Впуская, вернись

— Думаю, теперь действительно всё хорошо, - заключает Барбара, отступая на шаг и озаряя комнату лучезарной улыбкой. Приятно видеть, что она не утратила способности радоваться. - Полагаю, вы действительно можете потихоньку возвращаться к своим обычным обязанностям. Дилюк, сидящий на кровати, вежливо улыбается в ответ, прикидывая, что вряд ли эта милая девушка представляет, насколько обычно полон… приключений его список обязанностей. Но это уже и неважно. Подтверждение от Альбедо есть, от Барбары — тоже, Кэйе придется захлопнуть свою заботливую варежку. Перчатку? Он на секунду представляет Кэйю где-то в Снежной, закутанного по самый нос и в самых толстых, пушистых и колючих варежках, что можно вообразить. Зрелище презабавное. — Благодарю за помощь, - произносит он, тут же спуская ноги на прохладный пол. - Надеюсь, ты не откажешься забежать на минутку к Аделинде? Кажется, ей нужна была какая-то консультация. О том, что консультация Аделинды будет сводиться к тому, что она выдаст ей здоровенную корзину со всякими вкусностями, стоит умолчать, пожалуй. — Конечно! - пасторша настолько активно кивает, что ее хвостики затевают веселую пляску над плечами. - И скажите господину Кэйе, что нет нужды меня провожать. — Всё-таки лучше ему пройтись. Так нам обоим было бы спокойней. — Это необязательно. Мы с Кли всё равно возвращаемся в город. Как раз дойдем вместе, - на пороге появляется Альбедо. Кажется, полученное от Дилюка разрешение игнорировать приватность его спальни он всё еще понимает слишком буквально. Как его отвадить, Рагнвиндр не знает и решает оставить это на самотек. Всё равно скоро им отбывать из Мондштадта. И кто знает, на какой срок. Это… иначе, чем тогда, после той ночи. Сейчас в груди Дилюка — тонкая, но ощутимая и несоразмерно крепкая цепочка связи с домом. Явная, как никогда. И решение уйти приносит немного грусти, капельку сожаления и желание вернуться так быстро, как выйдет. Но тут загадывать уже тяжело. Вернуться бы обоим. Это главное. Альбедо с Барбарой уходят вниз, и еще несколько минут Дилюк сидит неподвижно. Глядит по сторонам, будто подпитываясь решимостью от ставших тоже по-своему ценными стен. В конце концов, эти стены действительно стали свидетелями начала… чего-то воистину нового. Время на часах — гораздо более позднее, нежели его обычный подъем, но Дилюк всё равно решает начать как можно более типичный день. И идет в душ. Там на полках и у зеркала обнаруживаются какие-то совершенно незнакомые ему баночки и бутыльки, и от некоторых из них идет такой характерный запах мяты и цитруса, что разгадка их появления очевидна. Почему-то это заставляет его улыбнуться. Привычное колесо раскручивается. Переодеться. Поесть. Попрощаться с гостями. Изучить хотя бы самую срочную корреспонденцию, накопившуюся за время его хворобы. Поговорить с Эльзером о самых срочных вопросах. Снова немного поесть. Обойти виноградники, пообщаться с работниками винокурни. Перекусить. Нырнуть в договора. …когда он поднимает голову на неясный отдаленный шум, за окном кабинета — темнота. Еще неуверенная, дымчато-сиреневая с золотистым отливом. Начинает накрапывать дождь. Днем воздух еще теплый, почти летний, но вечером осень набрасывает свою ледяную сетку уже вполне уверенно. Лето было жарким и долгим, виноград уже вошёл в полный сок, и Дилюк рад, что успел еще до всей этой канители отдать указания о сборе урожая. Осень и зиму пророчат редкостно холодными, и не хотелось бы, чтобы резко ударившие заморозки уничтожили то немногое, что уцелело после пожара. Источник шума — тихие шаги внизу. Дилюк отодвигает бумаги в сторону, откидывается на спинку кресла и ждет. — Есть моль, она питается всякой тканью. А ты бумажная моль, питаешься всякими договорами, - заявляет Кэйа, мягко проскальзывая в комнату. - Устал от постельной диеты и решил сразу хорошенько нажеваться букв? У него влажные волосы, перепачканные руки и сапоги, и от него пахнет сыростью. Лазил где-то по подземельям, запах знакомый. Дилюк молча показывает язык — не как мальчишка-хулиган, а как пациент на приеме у врача, будто желая предъявить отсутствие посторонних предметов во рту, и Альберих тихо смеется. Оказывается рядом, облокачивается на стол, взъерошив алые волосы. — Не думал, что скажу такое вне контекста спальни, но ты что, всё проглотил? - он смеется снова. - Замел улики. Приговариваю тебя к чистосердечному признанию! — Ох эти бывшие рыцари, никак не могут избавиться от иллюзии власти, - с деланной серьезностью отзывается Дилюк. - А сам без алиби. Где подсудимый был весь день, а? Он привстает с кресла и ловит хихикающего Кэйю, обнимает за талию. Наверное, движение получилось внезапным: тот замирает, буквально на секунду. Дилюк замирает с ним, готовый в любой момент разомкнуть хватку — но Альберих тут же сам жмется ближе, сделав глубокий вдох. Дилюк прижимается к его грудной клетке, еще плотней сцепив пальцы, а руки Кэйи — на его плечах. — Ну, мне всё-таки пришлось участвовать в экспедиции сопровождения — Кли потребовала в качестве моральной компенсации, - Кэйа чуть щурит глаз, и на его лице мелькает нежность. - Видишь ли, обещал ей достать взрывную карамель, и достал. Но она ожидаемо огорчилась, что та не взрывается, ну знаешь, БУКВАЛЬНО. Расстройство века, сам понимаешь… Дилюк молча слушает. И слова, и бьющееся рядом с его ухом под крепкими костями сердце. — Ты полюбил ее. — Ну, врать не буду — я и впрямь к ней здорово привязался, - Кэйин смех — неуверенный и резковатый. Защитный. - Искорка умеет очаровывать, разве нет? Так вот, потом виделся с Розарией, исполнял кое-какие обязательства… Он продолжает рассказ, но слова пролетают мимо ушей Дилюка. Вместо того, чтобы слушать, он сидит и думает — вот как, значит. Ты боишься произносить это слово. И я последний, кто может попрекать тебя в этом. Да и я — такой же. — Прости, - говорит он, явно прервав повествование, потому что Кэйа запинается на полуслове. — За что? - аккуратно интересуется он, выскальзывая из объятий и пытливо заглядывая в глаза. — За ту попытку тебя прогнать. Ты прав — я был не в себе. Теперь, когда я в порядке, вот мое извинение в полную силу. Он рад, что снова может заниматься делами без этого ужасного чувства, будто вот-вот провалится