Впуская, вернись

Подле нужного им места несет дозор небольшой отряд рыцарей. Альбедо знаком показывает им с Дилюком оставаться на месте, выныривает из леса и подходит к старшему по званию, тихо говорит с ним. Увести хочет, чтобы они втроем могли спокойно и незаметно пройти к зачарованной точке. Тем временем у Кэйи ничего нового. Кэйю опять подрезает тупая боль где-то внутри. Думать о том, как он теперь вынужден лишний раз не показываться перед рыцарями — неприятно. Цепочка мыслей почти привычно соскальзывает к дурацкому, посасывающему ощущению тоски. Почему он настолько хорошо понял, что такое для него Мондштадт, только когда его лишился? Ладно бы еще — тоска по Джинн. Более земная — по Лизе, по Венти, по Розарии, по Кли, даже по Альбедо, несмотря на нередкие визиты последнего. Но иногда его окружают облаком мелкие мушки жалящих мыслей, обломков воспоминаний. Вдруг фантомно прозвеневший в ушах смех Эмбер, пока он сам спрыгивал с утеса на планере. Попытка разглядеть Беннета в случайном мальчишке, забредшем на винокурню в поисках кристальных бабочек — и скрытый, острозубый страх, когда он узнал, что тот пострадал от неведомой проклятой хреноты. Даже Диона, уж на что своеобразный шипящий ребенок — и та пару раз мелькала в его мыслях. Про своё периодическое неудержимое желание прийти когда-нибудь в Долю ангелов он вообще молчит. Наверное, если бы ему снились сны, он ходил бы туда своим сознанием ночью — открывал бы тяжелую дверь, с силой надавив на знакомую ручку, оказывался бы среди теплых огней, среди приятного шума, заглушающего мысли напополам с алкоголем. Опускался бы за любимый столик на втором этаже, позволяющий видеть бар и бармена, прислонялся бы головой к теплому дереву. А теперь ему — прятаться по кустам, переваривать глупые слухи. Находить своих осведомителей, разобранных по частям. По загривку бегут мурашки, и Кэйа ежится. Зрелище, найденное им в логове похитителей сокровищ, что-то расцарапало внутри, и Кэйа не может понять, что. Вроде обычная человеческая реакция — он не любил трупы, не любил находить знакомых мертвыми, не любил, когда людям вокруг угрожала опасность. Вполне понятно, вполне объяснимо. Но почему-то от увиденного у него до сих пор какой-то странный холод в желудке, дурное предчувствие, ощущение, будто он заглянул куда-то, куда не стоило. И этого раньше за ним не водилось. Неужели он трусит? Неужели всё только из-за того, что он мог сам попасть под раздачу? Все его попытки унять мятежное, больное внутри снова идут прахом — мир снова отдаляется, расплывается в глазах. Он смотрит на свою руку на стволе дерева, помнит названия этих предметов — но не узнает. Проклятье, будто идешь по болоту. То и дело утягивает вглубь. В памяти воскресает странный чавкающий звук, и Кэйа до боли сжимает пальцы. Дыхание сбивается, и он нервно оглаживает ткань повязки. Да хватит уже. Плеча касается теплая рука: — Идем, - еле слышно командует Дилюк, вынимая этим Кэйю из водоворота. Как и всегда. …Дилюк придерживает его и после того, как они прошли через… портал? Кэйа, пошатнувшись, выпрямляется, невольно цепляясь рукой за чужое плечо. Оглядывается. Каменные стены выглядят обычными, обыденными, но отовсюду тянет… чем-то противоестественным. Судя по сокращающимся желвакам и подрагивающему горлу Рагнвиндра, тот ощущает это еще ярче. Неудивительно. Вполне возможно, что буквально его сущность воспринимает это. Альбедо, единственный из них не потерявший ни капли самообладания даже после визита в залитое кровью логово, манит их рукой за собой. Кэйа отправляется на зов. Шаги тихим эхом отдаются в тишине, отпечатываются влажными следами на камне. Они здесь всего ничего, но почти сразу внутри сплетается ощущение того, что мира снаружи нет. Сгинул, пропал, истаял миражом. — Я немного осмотрелся, - поясняет мимоходом Альбедо — больше, кажется, для напряженно-вопросительно молчащего Дилюка, в готовности теребящего перчатки в такт шагам. Голос чуть размывается эхом, смазывается, делая неузнаваемым. - Мы не пойдем тем ходом, что вышли вы. Мы будем ориентироваться на сферу. Держите артефакт при себе и будьте начеку. Кэйа, - он делает полуоборот назад, - а ты держись около господина Рагнвиндра. Мы не знаем, как всё это повлияет на обычного человека. Кэйа неохотно кивает, бросая короткий взор вбок — просто из любопытства. — Но вы тоже обычный человек, - хмыкает Дилюк, вызывая у алхимика лишь слабую, искусственную улыбку: — За меня переживать не стоит. Они втроем идут по тесному коридору в полной тишине. Свет исходит лишь от элементального огонька, вызванного Дилюком, да от небольшого кристалла, который держит в руке Альбедо. Гранитная кишка петляет, то сужаясь, то расширяясь, изредка пугая узкими провалами по бокам. По стенкам местами струится вода, но почему-то абсолютно беззвучно. Разобрать, куда она стекает, тоже не выходит. Кэйа, проклиная себя и свою слабость, старается идти так, чтобы соприкасаться с теплым плечом рядом — благо, на большинстве пути он может оправдаться теснотой. Дилюк наверняка замечает эту тревогу, но, слава архонтам, никак не дает об этом знать. Так что Кэйа лишь вслушивается в гулкое ничто, в тонущие мгновенно, как в губке, звуки их собственных шагов. Глядит на болтающиеся рядом рыжие пряди, слегка — на узкую спину алхимика. Затишье длится недолго. Где-то спереди резко нарастает отрывистый шорох, появляются округлые тени. — Осторожно! - Альбедо взмахивает рукой, призывая свой каменный цветок. Дилюк