***
Договор Снежки хвастался куда более удачливым итогом с самого начала, ибо настырная музыкантка только чего и ждала, когда нервишки несчастной спортсменки сдадут и принудят её, оставшуюся без шансов, самой напроситься на общее дело. Стервозная исполнительница представляла, как милашка придёт к ней, поджав ручки, будто несчастный беспокойный зайчонок, но, когда малышка возникла подле неё, сцепив указательные пальцы в жесте смущения, её и вовсе прорвало на дикий хохот. — Ой, ля! — вопила та. — Ты такой Барсик, что все Барсики позавидуют! — Я — Снежка… — Жирный пушистый домашний котик Снежок! — поправила её она, утирая от этой глупости слезы. — Я помню. Стуканув по шейкерам и вернувшись к своим кнопкам, Несмеяна подняла очи на одноклассницу, лицезрея, как сильно та стесняется, будто вынужденное решение снова далось ей слишком тяжело, и она боится к нему прибегать. Тревожась, что та, вновь поджав хвост, удалится, задира начала вести одеяло беседы на себя. — Ты решилась на написание прозы, мой Снежочек? — игриво молвила она. — Я рада, что ты поднабралась сил и решилась на это, подходящее тебе дело. — Ты вынудила меня! — воскликнула фигуристка. — Да, иначе бы набранные силы, какие ты тратишь не на запланированный спорт, ушли в какую-то бредятину, и я бы через месяц обнаружила своего возможного писателя за макраме! — У меня есть сумочка, сплетённая из макраме. Оглядев блондинку с её благочестивым и светлым нравом, музыкантша сжала нос. — С тобой даже не пошутишь нормально! Рыкнув от злобы и своенравности собеседницы, она вернула к шейкерам, качая их просто так, лишь бы угомонить бушующие нервишки, пока спортсменка, какую она воспринимала за домашнего любимца, тёрлась подле. Животное имело свой вопрос. — Дело такое… — Не слышу, Пушок! — кричала нахалка, указывая на якобы гремящие наушники. — Очень музыка громкая! Может, поэтому… — Я о том, что… — А, может, я просто слушать не хочу! Фиг поймёшь! Сделав крупный вдох, буквально позволяя девушке рассмеяться, она заговорила дальше. — У меня есть условия для нашей работы! — заявила смело она, вытянув шею вперёд, будто желая придать веса своим предстоящим изречениям. — Требования, какие ты обязана исполнить! — Убрать лоток? — увидев обиженную мордашку, Несмеяна хмыкнула довольно ещё раз и продолжила. — Ладненько. Что ты ждёшь, пушок мой? — Во-первых, ты исполняешь то, о чём мы договаривались раньше. Я пишу тебе песню, а ты убеждаешь тренершу вернуть меня обратно к тренировкам. Пальчик поднялся, желая противоречить, но уверенная владыка льда мигом закрыла его обратно. — Это честно и мне, на самом деле, без разницы, каким образом ты будешь это проворачивать. — Даже не пожалеешь меня? — Ты написала несколько тестов на лебёдушек, лишь бы докучать мне! — обиженно пожаловалась Снегурочка. — Моя последняя толика жалости укатилась, когда пруд переполнился! — Лебёдушка? — Во-вторых! Сжав ручки в кулачки, чтобы не отклоняться от маршрута, целеустремлённая особа подкинула ещё одно условие, при каком она согласна дальше терпеть эти вырвеглазные фиолетовые локоны, на каких уже не первую неделю красовалась её заколка. Нося её, задира надеялась вывести на агрессию знакомую, но удалось ей это с большим трудом. Зато в крошечной блёсточке имелись свои плюсы — зеркальные кристаллы на ней отражали свет, из-за чего, когда она танцевала под свои ремиксованные произведения, сильно тряся головой, создавалась иллюзия, будто где-то крутится несколько световых приборов и даже диско шар. — Ты перепишешь тест по алхимии, но так, чтобы на хороший балл, — щебетала волшебница воды, наблюдая за тем, как её внезапная партнёрша закрывает рот после каждой её фразы, топя безосновательно возникающие шутки. — Только так и не иначе. Если же ты вновь схватишь лебёдушку, то работать мы вместе не будем. — К чему мне ловить птицу?! — Это аллегория такая! — со всей серьёзностью пыталась объяснить милашка. — Двадцать два — гуси лебеди! Значит, одна двойка — это… — Просто двойка. Не беспричинный тупой юмор, не беспринципная прямолинейность не умоляли принятого решения раненной фигуристки, и она продолжала добиться своего. — В-третьих, я напишу стих на данную тобой тему, но, если не получится, то договор закончится… — Вот тут точно минус, Пушок! Поразившись резкости и уверенности, какая сильно противоречила всему иному говору её собеседницы, колдунья ледяной стихии заметно насупилась, переходя с ножки на ножку в своих чудных балетках пред нахалкой. — Почему нет?! — Потому что ни один хит не рождался из заказа, — ловко пояснила всё ди-джей. — И не мудрено — невозможно написать шедевр, когда он создаётся лишь для заработка денег да поиска известности. Такие творения никогда не будут пропитаны энергетикой, какая может свести с ума слушателей, и какую внедряет в неё все творцы, причастные к созданию этого чуда! — Что ты предлагаешь?! — взволнованно пищала собеседница. — Пиши от души! Банальное выражение сошло так, будто Несмеяна ныне воодушевлённый поэт, что голосит в окружение о надобности жизни и развития, о счастливых мгновениях и великом capre diem . Образ рокерши с наплевательским отношением со вселенной дико разнился с её будущими строчками, и потому вызвал непокрытый удивлённый взор со стороны её нынешней напарницы. — Строчки не заденут, если ты не вложишь в них своё сердце, не расскажешь всё, чем болеешь, не оповестишь о том, что тебя душит! Музыка лечит душу, позволяя той буре, что царит в тебе, излиться наружу и стать, вместо горечи, витамином для счастья! — То есть… Эндорфин копится во мне, травя меня моей болью, а, обращаясь в песню, тот изливается, становясь чужой болью? — Чужим лекарством! — поправила её дамочка, широко раскинув руки и прикусив губы с серьгой. — Сколько бы мы не трезвонили, что боль у каждого различна и каждый проживает свои пути, люди всегда найду в чьих-то чужих историях хотя бы очертания своих страданий, а ничего не ласкает и не лечит прекраснее, чем знание, что