под весом собственных костей, но еще больше он рад, что наконец вновь ясно мыслит. И может принимать, ну знаете, нормальные решения. Кэйа выпрямляется, скрестив руки на груди, на секунду став задумчивым. Это лицо тут же рассыпается, надламывается изнутри, разрушенное грустноватой улыбкой. — Принято. Я уж боялся, ты про что-то другое. — Про то, что я самонадеянно притащил кучу неприятностей в Монд? — Архооонты, Дилюк, я не рассчитывал, что ты используешь мои слова как подсказку! - Кэйа смешливо фыркает и усаживается задницей на стол вполоборота. - Ты помнишь, я еще тогда сказал тебе, что ходила информация, будто на город нацелились? Это была правда. Так что не думаю, что без твоего фееричного появления всё обошлось бы, уж прости. Мир не крутится вокруг нашего короля без короны, - он ехидно показывает язык через плечо. - Еще есть поводы для нытья или мы закончили на сегодня? — …я, признаться, всё еще поражен, как Альбедо спокойно принял правду насчет тебя. Кэйа выразительно закатывает глаз и припечатывает ладонь ко лбу. — Я только что попался второй раз, надо перестать подкидывать тебе идеи! Дилюк, давай так, у него есть свои секреты. Да, моя история происхождения впечатляющая, не каждого находят под кустом, как перезревшую валяшку, но у нашего алхимика совершенно иной взгляд на мир, согласись. — И всё же больно видеть, насколько иначе мог среагировать я тогда, - качает головой Дилюк. Под ребрами шевелится старая, ноющая боль. Он долгое время заставлял себя думать, что она умрет там, лишенная кислорода, воспоминаний и чувств, но сейчас он хочет выплеснуть ее наружу. Дать ей света и воздуха. Теперь ясно — для растений такого рода именно это и смертельно. Кэйа тяжело вздыхает и отворачивается, покручивая на пальце прядь. — Дилюк, мы и это обсуждали. Ты не мог среагировать иначе. Дело было не столько в том, кто я, сколько в том, что я годами молчал, раз, а заговорить решил тогда, когда решил, это два. Когда Альбедо узнал это, мы даже толком знакомы не были, с чего бы ему так эмоционально реагировать? Совсем не то, что мы с тобой. Кто угодно разозлился бы на годы… лжи. Теперь уже Дилюк поднимается из кресла, обходит стол и встает перед Кэйей. Он сидит понуро, свесив голову на грудь. Нога нервно барабанит по ножке стола. — Нет. “Кто угодно” мог среагировать по-разному, - качает головой он. - Я накануне лежал и размышлял об этом. Вот представь себе: Лиза внезапно пришла бы к Джинн. Сказала бы, что на самом деле изначально ее подослали из Сумерской академии выведывать секреты. Скажи честно, разве Джинн напала бы на неё? Кэйа болезненно хмыкает: — Шеймус Пегг перед этим разговором в твоей версии гибнет, позволь уточнить? Может, Лиза роняет на него стеллаж в библиотеке или что-то в этом духе? Перебарщивает с силой тока, когда узнает, что он просрочил книжку? — Не отшучивайся. Ты знаешь, о чем я. — Знаю, да не знаю, что ты хочешь от меня услышать, - Кэйа наконец поднимает голову, глядит устало. - Зачем мы снова говорим про это? Мы помирились. Ты больше не зол на меня. Я на тебя — тоже. Я не вру, если ты опять подозреваешь меня в этом, - губы плотно смыкаются, мраморно-белые и такие же жесткие. — Нет, - Дилюк аккуратно делает шаг навстречу, упирается бедрами в чужие колени, ловит холодную ладонь. - Я знаю, что ты не врешь насчет этого. Но ты врешь, что это нормально — не злиться на твоем месте. Кэйа чуть расфокусировано оглядывает Дилюка, застыв. Затем пару раз щелкает пальцами свободной руки, медленно приоткрывает губы. — Дилюк, я часто не понимаю, что я чувствую. Это не значит, что я лгу. Пожалуйста, остановись. Иначе я решу, что тебе обязательно надо кого-то наказать — то ли себя, то ли меня, то ли нас обоих. — Это не так. Я не хочу, чтобы ты замял боль внутри себя, и потом это стало бы проблемой, вот что, - тихо отзывается Дилюк, медленно, будто во сне, приближая свое лицо к нему. Щека встречается с щекой, Рагнвиндр слышит чуть сбившееся дыхание, ощущает биение жилки где-то на виске. Кэйа так же медленно кладет руки ему на плечи, неуверенно проводит пару раз круговыми движениями. Резко притягивает к себе и от души кусает за шею. Дилюк терпит, только вздрагивает, ощущая, как пульсирующая боль расползается по коже. — Это тебе за все твои мерзкие разговоры, - ворчит Кэйа, растекаясь по любезно предоставленному ему левому плечу. - Скажи спасибо, что только один. Зато от всей души! *** В спальне тихо и темно. Они легли уже, наверное, час назад, но Дилюку не спится. Он лежит на спине, гипнотизируя потолок, и варится в своих мыслях. И судя по звенящей тишине, Кэйа не спит тоже. Только спина чуть шевелится от дыхания. Рагнвиндр аккуратно трогает того за плечо: — Спишь? — Нет, - сразу же отзывается Кэйа. - Слишком громко думаю? — Я такой же шумный внутри. Думаю, мои мозговые тараканы играют на кастрюлях. Тихий смешок. Кэйа перекатывается, оказывается лицом к Дилюку. Лежит, умостив щеку на своей ладони. Молча глядит на него, застыв. В его глазу плавает… нежность. Дилюк позволяет себе эгоистично покупаться в этом. Честно говоря, он ожидал, что Кэйа будет злым после прошлого разговора. Но нет, Альберих глядит так, будто пытается взглядом поцеловать каждую его клеточку. Почему? Терпкий, затягивающийся узел в животе. — Твои внутренние тараканы случайно не хотят… что-нибудь? - Кэйа тянет тонкие пальцы, накручивает красные волосы завитком. - Вдруг они не спят не просто так. — Конкретизируйте, пожалуйста, господин Альберих, - он с трудом давит в себе усмешку. А сладкие, тянущие лозы ползут по телу всё уверенней. — Это был завуалированный вопрос, достаточно ли ты хорошо себя чувствуешь, - тихо мурлычет Кэйа, ласково щурясь и переползая Дилюку на бедра. - Знаешь, ведь если мы уедем, у нас долго не будет возможности пошалить в спокойной обстановке без угрозы, что нам кто-то помешает во всех смыслах, - пальцы оглаживают скулу, адамово яблоко, ныряют под руку и спину, очерчивая кайму ребер и поясницу. - А я… соскучился по тебе и твоему роскошному телу, знаешь ли. Дилюк вместо ответа тянет вперед руку, ловит Кэйю под затылок и тянет к себе. Сцеловывает с его губ все высказанные и невысказанные слова. Тихие вздохи, мятный привкус с языка забирает себе. Приятная тяжесть топит бедра, заставляет