резко вытягивает с плеча клеймор. От него тянет волной теплого воздуха, маленький сноп искр озаряет полумрак. Кэйа делает шаг назад, чтобы не мешаться в тесноте, но совсем уж бездействовать не собирается. Миг, и фигуру Рагнвиндра оплетает круг танцующих, режущих льдинок. Первый из кучки бросившихся на них геослаймов тут же отлетает назад под силой элемента. Дилюк бросает короткий выразительный взгляд через плечо на Кэйю, уголок губы чуть подрагивает, будто бы он пытался улыбнуться. А затем он кидается вперед, жестом указав Альбедо, что разберется сам. На устранение препятствия много времени не уходит. Дилюк умелыми, скупыми в своем мастерстве движениями разрубает закаменевшие оболочки и разрушает слизистые тела. Но Кэйа замечает странное: при разрушении эти геослаймы испускают странный свет с хлопком, будто в них что-то копилось и… потеряло себя вместе с оболочкой. Судя по вмиг нахмуренным бровям Альбедо, он замечает это тоже. — Дайте мне посмотреть, - бурчит он, наклоняясь над обломками. - Хм, вот оно что… Дилюк, опустивший было клинок и застывший за плечом алхимика, вдруг вздрагивает, кладет руку на карман. — Глаз Тьмы реагирует? - тихо интересуется Кэйа, подходя ближе и кидая вопросительный взгляд. Получает в ответ сдержанный кивок и прикусывает губу, пытаясь размышлять. Что-то цепляет его разум. Что-то пытается сойтись в одну точку с этими обезумевшими монстрами, и чужими целями, и проклятыми артефактами, и всё равно не обретает облик. Сзади тянет холодом, и Кэйа резко оборачивается: — Еще! Дилюк, возьми на себя, они крио! Рагнвиндр, тут же встрепенувшись, ловко скользит мимо, делая замах мечом. Жирненькие, упитанные слаймы наперебой прыгают вперед — лишь чтобы жалобно зашипеть под ударом клинка и перестать существовать. Страшны не они сами — страшно то, что обычно так много слаймов в одном месте не встретишь. Если только их что-то не притягивает. Кэйа делает пару шагов, вставая к Альбедо, который невозмутимо продолжает изучать останки: — Мы не можем поторопиться? Сейчас сюда всю элементальную братию Тейвата соберем, и хорошо если только их. — Если сможешь быстрей меня определить природу необычной энергии в этих слаймах, милости прошу, - любезно предлагает Альбедо, совершая пас рукой. - А если нет — посторожи. Думаю, я скоро закончу. Кэйа тихо рычит. Непробиваемый, как всегда. Он бросает взгляд на Дилюка, который добивает последнего слайма, вглядывается в другую сторону темного коридора. Странно, кажется, одна из стен дрожит. Он проходит на несколько шагов вперед, обнаруживает сбоку, на уровне своей макушки, сквозную полость в стене диаметром где-то с обычное ведро для воды. И в нем что-то ощутимо… булькает где-то в глубине. Кэйа призывает элементальный голубой огонек, заглядывает внутрь, аккуратно подсвечивая рукой, но не засовывая ее далеко. — Хм, - напряженно бурчит он. Видно довольно хреново, но то, что он способен различить, ему вообще не нравится. Внутри мучительно толкаются еще несколько слаймов, как бы влекомых зовом — от Глаза тьмы? — но выбравших неудачный путь и застрявших. Ну и сколько тут еще их? И только ли слаймы придут по их души? Кэйа пробегает еще немного вперед, заглядывая во все мало-мальски видимые зазоры — и везде видит одно и то же. Оглядывается назад, проверяет, что Альбедо всё еще сидит над обломками, а Дилюк за его спиной, кажется, бьется с новой волной надоедливых капель-мутантов. Он пробегает еще немного и вдруг застывает. Каменистая поверхность под ногами обрывается, следом за дырой идет стена — тупик. Так что Кэйа аккуратно заглядывает вниз, туда, где внизу пляшут блики воды и слышны шум и скрежет. — Ох, блядь, - выдыхает он беззвучно. Так вот о чём говорил Дилюк, описывая мешанину монстров. “Кисель” выглядит ужасно. “Кисель” выглядит отвратительно. Но самое плохое в том, что “кисель” по головам друг друга лезет наверх, к ним. То и дело сползая вниз на несколько метров из-за нескоординированности всех лап, хвостов, ног, щупалец и хрен еще побери чего, но это может в любой момент измениться. Кэйа бросается обратно, по дороге замораживая все каверны, что ему попадаются. Чисто на всякий случай. — Ребята, у нас есть небольшая проблема. А точней, очень даже большая и, я бы сказал, разнородная, - он оказывается подле алхимика и винодела. Последний прислонился к стене, потирая руку и пытаясь вытереть одежду от элементальных брызг. Вид у него немного уставший, и Кэйа старается не паниковать — они же не сдернули Рагнвиндра до того, как он полностью оправился? А если ему тут слишком физически плохо? Но вроде он должен хорошо переносить скверну? Или Альбедо ошибся? Отставить панику, Альберих, материт он себя, с силой выкручивая кожу на запястье. Что с тобой сегодня, что за старание найти проблемы до их появления? — Увидел скопление существ? - с попыткой понимания в голосе откликается Альбедо, впрочем, всё ещё не поднимая головы. — Скопление? Да там их прорва. Срослись все, как плесень, и пытаются выползти наверх, к нам. Ход обрывается, единственный путь — к ним, вниз, на вкусный обед. И изо всех щелей еще пытаются пролезть отдельные, - немного лихорадочно излагает Кэйа, обхватив себя за предплечья. Глаза Дилюка тревожно поблескивают в полутьме: — Далеко они пробрались? — Там высота, - Кэйа потирает лоб, пытаясь прикинуть, - метров восемь-десять, может. До меня им оставалось где-то треть этого, когда проверял. Стой! Слышите? Стены снова содрогаются, и можно расслышать что-то, похожее