Фалды

Тем же вечером Себастьян написал два письма. Одно должно было быть направлено Мидфордам на их адрес в Оксфорде. В нем говорилось, что да, Сиэль присоединится к ним в течение недели, чтобы поприсутствовать на Уэстонском матче по крикету, а также выражалась благодарность за их приглашение. Второе письмо предназначалось мисс Нине Хопкинс и являлось официальной просьбой (или скорее приказом) освободить в ее графике место для немедленной примерки с господином Сиэлем Фантомхайвом. Разумеется — говорилось в письме, — Себастьян помнил об их первоначальной договоренности назначить встречу на апрель, как раз перед началом светского сезона; однако Сиэль вскоре посетит первый в этом сезоне матч по крикету в оксфордском колледже, и ему не следовало появляться в свете одетым по прошлогодней моде. Отчаянные времена требовали отчаянных мер — и Сиэль и впрямь испытывал отчаянную необходимость в снятии новых мерок. Сиэль находился на той странной стадии взросления, когда у него больше не осталось детского жира, кроме как на лице, но при этом его тело еще не начало развивать взрослую мускулатуру. Его руки и ноги стали длиннее, в то время как туловище оставалось примерно прежних размеров, что придавало ему внешней схожести с жеребенком. К счастью, это означало, что одежда Сиэля все еще подходила ему по размеру, хотя и стала несколько короткой в рукавах и щиколотках, что определенно не соответствовало человеку его статуса. Физический рост был еще одним понятием, с которым Себастьян от рождения не был знаком. Являясь демоном, он потратил годы на овладение множеством форм. Когда один контракт подходил к концу и начинался новый, у него не возникало сложностей с тем, чтобы принять иной облик, оснащенный крыльями, когтями или же копытами, как если бы они были всего лишь украшениями. У людей имелось немало проблем с тем, чтобы справиться с естественными изменениями в их телах, которые не происходили мгновенно. Себастьян был свидетелем этого, наблюдая во время контрактов за процессом старения. Потеря волос и стройности беспокоила некоторых куда больше, чем потеря их собственной жизни. Другие, напротив, легко принимали тот факт, что им приходилось распрощаться с молодостью, красотой и подвижностью. Себастьян видел бесчисленное количество раз, как со временем угасают люди по достижении определенного возраста. Однако ему не так много доводилось наблюдать за теми, кто еще не находился в расцвете своих сил. И несмотря на все трудности, связанные с неподдающимися логике переменами в поведении Сиэля, лицезреть то, как мальчик пытается управиться со своим растущим телом, было презабавным бонусом. До сих пор большинство физических изменений, происходивших с Сиэлем, были постепенными — настолько постепенными, что мальчик и вовсе не обращал на них никакого внимания, пока не наступал тот роковой момент, когда он обнаруживал для себя приносимую ими пользу, или же пока они не ставили его в неловкое положение. К примеру, он куда чаще стал спотыкаться из-за изменившейся длины его ног. И наблюдение за этими спотыканиями стало для Себастьяна венцом его карьеры. Нельзя было сказать, что ему приносило радость, когда его подопечный испытывал боль — юный господин лишь спотыкался, при этом не падая, — но видеть, как меняется этот извечно хмурый взгляд, перерастая в неподдельный ужас, было совершенно уморительно. А появлявшийся следом смущенный румянец… Себастьяна каждый раз отчитывали за смешки, но он ничего не мог поделать с собой, чтобы их сдержать. Перемены в росте Сиэля, сколь бы невысоким он ни оставался, несмотря на это, сопровождались рядом преимуществ. Как человек, которому редко приходилось тянуться за чем-либо или куда-то забираться, Сиэль открыл для себя эти преимущества окольным путем: в ванной. Ванна была своеобразным, коварным, неуловимым маленьким дьявольским проклятием в жизни мальчика. Крылось оно в ее размерах и отделке. Стенки ванны из очень скользкого фарфора полировал никто иной как сам Себастьян; и эта скользкость выливалась для Сиэля в проблему не предумышленно, а была всего-навсего побочным эффектом поддержания чистоты. Было невозможно облокотиться о край ванны так, чтобы не сползти при этом вниз. Следовательно, у сидящего в ней имелось в запасе приблизительно около двух минут блаженства, прежде чем он оказывался погруженным под воду по самые губы. После ему бы пришлось снова привести свое тело обратно в положение сидя — по крайней мере, в том случае, если бы он не мог дотянуться до противоположной стенки ногами, чтобы придержать себя. Ноги Сиэля долгое время не могли коснуться другого конца ванны, и по этой причине он не имел возможности просто расслабиться в ней — вопрос столь незначительный, что мальчик забывал о его существовании вплоть до наступления вечера, когда он был снова вынужден с ним столкнуться. Себастьян, моя молодому господину волосы, начинал ощущать, как кожа головы медленно выскальзывает у него из рук, после чего обычно раздавалось короткое разочарованное фырканье, вместе с которым Сиэль вновь усаживался выше. Это противостояние продолжалось