снял пастушью шапочку; в его голосе уже слышался вопрос. — Так зачем я вам понадобился, сэр? Себастьян просто указал на бутылку и бокал. Он специально оставил беспорядок (сколь бы сильно это ни мучило его) в качестве доказательства. — Ты не мог бы немного тщательнее убирать за собой после своих полуночных вылазок? Нельзя было дождаться своего выходного и сделать это в таверне? — он неодобрительно вскинул бровь. Бард только мотнул головой в замешательстве. — Это не я, сэр. — О, неужели? — Себастьян задумался. Шеф-повар мог напиться настолько, чтобы забыть об этом… но разве недопитая бутылка шампанского подействовала бы на Барда так сильно? Он, определенно, мог поучаствовать в соревнованиях по выпивке, и был не из тех, кто быстро пьянеет. Бард снова мотнул головой, взял бутылку и повертел ее в руках, чтобы лучше разглядеть этикетку. — Нет, это был не я. Что это, шам-пан-ско-йе? А, шампанское. Оно так пишется? Через «о»? В любом случае, я никогда не любил белое. Да и красное, если оно не крепкое. Я предпочитаю медовуху. А вы сами разве не считали меня любителем пива? Вы ведь с бывшим солдатом работаете, забыли? Себастьян перестал слушать примерно на середине этого объяснения. Если это не было делом рук Барда, это точно не мог быть и Финни, который пережевывал очередной кусок тоста неподалеку и незамедлительно признался бы в преступлении, заливаясь слезами. Танака для подобного был слишком интеллигентен; если бы он и выпил, то избавился бы от улик, но все равно вскользь упомянул бы об этом. И Мей-Рин — она бы не стала пить, но даже если бы выпила, то без сомнения разбила бы бокал; и, конечно же, это не был сам Себастьян, вино не было одним из его вкусовых пристрастий… О. О. Себастьян снял свистящий чайник с огня и спокойно, аккуратно переставил поднос так, чтобы он снова был готов к подаче. Бард и Финни обменивались недоумевающими взглядами, но Себастьян сохранял привычное спокойное выражение лица, даже с небольшим намеком на улыбку. Он использовал кухонный лифт, чтобы снова поднять тележку на второй этаж, и повез ее по длинным коридорам, по которым он мог бы без труда пройти даже с закрытыми глазами. Себастьян снова оказался у двери в спальню и трижды громко постучал. На этот раз прозвучал вялый ответ. — Входи уже. И Себастьян вошел, ударив дверью о стену, когда она распахнулась. Он закрыл ее, не поворачивая ручки, отчего защелка громко клацнула, и подошел к мальчику, чьи пепельные волосы беспорядочно разметались по подушке; его рука лежала под челкой. Наливая чай, Себастьян звякнул носиком чайника о край чашки, а ложечка ударялась о фарфор, пока он размешивал напиток. В обычных обстоятельствах он не позволил бы себе таких действий, но в тот момент он ими наслаждался. — Обязательно так шуметь? Мне в голову будто нож вонзили, — проворчал Сиэль. — Мне все равно, что ты думаешь насчет еды. Мне нужно что-нибудь съесть, иначе тошнота не пройдет. — Хм, — Себастьян с громким звяканьем поставил чашку на блюдце. — Знаете, молодой господин, я думаю, вы были правы. Я ошибался. Сиэль хмыкнул. — Не сомневаюсь, что это так, но в чем именно ты ошибался? — В том, что у вас гастроэнтерит. Себастьян наблюдал за реакцией Сиэля. Больших изменений не произошло, но Себастьян уловил почти незаметное движение: взгляд Сиэля коротко метнулся к противоположной стене и обратно. — Ну… ладно. Меня в любом случае тошнит. И если дело не в моем желудке, то я не знаю, в чем. — Неужели? — спросил Себастьян. — Мне кажется, у вас должны быть какие-то идеи. — Не смей так со мной разговаривать! — выкрикнул Сиэль, несколько хрипло. Он сурово посмотрел на своего дворецкого, Себастьян серьезно посмотрел в ответ. Сиэль удерживал взгляд еще несколько мгновений. И затем до него дошло. Он понял, что Себастьян знает. Сиэль опустил взгляд в пол. В его глазах — голубом и фиолетовом — ясно читались неуверенность, вина, возможно, даже смущение — классический взгляд человека, пойманного на лжи и теперь желающего