After we die

Evans Blue — Cold (Acoustic) Evans Blue — Erase My Scars (Acoustic)

      — Я тоже, — прошептал Матсумото так тихо, что брови брюнета дёрнулись к переносице, и он склонился чуть ниже, чтобы слышать, — неосознанно. — У нас дома всегда были обезболивающие. Обезболивающие — так мы назвали их. Да это же… просто наркотики были, — покачал головой шатен. Он всё смотрел в спасительный пол. Как простая формула счастья: хочешь уйти от проблем — смотри в пол. Это спасёт так же, как одеяло от ночных монстров, разгуливающих на обоях. — Сейчас мне кажется… — Таканори осёкся и посмотрел на Широяму. Широяма смотрел на него. В прихожей было так темно — хоть глаз выколи, но они видели друг друга почти отчётливо после этого долговременного спора в темноте, который ни к чему не привёл.       — Это всё глупо, — сказал Таканори отчётливее, — ты прав. Умирать — не умрёшь. Жить — не живёшь. Но что мне делать с…       Брюнет медленно моргнул, и его взгляд пополз по подбородку, шее, ключицам и остановился на груди. Его свободная рука открытой ладонью легла на ткань рубашки, мягкую, фланелевую. Пальцы Юу подрагивали на весу до того, как столкнулись с Матсумото. Таканори заметил это, и почему-то стало легче, хотя и сердце снова стучалось так некстати. Ему казалось, что оно просило выйти из той рёберной клетки, в которую было закрыто. Навсегда покинуть тело.       Пальцы Аоя разгладили ткань, прикасаясь аккуратно, но со знанием. Юу был похож на врача со стетоскопом, который слушал его дыхание, но эта ассоциация только вселила в Таканори новую порцию страха.       Кожа не была чувствительна к этим прикосновениям, ей было просто плевать на всю эту бессмысленную возню, и сердце, будто споря с этой статичной дурой, стучалось в возмущении.       — Оставить здесь, — сказал Юу. Его глаза посмотрели на Таканори, они снова сличались с чем-то. Недоверие слизкой тиной лежало на дне чёрных глаз, и они не могли больше поверить — проверяли, издевались и заглядывали в глубину. Но настоящее почти каждый раз проходило мимо полуослепшего хрусталика — только ложь отражалась там.       — И перед тобой не имею права, — опомнился шатен, но не отошёл и не отступил. Он хотел быть прощённым, но кое-что уже не изменить. Кое-что уже не лечится, кое-что уже не прощается. Кое-что иногда умирает — это нормально. «Но что же делать с…» — противоречил снова стук внутри. — Я перестану делать это тогда, когда ты убьёшь меня. Прекращу.       В одной его руке был пистолет, другая слушала частое сердцебиение. В одной руке была смерть, а в другой — жизнь. Странный факт: свет просачивается сквозь темноту, но жизнь не просачивается сквозь смерть. Пуля и плоть сталкиваются, и плоть не свет, чтобы перебороть беспощадных девять грамм металла. Плоть — ничто, так легко умирающее. Она нейтрон в атоме: заряда не меняет, но обязательна для чего-то. Потому что так заложено законами этой Вселенной, потому что всё уже давно было решено за людей. И они ничего не могут с этим поделать.       — Таканори. — Снисходительность в который раз прозвучала в голосе Юу, он смеялся.       — Так же и они делали, — улыбнулся Матсумото искусственно. — Выписывали наркотики, они назвали их «обезболивающее». И ничего не могли сделать. И каждый раз им было плевать, каждый раз они смеялись над тем, что мы пытались собрать из ничего! Из ничего! — прошептал он шипяще, зло, но не ушёл. Продолжал стоять и злиться, а Юу продолжал смотреть на него. Таканори представлялось, что рот Широямы наглухо прошит проволокой, поэтому он то и дело молчит, чтобы не сделалось больно. — Они-то врачи… они-то… всезнающие. Они всегда играют в богов, потому что знают о теле всё. Со знающими глазами они говорили, что это конец.       Таканори чувствовал себя увереннее, говоря это. Чувствовал, что может противостоять. Ему хотелось сломить эту уверенность. Потому что всё идеальное всегда хочется разрушить, когда этого не имеешь.       Но всё впустую. Ничто не изменилось в лице Юу — он стоял и смотрел. Таканори думал, что ему нечего ответить на эти неуместные жалобы. Однако только потому, что брюнету хотелось ответить как никогда, он держал язык за зубами.       — А как считаешь ты?       Аой оторвал спину от стены и обошёл Таканори, прошёл по тёмному коридору прямо в гостиную, где из-за задёрнутых штор стояла непроглядная темнота. Сожитель Юу до сих пор где-то пропадал, Таканори не сомневался в его занятиях на эту ночь.       — Кем меня считаешь ты? — донеслось их тёмной гостиной. Таканори вглядывался, но никого не видел. Он включил бы свет, но даже выключателя нигде не находил. — Я могу тебя убить? — Новый вопрос. И никаких ответов.       