Третьего раза не будет

Kim Hyun Joong – Prism Time

      Наверное, стоило поступить иначе. Начать разговор раньше. И вовсе не так. Многое вообще стоило сделать и сказать по-другому. Наверное. Но кто знает, как было бы лучше?       Джи Ху не знал. Поэтому просто ждал ответа Чан Ди, слушая, как мерно побулькивает увлажнитель и режущим диссонансом к нему рвано стучит в груди непослушное сердце.       Но это продолжалось недолго.       – Сыграем? Ты серьёзно?       Голос рядом прозвучал отчётливее и выше. Открыв глаза, Джи Ху увидел, как Чан Ди обхватила руками колени, одним плечом опираясь на подушки в изголовье. В её позе было что-то по-детски трогательное и беззащитное. И она смотрела такими огромными глазами, в глубине которых мог утонуть не только он сам, но и все его вопросы и тревоги.       – Да, – Джи Ху потянулся к Чан Ди и накрыл её голые пятки одеялом, а потом тоже высоко поднял свою подушку и сел ближе к ней, лицом к лицу, привычно скрестив ноги.       – Что за игра? – Чан Ди немного повозилась под одеялом, устраиваясь удобнее.       – «Правда или действие», – ответил Джи Ху, не спуская с неё внимательного взгляда.       Он понятия не имел, как Чан Ди отреагирует на его предложение, даже не пытался предполагать, однако не сдержал удивлённого вздоха, когда она всего лишь уточнила:       – Правила прежние?       «Как тогда в каморке на крыше?» – блеснули шоколадные глаза.       Джи Ху только кивнул, ощущая, как мгновенно пересохло во рту. Нет, он совершенно не волновался о поцелуях, которыми придётся заменять слова, если не захочется отвечать. Потому что знал: они оба наконец-то готовы к разговору и не станут молчать, уходить от ответа или лгать друг другу. Больше не станут. Это было настолько же очевидно, как звенящая ожиданием тишина вокруг. Как снег за окном, сгустившийся подобно сдерживаемым эмоциям обоих.       Всё это Джи Ху ясно ощущал каким-то безымянным шестым чувством. И Чан Ди тоже. Он безошибочно прочёл это в её глазах, почти чёрных в сумраке ночной комнаты.       – Кто начнёт?       – Кто будет спрашивать первым?       Они заговорили одновременно и, несмотря на явное напряжение, улыбнулись друг другу, отчего стало легче и даже как-то необъяснимо светлее в спальне, освещённой только падающим снегом в панорамном проёме окна да слабым светом миниатюрного ночника, больше напоминающим мерцание свечи.       – А давай тоже, как раньше? – предложил Джи Ху, протягивая Чан Ди руку.       И снова она поняла его без лишних слов.       Вот только выяснить, кто же будет задавать свой вопрос первым, им удалось далеко не сразу. Сколько они ни пытались, оба одновременно показывали то «камень», то «ножницы», то «бумагу». Как будто сговорились.       Джи Ху щурился, глядя, как смеётся Чан Ди, когда в очередной раз они синхронно, одним движением, сложили пальцы «ножницами». Однако и это промедление тоже в какой-то мере помогло разрядить атмосферу ожидания разговора. Пусть совсем чуть-чуть, но всё-таки.       Когда Чан Ди начала новый отсчёт, Джи Ху всего на секунду задержался, глядя на её руку и, едва заметив, как её ладошка раскрывается в «бумагу», мгновенно сжал кулак.       – Ты первая спрашиваешь.       – Ладно, – не стала спорить с несомненным исходом последнего раунда Чан Ди и тут же, без паузы, выдала: – Ты плохо спишь. Тебя опять мучают кошмары?       «Почему – опять?» – чуть было не сорвалось с языка Джи Ху, но он вовремя опомнился.       – Я всегда плохо спал, – ушёл он от прямого ответа, тем не менее не слукавив ни на грамм.       – И в чём причина?       – Так не пойдёт. Это уже второй вопрос. Моя очередь.       Вышло суховато, но уж как вышло.       – Да, прости.       – Всё нормально, – он задумался лишь на секунду. – Раньше, когда тебя что-то тревожило, ты плавала. Что ты делаешь сейчас?       – Рисую, – Чан Ди скользнула взглядом по картине с морским побережьем и одинокой чайкой. – Разное. Это успокаивает.       На ум Джи Ху тут же пришёл портрет, который Чан Ди набросала карандашом на открытке с выставки. Эту открытку он хранил в ящике письменного стола вместе со «свадебными» фотографиями, милыми розовыми варежками и семейными рисунками из дедушкиной коробки, как самые ценные свои сокровища.       В действительность его вернул тихий задумчивый голос:       – А ты играл. И сейчас играешь, я знаю, – Чан Ди кивнула в сторону скрипки у окна и раскрытой нотной тетради на пюпитре. – Значит, тебе… плохо?       – А тебе?       – Это не по правилам.       Да, игра у них выходила странная, но это было лучше молчания и пустых догадок. Джи Ху было важно вытащить Чан Ди на откровенность. Остальное – вторично.       – Моя очередь спрашивать? – с сомнением спросил он после недолгой паузы.       – Нет, – возразила Чан Ди. – Ты не ответил на мой вопрос.       – Какой?       – Последний.       Похоже, она не намерена была ему помогать выпутываться из вороха мыслей. Один-один.       Что ж, нужно говорить правду. Иначе и затевать эту игру не стоило.       – Мне… – протянул Джи Ху, тщательно обдумывая ответ. – Я… как обычно, – он выдохнул и добавил чуть увереннее: – Не переставал играть. А сейчас ещё и дирижирую оркестром в центре. Дедушка говорит, что это была мечта моих родителей: лечить души искусством, а болезни – медициной. Я хочу успеть реализовать эту их мечту.       Сказал – и едва не хлопнул себя ладонью по лбу от досады. Сдержался в последний момент. Успеть. Идиот! Какой же он идиот!       Джи Ху кусал саднящие губы с корочками едва заживших трещин, боясь посмотреть на Чан Ди, и чувствовал только растерянность, переходящую в панику или наоборот. Она заметила? Или нет?       – Да, когда ты играешь, это действительно лечит, – прозвучало в ответ на его метания. – Я знаю. А ещё когда ты улыбаешься, принц-доктор. И трудно сказать, что помогает лучше. Спрашивай. Твой черёд.       – А сейчас… – Джи Ху внезапно захрипел и прокашлялся. И лишь потом осмелился взглянуть на Чан Ди. Она смотрела на него просто и открыто, с тенью грустной улыбки. Только и всего. – А сейчас ты счастлива?       Спросил – и замер, не заметив, как руки до побелевших костяшек вцепились в одеяло.       – Сейчас – да, – просветлела лицом Чан Ди и неторопливо огляделась. – В данный момент – определённо.       А ведь он имел в виду не это. Что ж, сам виноват: нужно конкретнее ставить вопрос.       Между тем Чан Ди продолжала, мечтательно выдыхая:       – Хорошо… Мне просто очень хорошо здесь и сейчас. Я и подумать не могла, как буду скучать по… этому месту. Ты знаешь, что у тебя удивительный дом? Столько пространства, воздуха, дерева, тёплых оттенков... Здесь очень легко дышать. Твой дом невероятно похож на тебя, Джи Ху. В нём много света, несмотря на любую непогоду снаружи. Он, как и ты, дарит покой, тепло и солнце.       «Для меня ты всегда был и останешься солнечным светом. Моим личным солнцем».       Эти слова из прошлого прозвучали в ушах Джи Ху настолько отчётливо, что он оцепенел. Чан Ди снова сравнила его с солнцем. Так странно. Внутри её солнце остывшее. Заледеневшее в одиночестве. Мёртвое. Но ей этого знать не нужно.       Глаза защипало. Дыши, Юн Джи Ху. Дыши…       Он поднял голову и, найдя блёклое пятно света на потолке, ждал, пока непрошеные слёзы закатятся назад.       – Теперь ты, – напомнила о себе Чан Ди.       – Что – я?       