исчезнуть. Себастьян приоткрыл было рот, чтобы заговорить, но оборвал себя, когда пристальный взор Сиэля взметнулся вверх, столь же решительный, как и всегда. С ухмылкой мальчик сложил руки поверх своей пижамы. — Ну и что ты так мрачно смотришь? Что такого? Я могу делать, что хочу. Я здесь хозяин, а не ты. Себастьян глубоко и тяжело вздохнул. — Молодой господин, вам всего четырнадцать лет… — И я уже граф! — Невзирая на титул, вы все еще слишком молоды, чтобы выпить в одиночку почти целую бутылку шампанского. — Это не тебе судить. — Это не мое суждение, молодой господин. Это доказали многие люди до вас. Сиэль выпятил вперед грудь, чтобы казаться гордым. — Обо мне говорили, что я слишком молод, чтобы управлять собственным поместьем, но взгляни на меня. Я-я уже практически взрослый! Если я видел, как умирают люди, то и алкоголь мне пить можно. Я могу с этим справиться. Себастьян покачал головой. — Очевидно, молодой господин, что сейчас вы совершенно с этим не справляетесь. — Что ж, если бы ты хотя бы немного справлялся со своей работой, ты бы остановил меня до того, как я выпил! — воскликнул Сиэль, поднявшись на колени в кровати, чтобы быть с Себастьяном примерно на одном уровне роста. Он издевательски рассмеялся. — Но меня никто не заметил! Никто даже не попытался остановить меня, даже ты, хотя ты и говоришь, что всегда наблюдаешь за мной, патрулируешь холлы, когда я уже должен спать! Ты даже не можешь сказать, что «ребенок» делал посреди ночи не в своей постели! Ты же теперь будешь об этом жалеть? Ты облажался, Себастьян! Ауч! Черт… Сиэль зашипел от резкой головной боли и опустился на пятки. — Вы считаете, я облажался, потому что не заметил, что вы не спали? — спросил Себастьян. Сиэль кивнул, сжав от боли зубы, но стараясь при этом выглядеть угрожающе. Себастьян оставался спокойным. — Быть может, это так, хоть я и не знаю, в чем состоит этот провал. Прошлой ночью я вас не упустил, ведь я искал что-нибудь, что было бы не в порядке вещей. Я не осматривал кухню и, учитывая, что у вас на этой неделе новый режим сна, я не посчитал, что для вас было бы необычным находиться в этот час не в постели. Сам я был занят делом, которое счел более важным. — О, и что же это за дело? — спросил Сиэль, злобно ухмыляясь. — Что может быть более важным, чем убедиться, что я в порядке? Почему ты не знал, что я собирался сделать что-то нехорошее? — Вы хотите сказать, что пили только для того, чтобы я вас поймал? Сиэль отвел взгляд. — Нет. Но я… — он замялся и проворчал: — Это не то, что тебе нужно знать. И не то, что ты знать заслуживаешь. — Значит, вы пили шампанское именно с целью напиться? — Разумеется. Потому что могу. — Это единственная причина? — Какая еще причина тебе нужна от твоего господина? Бровь Себастьяна дернулась. — Мне нужна причина, чтобы удостовериться в вашем здоровье. Сиэль закатил глаза. — Меня ведь даже не тошнит на самом деле, это просто действие алкоголя. Это пройдет… — Вам плохо сейчас, потому что вы приняли неверное решение, юный господин. Вам следует лучше заботиться о своем здоровье. — Это решение, которое я захотел принять, все остальное неважно! — Но с чего вдруг? — Вовсе не вдруг! — Десять дней назад вы бы не… — Я всегда мог делать все что хочу! — Но почему вы решили, что можете делать все что хотите? — наконец спросил Себастьян. У него было чувство, словно он сболтнул лишнего: как часто он показывал, что чего-то не знает? Но он был слишком раздражен, чтобы беспокоиться об этом. — Очевидно, сейчас вы старше, чем когда-либо были. И все же вы ведете себя как тот десятилетний сирота, которого я впервые встретил. Уже много позже после того, как вы оправились от смерти родителей и от месяца, проведенного в плену, было несколько недель, когда вы стали вести себя несколько хуже, потому что вы вновь получили свободу и больше никто не говорил вам, что делать, — Сиэль на этих словах сильнее скрестил руки, нахмурившись. — Сейчас вы снова ведете себя так, и