Несмотря ни на что я буду счастлив

      — Он опять орёт, — с этими словами Ник зашёл на кухню, держа на руках ребёнка, который без конца плакал. Я лишь вздохнул и отвлёкся от готовки. — Я не понимаю что не так! Всё ноет и ноет, орёт и орёт. Плачет, воет, кричит. Надоело! Он вообще не затыкается! Я устал и хочу спать, а эта мелкая зараза даже и не думает успокаиваться!       — Ты его покормил? — спокойно спросил я, подойдя ближе и погладив ребёнка по головке.       — Да. Он жрёт, как слон. Каждые два часа кормлю! Надоело. У меня, сука, грудь болит адски, а он всё присасывается, всё жрать хочет. Достал уже! Ни минуты покоя! Чё ему ещё нужно я понятия не имею. Когда он, блять, успокоится и заткнется? — кричал омега, отчего малыш заплакал пуще прежнего.       — А может он плачет потому, что ты на него орёшь? Не думал об этом? Посмотри, как расплакался, — я вновь погладил малыша по головке и пощекотал пальчиком. Тимофейка схватил кончик моего пальца в свою маленькую, крошечную ладошку и, поднеся к губам, принялся посасывать, чуть-чуть улыбаясь. Я улыбнулся в ответ, умилившись. — Он всё чувствует и понимает, когда к нему относятся с любовью. А ты всё кричишь на него, конечно, он плакать будет.       — А как можно по-другому относиться к тому, кто постоянно орёт? Я спать хочу, я устал неимоверно. Он живёт всего две недели, но уже успел вымотать мне нервы! Я хочу по-человечески отдохнуть, отоспаться, а не слушать эти крики, — говоря, Ник смотрел на маленького альфочку, который наконец-то успокоился, не отпуская мой палец.       — Он ребёнок и тихо вести себя на первых порах точно не будет, так что привыкай. Когда у меня заживёт рука, постараюсь на себя побольше взять, чтобы ты смог отдохнуть, но пока не могу. Иди поищи соску, где-то она должна быть, я покупал. Тогда он будет меньше плакать.       — Ладно, — раздражённо произнёс Ник и хотел было уйти, но вовремя вспомнил, что малыш всё ещё держит мой палец. Я попытался аккуратно отнять его, но альфочка вцепился в палец ладошками, не отпуская и продолжая слюнявить его.       — Ты ж мое золото, — улыбнулся я, чувствуя неимоверное желание взять маленькое чудо на руки. Жаль, что желание исполнится только через две недели и то, если пальцы заживут. А пока приходится довольствоваться прикосновениями, но я уже чувствую любовь малыша к себе, он явно тянется ко мне. — Не хочешь отпускать папу? — альфочка издал какой-то непонятный милый звук и слюнки потекли изо рта, пачкая его пеленочку. — Любимый мой, — я осторожно коснулся средним пальцем носика, слегка пройдясь и по слюнявой щёчке. Малыш улыбнулся и радостно засмеялся, сияя глазками, издавая непонятные звуки.       Ник же молча стоял, держа ребёнка, и наблюдал за столь милой картиной. Казалось, будто он пытался слиться с чем-нибудь и не выдавать себя ни звуком, лишь бы не спугнуть такой момент. Мне даже удалось заметить лёгкую улыбку на губах омеги и счастливые глаза. Именно ради таких моментов стоит жить, даже несмотря на все трудности, которые готовит нам жизнь.       Но идиллия долго не продлилась. Малыш вновь заплакал, и вся магия момента испарилась. Ник вновь стал раздраженным и уставшим.       — Снова ревёт. Мне кажется у нас не альфа будет, а непонятное ревущее существо.       — Зато он мой пальчик отпустил, — улыбнулся я, на что омега закатил глаза и пошёл на выход из комнаты. — Как найдёшь соску, возвращайся сюда, мне нужна будет твоя помощь, — со стороны Ника послышался раздраженный вздох, но он ничего не сказал и вышел, оставив меня одного.       Минут двадцать я ждал Ника и пытался самостоятельно пожарить котлеты, что получалось очень плохо. Когда омега, наконец, вернулся — без ребёнка — я попросил его дожарить котлеты и нарезать салат.       — Я в домохозяйки не заделывался, — раздражённо произнёс он, но дожарил котлеты и сделал салат.       — Это твоя обязанность. Мы живём вместе и должны помогать друг другу. Я не могу делать всё сам. Особенно сейчас. Неужели так сложно прийти к какому-то взаимопониманию? Неужели сложно помочь мне, особенно когда я в такой ситуации? — я помахал перед лицом Ника своей больной рукой, на что тот лишь закатил глаза. — Когда уже до тебя дойдёт, что ты не пуп земли и вся вот эта еда, которую я готовлю, не сваливается с неба? Я физически не могу и готовить, и убирать, и за ребёнком ухаживать. Почему я пытаюсь тебе хоть чем-то помочь, чему-то научить, а ты нет?       — Я сразу говорил, что не буду заниматься хозяйственными делами, — отрезал Ник, хлопнув лопаткой и выключив электрическую плиту. — И вообще, ты сам захотел со мной жить. Так в чём проблема? Я сто раз говорил, что не собираюсь меняться, что меня устраивает моя жизнь и ты в ней совершенно лишний. Но нет же, тебе нужно меня преследовать, доставать, закидывать подарками, детей заделывать, — загибал он пальцы, перечисляя. — Когда ты уже отъебешься от меня и оставишь в покое? Сколько всего нам ещё нужно пережить, чтобы до тебя дошло, что я всегда был и буду таким!       — И тебя устраивает такая жизнь? Шляться по каким-то клубам, подставлять всем подряд свой зад, напиваться до беспамятства, портить здоровье, попросту прожигать жизнь? А в чём смысл? В друзьях, которые предадут за дозу? В беспорядочных половых связях и партнёрах, которым ничего от тебя не нужно, кроме секса? Которые бросят тебя при любом удобном для них случае, как какую-то шавку? Нравится чувствовать себя дешёвкой?       — Заткнись, — прошипел Ник, но я уже не мог остановиться. Обида взыграла в груди.       — Я дарю тебе любовь, забочусь о тебе, стараюсь стать лучше, сильнее. Днями готовлю, потакаю твоим капризам, нянчусь, как с малолеткой, выслушиваю всё то дерьмо, что ты выливаешь на меня. Покупаю всё, что ты хочешь, работаю, забочусь о ребёнке, стараюсь помогать и направлять, учу жизни. Что тебе не так? Чего не хватает? Уюта, который я создаю? Стабильности? Любви, благодаря которой ты живёшь и расцветаешь? Дома, где тебя балуют, о тебе заботятся, любят, ждут? Что? В чём проблема? Неужели шляться не пойми где, грозясь подхватить всякую заразу, лучше, чем быть рядом с человеком, который тебя любит и готов на всё? С которым у тебя дом, ребёнок, есть всё!       — Я хочу свободы! Да, мне нравится трахаться со всеми подряд и ни от кого не зависеть. И мне не нужны твои уют и любовь, не нужны забота и недоальфа, не нужен ребёнок! Я хочу развлекаться, пить и курить, трахаться напропалую, а не сидеть дома, выполняя роль домохозяйки, подтирая жопу какому-то ревущему существу и чувствуя постоянную усталость и боль во всём теле. Явно не о такой жизни я мечтал!       Я не знал что ответить на такое. Ник покраснел от злости и был больше похож на разъяренное животное. Сам же я начал успокаиваться, но его слова задели за живое. Не знаю о чём думал омега, но я решил оставить его в покое и отдохнуть самому, а проще говоря решил больше с ним не разговаривать. По крайней мере пока. Пусть успокоится, подумает и, может, дойдёт до чего-то, а дальше посмотрим. Лично я уже устал от всего этого шума и хочу отдохнуть хотя бы от него. Сейчас все силы надо на ребенка бросать, а не споры вести, что-то друг другу доказывая.       Молча расставив тарелки и положив туда еду, я сел за стол и начал уплетать чуть подгоревшие котлеты с крупно и как-то криво нарезанным салатом, даже не поднимая взгляда на омегу, будто я был тут один.       — Чего молчишь? — спросил Ник и сел за стол, не торопясь притрагиваться к еде. — Решил в молчанку поиграть? Вот это взрослый поступок! — он похлопал в ладоши. Взгляда я его не видел, но был уверен, что он раздражен, а также довольно саркастичен. — Другого, видимо, от тебя ожидать нельзя было.       Я пропускал мимо ушей браваду омеги, доедая ужин. В голове сразу строились планы. Встретиться на неделе с Лиром и узнать как у них дела с Нером, потом увидеться с Алексом и разузнать о его личной жизни, всё же он пока один, вдруг кого нашёл, да и просто поговорить, так-то мы давно не виделись, он ещё собирался в гости, чтобы посмотреть на малыша, но всё пока времени нет, экзамены и поступление как никак. Ну а также было бы неплохо записаться в зал на регулярной основе и навестить моих любимых братишек.       — Так и будешь молчать? — вырвал меня из мыслей голос омеги. Я ничего не ответил, встав с места и поставив тарелку в раковину. Пусть подумает над своими словами и поведением. Всё же нелегко, когда с тобой не разговаривают, так что, думаю, он через какое-то время что-то начнёт осознавать и понимать. — Окей. Ты сам этого захотел, — он поднялся с места и, бросив тарелку в раковину, удалился из кухни. Я лишь, тяжело вздохнув, принялся мыть посуду. Не сразу я осознал, что моя идея до ужаса дурацкая.       