***
Завтрак в ином дворце позитивом тоже отличался мало. Явившись в столовую очень рано, надеясь избежать контакта вообще со всеми, Сатана накладывала в тарелку пищу трясущимися руками, сдерживая накатывающие на неё приливы чахотки. Ароматы дурацкого цветка оказались слишком мощными, по сравнению с реальностью, испытываемой её сестрой, и, будто зацепившись на стенке носовой полости, докучали ей часами. Ещё уходя с их посиделок с Сашей, она сопела носом, но ныне она, то и дело, плевалась и давилась, утопая от этого аромата, ведя себя так, будто у неё мощная аллергия. Естественно, при таких обстоятельствах, когда тело будто намеренно палит дело, исполненное хозяйкой, Любава вовсе не хотела встречаться с богиней ветра, но, увы, от ипостаси не сбежишь. — Доброе утро, отродье адского котла! — прыснула пелена, очутившись в комнатушке. — Как прошла твоя святая исповедь? Метнувшись мимо белокурой красотки, пытающейся держаться стойко до конца, Эвр не дождалась ответа, лишь по запаху ощутив правильные эмоции и разойдясь в истеричной улыбке настоящего шиппера. — Сладко, — прыснула она, аж взмыв брови. — Правда, насколько я помню, сладостью никогда не отличалась, — мирно ответила в ответ властительница человеческого сознания, взяв в руки вилку. — А уж та правда, на какую не дадут положительного ответа, и вовсе горька. — И, всё же, привкус чего-то нежного и ласкового присутствует… — Вряд ли у меня. — Доброе утро. Фразу о том, что впечатление — не её, она говорила лишь в попытках отвязаться от надоедливого духа, вовсе не подозревая, что её товарищ приближается к ним. Она его вовсе не почувствовала, а, точнее, пропустила эти впечатления мимо себя, сослав на очередной приступ чахотки. Фигура молодого человека не получила от неё никакого внимания, в отличия от заинтересованного и зацикленного восточного ветра, которая разошлась в ещё более истеричной улыбке, завидев мальчонку. — Герой грёз прибыл, — шептала та, отпуская фразы метаться эхом. — В моих грёзах я был сытым, — буркнул молодой человек, преодолевая расстояние до стола. — Какие скудные мечты! — Что взять с земного мальчика? Метнув взор в сторону принцессы, а следом опять на факира, Эвр быстренько смела улыбку, совсем не понимая происходящего. Откровения явно произнеслись, они явно обязаны что-то поменять, но всё оставалось на своих местах: Любава дерзила, а Саша это с мирной улыбкой принимал. Никаких нововведений, ничего хоть каплю нового и это дивило её. Главную мысль происходящего она не понимала совсем. Разместившись уже на своём месте, далече как от одноклассницы, так и от богини, фокусник решил завести диалог о насущном. — Ваши дети вообще не питаются? — Мои дети? — А как их ещё назвать? Воздушата, ветерята, ветеренки? — Дикие ветра, — поправила его дымка. — Вете… Ветерочки! Чих, не сумевший сдержаться во рту, снизошёл на поедающих завтрак, привлекая внимание психолога мигом. Такой глубокий и протянутый вздох, и такой звук, будто…. — Ты чихнула, как хомячок! Широко раскрытые карие глаза выглядели так миловидно и от такой мелочи сияли настолько, что скосили на ноль звуки в помещении, поразив обеих дам разом. Но зацикленный вопросительный взор каменного лица с розовыми губами длился недолго, ибо, розмарин, уже въевшийся в кожу, вновь зачесал её небо, заставляя ту чуть приоткрыть рот, готовясь ко второму залпу. — Апчхи! — повторился звук, после которого колдунья мигом прикрыла рот, сохраняя новый в глотке. — Извините, за это. Шмыкнув носом и потерев его салфеткой, она решила разъяснить правду под пристальный взор своего друга, какой явно понял причины её внезапной болезни. — Дикие ветра не питаются, не нуждаются в лечении и сне, они вечно в энергии и силе, будто двигатели, каким не нужна зарядка. — Почему же вы тогда питаетесь? — Я куда больше богиня, нежели эфемерный образ, а мои дитятки — именно что ипостаси более плотного воздуха, чем ваш. — Но они же могут умирать? — С чего так… Такое мнение?! Очередной чих, ненадолго требующий на себя внимание, ибо новое короткое извинение мигом возвращает к главной теме обсуждения. — Корвин запер дикий ветер в книге… — Не