на глухой стон и скрежет. — Альбедо, не знаю, что ты делаешь, но поторопись, пока мы не стали частью многоножки, - молитвенно складывает руки Кэйа, опускаясь рядом. — Не говори под руку. Альберих пытается разобрать манипуляции алхимика, но ничего не выходит. Тот замешивает какие-то небольшие частички вместе, то и дело сверяясь с каким-то светящимся фиолетовым листком, который он прислоняет к смеси. Кэйа бросает взгляд на Дилюка, который выглядит так, будто ушел глубоко в себя. — Ты в порядке? - почти беззвучно артикулирует ему Кэйа. Тот, не сразу среагировав, чуть вздрагивает. — Да. А ты? Нормально себя чувствуешь? — Ага, - спешит заверить его Кэйа. Стены вновь содрогаются, еще сильней прежнего, и даже по Дилюку видно, что тот тоже начинает нервничать: брови сурово сходятся на переносице. Внутри Кэйи, по ощущениям, колышется какой-то студень. — Альбедо, - снова зовет он, отчаянно и жалко. В этот момент под руками алхимика что-то издает звонкий хлопок, и Кэйа удивленно таращит глаз. — Ты… наколдовал нам компанию в виде птицы? Серьезно? Пичуга — маленькое, серое, невзрачное детище кхемии — делает пару прыжков и тут же взмывает в воздух, опускаясь на плечо Альбедо, и тот выдает короткую удовлетворенную улыбку. — Она выведет нас к цели, - обещает он, поднимаясь на ноги и тщательно отряхиваясь от пыли, будто ему сейчас не продираться через пещеру с монстрами. - Идём? — Идем, - отзывается Кэйа, цапая за руку Дилюка и практически волоча за собой — алые глаза распахнуты донельзя и не отрываются от алхимика. - Милый, потом всё объясним, приди в себя! — Я тебе не милый, - хрипит Дилюк, с трудом проморгавшись и наконец переходя на самостоятельное движение. Птичка срывается в полет и летит — ну разумеется — к тупику с ямой внизу. Кэйа с отвращением замирает на краю и тыкает Альбедо в плечо: — И что? Если эта пернатая ведет к монстрам — я и так знал, где они! — Не к ним, - хмыкает Альбедо, задумчиво наблюдая, как порождение кхемии кружит над провалом, под которым буйствует масса, всё ещё пытаясь забраться повыше. — Но знаете, похоже, нет другого пути. Придется пробираться через них. А точней — по ним. Кэйа, страдальчески застонав, роняет голову в плечо Дилюка: — Лучше убейте меня сразу. — Не думал, что ты такой трусишка, - в глазах Альбедо появляется язвительная искорка. - Где вся твоя лихая капитанская натура? — Осталась в Монде вместе с мундиром, - огрызается Альберих. - И вообще… — Черт, обернись! - прерывает его Дилюк. Его голос тонет в грохоте камней — одна из заделанных льдом дыр не выдерживает, и через нее вываливаются слаймы, кучей, один за одним, как горошины из стручка. Их много, и даже если отбить их атаку — есть большой риск, что кто-то из них прыжком отправит трех любителей приключений в незапланированный полет вниз в жижу. — Назад, - рычит Кэйа, делая пас рукой. Несколько высоких льдин плотно входят в пол, отгораживая их от нападения. Судя по звукам, наполняющим коридор, прорыв стены вот-вот рискует стать не единичным. — Так! - яростно шипит Альберих, резко оборачиваясь. — Я замораживаю их массу насколько смогу. Мы спрыгиваем на них. Альбедо, держи наготове свои цветы, чтобы мы могли перепрыгнуть на них, если лёд не выдержит. Дилюк, держи наготове меч, чтобы любой твари дать по куполу, я буду занят другим. Готовы? — Вот теперь я тебя узнаю, - хватает наглости алхимику улыбнуться. — Быстрей, - коротко командует Рагнвиндр, всматриваясь в то, как трещат загораживающие их льдины. Кэйа склоняется над проемом, втягивает носом влажный, затхлый воздух в попытке унять бешено колотящееся сердце, сосредотачивается. Громкий хруст льда рассыпается в воздухе, тут же потонув в яростных воплях существ внизу. Теперь они скорее напоминают большую ледяную горку. — Прыгаем! Кэйа срывается первым, пытается удержаться на ногах, но разумеется, не преуспевает. Съезжает куда-то вниз на заднице, морозя всё перед собой. Как-то некстати чуть ли не в лицо ему вылетает то, что являлось когда-то пиро-попрыгуньей, и Альберих, отчаянно и позорно взвизгнув, уворачивается от плевка огнем в свою сторону. Впрочем, голову цветка тут же срезает клинок Альбедо. Сил хватает на то, чтобы создать на пути небольшое возвышение изо льда и оттормозиться. Кэйа вскакивает на ноги, озираясь. Альбедо на коленях рядом, почему-то с болезненным видом потирает руку, Дилюк сжимает бедро, по которому струится тонкая полоска крови. — Кто-то успел резануть прямо из-под льда, - досадливо морщится он, бросая виноватый взгляд на Кэйю. - Ничего серьезного. Я в порядке. Двигаемся. — Тогда, - Альберих делает шаг по льду, покачнувшись, - давайте уж быстрей. Где там эта чертова птица? “Чертова птица” вьется над головами — то ли услышав слова Кэйи, то ли среагировав на волю Альбедо, срывается куда-то в сторону. А они — за ней. Лёд предательски хрустит под ногами, ходит ходуном. Вообще им основательно повезло, что вся эта масса существ обитала тут в воде. Хрен бы Альберих смог бы заморозить такое большое пространство без этого. Он и сейчас не уверен, что удержится. Пот от напряжения заливает глаза. Треск со всех сторон, а особенно сзади, где монстрообразная куча была особо густа, говорит о том, что нечто отчаянно пытается восстать из своей холодной колыбели. Кэйа, в целом привыкший рассекать по своему же льду, бежит довольно ловко и почти не оскальзывается, несмотря на спешку и тряску. Зато Дилюк и Альбедо немного отстают, то и дело то припадая на колено, то цепляясь