Надо же, у него получилось: глаза остались сухими. Но нить диалога он упустил.       – Спрашивай, – мягко пояснила Чан Ди. – Твоя очередь.       – Какой… – запинаясь, прошептал Джи Ху и, стараясь взять себя в руки, повторил: – Какой день в твоей жизни самый счастливый?       Вполне себе безобидный вопрос, если не вдумываться. Но вся беда была в том, что Джи Ху думал. Думал и думал. И в голову ему приходили варианты, никак не способствующие душевной гармонии: день, когда сорвалась свадьба Ха Дже Кён и Ку Джун Пё на Чеджу, день, когда Джун Пё вспомнил Чан Ди на вечеринке у бассейна, день их помолвки, день…       – Тут даже думать не нужно, – прервал его мрачный мысленный поток уверенный голос.       Чан Ди улыбнулась и продолжила, вновь оглядывая расчерченный балками потолок и обшитые деревянными панелями стены:       – Выходной у вас с дедушкой. Здесь. Когда вы приютили меня. Это был самый лучший день в моей жизни. Помнишь, как ты подстригал мне волосы? А после мы вместе мыли машину. До сих пор не могу понять, откуда тогда повсюду взялись мыльные пузыри. И в каждом – радуга…       Джи Ху слушал её, недоверчиво затаив дыхание. Разве это возможно? День у него дома? Обычный, скучный, ничем не примечательный день – в противовес тем бесчисленным дням-фейерверкам, что она провела с Джун Пё? Как такое возможно?       А Чан Ди, вернувшись в тот выходной, по всей видимости, не торопилась возвращаться обратно. Её затуманенный взгляд блуждал по предметам в комнате, ни на чём особо не задерживаясь. Да, скорее всего, сейчас она ничего и не видела, кроме прошлого.       Хорошо это или плохо? Ответить Джи Ху и не пытался.       – Мы потом ещё сидели с тобой на террасе, ты читал, а меня сон сморил, – Чан Ди смущённо хихикнула. Её глаза замерцали тысячами крошечных огоньков, так что Джи Ху невольно залюбовался ими. – Так неловко! Зато у тебя я впервые за много месяцев выспалась, ты знаешь? Мне было так спокойно и надёжно рядом с тобой, в этих стенах. Я чувствовала себя защищённой, как никогда, – она вдруг погрустнела. Огоньки в глазах погасли. – Какое необыкновенное ощущение…       А Джи Ху не моргая смотрел на неё и слышал сквозь её мягкий голос своё признание. В пустоту.       «Я хотел тебе сказать, что… люблю тебя. Я бы хотел это прокричать».       Чего ему стоило это произнести!       Если бы Чан Ди ответила ему тогда, он тоже назвал бы тот день лучшим в своей жизни. Хотя… это зависело от ответа. И Джи Ху вовсе не был уверен, что её слова осчастливили бы его. Скорее, наоборот, так что…       В его уши словно налили воды, и он не слышал, что говорит ему сейчас Чан Ди. И только когда ощутил её прикосновение к плечу, вздрогнул и вернулся в настоящее.       – Джи Ху?       – Да? – с трудом сфокусировался он.       А потом снял её руку со своего плеча и машинально сжал в своих, как осязаемую связь с реальностью.       – Твоя очередь отвечать. Я задала вопрос, но ты, похоже, снова задумался.       – Прости. О чём? – переспросил Джи Ху, поглаживая тонкое запястье.       Было непросто сосредоточиться на словах, когда под пальцами шёлково скользила прохладная кожа и подрагивал неровный пульс.       – Да ни о чём особенном. Просто повторила тебя, – и, глядя, как его брови дёрнулись вверх, пояснила: – Тоже захотела узнать, какой день в твоей жизни самый счастливый.       – Не считая сегодняшнего? – Джи Ху тряхнул головой, отчего длинная чёлка упала ему на лицо, но зато это дало ему лишние секунды собраться с мыслями. – В Макао.       Улыбка Чан Ди с проблеском ностальгии согрела его:       – День, который ты обменял на мороженое?       – Нет. Подожди, не спрашивай. Я ещё не закончил. Мороженое и аттракционы – это, конечно, было здорово, но я о другом дне. Перед отлётом. Когда мы гостили у Мина и с самого утра отправились гулять. В тот день ты была гораздо счастливее предыдущего, вся сияла, поэтому именно он стал для меня лучшим. С момента нашей встречи мне хотелось только одного: чтобы ты была счастлива. И никогда больше не плакала, – Джи Ху жестом остановил Чан Ди, которая снова пыталась что-то сказать. – И мне с тобой всегда было уютно. Без причины. Удивительное и странное ощущение. А в тот день было особенно тепло и… просто как-то. Да. Просто и легко. Помнишь, как мы бродили в толпе? Горный форт? Руины Святого Павла? Храм на горе Пенха?       – Конечно, – кивнула Чан Ди. – Оттуда открывался такой изумительный вид на башню Макао! А статуя Кун Ям на закате? Это же просто чудо какое-то!       – А вечер на Сенатской площади? – вставил Джи Ху, даже слегка запыхавшись от такой непривычно длинной для себя речи.       – Это там ты играл на гитаре? – улыбнулась Чан Ди. – Отдав за неё наши пирожки?       – Но ты же так хотела купить тот амулет с драконом.       – А помнишь…       Позабыв о правилах игры, они перечисляли яркие моменты того дня, то и дело начиная говорить одновременно, смеялись и снова говорили, повторяя друг друга, как тогда. С воспоминаний о Макао незаметно переключились на рыбалку в Новой Каледонии и пикник на побережье с дедушкой, когда Чан Ди варила суп на пирсе…       У них, оказывается, столько общих счастливых воспоминаний!       – Спасибо тебе! – в унисон сказали оба.       Их взгляды встретились – и они в смущении умолкли. В комнате повисла тишина.       – Кто спрашивает теперь? – первой прервала затянувшуюся паузу Чан Ди и неловким движением поправила волосы. – Мы же продолжаем играть или… – она неуверенно заглянула в глаза Джи Ху.       Он смотрел на неё и молчал, не выпуская её руку из своих. Смотрел. И молчал. У него в голове бушевал ураган вопросов, то опаляя, то бросая в холод. И он не знал, какой из них задать, чтобы раз и навсегда всё выяснить. Боялся. Просто боялся разрушить эту волшебную доверительную атмосферу снежной ночи, так внезапно случившейся в его жизни, на которой он уже поставил крест.       В груди саднило. Так болит нерастраченная любовь. Ломает рёбра на вдохе, на каждом треклятом вдохе! И унять эту боль нечем. И никакие вопросы с ответами не смогут помочь – это всё такая чушь, если серьёзно подумать. А думать не хотелось. Хотелось, чтобы перестало болеть, только и всего…       С момента возвращения Чан Ди его бросало из света, к которому ещё не привыкли едва открывшиеся после затяжной летаргии глаза, во тьму, с которой он так и сумел смириться. От надежды, хрупкой, как корка первого льда, к безысходности, непрошибаемой и крепкой, словно глыба айсберга. Он вымотался до предела, не зная, сколько продержится ещё.       А внутри надрывалось: «Не могу больше! Не могу!»       И Джи Ху сдался, падая в пропасть и вырывая из вихря терзавших его вопросов первый, за который получилось зацепиться:       – Скажи мне, как ты сумела? Как смогла отпустить меня когда-то? Научи – как?       Чан Ди застыла на вдохе с приоткрытым ртом, неотрывно глядя на него. Огромные влажные глаза цвета горького шоколада наполнялись слезами и затягивали, словно омут.       Минуты капали расплавленным свинцом прямо в доверчиво распахнутую душу. От охватившего его отчаяния Джи Ху был готов на всё. Сейчас, в этой оглушительной тишине, он согласился бы на что угодно, только бы Чан Ди хоть что-то сказала! Только бы прекратилась эта мучительная агония, выносить которую дольше просто не осталось никаких сил.       Но Чан Ди молчала. И Джи Ху вдруг понял, что она и не ответит. А по правилам игры это означало только одно.