Клейменные. Будни

"Слушай, к сожалению, я сегодня не успеваю по графику посещения... Можешь зайти к нему? Уверена, он будет рад тебя видеть..." Саша не сразу поверил, когда на предложение съездить вместе куда-нибудь его друг ответил, что не может, потому что лежит в больнице. Не поверил, потому что Женя - самый физически здоровый человек из всех, кого он знает. Не простужался особо, хотя часто одевался не по погоде, не ломал себе ничего. Да он даже шавой не травился ни разу! (Иногда Саше кажется, что у Жени стальной желудок) А тут вот, внезапно, госпитализировали. Саша сначала даже немного обиделся - дескать, не хочешь - так и скажи. Но когда ему позвонила Лиза, все встало на свои места. А Саша всегда говорил ему, что то количество мусора, которое он ест, ни до чего хорошего его не доведет. И, похоже, был прав.

× × ×

В какой-то момент Егор привык к длинным ночным разговорам. Привык моментально просыпаться, услышав сигнал звонка на вибро-режиме и тут же его отключать, чтобы не разбудить Свету. Привык осторожно выпутываться из ее объятий, брать телефон и идти на балкон. Он снова зажимает в зубах сигарету и перезванивает. Глубокий вдох, лёгкие заполняет отнюдь не свежий воздух. Короткие гудки, задержка дыхания. То ли от нервов, то ли чтобы удержать внутри дым. Витя уже знает заранее, что если ночной звонок оборвется - ему вот-вот перезвонят с балкона. А Егор знает заранее, что Витя позвонит именно ночью. Город засыпает. У змей просыпается совесть. И Егор хотел бы следовать их традиции - поговорить по душам ещё до наступления рассвета, но увы - часы посещения с четырех до семи. Больничные коридоры, попытки найти нужную палату. Он старается дышать ровно, прокручивает в голове то, что должен сказать. У них всего полчаса. Егор никогда не думал, что однажды это время покажется ему настолько катастрофически коротким. Он не любил, когда его в чем-то ограничивают. Ко времени это относилось в том числе. Сложные разговоры должны быть долгими и болезненными - так он считал. Что свежую рану нужно облить перекисью, зашить, замазать йодом - что угодно, неважно, насколько это будет неприятно. Если обработать все как следует и потерпеть - все заживёт. В противном случае - заражение, да и... Черт знает, он не силен в метафорах. "Урок бесполезен, если он не причиняет боли" - Егор не помнит, где слышал эту фразу, но он все равно согласен. А разговоры с Витей всегда были труднее, чем хотелось бы. Он - маленькая змейка, ядом которой можно убить взрослого человека за несколько слов. А жалить Преображенский умел, как никто другой. Сначала долго изучает тебя, а в любой удобной ситуации надавит побольнее на слабое место. Неважно, в каких вы отношениях - однажды он вонзит свои клыки. Как-бы невзначай убьет словами, помешивая чай. И Егор, наверное, привык. К тому, что его лучший друг - сволочь, каких поискать. И вот, он перед дверью. Тянется к ручке, пытаясь унять сердце. Страшно. Почему так страшно? Возможно, от мысли, что сегодня все может закончится. Что дружба длинной в несколько лет исчезнет, как только Егор покинет палату. И, кажется, так будет проще. Может, не для всех - но для него так точно. Но, боже, почему этого хотелось меньше всего? Возможно, змеиный яд стал для него наркотиком. Возможно, он не сможет жить без новой порции словесной смерти при каждой ссоре. Без разницы. Он выдыхает и распахивает дверь. И тут же забывает все заготовленные слова. Они не одни. В другом конце палаты - ещё один пациент с посетителем. Твою мать. Вот какого черта ему так не везёт? На него с лёгким изумлением смотрели холодные черные глаза. Такие же, как у его девушки. И Егор подавил в себе желание устроить разбор полетов. Плевать, не до него сейчас. Он проигнорировал Хаджиева, закрылся ширмой, усевшись рядом с кроватью у входа. Пытается не показывать волнения. Эта змея определенно чувствует его страх. Он тянется к очкам, снимает их, складывает и убирает на прикроватную тумбу. Тяжело, но тихо вздыхает и, наконец, осмеливается поднять взгляд. - ...Привет. Почему-то все красивые слова улетучились из головы сразу же, как только он увидел своего друга таким. Болезненно-бледный и даже более худой, чем обычно, вместо ровного слоя тоналки и каких-нибудь ярких теней - синяки под глазами. Больничная одежда, перебинтованные руки. И лицо... Боже. Егор ещё никогда не видел у него такого выражения лица. Это... Страх? Вина? Сложная смесь. Глаза, раньше по цвету напоминающие осколки зеленых бутылок, потускнели. И Егор пытался понять, что делать или говорить, но его опередили. - ...Мне жаль. Тихий, слегка подрагивающий голос. Витя произнес это, кажется, впервые. Так неуверенно, неумело - так, как дети произносят свои первые слова. Он поджимает губы, отводит взгляд - очевидно, боится реакции. Боится. Так странно - видеть его страх. А Егор не поверил своим ушам. Переспросил осторожно, сказал, что не расслышал. Без сарказма, без издёвки. А Преображенский жестом попросил его наклониться. И притянул к себе, прижимая к груди. Возможно, это было проще, чем вновь извиниться, но им обоим уже было все равно.