такой страдающий не только ты. Музыка потому и считается лекарством. — Так, о чём же мне писать? Заглядывая внутрь себя, Снежка не видела там ничего, кроме заснеженных дорог, замков изо льда, где резвилась детвора, катаясь с горки, находя это — превосходнейшим из веселий земли, и перекати поле посреди этого всего, знаменующую её, как максимально легкомысленную и не серьёзную особу. — О своём сокровенном. — О фигурном катании? — Только не о нём! — стонала гадина, откинув голову и вопя. — Не может быть такое, что тебя волновало только это! Вне сомнения, есть что-то ещё, что тебя трогает! Некоторое время молча, волшебница перерывала все уголки своего осознания. Обошла лыжную базу из фантазий, миновала гонки на санях, пропустила мимо ледяную ёлку для круглогодичных хороводов, и закончила этот парад, с горечью оставляя позади каток. Побывав везде, она подумала, что не найдёт в этих просторах должного, но, как-то совсем неловко, вспомнила о замке, каждое из окон какого обращалось в весёлую горку для игр и, встав подле одного из них, увидела, что они все выходят из её спальни, где на самом видном месте красовалась крошечная корона, что даровала ей любимая тётя. Подарок принцессе от самого близкого человека, в котором нельзя сомневаться, ибо это — твоя родная душа. Сглотнув комок в горле, она опечаленно спрятала свои зеницы. Можно. Ныне она точно понимала, о чём хочет написать песню.***
Героиня же её предстоящей прозы, умилившаяся очередному мгновению из истории любви своих родителей и сумевшая в повести даже отыскать зачатки человечности своей матери, как будто бы вовсе позабыла об этом, внезапно посчитав воспитательницу совсем уж добрым существом, а игру, в какой она некогда сломала кости, безобидной. — Толковать правила на данное состязание никто не собирается? — брезгливо выкинул бывший богок, когда пред ним его любимая кобылка раскланялась, пряча шнурки и убирая прочь волосы, готовясь к игре, будто к пробежке. — Это не состязание! — выкинула она, заправляя крошечные волосики за ушко так будто желала, чтобы они туда приклеились. — Так, глупое веселье! — Прыжки по деревьям с телепортацией? — уточнил он весьма недовольно. — Звучит не очень безопасно, с моим то весом и способностями. — Максимум, что может произойти — ты упадёшь с ветки, — пояснила Селеста, тоже сменив своё привычное лёгкое платье на облегающие штаны и футболку. — Большей кары здесь не найдётся. — Ах да! Упасть с ветки — это же вовсе не проблема! Всего то метра два лететь! Подруги переглянулись, рассматривая друг друга чуть паникующе, а потом вновь поглядели на взволнованного юнца. — Мы не играем на уровне двух метров. Начинаем с четырёх. — С четырёх?! — завопил Петя. — Это же ровно на четыре метра больше, чем я планировал! — Прекратите уже свои умопомешательства и начинаем! Повинуясь зову, принцесса облачного королевства побрела к старообрядке, уже готовой к мероприятию, пока её лучшая подружка, минуя шаги, не подошла вплотную к своему товарищу и не исполнила главенствующее дело. Взяв книгу, какую он убрал, чтобы ты не мешалась, она положила её обратно в большой карман. — Так бегать неудобно будет… — Да, — согласилась она, а после, подняв зеницы на него, пояснила, для чего она надобна. — Но прыгать, как почти летающие колдуньи, ты точно не сможешь. — Боишься, что я вас не догоню? — Боюсь, что ты рухнешь и поранишься, — прервала его она. — Я не могу лишиться вас всех. Приняв эту заботу, фанфарон понимающе кивнул и, засунув книгу ещё дальше, взял свою принцессу за руку, ведя их к старту мероприятия. — Поиграемся по парам? — предложила Марфа. — Так будет рискованнее. — То есть, четыре метра над землёй — для неё недостаточный риск? Хохотнув, лидер патруля продолжила внимать говор родительницы. — Верно, моя дорогая хочет поиграться со своей подругой детства? — Я бы тоже была очень рада! — подтвердила своё желание участвовать в такой затеи и сама приглашённая гостья, наблюдая во всей красе процессию отказа. Бросит ещё она своего верного спасителя. — Как бы сильно я не хотела, такого не будет. Прости, Селеста, — показательно подняв руку, где на безымянном пальце красовалось обручальное кольцо, она ещё пуще обозначила свою приверженность. — Я теперь на вечной стороне Равелиных, так что, в команде с Петром. — Хотелось бы слышать, что ты со мной, потому что мы — безупречный дуэт и идеально понимаем друг друга, — наигранно обиженно выпалил упоминаемый мальчонка. — Хоти, — саркастично выпалила она, следом глянув на меня, убеждая, что его изречения верны. Взоры пары грезились такими проникновенными, очень добрыми по отношению к друг другу, что, мерещилось, они тысячи стен проломят, лишь бы по-прежнему оставаться опекой и защитой, и такие эмоции невероятно разнились с теми, что бурлили в падшей королеве. Жажда разделить эту парочку разгоралась страшным пожаром. Смиренно хлопнув в ладоши, знаменуя, что согласна с таким ненавистным ей условием, они подобрались к линии, откуда должна начаться беготня. В какую-то секунду волосы книголюба очень сильно растрепались, и, с целью их поправить, он отпустил ладошку своей королевы, чуть отходя в сторону, дозволяя той побеседовать с очень жаждущей этого старой знакомой. — Варечка, не сочти за грубость и не обижайся, но, как по мне, это всё — безумие. — Почему же? — нервно хохотнув, переспросила принцесса Штормграда. Чуть потрясся головой в попытках найти правильные слова, девушка отобрала наиболее подходящие и привела их в довод. — Ты, как по мне, выбираешь вообще неправильных союзников и помощников. Это какое-то очень безалаберное дело в условиях гражданской войны, когда тебе необходима поддержка… — Не стоит говорить так про Петю… Он прекрасный и… — Я не только о нём! — шёпотом вопила подруга. — Я об этих посиделках и долгих беседах с представителями власти, когда ни один из них не сможет даровать тебе помощи, потому что прекрасно понимают свои шансы против диких ветров. Ты можешь раскланяться