After we die

      В комнате было холодно. Сквозь сон он почувствовал холод своих пальцев, когда прижал руку к губам, и открыл глаза. Тело ломило, и кругом стояла едва ли не зима, однако Таканори чувствовал, что его собственное дыхание раскалено, таким горячим оно было по сравнению с конечностями и руками в частности. Ветер усилился за ночь и самовольно открыл форточку, откуда теперь огромными объёмами врывался ледяной воздух.       Тонкая голубая линия светилась, открывая шатену видимость на пепельницу и прожжённое пятно на столе.       Матсумото расслышал шаги: половица жалобно потрескивала, стоило ноге опуститься, — снова и снова. Перевернувшись на спину, шатен увидел над собой тёмный силуэт. Страх почему-то наполнил дыхательные пути до отказа — Матсумото выставил перед собой руки, чтобы попытаться защититься, будучи таким открытым, лёжа здесь и словно поджидая кого-то, кто задушит его прямо во сне.       — В чём дело? — прошептал силуэт, и его рука потянулась ближе к Таканори, провоцируя того закрыть глаза, чтобы придумать несуществующую защиту. Того, чего не видишь, нет. Пальцы дрогнули, когда шатен почувствовал щекочущее прикосновение на собственной ладони. Это было странно. Но мысли понемногу стали осаждать свободную голову, и Таканори вспомнил, кому принадлежит тот голос, что он услышал.       Палец убийцы чертил на его ладонях невесомые письмена, и эти руки не собирались задушить его. Таканори открыл глаза, но не смог увидеть лица Широямы, как и всего остального, ведь он сам построил над своей головой импровизированную крепость.       Отчётливо повторив очертание продольного шрама от ножа на одной из рук шатена, прикосновения перебрались на указательный палец, но кисть руки Таканори сжалась.       — Где я? — прохрипел он.       Аой исчез из поля видимости шатена, который проследил за его передвижением по комнате. Брюнет сел на кресло и потянулся к полупустой пачке сигарет, что была на краю стола. Только когда уже привычный огонёк загорелся во тьме комнаты, мужчина заговорил:       — Ты там, куда пришёл сам.       Лунный свет дрожал и искажался на обнажённом плече Юу, скользил по коже руки, когда брюнет подносил сигарету к губам, пополняя запас дыма в пропахшей им комнате. Сигаретный запах услышал и Матсумото всего спустя каких-то несколько секунд. Он поднялся и сел, смотря на Аоя, не зная, чем ещё занять свои затуманенные после сна глаза. Шатен выглядел помятым, щурился и зевал, напрягая плечи, что, по предположению, должно было спасти от холода. Но не спасало.       «— Почему не спишь?       — Не хочется.»       — Почему не спишь? — пробормотал Матсумото сонно и приложил ладонь ко лбу. Температура и не думала сходить. Руки на фоне горячего лба казались вовсе неживыми.       — Не могу, — ответил Аой так же тихо и затянулся — оранжевый огонёк на секунду заблестел ярче. Когда-то он отвечал совсем не так, и Таканори настораживала эта перемена. Он всё ждал, когда его вопросы оборвёт безжалостный тон, когда Широяма встанет и уйдёт прочь. Что же он делал на самом деле все эти многочисленные разы, раздражаясь и шипя? Злился?       — До рассвета ещё далеко, — напомнил брюнет.       — Я не хочу спать, — произнёс Таканори, подтягивая колени к груди. У дивана стояла его пара ботинок, а на противоположной ручке лежал плащ Аоя, поверх которого — куртка Таканори. Матсумото вздохнул, ткнувшись лбом в колени, и закрыл глаза. Он не мог понять, что именно приносит ему эта ночь: боль или наслаждение, ликование или разочарование. Несмотря на свою неосведомлённость, Таканори не хотел избавляться от этого чувства и не желал, чтобы эта ночь закончилась. При мысли об утреннем солнце всё в груди сжималось в болезненный комок горечи. Он не хотел видеть кровь на своих руках больше, не хотел созерцать хмурое лицо Акиры, вечно одержимого паранойей и манией преследования, и не хотел больше скитаться по пустым комнатам.       — Ночью трудно уснуть теперь. — Юу не спешил никуда, голос его был предельно тихим и уравновешенным. — После стольких лет.       Снова тишина, звук тлеющей бумаги и завывание ветра из щелей окна. Брюнет спешно сделал последнюю затяжку и ткнул сигарету в пепельницу, поднимаясь с места. Окурок беспомощно дымился, погаснув лишь частично, и белые шнурки тонкого дыма в ночном свете заставили Таканори печально улыбнуться. Мысль о том, что это умиротворённо-болезненное ощущение давно не навещало его, всё равно не казалась правдой. Ведь он не мог настолько погибнуть.       