запер, — вальяжно и гордо выпалила дама. — Моих детей не запрёшь. Они победимы, но не убиваемы. — А что же тогда… — Как только чернокнижник запер его в страницах, тот дикий ветер возродился в астральном плане, становясь его жильцом, — заявила путешественница по чужим головам, ощущая, как заметно снимает с плеч Саши груз за якобы «убийство» иного волшебного существа. — Они не погибают, только пере. Пере… Перемещаются! Пропустить такое уже не получалось, особенно, когда чахотка овладела ей очень сильно, изливаясь ныне бесконтрольно. — Да что с тобой такое?! — возмущённо кинула Эвр, взяв свою тарелку в руки, спасая её от слюней. — Аллергия на тупые шутки?! — Пыли много от бега «ветерочков» поднялось, — съязвила Любава, поведя бровью экстравагантно лишь на секунду, прежде, чем чиханье вновь снизошло от неё. Ныне ей грезилось, что остановиться она не может. Тряся руками, она старалась утопить очередной залп, но ей не хватало мощи. — Апчхи! — Не вздохи, а симфония! — прикрикнула дух, сотрясаясь при каждом «хомячьем» звуке. — Сейчас всё прекратится! — очередной звук. — Сейчас! Бессмысленные обещания, Бабейл. Невероятно. — Так, Психея! Давай я! Прикрыв веки лишь на долю секунды, староста класса несказанно удивилась, когда, открыв их снова, увидела Абрикосова предельно близко к своему стулу, усевшегося рядом на пол и протягивая к её лицу носовой платок, надеясь избавить её от этого гадкого ощущения. — Ты чего?! — прыснула она, отклоняясь прочь. — Хочу полечить тебя! — Я — не ребёнок, чтобы мне нос подтирать! Не ре… Ре…! — Да-да! Не ребёнок! — не слушая больше её пререканий, Саша самостоятельно потянулся вперёд, пользуясь её слабостью. — Так что, не мешай взрослым исполнять должное! Проходясь платком по носу, факир создал контакт глаз, под которым и сложилась, будто карточный домик, жестокая дьявольская душонка. Пока борзая Сатана, живущая в её мозге, рычала, намереваясь искусать его за такие вольности, две иные её личности крепко держали ту в лапах, приказывая замолкнуть и позволяя такую глупость. Им, как оказалось, это требовалось. Ткань ушла от лица, являя излечение, вызванное совсем не действиями фокусника, а его близостью. Нахождение подле затушило мощь связи с Варей, из-за чего аромат отступил, а поток его мыслей и вовсе отогнал напоминания об этом деянии, хотя она даже не сразу поняла, что его головёшка вновь захватила неё. Стало предельно тихо. — Лучше? — поинтересовался Александр, аккуратно касаясь белокурого локона, что упал небрежно на её лицо, загораживая распахнутый синий глаз. Между губами возникает щель, явно оповещая о желании испустить слова, но, увы, ничего так и не выходит. Поглощённая своими эмоциями от его близости, от этого крепкого аромата жжёных спичек и мужского шампуня, сильная манипуляторша пропадает, как последняя ненавистная ей влюблённая девочка, вовсе не понимая, что белизна, принесённая в её голову, явлена не его мыслями, и что это — не чистота. Белый шум, принесённый её грёбаным чувством привязанности, абсолютно глушащим вопросы, какие он поставляет в её голову, желая пропустить их мимо богини, лишь бы она ничего не узнала. План казался герою проигранным, и он несказанно удивился, когда он исполнился, но в другом ключе. — Пожалуй, не буду мешать! — прыснула, гогоча, Эвр, оставляя тарелку на комоде, совсем не в её положенном месте, а после мча прочь из столовой по своим делам. Издав от спешного движения свист, она разбудила Любаву от транса, из-за чего волшебница мигом затрясла головой, обращаясь к присевшему пред ней не магу со всей строгостью и даже обидой. — Что это за представление?! Я тебе малыш, которому сопли надобно подтирать, или хоть каким-то образом похожа на твою безнадёжную любимую принцессу, которая сама о себе позаботиться не может?! — Нет, — не столько произнёс, сколько прошипел психолог, отклоняя голову назад и прогуливаясь пальцами по своим волосам, но не покидая позиции, — Но ты похожа на человека, который тоже иногда нуждается в том, чтобы побыть персоной, для которой что-то будут делать… — Покажи мне, какая деталь моей внешности повествует об этом, и уже к вечеру я казню её самой