пред ними в каком-угодном образе, накормить их всеми возможными народными блюдами и рассказать все легенды, начиная от подвигов соловья-разбойника и завершая правильными деяниями старообрядцев, но это никак не поменяет их отношения и, к тому же, решения! Чем дальше Селеста говорила, тем больше дисфории на наследницу нагоняла, но при этом сильнее открывала истину, какую уже давно поняли все, но не произносили, ибо ведали, что иных вариантов действия не имеется. Альянс властительницы воздуха отличался решительностью и совсем не славился ленью, но, в условиях, когда понятно, как можно поступать дальше, они знали, что делать. Иное, если бы они все окончательно сами себе признались, что они исполняют бесполезное и опустили руки. Тогда бы вариантов, как поступить, не нашлось бы, и они бы пропали в пучине бездвижия, признавая проигрыш. Заметив поверженность, Селеста принесла мысль, какая могла бы вывести подругу из этой тернии. — Если и искать соперников диким ветрам, то нужна сила, сопоставимая им, и шуликунов, каких пытается призвать твой князь, может банально не хватить, ибо астральный план — не ментальный. Они все равно окажутся слабее. — Что же ты предлагаешь? — сдавленным голоском поинтересовалась колючка, снова покусывая губу. — Призвать кого-то прямо из тонкого мира. Опешив от предложения, лидер патруля выпучила свои чудные аметистовые глазки. — Что.? — Ты можешь вызвать ветра, какие не дети Эвр, и тогда ты сможешь противостоять ей. — Я не могу, — напомнила Варя. — Я закрыла способности много лет назад… Я больше не колдунья мыслей. — Может, есть какой-то способ их вернуть? Испуганно затрясся головой, принцесса отступила на шаг. Побороть способности бука — нечто почти невозможное. Если ты уже отдал ему свои магические способности и закрыл начало волшебного гена, обратно он никак не откроется. Неизвестно в литературе и истории события, когда бы это менялось, и Ветрова это прекрасно знала. Увы, мысль прочно пробилась в её голову, терзая. Затея мерещилась такой сладкой в рамках гражданской войны, если бы та и впрямь отличалась жестокими условиями, но, учитывая нить в её локонах, племянница Сатаны прекрасно понимала, что замок пустует и не поддаётся ни под какие нападения лишь потому, что её оберегает тётушка. Она держит в узде всех и принимает её тревоги, из-за чего происходящее становилось больше не сражением, а таким спектаклем, лишь игрой. Вызывать иные ветра — риск и при этом сильно ненадобный, по мнению воительницы. Помолчав, она лишь отодвинулась прочь. — Я не думаю, что это — хороший план, — выкинула она, покусав губу ещё раз. На неё не нападают, значит, в подобном спасении он не нуждается. Разглядев сомнения в лице, Селеста лишь понимающе закивала и, пискнув «как скажешь», встала на место, готовая к беготне. Не сразу заслышав сигнал, младший князь Равелин прокрутился вокруг себя, не понимая, что делать дальше. — Петя! — воскликнула его королева, зазывая его, уже стоя на вышине одного из деревьев, из-за чего тот огорчённо прыснул. — Мердозо ! — прыснул он, а следом, поскакал вперёд, минуя стволы и лишь слыша шелест листвы наверху. Тот уж предполагал, что их команда проиграет, ибо его скорость очень отличалось от того хруста, какой звучал выше, и той бешеной стремительности, с какой соперники передвигались. Но он вовсе не ожидал, что проиграет так, и так скоро. Забравшись наверх, на высоту, на какую ему позволили уже давно не используемые способности, он вытянул книженцию, готовы запульнуть на иное дерево. Отправив ту в полёт, он ловко юркнул внутрь и, осознав, что та приземлилась, вылетел наружу, радостный, что действо сработало. — Нечестный ход, — послышалось прямо у его уха, из-за чего богок сразу же воскликнул и испуганно попятился назад, чуть не упав вниз. Старообрядка же не позволила тому пасть и, пошевелив пальчиками, удержала паникующего мальчонку на весу, усаживая на ветку. — В этом сражении можно пользоваться только воздушным способностями. — Они у вас есть, вы и пользуйтесь! — встревоженно восклицал он. — Воздух не в моем управлении, я над ним не царствую, потому пользуюсь тем, что мне подчиняется! — Своими бессмысленными книжками, — гадко молвила королева, поглядывая на фолиант. Поведя ногой прямо на его глазах, женщина носком подвинула сборник к краю, а после, наблюдая за паникой, выкинула вниз, на землю. Голубые очи сияли разочарованием и чётким пониманием, что он даже спуститься на землю теперь целым не может без своей помощницы, а это лишь придало сил царствующей особе. — Сколь же ты никудышен без неё! — выкинула она, видя в воинственном князе и бывшем орденоносце лишь мелкого ребёнка, ничего из себя не представляющего, и ныне, не имея при себе дочери, она не стеснялась выказать всё плотно скрываемое негодование к его персоне. — Ты же даже не маг! Только лишь проклятый некогда глупец, какой даже выйти с этих страниц не сможет, если книжка открыта не будет! Всего то мудозвон, какой даже воевать не способен, ибо единственное, что тебе подчиняется, — это приклеенные меж собой листочки! Лишь никудышный оплот ошибочного колдовства… — Слышу инвективы от колдуньи, какой приходится все комнаты запахами напитывать и сотни украшений носить, лишь бы магия её не оставила! Выгнувшись в спине, являя, что его не пугает собеседница, Петя посмотрел точно в аметистовые глаза, ловя в них щепотку того, что не внимал с реального знакомства с правительницей, зато то, что прекрасно лицезрел, пока бытовал в библиотеке Штормграда, и выдумывал, слушая рассказы своей кобылки о её деяниях. Непомерную ненависть и жестокость, выращенную в обиде от того, что она — лишь старообрядка. — Вы куда более дурны, нежели я, ибо я могу запирать в эти произведения людей и книги будут подчиняться мне в любом виде и в любых условиях! Мне не надобны для этого миллионы заколдованных украшений и ароматизатор розмарина! Только я и мои книги! — князь дальше зашипел, во всей красе являя сходство с обоими