бесконечно. Тонкий слой воды между фарфором и кожей не оставлял ни единого шанса как-то уменьшить скольжение. Сиэлю в конечном счете приходилось садиться на пятки, чтобы прекратить скользить, словно кубик льда по дну стакана. И наконец настал тот волшебный вечер, когда Сиэль обнаружил, что может вытянуть свои ноги ровно настолько, чтобы самые кончики его пальцев сумели коснуться противоположной стороны ванны. Гладким фарфоровым стенкам было нечем ответить на этот простой ход. Прижавшись спиной к одной из сторон и надавив на другую большими пальцами ног, Сиэль теперь мог понежиться в ванне, не боясь погрузиться под воду. Это была одна из самых странных и вместе с тем самых интригующих побед, свидетелем которых когда-либо доводилось становиться Себастьяну. Он скучал по тем спокойным дням, когда единственной заботой были лишь спотыкания и происходящие изменения в росте. Половое созревание явилось темным, глухим лесом, посреди которого они вместе с мальчиком оказались без компаса или путеводной звезды. На следующий день Себастьян позволил Сиэлю спать столько, сколько мальчику хотелось. Это было ради их общего блага: с тех пор, как то маленькое зерно сочувствия было посажено в его груди, Себастьян ощущал непривычное беспокойство, находясь в присутствии Сиэля. Все, что ему оставалось, — лишить это зерно воды и солнечного света. Лишить себя Сиэля, или по крайней мере этого нынешнего Сиэля, который нуждался во внимании, терпении, утешении и доброте — и который, по словам Танаки, нуждался в Себастьяне, чтобы восполнить все эти потребности. Все это было полной противоположностью предназначению демона. В чем заключалось предназначение демона? Себастьяну было хорошо это известно. Оно состояло в том, чтобы запутывать, очаровывать и искушать ненаглядных божьих людей, дабы сбить их с тернистого пути, ведущего на Небеса. В том, чтобы расставлять сети, сплетенные из золота, крови и обещаний — трех вещей, перед которыми люди не могли устоять. В том, чтобы заставить человека плакать, кусать локти и рвать на себе волосы, умоляя на коленях о пощаде, когда у самого смертного одра он наконец осознáет, что намертво закрытые золотые врата никогда не распахнутся перед ним. Но самым главным, в чем заключалось предназначение демона, было вкусить человеческую душу, вобрать ее в свое существо и впитать самую ее суть. Себастьян был истинным гурманом. Он испробовал мириады прожитых жизней и обонял несметное множество букетов. Ищущий мести был слаще вора; а воры бывали горькими или кислыми в зависимости от их мотивов; от того, каким было их детство. У негодяев и пьяниц были текучие, соленые, словно слезы, души. Души больных были рыхлыми и напоминали свернувшееся молоко. Сам Себастьян больше всего наслаждался наваристым соусом, источаемым убитыми горем. «Милорд, вы не совсем в себе в последние дни», — сказал он ранее, и это было правдой. В десятилетнем Сиэле было больше огня и серы — он сиял неподдельной гордостью. Перемены и в этот раз стали заметны благодаря ванне. Будучи младше, Сиэль, подобно олимпийцу, не смущался своей наготы. Теперь он стал стесняться своего тела, сбрасывая полотенце лишь в самую последнюю секунду и заворачиваясь в него снова, едва представлялась возможность. — Ты должен застелить мою кровать новыми простынями, — сказал Сиэль во время вчерашнего вечернего купания, пока Себастьян тер его спину между лопаток большой намыленной губкой. — Разумеется, сэр, после того как мы закончим. — Нет, ты должен сделать это сейчас. Я так хочу. Чтобы мне было на чем сидеть, когда я надену пижаму. Себастьян вздохнул и вытер насухо руки. Он решил не задавать господину вопросов — день и без того выдался тяжелым, пусть причина, по которой его прервали, и казалась несколько притянутой за уши: разумеется, Сиэль не сидел бы на голом матрасе; Себастьян всего лишь собирался сменить простыни, пока мальчик будет отдыхать в воде. Но раз уж на этом настаивали… Когда Себастьян вернулся из спальни, Сиэль сказал ему: — Я сам закончил мыть ноги, так что можешь заняться волосами. Себастьян сразу же разгадал этот план. Он надеялся, такой сценарий не станет постоянным. Новая застенчивость Сиэля сильно усложнит процедуру принятия ванны, если он будет каждый раз выдумывать предлоги, чтобы заставить Себастьяна уйти в середине купания. В долгосрочной перспективе, однако, все эти досадные мелочи могли оказаться существенными. Подростковый возраст был новым видом эмоциональной пытки, с которым Себастьяну прежде не приходилось иметь дела. Это был тот вид мук, которые люди невольно причиняли себе сами, и Себастьян жаждал узнать, какой оттенок вкуса это добавит душе. Он заставил себя фантазировать о деликатесе, пока не почувствовал, как слюна скапливается у него во рту, и вновь не удовлетворился своей демонической сущностью. Даже люди, ухаживавшие за телятами и поросятами, не задумываясь, ели говядину и свинину. Всего лишь один укол сочувствия к его жертве не был причиной для беспокойства. До тех пор, пока конец контракта волновал его, он мог позволить себе расслабиться, зная, что не лишился своего рассудка.

❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧

Сиэль не звал Себастьяна к себе, пока часы не показали четверть двенадцатого. Он сидел, приподнявшись, в кровати, его спина была сгорбленной, а волосы были больше обычного взъерошены после сна. — Ну и ну. Похоже, вы спали крепко, да, милорд? — спросил Себастьян, несколько забавляясь. Сиэль потер свой глаз, отмеченный пентаграммой; второй глаз — голубой и невинный — был наполовину прикрыт. — Который час? — спросил он и тут же зевнул, достаточно широко, чтобы было видно каждый его зуб. Себастьян усмехнулся этому зрелищу. — Чуть больше одиннадцати, сэр. Вам удалось проспать больше двенадцати часов. Должно быть, вам действительно был нужен отдых. Мальчик несколько раз сонно кивнул. — Вы хотите, чтобы я подал вам завтрак сейчас, милорд? Я начал готовить его не так давно; температура должна быть приемлемой. — Да, только… подожди минуту, — Сиэль сунул ноги под одеяло. Он сильно тряхнул головой, чтобы быстрее привести себя в чувство. — Я просто думал… ну… Я не знаю, как мне сегодня быть. Я имею в виду… Я не знаю, какого Сиэля ожидают увидеть слуги… Не то чтобы меня заботило их мнение, — тут же уточнил он, — но меня заботит, как они будут себя со мной вести. И если они начнут обращаться со мной, как с каким-то инвалидом, я рассержусь на них, даю слово, — Сиэль вздохнул, откинувшись назад. — Но в то же время я не собираюсь притворяться, будто вчера ничего не было. У меня просто нет желания вообще объяснять им, из-за чего я провел в своей комнате целый день, — румянец цвета спелой клубники окрасил уголки его скул. — Я имею в виду, я не знаю, что мне ответить им, если они спросят, почему я сидел здесь. — Вам и не нужно ничего отвечать, если они спросят, — сказал Себастьян. — Если бы они осмелились заговорить об этом с вами, я бы сам очень рассердился на них. Дела господина не должны касаться прислуги, только если господин сам того не пожелает. — Верно, — согласился Сиэль, слабо качнув подбородком, как если бы Себастьян напомнил ему об этом факте. — Верно… Ну… Мне все еще кажется, что мне должно быть, что ответить. Я боюсь, что, если ничего не скажу, они сформируют свое собственное мнение, и оно будет хуже любой лжи, которую я мог бы придумать. — Первым предположением мистера Танаки было, что вам приснился кошмар о вашем прошлом, и что это так на вас повлияло, что не было полностью ошибочным, — поведал Себастьян. — Не буду удивлен, если остальные слуги подумали о чем-то похожем. Себастьян высказал эту мысль, рассчитывая, что это успокоит Сиэля, но реакция мальчика была совершенно неожиданной: — Что? Ты серьезно? Какого черта они говорят о моих личных проблемах?! Они всегда так думают, когда я немного задерживаюсь утром или отдыхаю в своей комнате? Что у меня приступ паники или что-то в этом роде? — У меня нет точного представления об их мыслях, потому что я, разумеется, не спрашивал их напрямую, — сказал Себастьян. — Но, во всяком случае, я так не думаю. Возможно, вы помните, что Мей-Рин, Финни и Бард и сами пережили травматичный опыт, хотя и продолжают вести нормальную жизнь. В большинстве случаев я не могу отзываться о них высоко, но я полагаю, они знают, каково это — иметь мрачные воспоминания; каково оставаться с ними наедине. Это, наконец, охладило пыл мальчика. — Я никогда не думал об этом в таком ключе, — сказал он. Он выдохнул через нос и сложил на груди руки. — Хорошо. Тогда я просто позволю им предположить все, что они хотят. Это избавит меня от необходимости придумывать какую-нибудь глупую историю. — Рад это слышать, сэр, — сказал Себастьян. — Тогда мне подать завтрак сейчас? — Да, — сказал Сиэль, и через несколько мгновений перед ним оказался полный поднос. Сиэль никогда не был из тех людей, которые ели быстро или много, но в последние дни он ел со сдержанным наслаждением. Когда господин объявлял трапезу оконченной, его тарелка всегда была пуста. Сегодняшний день не стал исключением — ни крошки, ни пропущенного пятнышка. Пронзительный скрежет вилки Сиэля — вместе с которым с тарелки исчез последний кусочек картофельных оладий — об отпечатанный на фарфоре цветочный узор напомнил Себастьяну «музыку», которой развлекали себя низшие демоны. — Ну и ну, ну и ну, мне следует быть осторожнее и самому вымыть эту посуду, не то Бард примет ее за чистую, — поддразнил Себастьян. Вместо того, чтобы надуть на это замечание щеки, Сиэль всего лишь прикусил кончик вилки. — Что ты вообще собираешься делать сегодня? Тон молодого господина не был властным: он спрашивал из чистого любопытства. До чего странный вопрос… Сиэль никогда не проявлял интереса к распорядку дня своего дворецкого, разве что только когда они впервые встретились и после стали обучать друг друга. Ах, но вполне возможно, что у Сиэля было для него поручение и он хотел узнать, когда оно может быть выполнено. Спросить подобное по этой причине для господина было в порядке вещей. — Что ж, — начал Себастьян, — после того, как я закончу убирать завтрак, я собирался проверить кухонную кладовую, чтобы подсчитать наши запасы сахара, соли, муки и тому подобного, и дать указания Барду, если нужно заказать еще. После этого я собирался осмотреть водосточные желоба, поскольку они немного засорились, как выяснилось во время последнего шторма. Тогда же я собирался проверить и состояние дымоходов, чтобы убедиться в их исправности. Кроме того, в моем расписании всегда должно оставаться место и для обычных дел, таких как приготовление чая или обеда и поддержание порядка в доме. Есть ли что-то, что я не упомянул, чему вы бы хотели, чтобы я уделил время? Сиэль отрицательно покачал головой и снял с колен поднос, протянув его Себастьяну. — Я просто хотел узнать, где ты будешь сегодня, вот и все. — О. Я понял. Вот только он не понимал; по крайней мере, не совсем. Было ли это скрытой просьбой об утешении — том самом утешении, в котором, со слов Танаки, Сиэль нуждался в этом возрасте? Себастьян искренне надеялся, что нет. — Что ж, молодой господин, — он протянул вперед руку, помогая мальчику подняться с постели, — не пойти ли нам вместе встречать новый день?

❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧

На Сиэле были черный сюртук, темно-серый однобортный жилет в тонкую полоску и короткие серые брюки до колена с черными чулками под ними. Для создания цветового акцента верх чулок был отделан бордовым, и такого же цвета лента была завязана на шее мальчика в свободный бант. Сиэль теребил одну из своих сережек, крутя ее в мочке, пока Себастьян поправлял рукав на другой его руке. Да, он был несколько короче запястья… — Ауч, — негромко прошипел Сиэль. — Может, вам стоит оставить ее в покое, хм? — ухмыльнулся Себастьян. Сиэль не убрал руку, продолжая нервно проворачивать маленький камешек. — Что вообще мне сегодня делать? Ты сказал, мне нужно ненадолго отвлечься от работы. Но я не могу решить, чем мне занять себя. — Не думал, что вам будет сложно ответить на этот вопрос, — Себастьян выпрямился, наряд в полной мере прошел его проверку. — А чем вы занимались в прошлом месяце, когда откладывали свои учебу и обязанности? — Не поучай меня, — фыркнул Сиэль. Он потер указательным пальцем рукоять своей трости, когда Себастьян передал ее ему; это определенно было лучшей привычкой, чем растягивать мочки ушей. — Полагаю, всегда найдутся шахматные стратегии, которые нужно опробовать. Или биллиард — я наконец начинаю понимать его привлекательность. И, если подумать, я давно не тренировал Айриш и Сайсонби, — пальцы Сиэля сжались на трости немного сильнее. — Тогда, если я соберусь этим заняться, мне нужно будет попросить Барда помочь мне оседлать их… Ах, так значит, он все еще испытывал некоторое беспокойство по поводу сегодняшней встречи со слугами. Себастьян решил позволить идти всему своим чередом: этим утром ему больше не следовало произносить слов ободрения, иначе он просто приучит Сиэля приходить к нему по каждому малейшему поводу. А это совсем не тот урок, который нужно было выучить мальчику, перед тем как в игру вступит его тетя. — Не уверен, милорд, что ваши сапоги для верховой езды все еще будут вам в пору. В ноябре вы сказали мне, что они жмут. По счастью, мисс Хопкинс скоро должна связаться со мной, чтобы сообщить, сможет ли она выделить время для вашей внеочередной примерки. Нам нужно будет, чтобы она также сняла мерки и с ваших ног. Сиэль вскинул перед собой правую ногу, обутую в туфлю со шнуровкой на высоком каблуке. — Теперь я и их могу носить только с тонкими чулками, а то пальцы ног сдавливает. Нужно в ближайшее время посетить обувщика и заказать новые пары. — Возможно, лишь несколько, пока ваши ноги растут, — предложил Себастьян. — Из этого выйдет мало толку, если они уже будут вам малы, когда прибудут. Изготовление обуви требует времени, чтобы все было сделано должным образом. Сиэль моргнул и вытянул шею, чтобы взглянуть вниз, на свои ноги. — Ты правда думаешь, что они так быстро вырастут? — Такую возможность исключать нельзя. Пусть Себастьяну предстояло еще многое узнать о подростковом возрасте, молодых людей, чьи ноги доросли до размеров взрослого человека раньше всего остального, видеть ему все же приходилось. Сиэль согнул сначала одну лодыжку, затем другую, выглядя не то озадаченным, не то впечатленным своими ногами. — Что ж, хорошо. Тогда пока хватит одной новой пары, — он сделал большой шаг вперед; этот разговор, казалось, всколыхнул в нем чувство гордости. — Ну, самое время начинать новый день — уже за полдень. Я буду в своем кабинете. Ты можешь идти заниматься своими делами. До встречи.

❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧

Водосточные желоба с восточной стороны дома были более всего забиты опавшими прошедшим ноябрем листьями. Себастьян стоял на коленях на краю крыши и вычищал мусор с помощью совка. Это было одним из множества дел, которые он никогда бы не поручил Барду или Финни: если бы они и не сломали себе шеи, то уж точно переломали бы сотни черепиц. И все же едва ли это была та работа, которую должен был выполнять главный дворецкий. Существовал ли вообще изящный способ прочистить водосточные желоба? Если кто-то и мог превратить столь грязную работу в грациозный танец, то это был Себастьян, но сегодня он решил приберечь силы для иных задач. Вдали послышалось ржание, и Себастьян поднял взгляд, заприметив почтальона, появившегося на подъездной дорожке. Ах, вот и ответ от Нины: Себастьян никогда не знал, чего ожидать от манер этой женщины, и он был рад тому, что она не стала с этим медлить. Он спрыгнул с крыши вниз, за дом, чтобы почтальон не имел возможности лицезреть его акробатическое мастерство, и забрал у него послание с учтивым кивком, после чего сразу же вскрыл конверт.

Я приеду завтра, 31-го марта, в полдень. Прошу заранее подготовить комнату для снятия мерок, которая послужит моим рабочим местом.