страшный из возможных казней! Лишь помысел о том, что она может создавать ощущение нужды в диалоге или внимании её съедало, становясь раздражением, не хуже, чем этот проклятый аромат, из-за которого она уже жаждала утопиться в духах, лишь бы изъять его. Карие очи блеснули знанием и палец потянулся вперёд. — Это, — указал он на голову, аккуратно касаясь её виска, — И это, — ноготок коснулся области груди, где находилось бьющееся бешено сердце. — Волосы и одежда? — Рассудок, который слышит постоянно, куда больше, чем надо, и сердце, которое беспокоится куда больше, чем только за себя, — поправил он, не поддаваясь под глупый сарказм. — Видимо, мне надобно прибегнуть к эктомии. Прагматичность и хладнокровие подруги ныне земного мальчишку лишь только насмешило, и он совсем мягко улыбнулся. — Тебя не смущает, что я так близко к тебе сейчас? — поинтересовался внезапно Саша. — То есть… Как бы… Так долго компонующийся вопрос очутилось в её голове посредством мыслей. — Нет, это не выглядит, как издевательство, — безразлично молвила она, сразу опуская глаза вниз. — Скорее, как беспардонное отсутствие воспитания, когда ты позволяешь себе явно больше, чем можно. — А залезать к другим в голову — это вышка воспитания! — обиженно буркнул её собеседник. — Она всё знает, да? — Иначе бы её настырная душонка нас бы не покинула… — И ты бы продолжила чихать от надоедливого аромата розмарина. Услышав это, будто итог нынешнего утра, с уст принцессы Штормграда сорвался длительный вымученный вдох, подтверждающий предположение. Она желала испепелить, изрезать, растворить, сжечь, раскрошить и вытворить ещё очень много жёсткого с… Обыкновенным цветком. Целый коллоквиум её головы писал списки о возможных казнях, какие над ним можно исполнить, а после те их в действительности съедали, понимая, что именно ныне она так ненавидит. — У меня чувство, как будто он у меня прямо в носовых раковинах пророс! — начала жаловаться Сатана. — Он такой прыткий, слишком душащий, чуть ли не ядовитый! Так во дворце никогда не пахло, но я понимаю, что из-за страхов Вари, она усилила его мощь для себя, и, потому я ощущаю его и того мощнее! Никогда не думала, что убогий цветок может так разрушать, что я аж чихи не смогу сдержать! — Почему ты прекратила чихать сейчас? — Предполагаю, потому, что ты находишься так близко, твой поток мыслей ослабляет её, а твой аромат прогоняет тот токсичный прочь. — Тогда, я знаю, что нам нужно делать. Взмыв свои синие очи и внимательно глядя на хитроумную улыбку друга, Любава прочла его план. — Ну уж нет. — Ты же не хочешь, чтобы Эвр узнала о связи! Это отличный выход! — В такой ситуации за выход и окно можно принять! — Да брось ты! — прыснул Саша, настаивая на своём. — Аромат поможет тебе не концентрироваться на розмарине, будет напоминать обо мне, топя Варины эмоции, да и, плюсом, радуя своим образом Эвр, ты отведёшь её внимание от себя насовсем! — Подобный молниеотвод сам молнией в себя получит! — уже пищала волшебница. Рассудительность твердила, что вариант идеален и что с ним она и впрямь сможет достигнуть успеха, но для неё казалось пыткой носить одежду Абрикосова. Ей мерещилось это чем-то слишком сокровенным и нежным, слишком родным, потому что её племянница вечно носила куртку своего молодого человека. Она грезилась ей эталоном в этом деле, и, естественно, зная чувство своего сожителя, она ощущала, что такого никак не достойна. — Любава! — Саша, нет! — Ты уже надевала мою толстовку! Так просто вытвори это опять! Качая головой, она пыталась увильнуть, но отстранить глаза от себя юнец не позволил, вовремя схватив подружку за руку и притянув к своему сердцу. — Нам нужно спрятать факт, что ты её спасаешь! — Чтобы Эвр не ведала, что я столь глупа и спасаю своего главного врага?! — Чтобы она не понимала, что ты знаешь, кто ваш настоящий враг! От подобного заявления, от ласки и прикосновения, от трепетных ветров в её голове, какие он создавал своим волнением, царица чужих мыслей напряжённо вздохнула. — А это уже издеваешься, — прыснула она, шевеля пальцами в их замке, а после, вытаскивая их, поднялась с места. — Пошли. Подберём что-то не очень стыдное или, хотя бы, чистое в твоём гардеробе! Порадовавшись, фокусник вскочил с места и, не сразу помчавшись за владыкой, схватил в рот ещё одно пирожное. В коридоре раздалось очередное чиханье. — Бегу! — кинул он, мчась следом за подругой, так и жаждущей удушить саму себя.***