рукой друг за друга. Кэйа, недолго думая, напрягает свои ресурсы еще больше и наращивает лёд так, чтобы они бежали под наклоном. Так что они практически съезжают куда-то к краю этого чертового подземного озера, будь оно трижды проклято самой Селестией, и наконец птичка замирает в воздухе около водопада, ведущего куда-то в глубины тьмы. — Опять прыгать, - с притворным восторгом сообщает Кэйа, резко тормозя на краю и подстраховывая собой практически влетевших в него спутников. - Мы всё-таки пришли убиться, правильно понимаю? Эта масса ведь оттает и потечет за нами! — Вряд ли, - хладнокровно заявляет Альбедо. - Там, внизу — еще один портал. Монстры не смогут пройти сквозь него. Кэйа кривится, но кивает. Подрагивая, выпрямляется — Дилюк ловит его под плечо. — Продержи лёд еще буквально минуту, - тихо говорит он, глядя с сочувствием. Наверное, Кэйа выглядит дерьмово. Проверить он не может, но его и впрямь потряхивает и заливает потом. Вылитая мокрая мышь на электрическом стуле из фонтейновских рассказов. Волшебно. Альбедо проверяет новую цель на предмет каких-нибудь внезапных сюрпризов под зловещий перезвон льда за их спинами и наконец кивает вконец скрутившемуся мокрой тряпкой на плече Дилюка Кэйе: — Отпускай. И прыгаем. Когда Альберих летит вниз, он ощущает мало чего, кроме облегчения. *** Приземление встречает их гулкой тишиной. Кэйа, с некоторым болезненным удовольствием потирая подрагивающие руки и отирая лоб рукавом, выпрямляется и озирается по сторонам. Пространство вокруг похоже на полый конус — будто бы их запихнули в большой кофейник. Покатые стены сходятся сверху в точку, откуда еле заметно сияет свет из небольшой расщелины. Небом это не кажется, и это заставляет кожу пойти мурашками. Дилюк за спиной еле слышно шипит, поднимаясь, и Кэйа обеспокоенно окидывает взглядом его бедро: — Как нога? — Терпимо. — Угораздило нас обоих получить Глаз бога, но ни одному не получить способности к целительству, - недовольно цокает Кэйа. — Это потому что в нас обоих созидательного начала — ни на монетку моры, - немного болезненно скалится Рагнвиндр. — Неправда. Я вот отлично умею создавать проблемы. — Думаю, это некорректная шкала измерения, - бормочет Альбедо, вырастая за их спинами. - Если бы способности исцелять сочетались бы с созиданием… — …то ты бы прикосновением ладони мертвых бы исцелял, ага, - фыркает Кэйа, бесцеремонно залезая в сумку Дилюка под его суровым взглядом. - А учитывая способности к разрушению — второй, наоборот, упокаивал бы неугодных. Ну что ты пытаешься меня поджечь глазами, братец? Сам говорил, ты так не умеешь. Я просто ищу мазь. Давай обработаем ногу. Обычной, не той невероятно-целительной банкой, не делай такое лицо. — Обойдусь, - Рагнвиндр пытается увернуться, но алхимик выступает на нужной стороне этого спора и ненавязчиво опускает ему руку на плечо: — Кэйа прав. Рана выглядит не очень хорошо. А время у нас есть. Воплощение монштадской гордости и упрямства, разумеется, встряхивает своей бедовой аловолосой головой и упорно делает вид, что бренные материи его не волнуют. Но всё же не противится, когда Кэйа пихает его на близлежащий камень задницей, присаживается и аккуратно начинает возиться с его бедром. То вспорото по касательной, неглубоко, но рана неприятно длинная, уходящая едва ли не на пах, и Альберих беззвучно ругается, слегка охлаждая кожу под каждым из колец бинта. — Раз уж мы заговорили про созидание, - помолчав, заговаривает Дилюк — Кэйа видит, что тот нервно теребит перчатки, то ли от неприятных ощущений от перевязки, то ли от испытываемых эмоций, — не поясните ли вы, господин Альбедо, как у вас получилось… это? Он взмахивает рукой, очевидно, указывая куда-то вверх — видимо, на птицу. Кэйа не отвлекается — ответ он знает, а дела у него есть и поважней. Кровь упорно не хочет сворачиваться, так что он поддает холодку. — Это искусство, называемое кхемией, - голос Альбедо звучит по-привычному спокойно. - Ныне почти утерянное, когда-то оно служило тому, чтобы пытаться воспроизвести жизнь. Скажем так, я пользуюсь им лишь в исключительных случаях и при тех людях, которым могу доверять. — Это запретное искусство? - в голос Дилюка прокрадывается слегка дрожащая нотка. - Как… порча? — Скорее оно вызвало бы ненужные вопросы из-за его происхождения. Моя наставница была из Каэнри’ах. Собственно, это причина, по которой секрет Кэйи не мог бы оставаться таковым для меня: я неплохо знаком с этой культурой. Внутри что-то неприятно шелестит крыльями мерзлой бабочки, осыпается колкой пыльцой. Кэйа на автомате стягивает последние узелки и выпрямляется, стараясь не смотреть на алхимика. Дилюк коротко кивает в знак благодарности за перевязку, но почти сразу же вновь встречается серьезным взглядом с неестественно-кристальной чистотой бирюзы на спокойном лице. — Вот как, - роняет он. И не говорит больше ничего. Кэйа практически видит, как вокруг того встают уже знакомые щиты, падают крепостные ворота. Обычно он без проблем берется понять, что происходит в голове его названного брата, но сейчас, попроси его кто-то это сделать, он кинул бы любой набор карт на руке рубашкой вниз, пасуя. Многое изменилось, многое окрепло, но тема его проклятой родины до сих пор не вызывает у него ничего, кроме опаски, желания смолкнуть и спрятаться в глубине. — Давайте осмотримся, - говорит он. И к счастью, все молча следуют его предложению. “Кофейник” неприятно пуст. Не считая мха, пары полосок аметистов на стенах и