Санкт-Петербург

      Когда эта абсолютно идиотская песня начала играть из всех утюгов, Костя не придал этому значения. Он никогда не вслушивался в текст, но мотив заедал в голове и постоянно мешал думать. Все управление мычало ее себе под нос, по радио через песню играла именно она, по телевизору тоже. Через какое-то время Костя понял, что ненавидит песню «Belle» всем сердцем. Он проклинал несчастных жабоедов за их несчастный мюзикл, проклинал русских, которые эту песню перепели и особенно проклинал Гюго, который написал свой несчастный «Собор Парижской Богоматери» в далеком 1831 (это ему Игорек рассказал, которому и песня, и мюзикл, и книга пришлись по душе).       Когда Федя промычал этот мотив в курилке, для Кости это стало последней каплей. Он спешно докурил сигарету и пулей вылетел из курилки, лишь бы не слушать эту ерунду. Через пару минут Федя подходит к его столу сам. - Кость, ты чего такой нервный? - Надоело, что все вокруг воют эту идиотскую песню. - Какую песню? - Без понятия, как она называется, но она меня уже достала. Все вокруг ее сейчас напевают. - А, ты про «Belle». А ты послушай как-нибудь на досуге, может, понравится.       Костя на это ничего не отвечает и отворачивается к отчету. Еще чего, не будет он эту хрень слушать даже под дулом пистолета. Когда в управлении появляется Юра, настроение Грома ползет вверх. Юра, пожалуй, единственный человек, который не заикается об этом «хите мирового уровня», не напевает ее, чем неимоверно радует. Юра травит свои байки, легко улыбается, и Костя светлеет на глазах. Федя на это только закатывает глаза.       Вечером Гром сидит на кухне один и курит. Игорек шатается где-то на улице с Игнатом, но обещал вернуться в десять, так что поводов для волнения у Кости нет. Из включенного телевизора, ожидаемо, начинает играть ненавистная песня. Гром порывается встать и выключить, но садится обратно, и чисто из научного интереса вслушивается в текст. «Свет озарил мою больную душу.»       Какая же поганая ерунда, боже. «Нет, твой покой я страстью не нарушу. Бред, полночный бред терзает сердце мне опять.»       Костя на секунду отвлекается, и перед глазами уже стоит образ Юры. Какого хрена вообще? Гром трясет головой, но продолжает слушать. «О, Эсмеральда, я посмел тебя желать. Мой тяжкий крест - уродства вечная печать, Я состраданье за любовь готов принять.»       Костя тянется к шраму на лице и трет его загрубевшими пальцами. Докуренная до фильтра сигарета обжигает, и он роняет ее на стол. Был бы тут Юра, он бы уже кинулся все убирать и осматривать пальцы Грома на предмет ожогов. Заботливый. Красивый. Идеальный. А ведь Костя правда состраданье за любовь готов принять. «Нет, горбун отверженный с проклятьем на челе - Я никогда не буду счастлив на земле. И после смерти мне не обрести покой, Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.»       Его хватает только на один куплет, и он все-таки подрывается к телевизору, чтобы его выключить. Устало трет лицо и проводит рукой по волосам. Нет, он не будет видеть в себе Квазимодо, а в Юре Эсмеральду, он никогда не признается в этом.       В это же время Смирнов сидел у себя дома и чистил любимые беретты. Из радио лилась «Belle», Юре, вообще-то, нравилась эта песня, но он видел, как на нее реагировал Костя, так что можно было и удержаться от насвистывания ее себе под нос. «Рай, обещают рай твои объятья.»       Куплет Фролло Юре не нравился. «Дай, мне надежду, о, мое проклятье. Знай, греховных мыслей мне сладка слепая власть,»       Юра откладывает беретты, и перед глазами уже стоит образ Кости. Какого хрена вообще? Юра трясет головой, но продолжает слушать. «Безумец прежде - я не знал, что значит страсть. Распутной девкой, словно бесом, одержим; Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь.»       Смирнов поджимает губы, нет, не надо ему думать о Косте сейчас. Гром, итак, въелся в душу, Юра слишком старается для него. А ради чего? Юра прикрывает глаза и видит Костю, который танцует у себя на кухне. Красивый. Желанный. Идеальный. «Жаль, судьбы насмешкою я в рясу облачен, На муки адские навеки обречен. И после смерти мне не обрести покой, Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.»       Он и правда на муки адские навеки обречен, потому что ему хватило тупости влюбиться в мужчину, в своего лучшего друга. Нет, он не будет видеть в себе Фролло, а в Косте Эсмеральду, он никогда не признается в этом.       Костя надеется, что песня закончилась и снова включает телевизор, но не угадывает. «И днем и ночью лишь она передо мной. И не Мадонне я молюсь, а ей одной. Стой, не покидай меня безумная мечта, В раба мужчину превращает красота. И после смерти мне не обрести покой, Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.» - Я душу дьяволу продам за ночь с тобой… - Я душу дьяволу продам за ночь с тобой…       Одновременно звучит в разных квартирах.