своими братьями. Теперь манипуляторша точно могла сказать, что и этот мальчонка, притворяющийся сладким плюшевым, но сильно пьяным мишкой, имеет точно такие же корни, что и те мощные и своенравные обалдуи. — Оплот ошибочного колдовства тут, скорее, вы, и, честно, вы так сильно потонули в свих фантасмагориях о своей же важности, что мне вас даже жаль, — губы королевы плотно сцепились, а очи наполнились пущей яростью. — Вы — никто для естественных колдунов без вашего мужа, короны и дочери. Трон не просто важен, а нужен вам, потому что без него вы — абсолютное ничтожество. — А ты кто без своей короны, а?! — рыча, выносила женщина. — Лишь тля глупая и персона безымённая! Ваш княжеский род Равелиных не стоит ни то что ни гроша, а даже яйца выведенного! Вы ещё более пустые безделушки, чем кто-либо на земле! И кто вы, мелкие заразы, без своего королевского наименования?! — Те же, кто и были с ним, — абсолютно спокойно и хладнокровно произнёс фанфарон, понимая, что для них ничего бы не поменялось. — Братья, охотники, товарищи и защитники. Если убрать от нас слово «царская», то останется «семья Равелиных». И, будь этот пункт или нет, меня уважать меньше не станут. Чуть помолчав, давая женщине поглотить информацию, парнишка закончил говор уничтожающей фразой. — В отличии от вас. Некоторое время Марфа лишь безмолвно, дыша, словно бык при корриде, пялилась на своевольного и больно болтливого мальчишку, сдерживая последние зачатки своей силы, а потом, со всей силы ударив по ветке, привела к тому, что бывший книжный дух заметно покатился вниз. Покидал же он женщину с ухмылкой, понимая, что под ним сборник и он вовсе не поранится при столкновении с землёй, ибо сразу перелетит в страницы, но наличие травм на нём вовсе не являлось радостью для королевы. Предрекая абсолютно каждый его ход, женщина воспользовалась им, и, как только тот обратился приложением истории, она, взяв книгу в руки, с грохотом захлопнула её, заперев мальчонку внутри. Те струны внутри неё, каких коснулись его слова, оказались столь чувствительны и разрушительны, что от ненависти к его персоне она продолжила сжимать уже даже закрытую обложку, давя ногтями так, что на коже остались следы. Как и требовалось, сжавшись, они вновь напомнили ей причины участия в этом и пояснили все её решения, будто застыдив еретичку за такое, и это заставляло её искренне ненавидеть проницательного князя. Вспомнив об игре, она лишь выкинула маленькую камеру, в виде фолианта, в сторону, и отправилась играться дальше, по сути, даже спасая молодого человека. Очутившись в любимом произведении и воспринимая, что он застрял, тот сразу же отправился пить, нарушая поставленный королевой запрет. Прятки шли на большой скорости без большого продвижения, ибо идеально подкованные в них участницы мчались на такой скорости, что и найти друг друга не могли, не то что словить. К сожалению, паника лидера патруля от потери товарища сыграла с ней горестную шутку, и она, испуганно, начала озираться по сторонам, считая поиск Пети своей главной задачей. Один такой прыжок и привёл к поражению, когда, завидев её, мать поймала свою воспитанницу почти на лету, прижав ту к стволу дерева и крепко сжимая запястье, чем вызвала страшные воспоминания. — Ты всё ещё очень плохо играешь, — прыснула она. Торжествуя от своей победы, она не сразу заприметила, что Варя почти не дышит и с ужасом глядит на иного игрока, заметно побелев от касания. Цепкие пальцы родительницы на её коже вызывали столь сумасшедший страх, что мерещилось, она умрёт от нехватки кислорода. — Зато ты по-прежнему также крепко хватаешь, — еле выдавила принцесса, пытаясь хотя бы проглотить слюну. Это дело, как и попытку пошевелиться, она с печалью провалила. Старообрядка такого вида очень остро откидывала её в детство и те воспитательные работы, когда в отсутствии отца, а потом и при его нахождении рядом, она мытарствовала, вгоняя её в муки: холодная комната, удары об стену и дурацкая рука, притворяющаяся, что спасает тебя от бездны, прежде, чем откинет прочь, лишая тело силы дальше держаться от падения. Воспоминания оказывались парализующими, действенными похлеще, чем лекарства, и они лишили наследницу многого. В том числе и нажитого за эти дни доверия. Образ этой женщины, что сжимала её и получала явный восторг от страха, очень хорошо объединялся с той отвратительной губительницей, каковая пытала своего же ребёнка и порицалась её молодым человеком самыми гнусавыми выражениями. Ныне она вспомнила всё, даже своё мнение к ситуации, и чудилось, что, восприняв это, она точно потеряет какое-либо хорошее отношение к матери. — Извини, — буркнула быстро Марфа, отойдя на шаг и убрав руку. Поразившись такому очень сильно, владыка ветра открыла ротик в изумлении. — Не хотела так сильно ранить кожу. Только заигралась. Оправдания женщины и того хуже надломили картины прошлого, ибо та мучительница никогда ничего о подобном не слышала. А за получение подобного с её стороны она и вовсе могла привести к обмороку от асфиксии. Лицезрея во всей красе этот уровень смятения, падшая правительница решила добавить выражений, чтобы жизнь совсем мёдом её ненаглядной не казалась. — Ты же знаешь, как я скачу со своей азартной натурой, но и тебя поймать было совсем не сложно, — подняв свою ладонь верх, она указала на украшения. — Ты же не носишь кольца для магической помощи. Вновь получив презрение и ругань в свой адрес, девушка решилась ответить. — Они мне не надобны… — Ты медлительна. — Лишь медленнее тебя… — Да, медленнее старообрядки, какая и магией то обладать не способна, — продолжила унижение еретичка. — Найди кольца, какие я дарила, и надень. Без них ты значительно слабее. — Мою руку может украшать только одно кольцо. Вцепившись правой рукой за безымянный палец и крепко сдерживая ювелирное изделие, будто его кто-то хочет отобрать, правительница воздушной стихии тронула ещё одну струну внутри родительницы, звук от какой, к счастью, та