***
Постоянные встречи с новыми королевскими особями прекратили напоминать ей скучные мероприятия с того самого момента, как стали меняться бешено, будто американские горки, требуя от девушки многократного переобувания и переодевания, как во внешнем виде, так и характеристиках. Приходилось выучить разные мелочи чужих народов, наскоро читать материал по темам, какой можно обсуждать при новоявленных лицах, порой, даже менять говор или телодвижения, лишь бы угодить незнакомым лицам. Пуще нынешнее походило на игру с подготовкой, где в конце происходит показ мод, к какому волшебница ветра одежды не готовила. Про наброски и ткани она и вовсе позабыла, дав матери полную власть над её гардеробом, какой та в действительности очень умело обращала в образ, получивший от незнакомцев похвалили, пока дочь держалась из последних ил, чтобы не прикусить свои губы. Черные кружева перемещались, сливовые оборки то увеличивались в количестве, то уменьшались, но менее отвратным платье ей не мерещилось. — Ваше землейшество, — повторил книголюб, существуя ныне подле девушки, как такой изысканный сборник данных и истинная поисковая система, какая работала усердно в течении дня, а после включала сонный режим. То есть напивалась. — Ваше землейшество, — повторила она, вертясь пред зеркалом в новом платье. — Ваше убраншество. — Ваше, — прокрутив юбку ещё раз, саркастичная особа, какая обитала в Варе до сих пор, оголила зубки. — Ваше убожество! — Подобрала наименование себе? — с укором задала опрос манипуляторша, очутившись в покоях своего дитя. Хотелось бы возразить, но, с некоторых пор, добрый нрав матери чуть ослабил свод запретов, из-за чего та стала позволять ей куда больше, разрешая порой находиться и в спальне. Порой она даже оставляла дверь открытой, якобы зазывая женщину к себе, и на такие делишки у неё имелись весьма ясные причины. Как только Марфа оказывалась в этих стенах, она становилась куда более простой и спокойной. Не искала наиболее чистое местечко, оскверняя ею же купленную мебель, не голосила о убожестве земных вещиц, какие девушка сохранила, и даже молчала о кольце, какое по-настоящему не переносила. Зато она разговаривала, болтала куда спокойнее, чем привыкла, выуживала из самых закромов памяти рассказы из своего детства и изливала историю о старообрядцах, порой, к тому же, усмехаясь. Такая владыка очень нравилась лидеру патруля и потому заметно её притягивала. Мерещилось, что та самая старообрядка, какая некогда не подходила к её отцу, лишь бы не ранить любимого человека своим отвратным характером, оживает прямо на её глазах. Подобное завлекало, но, по понятным причинам, мало радовала её товарища. — В таких нарядах иного у меня быть не может, — презренно выкинула колдунья в ответ, поглядывая на родительницу. — Сами по себе платья неплохи. Твоя физиономия в них всю прелесть коверкает… — И опять получается, что это — твоя вина, — с укором улыбнувшись, заявила Ветрова. — У меня же твои гены. — Но я такой титул носить не собираюсь. Простота позы Марфы, какую она зрела в отражении, находя в величественной королеве, что поставила локоть на спинку кровати и чуть сгорбилась что-то невероятно привлекательное. Тем самым женщина заметно её порадовала, и потому принцесса продолжила бессмысленную болтовню. — Такой титул носят все изрядно уставшие и законавшиеся от жизни… — Я всегда знал, что я — убожество! — выпалил Пётр, хлопнув сборник имён правителей в своих руках. — Самое убогое из всех! — В этом звании, в таком случае, с нами можно долго квитаться, — явила старообрядка. — Моя усталость начинается где-то здесь и заканчивается на старте человеческого мира. — Думала, что так долго длится отцовская тягость. Выражения слетели сами, и Варя мигом сомкнула губы, размышляя о том, что её наругают за упоминание пропавшего на чужой стороне короля, но его супруга лишь хмыкнула, чуть помычав, и выдала неожиданное предложение. — Не кажется ли тебе, что нам необходим выходной? Один день, чтобы сократить эти многокилометровые расстояния. — В неизвестность они в таком случае не ушлёпают… — Но хотя бы на метр станут меньше, — предположила исход королева. — Что скажешь, дорогая? Вняв материнское предложение, правительница воздушной стихии несказанно опешила. Чтобы её родительница, какая некогда принуждала её ради хороших результатов на облаке висеть вплоть до падения и в холодной спальне от обморожения помирать, да предлагает отдохнуть? А куда делась та кровожадная гадина, что мечтала о гибели своего же отпрыска?! — Ты серьёзно? — страшась, поинтересовалась саркастичная девчушка, резко развернувшись к собеседнице и сразу же пуша свои шикарные распущенные локоны. — Ответственно, насколько только это возможно, — продолжала продвигать затею она. — Мы уже несколько дней занимаемся однотипными деяниями, не приносящими никаких итогов. — Временная петля и впрямь скудна. — Так почему же нам тогда не расслабиться лишь на денёк и потратить его на что-то другое? — На что, например? — с куда большей истеричностью затребовала Варвара. Мама стала другой, но точно не до того, чтобы изменить вообще всем принципам своего нрава и отдохнуть. По мнению ее порождения, такие слова, как «отпуск», «выходной» и «расслабиться» она вовсе не знавала. — Например… — недолго подумав, женщина нахально улыбнулась, — Попрыгать по деревьям или поиграть в прятки? Королева не знавала, а та девчонка из деревушки старообрядцев, с кучей свеч и сухих цветов очень даже знавала. Этим она её лишь больше завела. Улыбка мигом просияла на до этого слабо эмоциональном лице. — Тогда согласна! — гордо уведомила она, аж присев в поклоне. — Но для игры понадобится чуть больше игроков… — Может, позовёшь Селесту? — предложила Марфа, чем лишь сильнее возрадовала своё дитя. — Отлично! Встреча с подругой, так ещё и день, обязанный пройти без напряжения — большего она представить в радость себе сейчас и не могла! — Вчетвером будет потрясающе! — Я волен отказаться от этой кары, — попытался спастись от участи фанфарон, аж поднявшись со стула и даже задвинув его за стул. — Не относись к этому будто то эптимия , — потребовала старообрядка. — Конечно нет. Это — казнь. — Петя! Обернувшись на возглас, младший князь Равелинского рода вновь встретился с аметистовыми завораживающими очами, что управляли им, и тогда, порябев, он чуть склонил голову, знаменуя, что ныне повинуется. — Хорошо, — смиренно шептал он. — Иду на заклание , значит, так тому и быть. Коли вы, моя королева, жаждет, то я согласен претерпеть и четвертование , и обезглавливание, и даже круцификс . — Это лишь игра! — агрессивно кинула ему падшая правительница, впервые на памяти дочери шевеля мышцами на лице. — Ты не умрёшь во время неё! — Да и такой исход не страшен, ведь моя могила, вне сомнения, окажется пленительно притягательна! Сразу считав имечко, какое будто бы теперь писалось поверх каждого намёка о смерти, Варя заметно потускнела, подавившись тревогой. К её радости, Марфа этого не заметила. — Тогда, ждём принцессу воздушного королевства и идём играть? — установила план женщина, поднявшись с кровати. — Пожалуй, необходимо сменить наряды, — добивалась своего озябшим голосом