В какой-то момент волшебница ветра начала исполнять своё прозвище сполна, подчиняясь материнским словам беспрекословно, не лишаясь их вовсе и не минуя иным ходом. Вместо того, чтобы хлыстать её плёткой, та била её учебником этикета, щёлкая пальцами подле подбородка, чтобы тот держался выше, до такой степени, что там начала расти шишка, а после подобная, кажется, начала возникать на затылке, когда голова начала ощущать весомое давление на себя. — Они держат голову выше по причине того, что их волосы воздушного кроя, будто шар, слишком сильно тянут их на верх… — Ничего подобного никогда не слышала! По черепу прилетел ещё один щелбан, требующий более высокого угла между шеей и лицом. — Как я заметила, слушать полезное — вообще неизвестное тебе дело, усугубившееся и того хуже после встречи с Равелинскими отпрысками… — Сколько раз я требовала от тебя не выказывать мнение в их сторону? — холодно, но с толикой ощутимой ярости, выпалила Варя, лишь очами уделив внимание родительнице. — Столько же, сколько ты раз проиграла за мои уроки! — пальцы вновь щелчком оставили след на корнях волос, давая девушке понимание, что её ветрейшество найдёт любые способы травить её с помощью локонов, будь они хоть закручены, сложены или сострижены напрочь. Идея обзавестись лысиной, бывавшая её некогда самым страшным кошмаром, резко показалась ей неистово потрясающей. Хотя, так синяки от подобных уроков виднелись бы лучше. — Меня всегда удивляло, как ты умудряешься тиранию на словах обернуть в добро? — язвительно откликалась Варя. — Можешь поинтересоваться у себя, — преспокойно молвила Марфа, обходя дочь по кругу. — Ты же прикрываешь душеубийцу, голося о её правоте. Точно зная, что очередная защита тётушки, так и гуляющая на её языке, не обернётся для них ничем хорошим, колючка поглотила её внутри, позволяя матери оставить ещё один удар то ли на её затылке, то ли на подбородке. Вытворить это старообрядка не успела, так как звук со стороны уведомил о явленных гостях, призывая чету побрести к порогу их встречать. У последнего прохода падшая королева щёлкнула пальцами, заставляя дочь секундно крутануться в страхе, что на её голове возникнет очередной синяк, что позволило той упустить самое важное. Двинувшись в направление к чете, расплывшись в улыбке от радости встречи со старой подругой, какая тоже изначально держала уголки губ высь. Увы, продолжалось это недолго. — Ваши воздушейства, принцесса и королева, рады приветствовать вас в дворце Штормградского королевства! Чувствуйте себя, как дома! Расположившись в совсем слабеньком поклоне, Марфа точно дала пример для своего ребёнка, указывая даже правильный подъем головы, с чем, к счастью, её ребёнок не оплошал, но, увы, не по вине длинных уроков — та не могла отвести глаз от родного лица. — Мы бесконечны счастливы, что вы откликнулись на наше предложение и решили помочь в данном деле… — В кровной войне. — Мама, не надо говорить столь строго, — предприняла попытку сгладить углы Селеста, даже беря родительницу за руки, будто вовсе позабыв, что та женщина, что в её стенах выступает её воспитательницей, и та, что среди людей является королевой — разные люди. — Строгости и на процент ещё не набралось, если учитывать факт, что я ещё ничего не высказала в сторону того, что ваш король в очередном сне, пока его дочь пытается отобрать власть у его раннее запрятанной сестры, являясь при этом подстилкой под бывшего тёмного князя. Табун высказываний налетел на Ветровых, попахивая явно гнилым ароматом, оповещая о явно неблагоприятном настрое. — Невестой, — оповестила гордо Варя. — Что, прости? — Невестой, — повторила она, являя на свет свою руку с кольцом и истинно насыщаясь фактом того, что он существует. — Не подстилкой, а невестой бывшего жестокого тёмного князя, после ещё и бывавшего анимагом. В это мгновение юная