я знаю, что вечеринка в честь Жирного вторника как-то с этим связана. Словно тот мальчишка Рубин прочел заклинание, превратившее вас в тролля под мостом. Но я даже представить не могу, что за слова он сказал, — щеки и уши Сиэля пылали ярко-красным. — И потому сейчас я прошу вас рассказать мне, с чего вдруг в вас проснулась эта дурная натура. — Я не знаю! — воскликнул Сиэль, всплеснув руками и рассмеявшись, но совсем не весело. — Я не знаю, как, черт возьми, я должен на это ответить? Я не веду себя как кто-то еще, я просто был собой! Себастьян подпер костяшкой пальца подбородок. — Я должен сообщить о шампанском вашей тете. Глаза Сиэля расширились. — Ты этого не сделаешь. — Не сделаю, — сказал Себастьян, — но возможно, она лучше знает, как с вами совладать, раз уж она часть вашей семьи. Как ваш дворецкий, я должен сказать, что совершенно не представляю, как понимать ваше поведение. Вам нужно питаться более здоровой пищей, вам нужно выполнять вашу бумажную работу и вам нужно вести себя как воспитанный молодой человек. Разумеется, вы все это знаете, ведь я видел, что вы способны со всем этим справиться. Вы словно решили пренебречь всем своим тяжким трудом и превратиться в несмышленого ребенка. — Я не знаю, почему веду себя так, — сказал Сиэль, сминая в руках простыни. Он отпустил их и стукнул себя по голове обоими кулаками. — Я не знаю, не знаю! Я просто остаюсь собой, ясно? Я не понимаю, в чем проблема. — И отвечая на ваш предыдущий вопрос, — сказал Себастьян, передавая чай с несколько излишней настойчивостью, — ночью я пытался выяснить, что могло стать причиной таких резких перемен в вас, вот чем я занимался. Но я не сумел найти ни единой зацепки в книгах в вашей библиотеке. Я собираюсь продолжить искать, причем прямо сейчас, поскольку, как я понимаю, вы сегодня никуда не пойдете. Отдыхайте. Себастьян развернулся, чтобы уйти, и не был сильно удивлен, услышав позади себя звук разбившейся чашки. Ковер был усеян осколками фарфора, рука Сиэля, отпустившая чашку, свешивалась вниз с матраса. — Убери это, — выплюнул Сиэль. Его губы подергивались между выражением недовольства и улыбкой; он проверял мужчину. И затем Себастьян сказал то, что еще никогда не говорил своему хозяину — то, что он даже не знал, что способен произнести. — Нет, молодой господин. Я не стану. — Тогда ты нарушаешь контракт! — прорычал Сиэль. Себастьян покачал головой. — Вовсе нет. Я не обязан выполнять те приказы, которые, по моему мнению, могут навредить вашему благополучию. — И как разлитый на ковре чай способствует моему благополучию?! — Вам нужно научиться, — сказал Себастьян просто, —держать себя в руках. И вы этому не научитесь, пока не начнете брать ответственность за собственные поступки. Сиэль снова впился в него взглядом. — Что ж, я тоже не стану это подбирать. — Тогда оно останется там навечно. — Ты мне не командир! — Тогда кто? — многозначительно спросил Себастьян. — Потому что, принимая во внимание ваше поведение в последние несколько дней, я сомневаюсь, что этот человек — вы сами. Сиэль схватился за голову обеими руками и закричал: — Ладно! Мне все равно! Ладно! — Себастьян поморщился, когда Сиэль спрыгнул с кровати, приземлившись на колени, и стал подбирать осколки, бросая их себе на ладонь. Спустя несколько секунд он выставил вперед руку с несколькими собранными белыми осколками, продемонстрировав их Себастьяну: — Вот, я все убрал сам! Видишь? Я могу делать такие вещи! Сиэль не плакал, но его глаза были влажными, что выдавало, насколько сильно он был раздосадован. И Себастьян распознал то, что за этим скрывалось. Ему даже стало немного не по себе от того, что такое выражение лица было обращено к нему. Это было выражение, исполненное обнадеженной ярости, одновременно решительное и умоляющее Себастьяна принять его таким, каким он был в этот момент: избалованным, озлобленным, язвительным, запутавшимся маленьким ужасом. — Вам нужно вернуться в постель, — сказал Себастьян, но не резким