воздушная колдунья. — В этом не очень удобно прыгать и бегать. — Вот и сдался тебе твой кардиган! Несмотря на явный не благой отзыв, пальцами старообрядка щёлкнула, убирая гадкий шмот и являя на его место привычный комплект, переживший воскрешение своей обладательницы из самых мучительных точек планеты. Ощутив мягкую ткань, модница благодарно закивала, отпуская мать готовится к предстоящему дню, какой для её понимания являлся куда более сложным, нежели какой-либо иной. Как только та покинула комнату, она подобралась поближе к явно недовольному советнику, какой, огорчённый предстоящими событиями, даже вынул фляжку, делая большой глоток. — Нет никаких новостей от Лёши? — Только весьма просторечное письмецо, — объявил юнец, являя аляпистый конверт, какой вовсе не отличался былой привлекательностью, с какой он отправлял послания принцессе до своего приезда по зову. Тогда он старался делать всё с антуражем, но при этом аккуратно, чтобы без красивого почерка строчки, пусть и короткие, но пленили внимание. Ныне же это — лист бумаги, украденный невесть откуда, собранный наскоро в конверт, видано, что не с первого раза, и даже больше скомканный, нежели сложенный. Будто он даже этой дурацкой бумагой хотел явить, как сильно обижен на свою верную кобылку. — «Привет. Нахожусь в Царьграде. Пью. Пока», — зачёл книголюб нечто, что уже слышали ушки наследницы Штормграда. — А я ведь некогда такому радовалась, — презирая себя же, отметила она, беря ноготочками несчастное послание. Обход пальчиком буковки, сразу видно, писанные в спешке, она унизила себя ещё пуще — он начиркал это, лишь бы отвязаться. — Я не хотела его обидеть и уж тем более выгонять! — оправдывалась принцесса. — Я не думала, что он дойдёт до такого! — Ты просто переполнила края итак до этого почти налившейся чаши, — объяснил дело пьющий чернокнижник. — Он, по зову сердца своего, искусный мастер и воин. Ему необходимо опекать человека, и никакой иной реакции после таких обвинений, кроме отказа, я и не ожидал… — Видимо, я по-прежнему вверяю слишком много надежд, — пискнула она под нос, поправляя кольцо на пальце. От Влада так и не пришло ни единого письмеца, хотя поход шуликунов обязан начаться вот-вот. Тот так и не удосужился явить любимой невесте хотя бы факт своего существования и бытия, а она по-прежнему отправляла ему признание за признанием, записывая его в две стороны — и в отправляемые письма, и в свой личный дневник, где слишком часто, будто молитва, выводились слова «значит, навечно». Диггер с момента их крупной ссоры с криками и вовсе потерялся на десять дней, не являя себя ничем, кроме этих записок, больше походившими на оправдания ученика пред преподавателем за прогул. Варя невероятно стыдилась его отсутствия и сказанных выражений, но и искать мальчонку не ведала где. С того момента, как он вернул её матери серёжки, положив их у двери, никто больше ремесленника не видел, и она ругала себя каждую секунду, презирая мгновение, когда решилась обвинить его в гнусавых намерениях. Если даже в нём и имелась гнилость и жестокость, она не заслуживала ухода прочь. Увидев максимально разочарованную мордашку, Пётр не мог бросить свою девочку и, оставив алкоголь в сторонке, подобрался к ней ближе, предлагая свои объятия, какие она с горечью приняла, греясь в ладонях и чувствую весомую опору. Верно, точно, как и Злата некогда. Мальчонка оставался единственным её столпом веры в род князей, какой она собиралась защищать вплоть до могильной плиты, и единственным пунктом поддержки, в какой реально верила. Иная поддержка в её глазах рушилась…***
И она это чувствовала. — Тебе вновь поплохело? — сидя на стремянке, обратился с вопросом воронёнок, наблюдая за тем, как мощная владыка иллюзий слабенько клонится в сторону, аж опираясь о каталожный шкаф, лишь бы не рухнуть вовсе. — Слишком душно. Ты же здесь. Невзирая на сарказм, уходящий с её уст бесконтрольно, Бабейл ощущала себя предурно. Прижав пальцы к груди, она внимала этот страх, смешанный с неверием, какой порождал не только схожие чувства в ней, но и вызывал на сердце ощутимый эффект отторжения. Из-за сомнений племянницы по её поводу, грезилось, будто внутри неё что-то расслаивается, принося ей удручающую боль, и, увы, прятать её становилось очень трудно. Создавалось впечатление, что отходящие части имели одинаковый состав и вовсе не могли уместиться в её структуре, из-за чего сдавливали её, заставляя чувствовать удушье, приводящее к потере сознания. — Эй, Любава! — испуганно выкинул мальчонка, когда его одноклассница начала сильно сгибаться, являя в свете, сколь отрадно себя чувствует. Взволновавшись очень сильно, бонвиван крайне быстро выкинул книгу, какую так долго искал, и, перевоплотившись в свой птичий облик, полетел, опускаясь прямо пред принцессой. Успев ту перехватить, он потянул неспособную бороться с мощностей заклинаний на себя и, вжавшись в плечи, повёл к лестнице, где, усадив на ступеньку, начал приводить в сознание. — Видишь меня? — требовательно обращался он, крутя своими большими руками пред ней. — Разбираешь очертания? — Только ужасное чёрное безобразное пятно, — прыскала в ответ Сатана, в действительности, не самым лучшим образом рассматривая собеседника. — То, что тебе не угодна моя стрижка, я учёл. Сейчас вопрос в состоянии. Зная бесконечные попытки девушки сбегать из проблем, Корвин принял резонансное решение и, положив руки вначале на заметно белые щеки, потянулся к шее, ища артерию. — Ты пытаешься насчитать мой пульс? — мгновенно догадалась до всего подопытная. — То немногое, что я запомнил в описаниях экстренных действий в случае обморока из книги прапрабабушки, — оправдывался опешивший книголюб. Они лишь пальцем коснулся, а она мигом поняла зачем и почему, хотя еле глаза открытыми держит! — Только я не лишалась сознания, — шептала еле-еле она, по-прежнему чувствуя, как старательно родственница пытается её отделить, из-за чего её спина ощутила сумасшедшую слабость и отклонилась назад, натыкаясь на ступеньки и лишь за них и не падая до конца. — Это не синкопе , а лишь пресинкопе … — Тогда я не знаю, как тебя лечить. За эти дни, какие она провели в библиотеке, лишь порой выхаживая на приёмы пищи и тренировки с Эвр, метаморф признался в своём скудоумии уже не раз. По сравнению с ним, биполярная особа знала слишком много и его откровенно унижала данными, что хранила её черепушка. Греческие названия к привычным действиям уже давно обязаны прекратить его удивлять, и, в принципе, так и получилось. Ныне он с ними лишь мирился, кивая головой, будто сознаваясь в своей ограниченности. Да, он способен прочитать множество книг, чтобы хотя бы попытаться достичь её уровня, но это способность никак не позволит ему выучить язык быстрее, чем дано. Сейчас же слабенькая Бабейл восприняла это опознание, как акт щедрости. Вряд ли же чей-то интеллект он до этого признавал своим бездействием. Взяв свои эмоции гордости и самолюбия за основу, она начала склеивать персон обратно и контроль, какой-никакой, но начал к ней возвращаться. Рука мигом потянулась к шее, освобождая её от плена ладони, кожа на какой давно пропахла чернилами для печатной машинки, и, сжав