Рассказ управдома Томы или Ярубуху но Пусихоанаритику (Хэйдзо, Тома)
29 апреля 2023 г. в 14:55
Как уже сообщалось, управдом именья Камисато Тома бежал в сумасшедший дом, опасаясь Охоты на Глаза Бога. В этом лечебном заведении он рассчитывал пересидеть тревожное время и вернуться в Комиссию Ясиро, когда гром вокруг Инадзумы утихнет и Глаза Бога со статуи Всевидящего Божества перекочуют своим владельцам.
Все дело сварганил Хэйдзо Сиканоин. Он достал книжку о нравах и привычках душевнобольных, и после долгих споров из всех навязчивых идей был выбран бред величия.
— Тебе ничего не придется делать, — втолковывал светило Тейватского сыска, — ты только должен всем и каждому кричать в уши: «Я Властелин Камня», или: «Я Баал Райдэн Макото», или: «Великая Властительница Рукхадеватта», или: «Барбатос».
— А Царь Дешрет можно? — доверчиво спросил Тома.
— Можно, можно. Сумасшедшему все можно. Значит — Царь Дешрет?
Хэйдзо говорил так веско, словно по меньшей мере состоял младшим ординатором психиатрической больницы.
Сиканоин побежал в больницу, а воскресший Царь Дешрет снял красную толстовку, разодрал на себе мадеполамовую черную водолазку и на всякий случай вылил на голову импортное варенье из валяшки. Потом он лег животом на пол, и дождавшись прибытия санитаров, выкрикивал:
— Я не более чем Царь Дешрет! Где мои верные жрецы, первозданные конструкции, мои джинны, мои аранары, мои адепты, мой Апеп, мои вьючные яки?
Слушая этот бред, Х.Сиканоин с сомнением качал головой. На его взгляд Апеп, аранары и адепты не входили в сферу влияния Царя Дешрета. Но санитары только вытерли мокрым платком лицо управдома, измазанного липким сладковатым вареньем, и дружно взявшись, всадили в карету, увозя Амона в его новые владения.
В больнице управдом заметил, что сумасшедшие почти не разговаривают. Они думают. Они думают все время. Мимо Томы уже несколько раз прошел безумец, нечесаный и несчастный.
— Я Царь Дешрет! — крикнул Тома, оглянувшись на санитара.
Безумец даже не посмотрел в сторону Томы. Но зато к Амону подошел низкорослый идиот, и доверчиво обняв его за талию, сказал несколько слов на хиличурлском языке.
— Sili, dada, mene, mumu, — явственно произнес новый знакомый.
Сказавши «ой», Тома отошел подальше от идиота.
В палату вошла молодая докторша с жалобными карими глазами и направилась прямо к Томе.
— Ну, как вы себя чувствуете?
— Я Царь Дешрет! — отрапортовал он, краснея. — Отдайте мне моего любимого Апепа!
— Это у вас бред, — сказала медработник, вы в лечебнице, мы вас вылечим.
— О-о-о-о! Мой Апеп!
— Вы не Царь Дешрет, все это бред, понимаете бред!
— Нет, не бред, — возразил Тома.
— Нет, бред!
— Нет, не бред!
— Бред!
— Не бред!
Управдом, видя, что железо горячо, стал его ковать. Тома сильно толкнул докторшу и издал протяжный вопль, взбудораживший всех больных, в особенности маленького идиота, который сел на пол и, пуская слюни, сказал:
— Vin plata dada! Muhe vin plata! Mani ye! Mosi mita! Mani dada!
Два санитара отвели божество пустыни в небольшую палату для больных с неправильным поведением, где смирно лежали три человека. Только тут Тома понял, что такое настоящие сумасшедшие. При виде посетителей больные проявили необыкновенную активность. Мужчина с хвостом и ушами скатился с кровати, быстро встал на четвереньки и, высоко подняв зад, принялся отрывисто лаять и разгребать паркет задними лапами в больничных туфлях. Другой завернулся в одеяло и начал выкрикивать: «И ты, Моракс, продался Фатуи!» Этот человек, несомненно, воображал себя Яксом Босациусом. Иногда, впрочем, в его взбаламученной голове соскакивал какой-то рычажок, и он, путая кричал: «Я Лупус Бореалис!»
— Уйдите! Я голая Кирара! — закричал третий. — Я голая неко тян! Ня!
Между тем он был одет и был мужчина с седой бородкой.
Санитары ушли. Аль-Ахмаром овладел такой страх, что он и не думал уже выставлять требования о возврате любимого Апепа, первозданных конструкций, верных жрецов, джиннов, а также загадочных аранар и адептов.
«Эти в два счета придушат», — думал он, наложив сам на себя крио статус.