Форточка чуть взвизгнула, когда Аой принялся закрывать её. Взгляд Таканори метнулся к звуку, но внимание шатена замерло на спине брюнета, расписанной чёрными узорами от таза до шейных позвонков включительно. Чёрные бутоны лилий среди переплетений линий, которые едва оставили место светлой коже. Широяма дёрнул занавеску в сторону, и синеватый свет заполнил комнату. Не желая увидеть реальность, даже тусклые её очертания в лунном свете, Таканори снова уткнулся лбом в колени.       — Больно было? — Матсумото поднял голову и посмотрел на брюнета, усевшегося обратно на кресло. Парень не знал, куда девать свою нервозность, в то время как Аой смотрел на него статично, лишь криво усмехаясь. — Можешь не отвечать, — спустя несколько секунд обоюдного молчания согласился Таканори и отвернулся, глядя на пустую стену, в низу которой зубцами были оторваны обои, оголился серый бетон.       — Мы с Сузуки поспорили, — сказал Юу и прикурил сигарету. Таканори вернул свой взгляд «на место». Дым тотчас же рассеивался по комнате, стоило ему вырваться из лёгких на свободу. Это зрелище увлекло Матсумото, и он протянул руку к пачке сигарет, вопрошающе глядя в бистровую радужку и зрачки, апатично застывшие на его собственном лице. Аой подал шатену пачку с лежащей на ней зажигалкой, в очередной раз усмехнувшись, но ничего не сказав.       — У каждого должна быть «метка преданности». То, что въестся в кожу навсегда, — произнёс Широяма и откинул голову на спинку кресла. Таканори вдыхал горький дым и не понимал, как можно дышать им раз за разом, курить сигарету за сигаретой, не давая лёгким передышки, как делал это Аой. Озноб всё ещё сохранялся глубоко в теле, и именно сейчас Матсумото чувствовал слабость, а не привычную вялость. Быть бы хоть немного живым, не таким уставшим и истощённым; и обида за всё, что только случилось и не случилось, обрушилась на сонную голову так резко, что Таканори крепче сжал губами фильтр. В такие моменты стоит попытаться дышать глубже, шатен знал. Иногда это наваливалось ни с того ни с сего. К примеру, в супермаркете за покупкой продуктов. Это очень по-идиотски, правда. Когда стоишь в гудящей очереди, и продукты тебе больше ни к чему — твои глаза быстро намокают; кажется, всё перестало существовать прямо сейчас. Вот оно, разваливается прямо на глазах. Но затем дышишь глубже, сгребаешь всё воедино. Ничего не случилось. Забираешь продукты и выходишь прочь, направляясь в противоположное от нужного место и даже не замечая этого.       Таканори думал, что ему нужно сказать что-то, но голос дрогнул бы точно, скажи он что-нибудь сейчас. И они молча курили.       Фатальные узы свяжут по рукам и ногам того, кто решит бессмысленно бороться со своей смертью. Возможно, это и есть филиал Ада. И есть смерть.       Паутина, в которой ней нет паука — в ней есть только лишь глупость запутавшихся букашек, которые прилипли и медленно умирают без права на счастливую случайность. Паучье творение такое чудовищно огромное. Матсумото ощущал, что пойман, даже в безопасности. Об этом были все сны, об это ударялись все выводы. Они плели эту паутину сами, чтобы потом мучиться. Может быть, всё это и было только ради таких ночей.       — У меня нет, — вспомнил Таканори и решил, что неплохо было бы это озвучить. — Наверное, это потому что… никто не принимает меня за своего.       — Никто друг для друга не свой там.       — Что тогда?       Широяма замолчал на несколько секунд.       — Обычно не заставляют клясться в преданности тех, кто не живёт долго, — сказал он, рассматривая тлеющую сигарету в своих пальцах.       — Они хотят меня убить?       — Нет, — покачал головой брюнет, улыбаясь. — Акира считает, что ты не продержишься долго. А возможно, просто не хочет… — Аой замолчал и сделал затяжку, не намереваясь продолжать дальше.       — И что, у всех одинаковые… эти метки? — Таканори попытался сделать вид, что фраза Широямы его совсем не заинтересовала. — У других на запястье.       — Я ведь не «другие», Таканори, — усмехнулся брюнет. — Я был с Акирой с самого начала. И даже сам он виновен не так сильно, как я.       — Сомневаюсь, — произнёс Матсумото презрительно. Нет, он не был зол на Рейту — ни в коем случае. Он был зол на слова Аоя, слова, которые почему-то каждый раз делают больно.       — Это так, — оспорил брюнет и склонился ближе к шатену, отрываясь от спинки кресла. Только лишь блестящие глаза смотрели в ответ. Подбородок Таканори умостился на коленях, а сложенные поверх руки закрывали остальную часть лица.       — Вы разные, — пробубнил Матсумото из-под своей баррикады. Аой всё ещё был далеко, но достаточно близко, чтобы пульс начинал свои капризы. Впервые за эту ночь он видел Юу достаточно отчётливо. — Нельзя снять с него всю вину и взвалить себе на плечи.       — Ты меня не слушаешь, — цыкнул брюнет и встал, принявшись неспешно расхаживать из стороны в сторону по комнате.       Матсумото понимал, что снова чем-то разозлил мужчину, но не понимал, чем именно. Иногда Таканори казалось, будто это всё и не зависит от него. Чаша информации и терпения переполняется, и, рано или поздно, Широяма оттолкнёт его, состроив раздражённую гримасу. Он не привык контактировать с людьми и был не просто вспыльчивым, а кардинально антисоциальным. Это не являлось чертой, так же как и умелый словоподбор, — это было тем, что люди называют «отклонение». При одной только мысли об этом в Таканори всё переворачивалось: он понимал, что тот, кто всегда привлекал его внимание, может оказаться обычным психом. Быть может, рядом с ним действительно опасно. Но ведь то, что его влекло в этот омут так сильно, разве не значило, что он стал таким же? Ходить по острию ножа — всё, что оставалось. Таканори делал это каждый день, и казалось смешным начинать волноваться именно сейчас. Однако не страх смерти и увечий руководил размышлением Матсумото — страх ошибки был куда сильнее. Этот помешанный был его последней опорой, пусть слишком шаткой и непостоянной.       Тело снова стало тяжелеть, и Таканори, затушив недокуренную сигарету, упал головой на подушку. Он помнил смутно, как случилось так, что сон навалился прямо здесь. Всё предыдущее представлялось туманным и фиктивным.       Юу сказал что-то вроде… Матсумото нахмурился, закрывая глаза, чтобы лишнее не мешало ему восстанавливать память. Сказал, что должен вымыть руки. Таканори казалось, он понимает, зачем. А потом осталась только пустая комната, и…       Всё было не так. Он был одет, а диван был пустым и твёрдым. Или что-то вылетело из головы? Таканори понял, что снова заплутал в собственных рассуждениях.       — Он виноват тоже. — Голос был совсем рядом, и сердце на секунду панически подскочило, но Матсумото не открывал глаза. Было это доверием? Или просто усталостью? — Но моя вина тяжелее, Таканори. Ты должен знать, что моя вина слишком велика. Не спорь со мной, ладно?       Едва только губы приоткрылись, чтобы возразить, Широяма опередил все его возражения. «Ладно?» — спрашивал Юу, как будто был какой-то выбор. Обычно он говорил «заткнись» или просто молча уходил.       — Ладно, — капитулировал Таканори. — Ладно, — повторил он тише и открыл глаза, наблюдая тени на потолке. Аой сидел прямо на столе — Матсумото хорошо ощущал присутствие рядом. Смотрел ли Широяма на него? Таканори испытывал дискомфорт, но не мог повернуть голову в сторону. И чем больше он думал об этом, тем сильнее волнение сковывало его движения.       Дым рассеивался прямо над головой Таканори; он хотел сказать что-то ещё, но сомневался, что сможет сформулировать это в словах. Нужно было избавиться от этого жуткого молчания. Он собирался обратиться к брюнету, но… Если Аой называл его по имени, то почему бы не сделать того же? Таканори не был уверен в этом.       — Чего ты боишься? — неожиданно задал вопрос Широяма. Шатен понял, что укрыть что-то не получится.       Матсумото молчал, его удушающий приступ до сих пор не думал уходить далеко. Любой другой, непривыкший, на его месте давно бы упетлял, не стал бы говорить ни о чём с кем-то, подобным Аою. Что-то здесь было не так: в разговорах, в действиях, во всей этой обстановке. Казалось бы, Таканори должен был привыкнуть к этому, но сейчас он снова чувствовал себя странно. Он не знал, к чему это всё приведёт, — не было никаких гарантий и обещаний.       — Не играй со мной в молчанку. Я задал вопрос, — настаивал Юу. Возможно, от его вопросов можно было отбиться, но лишь грубостью, а Таканори не имел ни малейшего желания грубить лишь потому, что правда слишком странная. Однако, размышляя об этом снова и снова, слыша собственное сердцебиение, Матсумото продолжал молчаливо глядеть в потолок. Напряжённые зрачки его не отпускали чёрно-синее полотно ни на секунду.       Диван скрипнул, и лицо брюнета возникло вместо былого вида. Таканори вжался в подушку, пытаясь придумать наконец тот ответ, который нужен был Широяме.       — Я не боюсь, — сказал он, выставляя перед собой ладони, чтобы отгородиться. Всё время, что они смотрели друг на друга на безопасном расстоянии, Таканори хотелось протянуть руку к брюнету. Коснуться его плеча. Наблюдать его реакцию.       Это бы точно ему не понравилось.       — Ты лжёшь мне в лицо. — Губы Юу растянулись в улыбке, хотя Таканори не думал, что ему так уж весело сейчас. Матсумото ни за что не хотел отвечать: это было странным для кого-то, подобного ему. Ещё недавно он лицезрел, как его напарник превращает кожу девчонки в рдяное месиво, увлечённо орудуя ножом. Он не мог бояться больше, это вне его компетенции.       Шатен всего лишь хотел очередного доказательства безопасности, и поэтому ладонь опустилась на плечо, оказавшееся аномально горячим по сравнению с его рукой. Тело под ладонью заметно дрогнуло, но Таканори не успел осознать эту реакцию, потому его другое запястье прижалось к деревянной диванной ручке — яркой волной боль пронеслась по телу. Матсумото хотел спросить, в чём дело, но слов не осталось, когда вторая рука оказалась рядом с первой и боль преумножилась. Таканори не был бы таким медленным, если бы ожидал этого, но в моменты насторожённости ничего не происходило, и Таканори решил немного успокоиться. Как показал результат, напрасно.       — Никогда так не делай, — прошептал брюнет, и его рука прижала запястья прямо к углу ручки. Матсумото встрепенулся, удивлённо глядя в лицо напротив, что получалось у него плохо. Боль не давала сконцентрироваться. Взгляд то и дело метался из стороны в сторону.       — Я ничего не сделал! Твою мать! — зашипел он и попытался дёрнуть руками, что только усилило нажим. Таканори закусил нижнюю губу, но стерпел.       — Соблюдать субординацию — всё, что от тебя требуется. Нельзя делать всё, что только в голову взбредёт.       Фигура Аоя закрывала ночной свет, и лицо Таканори тоже попало в эту тень, поэтому шатен вновь ограничивался нечётким изображением. Но улыбку брюнета он видел достаточно отчётливо. Юу молчал, ловя его взгляд и ожидая, когда тот наконец станет снова осознанным. Широяма не мог быть серьёзным, делая всё это.       Во время бессонницы в голову приходят слишком ненормальные вещи. Это и может быть одной из причин людской боязни ночи. Таканори мог бы сейчас пойти и заказать себе проститутку, напиться, даже достать себе чего-нибудь повеселее, но он был тут. И его запястья болели так сильно, что приходилось стискивать зубы, чтобы вытерпеть это.       — Трудно принять это, — произнёс Широяма, глядя внимательно и прямо. — Тело отвергает боль. И ты злишься. Когда я говорил «я мог», я имел в виду «я мог», Таканори.       — Я верю, — усмехнулся Матсумото, ожидая только того момента, когда брюнет оставит его руки в покое и снова закурит.       — Мало верить. Тебе разве хочется принять это? Ты хочешь умереть лишь ради того, чтобы развлечь себя?       — О чём ты?.. — тяжело выдохнул шатен, отворачиваясь и сильнее кусая губу. Боль не исчезала ни на секунду, но Таканори не рисковал злить Аоя, поэтому ничего не предпринимал. На самом деле Матсумото никогда не знал, на что способен брюнет.       — Всё очень просто. Я о том, что ты делаешь и что говоришь. Как ты смотришь в мою сторону. Тебе всё ещё кажется это нормальным? — сбивчиво шептал Юу, склонившись ближе. — Ни повода. Я не дал тебе ни одного чёртового повода. Пойди и сдай меня немедленно. Я не понимаю тебя, Матсумото.       — И я тебя. Здорово, да? — Смех сквозил в голосе шатена, но говорил он сквозь зубы. Таканори больше не хотел слышать ни слова об этом. Что угодно, но только не всё с начальной точки.       — Страшнее всего, — произнёс Аой, понемногу отступаясь от своей мёртвой хватки, но не отпуская окончательно, — ощущаешь себя, когда жизненно важные органы открыты для удара. — Ладонь Широяма совершенно ослабла, но Таканори не спешил двинуться. Спешить, и вправду, было некуда. — Один-другой… — Указательный палец начертил крест на рубашке Таканори в районе живота, что выбило из лёгких Матсумото последний воздух. Короткий выдох вырвался сам собой. — И всё, — улыбнулся Аой, глядя как губы шатена дрожат. — Но ведь ты не боишься. Веришь мне?       — Да, — безо всяких раздумий прошептал Таканори. Широяма покачал головой, прикрыв глаза.       — Неверный ответ.       На периферии происходящего Матсумото разобрал вибрацию своего телефона в кармане куртки. Звонить на этот номер могли немногие.