After we die

Предпоследняя глава. И оружейная порнография. Приятного прочтения.

      Дёрнув рукой, Таканори обнаружил, что не может освободить её. Его разбудили шаги по плиточному полу, и он открыл глаза, видя перед собой смутные очертания продольного помещения и приближающуюся человеческую фигуру. Встрепенувшись спросонья, он стал шаркать ногами по скользкой керамике, забиваясь дальше в угол и закрываясь свободной рукой от света и опасности. От решительности, что исходила от походки этого человека, его расправленных плеч и прямой осанки.       Таканори слышал и чувствовал, что он стоит теперь совсем рядом — стоит и молча наблюдает. Однако Матсумото не спешил открывать себе видимость. Возможно, они все решили из его слов, что он имеет какую-то связь с планом Урухи? Имел. Верно. Если нет, почему же он в чёртовом тире и пристёгнут наручниками к железной полке с патронами? Это место может стать его могилой, без сомнения. И произойти это может прямо сейчас.       Пальцы коснулись его руки, чуть отодвинули её в сторону. Сердце Таканори на секунду остановилось, конечности похолодели, когда его приоткрытых сухих губ тронула мягкость. Горячий выдох в его собственные губы. Таканори запаниковал, хватаясь за первое попавшееся под руку, и этим оказалось чужое плечо, чужие жёсткие волосы. Уже в этот момент Таканори узнал того, на кого не хотел и глядеть. Открыв глаза, парень наткнулся на два бесконечно чёрных зрачка и непроизвольно онемел от чувства этой чудовищной, всепоглощающей близости.       — Аой? — спросил он полушёпотом, едва не задевая губами губы Широямы. — Почему я зде…       — От тебя пахнет просто отвратительно, — сказал мужчина, после чего Таканори прижался затылком к стене, сильнее стискивая пальцами рубашку на плече Широямы. Не найдя в этом утешения, дрожащие пальцы ухватились за волосы на затылке, но Аой не реагировал ни на одно из этих прикосновений. Он оказался настроен так же агрессивно и безрассудно, как и тогда, в холодном переулке у клуба, когда Таканори вёл себя «неподобающе».       Этот поцелуй был сродни удушью. Матсумото едва мог вдохнуть носом, жмуря глаза и путая пальцы в скользких волосах, бессильно сжимая их в кулаке. С каждым влажным прикосновением вспышка этого болезненно-эйфорического чувства заставляла Таканори жмурить глаза плотнее, резко втягивать воздух через нос. Перенасыщение.       Таканори едва не трясся, когда Аой поднялся на ноги и, задумчиво поглядев по сторонам, облизнул губы. Прикрыв влажные губы рукой, Матсумото смотрел на это широко раскрытыми глазами и не мог двинуться. Всё вокруг кружилось, плясало и размывалось. Таканори наблюдал за тем, как со стенда, где на подставках висело множество разнообразного оружия, Юу взял чёрное гладкоствольное ружьё, итальянское полуавтоматическое «бенелли», и подошёл к ящику с патронами. Вздёрнув голову, Таканори увидел патрон дроби, которым Широяма, немного повертев в двух пальцах, зарядил гладкоствол. Затвор глухо щёлкнул.       — Поднимись, — сказал Юу тихо, ровно, и одиночное слово, словно воздух из открытой морозильной камеры, опало и расползлось по полу.       Придерживаясь рукой за стену, Таканори попытался встать, но кольцо наручников по ножке доползло до нижней полки и там застряло. Слегка обескураженные, глаза Матсумото взглянули на Аоя красноречиво.       — Этого достаточно, — произнёс мужчина, стоя всего в метре и крепко сжимая обеими руками ружьё. Таканори медленно встал на колени, продолжая прижиматься к стене и не разрывая зрительного контакта с непроницаемыми глазами. Но Аой не спешил объяснять — он просто выжидал, плотно и строго сжимая губы, глядя покровительственно, свысока. Нельзя было не опасаться этого взгляда, игнорировать эту неумолимость в выражении его лица. А потому Таканори не мог оторваться от стены, вжимался в неё всем телом, скользил открытой ладонью по холодному крашеному бетону.       