***
Нежно-зелёные листья мяты пахнут свежестью доцветающей весны, созревающая мелисса щекочет нос цитрусовой кислинкой, молоденький куст розмарина тянет к окошку длинные стебельки-елочки, а маленькие, едва распустившиеся цветки комнатной ромашки медленно раскрываются навстречу заглянувшему сквозь жалюзи солнцу. Девочка моргает, закрываясь ладошкой от ярких лучей, пробегающих по коже нежной теплотой, и привстаёт на локтях с диванчика, смахивая ресницами сладкую дрёму. — Опять уснула со своими цветами? — нарушает тишину тяжёлая поступь армейских ботинок. Девочка щурится, рассматривая окутанную сиянием фигуру, а потом резко жмурится, когда задергиваются жалюзи. Небольшая оранжерея в одном из многочисленных высоких окон небоскреба заливается светом ползущего к зениту солнца. Он проникает в самые тёмные уголки искусственного сада, играет бликами на стекле и раскрывающихся листьях декоративного плюща, обвивающих тонкие балки на стене, прячется меж полочек, уставленных горшочками с разнообразными растениями, и подсвечивает летающую в воздухе редкую пыль. Цветастое пончо, соскальзывая с острых коленок, падает на пол. — Мне сегодня не нужно в школу, — ворчит девочка, наклоняясь к упавшей вещи. — А ты разве не опоздаешь на инструктаж, сис? Фигура придвигает к диванчику маленький треножный стул и, когда садится на него, опираясь локтями на колени, девочка наконец-то может различить лицо старшей сестры, закрывшей её своей спиной от ослепительно-яркого света. — Я никуда не опоздаю, — в уголках рта змеится горькая усмешка, а в глубоких карих глазах с россыпью светло-зелёных точек застывает печальная тоска. Девушка чуть наклоняет голову, позволяя не по уставу распущенным золотым волосам скользнуть со спины на грудь, закрывая матовую сталь пустого армейского жетона в вырезе форменной майки, — а вот тебе следует вернуться. Девочка смотрит на сестру несколько долгих секунд. — Куда вернуться? — непонимающе спрашивает она. Ладонь касается растрёпанных ото сна волос девочки, и та охотно подаётся навстречу, утыкаясь лбом в лоб старшей сестры. Длинная прядь золота, утопающая в платиновом сиянии, мягко скользит по детской щеке. Среди благоухания цветов и трав различается тонкий, едва заметный аромат шампуня и походного солдатского мыла. — Туда, откуда пришла, — тихо шепчут потрескавшиеся от сухости и обветренные губы. Она отстраняется от младшей сестры, опускает веки, вновь улыбается, и, когда снова открывает глаза, вместо девочки на диванчике сидит молодая девушка, почти её ровесница. — Какая ты стала взрослая, малышка, — слезы едва удаётся сдержать. Она снова здесь, выдернутая из темноты безвременья вечности, и вновь встретилась с младшей сестрой. Девушка резко встаёт, пряча жетон за край майки. — Я рада тебя видеть. Осознание накатывает лавиной воспоминаний. По щекам повзрослевшей девочки текут слёзы, и она тянет к ней руки, хныча. Старшая сестра с трудом заставляет себя шагнуть в сторону. — Возвращайся, Салли, — ласково уговаривает она, отступая все дальше и дальше к сиянию света. — Твоё время ещё не пришло. Салли обхватывает себя за плечи, плачет навзрыд и мотает головой, рассыпая длинные золотые волосы переливающимся каскадом по хрупким плечам. Она пытается что-то сказать, но из горла вырывается лишь истеричный хрип, поднимает голову, смотря на старшую сестру, и в голубых глазах, исчерченных серо-серебристыми прожилками, плещется отчаяние. — Возвращайся, Салли, — строго повторяет старшая. — Возвращайся, пока не стало поздно. Солнечный свет бьёт в окна, вспыхивает, скрывая в себе сначала каркас небоскрёба и сонный мегаполис за окном, потом пол, сам цветущий искусственный сад, а следом и фигуру младшей сестры. Та тянет к ней руку с лихорадочно дрожащими пальцами, пытается ухватиться, пока с той стороны доносится эхом пронзительный писк и вой, но всё же исчезает. Ей не положено плакать и она вроде как не должна ничего чувствовать, но девушка больше не сдерживается, впервые за долгие годы вспомнив часть своей сущности. Пусть спустя несколько мгновений вечности она вновь всё забудет, но теперь свято верит, что нечто высшее, какое-то подобие бога существует, ведь ей позволили встретиться напоследок с дорогим человеком. Когда-то она очень любила свою младшую сестру. Любит до сих пор.***