дышать чаще. Чувствует… он отлично себя чувствует. Правда. Как надо. — У меня есть одна идея, - говорит Кэйа. Его глаз прикрыт, ресницы чуть трепещут. Он ловит ладонь Дилюка и начинает двигать ей по своему телу. Сердце замирает в подреберье, мятежное и гулкое. Дилюк просто смотрит, как Кэйа медленно ведет его руку. Сначала — по своему лицу. Губы, челюсть, волосы. Пальцы будто сами собой поглаживают кожу, чуть касаясь. Она прохладная и гладкая, ручьем ложится под подушечки. Кэйа, тяжело дыша и чуть покачиваясь взад-вперед, плавно ведет руку дальше. Шею они проскальзывают быстро, и в этот момент в ледяном глазу — болезненная вспышка. Он замирает, вжав чужие бледные пальцы в вырез рубашки. Дилюк смотрит, слушает и ощущает. Приоткрытые губы, через которые вырывается хриплое дыхание, часто вздымающиеся ребра, ходящие ходуном под ладонью. Ключицы, созвучно им колеблющиеся во вдохах под пальцами. Дилюк аккуратно, нежно очерчивает их кончиками. Чуть постукивает пальцем по ямочке между косточками. — Всё хорошо, - тихо зовет он. - Если хочешь, мы можем не продолжать. Кэйа упрямо сжимает губы в странной, полной самоиронии улыбке. — Я хочу. Только, - он встречается с ним взглядом, - продолжай смотреть на меня так. — Как? — …чтобы я видел заинтересованность твоих тараканов. Дилюк качает головой, чувствуя на губах горько-нежную усмешку. Странное путешествие продолжается. Кэйа неуверенно, неровно ведет руку Дилюка дальше по себе, ниже, к солнечному сплетению. Взгляд у него одновременно жадный и полный сосредоточения. На языке крутится — расслабься — но когда и кому такие слова помогали? Если бы он мог расслабиться, он бы уже давно это сделал. Так что Дилюк лишь помогает смуглым пальцам — сам тихонько движется туда, куда тянет его жар изнутри. К косым мышцам живота, таким плотным на ощупь. К краю рубашки — чуть задрать ткань, провести линию по обнаженной коже, вызвав почти болезненный вздох. Кэйа замирает; Дилюк замирает тоже, оставив руку на месте. Вздохи, жадные, громкие и больные — и Кэйа жмурится, пытаясь наглотаться воздуха. — Тш-ш-ш. Иди ко мне, - зовет Дилюк, приподнимаясь на локте, притягивая Кэйю за талию. Тот плотно стискивает бедра, склоняется вперед, прячет свой нос где-то в шее Дилюка. Их пряди сминаются, путаются вместе. Вздохи, вздохи. Дилюк кладет вторую руку ему на спину, расслабляюще гладит по лопаткам. — Это я. Я здесь. Мы в безопасности. Мы остановимся в любой момент, - шепчет он на ухо. Осыпает тонкими серебристыми поцелуями макушку, висок, щеку. - Всё хорошо. Дыши. Внутри крошевом осыпается боль — как можно спокойно смотреть на то, насколько его ломает? как ему приходится через силу ступать дальше? как вы посмели сделать с ним это? — и в то же время именно сейчас сердце звенит, зовет. Зовёт свою вторую половинку, преодолеть и дать ей то, что она заслуживает. Кэйа постепенно перестает быть деревянным на ощупь, чуть откидывается назад. Его лицо — серп месяца ноябрьской ночью. — Дилюк, - шепчет он подрагивающими губами. — Я тут. Кэйа накрывает его губы своими. Целует отчаянно, всасывает язык, прикусывает кончик. Дилюк поддается. Дилюк идет следом, пытается превратиться в плавкое масло для него. Тихо стонет, с головой ныряя в ощущения. Если я расслаблюсь, он сделает это тоже. Если я дам ему контроль в руки, себя в руки — он сможет. Рано или поздно. Кэйа вновь валит его на спину, жадные руки по животу под рубашкой — вверх, гладят, царапают. Язык жадно проходится по яремной вене, сладко зализывает укус прямо в уголок челюсти. Дилюк помогает Кэйе избавиться от своей рубашки, и тот с тихим урчанием утыкается лицом в левую тазовую косточку, целует, целует, вжимает в кровать. — Красивый, - жалобным, надломленным тоном бормочет он в кожу, языком втирая слова, впрыскивая желанный яд в кровь, - красивый такой, пожалуйста… Пожалуйста… Дилюк заглядывает ему в лицо, зрачок выглядит мутным и темным, точно пропасть. Кэйа снова втирается в него пахом, явно потяжелевшим, снова ловит его руку и почти грубо засасывает в рот его пальцы, тихо постанывая. — Смотри на меня, - медленным, тяжелым тоном зовет Дилюк, заставляя Альбериха поднять голову и застыть послушно. - Смотри только на меня. Вторая рука магнитом ложится на гибкий покатый бок — Кэйа тут же накрывает ее своей свободной, но не мешает. Дает двигаться. Минуты расплываются, как чернила в воде: Дилюк медленно гладит чужое тело, раз за разом, плавно, вверх и вниз, всё сильнее растягивая движения. Прихватывая то ребра, то самый верх округлых ягодиц, то позвоночник, то замирая на пару секунд на стоящем сквозь ткань соске. Кэйа тяжело опирается на него, не выпуская изо рта пальцы, обсасывая их и лаская языком подушечки, прикусывая. Тело под рукой расслабляется всё больше, лунный глаз совсем скрылся за сомкнутым веком, а стоны звучат все чаще. Дилюк плавно притягивает Кэйю всё ближе, собственное естество, горячечно-тяжелое и налитое предвкушением, требует свое. Грудная клетка к грудной клетке; Кэйа все еще покачивается на бедрах вверх-вниз, и Дилюку все сложней дышать, всё сложней удерживаться. Но это прекрасное, смуглое, приятно-тяжелое тело в руках так доверчиво трепещет. Так отзывчиво реагирует. Он перехватывает Кэйю уже двумя руками, всё больше сползая к бедрам, к заднице, снова целует мягкие, податливые губы, теперь уже сам управляя процессом. Руки Кэйи всё ещё лежат на его ладонях, но они почти расслаблены. Почти не контролируют. Точкой края становится то, что он касается обнаженной кожи бедер. Секунд пять Кэйа выносит, только стон становится горько-больным, а потом он резко замирает, до боли сомкнув пальцы на чужих запястьях. Дилюк останавливается. Плавно убирает руки. Кэйа роняет голову вперед, снова жадно дыша. — Стой, - тихо просит он. - Пока… не могу дальше. — Хорошо, - хрипло отзывается Дилюк. - Всё нормально, Кэй. Он ласково целует чужой нос, вызывая кривую улыбку на лице. Клокочущий внутри котел недовольно пузырится, но Дилюк игнорирует его. Потерпишь. Ничего. Мы всё успеем. Кэйа вскидывает голову, и его лицо выглядит уже получше, хоть в глазу теперь и плещется усталость. — Прогресс, а? Не пытаюсь снести собой тебя или кровать, - вымученно шутит он, приподняв неестественно уголок губы. — Хороший мальчик, - кивает