After we die

      — Откуда информация? — спросил Таканори, его голос прозвучал громом на фоне едва различимого шума двигателя машины, которую Уруха забрал со стоянки неподалёку от прошлой съёмной квартиры. Кою немного отвлёкся, с секунду посмотрел на Матсумото. В глазах брюнета читалось безразличие.       — Ты разве не доверяешь Организации? — усмехнулся он одними губами, в то время как стеклянные глаза его следили за дорогой.       — А как ты думаешь?       — Слишком много вопросов, парень. Я ничего не думаю, мне плевать.       — Свидетелей не было.       — Побудь ты тут с моё, ты бы понял, что Организации не нужны свидетели.       — Среди ваших завербовали ясновидящих? — ответил колкостью Матсумото. — Довольно с меня твоих «побудь с моё».       Шины автомобиля вдруг заскрипели, машина остановилась слишком резко даже для такой низкой скорости, а сзади послышалась цепная реакция тормозящих. Не прошло и двух секунд, как град звуков клаксонов посыпался в их адрес.       — Так выметайся, Матсумото, — чуть нахмурившись, сказал Уруха. Его руки недвижно лежали на руле, а глаза всё так же слепо созерцали дорогу впереди.       — Ты тормозишь движение, отморозок, — с закипающим недовольством сказал Таканори и развернулся корпусом к застывшему на месте брюнету.       — Выметайся, — повторил Уруха, на этот раз даже тише.       — Поезжай давай!       Таканори не сдержался и хорошенько приложил нахального водителя головой о дверцу. Шатена уже не волновало даже то, что движение задержится на ещё большее количество времени, он хотел услышать этот глухой звук удара. Но ответ не задержался, реакция старшего была молниеносной — Таканори понял, что давится собственной кровью, хлынувшей из носа. И только потом Такашима нажал на газ.       Таканори кашлял, приподнимал голову, пытался остановить кровь, но уже через несколько секунд выпачкал всё, что только мог, красным. А Уруха наблюдал за дорогой, даже ни разу не повернувшись посмотреть, что происходит с его пассажиром.       — Второй раз… Ублюдок… — тяжело дыша, попытался заговорить шатен, хватающий воздух ртом. Наконец брюнет улыбнулся, не в силах больше сдерживать довольство собой.       — Не запачкай салон, — сказал он, плавно скользя руками по коже руля на повороте. Но пальцы его отчётливо дрожали от чувства адреналина, заполонившего всё нутро и давящего на самую глотку; ноющая головная боль осталась им проигнорированной.       — Ты… — начал Таканори, но решил прекратить свои ругательства, которые не выливались ни во что путное — только ещё больше злили его самого и разогревали энтузиазм Кою.       — В бардачке есть какая-то старая тряпка. Вытри морду. — Таканори открыл бардачок и без разбора схватил первое похожее на ткань, зажимая этим нос. — Не тешь себя надеждами, что произошла ошибка, Матсумото.       — Не трепли ерунды, — прогудел в ответ младший.       — А ты не вешай мне лапшу на уши, — улыбнулся Уруха, — вы ведь так здорово ладили. Неужели нет, Матсумото? Не молчи, Матсумото, когда я спрашиваю.       — Не находишь странным, что мне сложно разговаривать, когда из носа льётся кровь?       — Из носа — не изо рта, Матсумото.       — Если не прекратишь называть мою фамилию так часто, эта кровавая тряпка понадобится и тебе. Такашима, — продолжал отвечать Таканори, как бы сложно это ни было в его положении.       — Не уподобляйся ему. Твои жалкие угрозы — просто мусор.       — Тебя не спросил, кому мне уподобляться.       На секунду установилась примиряющая тишина. Таканори отнял ткань от лица, тяжело выдохнул и попытался дышать носом.       — Если бы он не оставил улик, никто бы не нашёл его, — неожиданно начал Такашима. — Ему что-то от нас нужно. Возможно, он просто решил совершить суицид таким образом. Если он наконец-то признал, что ему уже пора сдохнуть, то он сделал правильный выбор. Я буду только рад знать, что его нет на этой чёртовой планете. Приехали. — Такашима заглушил мотор машины и не медля вышел. Они остановились у того дома, где только вчера вечером сняли квартиру.       