...борьба окончена..?
Юнги бесило, что он никак не мог зажечь эту чёртову зажигалку. Пока с неба падали невесомые снежинки, ледяной ветер развивал остатки сухой листвы, смешанной с остатком терпения. Состояние Мина позволило вытерпеть только три провальных попытки. На четвёртой — он замахнулся и выбросил зажигалку в тёмные кусты, доставая из заднего кармана джинс коробок спичек. Закурил. Зашагал дальше. Казалось, что весь вид Юнги напоминал вид нервнобольного, сбежавшего из психиатрической больницы. Он много ходил по грязным улочкам тихих переулков. (Долго ходил) Много ходил. А ещё много думал и много курил, пробуя тушить сигареты о свои запястья, но ожоги не спасали и не избавляли от мыслей и на жалкую йоту. — Не зря мне всю жизнь твердили, что я животное... А ещё: кусок дерьма, конченная тварь, жалкая сука и многое, многое другое. Учащенный стук сердца слился в симфонию с тяжёлым дыханием и невыносимо адской головной болью, отдающейся где-то в области указательного пальца. Вид умершей кошки, которую переехала машина на одной из дворовых улиц, пожалуй, предстал перед глазами Юнги уж совсем невовремя. Весь и так скудный недоеденный обед, который он приготовил себе вчера, (последний за всё время приём пищи) вырвался наружу. В запачканной одежде, с неотмытыми от крови руками, Юнги шлялся как беспризорник по самой окраине серого города, лишь бы избавить себя от картинок того, как он публично уничтожил себя, нанёс удар прямо в сердце и положил огромный хер на как минимум банальное самоуважение, не говоря уже о её чувствах и её физическом состоянии. Он убил себя в той комнате. В данный момент по городу скиталась лишь туша без какого либо остатка души и сердца. Юнги хотелось делать несколько вещей одновременно: курить и биться о крону старой сосны, разбивая своё и без того уродливое лицо в кровавое месиво. Хотелось захлебнуться ядом(хотя можно и собственной кровью), чтобы уже наконец начали разлагаться все органы и приятное ощущение наполненности обволокло полуживое тело изнутри. Просто хотелось наконец ощутить на собственной шкуре, такое понятие как «свобода»... Пройдя добрую половину леса, Юнги наконец упал около какой-то раскидистой сосны, скатываясь спиной по её кроне, раздирая толстую кожу в мясо. Тонкие длинные пальцы зарылись в выцветшие волосы, оттягивая пряди в стороны. Слёзы, перемешавшись с потом, мочили толстовку, защищающую парня от пронизывающего ветра. Губы щипало от частого облизывания и покусывания, а колени неистово дрожали, как перед самым первым выступлением в школьном утреннике. — Почему я, сука, такой!? Почему мир такой..? Курить хотелось настолько же сильно, как и броситься в бушующие волны ледяной реки. Юнги сидел прямо у подножья и бездумно бросал в воду камешек за камешком, прутик за прутиком. Он бросал всё, что подворачивалось под руку, а когда предметы закончились, взвыл, прямо как пёс, брошенный хозяином. — К чёрту! Он потянулся до телефона. На главном экране стояла их с Ханной фотография: два улыбающихся дурных лица, радующиеся банальным детским качелям... Юнги заревел как младенец, поднося смартфон ближе к губам, начав целовать экран со всем бушующим трепетом и нежностью, шепча кучу всего: начиная тем, как же он её любит, заканчивая тем, как же ненавидит себя. Её кровь до сих пор на его руках, а её крики эхом раздаются в его сознании... Мрачная пелена обволокла его душу. Болезненное осознание, кричащее среди затуманенного рассудка, твердило: «тебе не жить с этой реальностью. Просто признай наконец, что ты — проблема для всего человечества. Это ты стал причиной её слёз и её ран на и без того изуродованном теле. Тебе не жить, Юнги. Тебе, наконец-то, не жить...» Юнги смотрел наверх, обращаясь к Богу с мольбой, которая была почти отчаянием. Он желал, чтобы его забрала смерть, чтобы он мог освободиться от мучений, от мук совести, от галлюцинаций, которые терзали его душу. «Боже, забери меня наконец к себе...» — шептал он, вытирая рукавом слёзы. Юнги, пряча руки в карманы толстовки, задрожал, поднимая глаза на тёмное небо. Совершенно беззвёздное. Слишком чёрное и слишком манящее к себе. Не долго думая, он вновь потянулся до гаджета и, написав короткое сообщение своей девочке и даже не нажав на кнопку «отправить», бросил телефон в реку, поднимаясь на ноги. Оттряхнув джинсы от земли, он впервые взглянул на небо с хоть и измученной и выдавленной из последних сил, но всё же улыбкой. От туда ему в ответ улыбался месяц, падая тусклым светом на синяки, царапины и обширные ссадины. От чего-то, впервые было настолько легко и беспечно (хотя и осознание неминуемого расставания сжимало аорты). Нет, и всё же он уверен, что Бог его обязательно примет к себе и закроет своими руками от боли. И о ней позаботится.(...раз он не смог...)