воздушная принцесса в изумлении довольная новостью раскрыла рот, в отличие от иных присутствующих на этом собрании. — Гордишься этим фактом? — с укором молвила строгая дама с высоко поднятым подбородком и голубыми пышными локонами. — Не стыжусь так точно. — Беспризорно глупо в столь юном возрасте радоваться кольцу на своём пальце… — Того глупее внимать подобные заявления от дамы, кто готовилась уже в шестнадцать выскочить за его величество, Цециллия, — встала, что не малость удивила волшебницу, на её сторону мать. Хотя, очевидно, это делалось далеко не для неё. — Как и выходить замуж за принца, когда на всю деревню восклицала, что он тебе безразличен, — борзо молвила дама. — Сейчас бы обижаться на несерьёзные глупости двадцатилетней давности, вместо того, чтобы обсуждать нынешние тревожащие проблемы. — Сейчас бы спасать королевство, королевой которого тебе предназначалось стать, но не стать из-за чьего-то приворота! Карты вставали по местам очень быстро, и смущённая Варя мигом поняла, что же стало с той девушкой, что в кругу во время остановки музыки оказалась с её отцом. Никогда раньше она даже предположить не могла, что королевы знают друг друга не только, как королевы, но ещё и как старые сожительницы и соседки. Сейчас же, рассматривая личико повелительницы, её образ и внешний вид, она наконец-то смогла уловить всю её не идеальность и «плотность» по сравнению с её же дочерью. Да, нежно голубые локоны поднялись вверх, став пушистым облаком, но оказывались довольно коротки, по сравнению с локонами Селесты, ибо более длинные бы просто потеряли такую консистенцию. Её кожа отличалась иным оттенком, более человеческим, хоть это и не сразу бросалось в глаза, а невесомость, так сильно заметная в жителях воздушного королевства, в ней обитала лишь привитая волшебством да колдовством. Нельзя поднять жителя земли к небу. Километры всё равно никогда не сделают его ровней иным. Именно поэтому надо встать ещё выше. — Но вы стали королевой своего, более величественного и великолепного! — воскликнула волшебница ветров строгим, но восхищённым голосом, пользуясь мастерством лжи, обученному, увы, не от матери. — Вы великие! Чуть ли не святые! Возвышенные! Можно вечно петь оды вашему пьедесталу, но всё, что остаётся нам, это просить вашей помощи, потому что… Кто, если не вы со своим чуть ли божественным замыслом, можете помочь нам? Находись здесь Влад, он бы обозвал это умелой лидерской речью или талантливой отповедью, сказанном с целью выгоды. Иное дело — Лёша. Он бы назвал это очень вкусной лапшой на уши. Какая, что поразительно, сработала. Ухмыльнувшись таким дифирамбам, Цециллия поставила руки на талию, чуть потягивая вниз свой давящий корсет пастельного оттенка, а после усладив наследницу сладенькой ухмылкой, согласилась очутиться внутри дворца и повиноваться указывающей руке её величества. Сделав лишь шаг, она, поразительно для всех, ударила по ладони. — Не указывай мне, куда шагать, Марфа! — огрызнулась она, повернувшись лишь на долю секунды к лидеру патруля. — Может, дочерью ты и можешь властвовать всеми возможными способами, решая всё, вплоть до её гардероба, но мной — не позволю! Только тут наследница Штормграда додумалась кинуть взор вниз и мигом поняла, что так удивило Селесту при их встрече — платье цвета танзанита с чёрными кружевами и безвкусным фасоном. — Ты не ведала, что оно на тебе, не так ли? — смеясь, задала вопрос Селеста, хватая подругу за локоть и ведя следом за родителями. — Думаешь, по своей воле я бы надела этот ужас? — Как по мне, подчинись происходящее твоей воле, ты бы точно не сражалась за королевство, а уже давно бы ускакала прочь в радужные дали со своим принцем! Такая восклицающая интонация не малость насмешила колючую особу, издавшую хохот, но, как приказывала мать, в ладонь. — Он — не принц, а бывший тёмный князь… — Просто, чтобы ты знала, так звучит только более романтично! — Если забыть, что раньше он убивал людей и старше меня на триста лет? — Нахожу лишь больше пунктов слишком сладострастной любви! Изречения вызывали в колдунье заметное смущение. Никогда раньше она не замечала за своей верной