Салли вскрикивает, делая глубокий, первый затяжной вдох после холодной темноты беспамятства, откидывается вперёд, широко распахивая глаза, и доктор Тилдон едва успевает подхватить её, чтобы девушка не свалилась с койки на пол. По щекам катятся слёзы, взор мутнеет, и она кричит в агонии, цепляясь за пожилого мужчину, пока боль остервенело разрывает тело на мелкие куски, натягивает каждый нерв, мышцу и, кажется, пересчитывает все кости в её теле. Элизабет обмякает в руках подчинённых. — Двойную дозу анестетика внутривенно! Сейчас же! — Норм не чувствует ног, но вместо упавшей на пол и глупо хлопающей ресницами медсестры подаёт дрожащими руками ампулу Максу. Мужчина, содрогаясь, вновь наполняет шприц по-научному спокойными руками. Визг испуганной и почувствовавшей собственное тело девушки ударяет по ушам и выворачивает грудную клетку наизнанку. Салли, видимо, вспомнив произошедшее, хватается за своё плечо, скребёт искусственную кожу скрученными пальцами и дышит рвано, со всхлипом, поскуливая почти на ультразвуке в потеющую кислородную маску. Полковник бросается было к дочери, но военные вновь её останавливают, повинуясь вытянутой руке доктора Тилдона. — Выводите, — кивает на дверь ребятам пожилой мужчина и, прижимая к себе дрожащую девушку, гладит спутанные золотые волосы. Шприц с анестетиком в руке Макса, подсоединённый к катетеру, постепенно пустеет, и Салли, сдавленно икая, начинает потихоньку успокаиваться. Норман на мгновение встречается взглядом с серо-голубыми глазами, мутными от слёз и покрасневшими от плача, и застывает, не зная куда спрятаться от плещущейся внутри них первобытной, животной жути. Следующая пара часов сливается в сплошной приглушённый писк кардиомонитора, фиксирующий относительно стабильное состояние девушки. Она лежит на койке, заботливо укрытая белоснежным одеялом, и ровно дышит, погружённая в пустой искусственный сон. Доктор Тилдон регулирует напор капельницы, режет суровым взглядом из-под нахмуренных кустистых бровей виновато кусающую губы помощницу и прогоняет всех из палаты. — Порядок? — локоть споткнувшегося на месте Макса подхватывает один из сопровождающих военных. Учёный усиленно трёт лицо руками, потом тяжело оседает на пол и несколько минут тупо пятится в пространство, раскачиваясь из стороны в сторону словно маленький ребёнок. Норм благодарно обхватывает дрожащими пальцами маленькую фляжку, протянутую вторым наёмником, и сползает по стеночке рядом с другом, пригубливая. Коньяк обжигает сухое горло, и мужчина долго кашляет в кулак. — Кэп, — военный, потормошив за плечо безучастного Макса, поднимается с колена и перехватывает поудобнее автомат, — куда их? — Пусть дежурные отдадут свои люльки в казарме, — зычно командует лысый мужчина с банданой на голове, подходя ближе. Его, вроде бы, зовут Грегсон. — Парни, жрать хотите? На пустой желудок бухать не стоит. Норму остаётся только кивнуть за себя и за потерявшегося в пространстве Макса. Он мелко глотает коньяк под недовольно цоканье хозяина фляги и ковыляет следом за широкой спиной капитана Грегсона. По пустому коридору раздаются чеканные шаги армейских ботинок и шаркающее подобие на походку от изнурённых учёных. Друга один из наёмников фактически волочит на себе. В столовой пусто. Горит одинокая лампа над ближайшим к коридору столом, да вспомогательное освещение буфетной ленты. Где-то за стеной кухни слышится шум скворчащего масла, и до ноздрей Норма долетает аромат тушёной рыбы. Желудок издаёт утробный рык, и мужчина устало опускается на стул, прямо встречая тяжёлый взгляд Элизабет Андерсон. Выглядит женщина просто отвратно и совсем неподобающе для своего статуса: светло-русые волосы растрёпаны, форма измята, глаза заплаканы и краснят потрескавшимися капиллярами, а возрастные морщинки, до того скрываемые пудрой, выступают градиентом на вмиг осунувшемся лице. Учёный делает последний глоток, передаёт, наконец, флягу хозяину и тот, перевернув её, вновь цокает, отмечая пустующую тару. Блестящий металл скрывается в нагрудном кармане жилета. «Ты мне должен» — недовольно щурятся в полутьме глаза наёмника. — Зря я хотела вышибить тебе мозги, — весьма неординарно извиняется Элизабет, начиная диалог. В её тоне вибрирует усталая грусть. Норм давит в себе желание вывернуть желудок прямо на стол и нервно фыркает. Постепенно хихиканье перерастает в нездоровый смех. — Вы спасли мою дочь. — Выбора у нас особо не было, — мужчина резко осекается, сначала разводит руки в стороны, а потом измождённо опирается головой на кулак. — Вы лес разбомбить обещали. — Обещала. Но также пообещала, что если её спасете, тронуть вас никто не посмеет. Я своё слово держу, — женщина складывает