Матсумото злился на Юу, но вспоминал то, что виновен перед ним. Он не имел права быть таким эгоистичным и думать, что лишь только он сейчас стоит в этой темноте, никого не имея, не имея ориентира, чтобы не провалиться, когда ступаешь под угольным покровом. Не только Аой убивал, не только у Таканори когда-то были друзья.       На ощупь шатен прошёл в дверной проём. Юу больше ничего не говорил, и Матсумото мог бы сказать, что, наверное… было страшно. Он не давал себе никаких установок, когда шёл сюда, — вот что влекло его в темноту. Там можно не давать себе ни одной установки, и никто не увидит ничего. Абсолютно ничего.       Забыть всё: ты убийца, твой отец убийца, твоё окружение — убийцы. Попытаешься найти виноватого — увязнешь. Виноватых и правых нет. Есть желание, есть убийственное желание ступить в темноту, потому что всё потеряно именно там. Кто может гарантировать, что хотя бы обрывок не найдётся где-нибудь в пыли.       Но что-то схватило его из темноты — Таканори попытался отбиться. Здесь никого больше не было, однако Матсумото упорно не верил, что был настойчиво схвачен именно Аоем. Он бы никогда такого не сделал.       — Тише, тише, — сказал голос. Голос Аоя. Его пальцы вцепились в локоть, другая пятерня настойчиво давила на рёбра. Таканори чувствовал себя некомфортно, он чувствовал себя уязвимым из-за этой, другой руки. — Я не хотел пугать.       — Правда? — усмехнулся Таканори, неровно дыша. Только его рвущееся дыхание было слышно в комнате, хоть он и не пытался уйти больше. Только попробовал увильнуть от ладони чуть выше талии, но не вышло.       Широяма не ответил.       — Это секрет, — произнёс он вместо этого фразу, что показалась Таканори слегка глупой. Но не было похоже, чтобы брюнет смеялся.       — Что? — растерянно ловя очертания лица Юу, спросил Матсумото. Его не хватило ни на интонацию, ни на интерес. Голос был громче голоса Широямы — это получалось у него неосознанно. Он выглядел встревоженно и пытался отступить назад.       — Секрет, — повторил Широяма ещё тише, едва ли не заговорщическим тоном. Таканори стало на секунду даже смешно, но страха было больше. Юу вёл себя очень странно.       — Какой ещё?.. — не удержался Матсумото от язвительного смешка. Он хотел прикрыть то, насколько был уязвим сейчас. — О чём ты?       — Ты должен пообещать, что никому не расскажешь, Таканори.       Таканори понял, что эти фразы были странной шуткой, которые так любил брюнет. Он не был склонен шутить, поэтому слова его не могли прозвучать для Матсумото как шутка. Юу знал и пользовался его смятением. Юу знал, что за реакция будет следствием его слов и действий. Потому что знал, как спровоцировать. Он был доктором тоже, только разбирался он не в теле, а в чём-то расплывчатом и едва существующем. Что находится там, ещё глубже. Жестикуляция, движения, взгляд — расшифровать это нельзя, всего лишь прочитав пару стопок книжонок.       Рука, до этого держащая Таканори за локоть, исчезла.       — Не расскажу о чём? — замешкался шатен.       Палец коснулся губ — просьба молчать.       — Нервных окончаний на губах в сто раз больше, чем на кончиках пальцев, — сказал Аой. Таканори передёрнул плечами, когда палец коснулся его верхней губы; легко погладив, соскользнул на нижнюю, слабо оттягивая её вниз. Когда касание исчезло, шатен облизнул пересохшие губы и больше не задавал вопросов.       — Боковая поверхность шеи, — произнёс Юу шёпотом, и пальцы его переместились на шею Таканори. Прикосновения были едва различимыми и носили какой-то практический характер, оттого шатен шумно втянул воздух. — Ключица, межключичная впадина… — перечисляя зачем-то, Аой поочерёдно касался названного. — Плечевой сустав. — Рука легла на плечо, и брюнет закончил. Но ненадолго. — Подмышечная впадина. — Пальцы второй руки перебрались выше, и Таканори вновь попытался отпрянуть, но был удержан за плечо. Его тело било судорогой каждый раз, как губы брюнета произносили новую фразу. — Локоть и кисть руки, — во второй раз завершил Аой. — Это только часть уязвимых точек на теле человека. Я знаю их все, Таканори. И как воздействовать на них, чтобы причинить боль. Тебе было больно?       — Нет, — нервно мотнув головой в сторону, сказал шатен. — Нет. Что с того? — Голос его был слабым и тараторящим, движения — зажатыми.       — Я мог.       — Я должен быть рад? — хмыкнул Таканори.       — Ты хотел, чтобы я тебя убил. Это твой ответ, — размеренно и тихо шептал Юу.       — Ответ… нет? — всё ещё недоверчиво прошептал в ответ Матсумото. Они глядели друг другу в глаза, но не видели отчётливо.       — Ответ: ни за что.       