Ещё некоторое время, после того как Таканори распрямился и замер в ожидании, Юу выдерживал мучительное молчание. Всё это время лицо его было хмурым, Таканори не мог поверить, что эти губы только что целовали его. Когда же, не выдержав гляделок, Матсумото стал шарить глазами по полу и за спиной Широямы, тот сказал, не изменив своего безучастного тона:       — Открой рот.       Таканори показалось, он ослышался. Он шевельнул губами, чтобы спросить: «Зачем?» Рукава чёрной рубашки Аоя были закатаны до локтя, и на предплечьях вились напряжённые хваткой вены. Чёрное охотничье ружьё в его руках. Таканори опасался произнести и звук, его скулы вспыхнули так горячо — из-за этого даже заслезились веки.       — Живо! — повысил тон мужчина и ткнул дулом в грудь Матсумото, вздымающуюся от частого дыхания. Таканори вздрогнул, шумно втянув воздух через рот, и немного приоткрыл губы. Странно было думать, но фраза эта показалась Таканори сумасшедшей настолько же, настолько вульгарной. Он предполагал, что сейчас предпримет Аой, но не понимал, что он задумал. И самое главное — по какой причине.       Холодный ствол «бенелли» осторожно, почти ласково прижался к его щеке, и дуло ружья оказалось у него во рту. Металл слегка ударился о нижний ряд зубов, скользнул по языку, рассеивая по рецепторам кисловатый вкус, из-за которого происходило непроизвольное слюноотделение. Таканори шумно сглотнул.       — Посмотри на меня, — потребовал мужчина, и Матсумото не нашёл альтернативы, кроме как послушаться. Ни при каких других обстоятельствах он не стал бы таким «шёлковым», но всё же, несмотря на неконтролируемый страх, Таканори не мог почувствовать себя уязвлённым. Потому что Аой был просто в ярости, а значит, ему удалось привести мужчину в такое свирепое состояние каким-то пустяком, которого он даже не удосужился заметить. Видя непонимание в глазах Таканори, Широяма, вероятно, становился ещё более разозлённым.       Чтобы посмотреть Юу в лицо, Матсумото приходилось приподнять голову и вскинуть брови, отчего взгляд его становился именно таким, какой был по нраву Аою. Открытым и беспомощным. И Юу усмехнулся, но глаза его при этом остались совершенно блестящими агатами. Конечно, Таканори обругал бы его за это фальшивое веселье, он мог бы даже позволить себе ударить его, но не в том положении, в котором находился. Не сейчас.       — Так ты хочешь, чтобы я привёл в действие спусковой механизм, Матсумото? Или в чём дело?       Он говорил одним из тех вибрирующих неустойчивых тонов, который так был знаком Таканори и, вероятно, только ему. Когда-то Юу сказал что-то о трещинах и волнах. И Таканори, несмотря на относительное внешнее спокойствие, был так шокирован происходящим, что случайные кадры и диалоги, как пластмассовые фигурки в калейдоскопе, болтались в его голове, сменяя и заслоняя друг друга. У каждого есть свои трещины, но Матсумото никогда не мог предположить, что он когда-нибудь станет трещиной достаточного размера, чтобы при необходимой силе извне стена раскололась.       Даже сейчас, стоя на коленях с ружейным стволом во рту, он испытывал удовольствие из-за того безраздельного внимания, которое уделял ему Аой. Поправочка: если бы его сердце не стучалось так бешено, он бы, вероятно, был польщён. Но Таканори то и дело поглядывал на палец Широямы, плотно прилегающий к спусковому крючку. Пальцы его другой руки сжимали цевьё. Конечно, они не раз тыкали друг в друга оружием — только вот страх никуда не мог деваться. К тому же ситуация не была шуточной, ситуация была достаточно-таки серьёзной и щекотливой — Таканори мог определить это по лицу мужчины. Неужели этот раз окажется фатальным? Таканори не хотел знать.       — Я спрашиваю, — повторил Широяма, расставляя долгие интонационные паузы, — ты хочешь, чтобы я спустил курок? Моргни, если да, — прибавил он, видя растерянность в глазах Таканори. Кажется, чем-то он очень поднасолил Организации и, вероятно, всему миру, если всего за несколько месяцев его столько раз попытались убить. Сколько — он сбился со счёта.       