подавила, сыграв нужную роль. — Кольцо слабости? — презрительно фыркнула Марфа. — Твой обет согласия никак не пререкается с обычными магическими артефактами, да и для победы они точно будут куда более необходимы, чем эта мелочёвка. — Это не мелочёвка… — Это лишь кольцо! — рыкнула мать. — Просто символ того, что кто-то тебя любит и думает, что пробудет рядом всю жизнь! Его не сложно снять при условии, что это поможет тебе! Всегда главнее твой личный путь! Словив эту мысль, Варя аж подавилась тем, насколько много сумели рассказать короткие выражения, какие она никогда не получала за все восемнадцать лет, и, словив какие, мигом уяснила всё. — Теперь понятно, почему ты стала той, кто вместо отца выбирал королевство. Эгоизм. Простейший эгоизм. Разозлено и неконтролируемо приспустив брови, женщина жаждала сыпануть снова что-то неприятное дочери, но не успела, как из чащи возник последний игрок, мигом понимая, что веселье завершилось. — Кто из вас, двух мощнейших женщин, победил? Переглянувшись между собой, а потом и на неё, лидер патруля, полная противостоящих друг другу убеждений и мыслей, отодвинулась со своего места, пытаясь исполнить уверенный шаг. — Естественно, вечный призёр. Огорчённо пискнув, Селеста хлопнула ресницами. — Никогда у нас не получается победить! — Очень сложно победить человека, какой эту игру и выдумал, — съязвила Штормградская наследница. — Равносильно вечному лгуну сказать правду. — Или ясно лицезревшему страдания поверить во всесильность любви. Две пары аметистовых очей столкнулись. Правительница ветра понимала, что здесь подложено напоминание и на её тётушку, и на молодого человека, и на отца, и от осознания, сколь много страданий выпали на её душу из-за веры в эту эмоцию, ей стало плохо. — Я устала немного, — шепнула она, выдвигаясь в сторону замка. — Пойдёмте внутрь. Добрались до дворца они в тишине и, лишь здесь, у входа в сами хоромы, женская компания вновь остановилась, чтобы поговорить. — Селеста, тебя, наверное, надобно проводить… — К чему же? — хладнокровно не согласилась Марфа. — Уже поздний час, у нас полно комнат и, я думаю, ничего плохого в том, что она останется на ночь не будет. — Ты даже в детстве не разрешала нам с ночёвкой оставаться, — испугавшись, выдала Варя. — Почему сейчас такое предлагаешь? — Хочу побесить Цециллию. — Да нет! — мигом начала объяснятся сама принцесса. — Её ветрейшество считает, что тебе было бы неплохо немного потренироваться со мной, но это лучше делать завтра потому, чтобы не мотаться, я остаюсь на ночь. В подобный вариант колдунья верила куда больше, пусть и всё равно находила его странным, но и пререкаться от усталости и путанности в своей голове не стала. С сомнением поглядывая на родню, она двинулась к лестнице. — Спокойной ночи… — На ночь почитать не хочешь? — остановила её старообрядка, протягивая кожаный переплёт. — Вроде, интересное чтиво, пусть и излишне заполнено. Замерев на месте и почти сразу поняв весь смысл выражения, волшебница очень медленно повернулась, и, глядя исподлобья, тревожно обратилась с вопросом. — Ты что… Петю там заперла?! — Не заперла, — опровергла информацию женщина, выказывая безразличие. — Он сам туда упал. — В книжку? — Но свой алкоголизм же падением на бутылку он оправдывает! Поняв, что вызывать в матери стыд за это происшествие, равносильно по бессмысленности к тому, чтобы самого фанфарона от зависимости лечить, колючка лишь подбежала к рукописи и, прижав её к сердцу, поспешила в спальню, ответив на пожелания благой ночи и счастливые улыбки, какие дамы сохранили на физиономиях вплоть до того, как фигура не добралась до своей опочивальни. Стук двери сработал, как оповещающий сигнал, и компания мигом смыла вселенскую радость прочь, являя обыкновенные мордашки, какими они продолжили пилить место, где видели участницу гражданской войны в последний раз, видимо, боясь смотреть друг на друга. — Сказала ей? — Намекнула, — ощущая страх перед еретичкой, оповестила Селеста. — Она смутилась, значит, как минимум, думать об этом будет. — Пусть сделает хоть что-то, помимо того, чтобы верить в бредни о любви и голосить о приверженности преступникам, хотя думать ей нежелательно. Большие глаза принцесса облачного королевства повернулись к родительнице её лучшей подруги, жаждая последних слов. — Думать за неё буду я, — объявила женщина, готовая в очередной раз взять своё дитя в узду. Мигом согласившись с этим вариантом, боясь пререкаться, гостья смиренно приспустила голову, позволяя старообрядке устроить торжество разума, где её черти вознаграждали и хвалили её за скорое возвращение короны, какая, вне сомнения, снова станет её. Опять кобылка оказалась пленена повозкой с извозчиком и снова управление и власть этой кареты в руках только одного человека.***
Глупый вывод вывел болтливых хвастунов прочь из каталожных шкафов и отправил тех наружу, заставляя выдумывать ходы, как же провернуть кражу такого бестолкового картонного коробка, какой они воспринимали как светило. На самом деле, они оба считали исход безрассудным, но за неимением иного с ним согласились, вытворяя невозможную вещь для них обоих. — Очень тоскливо осознавать, что мы с тобой ещё те межеумки . — Не такие уж мы и фофаны , коли прорыли всю библиотеку, но ничего не нашли, — не согласилась с домыслом революционерка. Признает она ещё что не дальновидна. Конечно. — Обозвать себя слепцом тебе проще? — упрекнул ту фанфарон, облокотившись на стену и сгорбившись, чем исказил свой итак вечно острый образ ещё пуще, придавая ему нереальности и оттого привлекательности. — Диагноз амавроза привлекательнее, нежели сознательность своего недомыслия? — Не своего, а народного, — придвинувшись очень близко к совращающе спокойному тону, уточнила Любава и, очутившись совсем рядом с вытянутым вороньим носом, ухмыльнулась ядовито, чтобы язвить сильнее. — Нет ничего проще, чем признать в скудоумии планету, что лишь подтверждается, ведь книги — их работы, не хранящие в