Единственным дополнением к записке была большая, размашистая подпись, которая занимала почти всю оставшуюся часть пергамента. Краткость письма, казалось, выражала раздражение по поводу срочности высказанной просьбы; она даже не обратилась к господину надлежащим образом — какое бесстыдство. Что ж, ей следует ожидать щедрой оплаты не только деньгами, но и лекциями. Себастьян никогда не скупился на слова, имея дело с этой кокетливой торговкой. Себастьян прервал выполнение своих обязанностей, чтобы передать письмо Сиэлю. Почувствовав, что мальчик находится в библиотеке вместо своего кабинета, Себастьян пошел по направлению к ней, задавшись вопросом, не уткнул ли Сиэль нос снова в одну из своих книг о биологии человека. Однако, невозможно одновременно вести беседу и читать. Когда Себастьян подошел к двери, он в тот же момент услышал знакомый голос внутри комнаты. — Вчера я почувствовал себя таким беспомощным, когда услышал, как вы говорите, — это, разумеется, был Танака. Его слова были пронизаны той самой совершенной заботой, что более всего улавливалась в голосах пожилых людей. — Мне так отчаянно хотелось что-то сказать, но я не знал, как подступиться. Я боялся, что могу сделать только хуже. — Говорить что-либо — это не твоя обязанность, — пауза. — В тот момент… я мало в чем походил на себя. Я даже не ассоциирую того человека с собой. И тебе тоже не следует. — Но… это все еще часть вас, молодой господин. — Ну разумеется, я знаю это. Я же не сумасшедший, — и снова пауза. Сиэль помолчал, раздумывая, как лучше сформулировать то, что ему довелось испытать. — Это было больше похоже на… маленького ребенка, который внезапно овладел моим разумом. Да, именно так. Словно что-то внутри меня, когда я впадаю в тревогу, перехватывает поводья и отталкивает в сторону настоящего меня, и не дает мне снова обрести контроль, пока не заставит меня выглядеть крайне нелепо и смешно. Я не знаю почему так происходит, и мне это не нравится. Меня раздражает то, что после приходится разбираться со всем устроенным им бардаком. Но это все, что я могу сделать, — его голос звучал с такой же легкостью, как если бы он отмахивался от пустяка. — Я не думаю, что это смешно, молодой господин. Мне немного жаль этого ребенка. Мгновение Сиэль был очень тихим. Себастьян мог слышать, как внутри комнаты тикают напольные часы. — Его не следует жалеть. Он раздражает и не слушает меня. Танака кашлянул, издав задумчивый горловой звук. — Ну… раз уж он не слушает вас, то, может быть, послушает кого-то другого? — Понятия не имею, и мне все равно, — сказал Сиэль, тоном не резким, но тем не менее указывающим на завершение диалога. — Мне правда все равно. Я просто не выношу его. Этот разговор меня утомляет, и это все его вина. Я больше не хочу об этом говорить. К удивлению Себастьяна, Танака не позволил их обсуждению окончиться на этом. — Я думаю, молодой господин, что этот «ребенок» пытается вам что-то сказать. И думаю, он заслуживает того, чтобы его выслушали, хотя и знаю, что он вам надоел. Возможно, это поможет вам понять, почему он вообще здесь. — Это он должен слушать меня, а не наоборот, — с вызовом сказал Сиэль. — Это все, что я могу сказать. Давай больше не будем об этом. Ты получил письма для Кавендиша и Кашьяпа насчет запуска в производство тех жареных индийских сладостей? Как они называются, желе-… что-то там? Желе-бобы? Отлично, отправь их поскорее. А после ты не мог бы сообщить Себастьяну, что я хотел бы в ближайшее время выпить чаю? И пообедать тоже? К тому времени, как старший дворецкий покинул кабинет, Себастьян практически материализовался за поворотом в следующий коридор, скрывшись из виду. Немногим в ближнем окружении Сиэля было дозволено то, что сделал только что Танака. За исключением Лау и Гробовщика, Сиэль всегда был обходительнее с теми, кого он знал еще до заключения контракта. Они имели возможность видеть в нем некоторую мягкость, которую Сиэль не позволял себе в присутствии никого из своих новых знакомых. Себастьян посчитал большой удачей то, что ему довелось по воле случая подслушать этот разговор. Он, естественно, не находился столь высоко на тотемном столбе Сиэля, чтобы быть посвященным в такие секреты. И был этому рад.

❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧

— У меня только что был странный разговор с мистером Танакой. Ах, и верно, как он мог забыть: ведь он был стражем тотемного столба. — Он расспрашивал меня о вчерашнем, — продолжил Сиэль, когда Себастьян поставил перед ним тарелку весенней зелени с редисом, заправленных легким бальзамическим соусом. — Он сказал, ему не нужны детали — и слава Богу, я бы все равно ему ничего не сказал; — но он спросил, было ли что-то, что он мог бы сказать в тот момент, чтобы привести меня в чувство, — Сиэль прожевал немного салата, покривился и полил овощи большим количеством соуса из маленького серебряного соусника. Себастьян стоял молча. Связанный обещанием говорить лишь правду, он мог сказать не так много, не раскрывая того, что подслушал этот разговор. Ему было интересно узнать, на чем его молодой господин сможет его подловить. Сиэль проглотил еще салата. — Он заставил меня задуматься о том, что я на самом деле чувствовал тогда, когда мне было так стыдно, и я не хотел, чтобы кто-то обо всем узнал. Я будто не чувствовал себя собой. Я чувствовал себя совсем другим человеком, и у меня не было над ним никакой власти. Мне приходилось подчиняться его воле, пока я наконец не вернул себе контроль, — Сиэль покачал головой, слегка ухмыляясь. — Это как болезнь, как моя астма — я не мог ничего сделать, кроме как позволить этому другому существу взять надо мной контроль, также как я ничего не могу сделать, когда меня начинает бить кашель. Мне долгое время было стыдно за этого альтернативного меня. Но сейчас я задумался, а должно ли мне быть стыдно. Я задумался, нет ли во мне какого-нибудь паразита, который заставляет меня так себя вести, — он указал подбородком на Себастьяна. — Есть ли что-то такое, вроде маленького организма, который может пробраться внутрь черепа и изменить то, как ты себя ведешь, воздействовав на мозг? Ты о таком знаешь? Если бы все было так просто. — Господин, внутри вас нет ничего подобного. — Тц, — Сиэль сразу же стал выглядеть разочарованным. Он стукнул кулаком вместе с ручкой вилки по столешнице. — Прекрасно. Я-то надеялся хотя бы на какое-то объяснение. Значит, ты говоришь, что все мои мысли вчера были моими собственными, а я просто ненормальный, раз пытаюсь приписать их какой-то другой сущности. — Вы далеко не «ненормальный», милорд, — сказал Себастьян. — Даже если подобного рода тревоги и являются частью вас, как вы говорите, это не значит, что они не имеют первопричины. — Но тогда откуда, черт возьми, они исходят? — вопросил Сиэль. — Я ненавижу вести себя так. Я был как испуганная лошадь, это так унизительно. Я хочу перестать позволять своим чувствам контролировать меня. — Молодой господин, полагаю, это свойство человеческой натуры. Сиэль скрестил руки у себя на груди, откинувшись назад на спинку стула, так что тот слабо качнулся на своих ножках. — Но другие люди не ведут себя так, — недовольно протянул он. — Другие люди, — сказал Себастьян, — не проходили через то же, что и вы. Это было лишь высказанным им наблюдением, но с содроганием Себастьян осознал, что его слова, возможно, были приправлены щедрой долей сочувствия — того проклятого чувства, которое, без сомнения, являлось его паразитом. Никто из них не проронил ни звука, когда забили напольные часы; прозвучали три звонких удара, сопровожденные бесчисленными мерными тиканьями. — Я больше не хочу об этом говорить, — наконец произнес Сиэль, к скрытому облегчению Себастьяна. — Ты сказал, что получил ответ Нины, когда только вошел. Так что? Что она ответила?

❧┅┅┅┅┅┅♙┅┅┅┅┅┅♖┅┅┅┅┅┅♘┅┅┅┅┅┅♔┅┅┅┅┅┅♛┅┅┅┅┅┅♞┅┅┅┅┅┅♜┅┅┅┅┅┅♟┅┅┅┅┅┅❧

Себастьян не был слеп. Напротив, он мог с отчетливой ясностью видеть те обстоятельства, в которые сам себя поместил. Все те слова, что были сказаны им Сиэлю вчерашним вечером, все то сочувствие, что просочилось в его голос, заставили доверие мальчика к нему возрасти в геометрической прогрессии. Он и не думал давать Сиэлю понять, что станет для него наставником, его проводником во взрослую жизнь. У луны также нет намерения влиять на приливы и отливы: и все же она влияет, уже лишь потому что существует, сплетенная с Землей в их вечном танце. И подобно луне, Себастьян был всего-навсего созданием природы. Люди видели в нем полную этому противоположность, однако ему, как демону, было лучше об этом знать. И на этот раз, следуя инстинкту, он навлек на себя неприятности, вместо того чтобы их избежать. Как собака съедает шоколад, которым травится, так и Себастьян утешил своего подопечного, предав тем самым саму суть своего существования. Но природа готовит своих детей к их ошибкам, и собака не умрет, если наестся травы, чтобы вызвать рвоту. И с тех самых пор запах и вкус шоколада будут отвращать мудрую собаку. Себастьян воспользуется новообретенным доверием мальчика в последний раз. И потом все закончится. Больше он не позволит Сиэлю ассоциировать его с родительской заботой, терпением, утешением или добротой, потому как они были кормом тому монстру сочувствия, что схватил Себастьяна в свои жуткие когти, прижав к пернатой груди. Было десять тридцать вечера. Сиэль рано приготовился ко сну — раньше, чем в любой из дней прошедшего месяца. Он проспал двенадцать часов и был вполне бодр, но все же лег в постель, дабы попытаться уснуть. — Не знаю, как мне удастся быстро заснуть, — сказал он, с руками, сложенными у него за головой на подушке, — но, полагаю, я должен хотя бы попробовать. Тетя Фрэнсис будет не очень довольна мной, если я не смогу встать вовремя на матч по крикету в эту пятницу. Себастьян ухмыльнулся: — Если бы я только знал, что все что