руки на столешнице, сцепляя дрожащие пальцы в замок. Молчаливо замерший у её плеча доктор заряжает медицинский пистолет успокоительным. Первая пустая ампула воткнута среди стерильных бинтов и ваты в переносной аптечке. — Как выспитесь, мои ребята отвезут вас обратно в лагерь. Перед Нормом возникает поднос с нехитрым перекусом, и учёный на автомате тянется к вилке. Сидящий рядом Макс уже с усилием впихивает в себя вязкую кашу и кусок рыбного филе, жуя медленно и отчасти растерянно. Очки друга съезжают на нос, но он этого совсем не замечает. — Вы как-то связаны с RDA? — пропихнуть в пищевод хоть один кусок позднего ужина, плавно перетекающего в завтрак, выходит с большим трудом. Его мутит от почти полутора суток стояния на ногах, но Норм заставляет себя сосредоточится, и задаёт мучающий его вопрос: — Прилетели окончательно колонизировать планету? — Мы были связаны с RDA, — Элизабет недовольно кривит губы. Медицинский пистолет с тихим щелчком вводит препарат и женщина спешно зажимает плечо ладонью. Врач откладывает пустую ампулу к своей предшественнице, собирает чемоданчик и, стягивая перчатки, молчаливо отступает в сторону коридора. — Компания создана из исследовательского подразделения этих ублюдков. — Значит вы… пришли закончить начатое? — сглатывает Норм под резко смолкнувшее чавканье Макса. Учёный, надув щёки, переводит взгляд с друга на полковника и обратно, вжимая шею в ворот пропитанной потом рубашки. — Поиск «нового дома», да? Нахрен он сдался, — полковник усмехается и расслабленно откидывается на спинку стула. — Об этом после повторной войнушки с местными на Земле никто и думать не смеет. Идиоты пересчитали бабло и поняли, что крупно потратились — что на этих ваших аватаров, что на пушки, оборудование и самолёты, что на компенсации близким погибших. В этот момент и появились мы. — Тогда… чем вы занимаетесь? — Норм, неловко повертев в пальцах вилку, встречается взглядом с капитаном Грегсоном и тот отвечает неоднозначным изгибом светлых бровей. — Исследованиями, парень, — Элизабет заправляет за ухо упавшую на лицо прядь волос, — у меня научного персонала почти две трети от общего числа сотрудников. Ребята тут нужны только чтобы от базы отгонять всяких бестий, да путь расчищать когда белоручки в лес пойдут собирательством заниматься. — Но как? — мужчина потрясённо расширяет глаза. Мечта Грейс Огустин всё же оказалась выполнима в реальности. — У RDA же монопольное право… — У них денег по подошву, бро, — один из наёмников прикладывает ладонь к подбородку и делает резкий замах, изображая варкуль. — Там такой скандал жахнул, когда вскрылись цепочки взяток чиновникам и чёрная бушка. Всем писец как срать сейчас на монополию. — GORT выкупила права на часть территорий, обратившись в Международный Конституционный Суд. Я тут вроде смотрителя заповедника, — Элизабет важно закидывает ногу на ногу и гордо задирает подбородок. Не стань Норм свидетелем, как женщина корчилась на полу, переживая за жизнь дочери, никогда бы не подумал, что эта железная леди вообще способна на эмоции. — Ходим, собираем цветочки, пытаемся вывести «формулу жизни» чтобы на Земле фауна, флора и прочее смогло снова зацвести. Кстати, о фауне. Приведи этого доброго самаритянина, — она кивает капитану Гресону на проход в пустой коридор. — Разговор есть. Джейк появляется в столовой спустя несколько минут. Наклоняется, минуя низкую арку прохода, и, недовольно взмахнув хвостом, вновь выпрямляется во весь рост. Один из наёмников двумя хлопками ладонями друг о друга включает яркий свет по всему пустому залу, и на`ви прикрывает чувствительные глаза рукой, прижимая уши к голове. Карие глаза полковника буравят взглядом лицо бывшего морпеха, пока женщина многозначно отстукивает пальцами по столешнице, рассматривая подозрительно знакомые черты. На`ви, мгновенно стушевавшись, словно салага на первом смотре, упирает взгляд в пол и вытягивается по струнке во весь свой немалый рост. — Не показалось, — протяжно вздыхает Элизабет и практически сразу повышает голос: — Какого чёрта, Джейк, мать твою синюю, Салли?! Норман активнее работает челюстями, сдерживая истерический смешок. Турук Макто? Великий воин, который объединил кланы против небесных людей? Дважды победитель в ожесточённых бойнях, опытный стратег и тактик? Грозный отец и пример для подражания? Ага, как же — только не перед бывшим командиром, чей приказной тон за несколько лет службы отпечатался в каждом нервном импульсе на подкорке сознания.