Вода манила к себе поразительным блеском, а лёгкие сдавливало от неминуемого и такого желанного освобождения от поганой оболочки духовного сущего. Раз. Два. Три... — досчитал Юнги про себя, а следом уже шагнул в собственное освобождение, делая прямой, а не косвенный шаг в своё личное будущее. Не светлое. Наполненное мраком. Без неё. Вода постепенно заполняла лёгкие, царапала кожу своей прохладой. Последнее, что увидел Юнги в своей жизни, стал яркий проблеск где-то вдали, осветивший своим светом темноту речной глади. Страдания были окончены... Наверное, в честь этого неслыханного события, так и неотправленное Юнги сообщение каким-то удивительным образом всё-таки доставалось адресату:Ханне от Юнги:
Прости меня, малыш
Пожалуйста, помни, что я буду любить тебя даже в аду, Щенок.
...
Почему-то, Ханна не была удивлена, когда услышала радостный голос Хосока в прихожей. Его смех был как всегда слишком громким и заразительным. Отец, видно действительно веря, что Ханна уснула после его слов о том, что сон лечит любые болезни, пытался успокоить взбалмошного юношу, звонко шикая и прося быть хоть чуточку тише. — Да не сплю я, па. Пусть проходит! — постаралась как можно громче крикнуть девушка. В следующую же секунду раздался какой-то слишком громкий звук, — Хо бросил на пол свои наверняка тяжеленые сумки. Дверь в комнату резко раскрылись и в ней показалась каштановая макушка с ярко-зелёной банданой на голове, — слишком яркой и вычурной для этого серого места. — Привет! — постаралась улыбнуться Ханна, натягивая угол одеяла ближе к своей шее. — Рада видеть вечно радостного друга в своей трущобе! Широченная солнечная улыбка сразу спала с лица чудаковатого паренька, — улыбаться было вообще нечему. Серое, потухшее лицо выглядывало из под горы пледов и мягких одеял. Левый глаз Ханны был чёрным из-за огромного синяка, а в уголке губы виднелась кровавая рана. — Солнце, только не смей говорить, что это его рук дело... — прохрипел полушёпотом Хоуп, ошарашенно глядя в избитое лицо подруги. — это твой наркоша ненаглядный учудил? Вы заявляли в полицию? — Заявили, Хосок, не переживай, — в дверях показался отец, держа в одной руке чашку горячего кофе. — Виновный понесёт последствия. Миссис Ким — мама одноклассника Ханны, работает помощником местного шерифа. Она накажет этого Юнги, сомневаться не стоит. Ханна лишь измученно закатила глаза, переводя взгляд на окно, где виднелись сизые тучи. Они успели сильно поругаться с отцом на эту тему, ей вновь захотелось зареветь, как в тот самый момент, когда она с криками пыталась донести ему, что Юнги — не плохой человек, произошло банальное помутнение. Школьнице пришлось выдать отцу то, что она влюблена в Юнги и нисколько не держит на него зла. Мистер Ли был в ярости от выбора дочери. Он отнял у Ханны её мобильник, по всей видимости, в качестве наказания, пытался приводить в пример Тэхёна, говоря о том, какой же он славный и хороший мальчик по сравнению с Мином, но Ханна вообще не желала этого слышать. Её воротило от всех в тот момент. Ей лишь