её, опустила ту ниже, оставляя её неумышленно в захвате. — Это обнубиляция , — продолжала травить она его лишь своим существованием. — Чтобы она миновала надобно лишь время… — Не подать тебе водички? — молвил слабенько взволнованный мальчонка, убрав рукой локоны назад и сев пред девушкой на одно колено, продолжал говорить. — Или ты обыкновенную воду хлебать не будешь, а согласишься, лишь когда я прозову её как-то величественно? — Виши не имеется? Закатив глаза, юнец вызвал у собеседницы смех. Ей явно нравилась её совершенность над ним, и он, прекрасно осознавая, сколь выгодно это может оказаться для него, давал своих комплиментов в избытке, вовсе не замечая, что признания в своей узколобости ему даются очень легко. — Не хотелось бы Боржоми ? Или вовсе Нарзана ? — Хотелось бы к работе вернуться, — объявила она, предприняв попытку подняться со ступеньки, на какую усевшись испачкала любимую Сашину толстовку. — А то просидеть вот так, унижая тебя своими умениями, можно вечно. Встав на свои двои лишь благодаря заботливым рукам помощника, Любава сложила руки на его плечах лишь на секунду, находя вновь опору в очень слабых коленях, а после, отступив, побрела к столам и стульям. Если её вновь покосит, она хотя упадёт на мягкое и ей не придётся ничего стирать. — Десять дней мы уже провели в штудировании материала и никаких последствий не явили. Стопки рукописей, какие знать не знают, почему не маг способен пропускать мимо себя дикие ветра. — Ты не помышляла о том, что это как-то может вязаться с усилением его ментального тела? — предложил Корвин, вынося на стол новую кипу сборников. — Что, если демон мироздания изменил его ту структуру? — Наличествовало бы то, что можно поменять, — язвительно сообщила Бабейл, вновь взяв себя под контроль за счёт своего же эгоцентризма и побрела прямиком к самой нетронутой секции книг. Она сомневалась, что их открывали хоть когда-то. — Из-за отсутствия способностей, как такого ментального плана у него и существовать то не может. Дальше астрального уйти простым людишкам, вроде него, очень сложно, так что, и тонком мире ему делать нечего. Взмыв над самыми далёкими полками, правительница иллюзий вынула одну из интересных книжек в кожаном переплёте и, прочитав короткое описание о том, что это — гримуар, решила вернуться к уже усевшемуся за изучение якобы соратнику. Лишь успел он открыть первую страницу, как новоявленный объект очутился прямо пред его носом, принуждая молодого человека удостоить вниманием именно ею избранное издание. — Достала книгу с самой верхней полки, — заявила строго она. — Вполне вероятно, что эта книга — Большой Ключ Соломона . Очень уж похож по содержанию. — О! Ты очень трудолюбива! Решив хоть как-то отомстить за свои пожираемые клетки, анимаг положил руку на обложку и мигом изучил каждый закуточек фолианта. — Нет. В ней ничего такого нет. Сдержав свою агрессию в рамках, Любава грозно сцепила зубы и сделала голос куда более угрожающим, надеясь хоть так довести мысль о важности её деяний. Да, она взлетела. Но это, при её состоянии, — подвиг. — Я достала её с самой верхней полки и самого пыльного угла… — Жаль, что зря Безмятежность и безразличие подобного плана вывело её в ещё более пылкую грань, и потому она, не сдержавшись, выкинула сборник прямо на стол, к счастью, не ранив собеседника, но зато чуть напугав его. — Ну, как джентльмен, думаю, ты не откажешь даме в помощи, — развернувшись и уходя к шкафам, определила она ему дело, шевельнув своей косой белокурых вновь сжатых локонов. — Тем более, с твоей то расторопностью. Изобразив пальцами крылья, она намекнула на его природный облик, из-за чего навела на себя очередную взятую из ниоткуда улыбку. — Я знать не знаю, где она лежала, — пытался отвязаться Корвин, ясно видя, что это — гиблое дело. Как и ожидалось, девушка ехидно ухмыльнулась, развернувшись к нему, а потом заговорила на чистейшей латыни, давая обозначение местности, откуда он изъяла явно никогда не открываемого жильца. — Благодарю за помощь! — саркастично объявил он. — Ты — отличный путеводитель в этом устрашающем мире! Словно муза созываешь! — Будь я истинным направителем, то уже бы давно отправила тебя далеко и надолго. — Лучше бы на русском на место этой книги направила, — буркнул повинующейся метаморф, всё-таки возымев рукопись и двинувшись в предположительный край. Несколько шагов возле полок, и он сразу же услышал голос. — Frigus . — Латынь когда-нибудь завершится? — Это итак уже мёртвый язык, — уведомила Сатана, потирая ручками от потерянности книголюба, когда ему пришлось елозить среди кучи разделов, в поисках нужного. — Frigus. Новый путь и вновь неправильный. — Frigidor ! — воскликнула биполярная особа, радуя парад в своей главе. Возможное предательство точно стояло таких развлечений. — Gelidus, sicut in regno Chiona ! — А какое слов надобно мне? — попросил подсказку он. — Жарко. — Для справки — я не имею ни малейшего знания о том, как звучит «горячо» на латинском. — Очень-очень жаль. Слабенько закатив глаза, мальчик побродил ещё недолго, пока не устав от этого скудного и надоедливого развлечения, принцесса не решилась сама поставить рукопись на место. — Bene , — сказала она, когда вспотевший бонвиван с мокрыми черными вороньими прядями очутился подле неё. — Я сама верну её… Пальцы уже взялись за обложку, действительно желая нести ту прочь, но та больше не сдвинулась. — Стой! Замерев на несколько секунд, воронёнок рода Моригач пролистывал книгу в своей голове ещё раз и ещё раз, покадрово вспоминая тот самый день и то, что именно произошло прежде, чем структура дикого ветра миновала факира. Сложно следить за тем фрагментом, когда обороняешься книгой и пытаешься дойти до иной воительницы, что губит их, создавая себе щит, но он вспомнил деталь, какую до этого в расчёт они совсем не брали. Спичка, загоревшаяся неестественным голубым оттенком. — Муза чудесная, а почему мы никогда не думали про пламя его маленькой щепки? Поразмыслив над этим, Любава замерла. Идиотка. — Как-то… Как-то мимо пропустила. Десять дней подряд твой пандемониум хвалится своими знаниями и дарит наслаждение сам себе, издеваясь над человеком и его унижением, и, ослеплённая этими чувствами, прикрывающими переживания сестры, ты совсем позабыла о главном. Мимика старалась не выражать оторопь , но получалось так плохо, что товарищ мигом её рассекретил, но всё равно ничего не сказал. Надобно наживать благие отношения. — Спичка вполне способна оказаться волшебным артефактом… — Обычный коробок с земли! — Но кто помешает демону мироздания вселиться в него?! Происходящее приобретало другой окрас, и он оказывался куда более напрягающим. Возгоревшееся неожиданно пламя — это лишь наглядное явление чужой, неясной силы. А это никак не могло вязаться с чем-то правильным, если жертва — обычный человек. — Думаешь, что это — другое существо? — Подозреваю этот вариант вполне. Причины для такого есть и… — Я слышу его голову идеально, — остановила домыслы владыка иллюзий. — Там нет никого, кроме него. И бесподобной восхищающей чистоты. — В бестиариях не раз писалось, что существа способны обитать в избранных предметах, — продолжал наставить Корвин, не столько от уверенности, сколько от бессилия. Глуп вариант? Да, вне сомнения. Но иных нет. — Что предлагаешь? — обратилась к нему правительница мыслей, утыкаясь в серые очи, скрывающиеся под волосами. По её мнению, они слишком далеко посажены и отличаются очень маленьким размером, а ещё как-то слишком узки, из-за чего взор смотрится более строго и… Привлекательно. — Проверить коробок, — решился анимаг, сделав итогом десятидневных исканий без ответа самую несусветную глупость.***