Помыв посуду, я отправился в детскую, где мирно посапывал малыш. Подойдя к кроватке, я улыбнулся, наблюдая за альфочкой, который чуть-чуть надул губки, выпуская пузырики слюны. Наклонившись поближе, я осторожно поцеловал его в пухлую щёчку и тихо запел колыбельную:       Ложкой снег мешая, Ночь идёт большая, Что же ты, глупыш, не спишь? Спят твои соседи — Белые медведи, Спи скорей и ты, малыш.       Малыш во сне причмокнул, продолжая сладко посапывать. Я хотел укрыть его одеялком, но потом подумал о том, что его можно уже приодеть, а то лежит совсем голышом. Мало ли замёрзнет. Вот только сам я этого сделать не смогу. Нужно просить Ника.       Вздохнув, я решительно направился в комнату омеги. Всё же наши размолвки не должны касаться ребёнка.       — Ник, ты можешь одеть ребенка? — спросил я, зайдя в комнату. Омега лежал на кровати, что-то смотря в телефоне. Мой вопрос он совершенно проигнорировал, в принципе как и меня. Подойдя ближе, я дотронулся до его плеча. — Ты меня слушаешь? — он продолжал молчать. Решил поступить со мной так же, как и я с ним. Умно, Ник. И почему я такой беспомощный? — Тимофей замёрзнет, — мои слова особо не подействовали. — Он будет плакать, очень сильно, потом сам будешь придумывать, как его успокоить, — на этот раз Ник перевёл взгляд на меня и, тяжело вздохнув, всё же поднялся.       — Будет реветь, сам успокоишь, — и отправился на выход из комнаты, а я за ним. Несмотря на размолвки я был благодарен Нику за помощь. Хоть и не сразу, но он согласился.       — Без проблем, — сказал я, и мы зашли в комнату к малышу. Тот ещё мирно спал, но не хотелось, чтобы замёрз. И хотя на дворе лето, всё равно маленькие дети очень быстро заболевают от всего.       — Что одевать? — спросил Ник, подойдя к кроватке, немного покачав её.       — Вот этот костюмчик, — я дал омеге маленький белый с розовыми цветочками костюмчик, полностью закрывающий всё тельце и ножки с ручками.       — И как я буду это одевать на него? — поинтересовался он, забирая костюм.       — Как все. Там кнопочки есть. Отстегнул, одел малыша, застигнул. Ничего сложного.       — Ничего сложного, — кривляясь, повторил мои слова. — Сам бы и одевал тогда.       — Ты же знаешь, что я не могу.       — Вот так всегда, когда нужен, ты абсолютно бесполезен, — аккуратно сняв одеялко и положив рядом костюм, Ник принялся расстёгивать пуговицы, после чего осторожно положил малыша на мягкую ткань, начиная потихоньку вдевать ручки и ножки.       — Уж извини, что тебе тогда было больно и ты сломал мне пальцы, извини, что решил поддержать тебя и забрать хоть часть боли, поплатившись за это, — от моих слов Ник дернулся, но продолжил одевать малыша. Застегнув пуговички, он положил его на кроватку, накрыв одеялком.       — Ты как всегда всё поворачиваешь в свою сторону, выставляя меня каким-то монстром. Сам весь из себя бедный и несчастный, муж у него, видите ли, плохой.       — Я этого не говорил.       — Да это и без твоих слов видно. Всем жаль тебя, муж-то тиран-садист: бьёт, орёт, истерит, жизни не даёт. А ты весь такой из себя хороший и несчастный, бегаешь ко всем жаловаться, нюни распускаешь. Никто не заставлял тебя брать меня в мужья и заделывать ребёнка. Сам во всём виноват, так что нечего тут ныть направо и налево, что это я такой плохой, а ты у нас ангел, которому не повезло в жизни. Били его. Может за дело били, не думал? — последняя фраза, слетевшая с уст омеги, просто потрясла меня.       — Ты ничего не знаешь о моей жизни, — холодно ответил я, отчего Ник буквально отшатнулся, удивлённо уставившись на меня. — И обо мне. И ты не имеешь никакого права что-то тут говорить, не зная, через что я прошёл.       В комнате повисло молчание. Я был немного зол и расстроен, потому особо не хотелось что-то говорить. О чём думал Ник я не знаю, но навряд ли его гложила вина.       Ник так ничего и не сказал и решил обратить внимание на ребёнка, чтобы немного отвлечься от этой неловкой тишины. Я же молча вышел из комнаты и отправился в ванную.       Приняв душ и немного успокоившись, я зашёл в детскую, наблюдая за омегой. Ник взял на ручки малыша и легонько раскачивал, что-то нашептывая и целуя того в щёчку. Эта картина меня умилила. И хотя внешне я остался довольно спокоен и даже холоден по отношению к омеге, внутри меня сердце чуть-чуть оттаяло.       Видимо, пора привыкать к тому, что Ник то замораживает мое сердце намертво, уничтожая всю ту любовь к нему, что там есть, то вновь возвращает к жизни, заставляя его оттаивать и гореть огнём любви.