нужно, чтобы разрешить проблему со сном, это отправить вас к вашей семье, — он задумался, приложив костяшки пальцев к подбородку. — Во всяком случае, у нас могло бы быть много меньше споров. Что касается меня, я рад вашему упорству. Если вы продолжите в том же духе, то ваши усилия восстановить ваш режим сна не будут напрасны. Сиэль с задумчивым видом надул губы, смотря в сторону. — Хотя это и была твоя идея. — Да. Но вам не обязательно было следовать ей. — Полагаю, так, — Сиэль пожал плечами. — Я только имею в виду… наверное, я бы и не стал этого делать, если бы мне не сказали. Мне бы не пришло это в голову. Это был второй раз за сегодняшний день, когда к Себастьяну не напрямую обратились за родительским руководством. Это напомнило ему о поставленной задаче. Воспользоваться доверием мальчика в последний раз. И покончить с этим. — Вы совсем не устали, да, молодой господин? — Ни капли. Я мог бы сосчитать тысячу овец, прежде чем глаза начнут слипаться. — Тогда… прежде чем вы попытаетесь уснуть, возможно, вы согласитесь обсудить нечто более личного характера? — Э… личного характера? — Сиэль выглядел неуверенным. — Скорее пересказать, на самом деле. Это не обязательно нечто очень личное, и вы не обязаны отвечать мне, если вы снова не захотите, — Себастьян издал едва слышный смешок. — И я непременно «вычищу конюшни», если это наказание по-прежнему в силе. Сиэль приподнял голову и искоса посмотрел на него с недоумением. — Что? Ты сейчас о чем? — Прошу простить меня за дерзость, милорд, но я бы хотел снова коснуться произошедшего на вечеринке по случаю Жирного вторника между вами и молодым человеком из семейства Рубин. Сиэль поколебался — на короткий миг воздух застрял у него в горле — и после проговорил: — Ты об этом? Это было больше месяца назад. — Так и есть, — признал Себастьян, — но… той ночью я почувствовал в вас некие перемены. Думаю, и вы тоже. И я думаю, мы оба можем согласиться с тем, что это первый день за долгое время, когда нам с вами удалось избежать разногласий. Если вы желаете припомнить тот случай, то мне было бы очень любопытно послушать. — Хмм, — Сиэль несильно откинулся на подушки, выдохнув через нос, и прикрыл глаза. Он обдумывал это молча. И затем его брови нахмурились. — Агх, это было просто… это действительно было глупо, Себастьян. Я не знаю. У меня в голове такая неразбериха в последние дни. Я перескакиваю с мысли на мысль, мне в голову приходит столько всего, и я даже не всегда понимаю, как дошел до той или иной мысли — она просто возникает, и все. Себастьян понимал его. Мои последние размышления можно описать похожим образом. Он ждал, пока мальчик поведает ему историю. — В общем, Лайл Рубин совсем забыл о манерах, а Джейн была готова расплакаться от стыда, — начал Сиэль, сцепив пальцы и уложив их у основания своей шеи. — Другие девочки выглядели напуганными и расстроенными. Я знал, что если кто-то и должен был что-то сказать, то это должен был быть я. К тому же, этот глупый мальчишка вел себя так, будто был пьян! Это действовало мне на нервы! Поэтому, конечно, я все ему высказал! В Сиэле проблеснуло что-то от того уверенного, разраженного молодого господина, которого Себастьян знал лучше всего. Но это состояние мальчика почти мгновенно сменилось меланхолией. Он рассеянно сминал в пальцах покрывало, не отдавая себе отчета в своих действиях. — Я сказал что-то вроде: «Ты портишь праздник всем нам и ведешь себя просто ужасно». А он сказал: «Все мои учителя говорили мне то же самое». И я ответил: «Тогда неудивительно, что тебя выгнали из школы». Теперь это кажется мне несколько грубым, особенно по отношению к его сестре, но Лайл ведь и сам так сказал в самом начале, — Сиэль пожал плечами, коротко закусил губу. Казалось, он не хотел продолжать говорить. — То, что он сказал дальше, — не сдавался Себастьян, — так повлияло на вас. Сиэль подтянул к себе колени и снова напряженно выдохнул, никак не решаясь рассказать о том, что было после. — Ну, он сказал, — начал Сиэль и замолчал. И, вместо того, чтобы продолжить, пробормотал себе под нос: — Я позволил этому так обеспокоить меня… Я даже с трудом понимаю, как вообще это связал, и почему столько времени обдумывал все это, это просто нелепо. — Полагаю, это можно выяснить, если вы расскажете, что именно он вам сказал, — проговорил Себастьян спокойно, однако изнутри его в равной степени разрывали любопытство и настороженность. — Ну, он сказал: «Может, меня выгнали специально, потому что никто не поверил, когда я сказал, что мне угрожала опасность», — Сиэль покраснел, когда наконец произнес эти слова. Себастьян не совсем понял, почему это вызвало такое сильное смущение, но не стал говорить что-либо по этому поводу. Он старался не сделать ничего, что могло бы спугнуть его подопечного, все же решившегося приоткрыть дверь в таинственный подвал своих сомнений. — И по тому, как он на меня посмотрел, я понял, что ему действительно угрожала опасность… или, по крайней мере, он думал так. В любом случае, он мне не лгал, — Сиэль заправил выбившуюся прядь волос за ухо. Сглотнул. — И то, каким был его взгляд, напомнило мне… меня самого — когда я был младше, я имею в виду. Хотя скорее, то, как он говорил. И это… это глупо, но я почувствовал… зависть. Себастьян склонил голову набок: — Зависть? — Знаю, знаю, я же сказал, это глупо! — лицо Сиэля пылало. Себастьян быстро сориентировался в ситуации: — Я не считаю, что это глупо. Я думаю, это важно. Вы не могли бы объяснить, молодой господин? По счастью, это оказались именно те слова, которые нужно было сказать. Лицо мальчика все еще было раскрасневшимся, но он признался: — Я