Гуляя среди заведённых механизмов и тысячи движущихся колёс, могильщик каждый раз искренне удивлялся, отыскивая новую деталь, требующую его внимания. То и дело он оставлял свои инструменты и возвращался к обыденным делам по созданию оружия, какое вытворял и какому обучил своего племянника, но часы вызывали его вновь и вновь, и он уже вовсе не понимал, чем Алиса занималась годами до этого. — У тебя закончилось масло. — Опять?! — поражённо воскликнула волшебница, повернувшись к мальчонку, какой слишком по наглому поместился в её владениях. — Вновь, — мирно буркнул он, очутившись в спальне и, взяв предлагаемую салфетку, начал вытирать руки. — Шестеренки без него почти неподвижны, приходится тратить очень много. — Заказ придёт только послезавтра… — Может, выйдем за ним тогда? Неисчисляемая попытка сделать то, что она никогда не вытворит. — У меня всё больше создаётся впечатление, что ты чинишь всё и тратишь мои средства лишь для того, чтобы выгнать меня наружу. — Долго же до тебя доходит, — нагло обратил внимание Алексей, вновь улыбнувшись на бок, издеваясь над хранительницей времени. — Гублю твои запасы, чтобы вернуть к жизни тебя и твои аппараты. — Меня не надо возвращать к жизни. Я жива. — Какое у тебя скудное понятие жизни. Некоторые депрессивные суицидники и то веселее о ней думали. — Лёша! Перепалки редко останавливались на чём-то простом и всё чаще длились дольше пары фраз, зато почти всегда имели одинаковые смысловые стержни — её плен в своих же хоромах и необходимость выйти наружу. Каждый раз они утыкались в эту запретную полосу снова и снова, из-за чего девушка из раза в раз останавливала бит своего же слишком бушующего сердца. Ты для него лишь цель и ничего большего. — Нам нужно масло, — повторил куда более настойчиво он. — Без него твои часы даже в полдень должный бит не отстучат, и, возможно, какой-то житель, какой только за счёт них и способен следить за временем, упустит момент, не придёт на работу и погибнет в муках. — Обойдёмся без него… — Без этого человека? Сколь же мало ты ценишь чужую жизнь! — Я не выйду на улицу! — настойчивее заявила колдунья, глядя точно в игривую мордашку. — Заказ придёт послезавтра и иного исхода нет! — Тебе нужно масло! — Оно нужно только тебе! — обиженно уведомила его особа. — Точно, как и я на улице — единственное, что тебе нужно от меня! Отступив на шаг, ощущая сколь много неправильного в этом близком нахождении при условии намерений непрошенного жильца, Алиса скрестила руки на груди, позволяя руке выдать себя. Прозвучал скрежет явно иссохших шурупов. — У тебя тоже рука барахлит?! — возмущённо поинтересовался диггер, делая шаг вперёд, снова сокращая расстояние между ними. — Не барахлит! — Пищит только, да?! — Ничего подобного! — Почему ты ничего мне не сказала?! — почти яростно вопрошал Равелинский князь. — Я бы исправил это! Я бы помог! — В очередной раз дал бы пинок под зад, чтобы выйти на улицу, куда даже я тебя выгнать никак не могу?! — обиженно пищала она. — Уж нет, спасибо! Уговоров, чтобы вытащить меня из моего же дома мне итак хватает в достатке от твоего упёртого нрава! Большего не надо! Сутками находясь здесь, воитель изживал её со свету постоянными шутками и осознанием, к чему же он здесь. Да, он поделился своим рассказом о ссоре, какой проходил, конечно, под куполом колокола, где он до сих пор постоянно ночевал, но его зацикленность на цели вывести её, выступающая точно, как нулевой меридиан, пылала в нем вновь и вновь, разрушая душу. Порой же, сквозь эти требовательные приказы просачивалась не знакомая и вечная кокетливость, а иногда и такая забота, какая явилась опять, принудив сильно злого из-за молчания мальчонку взять в руки салфетку, какой он только что пользовался и подобраться вплотную к сожительнице. — Дай свою механическую руку. — Нет, — отступая, шептала она. — Прекрати пререкаться, гусеничка, и дай мне тебе помочь! — самолично отодвинув запястье, заявил он. — С таким скрежетом жить невозможно. — Не получится выдумать комплименты? Ловко обтирая плохо двигающиеся шурупы маслом, что осталось на ткани, Лёша несколько раз дул на установку, чтобы убрать так и мешающие ему розовые локоны, постоянно падающие пред его глазами. — У тебя не получится нормально жить, — коротко пояснил он, вовсе не отвлекаясь от работы. — Меня это беспокоит. Признание, выкинутое так легко и просто, не имея в себе его вечной наигранной интонации, лишило хранительницу времени голоса, из-за чего она продолжила пристально наблюдать за его чёткими, и при этом столь холеными телодвижениями. Становилось очень душно. — Боюсь, что его всё равно не хватит, — шептал он, перейдя уже ниже по запчастям руки. — Пожалуй, я, всё-таки, отправлюсь за покупками. — Я обойдусь… — Не обойдёшься, — строго выпалил диггер, скомкав тряпку и выкинув её за косметический столик. — Я не хочу, чтобы ты тут ходила и мучилась из-за этого. — Да это не мучения… — Страдания. Сколь слова синонимы не меняй, суть останется прежней. Пройдясь в быстром темпе по своим изысканным локонам пальцами, Алексей поправил ворот и рукава рубашки, готовый надеть свой давно неприкасаемый пиджак. То изысканное ваяние он мог давно потерять — почти всё дни он разгуливал без него. — Лёша, не надо, — схватив его за локоть, просила волшебница. — Это только ларёк, гусеничка моя чудная, — выкинул он, закатив голову назад и хохотнув. Пальцами отодвинув обычную кожаную ручонку, он зажал её ладошку. — Я не помру от того, что погуляю. Сколь бы сильно ты этого мне не желала. — Я не желаю, — озябнув, созналась она. Много сокровенности и нежности, слишком огромное количество эмоций. Организмы ломаются под этим дуновением. — Ну да, — согласился могильщик, вновь покорив её абсолютно самодовольной лыбой. — Смерти ты желать точно никому не можешь! Ощущая, как сейчас словит облепуху, Равелин мигом решил спастись и, притянув пальцы к себе, оставил такой привычный поцелуй прямо на костяшках, смотря при этом прямо в глаза собеседнице. Красное личико стало и того румянее. — Не беспокойся, — кинул он, отходя прочь. — Мне всё равно нужны ещё конверты на письма во дворец, так что, поход за покупками не бессмысленнен. — Тебе хоть на одно письмо откликнулись? — огорчённая безразличием дворцовой стороны, поинтересовалась Алиса. Она чуяла, что его гложет факт отсутствия ответов и их заинтересованности в его бытие, но он очень прочно это скрывает. — Петрушка ответил, — буркнул он, взяв свой пиджак и напялив его поверх рукавов из рюш, очевидно, вытаскивая их, чтобы явить миру во всей красе. — Больше никто. — Неужели Варя тебе не писала? Зная подругу слишком хорошо, колдунья по очевидным причинам не верила, что подобное возможно. Она до сих пор регулярно писала ей, чтобы узнать итак известные факты, потому бросить члена своего альянса так просто не могла. В этом сомнении она оказывалась верна. — Судя по всему, кобылка рада больше не сталкиваться с наездником в лице кровожадного монстра, — осудил сам себя средний Равелин, сохраняя в выражениях определённую горечь. — Вообще на неё не похоже. Сцепив зубы, Алексей лишь дёрнул бровями. — Люди имеют свойство меняться, и, пока одни становятся лучше, другие выбирают иной путь, — очередной намёк на надобность её выхода, но такой тонкий, что влюблённое сердце его даже не заметило. — Я скоро. Спускаясь по лестнице, взор серых очей абсолютно случайно пал на его скомканные листы, какие он писал и переписывал сто крат, меняя текст принцессе, стараясь скрыть в строках злобу и не подавить и без того, по его мнению, сломанного человека. Оттого его так сильно гложил факт, что ответа нет, и труды будто напрасны. Вздохнув под нос, он выскочил прочь. Молчание и впрямь ничуть не похоже на его Варю.***