нескольких невысоких насыпей, внимания не привлекает ничто. Кэйа наворачивает четвертый круг, пытаясь разглядеть хоть что-то, но единственное, что раздражает органы чувств — сырость. — Будь это орден Бездны, здесь были бы рисунки или хотя бы следы, - будто прочитав его мысли, озвучивает Дилюк. Он то и дело еле заметно хмурится, кладя ладонь на карман, будто пытаясь унять артефакт. - Так обычно бывает. А ведь портал сюда кто-то создал. — Этот портал точно был создан не орденом Бездны, - возражает Альбедо. Его лицо отнюдь не выражает расстройства или беспокойства, скорее озарено умеренным энтузиазмом — что, наверное, хорошо. Почти сразу он отобрал у Дилюка свой же прибор-сферу и теперь ходил, увлеченно перебирая кольца и будто вслушиваясь в их шепот. - Мы имеем дело с творением рук человека. И этот человек очень не хотел, чтобы кто-либо мог спокойно добраться до его секретов. Будто вторя его словам, путеводная птичка издает тонкий, щебечущий звук. Почему-то это заставляет Кэйю в очередной раз поежиться. — Вот только эти секреты нам не повредили бы, - констатирует он. - Почти наверняка они помогли бы разобраться, рискует ли та жижа наверху оказаться крупной проблемой для Монда — а если рискует, что с ней сделать. — У меня есть гипотеза, - Альбедо становится серьезней обычного. - Думаю, создатель этого места оставил небольшую лазейку для того, кто мог бы считаться его последователем. На красивом бледном лице Дилюка на секунду возникает и пропадает тень. Он медленно, будто преодолевая сопротивление, вытаскивает спрятанный округлый предмет. Тот мелко подрагивает, лежа на черной перчатке, и Кэйе почему-то кажется, место, в котором они — артефакту по вкусу. — Я сейчас попробую воспользоваться Глазом тьмы. Но я не знаю, что именно делать. — Сложно сказать. Для начала я бы попробовал подумать о нашей цели. Если совсем ничего не будет получаться… возможно, наш ларец с секретом попросит вашей крови, - невозмутимо произносит алхимик, скрещивая руки на груди. Кэйа на инстинкте делает пару шагов так, чтобы и всё хорошо видеть, и быть в состоянии броситься… куда угодно, если что-то начнет происходить. Дилюк сжимает пальцы, прикрыв глаза. Секунда, две, и вокруг начинает плыть еле заметная дымка. Ноздри улавливают душноватый запах, знакомый и вызывающий не лучшие воспоминания. Альбедо с нескрываемым любопытством шагает ближе, будто прислушиваясь. — Пока ничего, - качает головой Рагнвиндр. - Хотя… Подождите. Я… Я знаю, что нужно делать, - его голос звучит чуть удивленно. Сжатая рука, дрогнув, касается бинтов, на которых несколькими мазками проступает кровь. Почему-то это не выглядит так, будто это движение самого Дилюка. Неужели его и впрямь буквально ведет артефакт? Кэйа рефлекторно стискивает рукоять меча, напряженный и натянутый, как тетива. Дилюк резко, будто его сгибает неведомая сила, оседает на пол, безвольно уронив кисть руки. Золотистое сияние озаряет стены вокруг. Символы вспыхивают один за другим, и в памяти жалобно вьется былая картина — как такое же происходило на винокурне. — Бездна подери, это же один в один, - беззвучно бормочет Кэйа себе под нос, прокручиваясь на пятках и вставая так, чтобы закрывать Дилюку спину. Альбедо без лишних слов оказывается рядом, вторя движению. Цепь символов, золотые на сером, смыкается, и под ложечкой дергает — пол под ногами начинает плавно уходить вниз. — Платформа, - коротко роняет алхимик. То, что было стенами, остается наверху. То, что было полом — опускается с тремя людьми в кромешную темноту. Кэйа ощущает подрагивание горячего плеча рядом, хриплое дыхание. В пищевод будто кипятком плеснули. Спуск обрывается внезапно — платформа вздрагивает под ногами и останавливается будто бы посреди нигде. Сверху догорают, тают золотистые искры символов, опуская тьму тяжелой тканью на плечи. Туман от рук Дилюка, почему-то видимый даже в черноте, отчетливо тянется куда-то вправо и вниз, будто дым по ветру. Рагнвиндр поднимается на ноги и решительно шагает в пустоту — до того, как его успевает кто-либо остановить. Под его ногами выступает тусклая, полупрозрачная дорожка — точно под ноги кинули тонкую, похожую на стекло карамель. Когда-то ведьмы так заманивали детей к своим домам — сладостями. Полной уверенности в происходящем нет, но понимание уже распускает свои лепестки. Кэйа ступает следом, не дожидаясь Альбедо. Темнота расходится в стороны, будто она — почерневшая вата, которую выдуло ветром. Над головой начинают зажигаться огни, прозрачные, будто сделанные из фосфорной кисеи, никакого отношения к настоящему обычному пламени не имеющие. — Всё-таки лаборатория, - говорит где-то рядом с ухом алхимик, но Кэйа почти его не слышит. Справа, слева, спереди полукругом выступают бесчисленные полки, заваленные свитками, заставленные материалами, переливаются стеклянные бока банок, угрюмо свисают поникшие, собранные в пучки перья, рядом матово белеют кости — целые и странным образом распиленные на части. Фигура Дилюка обращается в камень, застывает, и Кэйа огибает его по левое плечо, заглядывая вперед. Это похоже на сосуд; на остекленевший кокон бабочки. Полупрозрачные, хрупкие половинки неизвестного, глянцевитого материала, надломанные изнутри, распахнуты наполовину. Женское тело, болезненно-худое, наполовину свисает из него. На безвольно опрокинутой белой руке — потеки жидкости, похожей на плазму или сукровицу. Кровь тоже есть — ниже, вкруг отсутствующего запястья. В другой руке, в намертво сжатых