Дилюк. В голос проскальзывает куда больше похоти, чем хотелось бы. Кстати, может, оно и неплохо; в ромбовидном зрачке тут же появляется огонек. — Оу, мастер. Вы думаете? - Кэйа большими пальцами оглаживает его скулы. — Отлично постарался для меня, - Дилюк больше не пытается скрыть хрипотцу в шепоте, огонь, опаляющий горло жидкой лавой. - Так красиво стонал, так извивался на моих коленях. Прекрасный. Кэйа с тихим выдохом вжимается в него, ногтями пересчитывая шейные позвонки. — Я хочу подарить вам удовольствие, мастер. Разрешите? - он медленно обводит языком губы, стреляя без промаха из-под ресниц колким взглядом. — Сделай это. Я хочу этого. В лице Кэйи, только что хрупком и ломком, вновь рождается эта хищная искра. Прохладная ладонь ложится на бедро, стискивая почти до боли, вызывая горячечный стон; вторая — маслом стекает по спине. Дилюк отпускает себя. Это хорошо до звона в ушах, до рождающихся, как пена на круто кипящем молоке, стонах. Кэйа везде, всюду, и тело послушно льнет к нему, поддается ему, тестом распластавшись в уверенных пальцах. Он не помнит, как оказывается на животе, с постыдно стянутыми до колен штанинами; Кэйа лежит на его спине, его ребра давят на спину; ухо горит и зудит от цепких укусов; на шее алыми цветами, прожигающими плоть — засосы, цепочкой вниз. Правое бедро— в плену меж бедер Кэйи, каменных на ощупь, стиснутых так, что не вывернуться. Будто бы ему хотелось вывернуться. Хочется только еще прикосновений, еще журчащего смеха в затылок. Дилюк отчаянно елозит по кровати, полыхая костром. Пальцы Кэйи на его члене лениво скользят вверх-вниз, оттягивая чувствительную до боли кожу. — Кэйа… Кэй, - зовет он, чувствует, как тело Кэйи подрагивает. Смеется. Беззвучно. — Хочешь меня? — Дааааа, - протяжно тянет он, выворчавая голову назад и успевая увидеть покрасневшие, припухшие губы, такие красивые, манящие. - Пожалуйста. Кэйа щадит его не сразу — жестокий, коварный, вероломный, ласковый и едкий. Сначала — снова до бездны сильные укусы по бедрам, холодок языка по пояснице, горячие покачивания бедер, плотно сцепленных вместе. Наконец Дилюк — на боку, Кэйа — обнимает его за бедро, уткнувшись лицом в пах. Холодная ладонь то и дело соскальзывает меж ягодиц, и это странное, новое ощущение. — Можно? - слышит он тихий голос, пока вокруг колечка мышц красноречиво проходит кончик пальца. Дилюк ощущает всё так остро. Он может различить дыхание Кэйи прямо в тазовую косточку, его вторую руку, дразняще поигрывающую яйцами. — Это не делается насухую, знаешь ли, - хватает у него благоразумия прохрипеть. — Тогда жди, - колкий поцелуй прямо в истекающую соком головку, заставляющий Дилюка изогнуться в муке. Кэйа покидает его — ощущение болезненное и мучительное, но Дилюк заставляет себя не вставать, не двигаться, не поднимать голову. Покорно лежит себе, уткнувшись лицом в сгиб локтя, приоткрыв бедра, чуть подрагивая. Может… в ожидании и есть свой смак. Все становится еще ярче, дуновения воздуха, простынь, мокрая от пота, под кожей, резинка от пижамных штанов, всё еще тянущая ноги. — Поговорим о том, что сейчас хороший мальчик — это ты? - Дилюк невольно сладко стонет, слыша просевший вниз, разгоряченный голос Кэйи, ощущая прогибающуюся вновь под его весом кровать. - Так послушно ждал меня. Мой хороший. Мой сладкий. Сахарный мой, - новый стон, дрожь по телу — Кэйа тягуче вылизывает его шею. - Сейчас я позабочусь о тебе. Держи бедра вот так, хорошо? Держи их для меня. Они такие красивые. Сильные. Хочется погладить каждую мышцу… да, вот так, - Дилюк задыхается, прикусывает свое запястье, пальцы втирают что-то холодное и скользкое меж ягодиц. Снова пахнет миндалем. - Ты такой мягкий сейчас… Ты плавный… мне так нравится это… в тебе одна линия перетекает в другую… Хочется затечь в тебя самому… Кэйа вновь внизу, и плавно берет его член в рот, вызывая новую судорогу удовольствия и новые стоны. Движется плавно, язык сильно давит, сминая тонкую кожицу. Он делает это всё лучше и лучше, сдавленно, смято мелькает в Дилюке. Он подается бедрами навстречу, жадно, ненасытно, и Кэйа подстраивается, и во имя Селестии, продолжай, да, да… Горячо… Горячо… Горячо… Ладонь массирует ягодицы, то одну, то вторую, все чаще соскальзывает во впадину. Вот снова — плавный круг по границе дозволенного, а потом… На секунду делается чуть больно, палец Кэйи давит на мышцы, плавно входит внутрь. Это… странно, ощущения такие непривычные и противоречивые. Дилюк мычит, пальцами мнет простынь и зовет: — Кэйа. Кэйа. Кэйа. Член раз за разом сладко сдавливает, а палец сзади из чего-то неуютного и терпимого вдруг становится… специей, дополнением к ощущениям. Это уже… почти приятно. — Еще, - просит он надорванным голосом, и ему отвечают. Движения сзади активней, и кажется, там уже еще один палец. И когда он двигается, в одной точке становится так… Так горячо. Движение, и пальцы ног поджимаются, и под ложечкой что-то сладко сокращается. И с каждым новым движением это всё острей, а член подрагивает, охваченный теплым и тесным, и… Бух, бух, бух — удары сердца. В ушах звенит. Темнота, ослепительная и гулкая, накатывает под веки, он лихорадочно двигает бедрами быстрей несколько раз, слыша глухой стон. Вспышка. Облегчение. …мир вокруг возвращается медленно. Дилюк тяжело дышит, расплываясь по кровати и не желая двигаться. — Кэйа? - тихо окликает он. — Дааа? - рядом укладывается прохладное тело, и Дилюк тут же сгребает его в объятия, приоткрывая глаза. Альберих смотрит хитро и торжествующе, улыбка играет на лице. — Ты потрясающий, - Дилюка хватает только на короткий поцелуй, но Кэйа заливисто смеется в ответ, явно довольный. — Мне тоже понравилось, - он щурит глаз, кошкой потягивается на постели. - Прикинь, как будет весело, когда мы наконец разберемся с моей проблемой? Жду не дождусь. Дилюк коротко целует его снова. — Не спеши. Ты и так молодец. Правда. Мы здорово продвинулись. Кэйа отводит взгляд, выглядит чуть растерянным. — Раз ты говоришь так. — Я уверен. Кстати, ты… - Дилюк глядит вниз. Кэйино выражение лица тут же становится еще более лукавым, и он выразительно оглаживает свои шорты с мокрым пятном спереди. — Я же говорю: мне тоже понравилось. Успел сполна насладиться тобой в процессе. Ужасные вещи со мной