Возникновение старой подруги детства заметно раззадорило владыку ветра, какая с неимоверной радостью обнималась и болтала с ней за чайным столиком, обсуждая происходящие события. Некоторое время бытовали они лишь втроём, ибо королева к столу не являлась, что позволяла девочкам обсудить свои истории куда глубже, нежели на официальных приёмах. — Как твой жених? — заинтересованно обратилась Селеста, поставив чашку на стол. — Не выбрал ещё место для бракосочетания или костюм? — Как будто у него выбор есть, — буркнул книголюб, подлив к себе в травяной отвар виски и сразу словив презрительный взор от своей королевы. — Честно, не имею ни малейшего понятия. Если и выбрал, то он меня об этом не оповестил. — Он не пишет тебе? — Маловероятная легенда о его забывчивом мозге, но, возможно, он пишет, — пытался оправдать юнец братца. — Но письма банально не доходят. Какая чёткая мысль. Услышав её аж приглашённая наследница престола раскрыла широко глаза, но сохраняла их в таком положении недолго. — Предпочитаю верить, что у него закончились листы и конверты, — кинула в оправдание лидер патруля, вытаскивая со стола пирожное и откусывая его, лишь бы занять свой рот чем-то, кроме как завыванием и страданием. — А ещё совесть, потому что иных причин, почему он умудряется мне не писать, я не воспринимаю. Нервный припадок призывал её взять вторую вкусность, но пальцы товарища её мигом остановили, аккуратно схватившись за ладонь и сжав ту. Поняв мысль, девушка смиренно приняла подобное подаяние, и убралась прочь от сладостей. — Зато ты влюблена и выйдешь замуж за любимого человека, — восторженно заприметила гостья, вовсе не обнаружив жеста. — По-моему, это восхитительно! — Если, конечно, этот самый человек объявится вновь и всё-таки подарит мне свою фамилию. — Если проблема только в этом, то ты могла попросить меня, Лёшу или Корвина, — не упустил возможность для шутки фанфарон, шевельнув головой, чтобы отстранить прочь свои закручивающиеся каштановые локоны. Впервые за много дней они не оказались сложены в хвост, как следует прислужникам, а летали вокруг него. — Я не выйду за тебя, — мигом бросила Варя, изначально предполагая такой исход. — Есть не только такой вариант. Я вполне могу тебя удочерить. — А титул княгини к этому прилагается? — Звания принцессы с обращением «ваше убожество» тебе маловато? Старообрядка решила наконец-то удостоить выходной своим вниманием и явиться за стол, из-за чего её, встречая, как восьмое чудо света, разглядывали с широко открытыми глазами. Было из-за чего. — Вау, — выдавила из себя властительница воздуха, узрев материнский образ. На женщине красовался совсем не привычный, дико чужой образ, с фиолетовой юбкой и с черными кружевами, такой истинной Штормградской, какая ничуть не сочеталась со странной верхней то ли блузкой, то ли кофтой. Странное нечто отличалось кружевной вязкой и представляла из себя очень тонкий кусок одежды, невесомый, а ещё сильно бесформенный, ибо швов, какие бы подчеркнули область груди или талии не имелось. Бедра отыскивались лишь благодаря тому, что сорочка оказалась заправлена в поясе. Её округлый вырез отличался открытостью, на грани иллюзии, что ткань спадёт с плеч, а рукава оказались безалаберны и грезились самоличным представителем древнего народа. Объяснение пришло мигом. — Это что, платье старообрядцев?! — с трудом формируя вопрос, поинтересовалась наследница Штормграда. — Больше не оно, — созналась женщина. — Я бы не влезла в него, останься оно платьем. — Потому вы сотворили из него шемизетку ? — шепелявил недовольно Петя, оглядывая усаживающуюся на стул женщину с неприязнью. — Говоришь так, будто в этом есть нечто преступное. — В объединении сия облика и вас есть нечто преступное. — Петя! Конечно, колдунья тоже воспринимала подобную компоновку с не совмещающими вещицами — сумасшествием, но говорить напрямую об этом ни за что бы не стала, отчасти потому, что подобным ныне искреннее любовалась. Свою мать в таком простом виде с одной простой косой и без украшений она не видела уже очень давно. Подобное вызывало очевидные эмоции и, когда открывается вечно закрытая книга, тебе захочется открывать её дальше. — Вам очень идёт! — похвалила вид Селеста. — Оно точно такое, как со старообрядских книг! Это же ваше свадебное? — Моё свадебное платье делалось уже под королевскую Штормградскую стилистику. Тебе ли не знать, как они выглядят, — обратилась она к гостье. — У облачного королевства немного иначе они смотрятся, и мне они не нравятся, — молвила та. — Они мне не идут… — Ты мерила? — поражённо вопрошала Варя, сразу оказавшись перебитой. — Это платье пережило немного иные события, — пояснила женщина, поглаживая белую ткань. — Ненависть, презрение и общую общественную ярость. — Рад, что вы дали описания нынешнему событию. Решив больше даже не восклицать на друга, принцесса королевства его лишь ущипнула, заставив того прикрыть рот. Ей хотелось знать о старообрядке больше. — Вы о том самом дне, когда он официально поменял ход? — поинтересовалась, улыбаясь, Селеста. — О том безумно романтичном событии? — Романтичным в тот день его никто не воспринял, а безумным — да. — Так расскажи, чтобы мы рассудили. Интерес в родительской истории любви пылал в саркастичной колючке ярче и ярче, ибо она жаждала понять родительницу и найти фрагмент, когда она стала тем, кем стала. Подняв аметисты на своего ребёнка, Марфа словила её увлечённость, так плохо скрываемую за мимикой. Это возрадовало куда сильнее, чем могло, и женщина довольно улыбнулась, воспринимая это, как свою личную крошечную победу. — Не хотелось бы передавать то событие в очередной суд, особенно, учитывая факт, через сколько таких он миновал, но, коли так желается, — голова принцессы сама по себе закивала. Сев величественно и подняв подбородок выше, дама завела повесть. — Вернёмся к тому дню, когда всё изменилось.***