Поднявшись в неважно выглядящую квартиру со скрипящими полами, Таканори стянул пальто и бросил его на журнальный столик. Шляпу, что он снял ещё при входе в подъезд, парень положил поверх, не заморачиваясь по поводу порядка. Крючки в прихожей уже были заняты одеждой более присущей обычным гражданским. Было ещё несколько шкафов в комнате с кроватью, но все они становились бесхозными за неимением вешалок. Комната с кроватью была таковой, потому что не являлась спальней. Матсумото не мог припомнить, когда за последние несколько лет он лежал в кровати. В полной безопасности и покое, казалось, можно было ощутить себя только в ней, в комнате с выключенным светом и зашторенными окнами. Но вместо этого он засыпал на кухне сидя, пока в чашке остывает приторно-горький чай, который наутро станет похожим на помои. Шатен не мог поверить в безопасность, даже секундную. Он сделал столько, что хватит на парочку пожизненных сроков, а лучше того — смертная казнь. Именно она решила бы всё разом.       В прихожей стояли только его ботинки, а на столе лежала только его верхняя одежда: Такашима, как и всегда, раздевался где попало. Таканори услышал запах табака из гостиной, поэтому решил свернуть налево, на кухню. Только на полпути шатен вспомнил о перчатках, поэтому вернулся и, пошарив в карманах, выудил их оттуда, а затем бросил в умывальник на кухне и склонился над ним, чтобы умыться. Матсумото был уверен, что выглядит не лучшим образом с распухшим носом и подтёками крови на лице. Стоило только им с Урухой начать цапаться, и Таканори смывал с себя кровь. Ещё недавняя розоватая ранка виднелась в уголке его губ, но, как только зажила она, на лице появились новые отметины.       Таканори не злился, ему было всё равно. Чаще всего перепалки начинал он сам, поэтому бесполезно было бы винить в чём-то Кою. Матсумото был из тех, кого легко завести, и Такашима знал это и пользовался этим. Тем не менее, он стал более терпимым к словам и действиям Таканори — часто отмалчивался, но его жестокая натура всё же брала верх над терпением, когда ситуация излишне накалялась. А терпения у него было не так уж и много. Оно было сравнимо с водой на самом донышке чайника: она закипает почти моментально, стоит только прибавить побольше огня. Этот результат был неизбежен, поэтому Матсумото перестал думать об этом как о чём-то дурном. Ведь в своей вспыльчивости они были похожи.       Только Таканори почему-то не хватало сил бить так же расчётливо, как это всегда делал Кою. Иногда он бил так, что казалось, словно он уже не сможет остановиться. Он не мог ударить так, чтобы не оставить следов: ран, синяков. Таканори удивлялся, как случилось так, что им ещё не была сломана ни одна его кость. Разница была в том, что Таканори бил, чтобы выместить злость — Такашима же бил, чтобы ранить. Поэтому второй почти всегда и оставался невредимым, а Таканори смывал с себя кровь.       Умывшись, Матсумото поглядел в раковину: в сток сливалась вода, окрашенная кровью. Его кровь смешалась с кровью человека, которого они убили ещё несколько часов назад. От мокрых перчаток всё ещё текли кровавые струйки, вклиниваясь в воду и причудливо изгибаясь.       Отвлекла Таканори рука Такашимы, что внезапно приземлилась к нему на спину. Шатен вытер рукавом рубашки глаза и заправил концы намокших волос за уши. С кривой ухмылкой брюнет протянул ему сигарету. Немного поколебавшись, Матсумото взял из рук Урухи наполовину выкуренную сигарету и затянулся, сжимая её дрожащими от холодной воды пальцами. Шатен закашлялся и выбросил сигарету в раковину, где она зашипела и потухла.       — Мерзость, — произнёс он хрипло и обошёл Уруху, даже не глянув на него. Брюнет широко улыбнулся, поднял палец и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но Матсумото ускользнул из его поля зрения. — Где вещи? — крикнул шатен из коридора.       — В машине, — ответил Уруха, но поздно понял, что его не услышать из кухни. — Не суетись, Матсумото, — сказал он, выйдя в коридор, где Таканори осматривался. — Я всегда предлагаю тебе покурить, но ты плюёшься. И продолжаешь суетиться. Расслабься, Матсумото.       — Где вещи? — переспросил Таканори, поднимая глаза на бесполезно разбрасывающегося словами Уруху.       — В машине вещи. — Такашима смотрел на движения своего напарника несколько насмешливо, но заинтересованно. Когда тот зашнуровал свою обувь, то принялся разыскивать ключи на журнальном столике и комоде напротив него. Очевидно вспомнив, что открывал дверь не он, шатен шагнул к двери. А Уруха редко закрывал дверь. Поэтому та, конечно же, была не заперта.       — Не возьмёшь куртку? — негромко предложил Кою вдогонку и бросил Таканори ключ от автомобиля. Он поймал брошенную вещь, но не обратил внимания на слова брюнета, и дверь захлопнулась за ним. — Ну и ладно, — нехотя усмехнулся Такашима, принимаясь щёлкать зажигалкой, которую всё это время держал в левой руке.       Матсумото спешно спускался по лестнице, пропуская ступеньки под собой, боясь споткнуться, но всё же не сбавляя темп. Спешить было некуда, но что-то не давало шатену остановиться. Он был даже рад, что Уруха до сих пор не удосужился притащить в квартиру их жалкий реквизит в виде нескольких посудин, электрического чайника и парочки вещей гардероба. Последние принадлежали по большому счёту Урухе, который как-никак, но умудрялся следить за собой. Так вот именно бездействие Урухи позволило ему сейчас выйти на улицу и проветриться, этого ему как раз таки не хватало, к тому же разбитый нос давал о себе знать неприятной болью, которая, казалось, уже перешла в головную. Таканори надеялся, что хотя бы холод притупит эти ощущения, потому что из медикаментов у них имелись только бинты и полупустая бутылка саке, которую Уруха несколько дней назад притащил из бара. Хотя второе было бы неплохим медикаментом сейчас, стоило только выбрать правильный способ применения: внутрь.       Таканори вытащил сумку из багажника и снова включил сигнализацию машины. Кругом было так тихо, что звук закрывающейся машины прозвучал как выстрелы в безлюдной глуши. Матсумото остановился на секунду и вдохнул порцию холодного позднеоктябрьского воздуха, выдыхая вместо него сгусток белёсого пара. Таканори поднял глаза: подумать только, ещё тысячи людей сейчас смотрят на это круглое желтоватое пятно на небе. Наверное, любой другой почувствовал бы сейчас то, что полагается. Единение. Так, по крайней мере, считал Матсумото. Раньше он никогда не стоял посреди улицы, рассматривая серые клубы облаков, изредка затемняющие свет лунного диска, но всё изменилось и сломалось.       И Таканори не чувствовал единения, не чувствовал связи. Что бы их ни объединяло: небо над головой, земля под ногами, воздух — он не заслуживал того, чтобы считать себя одним целым со всеми этими людьми. Его не было в их толпах. Он был в пропахших никотином малосемейках, в сырых подвалах и запачканных литрами крови помещениях — никак не среди людей. Наверное, он был социально опасен. Как так случилось, сам не знал. Но даже эта луна светила не ему, он мог только надеяться на то, что она не знает о том, что он совершил. Однако напрасно. Люди не могли знать, но она точно знала о нём всё, она была главным свидетелем, и Таканори не хотел, чтобы она простила его. Эгоистичная боль не оправдывала его окровавленных рук и мёртвых глаз.       Постояв некоторое время в тишине, глядя куда-то вверх, Матсумото всё-таки попытался согреть руки дыханием. Всё же воздух был слишком холодным, чтобы Таканори мог оставаться здесь долго, несмотря на то, что чарующая атмосфера пустоты не могла не манить потонуть в ней. Время приблизилось к полуночи. Таканори побрёл обратно, растирая по пути ладони друг о друга.       Первое, что заметил Матсумото, когда открыл дверь квартиры, это лезвие ножа, сверкнувшее на небольшом расстоянии и него и воткнувшееся в деревянный дверной косяк. Таканори отпрянул и только через некоторое время решил снова приоткрыть дверь.       Уруха сидел на кухонном стуле, причём сидел довольно своеобразно: одной ногой упирался в комод, держа стул отклонённым на градусов пятнадцать назад, и опирался спиной на небольшой участок стены у двери в гостиную. При этом он ещё и умудрялся раскачиваться на двух ножках, сгибая ногу в колене.       — Подай, пожалуйста, — махнул он Матсумото рукой, словно ничего не произошло только что. Таканори также сделал вид, что не Уруха сейчас сидит в странной позе в коридоре, покачиваясь на стуле, и что не он только что швырялся в него ножом. Шатен вытащил лезвие из дерева, приложив небольшое усилие, и подошёл к Такашиме, чтобы вручить тому холодное оружие. Недоверчиво покосившись на брюнета, Таканори всё же развернулся к нему спиной и не спеша побрёл в кухню, чтобы сделать себе чай. Ради этого ему и пришлось спуститься за вещами. Едва ли он нуждался в одежде или саке.       Но стоило Таканори сделать шаг, как звук вонзающегося в дерево ножа раздался снова.       — Ты что делаешь? — Матсумото обернулся через плечо и нахмурился.       — Тренирую меткость, — ответил Такашима, увлечённо оценивая свой результат. — Не подашь? — обратился он к Матсумото с натянутой улыбкой. Таканори шагнул обратно, глядя на Уруху недоуменно. Когда из-за угла показалась дверь, Таканори глянул на неё.       — Эта дверь теперь похожа на решето, — обвиняюще произнёс он и вздёрнул бровь, даже не зная, что предпринять. Вероятно, лучшим вариантом было бы просто игнорировать, что Таканори и решил сделать, возвращаясь к своему пути на кухню. Дверь-то была не его, а уж возмещать за неё деньги владельцу квартиры он точно не станет. Хотя Матсумото вообще сомневался, что ещё что-то в силах сделать вид этой квартиры с пыльной мебелью и отсыревшими обоями хуже.       Иногда ему приходила мысль о том, чтобы перестать ошиваться рядом с Урухой. Если не соврать, ему часто приходила мысль держаться подальше от Такашимы. Поглядеть со стороны, так именно это он и делал. Ошивался вокруг него, скорее, сам Такашима. Но лишь оттого, что Матсумото позволял ему это делать. Кою не был одним из тех глупцов, что внедряются в компанию, где ему не рады, и не замечают этого. Таканори чувствовал, что чем-то заслужил снисхождение Урухи, насколько тот, конечно, был способен на снисхождение. Возможно, ему нужен был кто-то, с кем можно пособачиться, чтобы спустить куда-то свой несвязный иногда поток слов; раздражительность Матсумото пришлась как раз кстати. Больше всего Такашима ненавидел равнодушие, и, вероятно, поэтому он не переносил на дух как Аоя, так и любое упоминание о нём.       Матсумото даже не успел обдумать сегодняшний разговор с Лидером, его мысли погрузились в хаос, как только он услышал эту фамилию, и не пришли в порядок до сих пор. Как бы он ни хотел это опровергнуть, но первое желание было самым правдивым: он хотел снова посмотреть этому подонку в глаза, пусть даже наставив на него оружие. Таканори чувствовал предательство, но даже не знал, в чём оно заключается. И всё же его жизнь висит бременем на плечах из-за этого проклятого Широямы, который просто не захотел нажать на курок. Матсумото много раз думал, почему именно Аой был тем, кто должен был пустить ему пулю в лоб. И почему этого не произошло.       Все ответы были у этого человека, он располагал ими и дышал относительно умиротворённо. Таканори же приходилось гнаться, запыхавшись, за тем, что ему было недоступно. Это было его последней целью, перед тем как пойти ко дну. Его целью был Широяма.       — Матсумото, ты выпадаешь. — Уруха присвистнул и пощёлкал пальцами перед лицом шатена.       — Что?       — Из реальности выпадаешь. Думал, ты мне кофе сделаешь. А ты сидишь тут и пялишься в окно. Показалось, каталепсия. Не пугай меня, Матсумото. — Всё ещё посмеиваясь, Такашима включил чайник, который уже остыл с того момента, как Таканори включал его.       — Который час?       — Половина первого, — моментально отозвался Кою и стал барабанить пальцами по кухонной тумбе, притопывая при этом ногой.       — А тебе не пора спать? — чуть громче произнёс шатен, прикладывая руку к больной голове, и зло покосился на брюнета, издающего нервирующие звуки.       — Я бы посоветовал тебе взглянуть в зеркало. И тогда вопрос о том, кому пора спать, отпадёт сам собой.       — Иди к чёрту, — невесело ухмыльнулся Таканори, и Такашима ответил такой же ухмылкой.       Уличные фонари за окном плыли в слезящихся от усталости глазах, но Таканори не мог их сомкнуть. Сидел и смотрел, как мир становится размытым.