делаешь, - смеется он. - Пойдем примем душ по очереди? — И сменим постель. — Зануда. — Получишь по заднице. — В задницу не можешь, вот и комплексуешь, и замещаешь… Аууу-ау, ну не так же сильно! — Топай в ванную, говорю. *** — У тебя не было опыта пассивного секса, судя по твоей реакции, да? Они валяются на перестеленной кровати, один поперек, другой — по странной диагонали, соприкасаясь макушкой. На Дилюке — что-то вроде тюрбана из полотенца (и больше ничего), Кэйа своими влажными прядями уже промочил подушку. Он в своем халате, и Дилюк не может перестать тихонечко глазеть, как мягкая ткань нежно стекает по его телу. Запястья кажутся изящней, кожа отливает бронзой в утреннем свете и обрамлении серебристого сияния шелка. В комнате стоит всё еще непривычный запах секса — влаги, кожи, телесных жидкостей и мыла. Мышцы — всё ещё непривычно ноют. А вот к ощущению ленивого покоя Дилюк начинает потихоньку привыкать. — Именно, - соглашается он. - Так что это было… непривычно по ощущениям, то, что ты делал. Но мне понравилось. В нормальном разговоре можно было бы спросить партнера — а у тебя? Только в отношении Кэйи это просто ужасный вопрос, да и ответ ему известен. И к слову об ужасных вопросах, Дилюка вдруг дергает кошмарная мысль, и он резко поднимается на локте. — Кэйа. — Что такое? - тот удивленно роняет голову вбок, безмятежный и непонимающий. — Тот случай… это же не был твой первый..? — Нет. Нет, - спешно мотает головой Альберих, прикусив губу. Держит невозмутимое лицо, но глаз туманится. Хоть не улыбается. Попробовал бы сейчас поулыбаться еще — Дилюк бы его придушил. — Хотя в каком-то роде мой первый секс тоже оказался с печальным концом, - хмыкает тем временем Кэйа, доверчиво придвигаясь ближе. - Это был Марк, если помнишь. Марк. Марк. Да, такое воспоминание имеется. Рыцарь постарше, полукровка с матерью из Фонтейна. Светлые волосы. Обожал готовить, вечно таскал в патрули выпечку. Был очень мягким по характеру. Кэйа нравился ему так неприкрыто, что Дилюк даже не удивлен. Погиб на задании. Слякотной зимней ночью, на Драконьем хребте. Дилюку с Кэйей тогда было по шестнадцать, кажется. Марку теперь навсегда восемнадцать. Кэйе тогда хватило духу подбадривать более младших участников злополучного отряда, только вот при Дилюке ночью он напился и тихо, несвязно говорил какую-то ерунду. Про судьбы. На самом деле Дилюк ревновал названного брата, еще как ревновал — но весть о гибели тогда сделала больно и ему. Человек он был хороший. Даже подумалось суеверно — накликал злыми мыслями? Сейчас Дилюк злится. За то, что думает эгоистично про себя. Про то, что возможно, будь он откровенней и расторопней, вместо Марка мог бы быть он. И кто знает, как бы оно дальше вывернулось. — Ты, - Дилюк облизывает губы, - был влюблен в него? Кэйа, неловко подобрав под себя конечности, медленно и отрицательно качает головой. — Может, и хотел бы, но не мог. Он вообще-то, - взмах рукой, - знал об этом. Предложил… попробовать зайти с другого конца. Мол, раз он мне телесно симпатичен, может, за сексом расцветет что-то сильнее. Как понимаешь, проверить не удалось. Он склоняет голову, вычерчивает какие-то узоры пальцем по одеялу. Затем поднимает глаза, неуверенно улыбается. — Разговоры у нас с тобой сегодня ужасные просто. Часть с сексом понравилась мне больше. Рассказать тебе, что ли, для контраста какую-нибудь смешную фигню? На твой семнадцатый день рожденья, пока тебя не было с утра, девчонка из отряда пролезла в мою палатку — мы были на задании, помнишь? - лицо Кэйи медленно оживает. - В самый ответственный момент ее от души укусила оса, - он тихо смеется, изображая на лице карикатурную гримасу боли. - Прямо, знаешь… куда не надо. Так я потом это место зализывал, архонты, - он тихо хрюкает от смеха. - Я не планировал ублажать жала насекомых! Дилюк не умеет перестраивать свое настроение так быстро, но даже у него вырывается сдавленный растерянный смешок. — Теперь мне стало чуть ясней, какого черта я обнаружил вас ни свет ни заря на речке, - ворчит он. — Жжение не проходило, - разводит руками Кэйа с лукавой улыбкой. - А я не очень хорош в скорой помощи. — Главное — не пытался отсосать яд. — О, поверь мне, отсосать пытался в той ситуации изначально вооооообще не я! Кэйа тихо смеется, уткнувшись в ладони, и выглядит это так мило, и Дилюк невольно начинает улыбаться. — Так тебе нравятся и девушки? - интересуется он, когда Кэйа перестает хихикать. — Я человек широких взглядов, братец, - хитро щурится Кэйа. - Никогда не видел смысла выбирать там, где можно быть на обоих точках полюсов. Это и впрямь на тебя похоже, думает Дилюк. Легкомысленный, но неглупый, веселый, но способный быть серьезным и более того — бритвенно-острым, опасным, пугающим. Общительный, но не подпускающий близко. Сочетать несочетаемое — Кэйин конёк, конечно. — Уж прости, но в данный момент тебе придется сосредоточиться только на одном полюсе, - веско роняет он, вызывая у Кэйи теплую усмешку на губах. - И бездна тебя дери, не зови меня “братец”. — Почему? - фыркает Кэйа, зевая и подкатываясь к нему под бок, закидывая ноги на чужие бедра. - Стесняешься? Серьезно? Я — шпион из Каэнри’ах со странными способностями, немного склонный к разрушению городов, ты — вообще бездна знает что такое, управляешь порчей и потенциально способен спустить на кого-нибудь всех тварей бездны — а смущает тебя в нашем фантасмагоричном союзе то, что мы якобы были братьями? - он смешливо щурит нос, и Дилюк щиплет его за щеку. — Не якобы. Названными, но были. — Какой же ты занудааа, - стонет Кэйа, зарываясь носом куда-то в одеяло. - Дилюк, милый, как по мне — мы с тобой могли бы быть хоть сводными братьями, хоть родными. Вреда это никому не приносит — благо, я не дева и не рожу тебе какого-нибудь кровосмесительного младенчика с кривой челюстью — а значит, мне кристально всё равно на наши якобы родственные связи. — Вот теперь я явственно слышу, что ты из страны грешников, - мрачно суммирует Рагнвиндр, вызывая у Кэйи новый приступ хохота. *** Утром будит их стук о стекло. — Смотрите-ка, кого ветром принесло, - сонно жалуется Кэйа, выворачиваясь с явной неохотой из-под руки Дилюка. - Всё-таки надо было тебя пустить на шашлык! Ворон скачет по подоконнику уже распахнутого