хотелось уткнуться в шею Юнги, выплакивая всю свою боль и отчаяние... — Как ты доехал, Хо? Где остановился? — попыталась перевести тему Ханна, поднимаясь по подушке вверх, принимая более-менее сидячее положение. — Доехал нормально. Мистер Ли ещё давно помог мне устроиться в местном мотеле. — Выдавил улыбку юноша, присаживаясь на край кровати. — Сказать честно, я думал, что у вас тут совсем дерьмово, но, пожалуй, я был не совсем прав. Атмосфера напоминает городишко Форкс из «Сумерок». Мне нравится! — Неужто собираешься тут обжиться? — Ты что! — воскликнул Хосок даже громче, чем следовало бы. — Не за что на свете! Я не променяю океан и солнечные пляжи на депрессивные ливни и ледяные озёра! Дождусь тебя, побродим по лесам, расскажем друг другу какие-нибудь страшилки, поедим гамбургеров и я поеду обратно! Ты не втянешь меня в свою секту! Даже не пытайся! — Я и не думала. Этот город явно не для экстравертных оптимистов...***
Проснувшись посреди тёмной ночи, Ханна ожидала услышать привычный стук в окно и увидеть усталое, но до одури довольное лицо Юнги. Ожидала вновь распахнуть форточки и впустить парня в свою комнату, укладывая прямо в одежде на кровать, чтобы укрыться вместе с ним под старым пледом. Ожидала вновь услышать его сиплый голос и вновь посмотреть в любимое лицо, испачканное кровавыми шрамами. Ожидала, что он, чёрт возьми, будет с ней рядом в эту холодную ночь! Но его не было... С девушкой были лишь идиотские мысли, которые мешали спать, и нескончаемые звонки на домашний телефон. Плевать было на то, кто там звонил. Она меньше всего на свете хотела кого либо слышать в этот момент. На двадцатую попытку дозвониться, Ли всё-таки не выдержала и ответила: — Слушаю, — шёпотом прохрипела она, стараясь не разбудить папу, мирно спящего на диване в гостиной. — Ханна? Наконец-то ты ответила! Это Чонгук! Ты... ты только не волнуйся, хорошо? — после этой фразы уже следовало класть трубку. — Собирайся и подходи к полицейскому участку. — Что случилось..? — голова начала неконтролируемо рисовать самые страшные картинки наиболее ужасных исходов. — Господи, только не молчи. Не молчи, Чонгук, иначе я прикажу Лисе убить тебя! — Всё... В-всё будет хорошо, Ханна... — было слышно, как его голос неконтролируемо дрогнул, эхом отдаваясь в сознание девушки. — Собирайся, пожалуйста, и подходи к полицейскому участку. Мы здесь и мы ждём тебя. — Что случилось, Чонгук..? — во второй раз повторила она, чувствуя, как по щеке начала скатываться маленькая капля слезы, разбиваясь о деревянный пол. — Ханна... — тяжесть головы стала просто неподъёмной. — Ты только не волнуйся, ладно? Мы сами узнали только полчаса назад. Местный рыбаки нашли тело... Слишком поздно... эм... Юнги... Он... «умер» осталось не озвученным. Телефон полетел в стенку, разбиваясь на части, прямо как сердце девушки в ту самую секунду. Стены этого дома никогда доселе не слышали крик настолько невыносимо глубокой и животрепещущей боли... окончательно и безвозвратно... Она умерла вместе с ним в этой чёртовой комнате...