себе данных, а, значит, не получившие них. — Неужели тебе, нимфе, ведущей к высшим благам, угодно воспринимать, что ты толь же скудна, как и иные? С каждым словом Корвин, вместо того, чтобы бесить сильно эмоциональную владыку мыслей, умудрялся её больше совращать и завлекать, возвышая её умения и призывая её хвалить их и того пуще. Пускай понимание его наигранности и роли таилось в ней, оно заметно ослабевало, когда они вели диалоги — у него многочисленными комплиментами удавалось переложить внимание. Так панегирики ласкали и душили восприятие лжи, лишь порой прорывая сквозь это мысли о том, что этот книжный пройдоха ещё тот манипулятор. Сильно бы она удивилась узнай, что бенефис существует не совсем ото лжи. — Порой, это полезно. — Нет никакого толка в том, что ты признаешь себя таким же, как иные. — А каков толк в вечном восприятии, что ты лучше? — приспустив брови, обратилась колдунья. — Ты стремишься быть лучше, лишь бы поласкать своё эго, — не задумываясь вовсе, вывел мысль воронёнок, глядя точно в очи уже слишком патетичной принцессы. — Так, значит, это всё ты слушаешь лишь для возвышения твоей самости? — Точно, как и ты. Замерев подле собеседницы, мальчишка не тронулся, сохраняя бездвижный контакт глаз, при этом ловя поразительные мысли внутри себя — Сатана его слишком хорошо понимала. Оба они оказывались предельно самодовольными наглецами, какие играли с самолюбием не от желания позлить народ, а потому что воистину воспринимали себя выше, плюя на мнения, противоречащие этому. При этом причины так считать у них имелись и его воистину эпатировало то, сколь много схожестей у них с воительницей на самом деле. Удостоив друг друга лишь уважительных взглядов, явно указывающих на смиренность оппонента со знаниями соперника, пара побрела по замку, ища того самого факира, какой, поразительно, но находился далеко не в своей любимой комнате. Дуэт встретил его у прохода к лестнице, и даже и слова высказать не успел, как он сам обратился к ним. — О, вот и они! — воскликнул факир, убирая от пыли словарь своих бойких выражений и сарказма. — Наконец-то книжные черви решили выбраться наружу и позволить солнечному свету коснуться их лиц! — Тебе бы не помешало его там лишиться, — шептал в ответ анимаг. — Думаю, что обветшалым старинным шкафам хватает вашей компании, от какой они, может, и вовсе уже устали, учитывая частность вашего нахождения там! Очутившись между мальчишками, Любава вовсе не желала влезать в ссору, позволяя мыслям товарища прокрасться в её голову и насмешить своей пустой паникой. — Сомневаюсь, что мы им так сильно наскучили, зато, видимо, наше отсутствие сильно наскучило тебе, — внезапно произнёс метаморф, заприметив нечто банальное. — Мерещится, что ты, как будто, ревнуешь. От подобного говора уже у Сатаны так просто не получалось отделаться. Мгновенная эмоция паники захлестнула её, смешавшись со смущением и сотрясением эмоциональной стабильности, и она вовсе не понимала, сколь много в этом неё, а сколько её верного не мага. — Глупость, — с трудом выдавила она, ощущая, как лишилась голоса от страха. — Он всего то горюет о том, что мои язвительные шутки больше не поступают в его сторону в привычном количестве. — Будет крайне обидно, если ты и его одариваешь издёвками с греческими намёками, — тут же попытался выплыть с её помощью с корабля Саша. Честно, с сильно уже потонувшего корабля. — Как по мне, это и зовётся ревность, — повторил вороний выродок, смущая и без того смутившуюся знакомую. — Не она! — На неё похоже… — Так! — воскликнула испуганно манипуляторская тушка, приподняв свои ноготочки и, будто за счёт ладоней отделив себя от обоих мальчишек, вышла из их столпотворения, сбегая от штурмующих и уничтожающих эмоций. Те насиловали похлеще, чем она же свою сестрицу. — Давайте вы продолжите разбирательство с идентификацией этой банальной обиды без меня! Определения предиката — точно не надобная трата времени! Я на тренировку с Эвр! Обходя юнцов, она пошла прочь, оставляя двойку из своей триады на беседу, какую они оба ожидали и точно понимали, что обязаны провести. Встревоженный от выражений, а после и от самого ответа Психеи, Абрикосов заметно помутнел и сжался, воспринимая слова наглого бонвивана за наглый вход вовсе не в его дело. Тот же так совсем не считал, потому что жаждал подобное обговорить. — К чему нам распознавания, когда и так всё ясно? — не шевельнувшись даже, обратился он к фокуснику. — Да с чего ты взял, что я ревную?! — Какие ещё мысли могут ютиться в случае, когда мальчонка, шесть лет жизни отдающий во благо своего объекта обожания, какой жертвует чем угодно, ради счастья, пытаясь добиться любви и, в конечном итоге, это получая, бросает всё, чтобы стать участником гражданской войны? — презрительно объявил Корвин, следом, лишь наклоном головы торжествуя над его познаниями, продолжил. — И не просто гражданской войны, а войны, устроенной против его же лучшей подруги! Что может принудить к подобно смене человека? — Мне не нравится Любава! — Ты заделался в истинные преступники и террористы. Понятие симпатии и впрямь здесь слабо подходит, скорее, здесь торжествует понятие любви… — Я люблю Алёнку! Чего Саша точно не ожидал, так что подобные вопросы будет выводить на обсуждения с наглым книжным предком своего лучшего друга. Вот это точно жизнь повернула неожиданно. Психолог команды уже жаждал, чтобы этот двурушник оставил его в покое, но он собирался добить собеседника до конца. Ему важно понять причины участия каждого, чтобы суметь передать информацию. — Тогда, что же такого вытворила твоя безалаберная принцесса, коли ты, бродящий за ней, как собака бездомная годами, и прощающий каждый отказ, решил сам лишиться этого счастья? Откинув голову и закрыв веки, паренёк замычал сам в себя. Объяснять подобное сложно, а уж кому-то, вроде этого без эмоционального жлоба и того хуже. — Это всецело моё решение… — Но оно обязано чем-то подкрепляться и иметь при себе содвигающие