рукой отчаянно зевающего Альбериха окна, нетерпеливо пытается втереться тому в ладони. — Я тебя еще и почесать за это должен? Ну ты и нахал. Весь в меня, - проглатывая половину букв, бормочет Кэйа, как и был — завернутым в одеяло наподобие платья — плюхается в кресло и дает запрыгнуть к себе на колени. Разворачивает весточку. - У, кажется, завтра надо будет навестить моих замечательных, самых лучших друзей из самой лучшей прослойки общества. — Преступной? - уточняет Дилюк, не спеша вставать. Лежится ему очень даже хорошо, он всё ещё ощущает фантомное тепло от места, где лежал Кэйа. Сегодня ночью тот даже дался пообниматься больше обычного, и доверчиво повернулся правым боком и спиной, засыпая, и по сосудам вместо обычной банальной крови течет какая-то золотистая пыльца, вызывая щекотку в кончиках пальцев. — Разумеется, - соглашается рассеянно Кэйа, автоматически перебирая темные перья. Он закинул ногу на ногу, слегка покачивая стопой в такт движениям пальцев. — Почему не сегодня? — А ты захочешь побыть один? - синяя макушка тут же настороженно вскидывается. Дилюк бросает взгляд на лежащий на столике ежедневник. Сегодняшняя дата обведена красным, как и всегда. И как и всегда, на сегодня он не планировал ничего. — Вряд ли. Я, видишь ли, не хочу быть больше один, - негромко произносит Дилюк. Ловит в ответ глубокий, мерцающий взгляд и улыбку, в которой считывается что-то вроде благодарности. — Впрочем, я ведь всё равно не смогу пойти с тобой в город, - спешно добавляет обладатель улыбки. — Я сегодня туда и не собирался. — Разве? - вот теперь вид у Кэйи удивленный. Он роняет руку на колени, вызывая пару недовольных и громких “кар”. - Ты ведь всегда на день рожденья отца ходишь на кладбище. — Ну, а сегодня у меня есть другая идея. Кэйа озадаченно хлопает ресницами, но переспросить ничего не успевает: внизу раздается стук в дверь. Альберих корчит страдальческую мину, выбирается из объятий мантии-одеяла, спешно меняет повязку, поправляет на себе халат и легкими шагами сбегает вниз. Ворон, оставленный без присмотра, сердито смотрит на Дилюка и выпархивает куда-то через окно. Когда Кэйа возвращается, Дилюк уже почти успевает одеться. Внезапно его тянет вытащить из шкафа хоть что-то непривычное, и он сговаривается сам с собой на бордовую рубашку. Та, конечно, чуть сдавливает запястья, и всё ещё пахнет суконным магазином, но… Желание есть желание. Кэйа замечает: скользнув рядом, удивленно ловит за руку, разглядывая обновку, проводит пальцами по предплечью, чуть улыбаясь. Но выражение его лица всё еще странное, расфокусированное. — Дилюк, до нас всё-таки сегодня добралось одно дело. — Оно не подождет до завтра? — Приходил глава бригады. Они закончили с домом. Зовут принять работы. *** Нет, конечно, он знал, что этот момент наступит, и скоро, но… Но когда они вдвоем, немного ошарашенные, стоят посреди того, что будет гостиной, Дилюк отчаянно не понимает, как это успело произойти. — Мы с вами обошли все комнаты, - заключает бригадир, высокий рыжеволосый мужчина с веселыми серыми глазами и веснушками. Он заставал еще старый дом и Крепуса; тогда зданию тоже иногда требовался ремонт, хоть и по мелочи. - Оконные рамы из дуба, как договаривались, дверные полотна тоже, как и лестницы. Стены и потолки побелены, как понимаю, обои и всяческую мебель вы, господин Рагнвиндр, планируете заказывать позже. Ванных комнат две — на первом этаже и на втором, надеюсь, вы довольны отделкой. Керамика из Инадзумы обычно у нас раскупается очень хорошо. Я уже показал вашей главной горничной кухню и прочие рабочие помещения, она очень довольна. Всё ли вам по нраву? — Да, господин Циммерман, - собирает волю в кулак Дилюк. - Вы отлично потрудились. Насколько я помню, в договоре с вами мы также скрепляли обязанность оборудовать складские помещения полками, и… — Ребята уже заняты этим, за сегодня всё доделают, и я вам покажу, - весело щербится бригадир. - Уж простите, что так тороплю с оплатой — мой брат всё крутится в торговле, и ему периодически нужны крупные суммы к определенным датам для закупки товаров. Внутри при упоминании денег всё неприятно чешется, но Дилюк только кивает и прислоняет лист к стене, выписывая чек. — Вот. Благодарю вас за работу. И можете смело заглядывать в Долю ангелов с бригадой отметить окончание работ — вас там будет ждать скидка. Циммерман рассыпается в добродушных уверениях, что это лишнее, но Дилюк решительно сверкает глазами, пожимает мозолистую, крепкую руку и провожает бригадира до двери. А затем снова заходит в дом, оглядываясь. Рисунок на полу теперь другой, паркет уложен не привычной “ёлочкой”, а на новый лад. Окна стали шире, расположены иначе. Иначе же пущен камин. Лестница теперь по центру комнаты, торжественно парит, возвышаясь на второй этаж. Кэйа как раз застыл около нее, с таким же пораженным видом оглядываясь. Принюхивается к перилам так, будто может там что-то обнаружить, кроме запаха дерева и клея. — Поверить не могу, - крутит он головой туда-сюда. - Это что же, нам теперь с тобой за место в шкафу не драться? В голубом глазу таится улыбка, и Дилюк видит: ему нравится. — Пойдем еще раз сходим наверх, - предлагает он. Берет Кэйю за руку. Тот смыкает пальцы, кидает быстрый, искрящийся взгляд, от которого сосёт под ложечкой. Не сговариваясь, на втором этаже они оба идут к самой большой двухстворчатой двери. Главная спальня. Здесь, помимо окна, небольшая дверь ведет на лоджию. Под ней грациозно танцуют на ветру ветки молоденьких пихт. Под ней искрится водная гладь заводи, питаемой стылой рекой, берущей свое сердце где-то на Драконьем хребте. Здесь всё еще пахнет штукатуркой, здесь прогревшиеся на утреннем солнце светлые половицы, здесь… Здесь хорошо. Кэйа молча присаживается на корточки, а затем, смешно вскинув ноги, валится на спину, как жук-переросток. Раскидывает ноги-руки, закрывает глаз и улыбается. — Повезло тебе, умеешь лежать на воображаемых кроватях, - скептически замечает Дилюк, вызывая радостный смех. — А ты тоже попробуй! Тут так воображаемо мягко! - Кэйа тянет его за руку, и Дилюк уступает ему в этом глупом дурачестве. Левой (почему вообще именно левой?) лопатке неудобно, и он наверняка испачкал пылью новую рубашку. Лежать так за руку с Кэйей всё равно