От звенящей тишины Таканори потерял способность слышать и думать, лицо окатило жаром. Мысли о лжи почему-то улетучились, всего на секунду Матсумото потерял всё, кроме кроме этих слов. Сердце заходилось в бешеном стуке, голова снова разболелась, и человек перед ним показался совершенно иным. Как будто Таканори был слепым всё это время, как будто только что прозрел, в этой темноте.       Они были искалечены. Нет, дело было не в переломах, не в каких-то там уязвимых местах и пулевых ранениях. Дело было в глазах. Всё дело было в глазах. Они видели совершенно иное, они видели смерть в каждом углу. Дамоклов меч висел над головами обоих.       — Ты имеешь право.       Спасительный пол, две пары ботинок. Этот аргумент не впечатлил Аоя.       — Ты хотел. Я видел это. — Повесив голову, он стоял перед Юу и пытался верить ему. — Хотел? — спросил Таканори. Он уже надеялся на «нет», и это было так наивно. Брюнет качнул головой, подтверждая, — шатен распахнул глаза в изумлении.       — Хотел, чтобы мы были наравне. — Брюнет отошёл, его ладони исчезли, оставляя Матсумото в смятении стоять посреди тёмной комнаты. Он не видел и фигуру Юу, не смотрел перед собой и по сторонам. — Чтобы тебе было больно.       — Это эгоистично, — усмехнулся Матсумото, прикладывая ладонь к горячему лбу.       — Я знаю, — раздалось за спиной. Таканори не двигался, хотя и чувствовал себя разбито, чувствовал, как мысли в его голове перепутались и как в тело начал пробираться озноб. Плащёвка зашуршала позади; Матсумото выдохнул, когда рука брюнета проскользнула под куртку. Вторая легла на грудь, и давление заставило Таканори наклониться назад. Он столкнулся спиной с чем-то — несложно догадаться, с чем. С кем.       — У тебя температура, — прошептал брюнет в самое ухо, чем заставил Таканори громко втянуть воздух ртом. Ему было жарко и холодно, а в голове не осталось ни одной здравой мысли. Завтра всё изменится, утро прольёт свет на все события, но сегодня он погряз в этом. Сегодня ночью он сам нашёл свою гибель. Не петля на шее, не таблетки с бутылкой виски — хуже. Он понимал, что заставляло Юу держаться на расстоянии так долго, теперь понимал и знал, что Широяма думает о том же. Это было непростительной слабостью, к которым так склонен человек.       — Единственный способ, Таканори. — Шёпот в ухо, и губы почти касаются кожи. Матсумото закрыл глаза, и это стало последней каплей в забвении. — Это единственный способ стать ближе. Боль — единственный способ.       Голос брюнета не был похож на его голос, его слова не были похожи на его слова. Рука Широямы так сильно давила на грудь, что Таканори боялся задохнуться. Он задавался вопросом, проснулся ли он, когда задремал прямо на ступеньке у подъезда; не сошёл ли с ума. Но здесь было безопасно. Ни один человек не мог бы слышать того, что говорил ему Юу, потому что это всё было секретом. Всё, что он говорил, всё, что делал, и всё это чувство было страшным секретом, о котором никто не мог и не сможет узнать.       — Задушишь, — почти неслышно прохрипел Таканори и получил желанный воздух на несколько секунд. Перед тем как пальцы Юу сжали его скулы, склоняя голову назад. Шатен приоткрыл веки, чтобы понять, что происходит, но дыхание в губы сейчас же оборвало его намерение.       — Постой, — произнёс он быстро. Необоснованная паника завладела им, и рука схватилась за запястье брюнета.       — Ты не запретишь мне.       Юу никогда не бросался словами, а методично выбирал их. Таканори был уверен, что это не составляет для него особого труда. Что-то, что казалось ему сложным, всего лишь привычка, всего лишь черта.       Ощущение этих губ всё ещё не было привычным, Матсумото чувствовал, как сбивается его дыхание. Неуверенное прикосновение показалось таким мимолётным. Но Таканори почувствовал влажное касание и едва не сомкнул губы от неожиданности — слабость прокатилась по телу, и рука, сжимающая запястье ослабела тоже. Дышать снова стало сложно, но теперь из-за того, что сердце билось где-то в горле, едва ли не больно.       И когда доступ к воздуху был наполовину перекрыт, чужой язык скользнул по нижнему ряду зубов, снова задевая губы. Таканори почти подавился воздухом, но, несмотря на это, потянулся навстречу.       Горькое щемление в груди побуждало быть ближе, ещё ближе, но рост не позволял шатену этого сделать. Губы брюнета поцеловали его влажные губы, и Таканори почти ощущал, как Юу опасается этого. Хотя слова его были такими монотонными и уверенными, его действия были слишком опасливыми. Матсумото зацепился зубами за нижнюю губу брюнета, что заставило его внезапно отстраниться. Ответная реакция спугнула его.       — Не бойся, — поспешил сказать Таканори, и слова ударились о препятствие губ. Он не подумал бы насмехаться — никогда.