почувствовал зависть, потому что он мог выбраться из любой неприятности, в которой бы ни оказался, просто ведя себя как маленький ребенок. Он заставил меня вспомнить о тех временах, когда ты привел меня обратно в поместье, когда мне было всего десять. Тогда я сосредоточился на том, чтобы, стать графом, чтобы повзрослеть, и я совершенно не хотел думать о том ужасном месяце, не хотел осознавать, через что мне пришлось пройти. Но с тех пор прошло уже несколько лет, и теперь я стал относиться к этому по-другому; и все это злит меня сильнее, чем когда-либо прежде. Как я сказал вчера, я злюсь на своих родителей и злюсь на лондонскую полицию за то, что они были не способны разыскать моих похитителей; я даже злюсь на Лайла, который вообще не имеет отношения ни к чему из этого… Я просто злюсь, потому что он жаловался, притом что даже не был в настолько же большой опасности, как я! Мне хочется кричать на всех вокруг, хочется сказать: «Вы ничего не понимаете!» Но это было бы слишком по-детски, и из-за этого я не могу сказать ни слова. Я чувствую себя бомбой, которая вот-вот должна взорваться. Я чувствую себя просто жалким и глупым каждый чертов миг. Сиэль окончил свою тираду рваным выдохом. О, сколько горя окутывало эту душу..! Эта мысль возникла в сознании Себастьяна. Однако каков был ее окрас? Себастьян не был уверен. Он решил, она, должно быть, была вызвана голодной жаждой крови. Должно быть. Должна была. Но было это так, или же нет… во всяком случае, пора было положить конец всей этой истории. — Что ж, — сказал Себастьян, потерев друг о друга ладони, будто бы смахивая остатки разговора, — разве не лучше нам говорить друг другу, что на самом деле происходит? Возможно, мне и вам было бы куда легче поладить в последние несколько месяцев, если бы я знал, что на самом деле вас тяготило. Пусть это послужит нам уроком более продуктивного общения. Да? Сиэль моргнул, посмотрев на Себастьяна потерянным, озадаченным взглядом. — Это… все, что ты можешь сказать по этому поводу? — Молодой господин, — проговорил Себастьян с любезностью уличного торговца, — я хочу сказать, я понимаю ваше ви́дение. Вам пришлось отложить свое горе. Сейчас вы пытаетесь примириться со своим прошлым. И потому меняется то, как вы видите этот мир — ваш мир. Переменились даже наши с вами отношения. Так что, я испытываю облегчение, наконец узнав ваше ви́дение. — Тебе известно мое ви́дение? — Сиэль рассматривал прорисовавшиеся маленькие холмики своих ног под одеялом. — Не знаю, известно ли оно мне. — Я потревожил вас, — сказал Себастьян. — Я и не предполагал, что ответ на мой вопрос будет для вас столь непростым и эмоциональным. И я не хотел волновать вас прямо перед сном. Это вряд ли пойдет вам на пользу. — Нет, я… — пауза. — Я рад… что ты спросил. Себастьян склонил голову. — В таком случае я рад, что вы довольны. А теперь я должен вас покинуть и оставить наедине с вашими овцами. — Наедине с моими овцами, — негромко повторил Сиэль. — Сегодня ночью я и впрямь буду настоящим пастухом: мне кажется, я буду бодрствовать еще несколько часов, прежде чем наконец смогу уснуть. — Пастух, который не может спать, слишком занят тем, что следит за волками, — сказал Себастьян, туша огонь в прикроватной керосиновой лампе. — Я призываю вас думать об овцах, а не о волках, если вы хотите заснуть. Сиэль прижался щекой к подушке, которая была у него с детства и служила ему величайшим физическим утешением. — И пастуху, и его овцам гораздо спокойнее, — пробормотал он, — если у пастуха есть собака. Себастьян застыл в темноте. Эта метафора... Если Сиэль был пастухом, то, выходит, собака была изображением самого Себастьяна? К счастью, это оказалось не так — Сиэль закончил мгновением позже: — Но у меня нет собаки, так что мне придется считать до тех пор, пока я буду на это способен. Себастьян сразу расслабился. — Доброй ночи, молодой господин. Пусть сон настигнет вас как можно скорее. Дверь, что вчера была стеной — сегодняшний подъемный мост, — захлопнулась у него за спиной. Себастьян дал себе слово, что с этой минуты больше не позволит сочувствию руководить своими действиями. Три дня. До их отъезда в Оксфорд оставалось три дня, и после Себастьян передаст мальчика его семье. Он уже видел эти дни, распростершиеся перед ним, — ярко, как точки далеких солнц, усеивающих небо, слепящих и незабвенных. У него оставалось еще много дел. Собрать Сиэля в дорогу. Упаковать его одежду, подстричь ему волосы. Быть его пешкой или рыцарем, но более не тем, кто, обвив мальчику руку, станет его направлять — разве только обратившись змеей. Змеей, именно змеей. Змеей, а не собакой. Ах, но ведь Сиэль и не отвел Себастьяну роль собаки — и в тот момент Себастьян испытал такое облегчение оттого, что его не заклеймили псом, что даже не удосужился спросить, какое клеймо в таком случае досталось ему. Он усмехнулся невесело. Разумеется, тайна мальчишки Рубина была разгадана как раз тогда, когда пред ним встала новая загадка, что будет изводить его разум, подобно предыдущей. Ночная тьма ознаменовала время размышлений над новыми вопросами. Если Себастьян не был собакой в этой задаче... то кем или чем он тогда был? __________________ Для удобства: пронумерованные сноски (1, 2 и тд.) — мои примечания; символами вроде «♣» или «※» обозначены авторские сноски. Примечания автора: Автор nullbird сделал эту фантастическую анимацию (https://www.tumblr.com/nullbutler/700140765824827392/hi-so-im-reading-coattails-again) к той сцене, где Себастьян вспоминает, как Сиэль сползает под воду в ванне. P.S. от меня: анимация просто милейшая, это стоит увидеть) Активная ссылка есть ниже.