хорошо. Он лениво смотрит, как по стене ползут отблески неверного солнца, то и дело скрывающегося за тучами. — Ты сделал справа и слева примыкающие комнаты, - Кэйа поворачивает к нему голову, прядь падает ему на лоб, и Дилюк поправляет ее на автомате. — На случай, если любой из нас захочет побыть один или поработать, пока спит другой. — И ты велел поставить ванну, - глаз Кэйи сияет. — Ты вроде любишь мокнуть в луже воды. Маленький сибарит. И не скажешь, что тебя нашли под кустом. Ответом служит тычок локтем в ребра и возмущенное фырканье. — Это единственная вещь, по которой я правда скучал вне Рассвета и вне всей этой вашей дворянской жизни! В той квартире был такой ужасный напор воды и такие плохие трубы, что об этом и мечтать не стоило. — Ну, теперь иногда буду тебя впускать, так и быть. Кэйа сдавленно смеется прямо в плечо Дилюка, опаляя своим горячим дыханием. — Какой же ты засранец. Знаешь, глупо, что нам уезжать именно сейчас, да? - отсмеявшись, Альберих тыкается лбом в руку Дилюка, и тот невольно начинает поглаживать шелковистый затылок. — Да. С другой стороны, у меня готов проект того, как обставлять дом. Пока нас нет, мой доверенный человек всё сделает. Вернемся и сможем сразу начать жить здесь. Кэйа тут же рьяно перекатывается, забирается на талию Дилюка и возмущенно скрещивает руки на груди: — Проект?! Почему я не видел?! А как же моё мнение?! — А как же “Дилюк, я думал, это ты будешь всё обставлять…”, - не удерживает лукавой улыбки Рагнвиндр. Его тыкают в грудь: — Я уже передумал! Если потом разоришься на переделке мебели под мои вкусы, так и знай, я… — Успокойся, дурак, - Дилюк ловит его руку, аккуратно целует подушечки пальцев. - Я учел там твои пожелания. Будет и шкаф для посуды, и плотные шторы, и прочие мелочи, что ты на меня вываливал. Но можешь сегодня вечером посмотреть указания и добавить еще что захочешь. Кэйа испытывающе на него смотрит, но подвоха не находит, цокает и слезает наконец. — И посмотрю. Еще как посмотрю. Он замирает у окна, тонкая тень, обхватившая себя руками, и Дилюк обещает себе, что запомнит его таким. Немного неустойчивым, но полным жажды. Смущенным, но идущим навстречу. Чутким и смешливым. Вот в этот образ он и влюбился когда-то. И что бы не было дальше, он запомнит. *** — Кстати, про финансовые дела, - говорит Кэйа, старательно пережевывая оладушек. На улице сегодня нежарко, и он обхватывает чашку с кофе ладонями с двух сторон, хотя и утверждает, что не мерзнет. — Мы не говорили про финансовые дела, - мирно отмечает Дилюк, размазывая масло по булочке. Вещь, по которой он планирует скучать в отъезде — стряпня Аделинды, и пока он еще тут, надо отдавать ей должное, и во время припозднившегося завтрака — тоже. — Всё равно, - отчаянно машет рукой Кэйа, прихлебывая из чашки. - В общем, тебе не о чем переживать. Очередь Дилюка приподнимать бровь. — Что ты имеешь в виду под “не о чем переживать”? — Я имею в виду, что я, - Кэйа отчаянно вдыхает воздух, как перед нырком на глубину, - влез в твои деловые переписки. — Так. — Господину Шу из Ли Юэ ты несколько раз оказывал услуги и переносил платежи. Так что я в письме попросил его в этот раз пойти тебе навстречу, и он согласился сильно скостить пошлину. — Допустим. — Эльзер рассказал мне про новый сорт винограда, который вы впервые собрали в этом году. Мы вместе подумали и решили, что из него можно сделать прекрасное молодое вино, которое даст прибыль раньше остальных и поможет, хм, немного распределить твои доходы и расходы, чтобы не пришлось разом отдавать крупную сумму. Плюс я призвал одного своего должника из Сумеру, он обещал сделать авторские этикетки. Он художник, и весьма известный, и за это можно будет взять отличную наценку. — Хм. — Еще я от твоего имени написал письмо в Ордо Фавониус и попросил ссуду, - Кэйа говорит всё громче и всё меньше смотрит в глаза, будто бы его ужасно интересует кофейник. - По результатам заслуг перед городом, ну, ты слышал про эту хитрость в бюджете. — Она для мелкой торговли, и… — Они согласились, Дилюк. Твой доход за этот год всё равно будет ниже обычного процентов на пятнадцать, но со следующего года ты легко закроешь эту разницу, Эльзер подтвердил, - хрипло отзывается Кэйа, переключившись на изучение собственных рук. Вот и что делать с этим мерзким, наглым чудовищем, затычкой в каждой винной бочке? — Кэйа. — Да, - его голос звучит почти жалобно. — Ты отлично знаешь, что я обычно не играю в игры “я вам, а вы мне”. И не прошу ссуды. И не делаю проекты с художниками. И ненавижу, когда кто-то самоуправствует. — Я знаю, Дилюк, - печально соглашается Кэйа, склонив голову и почти вжав ее в плечи. — И я попрошу тебя больше никогда так не делать. — Хорошо. Теперь пора. Дилюк перегибается через стол и слегка нависает над грустной синей макушкой. — И вот что, Кэйа. Спасибо, что сейчас ты сделал это для меня. Он целует смуглый висок, и этот дурак вздрагивает, удивленно глядит на него и неуверенно улыбается. — А теперь собирайся. Пойдем проведаем одно место. Господин хитрая-задница-Альберих же не против прогулки? *** Этот путь Дилюк тоже знает наизусть. Да и Кэйа, кажется, быстро соображает, что к чему. Лишь они входят в небольшую рощу не так далеко от винокурни, растянувшуюся вдоль тракта, лишь под сапогами начинает хриплое пение валежник, лишь только воздух вокруг становится полным запаха грибов и влажного перешептывания папоротников, он, только что болтавший о чем-то, притихает. И дальше они какое-то время шагают молча, медленно. …тут до сих пор видны три или четыре пенька, на том месте, где от ударов чудовищных крыльев повалились молодые деревья. Если приглядеться, на каменистом склоне оврага рядом видны оплавившиеся под огнем породы. Почему-то это место облюбовали кусты дикой ежевики, и теперь, чтобы пробиться к маленькой каменной табличке без надписи, нужно каждый раз рвать гибкие, сильные усики руками. Этим Дилюк и занимается. Наводит порядок. Разум чист, светел; он просто хочет побыть здесь. Сегодня первый раз за эти годы, когда жгущий его каждый раз огонь, когда йодово-саднящее чувство вины и потери, когда мучительно вырывающий горло из тела гнев… Когда все эти вещи отступают перед простым желанием воздать память, а потом пойти продолжить жить эту