подругой такого стремления к романтизации происходящего. Розовые пальчики ловко схватили другую руку и, отыскав кольцо, начали крутить его на пальце, восхваляя красоту изделия. — Оно великолепно! — Его делал шедевральный мастер, — согласилась правительница воздушной стихии, в очередной раз любуясь дарованием. — У Алексея, верно, дар таким заниматься… — Кстати об этом, — выпалила Селеста, осматриваясь по сторонам, — А где твои верные друзья Равелины? Что-то я их не вижу…. Сжавшись, колдунья буркнула что-то невнятное, а после чуть ли не побежала в комнату для переговоров, надеясь не поднимать тему братьев духов вновь. Сотворённого утром ныне она очень сильно стыдилась.***
Мало когда за годы своего бытования в тишине, какая моментами даже раздражала пленницу, она могла ожидать, что когда-либо будет упиваться ею и ловить восторг от её существования, скребя зубами и прикусывая язык от лишних, но уже так легко распознаваемых звуков. Наряды в шкафу вели с ней многословную беседу, зазывая выбрать их, и она, как истинная модница, обзывала их и ругала за настойчивость, какую те продолжали изливать невзирая на то, что давно вышли из моды. Пускай подобное оживление грезилось безумством, сама обладательница стен так не считала. Антропоморфизм уж точно не травил её душу также сильно, как голос, проскакавший по всем этажам здания, очутившись прямо в её ушах, из-за чего пальцы мигом уронили выбранное платье. — Гусеничка моя! Завывание с протянутыми буквами само по себе изничтожило одну клетку её головного мозга, вызвав бездвижие. Весьма глупое, учитывая то, сколько плохо знаком гость с понятием «личное пространство». — Чего молчишь?! — болтливая голова тут же высунулась из-за прохода двери, заставляя девушку истерически пискнуть, а после спрятаться за дверью шкафа. — Устраиваешь показ мод для стен или выбираешь посмертный наряд? Нахальность ондока переходила все границы: в то время, пока волшебница спешно надевала платье, не успевая даже вытащить длинные розовые локоны, что остались под воротом наряда, он не ушёл прочь и даже не извинился пред хозяйкой, а зашёл внутрь комнаты и, вальяжно облокотившись об косяк входа, ожидал, когда же хранительница часовой башни явит себя. — Ага, — прыснула она, захлопывая гардероб и тут же поправляя вовсе неаккуратно напяленный шмот. — Какими грехами я вновь заслужила твоё нахождение в моем доме? — Своими приторно уродливыми нарядами, гусеничка, — жантильно протянул мальчонка, оглядывая блестящее платье с нескрываемой нотой презрения. — Твои гадкие облики чуются издалека. — Что ж тебе мой образ покоя никак не даёт? Попытка высказать это с долей наглости, с таким уколом в сторону молодого человека, увы, вовсе не увенчалась успехом, ибо он, сладострастно упиваясь её агрессивными бирюзовыми очами, ухмыльнулся своей совращающей улыбкой, шевельнув рухнувшими на лицо черными локонами. — Твой образ аж во снах мерещится, — преподнося это, как комплимент, выпалил Равелинский отпрыск, приближаясь к собеседнице ближе. — Каждую ночь вновь снится твоё милое смущённое вечно личико, и сжатые от ярости на меня губки, а ещё эти яркие розовые локоны, витающие на ветру… Голос не терял своей интонации, но становился значительно мягче, явно приветливее, и тот слабел сильнее с каждым шагом. Когда расстояния не осталось, Алиса сама чуть ослабила свою механическую руку, готовая к тому, что нахал, как всегда, схватит её и поднесёт к своим губам, чтобы оставить поцелуй, какой она даже не почувствует. Подобравшись совсем близко, тот по-прежнему ничего не вытворял, глядя на неё пристально, заворожённо, заставляя давиться возникшим неясным и убивающим напряжением, вызванным цепким взором. — Где-нибудь возле моря, куда ты, боясь умереть, ни за что не выйдешь. Фраза проломила её, хоть виду хозяйка башни и не подала. Воздух заметно убыл, сердечко бешено заколотилось, и в этой потерянности не имелось никакого правильного выхода, кроме истерики, какая застряла где-то в глотке, заткнув её, проклиная оставить гнусные выражения внутри. Ощутив потерянность, очередной надлом, какой он вытворил, Алексей впервые не возжелал над ним