Другая жизнь

      — И всё-таки я, кажется, люблю Марию, — задумчиво пробормотал доктор Каллидус.       Как он пришёл к этой мысли? Сейчас расскажем.       Для начала хотелось бы уточнить, что доктор Каллидус не относится к людям, испытывающим романтические чувства к несовершеннолетним девушкам (а Мария таковой и являлась, ей в декабре прошлого года исполнилось только семнадцать).       К вышеупомянутой мысли Доктор Уильям Оливер Каллидус пришёл спустя шесть долгих лет размышлений.       Чтобы понять его, нам потребуется отследить порядок мыслей, их последовательность, а также то, что заставило человека не склонного к самокопанию или частым, пустым размышлениям для понимания собственного внутреннего мира, задуматься.                                         ***       Давящую тишину комнаты нарушало громкое тиканье часов. Сияющие лучи ночного светила просачивались сквозь белые марлевые занавески. Через приоткрытое окно в комнату попадала освежающая ночная прохлада, по полу гулял холодный воздух.       На односпальной кровати лежало тревожно дышащее и поминутно хмурящееся тело. Мужчина сжимался в комок то ли от холода, то ли от страха, вздрагивая и напряжённо кусая губы.       Потрёпанное временем тёплое байковое одеяло одиноко лежало на полу, скинутое своим хозяином. Там же, на полу, на одеяле, лежала белая пуховая подушка, также скинутая своим хозяином.       Мужчина лежал на одной измятой простыне, свернувшись в позу эмбриона. Его тяжёлое и частое дыхание звучало особенно громко в ночной тишине.       Мужчина вновь нахмурился и резко раскрыл глаза. Серые радужки внимательно и быстро оглядели пространство, остановившись на невидимой точке на противоположной стене. Мужчина проморгался и перевернулся на спину, раскинув конечности на кровати. По виску скатилась холодная капля пота, влажная футболка, служившая мужчине пижамой, прилипла к спине.       Теперь, когда он повернулся, можно было беспрепятственно разглядеть его внешность. Освещённое блеском луны, его иссечённое морщинами бледное лицо выглядело ещё более утомленным. Белые и воздушные, словно мягкие облачка, волосы под лунным сиянием горели каким-то потусторонним светом.       Лицо мужчины, приятное и ухоженное, вызывало восхищение и зависть у многих людей его возраста и даже возрастом младше, а подтянутая фигура и стройный стан притягивали внимание и наполненные разными чувствами взгляды.       Мужчина, а если говорить точнее, мужчина почтенного возраста приподнялся на локтях и, нашарив рукой на стоящей близ кровати тумбочке очки, торопливо нацепил их на нос.       Подняться, не забыв заправить кровать; пройти в ванну; выполнить водные процедуры, задержавшись на миг у зеркала; позавтракать, выпив одну чашку кофе – всё это обыкновенные для него действия, за выполнением которых он не следит, забывшись или мыслями всё ещё пребывая в сладкой полудрёме. Но сегодня всё было иначе.       Мужчине совершенно не хотелось спать: недавнее видение отогнало всякое желание. Он, долго вглядываясь в часы, наконец смог разобрать время: четыре часа утра, а на улице до сих пор темно. Самое время, чтобы вставать в выходной день, выпадающий очень нечасто...       Мужчина резко поднялся с кровати, всунув ледяные стопы в мягкие домашние тапочки. Торопливо пройдя в ванну он быстро умылся холодной водой, отгоняя от себя остатки сна. Какое-то неприятное ощущение оставалось в душе от сновидения, содержание которого от не запомнил.       Мужчина поднял взгляд на зеркало и увидел в нём... себя. Кого ещё можно увидеть в зеркале? Он увидел себя: уставшего от нескончаемой работы, чьи горящие от любой несправедливости праведным гневом глаза, давно потухли и в них врятли получится вновь разжечь огонь; чьё лицо от прежней широкой, пропитанной лукавством, улыбки, сохранило только насмешливый прищур. Мужчина увидел в зеркале не прежнего весёлого и плутоватого Уильяма, а строгого доктора Каллидуса.       