жизнь. Ему много говорили про то, что Крепус был бы не рад его пути мести и его нежеланию жить — но только сейчас он начинает чувствовать, что именно в этих словах лежало. Только сейчас слова не отлетели рикошетом от его тяжелой брони, его мучительной нежизни, существования, только теперь они плавно затекли под кожу и начали приживаться там. Руки механически выдирают особо неподатливые кустики, перчатки пачкаются землей и зеленоватым соком. Кэйа стоит позади, молча и прислонившись спиной к дереву. — Я не помню, сколько ему бы исполнилось, - вдруг говорит он, тихо и неуверенно. - Может, мне лучше… оставить вас наедине? Кэйа иногда ужасно горазд говорить глупости. Дилюк ничего не отвечает, только убеждается, что достаточно расчистил камень. Из сумки на плече он выкладывает к угольно-блестящей черноте пару яблок, крошечный, но очень красивый пирог от Аделинды — когда-то его куда больший прообраз подавался к столу в этот день. Следующей настает очередь бутылки вина: ее Дилюк ловким движением ножа откупоривает, выливает темно-красную жидкость в черную, влажную землю. Струйки пропитывают листву берез и кленов, палые иглы. Кровь в тот день впитывалась так же. — Если Барбатос любит вино хотя бы вполовину так же сильно, как среднестатистический житель Мондштадта — а я думаю, что так и должно быть — он тебя за такое подношение скорее проклянет, - невесело хмыкает Кэйа, наконец делая пару неуверенных шагов вперед. — Да, он бы расстроился, - Дилюк соглашается, разглядывая, как жидкость уходит без остатка. Говорят, это хорошая примета. - Зато ему понравилось бы, - он оборачивается, - что больше мне не нужно находиться здесь одному. Кэйа улыбается — слабым светлячком на ветру. — Полагаешь, ему есть дело до какого-то каэнрийца? — Во-первых, полагаю, что ему нравится приглядывать за старыми мондштадскими родами и теми, кто дорог им, - медленно и задумчиво роняет Дилюк, мысленно вспоминая всё, что еще готова держать его зыбкая память. Крепкие руки, неунывающий, неутомимый нрав. Желание быть полезным, желание любить и быть любимым. Трудолюбие. Справедливость. Небезразличие. Щедрость. Глубокое понимание людского. Вот из чего для него состоит отец. Это всегда было видно через маленькие поступки, крошечную, мелкую суету бабочек каждым днем — через обеды и завтраки, походы и семейные торжества, через учебу и светские приемы, через разбитые колени, юношеский гонор, ссоры, драки и примирения. — Во-вторых, думаю, ты ему по душе. Как и отцу. Как и гораздо большему числу людей, нежели ты готов признать сам, - заканчивает он фразу, поднимаясь на ноги. Кэйа оказывается подле него, и он обхватывает того за плечи в легком полуобъятии. — Плюс я рад, что второй сын Крепуса Рагнвиндра наконец-то тоже может погоревать не один, а в кругу своей семьи. На лице Кэйи почти нет эмоций, только в голубом глазу горит что-то яростное, больное и, кажется, намертво там застрявшее. Может, той ночью от столкновения их мечей туда влетел осколок? — Ты не понимаешь, я почти его не вспоминаю, - шипит Кэйа. - И я не смог ни прийти на похороны, ни поплакать, ни… Он прерывается, сжимая до белизны губы — и для всего мира, кроме самого Альбериха, очевидна его боль. Так что Дилюк молча сгребает его в объятия, и они стоят так. Молча, не двигаясь, а Кэйа, кажется, еще и с дыханием решил завязать на время. — Ладно, может, и вспоминал пару раз, - как-то обреченно шепчет Кэйа. — Знаю, - просто говорит Дилюк. Можно подумать, здесь, на этом месте, где Дилюк Рагнвиндр совершил свой самый правильный и неправильный поступок в жизни, кому-то нужны лишние слова. *** На обратном пути Кэйа внезапно тянет Дилюка за руку в сторону развилки. — Знаешь, раз уж у нас тут родительский день, а дня рождения родного отца я всё равно не помню, - якобы равнодушно разводит руками Альберих, - хочу тоже… пообщаться. Это неожиданно, но до странного любопытно, и Дилюк молча кивает, следуя за ускорившимися шагами. Кэйа доходит до дерева; даже сейчас, для них-взрослых, оно кажется немаленьким. Детям же оно и вовсе виделось огромным. Та гроза разбила ствол на две части, но дерево выжило; дало новые побеги, вытянулось почти параллельно земле в одну из сторон. Дилюк всегда видел в этом что-то… символическое. Кэйа застывает около него, глядя вверх разъяренной кошкой и вдруг с силой пинает ствол. — Ну как, хорошая была идея? - шипит он. - Отличный план — просто бросить меня тут на произвол судьбы, верно? Ни толком сказать ничего, ни поддержки, ни сроков. Как тебя вообще допускали руководить людьми, скажи мне на милость?! Дереву прилетает второй пинок. Дилюк приподнимает бровь: — Впервые вижу, чтобы люди материализовывали своего отца в дереве. — Ой, замолчи, - страдальчески стонет Кэйа, отвешивая уже третий пинок и устало прислоняясь лбом к коре. - Какой же ты ублюдок. Я знаю, ты любил меня — по-своему — но это вообще не аргумент, знаешь, - он зло кривит губы, снова глядит наверх, сквозь ветки, точно это поможет ему разглядеть какую-то истину. - Ненавижу твои решения. И какие решения ты свалил на меня. Он вдруг так же порывисто выкидывает руку в сторону Дилюка, вежливо наблюдающего за пантомимой, и почти кричит на дерево, всё еще глядя куда-то в крону: — За одно спасибо — благодаря тебе я встретил этого любимого угрюмого обормота! Дилюк честно пытается сдержаться, но всё идет прахом, и он начинает безудержно смеяться. — Смешно тебе, - ядовито-ласково цедит Кэйа, наконец отстав от дерева и подныривая ему под бок. - А этот кретин вообще головой, кажется, думать разучился на тот момент. — Всё во имя встречи с твоим любимым обормотом, - назидательно сообщает ему Дилюк. Кэйа будто только сейчас осознает, что произнес; щетинится еще больше, в голубом глазе почти паническое смятение, а еще у него загораются щеки. Дилюк бессовестно разглядывает его, ощущая глубокое удовлетворение в каждой клеточке тела. Кэйа тут же сердито отворачивается. — Не обращай внимания, я несу чушь, когда я злой. Во всем виноваты эти чертовы родители. — Или деревья. — Я тебе сейчас ухо отгрызу, если будешь выебываться, братик, понял меня?! Дилюк не поддается на угрозы. Только кладет пальцы на прохладную щеку и тихо говорит: — Мне тоже повезло, что я смог здесь найти своего любимого обормота.