Глаза слезились от волнительного румянца, но Таканори держал их открытыми, продолжая смотреть Аою в глаза. Оказывается, так сложно объясниться. С Широямой объясняться практически невозможно, Таканори вынес это из многочисленных ситуаций, когда мужчина выходил из себя. Из-за неверно сказанной фразы, не того жеста, из-за лишнего движения, из-за — смешно представить! — ревности. Последнее завладевало им полностью, стоило только дать один ничтожный повод.       — Мне нужно было бросить тебя там истекать кровью. Или подождать, пока ты испепелишься. Пока чёртов Такашима не усладит свой взгляд.       В Таканори начало зарождаться раздражение из-за того, что он совершенно не понимал, что происходит. Выслушивая все эти мерзостные слова, он начинал чувствовать себя неважно. Щемление в груди перекрывало страх, и было что-то в голосе Юу на этот раз, что заставляло чувствовать себя несправедливо обвинённым. Аой не играл, его голос действительно звучал разочарованно.       — Хорошо. — Переведя дыхание, Широяма на секунду прикрыл глаза. Он пытался успокоиться. — Будем думать, от стресса ты не совсем осознавал свои действия. Будем думать, тебя лихорадило из-за болезни. Я дам тебе шанс сказать то, что я хочу услышать.       Когда Таканори наконец удалось сомкнуть губы, у него болела челюсть. Прислонив руку ко рту, он ещё раз сглотнул раздражающий рецепторы вкус металла и вскинул взгляд. Юу положил ружьё на полку, рядом с ящиками с патронами и, опустив руки, неотрывно глядел. Таканори не знал, что нужно сказать — абсолютно. И раздумывал, лучше ли молчать или попытаться, положившись на интуицию.       Возможно, что-то было не так там, в особняке, когда он ослушался приказа. Более того — не стал слушать Юу. Но что он хочет услышать, что именно? «Извини»? Это сомнительные, банальные слова. Аою такие вряд ли придутся по душе, если не сказать, что, напротив, ещё больше раздуют конфликт.       — Я… — произнёс он, растягивая звуки, чтобы потянуть время. Надеясь, что за этот короткий момент ему в голову придут возможные варианты оправданий совершённого им неизвестного преступления.       Почему каждый раз «я»? Всякий раз, задумываясь, он произносил это ничего не значащее местоимение. Не глагол, призывающий к действию, заключающий в себе действие. Смысл, заложенный в этом ничтожном «я», был таким малым — в нём заключался всего один человек. На самом деле всё не так просто. И, вглядываясь в это многообразие оттенков «я», он видел их так много, что не мог решить, какие же слова будут правильными, какие слова будут его настоящими словами.       Эти слова должны лишь частично принадлежать ему, той его части, которая находит Юу своим еретическим божеством. Только вот этот Таканори больше не был тем, что раньше, и его голосовые связки, все его речевые органы, ударяясь о барьер, не позволяли ему сказать. Пулевые и ножевые ранения, переломы костей и психики не могли позволить ему произнести. Опустевшие глаза не отражали этих слов.       Я всегда только твой.       — Если ты настолько слеп, чтобы не видеть… — выдохнул Таканори, оставшись без сил после внутренней борьбы, — можешь распоряжаться моей жизнью так, как тебе заблагорассудится.       Чересчур многое приходилось взвешивать, слишком многое ставить на кон, и длинные паузы всегда сопровождали их беседы. Их глупые безрезультатные перепалки, в которых ни один, ни другой не слышали слов. Хватали движения губ и взгляды, чтобы раниться ими. Сколько бы Таканори ни твердил о своей преданности — Широяма не слышал. Его Фемида была не только слепа, но и глуха. Ему всегда было мало, ведь самые лечащие слова оказывались только жалким мотком пластыря поверх колотой раны.       Поджав губы, Аой достал из кармана ключ, очередной ключ был в его руках. И он снова бросил его Таканори.       — Поднимись и прими душ. А потом возвращайся. Постреляем.       Когда Таканори нажимал на панели цифры, электронные часы микроволновки показывали без пяти четыре утра. Утро только начинало обличать себя, и во всех комнатах всё ещё было достаточно темно.       