Мужчина устало выдохнул и, прихрамывая, поплёлся на кухню. Сегодня нога болит сильнее чем обычно, скорее всего, будет пасмурно. Заварив ароматный крепкий кофе, доктор, жмурясь от удовольствия, вдохнул его терпкий запах. Как считал он сам, аромат кофе — сложный и неповторимый, а также очень приятный, в частности, для носа Уильяма.       Где-то, в каком-то научном журнале, он уже и не вспомнит в каком, опубликовали статью доктора про пользу и вред кофеиносодержащих продуктов и в ней он затронул тему аромата кофе, вернее, причину, по которой он так всем приятен.       Сейчас доктор, вдохнув запах своего любимого напитка, непреднамеренно вспомнил отрывок из неё: "Если разложить аромат кофе на отдельные компоненты, можно получить целый список разных запахов — и все они невероятно приятны для человеческого носа, например, вещество метилпропаналь в сильно разбавленном виде пахнет цветами с древесным оттенком, а фуранеол — жженым сахаром."       Доктор, самодовольно вспоминая свою статью, с удовольствием отпил ароматный напиток, погрузившись затем в собственные размышления. Всё-таки выходные у него бывают не так часто, как хотелось бы, поэтому Уильям планирует провести этот день с пользой.       Кивнув своим мыслям, доктор залпом допил чуть остывший кофе и решительно направился в спальню, чтобы переодеться в более подходящую одежду для выхода в свет. Доктор Каллидус не думает, что серая, выцветшая футболка и растянутые серые спортивные штаны являются вещами, в которых можно было бы показаться на улице.       Быстро переодевшись в более подходящую для длительного пребывания на улице одежду, доктор прихватил недочитанную книгу и поспешно вышел из дома.       На улице было ещё темно и только там, далеко, за горами, небо светало. Усыпанный звёздами светлеющий небосклон сегодня выглядел особенно таинственно; уходящий месяц, будто утаскивающий за собой мглу, стремительно скрывался за горами, уступая место утру.       Доктор мельком взглянул на наручные часы, они показывали около половины пятого. Уильям огляделся, запер дверь, и бодрым шагом направился к парку Гравити фолз, находящийся от его дома в нескольких местах.       Парк, на самом деле являющийся обустроенной частью леса, окутывала непроглядная тьма. Доктор с досадой хлопнул себя по лбу: как он мог забыть, что если небо уже светлое, то это совсем не значит, что в парке, месте в котором обитает полумгла даже в самый ясный день, будет светло.       Мужчина проворно огляделся, ещё издалека приметив хорошенькую лавочку, находящуюся на самом краю парка, чуть в отдалении от леса. Доктор поспешно её занял, оценив насколько она освещаема почти полностью посветлевшим небом. Результат его устроил, поэтому он раскрыл книгу и, найдя абзац, на котором остановился, принялся читать дальше.       Возможно, кто-то скажет, что доктор Каллидус поступает опрометчиво, по-детски, недальновидно, поспешно, безбашенно и так далее... Но доктору очень нравилось читать именно так: сидя на лавочке в парке, когда из освещения есть только быстро светлеющее небо, да восходящее солнце; вдыхать запах хвои и ещё какой-то, присущий только раннему утру, аромат, характеристику которого он дать не сможет, но, бессомненно, назовёт приятным. Было в этом что-то завораживающее и родное.       Но доктор Каллидус не советовал бы девушкам всех возрастов и юношам повторять его действия: для них это чревато последствиями, в особенности это касается тех, кто живёт в городе. Уильям не боялся выйти на улицу на рассвете или даже в самый разгар ночи, но будь он женщиной, то предпочёл бы остаться дома. Всё же, каким бы Гравити фолз не казался, здесь присутствуют люди с дурными намерениями и снующие туда-сюда подростки, которым только дай повод придраться к мелочи и подраться.       