к действию крючки. — Она меня не поняла! Выкрик пробежал по коридорам, оббежав мимо так и пытающихся отвязать от них ушек и вернулся к ним, внедряясь внутрь сознания для осмысления. Вопросы метаморфа вызывали в факире сумасшедший нестерпимый гнев, из-за какого он рычал сам под себя, не способный сложить и букв. Он понимал, что делиться таким нельзя, ведь это воспринимается, как нечто неправильное и даже противозаконное, но найти подход тот сумел и к нему. Состроив брови чуть ниже и при этом ровнее, чтобы изгиб не мерещился унижающим, мальчонка, уподобляясь своему родственнику тёмному князю, сумел вызвать какую-то крошеную мыслю о возможном понимании с его стороны. Явный оттиск Равелинского семейства сыграл книголюбу невероятным счастьем, потому что нагруженный этими страданиями, он так и мечтал выплеснуть их наружу. Язык развязался. — Всю свою жизнь я только что и делаю, так это пытаюсь понять других. Я — альтруистичная натура, точно знающая, что в каждом имеется нечто хорошее, а, если человек делает плохое, значит, на это есть причины. От обречённости своего положения, он облокотился на стену и измученно прошёлся пальцами по каштановым локонам. — Я всегда стараюсь понять всех! Понять разозлённого Влада! Понять обиженную на меня донельзя Варю! Понять, чуть ли не убийцу, в лице Астера! — палец устремился в сторону молчаливого фанфарона. — Даже вездесущего и заумного придурка в твоём лице пытаюсь понять! — Это не так! — буркну Корвин, а после узрев взор вида «да ладно?» поменял своё высказывание. — Я не «придурок» так точно. Не занижай мои умственные способности… — Я прекрасно понимаю, почему ты здесь, и это то, чем я занимаюсь всегда! Это почти моя работа! Это и есть я! — карие очи вцепились в рукав толстовки, думая о том, как богиня огня на постоянной основе их выкрадывала в своё использование. Дышать стало трудно. — И, вероятно, это и есть причина, почему я никогда не бушевал по поводу её уходов — я прекрасно понимал причины, почему она это делает! Меня отвергали, мне разбивали сердце, а я мирился с этим, потому что люблю человека и понимаю, почему он поступает так, хоть и очень страдаю от этого! — А она не поняла Любаву? Естественно, анимаг ощущал, что всё вертелось вокруг Сатаны и стремления фокусника доказать всему миру, что она далеко не так плоха, какую из себя строит и какую её большинство знают. Сейчас же он понял такие желания, ибо, проведя с ней лишь несколько дней вместе, он отыскал её персону интригующе интересной, а её саму совсем не такой злой, как она говорила. Скорее, та больше напоминала его. Для него открывалось ныне и понимание, почему к ней так добр Астер, почему Кика так любит старосту и отчего Варя её до последнего защищала. Любава никогда не была плохой. Только лишь нехорошей. Но это вовсе не упраздняло добрых черт. — Она не поняла меня, — завершил исповедь он. — Я пытался защитить Психею, лишь показать Алёнке, что она вовсе не так плоха, как кажется. Что она то, по сути, вообще не отличается от Влада, которого она очень давно приняла и поняла, — от подобного воронёнок рода Моригач склонил голову. Он никогда не думал об этих двоих в таком ключе. — Но всё оказалось, как об стену горох, потому что для неё это — будто разные вселенные! Влад помогал ей лично, она его видела и знала, а Любава… Сколько бы она не слышала историй о ней, правдой те для неё не становились. Она так и мерещилась комком зла, из-за чего я стал человек, помогающий этой грязи развиваться. — Останься она здесь, то очень бы обиделась. — Останься она здесь, я бы и слова о своей боли не сказал. Ни за что и не при ней. Как он вообще может делиться страданиями с тем, кто на своих плечах несёт груз переживаний трёх своих и двух чужих личностей, при этом постоянно вторя, что ей отлично?! — Плохо было не от того, что она не приняла очевидного, а от того, что она потребовала этого не делать и меня. Заявила, что я должен прекратить защищать Любаву, искать хорошие черты и больше не голосить о том, как её понял. По сути, она попросила меня стать… — Не тобой, — закончил за него Корвин, очень хорошо поняв всё. Некогда его обвинили в том, что в нём нет личности, и тогда ему померещилось, что та и впрямь стёрлась, оставив за собой лишь пустоту. Говор Марии тогда грезился убеждением, когда она требовала признать не себя влюблённой в другого человека, а своего бывшего подтвердить, что он — не человек. Расставание разбило сердце, но то изничтожение, что произвела с ним эта глупейшая фраза, нельзя описать никак иначе, как большой взрыв. Подобно он это ощущал. Александр закивал. — А этого я, зная всю правду об обеих сторонах, претерпеть не мог. Рассказ заставил их обоих потонуть в мыслях о пережитых горестных расставаниях, из-за чего в комнате повисла напряжённая тишина. Развивать её казалось бессмысленным делом, потому что этот диалог точно не сделал их товарищами на века, да и не обременил хотя бы званием знакомых. Лишь одна история не способна добиться такого прогресса, и они так и оставались чужими людьми, какие лишь через долгие разъяснения, выданными чуть ли не пантомимами, сумели донести свою мысль. При такой коллизии правильнее лишь разойтись, что они и поспешили сделать, направляясь по своим комнатам, идя вдоль коридора. Затея, увы, не сбылась, когда у выхода на улицу, у самой двери, они встретили так и не ушедшую на тренировку владыку мыслей, что бездвижно, без единой эмоции на лице, наблюдала за сильнейшим ливнем на улице. Картина её лика на фоне не дикой, но заметно не спокойной стихии, их мигом покорила и привлекла, и те, будто по сигналу, подобрались к ней, остановившись в паре шагах, продолжая наблюдать за безбрежностью её фигуры и мимики среди этого урагана. — Симпатичный дождик. — Завлекающий косо хлёст , — выкинул свой комплимент метаморф. — Диона с Посейдоном постарались? — Да не виноваты в этом мои родственники! — выкрикнула тут же прибежавшая Эвр. — Лимнадам лень выходить, а Наяды плевать