Майк заново перевязал его раны и вколол ему немного морфия, чтобы облегчить лихорадку и боли, вызванные обострением. Сильвия спала в комнате — ребёнок, ещё не подозревающий, что лишился матери. Несколько часов назад Рейджи уехал к Майку домой, чтобы полностью уничтожить все базы данных и все носители информации, хранившиеся под надзором Джованы. В ближайшее время необходимо будет отыскать, в какие щели ещё могли просочиться тайны, чтобы стереть и их.       Как только потайной проход отъехал в сторону, слух Матсумото уловил ритмичные звуки выстрелов. Один за другим, с равными интервалами. Он стал спускаться вниз, ощущая, что прошедший день ещё совсем не закончен. Не закончится, пока не закончится этот разговор.       Шестое чувство у Аоя всегда работало просто поразительно, поэтому, едва Таканори сошёл с последней ступени и оказался в тире — мужчина обернулся. На нём были наушники и очки для стрельбы, в руках он держал пистолет «хай-пауэр». Завидев Таканори, Аой положил оружие на стол и, сняв наушники, пальцем подозвал подойти поближе. Он протянул Таканори наушники, следом снял с себя очки и также отдал. Перезарядив магазин, Юу дал ему пистолет в руки.       — Что мне делать? — говоря неестественно громко, спросил Таканори и недоверчиво нахмурился. Аой отступил в сторону.       — Стреляй. — Он вскинул бровь, как будто заданный вопрос был глупым.       Не находя смысла в дальнейших вопросах, Таканори принял устойчивую позу и прицелился. Он заметил, что в голове мишени зияла огромная дыра. Очевидно, Аой истратил не одну обойму, пока Матсумото был наверху, и то, что он не промазал ни на сантиметр ни единого раза, заставило Таканори покрыться мурашками. Быть таким точным и ни разу не выстрелить в настоящего человека.       Накануне вколотый морфий не был Таканори на руку, и он уже предполагал, что оплошает, ведь с трудом мог чувствовать своё тело вообще. Мысли были слегка туманными, он с трудом фокусировал взгляд на мишени.       — Стреляй, пока не закончится магазин. Тринадцать выстрелов, — напомнил Аой, и Таканори нервно облизнул губы, прочнее хватаясь за пистолет. Первый выстрел пришёлся в плечо, второй — в грудь. Закусив губу, Матсумото чуть изменил стойку и выстрелил ещё раз — не попал, но затем всё пошло куда ровней. Общий итог оказался недурным. Таканори нажал на кнопку, чтобы рассмотреть мишень поближе. Половина обоймы ушла на тело, но другая половина всё же попала в голову, один промах. Аой задумчиво хмыкнул и улыбнулся.       — Ещё раз, — сказал он, предлагая Таканори переметнуться на другую мишень. — Так ты увидишь наглядно, — объяснил Широяма, чуть изгибая губы в странной улыбке. Не обратив внимания на это, Таканори рассерженно поторопил:       — Давай обойму.       Матсумото зарядил магазин и снова прицелился. Он не знал, зачем делает это, но если Широяме по нраву наблюдать за этим, если это его удовлетворяет или успокаивает — пускай. Так или иначе, других занятий у Таканори нет на сегодня и вряд ли появятся в ближайшее время.       Указательный палец лёг на спусковой крючок, большой взвёл курок, и Таканори готов был выстрелить, он уже сосредоточился и выставил перед собой руки. На нём была растянутая майка с неразборчивым полустёршимся принтом, чья-то. И, собираясь выстрелить, он почувствовал, как его волосы на затылке сдвигают чуть в сторону, почувствовал поцелуй на сгибе шеи. Чувство оказалось таким острым, что палец Таканори дёрнулся непроизвольно — он промазал.       Таканори готов был взбрыкнуть и возмутиться, но Аой, приподняв один из его наушников, дал новые указания к действию:       — Что бы ни происходило, ты должен стрелять. Не останавливайся.       Курок был взведён ещё раз, ещё одно нажатие на спусковой крючок. Мимо. Матсумото вынужден был склонить голову чуть вбок, потому что Аой нашёл прекрасное время, чтобы докучать ему, чего не думал делать никогда.       — Ч-чёрт, — прошипел парень, стискивая зубы. Снова выстрелил и снова промазал. У него надрывалось дыхание — одно из важнейших критериев точного выстрела. Говорить о дрожащих руках, о мутном зрении ни к чему. Прикосновения губ были такими горячими и касались тех мест на коже, которые явно не способствуют сосредоточению и внимательности. Таканори был на грани того, чтобы опустить пистолет и закрыть глаза, но продолжал стрелять. Как и сказал Аой.       