After we die

Я решил, эта песня очень даже коррелирует. Rammstein — Führe Mich

      Мёртвая музыка. В клубах атмосфера всегда одна и та же, в какой бы ни вошёл, — мёртвая. Обдолбанные глаза шлюх, взмокшие тела и музыка, лишённая всякого смысла. При особом взгляде это может показаться прекрасным, при особом, то есть таком же опустевшем. Очень вряд ли, что в таких местах бывает кто-то, кто спокоен душой и телом. Развратные девушки, нанёсшие на лицо косметики столько, что она вот-вот начнёт перевешивать массу их тела; парни, молчаливо разглядывающие их со стороны и ждущие удобного момента, когда можно будет трахнуть ту или другую «цыпочку». Сколько обручальных колец спрятано в карманах? Музыка, как дудка, ведёт крыс на утопление.       На самом деле всё это слишком скучно, если не осознаёшь того, что идёшь ко дну. Скучно, когда знаешь, что всё в порядке. Всё не в порядке. И даже несмотря на это, Таканори стал сюда захаживать, а в этот раз — вовсе без Такашимы. Тот решил проиграть очередную сумму в казино. Матсумото даже подумывал о том, чтобы поскорее смыться из центра, ведь Уруха тот, кому проще простого потонуть в азарте. Игорная зависимость — та ещё штука. Он надеялся на адекватность Кою, спрятанную глубоко в дебрях его сознания.       Что же по поводу походов в клуб… Можно войти во вкус, если очень постараться. Медленное падение с высоты под электронные позывы SOS, слабо напоминающие мелодию. Верно, в этом есть необычайный шарм — в неправильности.       Сегодня Акира передал Матсумото документы через посредника. Теперь Таканори не Таканори. Теперь он… а-а, чёрт с ним. Музыка слишком громкая, чтобы вспомнить, и алкоголь перемешивает цвета прожекторов. К чёрту имена, к чёрту химика-лаборанта. Да ведь он никогда и не ладил с этим предметом в школе — что уж говорить о вышке. Акира пристроит, не имеет значения. Слишком многое не имеет значения, и всё это не так уж весело, как кажется. Да ведь и сам он не имеет никакого значения в сборище на танцполе. И они тоже. И клуб тоже. И город.       Запрокинув голову, чтобы получше ощутить разрушительную силу потери равновесия — алкоголь, Матсумото пытался двигаться под музыку. Казалось, словно здесь и воздуха-то нет уже давно. Все задохнулись и погибли на одну ночь. Именно этого он и желал бы.       Чьи-то руки осторожно коснулись оголённой шеи, но Таканори не обратил внимания: такое здесь считается нормой. Он продолжил разглядывать цветные лампочки — так завораживающе — и накрыл руку, плавно скользящую по взмокшей коже, своей.       — Выйдем?       Тихий шёпот в самое ухо заставил плечи шатена вздёрнуться. Он поёжился и замотал головой, протягивая руку к незнакомцу, который оказался мужчиной, к удивлению самого Таканори. Его пытался склеить мужик? Ещё и так запросто? Превосходно.       Таканори положил ладонь на плечо: по ощущениям это была синтетика — кофта или что там на нём. Не имеет значения. Ведь Матсумото не ответил, провоцируя незнакомца на танец. Кажется, он был выше — примерно на голову. Шатен улыбнулся потолку, ощущая, что другая рука приобняла его. Принял негласное предложение.       «Озабоченная свинья», — подумал Матсумото и усмехнулся, но не спешил уходить. Свинья, и что дальше? Быть свиньёй куда лучше, чем убийцей.       Убегать было бы смешным поступком, и Таканори ощутил, что имеет явное превосходство. Этот тип даже не знает, к кому подкатывает, к какой мерзкой сущности пытается вторгаться в личное пространство. Тот, кто должен пятиться, не он. Бежать сломя голову должен этот, с синтетикой на плечах.       — А ты чего хочешь? — прошептал Матсумото мужчине, всё ещё склонявшемуся к нему. — Трахнуться?       Рука Таканори соскользнула на затылок, чтобы приблизить незнакомца к себе. Волосы под ладонью оказались достаточно длинными, и Матсумото решил, что это на руку.       — Или чтобы я отсосал, а? — со смехом в голосе поинтересовался Таканори, сжимая волосы на загривке, вплётшиеся между пальцев. Конечно, он не собирался делать ничего такого, но текущая ситуация казалась такой острой и весёлой, что Матсумото не смог отказать себе.       Прервало веселье только то, что Таканори ясно почувствовал, что плечи незнакомца вздрагивают — это был смех. Непонимание быстро заменилось приступом неконтролируемой злобы, и Матсумото решил, что стоит заглянуть в глаза этому уродцу и послать его к чёртовой матери. Он дёрнул волосы в своей руке и отступил всего на полшага, чтобы иметь возможность видеть. Прикосновения безапелляционно соскользнули с Матсумото, мужчина даже не попытался ответить грубостью, и это показалось шатену очень странным. Странной была и шляпа, которую этот клоун нацепил.       Но то, что случилось дальше, было куда более странным, чем всё вместе взятое. Оно было ужасающим — так показалось Таканори, который был пьян и потонул в аффектах. Он не мог доверять своим глазам. Сердце пропустило удар, и ему показалось, что от такого шока, пожалуй, падают в обморок. Но он устоял, и кисть руки, дрогнув, разжалась — чёрные пряди улеглись обратно на пиджак.       Сдержанно улыбаясь, на него смотрел тот, кого Таканори увидеть меньше всего ожидал. Он даже ненадолго забыл, что эта лицемерная улыбка существует вовсе. В который раз забыл, но его память освежилась очень быстро, потому что его схватили за руку и методично, не спеша протаскивали сквозь толпу в сторону уборной. Не сопротивляться было единственной перспективой в том состоянии, в котором пребывал Таканори. Напитый, дезориентированный, а теперь ещё и сбитый с толку, он следовал, потому что не видел разветвления перед собой. Только прямо, сюда — окунуться в шок.       — Как ты меня нашёл, — пролепетал Таканори, как только дверь закрылась и перед ним восстала эта сумасшедшая белизна плитки. Широяма был в нескольких шагах от него — как и обычно, держал дистанцию. Его губы всё ещё улыбались.       — Предложение ещё в силе? — спросил он невозмутимо, и уголки его губ поднялись выше.       «Держать себя в руках. Только держи себя в руках», — повторял про себя Таканори, чьи глаза были яростно распахнуты, и было похоже, что он вот-вот научится и ими стрелять на поражение. Этот идиотский вопрос сбросил его терпение с тонкого каната, и он почти налетел на брюнета, замахиваясь так, как, наверное, до этого не умел.       Громкий хлопок отразили кафельные стены, а затем наступила тишина. За дверью всё ещё бацали отголоски музыки, но слов не было. Чёрная узкополая шляпа слетела на пол, таким сильным оказался удар; голова Широямы мотнулась в сторону, но он не проронил ни слова — остался спокойным. Лишь его губы дрожали, да так заметно, что Таканори почувствовал страх. Не угрозу опасности — страх.       Он не хотел ударить так. Ударить так — значит показать свою уязвимость и то, что оскорблён. Нужно было ударить сжав руку в кулак, но Таканори подумал об этом слишком поздно.       — Как ты меня нашёл?! — почти прокричал он, недоверчиво пятясь спиной на былое расстояние — более приемлемое. Молчание было ответом. Чёрные глаза впивались в него исследующе, на щеке Аоя горел красный отпечаток, и от молчания Матсумото выходил из себя. Широяма не имел никакого права приходить сюда, не имел чёртового права. Никакого.       В одной из кабинок послышалось шипение, затем тусклые голоса, которые Таканори различил лишь сейчас.       — Давай, шевелись, — бормотал мужской.       — Есть кто-то, — шептал женский, задыхаясь и прерываясь, — погоди. Там… О боже, стой… там люди.       — Насрать на людей, — произнёс мужской так, чтобы было слышно снаружи. — Спускай их, сука.       Таканори впал в полное замешательство, когда короткий стон окатил его смущением. Ситуация была настолько противоречивой, что его лицо отказалось понимать, какое выражение нужно нацепить.       — Я… — Он отвлёкся от кабинки и снова поглядел на Юу, осторожно прикасающегося к пылающей щеке подушечками двух пальцев. — Я позвоню Рейте, если не уберёшься, — понизил он тон, когда дело дошло до рабочих разговоров.       — Позвонишь Акире? — Аой дёрнул бровью и быстро вернул свою улыбку на место. — Почему ты меня предупреждаешь? — мягко улыбаясь, спросил он. — Позвони. Звони Рейте.       — Сука, стони, — снова напомнила о себе кабинка, и Таканори сглотнул пересохшим горлом, изо всех сил стараясь игнорировать. Но сейчас двое трахающихся в мужском туалете были настолько некстати, насколько вообще могли быть. Дверь кабинки начала глухо стучать, и отчаянные вскрики заполонили помещение.       Будучи вновь отвлечённым, Таканори растерялся и ускорился, чтобы достать из кармана штанов свой мобильный телефон. На дисплее стабильно висели новые пропущенные от Леа, но Таканори было совсем не до них. И тогда свет потускнел: фигура брюнета заслонила его собой. Он протягивал руку, и Матсумото недоуменно уставился прямо в его глаза, не дающие никаких подсказок насчёт того, что нужно сделать.       Да, сейчас он был растерян. Глупо отрицать. Он ударил Широяму, собирался сдать его Лидеру, Широяма же вёл себя до озверения уравновешенно, а за тонкой перегородкой трахались, отбивая всё желание находиться здесь, а уж тем более, говорить.       — Дай телефон, — сказал Аой, в то время как глаза его смотрели так прямолинейно, как только умели. Таканори смотрел в ответ, не соображая, что вообще происходит сейчас, что он сам делает и что делают окружающие.       Юу сделал попытку забрать сотовый самостоятельно, но Таканори дёрнул рукой в сторону, и брюнет улыбнулся, не намереваясь ловить устройство. Его пальцы сомкнули кольцо на запястье Матсумото, когда тот в очередной раз попытался отсрочить попадание своего телефона в руки Широямы. Поймав руку, брюнет бережно достал телефон из пальцев Таканори, крепко сжатых, но вспотевших и скользких. Матсумото смотрел на Аоя так, словно тот мучил его этими действиями, словно сам шатен умолял дать ему шанс позвонить и не опозориться своим болезненным повиновением.       Но телефон оказался в руках Юу, который, как только заполучил его, подошёл к раковине, открыл воду и бросил его под струю. Вода начала брызгать, ударяясь об устройство, но очень скоро дисплей погас, и только тогда Широяма закрыл кран.       Таканори смотрел не шевельнувшись и кусал нижнюю губу, потому что уголки рта тянулись вниз и дрожали; глаза слезись. Всё из-за алкоголя, это слишком. Дело было не в испорченном телефоне — пожалуй, дело было во всём, кроме него. В том, что он уже четвёртый день не принимал ничего, кроме алкоголя, и в том, что за спиной стучали отголоски музыки, в том, что этот ублюдок в кабинке, не заботясь ни о чём, совал свои гениталии куда ни попадя, и в том, что перед ним стоял Юу. Это было слишком, просто слишком. Нервная струна лопнула и полоснула прямо по лицу.       Юу обернулся, взгляд его стал заметно строже.       — Понты кидаешь, Матсумото? — произнёс он в такой небрежной манере, что это заставило сердце Таканори упасть вниз. Так Широяма разговаривал с ним лишь в первые дни их знакомства. Не его знакомства с детективом под сомнительным именем Аой, а его знакомства с Широямой Юу.       Из кабинки продолжали доноситься ругательства, шлепки и стоны, но брюнет не обращал на это ни малейшего внимания.       — Хочешь звонить — я не имею ничего против, — короткими шагами подходя ближе, произносил брюнет, — а если не хочешь — не звони. Спектаклей не нужно. Здесь не сцена.       С каждым шагом Матсумото вспоминал всё, что только мог: своего отца, собственные убийства, свои слова в отдельные моменты. Свою вину. Это не имело ничего общего с ним, помимо генов, но такие отговорки не спасали. Он должен был знать, что всё это время происходило у него за спиной, по ту сторону нормальности, но не знал, не предотвратил. Он был слишком занят иллюзиями идеальной семьи и любимым кинематографом.       