командным тоном, а давая мягкое наставление. Выражение лица Сиэля сменилось удивлением. Себастьян протянул свою ладонь. — Позвольте мне забрать у вас осколки, пока вы не порезались. Я уберу остальное. — Нет, не уберешь, — Сиэль все еще препирался, но быстро остывал. Себастьян твердо ответил: — Уберу, потому что, в отличие от меня, вы недостаточно хорошо себя чувствуете. Вот, в чем причина, молодой господин. В этом и в том, что это моя работа. Ничего большего. После напряженной паузы Сиэль ссутулил спину. Он ссыпал осколки в ладонь своего дворецкого, повернулся и неторопливо забрался обратно в кровать, медленно и задумчиво разложив одеяла вокруг своих ног. Он неуверенно наблюдал за тем, как Себастьян собрал остатки осколков с ковра и промакнул салфеткой пятно чая. Все это время, пока они оба остывали, в комнате было тихо. Наконец Себастьян поднялся, с полной рукой крошечных осколков чашки. — Если вы хотите пить алкоголь, молодой господин, то можете выпивать по одному бокалу вина за ужином так часто, как желаете. Но больше вы не выпьете почти всю бутылку в одиночку — по крайней мере не в ближайшие несколько лет, по крайней мере пока вы не сможете принять это решение более осознанно, и даже тогда я не советую этого делать. Это просто неприемлемо… — он замолчал. — И не полезно для вас. Думаю, этот урок вы сегодня усвоили. — Ладно, — Сиэль подтянул колени ближе к своему лицу. Он не смотрел на Себастьяна. — А теперь, пожалуйста, отдохните как следует, а я принесу вам что-нибудь легкое для перекуса. Дайте мне знать, если вам понадобится что-то еще, — Себастьян развернулся, чтобы уйти, оставив поблизости тележку. — Завтра. Себастьян обернулся через плечо. — Завтра? Сиэль снова кивнул. — Завтра я… начну вести себя хорошо. И вернусь к бумажной работе. — О? Правда? — тон Себастьяна исказился. Сиэль кивнул еще раз, колени все еще прикрывали его рот, а напряженный взгляд был устремлен вперед. — Рад это слышать, — Себастьян поколебался. — Но даже если вы передумаете… я все равно останусь вашим дворецким. — Что? И что это должно означать? Это же очевидно, — тихо пробормотал Сиэль. — Это означает… — хотел бы Себастьян знать, что это означало. Он осознал слишком быстро. — Это означает, что как бы невоспитанно и невыносимо вы себя ни вели, это не изменит того факта, что я все равно буду здесь. Сиэль, от неожиданности дернувшись, наконец обернулся на своего дворецкого. Оба задумчиво изучали друг друга. В конце концов, мальчик опустил взгляд. — Я больше не буду столько пить, — сказал Сиэль подавленно. — Мне даже вкус не очень понравился. Слишком шипучий. Мне обожгло горло и хотелось чихнуть. — Вам не нужно больше пить вино, если вы не хотите, — Себастьян вернулся обратно к Сиэлю и налил ему еще чая. — Теперь вам нужно прилечь. А я, с вашего позволения, подготовлю отложенные документы и все к вашим занятиям на завтра. — Хорошо, — сделав еще несколько осторожных глотков, Сиэль отставил чашку, отвернулся и уткнулся лицом в подушки. Он невнятно пробормотал в них что-то похожее на «Спсиб». Себастьян разобрал услышанное, но все же спросил: — Пардон? Сиэль приподнялся совсем немного. — Ничего. — Хорошо. Я скоро вернусь с медовыми тостами, милорд. Себастьян тихо и осторожно закрыл за собой дверь, стараясь больше не тревожить эту скверную головную боль. Он сам не до конца осознал, что только что произошло, но у него было предчувствие, что теперь терпеть Сиэля станет немногим легче. А даже если нет… по какой-то причине Себастьян чувствовал, что, по крайней мере, сможет с этим смириться. __________________ Примечания автора: Если вам показалось, что Сиэль был OOC, это потому, что я хотела, чтобы его поведение было больше похожим на поведение четырнадцатилетнего, чем на его обычное, — в частности четырнадцатилетнего с ПТСР. Это будет прослеживаться особенно в следующей главе. Если вам показалось, что Себастьян был иногда OOC, а иногда нет, это значит, что я хорошо написала эту главу.