пальцах — тусклый металл скальпеля. Волосы темной меди будто стекают на пол. Шея, беспомощно изогнутая в окаменевшей позе, еле видна под ними. На лице женщины застывшая, странная улыбка. Болезненная, неестественно-выраженная для мертвеца. Кэйа глядит и с комом в горле думает: вот от кого у Дилюка ямочки на щеках… На Рагнвиндра он боится смотреть — только краем глаза наблюдает неестественную прямоту его спины. — Слышал, что для того, чтобы родился рыжеволосый ребенок, оба родителя должны быть рыжими, - тихо произносит Альбедо, голос его непривычно слаб и мягок. Рыхлый снег на краю пропасти. Сочувствие перед лицом гибели. Слова заканчиваются, и их окутывает воистину мертвая тишина. Кэйа всё-таки делает резкий вдох, переводит взгляд на лицо Дилюка и невольно зажимает рот рукой. …ну почему, почему им вечно — это? Осколки в глазах, непрошенные тайны, приходящие слишком поздно и входящие со спины под ребра, обнимающие легкие и выдергивающие оголенные нервы наружу? Как и тогда, Кэйа смотрит на чужую боль. Со стороны. Не зная, что сказать. Боясь не то что приблизиться — боясь существовать. Что Рагнвиндр вообще может чувствовать сейчас, учитывая всю историю? Крутую смесь ненависти, горя и черноты? Дилюк очень медленно втягивает воздух через приоткрытые губы. Болезненно изломанные брови плавно встают на место, жесткая линия подбородка — чуть смягчается. Рука в черной перчатке разжимается, и Глаз тьмы со звоном падает на пол, подкатываясь, будто по иронии, к чужой окровавленной культе. — Раз уж мы наконец нашли лабораторию, займемся делом, - Кэйа вздрагивает от глухого, гулкого голоса. - Надо изучить всё здесь. Изучение сводится к тому, что Альбедо устраивается за одной из полок, как за столом, а Кэйа и Дилюк приносят ему все письменные источники, что хоть как-то мало-мальски похожи на научные или личные записи. Рагнвиндр шарит по полкам, не поднимая головы, и Кэйа с болью в горле молчит, не рискует подходить ближе, ощущая себя лишним. К телу не подходит никто. Сложно сказать, сколько проходит времени. Расчистка полок завершается, а Альбедо всё сидит, листая пожелтевшие страницы. Дилюк молча отходит в сторону, присаживаясь прямо на пол, опираясь спиной на стеллажи, вытягивая вперед раненую ногу. Взгляд его пустой, направленный в никуда. Кэйа… Кэйа всё ещё боится приближаться. Он встает где-то за спиной Альбедо, поигрывая монеткой, чтобы хоть чем-то занять руки. Труп матери Дилюка Кейт Финк тянет, зовет взглянуть на него, но этому зову Альберих поддаваться не будет. — Я попробую рассказать, как я вижу всё произошедшее, - наконец говорит алхимик, устало поднимая голову и подпирая ее рукой. - Что-то вроде реконструкции. Не обещаю вам абсолютную точность, но постараюсь в общих чертах обрисовать. Готовы? Кэйа кивает, смещаясь к краю стола. Дилюк издает что-то вроде слабого утвердительного “кхм”. Едва ли он может быть к этому полностью готовым, но он как всегда: просто идет вперед, презирая боль. Ясный голос Альбедо заполняет воздух. — Я не смогу рассказать, как она стала такой. Скорее всего, эксперименты Фатуи — может, она была еще ребенком, из тех, кого они похищают или покупают на опыты. Но та, кого мы зовем Кейт Финк, - кивок светлой головы вбок, - так или иначе, действительно стала в результате живым глазом порчи. Похоже, что эксперименты над ней, еще девочкой, стали совсем невыносимыми — и в итоге она решила выйти из роли жертвы опытов так, чтобы оказаться по ту сторону. Она стала проявлять интерес к процессу, делиться мнениями, опытом со своими мучителями. Доказывала, что полезней будет сохранить ей жизнь, не держать в клетке и дать самой вести ряд опытов. Учитывая, что ее интеллектуальный уровень — впечатляющий для среднего человека, шансы были. Сначала ей доверили часть… испытуемых, затем перестали проводить что-либо над ней самой, а затем и вовсе официально приняли в штат, отметив ее пытливость и ум. Вот так, плавно, она оказалась сама той, кого еще недавно считала врагами. Желание контролировать свою жизнь и выйти победителем из почти безвыходной ситуации. Люди обычно осуждают такое, и есть за что, - сейчас Альбедо звучит особенно отстраненно, - но мало кто стоял перед подобным выбором, стоит признать. Он выдерживает паузу, будто ожидая комментариев — не дождавшись, идет дальше. — Далее, если сложить данные из дневника, что вы дали мне раньше, и из новых источников — Кейт Финк примыкает к одному из двух лагерей, что сложились в том научном подразделении, где она работала. Часть ученых там выступает за консервативный подход: поэтапное изучение всех нужных эффектов, каждая черта — на отдельной группе испытуемых; затем сложить всё, проверить уже два признака на каждом… Очень основательно, дает хорошую базу — но долго. Кейт Финк же так и не смогла избавиться, - голос делается чуть печальным, - от ощущения того, что ей надо решать всё быстро, радикально, что она находится на волоске. Уже не знаю, правда ли кто-то был готов разжаловать ее обратно в испытуемые или это была ее травма, ее желание, обжегшись на молоке, дуть на студеную воду. В любом случае, ей хочется быстро и радикально доказать тот факт, что она может быть полезна. И она выбрала для себя проект по изучению устойчивости человеческого тела к глазам порчи. Проект, очень важный для решения ключевой проблемы глаз порчи как таковых. Без своих побочных эффектов те попросту станут равными дарам архонтов, позволят выдать эту мощь кому угодно на любой срок. Обладающий