Но всё же…       — Восемь, — сказал он, и голос дрогнул так, что Таканори испугался сам. Тупая боль под рёбрами не сдавала оборотов, в некоторых ситуациях совершенно напрасно пытаться её заглушать — это почти невозможная задача. Он не хотел выглядеть так перед ледяными глазами Аоя. Стыд перевесил всякое желание говорить, и Матсумото опустил голову, давясь порывами к плачу, неуместнее которого было только происходящее в кабинке. Твою мать, когда же они закончат наконец?       — Восемь что? — спросил Широяма так, словно не понимал, о чём идёт речь. Надо сказать, создавал видимость он идеально, ещё два года назад Таканори поверил бы. Но Матсумото даже ответить не мог, потому что чувствовал, как невыносимо болит горло из-за стараний сдержаться. — Что восемь? Матсумото? Что за восемь?!       Аой толкнул его в плечо, а когда и это не помогло, попытался разговорить Матсумото небрежным, лёгким хлопком по щеке, словно хотел разбудить его или привести в сознание. Но все эти действия лишь довели Таканори до края, и он рванулся к двери. Издевательство. Сердце стучало отчаянно, он просил всех богов только об одном: чтобы Широяма никогда не увидел его плачущим. Ещё раз опуститься в глазах брюнета он не мог. Столько раз он ныл: на суде, в заброшенном доме, в гараже с пистолетом, направленным на лучшего друга, и не так давно — снова. Нет, больше ни одного чёртового раза.       Ничего не видя, он расталкивал людей, а выхода всё не было. И только когда ночной холод обволок тело, Матсумото выдохнул с долей облегчения, однако тяжесть в груди не испарилась. Нужно было уходить — быстро, и не имеет никакого значения, что верхняя одежда осталась в клубе. Он купит себе ещё несколько тысяч таких вещиц.       Таканори был уверен, что, если Аой и выйдет из клуба, случится это не так скоро. Не станет ведь Широяма бежать за ним, пьяным и ни черта не соображающим. Но то, как ошибался, Матсумото понял уже скоро, потому что дверь за ним раскрылась так же резко, как когда он сам вылетел из заведения, и шатен, всё поняв, нырнул в щель между домами. Он не бежал, что смотрелось бы невыносимо безмозгло, но шаг был быстрым. Звуки позади повторяли звуки его собственных шагов, однако в какой-то момент ускорились, и брюнет всё-таки схватил Таканори за локоть, затем буквально приклеил к стене здания, отчего весь воздух был выбит из лёгких Матсумото. По ту сторону клуба снова начиналась дорога, и движение было достаточно живым даже к ночи, поэтому бежать туда казалось неразумным. Переходов — ни подземных, ни надземных, — рядом не наблюдалось. К тому же, если быть честным, убежать от Широямы невозможно.       — Проваливай.       Таканори толкнул брюнета в грудь, но на этот раз не имел цели сделать больно — просто желал, чтобы его оставили в покое. Поэтому толчок вышел едва ощутимым, и Юу почти не пошатнулся — он схватил обе руки Матсумото, прижимая его лопатками к холодной прокрашенной штукатурке. Брюнет настойчиво ловил взгляд, но Таканори извивался и отворачивался, словно эти глаза собирались убить его.       — Ответь мне, — снова требовал Широяма.       Плотно прижавшись щекой к стене и глядя на дорогу в нескольких метрах, Таканори снова закусил губу, но на этот раз он был слишком близко, чтобы выдержать. Шатен закрыл глаза и сделал глубокий дрожащий вдох, чувствуя, как мокрая дорожка пролегла до самого уголка губ. Руки Юу сейчас же отпрянули от него, но ненадолго. Крепко взявшись за подбородок Матсумото, мужчина повернул его голову, теперь не чувствуя сопротивления. Глаза Таканори медленно открылись, его брови тянулись к переносице, подобные стрелам, а рот был плотно сомкнут. Он коротко шмыгнул носом, не попытавшись уйти, а, напротив, глядя так же внимательно.       — Научись держать себя в руках, — сказал брюнет безо всякого тона, и Матсумото почувствовал вновь зарождающуюся ярость, но смолчал и сморгнул, результатом чего стал ещё один мокрый след на другой щеке.       — Если мы не в театре, — сказал он хрипло и плотно прижал уже свободную руку к губам. Глаза вновь закрылись, и он всхлипнул, чувствуя, как из-за этого боль ткнулась в грудь.       