смеяться. Почему-то она такая, потерянная, смущённая, неуверенная в нём вызывала волну искренности, затыкающую за пояс его упование на самого себя. Блёстки в глазах под пышной чёлкой будто отдали приказ, и противный диггер, ощущая колкость на кончиках пальцев, тянет руку вперёд, возымев кожаную ладонь колдуньи и, аккуратно поднеся ногти к устам, оставляет там лёгкий, совсем нежный поцелуй. Впервые прикосновения оказались совершены на живые участки её тела. Стали ощутимы, и оттого, по неясным причинам, секунда касания показалась ей исключительно сокровенной. Много времени обдумывать это мальчонка не дал, отпуская руку вниз и сбегая прочь. — Но такие потрясающие изображения приходят лишь тогда, когда я занимаюсь активной работой, потому я сегодня здесь, — пояснил он своё явление, решив утаить информацию о ссоре с принцессой. — Надеюсь, ты не против, если я разберу все завалы, оставленные за стеной, а после, верно, восстановлю стену? — А… Рука всё ещё потрясывалась. — Естественно, я покрашу её в убогий ядовитый розовый! — заверещал тот, опять нагло усмехнувшись, хватая в руки кисть. — Всё для тебя, гусеничка моя! Не позволив себе больше пререкаться взором, мальчишка покинул комнату, оставляя девушку наедине с её хоромами, сам отправляясь прямиком к остаткам железных созданий, какие они, увы, с Петром унести не сумели. На самом деле, количество атрибутов, какие его ученик схоронил за стеной, поистине дивило творца. Оружия, созданные для триптиха Равелиных, оказывалось лишь одним из немногих сокровищ, что тот замуровал вглубь своего архитектурного создания: стрелы, копья, крошечные колокола и маленькие колокольчики, музыкальная труба, отлитые небольшие скульптуры, масса украшений, среди которых место нашлось даже реконструкции их царской короны. Грезилось, что Иоанн скомпоновал в это помещение всё, что сотворил за жизнь, и это мерещилось гробокопателю даже верной затеей. После смерти матери тот, кажется, вовсе никогда не покидал великого, созданного его руками колокола, какой назвал в честь родительницы, и, освоившись в коморке, ваял и ваял, оставляя на будущее воскресшему дяде поводы для длительного восхищения. Часы летели, а ничего большего, кроме как хвалебных слов, тёмный князь не выпускал. Верно, он бы и с места не сдвинулся вовсе, если бы на самом дне сундука не обнаружил неудачные спаянные копья, и не отыскал здесь прекрасный повод в очередной раз поиздеваться, и, что уж греха таить, полюбоваться владелицей сия помещения. Перебив молотом то в очень тонкое, пусть и не самое ровное лезвие, средний Равелин побрёл обратно в спальню к моднице, отыскав её в положенном для себя месте, устроившись за милым столиком для макияжа, где девушка тщательно рисовала что-то на своём лице. — Смотри, что я сделал! — воскликнул довольно он, усаживаясь на стул, стоящий с рядом, и сразу роняя острие совсем рядом с телом собеседницы, из-за чего та дёрнулась, чуть ли не упав со стула назад. Губы и глаза распахнулись, а счастливый реакцией мальчонка рассмеялся, вновь доводя ту до истеричной икоты. — Идеальное лезвие с таким тонким остриём, — ваяние очутилось в его пальцах, гуляя краем совсем рядом с кожей запястья, — Что может легко разрезать глотку или вены… — Мило! Очень-очень мило! — запищала несчастно Алиса, смотря на железо со страхом. — Из чего ты его сделал? — Из стрел, что въелись в тела моих жертв. — Лёша… — Из крестов, снятых с трупов. Не сдержавшись, хранительница времени поставила локти на стол и, вымученно прикрыв ладонями свой лоб, застонала, являя миру всю свою нелюбовь к этим насмешкам. Сорванец нежно улыбнулся. — Да ничего такого, гусеничка, — буркнул он, убирая изделие прочь. — У нас просто имелись неудачные поделки, какие стали этим «ножиком», — состроив кавычки, сообщил он. Созданное кривое нечто он даже не мог позволить себе назвать оружием. Ощутив, что больше хохота нет, уставшая от дерзости особа убрала пальцы от лица, чем мигом явила глазам, какие уже готовы хоть в душу ей лезть, чем обернулось его неожиданное актёрское амплуа. — Что на твоём лице? — презренно буркнул диггер, ткнув пальцем на пятно на виске. — Ты оторвал