Доктор знал об этом непонаслышке, он самолично видел несколько таких случаев. Один из них, самый запоминающийся, но, к сожалению или к счастью, которого он не был очевидцем, а так, устранителем и свидетелем последствий, произошёл в те времена, когда он только переехал в Гравити фолз в восьмидесятых годах.       Молодой Уильям недавно устроился на работу в больницу и во время ночного дежурства к нему на скорой помощи привезли мужчину с  колотой раной. То был полицейский с торчащим из бедра ножом, которому в срочном порядке требовалось хирургическое вмешательство. Как он потом узнал, полицейского ранил в ногу какой-то подросток, видимо, принявший наркотические вещества, его вскоре поймали. Уильям, конечно, обработал рану и всё бы кончилось благополучно, если бы в больнице не отсутствовала нужная пациенту прививка.       Итогом этой истории стала мучительная смерть полицейского от занесённой в рану инфекции. Что случилось после с тем подростком доктор не знал, да и не интересовался. Прививки, кстати, завезли только через месяц после смерти полицейского...       Но, что интересно, даже после этого случая в Уильяме не появилось и капли страха перед незнакомыми или ночными улицами. Секрет его бесстрашия прост: он всегда готов умереть, ему не о чём сожалеть. Ещё в далёкой юности он пообещал себе прожить жизнь так, чтобы потом, перед смертью, ни о чём не жалеть, и вот уже 74 года успешно справляется с этой задачей.       Доктор поймал себя на том, что уже несколько минут перечитывает одну и ту же строчку, послностью погрузившись в свои воспоминания.       Солнце почти полностью вышло из-за гор, тёплыми лучами озаряя небосклон. Редкие, пушистые и, как кажется, на ощупь очень мягкие, облака размеренно плыли по небу.       Доктор внимательно посмотрел наверх, в сторону восходящего солнца, и, заметив высоко в небе белые тонкие нити перистых облаков, подтянул трость поближе. Уильям знал, появление перистых облаков означает, что ухудщение погоды стоит ждать в следующие двадцать часов.         Какое-то тревожное чувство вдруг начало нарастать в груди, от него холодели кончики пальцев, сбивалось дыхание, и волосы вставали дыбом.       Доктор со свистом выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и, успокоившись, продолжил чтение. Через час-два он, когда солнце было достаточно высоко, зашёл во внутрь парка и, найдя себе там в глубине лавку, достаточно освещённую солнечными лучами, пересел на неё, продолжив прерванное занятие.       Через ещё часа два доктор Каллидус услышал тихие, почти неслышные, но стремительно отдаляющиеся шаги, раздающиеся у него где-то за спиной. Уильям удивлённо обернулся, потому что шаги были очень ему знакомы, и, положив книгу на лавку, встал. Как позже выяснил доктор, самый укромный уголок парка от входа отделяла тонкая, но при этом совершенно непроницаемая, стена из многолетних сосен, поэтому, сидя на лавке, можно слышать чужие шаги и голоса. Доктор Каллидус криво усмехнулся: теперь это точно его любимое место.       Услышав вдалеке шаги, Уильям принял максимально расслабленный и небрежный вид: облокотился спиной о скамейку, вытянул ноги перед собой, аккуратно держа в руках книгу.       Кто-то подошёл сзади и, видимо, заглянув ему через плечо, замер. Доктор несколько минут делал вид, будто очень увлечён книгой, но не выдержал и, повернув голову к собеседнику, заговорил первым: чужое дыхание невыносимо сильно щекотало ухо.       — Что же вы, Мария, так долго стоите за мной и не здороваетесь? — вежливо улыбнулся доктор Каллидус, повернувшись обратно и отложив книгу чуть в сторону.       — Я думала, вы меня не заметили, — с долей смущения пробормотала Мария.       — Это повод молча стоять за моей спиной, скрывая своё присутствие? —мужчина с усмешкой взглянул на подсевшую рядом Марию, дёрнув губами в озорной улыбке.       