таким могуществом окажется на политической доске центральной фигурой. Альбедо делает паузу, устало потирает глаза, смотря в пол. — Вскоре методы Кейт Финк начинают казаться экстремальными даже в лагере тех, кто был готов рисковать. За ней остаются десятки сломанных подопечных, ее исследования выходят самыми затратными по материалам, а ее идеи мало кто может разделить и понять. И в какой-то момент она оказывается в точке невозврата: вот-вот ситуация примет тот самый оборот, которого она так боялась — она окажется неугодной. Знаете этот парадокс? Слишком стараясь, можно потерпеть крах именно из-за этого, - Альбедо позволяет себе сухой смешок. - И Кейт Финк решает пойти на еще один безумный шаг: хочет за два, максимум три года буквально показать Фатуи существо, которое будет невосприимчиво к глазу порчи полностью. Создать его с нуля. Кэйа с трудом поднимает отяжелевшую почему-то голову на Дилюка: у того совершенно непроницаемое лицо, но можно увидеть, как подрагивает его горло. — Она умудряется с кем-то из вышестоящих договориться о подобном. Верней, это даже не договор — жесткий ультиматум: если она не справляется в срок, она платит за это жизнью. Ее обещают разобрать по частям в случае неудачи и… переиспользовать. И она соглашается. Собранные ей данные говорят, что человека с нужными характеристиками можно зачать, выносить в ее теле. Это удобно для неё — ей надо справиться одной, она не может зависеть от другого человека. Но ей нужно найти второго родителя. Она начинает переписку с одинадцатью самыми известными родами в Тейвате, у которых пять и более поколений имели хотя бы одного носителя глаза бога. Она умна, условия, в которых она росла, выучили ее быть опытным манипулятором и договорщиком. Так что одна из переписок перерастает в роман. А затем и в женитьбу, весьма скоропалительную. Кэйа почти слышит, как в Дилюке тихо ломается что-то — что-то, что он сращивал уже несколько раз, пытался удержать в жестком бандаже, и что снова хрустит по привычной линии, осыпаясь крошевом. — Как вы уже знаете, эксперимент удается. Кейт Финк удается проверить сына на переносимость к порче вскоре после рождения. И тут начинается последний акт нашего спектакля. Происходит, - пауза, аккуратные пальцы выстукивают ритм по деревянной поверхности, - то, чего Кейт Финк не ожидала. Почти год до рождения сына и год после показывают ей окружающий мир иначе. Она осознает, что до этого существовала только ради выживания. Это казалось ей естественным, но теперь, - в голос вдруг проступает тонкая нотка горечи, - она видит, что другие люди живут иначе. Ее любит муж; уважают домашние и новые соседи. Она баюкает вечерами ребенка, которого она завела только для своих целей, которого планировала отдать как доказательство Фатуи. И она начинает чувствовать, что… что не сможет. Что она не сможет вернуться в то, откуда ушла. Что для нее больше нет пути назад. Она даже бросает тот дневник, что поначалу вела, пока думала, что сможет относиться к ребенку как к инструменту — тот, что был на винокурне. Заводит новый, - пальцы поглаживают корешок небольшой книжечки в коричневом переплете. - В нем зовет ребенка только по имени. Записывает, когда были первые слова, шаги. Пару раз зарисовывает. Кэйа пытается бороться с ощущением холода, оцепившего его плечи и позвоночник, но лёд внутри не тает. Колючим расползается по нервам. — Она, - откашливается Альбедо, - снова принимает тяжелое решение. Инсценировать собственную гибель. Как я понимаю, Крепус Рагнвиндр знал об этом решении. Он согласился растить сына сам. И думаю, в какой-то степени надеялся, что может быть, Кейт сможет хотя бы спустя несколько лет вернуться к нему. Может, под другой личностью, или на время, но всё же. Она же оставляет ему камень порчи — просит передать сыну, ведь тому игрушка не навредит. Зато сможет его защитить в случае чего. Крепус… Крепус, видимо, знает половину правды — что его супруга была жертвой Фатуи, так что к наличию камня порчи у него не возникает вопросов. А уже потом он принимает какое-то иное решение о том, как им распорядится, о котором мы не знаем. Может, он боится за сына, может, еще что-то. Так или иначе, камень порчи, как мы уже знаем, убьет его в конце концов. Архонты. Архонты. Ебаные семеро. Кэйе нечем дышать. — Но вернемся к тому моменту. Кейт Финк боится, что сына могут забрать или убить, так что еще до мнимой гибели обставляет всё так, будто эксперимент не удался. Будто она пытается бежать от своего контракта на гибель. И вот якобы в поездке — ложном бегстве — якобы заболевает и якобы умирает. Хоронят, как я понимаю по записям, изготовленный ей же муляж. Искусно, не поспоришь. На практике перебираясь сюда, в свою лабораторию, Кейт Финк понимает, что ей надо залечь на дно. Делать она это решает в собственном стиле: очень радикально. Убедившись, что лаборатория хорошо защищена, и ее не найдут, она подготавливает всё, чтобы окунуть себя в искусственный сон, - Альбедо кивает на полуразломанную капсулу. - По ее плану, продлиться он должен пару-тройку лет. И, - он делает глубокий вдох, - она совершает ошибку. В расчетах. Я даже её нашел, - он придвигает к себе один из блокнотов, тычет пальцем, - вот тут. В итоге её сон не прерывается в ожидаемый ей момент, а затягивается на долгие годы. Капсула же всё это время подпитывается от ближайшей артерии земли. Финк не могла предвидеть свою же ошибку; как следствие, она не могла предотвратить тот факт, что артерия