Клятвы, данные самой себе, она стремилась исполнять неотступно, но терпели те крах ежедневно, ибо влюблённый принц не оставлял ей ни единого шанса сбежать от него. Напоминая преследователя, он внимательно выглядывал её походы, искал её на каждом собрании народа и ловил в лесных чащах, принося необузданное удовольствие своему сердцу. Нахождение её рядом вызывало в нём такой прилив, что, ему мерещилось, будто на нём он и взлететь может. — Почему ты не приходишь на ежедневные пляски старообрядцев вокруг вашего священного столба, Марик? — поинтересовался он, когда их голые ноги снова расцарапались о траву в сокрытых чащах. — Избегаешь их? — Как и всего нашего, — мигом ответила Марфа, вновь унижая каждый аспект себя. — Во-первых, я боюсь разогнаться в танце так сильно, что повалю столб к чёртовой матери наземь, во-вторых, тревожусь о том, что ленты, скорее, не свяжу, а порву, нарушив контакт с высшим планом, выстроенный столетиями назад, а в-третьих, — развернувшись к смеющемуся собеседнику, она кинула в него самый последний пункт, какой они обсуждали и порицали каждую встречу, — Мне до сих пор не по душе мысля о смерти от удушения травами. — А сколь тебя должна печалить затея, что их ещё и на могилы приносят! — Не представляешь, как сильно! — улыбаясь лишь от его эмоций, согласилась она. — Моё тело на этой лодке, усыпанной розмарином, даже сгореть от запущенной стрелы не успеет, как я уже выпаду прочь в пруд! — Мёртвым телом? — Воскресну на секунду чисто, чтобы осквернить наши традиции! — Тогда, я подожду тебя на берегу! Настойчивость Вити оказывалась настолько мощной, что еретичка уже не пыталась бороться с этими бесконечными выражениями и признаниями, когда он голосил о том, что останется с ней, но имелось в этих репликах нечто такое, что глушило её рассудок, заставляя мечтать о тех невозможных далях. Он не настаивал на том, что она будет королевой. Он настаивал на том, что она будет с ним. С детства считающая любовь за глупую сказку, дикарка сейчас искренне поражалась самой себе, когда уголки губ сами взрывались верх в секунды упоминания возможных прогулок, где они бы держались за руки. Глазки сами блестеть начинали, когда он шептал о том, что будет ждать её подле берега после каждого её сумасбродного плавания, и как будет прикрывать каждую несуразную выходку, пред этим, естественно, в этом её поддерживая. Но в конце всё содрогалось от одной вечной фразы о полётах. Он обещал ей крылья, значившиеся, как свободу от этих рамок магии, какие воспринимались ею за решётки, и она о них мечтала, понимая, что и он полетит, коли она хоть раз буркнет, что жаждет быть с ним. Она жаждала, но имелась весомая проблема, не позволяющая языку и разочек повернуться, чтобы признаться юнцу в чувствах — она по-прежнему ни за что не испортит его и его королевство собой. — Надеюсь, что ты мне цветов на ту лодку не возложишь. — Если я положу туда столько цветов, сколько жажду кинуть к твоим ногам, то лодка потонет, — отметил принц. — Тогда мне и воскресать не придётся! — возрадовалась еретичка. — Восхитительный план! — Рядом с тобой только такие и приходят. — Понятно, куда мои здравые идеи при тебе уходят! Переводя комплимент за комплиментом в шутку, парочка добралась до болота, своего такого привычного пункта отдыха. Усевшись на более-менее крепком участке земли, они спустили ноги в далеко не чистую гладь воды, какая слабо волновала наследника. Его вообще слабо беспокоило хоть что-то рядом с этой волшебницей. — А, если серьёзно, то какие цветы твои любимые? — поинтересовался он, чуть приспустив голову вниз и оттого уронив свои притягательные светлые пряди, о каких девки в деревне трепались, как о произведении искусства. Поспорить с данным суждением влюблённая еретичка не могла. — Те, у каких нет запаха. — Гипоаллергенные ? — предположил Витя, приподняв бровь. — Бумажные! — хохотнула Марфа. — Марик, я серьёзно! — Я тоже! — Я плох в оригами, так что… Давай что-то природное! Рассмеявшись опять, девушка задумалась, позволяя собеседнику накинуть возможные варианты. — Нарциссы почти не имеют запаха. Лилии, ирисы, тюльпаны… Крапива. — Букет из крапивы?! — Вместе с тюльпанами! — попытался защитить себя он, рассказывая о композиции так радостно, что размашисто открыл руки и вдохновлённо посмотрел ввысь. — Представь, ясные фиолетовые бутоны и колючие листья… — Ты учитывай факт моего отказа и тот пункт, что, вероятно, букетик полетит к тебе в лицо. Ладони хлопнули и изгнали блеск из глазок. — Без колючего букета, так без колючего букета. Еретичка вновь расхохоталась, отвернувшись прочь от принца, лишь бы избежать этот болезненный треск сердца, какой испытывала каждый раз, когда прекращала издёвки и замолкала. Каждую ночь он оказывался так рядом, совсем близко, в двух шагах, но она ощущала это так, будто между ними километры пролегли. Тот бродил по деревне с уже гордо забранным званием будущего короля и жениха, где-то там же гуляла и его невестка, какая часто проводила время с королевской четой, получая от них похвалу. Роду Ветровых избранница дудки очень нравилась, и дикарка находила весомые причины почему: чиста, аккуратна, воспитана — идеальная будущая королева, под стать не менее интеллигентному, опрятному и светлому душой будущему правителю. Цециллия безупречна в этой должности, вне сомнения, и она ощущала, как сильно гложет Витю это понимание. Та прекрасна, как будущая владыка, чудесна, как возможная жена, идеальна, как родитель для будущих детей. Но один недостаток перевешивал всё: она — не его Марик. Тот постоянно чувствовал себя птицей, что не ютилась в золотой клетке, а действительности гуляла по природе и окружающей местности, но, увы, не летала, ибо крылья ей связали золотой цепочкой. У него имелся выбор, его желания исполнялись, но свободы, как таковой, он не ощущал, ибо каждый шаг проходил через очевидный сценарий, написанный тысячи лет назад, какой он никак не может проконтролировать. Невеста в её лице обязана стать лишь ещё одной такой цепочкой, при какой надобно вести себя определённо, говорить определённо и вытворять всё так, как требуется. Беседуя с ней, он понимал, что никогда не найдёт там осуждения, но, увы, никогда не обретёт поддержки, коли порешает что-то менять. А девушка, сидящая рядом с ним, это дать способна, но абсолютно от такого отказывается. Как и от своих чувств. — Марик, какие цветы? — произнёс он тихо опять. — На прощание? — печально пискнула она, рассматривая водную гладь. — Тебе нельзя дарить цветы другим девушкам пред таким важным днём, как завтра, — прекрасно зная, что он помнит о предстоящем, она, скорее, чтобы сохранить для себя, повторила это. — Официальное конечное признание с твоих уст о невесте. Дарение венков… — Прекрати… — Пробег через костёр и кольцо… — Марик, остановись! — удручающе затребовал он, посмотрев прямо на неё. — Ты же прекрасно знаешь, сколь сильно я этого не хочу! — Вновь возвращаться на наши праздники и задыхаться? — попыталась пошутить она, при этом говоря слишком расстроенно. — О да, знаю… Восприятие завершения их приключений и, тем самым, её домыслов, унижал и губил её так сильно, что тело голос и мимика выдавали себя с потрохами. Аметистовые зеницы огорчённо пялили на воду и не обращались к нему, потому что ведали, что наполняются слезами, локоны будто специально упали так, чтобы прикрыть личико и сберечь её от его внимания, чтобы он не мог сразу