Уильям с удовольствием вёл беседу с таким интересным и, ироничным человеком как Мария. Они обменялись парой не несущих никакой полезной информации слов, и Мария поспешно перешла к цели, ради которой завязала диалог.       — Примете меня, несчастного больного, у себя завтра, доктор Каллидус? — со скрытой надеждой произнесла Мария.       — Конечно, приходите в девяти, я буду там, — почти добродушно улыбнулся мужчина, но глаза остались такими же насмешливо сощуреными. Вдруг в его голове промелькнула случайная мысль, которую он тут же произнёс вслух, — кстати, который час?       — Понятия не имею, — пожала плечами Мария, — тогда, я пойду запишусь к вам на приём?       — Ох, нет! Нет! Что вы! — воскликнул доктор, — приходите, я приму вас без очереди!       — Спасибо, — пробормотала Мария, готовая скрыться за ближайшим поворотом, — до свидания! — уже громче добавила она.       — До свидания! — крикнул ей вслед доктор.       Мария давно изчезла из поля зрения, но доктор по-прежнему сверлил взглядом место, где она была несколько минут назад. Какое-то неприятное чувство нарастало в груди, сдавливая лёгкие. Доктору это чувство очень не понравилось, поэтому он, как и хотел, взглянув мельком на часы, решил прогуляться пешком до единственной забегаловки в городе: развеяться, отгоняя непрошенные пессимистичные мысли, а после и вкусно поесть.       Доктор поспешно отнёс книгу домой и бодрым шагом направился на другой конец города.       Всю дорогу до забегаловки погода постепенно ухудшалась, когда же доктор почти дошёл до середины пути, небо приобрело цвет какой-то старинной, тёмной и густой синевы. Мужчина остановился посреди улиц, почти всем весом опершись на трость, из-за вдруг обострившейся боли в колене. Уильям постоял некоторое время, приходя в себя, и, превозмогая оставшееся после приступа боли неприятное ощущение, пошёл дальше.       Когда доктор приближался к забегаловке, подул удивительно сильный ветер, чуть не сбивший Уильяма с ног, небо прояснилось, и чёрные тучи бесследно ушли.       Доктор, дойдя до закусочной, резко распахнул дверь и, приняв самый чинный вид, на который только был способен, переступил её порог. Мельком оглядевшись, Уильям заметил направленный на него взгляд Марии и приветственно улыбнулся, сохраняя важный и даже угрожающий вид. Мария пододвинулась ближе к окну, освобождая место около себя.       Стэн, заметив, куда смотрит Мария, тоже повернулся и улыбнулся, завидев давнего приятеля.       Доктор Каллидус, тяжело опираясь на трость и хромая больше, чем обычно, неспешно подошёл к их столику.       Обменявшись любезностями, доктор сел на молчаливо предложенное ему место. Разговорившись со Стэном и Марией, насчёт болезни последней, доктор Каллидус, подавляя в себе все подозрения, старался отвечать как можно более лаконично.       Понимая, что ещё немного и он обязательно выскажется по поводу  развития заболевания и с какими последствиями придётся встретиться, доктор ловко переводит тему на израненные костяшки пальцев Марии. Как оказалось, это являлось для неё довольно болезненной и раздражающей темой, поэтому доктор решил не продолжать и повременить с расспросом.       Когда пришла внучатая племянница Стена с упитанным комком шерсти в руках, который оказался четырехухим и одноглазым чудом, доктор понял, что засиделся, поэтому поспешил покинуть столь душевную компанию как можно скорей.       — Я, пожалуй, пойду, — перебив Стэна, доктор Каллидус неожиданно резко поднялся с места и, скрывая недавно возникшее веселье и смущение, вежливо улыбнулся на прощание. — Извините, что перебил.       Он почтительно кивнул головой Стену.       — Не забудьте прийти, Мария. До свидания, мистер Пайнс! До свидания, Мейбл! Увидимся завтра, Мария! Хорошего вам дня!       — До свидания, доктор Каллидус, — в унисон произнесли Пайнсы, недоумённо глядя ему вслед.       — До свидания! — донеслось ему уже в спину.       Уильям, тепло распрощавшись с Пайнсами и Марией, торопливо ретировался, кажется, забыв про больную ногу. Выйдя на улицу, он глубоко вдохнул и прогулочным шагом направился в лес, расслабиться.       Но с того самого момента он гулял, глубоко погрузившись в мысли и заботы. Тёплая, солнечная, но постепенно смурнеющая погода, отлично способствовала "самокопанию", как это принято сейчас называть в обществе. Сам доктор предпочитал называть свою деструктивную форму самоанализа разбором чувств, эмоций и переживаний, прекрасно понимая, что от частых, в какой-то мере негативных рассуждений, ничего хорошего добиться он не сможет. Но что ему было делать? Как говорится, привычка- вторая натура.       Доктор, понимая, что мысли его заводят куда-то не туда, наталкивая на самые осточертевшие ему рассуждения, прокрученные в голове множество раз, остановился посреди смутно знакомой поляны, залитой солнечным светом.       Окружённая тёмным, дремучим лесом со всех сторон, поляна, своей зеленью и обилием цветов и запахов, была единственной отдушиной доктора. Он приходил сюда каждый раз, когда разные мысли выедали его мозг и душу переживаниями, несбывшимися надеждами и не осуществившимися мечтами. Только на этой поляне, находясь в полной тишине и одиночестве, он мог отпустить себя, позволить мыслям течь без сопротивления, не задерживаясь.       Доктор огляделся, поднял голову к чистому летнему небу, щурясь на ярком солнце, и попытался расслабиться, опустошив голову от всего, что мешало его отдыху. Только это оказалось намного сложнее, чем он себе это представлял, потому что мысли постоянно возвращались к одной и той же теме, над которой он часто размышлял во времена своей молодости...       Он ужасный человек. Доктор Уильям Оливер Каллидус – ужасный человек, потерявший всякую надежду попасть в рай, ещё в юношестве.       Мужчина мрачно усмехнулся, позволяя себе развивать мысль в этом направлении.       Сколько же раз он пытался проникнуться чувствами хоть к кому-нибудь. Даже к родителям или к жене он не испытывал ничего более уважения. Единственный человек, который был ему по-настоящему дорог – это его дочь, умершая в возрасте одиннадцати лет. Он потерял её очень глупо и до сих пор винит себя за это.       Когда он увидел Марию, одиннадцатилетнюю девочку, которую не пожалела жизнь, он проникнулся к ней сочувствием и безграничной жалостью, несвойственными ему.       Мария было совершенно не похожей на его дочь: ни одной чертой, ни единой эмоцией. Его дочь была маленькая и нежная, словно цветочек; Мария же была довольно крупной, широкоплечей, загорелой, с грубым, словно выточенными из скалы, чертами лица. В начале, из-за невзрачной одежды, он даже принял её за мальчишку. Помимо внешности, у девочек были совершенно разные характеры: милосердие против жестокости, великодушие против бесчеловечности, сочувствие против безучастности.       Только узнав Марию поближе, доктор смог найти схожую черту – взгляд. Одинаково печальный, наполненный вселенской тоской, взгляд. Такого взгляда не встретишь у одиннадцатилетних детей с счастливым детством...       Когда Уильям впервые осмотрел её, у него в груди начал теплиться слабый огонёк надежды на то, что он сможет подарить ей лучшую жизнь, ту, которую он не смог подарить своей покойной дочери.       У него до сих пор каждый раз, когда он осматривает Марию, сжимается сердце. Стоит ей оголить спину, как взгляд сразу же цепляется за огромный красноватый шрам вдоль позвоночника. Каждый раз, стоило доктору дотронуться до шрама, ужасающе грубого, с шершавой поверхностью, как по руке словно проходил электрический заряд.       Мария не была очень худой, но нижняя пара ребер, видимых глазу, сразу бросались в глаза тем, как сильно выпирали. Доктор понял, что она их сломала, а впоследствии они неправильно зажили, что позже, Мария сама и подтвердила.       — Мария, — дождавшись, пока пациент  обратит на него внимание, доктор неспешно продолжил, — у тебя пятая пара рёбер неестественно выпирают...       — А, да. Я их в детстве сломала, видимо, — небрежно махнув рукой, Мария продолжила упорно разглядывать висящий у него в кабинете календарь.       — Видимо? — негодуя, переспросил доктор.       — Мне врачи сказали, что я их ломала, но они это... срослись потом неправильно. Я, правда, не помню, что ломала вообще что-нибудь в раннем детстве, но, видимо, это так.       Доктор ничего не ответил. Он был в крайней степени возмущён таким безразличным отношением к собственному здоровью.       Позже он помог "Стэнфорду" Пайнсу установить над ней опеку, так как он знал, что Стэн, несмотря на то, что взял имя брата, которого сослал неизвестно куда, человек хороший и Марии будет лучше с ним, чем в сиротском доме. Сам удочерять её доктор не стал, уверенный, что минутное сострадание не поможет принять её как родного человека, так как не желал ей вместо отеческой любви получать равнодушие.       "Только вот... со временем я всё-таки проникся к ней любовью как к своему чаду", — горько подумал доктор, бессильно улыбнувшись.       Тогда, пару лет назад, он не признал этой любви, но зато, скрипя сердце, признал к ней интерес. Интерес как к носителю неизвестному доселе заболевания, конечно же. Позже интерес к больному перерос в интерес к человеку. Доктора до сих пор интересует всё, что связано с Марией: её чувства, эмоции, переживания.       Возможно, именно поэтому он решил выудить все интресующие его аспекты из Марии путём выведения её на эмоции. Но он не рассчитывал на такой прекрасный контроль над эмоциями, поэтому смог только немного подосаждать ей, не вызывая сильной ярости или страха.       Сам того не заметив, доктор начал говорить вслух, активно жестикулируя.       А что её болезнь? Доктор уверен, она будет развиваться дальше, и ему страшно представить, что будет с Марией в будущем.       По имеющимся у него данным, он может предположить, что на следующей стадии заболевания Мария потеряет чувствительность некоторый конечностей. А дальше... дальше ему даже думать неприятно, что будет. Но этого не изменить, если только не случится чудо.       Уильям Каллидус вздрогнул и покачал головой, отгоняя пессимистичные мысли, но неприятный осадок от них, всё же, остался.       Неожиданно за спиной раздались чьи-то лёгкие шаги и треск сухих веток. Доктор медленно повернулся на звук и обомлел. Перед ним стояла Мария, бледная, словно только что вышла из могилы.       — Мария, как ты сюда попала? — через несколько минут молчания спросил доктор, откашлявшись.       Не заметив никакой реакции, доктор повторил вопрос.       — Мария, я тебя спрашиваю, как ты здесь оказалась?       Доктор, чувствуя накатывающее раздражение и страх, подошёл ближе, крепко схватив Марию за плечи.       — Мария?       Уильям, наконец, заметив испуганный вид и пустой взгляд девушки, понял, что она его не видит и не слышит.       — Мария!       Доктор, с ужасом осознавший ситуацию, встряхнул её, пытаясь проглотить застрявший в горле ком. Голос надломился, охрип; в глазах, отвыкших от слёз, появилась влага.       — Мария, прошу!       Доктор отчаянно взывал к замутненному сознанию, ощущая под руками напряжённые плечи Марии.       — Мария...       Доктор резко прижался к ней, крепко обхватив руками поперёк спины, и тихо шептал.       — Мария, прошу, не теряй себя...       Ноги девушки пошатнулись и она, потеряв сознание, упала бы, если бы доктор вовремя не подхватил её. Уильям проверил пульс и, почувствовав только редкие, слабые удары сердца, закинул её руку себе на плечо, подхватив выше талии и прижав к себе, переместил весь вес (и её и свой) на здоровую ногу, взял трость и поспешил к себе домой.