начнет истощаться и вести себя… нетипично. Например… например, постепенно собирая сюда монстров, которые в результате такой утечки начали, скажем так, мутировать. Образовав то самое скопище, обитающее наверху. Говоря об этом — скорее всего, нам достаточно будет сейчас восстановить узел артерии, и эта аномалия отомрет сама собой. Но давайте дойдем до конца. Альбедо поднимается и идет к телу, медленно, но решительно. Кэйа провожает его взглядом, снова опасливо глядит на Дилюка — тот выглядит так опустошенно и одиноко, что внутри всё сводит от боли. — То, что ее тело выглядит так, будто она умерла совсем недавно — не иллюзия, - констатирует Альбедо, снова вызывая у Кэйи ощущение, будто где-то в его внутренностях ворочается стекло. - Она проснулась… думаю, не больше пары-тройки недель назад, судя по некоторым признакам. Тело почти не гниет из-за особенностей ее организма и из-за того, что она пролежала много лет в специальном растворе, но... Честно говоря, - вздох, - я почти уверен, что разбудило ее вмешательство живых людей в ту кашу наверху. Это дало обратный импульс в артерию земли, и… не буду загружать вас техническим подробностями, но послужило толчком к затянувшемуся пробуждению. Она проснулась, - Альбедо огибает “раковину”, кладет пальцы на чужое холодное плечо, - попыталась выбраться, но это оказалось непросто. Рука отсечена не просто так. Ума не приложу, если честно, как именно она в итоге попала к нам наверх — обязательно попробую разобраться позже — но Кейт Финк, видимо, попыталась накормить, так сказать, своей плотью и кровью собственную колыбель — энергия артерии уже почти вся уходила в аномалию сверху, а для выхода из заточения требовалось хоть что-то. К сожалению, этого либо не хватило, либо женщина была уже слишком истощена. Не выбравшись до конца, она так и умерла. Вот и конец этой истории. Глаза Рагнвиндра, потемневшие и тусклые, закрываются. Он делает несколько новых судорожных вдохов и вдруг подтягивает к себе колени, обхватывая их, как ребенок. Кэйа, ломая собственный лед внутри, идет и делает то, что ему стоило сделать тогда, дождливой ночью чужого совершеннолетия. Идет, плюхается рядом на колени и обнимает, склоняет к себе, дает уронить тяжелую голову к себе на грудь. Всё внутри кричит и стонет о том, что сейчас-то его оттолкнут — рубанут, ударят огнем, холодным голосом спросят, как он смеет сейчас его трогать — но Кэйа затыкает это в себе. Это сейчас неважно. Не сбывается. Дилюк молча, сломанной куклой лежит у него на плече, не двигаясь. Кэйа ломкими пальцами водит по его спине, не находя ни единого слова. Это какой-то кошмар. Какой-то ужас. Найти, чтобы тут же потерять — даже скорее найти уже потерянным. Ненавидеть за чужие мотивы и поступки — чтобы обнаружить, что всё не так просто. Разойтись во времени буквально на несколько чертовых недель, чтобы так никогда и не суметь поговорить и посмотреть друг другу в глаза. Не иметь и шанса на то, чтобы полноценно простить и проститься. Или Дилюк не простил бы её? Гордый, принципиальный, считающий, что зло — однозначно? Ненавидит ли он ее всё еще сейчас? Кэйа чувствует какое-то нездоровое, иллюзорное родство с этой мертвой женщиной — уродливые секреты, неверное происхождение, неправильные поступки — и очень не хочет верить в чужую ненависть. Иначе и он тоже не заслуживает ничего, кроме неё. Дилюк опирается на его плечо, медленно отстраняется — больное лицо, больные глаза — поднимается на ноги. — Спасибо, Альбедо, - тусклым голосом говорит он. - И знаешь… нам пора бы перейти на “ты”. Алхимик, всё еще тактично держащийся подальше и изучающий интересующее его тело, поднимает голову. — У меня нет возражений. Я бы занялся починкой, если можно так выразится, узла артерии, но если нужно еще время, чтобы прийти в себя… — Не нужно, - глухо и медленно отзывается Дилюк, плотней запахивая плащ на себе, и выглядит это так, будто он пытается защититься от мира. - Лучше закончить это поскорей. И еще. Прямо сейчас я ужасно хочу здесь всё уничтожить, но потом… Потом, я знаю, я пожалею об этом. Забери отсюда всё, Альбедо, когда мы закончим. Сохрани. Особенно… дневники. Можешь изучать, если нужно. Само тело, - с трудом выцеживает он слово, - с телом… с телом я не знаю, что делать. Я не хочу вытаскивать его отсюда. И не могу. — Дилюк, - тихо окликает его Кэйа. - Ты ведь знаешь традицию погребального костра. Может?.. Возможно, она бы… Этого хотела. Ну, знаешь. Чтобы это сделал ты. Кровавые озера под черными ресницами встречаются с ним взглядом. Кэйа не знает, чего ожидать — но его вдруг стискивают в объятиях, крепких и максимально полных отчаяния. Дилюк переносит на него свой вес, тяжело и судорожно, будто на последнюю опору. В каком-то роде так и есть, и Кэйе эта мысль горчит на языке. — Спасибо, - еле слышный шепот обжигает ухо. — Я с тобой, если тебе нужно, - еле слышно бормочет Кэйа прямо в кудряшку, лежащую на виске. Подбирает слова. - Мне жаль, что… Что всё снова так. Но видишь, в одном я был прав — ты буквально любого человека меняешь к лучшему. Из Дилюка вырывается сдавленный вздох. Кэйа ощущает дрожь в его теле. — И всегда оказывается слишком поздно, - еле слышно говорит он, и Альбериху хочется спрятать его от мира и закутать в такое количество нежности, чтобы эти израненные нотки в голосе умерли в зародыше. — Как раз наоборот. Ты всегда успеваешь в последний момент. Где-то за спиной птица, воплощение чужой воли из кхемии и пыли, издает печальный клекот.