Однако ничего ужасного не случилось. Человек-собака тявкнул еще несколько раз и, ворча, взобрался на свою кровать. Босациус сбросил с себя одеяло и потянулся всем телом. Кирара с бородкой закурил длинную трубку.
— Я Царь Дешрет, — заявил Тома, осмелев.
— Молчи, сволочь! — лениво ответил на это Босациус. И с прямотой Якса добавил: — Убью! Душу выну!
Это замечание храбрейшего из Яксов и отразителей Черного Бедствия отрезвило беглого управдома. Он спрятался под одеяло и, грустно размышляя о своей полной тревог жизни, задремал.
Утром сквозь сон, Тома услышал странные слова:
— Посадили психа на нашу голову. Так было хорошо втроем — и вдруг… Чего доброго, этот проклятый Царь Дешрет всех нас перекусает.
По голосу Тома определил, что эти слова произнес Босациус. Через некоторое время, открыв глаза, он увидел, что на него с выражением живейшего интереса смотрит человек-собака.
«Конец, — подумал Царь Дешрет, — сейчас укусит!»
Но человек-собака неожиданно спросил человеческим голосом:
— Скажите, вы не управляющий именьем Камисато?
— Управляющий, — ответил Тома.
— Посмотрите на меня, — пригласил человек дворняга. — Неужели вы меня не узнаете? При наличии отсутствия… Снежная нам поможет…
— Генерал Горо! — воскликнул прозревший управдом. — Вот встреча!
И Амон сердечно расцеловался с генералом-одиночкой с с мотором. При этом они с размаху ударились лбами, произведя бильярдный стук. Слезы стояли на глазах экс-генерала «Рыба-меча и орала».
— Значит вы не сумасшедший? — спросил Тома. — Чего же вы дурака валяли?
— А вы чего дурака валяли? Апепа ему подавай! И потом, должен вам сказать, друг Тома, что Царь Дешрет для хорошего сумасшедшего — это слабо, слабо, слабо. Возьмите например меня — тонкая игра. Человек-собака. Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом, и притом, заметьте, Тома, сумеречное состояние души. Вы думаете мне это легко далось? Я работал над источниками. Вы читали книгу «Аутистическое мышление»?
— Н-нет, — ответил Тома голосом Царя Дешрета, с которого сорвали корону и разжаловали в танцовщицы.
Двое остальных питомцев небольшой палаты для лиц с неправильным поведением приблизились.
— Позвольте, по каким материалам вы готовились? — спросил Босациус удивленно.
— Он, наверное, выписывал журнал «Ярубуху но пусихоанаритику то пусихопатарогику», — высказал предположение неполноценный Кирара с бородкой.
Через час Тома узнал во всех подробностях подлинные истории болезней своих соседей по палате.
Появление Генерала Горо в сумасшедшем доме объяснялось связью его со славным и могучим «Союзом рыбы-меча и орала». После разоблачения союза и ареста членов, занимаемый Горо пост грозил вынужденной поездкой на каторгу вместе с Тодороки, Сибатой, Сёдзи и Масаси, или попаданием в уху, как Кокоми.
Тэдзима, так звали мужчину выдававшего себя за неко-тян, был, как видно мелкий провинциальный вредитель. Но совсем не таков был Босациус, значившийся в паспорте бывшим главой додзё Домоном.
Электро Якс пошел в сумасшедший дом пр высоким идейным соображениям.
— В Инадзумском Сёгунате, — говорил он, драпируясь в одеяло, — сумасшедший дом — это единственное место, где может жить нормальный человек. Все остальное — это сверхбедлам. Нет, с самураями я жить не могу. Уж лучше поживу здесь с обыкновенными сумасшедшими. Эти по крайней мере не стремятся к Вечности. Потом, здесь кормят. А там, в ихнем бедламе, надо работать. Но я на ихнию Вечность работать не буду. Здесь у меня, наконец, есть личная свобода. Свобода совести. Свобода слова…
Увидев проходящего мимо санитара, Босациус визгливо закричал, от усердия пуская слюну:
— Хватит это терпеть! Добьемся отмены охоты на Глаз Бога! Да здравствует Цисин! Все на Ватацуми! И ты, Алатус, продался Снежной! — И обернувшись к Томе добавил: — Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице!
Через несколько дней из командировки вернулся профессор Одзава. Он быстро осмотрел всех четверых и тут же велел выкинуть их из больницы.
И они побежали по инадзумской улице, расталкивая прохожих локтями. Впереди шествовал Босациус. За ним поспешали Кирара и кустарный генерал-одиночка. Позади всех плелся опальный управдом и развенчанный Царь в одном лице, проклиная Хэйдзо Сиканоина и мысленно прощаясь со своим Глазом Бога.