меня от макияжа… — А что ты пыталась нарисовать? Розовую зебру? — избыток ненавистного цвета значительно бесил его. — Нет! Я не… Не её! Решив не сопротивляться гадким изречениям, девушка смиренно взяла со стола салфетку и, приблизив свой приподнятый носик ближе к отражению, начала настойчиво оттирать след. Увы, розовая тушь никак не хотела поддаваться её делам. — Давай по старинке, — предложил её гость, насильно подобравшись поближе и, плюнув на большой палец, потянул его вперёд. — Фу! Это же… Это не гигиенично! — восклицала Алиса, отодвинувшись прочь. — Странно слышать такое от хозяйки часов и часовых механизмов, каким уже не меньше ста лет, как, верно, и пыли на них. — Это часы, а это лицо! — пища, оповещала она. — Ты знаешь, сколько прыщей может появится от грязи?! Или, как от этого портится кожа, или… — Есть специально омолаживающие маски из грязи, — влез в песнь о акне наглец. — Принести немного? Я заберу с могил… Стон опять сорвался вовсе неподвластно, и опять вызвал куда лучшую реакцию, чем громкие слова. — Ладно! — улыбаясь во все тридцать два, выпалил князь. — Подчиняюсь! Схватив салфетку, тот показательно потянул её вперёд, но после поднёс её к себе и плюнул. — Лёша! — Ну ладно! Ладно! Эмоциональная модница его прямо-таки раззадоривала, он находил в ней невероятную прелесть, и ему хотелось питаться ей ещё и ещё, так что, утихомириться у того получалось с большим таким трудом. Сложить бумагу его заставила лишь неимоверная сила воли, какая, подчинившись его власти, подобралась к пятну и заботливо начало его стирать. Смешно, но под действиями кузнеца то смылось почти ежесекундно. — Так, кого ты пыталась изобразить? — поинтересовался он, презрительно выкинув салфетку на стол. — Червовую даму? — Я пыталась над веком нарисовать закат, — поразительно быстро и спокойно созналась волшебница. — Закат? — удивлённо переспросил гробокопатель, выгнув бровь и ухмыльнувшись. — Да. — Любишь лицезреть, как солнце окрашивается красным цветом апокалипсиса, грозящимся восстанием умерших из могил? — Нет, — заявила резко и уверенно дама, не падая под нападками собеседника и его шутками о смерти. — Люблю цвета, эти нежные оттенки, и точное знание, что, чтобы не принёс тебе этот день, завтра будет что-то другое. Душевная мысль, такая яркая и будоражащая, вызвала в слушателе нездоровый припадок восторга, когда его на долю секунды оглушил звук сердца и померещилось, что он ослеп от этих радостно сжатых щёк. В отличие от колдуньи, любитель мертвечины прекрасно понимал, что с ним происходит, и даже это не могло его оставить от самого главного плана. — Только важное здесь то, что в прошлом не проснёшься, лишь в будущем, — рассказывал тот. — И в твоём завтра всегда будет важно вчера. Оно не будет счастливым, если, возлагая начало на каждое «завтра», вместо исполнения действий, ты будешь ждать заката. Грустная мораль требовала для этого инженю конкретного действия и, сколь бы сильно он не желал дальше наблюдать за её мимикой и этими чёткими движениями, так уместными для неё, как для мастера часов, и оттого знакомыми ему, как умелому кузнецу, владыка могил всё равно приподнялся с места и поспешил прочь, обратно к стене и созданием уже умершего родственника, оставляя её с мыслями наедине. И, всё же, замирание плечей, до этого дёрганных, он воспринял, как очередной момент для своей присказки. — Я, кстати, знаю лучшее место для заката, — выпалил он, уже стоя в проходе. Голова повернулась в его сторону, блеснув бирюзовым отблеском. — У меня он и здесь красивый… — Проверим, когда ты нарисуешь на веке, — выпалил он, поведя бровью. — Своими самыми любимыми цветами… Дождавшись совсем слабенькой улыбке губ, покрытых розовой помадой, он удалился, бредя по коридорам, развивая свои рукава и шурша стильными ботинками, издеваясь над самим собой и своей глупостью. Простая тяга к издёвкам перерастала в иную, а он складывался под ней весь организм, возвращаясь в эти кирпичные стены снова и снова, уже вовсе не стесняясь влечения. По его мнению, коли так сотрясало, то стоило следовать за этим течением. Такого мнения, конечно, придерживался не он один.