на ваши дожди хотели! — Сильно они плюются, — сказал Корвин, наблюдая за потоком дождя. На это принцесса хохотнула. — Любуешься красотой природы? — повернувшись, вопрошал Абрикосов. — Жажду лицезреть, как всё сгинет в потопе, — смиренно бубнила Любава, не отнимая взора от воды. — Тебе мало греческих мифов о них? — вновь хохотнул потомок князя. — О таком прекрасном событии их должно быть больше. — Так привлекает неизбежная гибель? Лёгкость болтовни книголюба завершилась, когда голова повернулась к нему, и алые губы с румяными от детской радости щеками сказали глупость, какая вязалась и будто совсем при этом не вязалась с ней. — Только ливень, — шепнула она совсем негромко, будто поглощение в этой красоте изымало её мощь. От подобного чувства Корвин на время потерялся, рушась под её счастливым образом. — Не хочешь, станцевать? — поинтересовался не маг, очутившись совсем рядом с богиней мыслей. От подобного приглашения она сильно опешила, разворачиваясь к нему резко и вовсе не скрывая интереса и удивления. Встретившись же с потерянностью, Абрикосов не сдался. — Пошли! Мы же плясали с тобой в театре танцы якобы для нимф воды. Здесь можно его повторить… — Это другое… — давясь буквами и предложением, еле складывала изречения она. — Более желанное? — рука очутилась пред ней, зазывая в абсурдное и маленькое, но такой счастливое приключение. — Я же знаю, ты этого хочешь, так, вперёд! Тем более, за мокрый внешний вид никто тебе не сделает выговор… — Я могу, — напомнил о себе книжный дух. — Тогда мои дети всецело отомстят тебе за смерть своих собратьев! — прикрикнула на него Эвр, ожидая согласия. Она мечтала узреть эту картинку. Самой биполярной особе чудилось, что её мозговой центр покинули все. Все личности разом выкинули свои стулья и ушли прочь, а ворвавшаяся туда персона пришла и борзо включила на полную громкость новую песнь Бастилии , призывая её в пляс. Ныне в черепе заправляли те же самые пальцы, что и просили её сплясать. Поддавшись под наплыв очень бедственных эмоций, она еле-еле исполнила вдох, сохраняя полуулыбку, прежде, чем изгнать её навсегда, хватаясь за руку и вылетая в самый ливень наружу. — Эй! Вы чего?! — обратился к ним Корвин, от происходящего, даже опустив руки. От такой действенности он искренне поразился. Естественно, никто вводить в курс дела не собирался, и единственное, что ему даровали в тот момент, это содержимое карманов толстовки факира, прежде, чем та напрочь промокнет под дождём, дозволяя мелодии полностью управлять ими. Заслышав музыку с мобильного, какую включил Саша, богиня ветра даже решила подыграть дуэту и призвала свою силу гулять вокруг них, создавая весомую иллюзию реальных волн, что мельтешила вокруг крутящейся и хохочущей пары, неспособной отвести глаз от друг друга, ибо за счёт этого и набирались снова радости от своей выдумки. Светлые локоны очень быстро обратились в намокшее нечто, что куда хуже виднелось в косе и спасало ситуацию — пляски могли длиться ещё долго. Оба носителя толстовки лишь смеялись, отстукивая на лужах должный ритм некогда выученной пляски и минуя очень скользкие бугры почти летали над этой мокрой землёй. Заметив, что всем, в том числе и Эвр, абсолютно плевать на него, игрок противоположной стороны решился исполнить сегодня выдвинутый вариант и, взяв в руки тот самый коробок, разорвал его, естественно, ничего не поучив. Коробок оказался лишь коробком. Обречённый провалом, он схватил пару спичек, что в нем хранились и остались, и начал ломать их одну за одной, не находя ничего. Последнюю он и вовсе зажёг, получив обыкновенный рыжий цвет, привычный для пламени. Никаких странных голубых отсветов. Почему же всё так? Волнуясь о проигрыше их плана, он уже желал встать с места и двинуться к принцессе, утверждая, что им надобно провести ещё времени в библиотеке, но тут же увидел её во всей красе в саду, танцующую в безупречном вальсе, где они с факиром мерещились единым целым, каким и подсказки не надобны, чтобы вытворить всё идеально. В их паре всё двигалось слишком правильно, истинно безупречно. Они не просто двойка, а дуэт, где каждый идеально дополняет друг друга, и, даже если поскользнёшься, тебя поймают в должный момент, именно так, как надо. Такое произошло, и правительница человеческих мыслей даже сумела этим воспользоваться, прокрутившись красивши вокруг себя, чем вызвала восторг у своей преподавательницы по магии. Её в принципе представление очень радовало. Видимо, нечто печальное в этом находил лишь сам анимаг, ибо он видел, сколь на самом деле принцессе важен факир и сколь много она может позабыть только от его нахождения подле. Вроде, голубой огонёк и текстура, минувшая тело, — их общее тревожащее дело, но он чётко осознавал, что сейчас оно девушку вовсе не волнуют. Потому что рядом был он и дурманил абсолютно всё. Только тут он понял, сколь на самом деле глупо для него прошли эти десять дней, ведь он так и не узнал ничего полезного: не узнал тайны Любавы, не явил её личные характеристики, какими бы мог воспользоваться, и не узнал ни единого её плана. Возможно, знай бы он, что у них, в целом, сейчас их нет, то заметно бы успокоился, но здесь ситуация сыграла иначе, и потому, когда Саша очень ловко, как и запланировано в номере, наклонил свою партнёршу совеем близко к земле, сдерживая её за талию, посланник от Равелиных принял новую цель для себя — какими угодно способами добиться от неё полезной и нужной информации, и, не важно, сколько часов придётся провести для этого за диалогами и как сильно отделить от её любимого человека. Спасение кобылки, по его мнению, того стоило. В этом решении его поддерживали многие, и оттого очень жаль, что эти многие так устойчиво пытались разобрать коляску и узду, словно совсем не видели, что наездница покушалась куда жёстче, жаждя получить больше. Она подготовила седло, и та собиралась какими угодно методами закрепить его на своём верном скакуне, что у неё, медленно, но получалось.