уловить всю сломленность. Интонация её предала и предрекла предстоящие действия. Не успела она и глазом моргнуть, как ощутила, что Витя оказался совсем рядом с ней, а выдох и выйти не успел, как он схватил её за руку, прижимая ту к своему сердцу, требуя смотреть себе в глаза. — Останови свои пытки, пожалуйста! Ты ведаешь о моих желаниях и не можешь так говорить… — Твои желания — это прекрасное счастливое королевство и безупречная жена, какой будут рады родители… — Полет — моё желание! — воскликнул очень громко он, запыхаясь от отсвета аметистовых глаз, какие, пересилив себя, с трудом поднялись на него. — А это — ты! — Не находила своё имя в словарях, как его синоним… — Марик, прекрати! Говор наследника становился слабее и слабее, всё больше походил на старцев, что сидят на коленях и молят о высших благах. Тот сжимал сердце несчастной влюблённой еретички. Цепочка теперь пленила в оковах и её. — Я хочу быть с тобой! — Но этого не будет! — Остановись, — предрекая предстоящие доводы, шептал принц, увы, неспособный остановить поток. — Я — сумасшедшая психопатка, бешеная выдумщица и истеричная особа! Я уничтожу тебя, твой дом, твоих близких и твоё королевство! — Нет… — Я просто загублю твою жизнь! — Но ты этого не хочешь! Крик оказался настолько истошный и громкий, горестный так сильно, что птицы, сидящие на ветках, от страха улетучились прочь, думая, что где-то в берлоге пробудился медведь. Сдерживая себя из последних сил от рыданий, дикарка внимала предстоящие требования. — Ты не хочешь этого, не хочешь ранить меня, а, значит, сделаешь всё, лишь бы меня спасти! — Это может произойти бесконтрольно… — Не может, коли ты действительно жаждешь меня сохранить, а ты жаждешь, — утопив ее в контакте глаз, он задал уничтожающий, но в принципе очень ожидаемый вопрос. — Или же, если ты так настаиваешь на противоположном, то попробуй убедить меня в лжи моих убеждений. Попробуй сказать, что тебе я безразличен. Что ты не мечтаешь о моем благополучии. Заслышав выражения, она ощутила острую нехватку воздуха, будто вновь аллергическая реакция явилась по её душу. Сбежать от этого некуда. — Скажи, что ты ничего не чувствуешь ко мне. Правильный ответ наследник, очевидно, знал, потому что лазил в её голову и ощущал этот острый диссонанс возникающий внутри каждый раз, когда он ютился подле. На себе внимал, как разнятся чувства и доводы рассудка, и потому мечтал о том, чтобы она созналась в правде. Чтобы она освободила его из плена и позволила полететь. Еретичка же замолкла, чуть открыв рот, надеясь хоть как-то вернуть себе дыхание. Человек пред ней — пташка, живущая в золотых хоромах, что имеет пред собой возможность выбираться в желанные природные края и разглядывать их, но, увы, не покорять с высоты птичьего полёта. Жадно представляя те изображения, он грезил увидеть их наяву, и именно она решала, получится у него или нет. Пальцы сжимались, жар обращал их в пепел, а сердце сжалось. Нога залезла больше в воду, утопая в земной жидкости, какая аннулировала способности старообрядцев и их связь с астральным планом, лишая будущего короля какой-либо возможности пролезть в мысли. — Мне жаль. Правда, жаль… — лгала она. — Но я ничего не чувствую. Птица, мечтающая о полете, о, увы, его лишилась, потому что аллегория внезапно претерпела ещё одно предстоящее будущее: освободи она эту вольницу, и та помчится в убогие края, в самые отвратительные уголки земли и, найдя их забавными, воспримет те за прелесть, пока не поймёт, сколь всё гадко и презренно. Тогда она вознамерится вернуться, но… Дорогу не найдёт. Такой она находила их будущее, и это меньшее, чего она желала горячо любимому человеку. — Марик, — не веруя, пискнул Витя, будто прося её не врать. Ладонь потянулась к щеке, надеясь то ли на поцелуй, то ли на лицезрение лица, какое бы призналось само за хозяйку, но еретичка ловко выскочила и захвата. — Нет, Витя! — крикнула она, расцепляя руки и отодвигаясь ещё дальше, почти ныряя в воду, лишь бы он не услышал её визжащие мысли. — Ничего нет и быть не может! Прекрати! Наследник точно жаждал сказать что-то ещё, но выбора ему дикарка не оставила. Шевельнув кольцом, та телепортировалась в лес, а оттуда, сдерживая слезы, побежала в деревню. Лишь очутившись на своём спальном месте и уткнувшись носом в воняющую гадкими ароматами стену, она позволила себе заплакать, понимая всю горечь происходящего: она не расстанется с этими душащими ненавистными запахами, даже имея возможность, лишь бы только он не пострадал. Являться на праздник, по понятным причинам, она совсем не хотела, но королевская чета требовали прихода абсолютно каждого жителя. Ютясь где-то в сторонке, то и дело прячась за локонами, за родительскими нагоняями и иными людьми, Марфа скрывалась от влюблённого принца, догадываясь, что ни черта её прятки не играются — прыткий взгляд, только и мечтавший увидеть её, каждый раз очень быстро её находил, и лишь следил за тем, как она пытается затаиться от этих уничтожающих её голубых очей. Тогда они оба приняли итоги вчерашнего дня и уже готовились к тому, чтобы пойти по высказанному еретичкой плану, но подобному сбыться оказалось не суждено. Идею о танце старообрядцев предложил сам Витя, не думая вовсе ни о чем плохом и даже не зная о его гадких последствиях. Родители в этот момент отошли поесть, а музыканты, каких он запросил о пляске, задали лишь вопрос о сдерживающей нити, что обязана его сохранить в физическом плане, и какой мальчишка, по глупости, пропустил. Ненамеренные действа одно за одним прописывали ему крайне рискованное путешествие, и потому не стоит и говорить о том, как сильно напугалась дикарка, когда танец объявили. Играющий довольство принц поместился в центре вместо со своей сияющей невестой, а все остальные разошлись по парам, образуя круг за кругом вокруг них, ускоряя бит девушки с каждым новом выстроенным хороводом. Она считала их и прерывисто дышала, понимая, сколь высоки риски, и сколь больше они становятся с каждым вновь явленным человеком. Схватившись за руки, она начала искать глазами королей, но не обнаружила их, поняв, что дело совсем беда. Каждый шаг в пляске она следила не за собой, а за толпой, внимательно разглядывала своего верного собеседника и пыталась определить его состояние, чтобы понять, точно ли он не улетит прочь от них. Когда его голова, вечно стойкая на своей шее, отклонилась в сторону и прокрутилась, а после он ей потряс, она осознала, что он теряет связь. Терпеть больше она не могла. Биты ускорились, народ пошёл быстрее, а Марфа, боявшаяся выдать себя и так сильно выделявшаяся на фоне беззаботных веселящихся людей, пристально смотрела на наследника, лицезрея во всей красе, как медленно душа уходит прочь. Постоянно неподвижные руки залетали, прочные ноги начали спотыкаться, а Цециллия, находящаяся рядом, совсем не понимает, в чём проблема, и лишь пытается взять его за руку, не способная спасти от бездны. Она его не удержит, потому что достаточной эмоциональной связи нет, а, значит, ещё два хода хоровода, и он потеряется. Твоя пташка, связанная золотой цепочкой, просто подохнет от этой бессрочной цепки. В эту секунду роль прекратило играть всё: и