Видимо, в этой игре имелся какой-то особенный смысл, будь неладен этот ненормальный Широяма. Но пока Таканори только прерывисто выдыхал и изо всех сил пытался не выронить пистолет из рук. Когда спусковой механизм стал безрезультатно щёлкать, Матсумото бросил пистолет на панель перед собой и, дёрнув плечом, отступил в сторону.       Глаза Аоя смеялись. Таканори же касался дрожащей рукой шеи и злобно сжимал губы. Нет, это не то, что стоит превращать в испытание. Не то. Глядя на него, в глаза, Широяма нажал на кнопку, и мишень стала приближаться. Чем ближе — тем отчётливей Таканори мог различить её полную целостность. Ни одного отверстия от патрона не было на ней.       — Точность — ноль процентов, — прокомментировал Аой.       — Ты мешал мне! — возразил Таканори горячно.       Аой смотрел на него пристально, анализируя слова и, видимо, будучи довольным ими. Последняя фраза ещё раз отразилась в голове Матсумото, как эхо. Что-то неправильное было в ней.       — То есть… — Таканори замялся, зачем-то собираясь перефразировать.       — Ты говоришь верно, — прервал Широяма. Находясь уже достаточно близко, он ступил ещё на шаг ближе, и Таканори вынужден был отступить дальше и наткнуться поясницей на выступ с кнопками и наушниками. Очки всё ещё оставались на нём. — Ты говоришь всё верно, — повторил Юу и упёрся ладонями по обе стороны от рук Матсумото, тоже стискивающих панель. Они оказались лицом к лицу.       — Ты мог бы не выбирать. Мог бы быть ближе к Урухе, мог бы стать частью его плана, и тогда кто знает, чем всё закончилось бы. Найти суррогат было разумно с твоей стороны, более надёжно. Но искать меня — твоя ошибка. Если бы ты сделал верный выбор, на твоей спине не было бы двух пулевых отверстий.       — Значит, я только и делаю, что ошибаюсь?       — Значит, так.       Таканори хмыкнул спесиво, выражая своё несогласие.       — Ты хочешь, чтобы я опроверг, — констатировал он. Таканори видел глаза Аоя — близко. Его спокойную теперь полуулыбку. С самого начала Матсумото знал, что мужчина не станет стрелять, почему-то знал это со всей определённостью. Ему была приятна близость этих черт, этих глаз, ставших вдруг снисходительно-мягкими, и Таканори дышал через раз. — Чтобы я опроверг, ты называешь себя ошибкой. Ты знаешь, что я стану злиться. Так ведут себя только подростки.       — Правда? — С коротким смешком Юу вздёрнул брови. — Тогда я больше не буду тебе мешать.       Снова они пристально поглядели друг другу в глаза. И неловко, словно бы в первый раз, губы столкнулись, оставляя в воздухе мягкий одиночный звук поцелуя. Это тихое обоюдное согласие смутило обоих, но никто не подал вида.       Юу отступил на шаг, немного сконфуженный своим собственным поведением, и произнёс никак не относящиеся к ситуации слова:       — На рассвете здесь будет Акира.       Однако Таканори его не слышал. Схватив руку, которая так сильно отличалась от его собственной, что ясно указывало на возраст, он внезапно стал таким безрассудным.       — Ты мне очень дорог, — пробормотал он спешно, словно опаздывал куда-то, боялся забыть эти слова. Глаза его, как видоискатель, нервно плавали по лицу мужчины, дожидаясь ответа. Через несколько секунд безумная глупость сказанного ударила Матсумото в голову, и он выдохнул тихо. Его скулы горели снова, он отчётливо ощущал это и считал, что предал своим безразличием целый мир, вложив всю свою жизнь в человека напротив.       — Ну и кто теперь здесь подросток? — усмехнулся Аой одним лишь уголком губ.       В этой отрезанной от мира комнате, отгородившись от смертности, горести, реальности, им оставалось только смеяться. Друг над другом, над собственными искалеченными судьбами, над промахами. Итог был давно известен, но зачем же кричать об этом громко? Оба знали, что в глубине увлечённых губительной откровенностью глаз бегущей новостной строкой отражается: «Vanitas vanitatum et omnia vanitas».*