Ладонь Аоя касалась стены у левого плеча Таканори, и сам Широяма, склонившись к лицу шатена, молча выжидал.       — Ведёшь себя жалко, — констатировал брюнет, что заставило Матсумото глубоко втянуть воздух и всхлипнуть ещё раз. Томительная боль полилась через края, и шатен задушенно заплакал, пытаясь заткнуть себя собственной ладонью. Но ничего не выходило. Согнувшись у стены, он хрипяще всхлипывал. Во всём был виноват алкоголь — только он.       Широяма взялся за руку Таканори и дёрнул, придавливая её своей к стене.       — Я не играю… по сценарию, ясно?.. — невнятно произнёс Таканори, когда его вновь принудили смотреть в глаза. Юу молча пронаблюдал, как едва заметная в темноте капля следует к подбородку по уже проложенному мокрому пути. — Не могу держать себя в руках!       Сцепив зубы, он оттолкнул брюнета и попятился.       — Ты пьян.       — Я тебе что, херов подопытный кролик? Ты думаешь, я буду рад этим восьми? Это не радует меня! — окончательно озверев, кричал шатен, отходя всё дальше.       — О каких. Восьми. Ты. Говоришь, — следом оскалился Юу и ступил вперёд, чтобы не упустить Матсумото из виду.       — Нельзя всегда держать себя в руках, понял?! — задыхаясь от злобы, продолжал Таканори. Юу приложил палец к губам, сообщая парню, что лучше ему быть потише. Конечно, это не возымело никакого эффекта. — Не заставляй меня держать себя в руках! И уби…       Таканори распахнул глаза, когда не смог больше втянуть воздуха. Его пальцы вцепились в пиджак Широямы, рука которого беспощадно стискивала его горло. Мужчина склонился медленно, смоль волос почти полностью занавесила его лицо; он облизнул пересохшие губы и негромко произнёс:       — Заткнулся.       И только это немного отрезвило припадок шатена, который стал медленно моргать мокрыми глазами, смотря на Юу взглядом, где пятьдесят на пятьдесят загорелись нетерпение и раздражение. Он приоткрыл губы, сипяще и глубоко дышал. Щёки и губы горели от алкоголя, и шатен, растрёпанный до невозможного, выглядел абсолютно неадекватным с расширенными чёрными зрачками.       — Ещё одно слово. — Губы Широямы прислонились к уголку раскрасневшихся и опухших губ Таканори, и тот прикрыл глаза, его пальцы скользнули по складкам на рукаве пиджака, а дыхание секундно сбилось. — Ещё одно слово — и мне придётся заклеить тебе рот.       Заново опьяневший разум затуманился, и Таканори хватило одного незначительного движения, чтобы достать до чужих губ и без сожалений впиться в них жалящим поцелуем. Юу не отшатнулся, но его пальцы сжались сильнее, и Таканори был вынужден обновить попытки глотнуть воздуха и оставить необдуманные поступки при себе.       — Ты едешь со мной.       Тон Широямы был непоколебимым, и его обжигающее дыхание Таканори чувствовал своими влажными губами. Шатен видел горящие неоновые цифры: «2» и «4» — вдалеке, через дорогу, где тянулся ещё один ряд заведений для ночных обывателей. За спиной шумели чьи-то голоса. Он был пьян. Ещё раз пьян, ещё раз дезориентирован и снова сбит с толку. Но Юу не был, его губы легко прижались к губам Таканори. Матсумото пятился, подталкиваемый Широямой и наконец был во второй раз за вечер впечатан в стену. Однако для других целей. Насколько Таканори мог судить, безусловно. Ведь цели Аоя были лишь у него самого в голове — нигде больше.       Брюнет приблизился, но сейчас же отпрянул, стоило Таканори бездумно сделать то же самое. Губы улыбались — он, чёрт бы его побрал, издевался. Таканори коснулся затылком стены и вскинул голову, часто дыша и настойчиво глядя в глаза брюнету.       — Сейчас мы идём к машине, — сказал Юу, снова облизывая губы. Он медленно склонился, глаза его казались опасливыми и увиливающими, словно он решал, что же сделать дальше. — И ты едешь со мной. Всё ясно? — переходя на шёпот, спросил брюнет.       — Ясно, — бегло ответил Таканори, ведь ему было плевать, что говорить сейчас.