сказанная ложь, и её обещания, и намерения, и даже мнение толпы. Разжав хоровод, она, минуя толпу под руками и разрывая объединения, мчалась к нему. Оставляя позади последних людей, она и вовсе перепрыгнула через их рукопожатие и, очутившись рядом с совсем ничего не осознающим Витей, она кинулась ему на шею, сцепив руки и прокрутив кольцо, перемещая их прочь от народа. Покидая то пространство, невозможно красивый наследник был слеп, глух и почти обездвижен. Тот не мог даже открыть веки от этой навалившейся тягости, и считал, что на него пал вес самих небес. Телепортировавшись же, он тут же ощутил, как легче становятся всему его организму. Упавшая на землю и колючую траву спина вновь воспринимала кости, нос, унюхавший запах сырости, снова мог его распознать, а веки, наконец-то, поддались ему и раздвинулись, позволяя глазам узреть мир. Тот почти сразу понял по верхушкам деревьев, что он в таком знакомом ему лесу, но ощущающий упавший на его тело вес, тот не ведал вовсе, кто же распластался на нём, вжимаясь носиком в грудную клетку. Предпринимая попытку опустить зеницы, он столкнулся с иным признаком человека, и сразу понял, кто так крепко держит его за шею и мочит рубашку слезами. — Ты совсем сдурел чтоли?! — восклицала Марфа, плача. — Перепутал понятия между полётами и смертью?! Решил, что, коли так не полетаешь, то прекрасно будет где-то в астральном плане потеряться?! Пускай губами она прислонилась к его коже, тот всё равно понимал каждый сдавленный неразборчивый звук и от этой паники он сам начал очень сильно переживать. — Конечно, это же так весело — помереть где-то в неизвестности без времени и пространства! Затеряться где-то в пустоши, лишившись осознанности и своей жизни! Это же забавно! Ха-ха! Надрывистый голос говорил о реальной истерике, и она так застыдила Витю, что он даже не шевелился, совсем не понимая, как поступать. — Что может быть лучше, как полечь бездвижной фигурой, пока вокруг тебя будут ходить родные люди и оплакивать твою почти смерть, вообще не зная, вернёшься ты, или нет! Весело же! Весело?! — разумная часть выходить на такое даже не собиралась. Она утонула так глубоко в этой панике, что даже влезть и на секунду в этот бардак не могла, позволяя ей во всей красе являть, сколь сильно мальчонка ей важен. — Ты понимаешь, каково было бы им тогда?! Ты понимаешь, что ты мог не вернуться?! Поток рыданий стал настолько неконтрольным после, как только страх отступил, что горло уже продолжать говор больше не могло. Дикарка, задыхаясь, только плакала, не поднимаясь с тела, а оставаясь на нем и держась пальцами за шею. Так она сохраняла при себе мысль, что он рядом и в порядке. Опешивший и ужасно напуганный её же истерикой Витя так сильно совестился своего поступка, что лежал в бездвижии ещё несколько секунд после того, как монолог завершился, а лишь потом, превозмогая сковавший его страх и покорившую чувственность, он поднял руку и, положив её на затылок еретички, утопая в темно-каштановых локонах, начал ласково поглаживать. — Прости, — очень стыдясь, повторял он. — Прости пожалуйста… Прости. Извинения продолжались всё то время, пока фигурка безумной волшебницы обсушивалась, а наследник терпеливо ждал её успокоения, положив вторую руку на талию и разрешая ей угомониться в этих объятиях. Ныне он непреклонно считал, что она обязана будет к этому привыкнуть. — Марик, прости… Только прости… Грезилось, что угомониться девушка не может очень долго, и потому колдун решил найти вариант, каким бы он мог вновь пробудить её мозг. Требовалось здесь что-то простое и несусветное глупое, и найти подобное он смог. — Эй, Марик! — позвал он её, требуя, чтобы глазки поднялись наверх, что те, минуя слезы и покраснения, и сделали. — От сердца и почек дарю тебе цветочек! Пред красным и мокрым носом оказался крошечный бутончик анютиных глазок, на какой она смотрела с невероятным сочившимся непониманием. — Смотри, он жёлто-фиолетовый! — решил найти смысл в глупости будущий король. — Словно мои жёлтые локоны и твои чудесные аметистовые глаза… — Или ты и тот саван, куда тебя могли укутать, если бы ты решил закончить начатое! — обиженно молвила она. — Я бы к нему этих цветов и принесла бы, как знак высшей тупости! Вняв шутки, птичка посчитала, что девушка уже достаточно успокоилась. Одна рука с цветочком потянулась поправлять локоны на заботливо глядящем на него личике, заправляя бутон за ушко, а вторая гладила щеки, утирая с них чёткие следы слёз. Рассматривая её такую, он дивился своей же глупости: как он мог хотя бы предположить, что ей безразличен?! Приведя обессиленную от истерики девушку в какой-никакой, а порядок, он ласково погладил её виски и провёл пальцем по губам, будто прося их только о будущем молчании. — Ты будешь моей женой. Слова входили в голову очень медленно, и отрицательная частица вырвалась достаточно поздно, сразу улетев в никуда. Точнее сказать, их заглушило перемещение, какое вернуло парочку на парад, где Витя, сразу прижавший к себе любимую, объявил всем о своём решении. — Я — наследный принц Штормграда Виктор Ветров хочу представить вам мою избранницу, нынешнюю невесту и будущую жену! — приподняв руку, какую у них очутились в узле, он привлёк внимание всех к даме, что они воспринимали за постороннюю. — Марфа! Толпа мигом обратилась на еретичку, даже не скрывая своего настроя, какой ничего не стоило распознать. Народ оглядывал сумасшедшую с презрением и ненавистью, так, будто готов её прямо сейчас камнями закидать и в астральный мир навсегда отправить за то, что она вытворила. Они подозревали приворот и колдовство, считали, что девушка его пленила, и точно никак не могли увидеть здесь такое высшее чувство, как любовь. Где Марфа, а где оно. — Нет, — шептала она, но так, что её не слышали. — Радостно встречайте принцессу Штормграда! Подобное звание вместе с агрессивно настроенными против неё людьми и внутренней нарастающей паникой из-за своих проигранных нормативов стали последней каплей, заставляя её повторять то, что она уже вытворяла с колдуном многократно и сбежать. Оглядев юных старообрядок, что жаждали выколоть ей глаза, но прятали это стремление за приспущенными бровями, она ловко выбралась из объятий молодого человека, ударив его по руке и, прокрутив кольцо, пропала из виду народа. Мигом за ней поспешил и Витя, жаждущий ныне какими угодно способами добиться своего обручального кольца на её пальце, оставляя без ответов вопрошающих родителей. Подумывая, что та в лесу, он очутился именно там, и никого не нашёл. Еретичка же, предполагая ход его размышлений, возникла в своём же вонючем насквозь доме и, ощутив непобедимое бессилие, пала коленями на холодное дерево, какое тут же намочила ногами, всё это время находившимися в пруду. Именно приземление в него и позволило юнцу так быстро прийти в себя. Заплакав опять, уже от своей определённой обречённости, Марфа опустила голову, позволяя несчастному цветочку упасть на отвратный разваливающийся пол. Жёлто-аметистовый цветок среди хаоса и грязи. Слезы стали пуще. Птица освободилась от цепи и, как и боялась девушка, восприняла гадкие земли за прекрасную красоту, подписывая себе смертный приговор.