After we die

      Машина продолжала буксовать, отчаянно упрямясь, и Таканори чувствовал, что начинает закипать. Он заглушил мотор одним дёрганым движением и вышел под непроглядную стену ливня. И до этого влажные волосы вымокли, как по команде, а вода затопила видимость. Матсумото казалось, он сейчас сможет плавать по воздуху, таким обильным был дождь. Громогласно капли ударялись о листья, о землю, о капот этого железного недоразумения, которое оказалось неуступчивей необъезженной лошади. Автомобиль только глубже увязал в уже размягчившейся земле и даже не думал поддаваться. Колёса прокручивались, но машина не двигалась, и бесконечная давка по газам только ухудшала ситуацию, зарывала шины.       Хлопнув дверью, Таканори понял, что и сам увяз в грязи. Такого сумасшедшего дождя он, пожалуй, не видел уже очень давно.       Парень досадно оглядел слой грязи на своих ботинках, затем посмотрел на Аоя. Тот был настолько апатичным, насколько вообще мог быть, стоя здесь, абсолютно мокрый и расхлябанный, с закатанными рукавами тёмной кофты и джинсами, ещё больше почерневшими от дождя. Казалось, он вышел из себя настолько, что перестал воспринимать что-то вообще.       Смотря на шатена из-под сведённых бровей, он даже не пытался смахнуть с лица капли. Волосы чёрными узорами налипли на лицо.       — Что дальше? — повышая голос, чтобы перекричать дождь, спросил Таканори.       Широяма ударил по капоту с такой силой, что Таканори показалось, там останется неплохая вмятина, а затем, столкнув его с дороги, сел в машину.       — Эй! — возмутился Матсумото, оставшись под ливнем без возможности укрыться. Осторожно ступая по разъезжающейся под ногами каше, Таканори обошёл автомобиль с другой стороны и сел на пассажирское место. Обе двери остались открытыми, капли всё же изредка умудрялись попадать в салон, заручившись поддержкой ветра.       Широяма нервно курил, с его подбородка и волос нещадно капало — так, словно он только что вышел из душа. Сигарета была намокшей, с отметками капель, то ли упавших с волос мужчины, то ли занесённых ветром. Таканори потянулся к пачке на приборной панели, но та, к его превеликому разочарованию, оказалась абсолютно пустой. Уныло поболтав осыпавшийся табак на дне, Таканори выбросил её в грязь, а сам со вздохом откинулся на спинку. Аой взглянул косо и в очередной раз глубоко затянулся.       Он протянул сигарету, зажатую в пальцах, к губам Таканори, на что тот отодвинулся. Но не принять предложение было бы слишком гордо даже для Матсумото. Он потянул руку к сигарете, но, к удивлению, такого удовольствия ему не предоставили. Мужчина отдёрнул руку и снова приблизил фильтр к губам Таканори.       Здесь было невыносимо холодно, сырая рубашка посылала ледяные разряды при каждом порыве ветра. И пальцы Широямы были холодными и мокрыми — он чувствовал это своими губами. Выпустив дым, Таканори успел схватить запястье Аоя прежде, чем тот успел вернуть себе сигарету. Он затянулся ещё раз, чувствуя до боли резкий вкус никотина на языке, и дым в насыщенном озоном воздухе становился будто гуще. Жадность дала о себе знать: Таканори закашлялся и выпустил запястье из своих пальцев. Сбоку раздался короткий смешок, и Матсумото, глядя исподлобья и всё ещё кашляя, заметил, что собственный кашель перешёл в хриплый смех.       Юу затянулся в последний раз и бросил недокуренную сигарету в ливень, снова выбираясь наружу.       — Выходи, — бросил он едва слышно.       Дальше были предприняты несколько попыток вытолкать авто вдвоём, не увенчавшиеся абсолютно ничем. И когда дождь уже начал стихать, всё-таки удалось выехать на твёрдую поверхность асфальта. Оба были промокшими с ног до головы, с брызгами грязи на джинсах. Дождь продолжал моросить и не думал заканчиваться, а дворники неспешно шумели, стирая россыпь с лобового стекла.       Таканори раз за разом перебирал волосы, надеясь, что так хотя бы немного высушит их, и изредка шмыгал носом. Было всё ещё холодно, одежда липла к телу. До Токио шесть часов минимум. Что же он скажет Урухе, если тот спросит, где он шлялся весь день? Да ладно, какое ему, к чёртовой матери, дело. Вчера ведь он ушёл в клуб, и казалось вполне очевидным, что ночевать в гостиницу он не заявится. А день — это не так важно, Такашима не должен совать нос в чужие дела. С другой стороны, Таканори обязан поддерживать постоянную связь, чтобы быть в курсе дел. Но есть одна проблема: телефон был утоплен в раковине неповторимым Аоем, и теперь он отрезан ото всех и выглядит как облезлая кошка из подворотни. Даже сидение, кажется, промокло.       Ехали молча. Спустя некоторое время, когда начали показываться очертания города, Таканори всё же решился завести разговор. Широяма с трудом держал глаза открытыми, и шатен прекрасно замечал это. Если они продолжат ехать в такой тишине, Аой врежется в кого-нибудь или Матсумото сойдёт с ума от скуки. Спать не хотелось больше, а путь неблизкий. Умел бы он водить — с лёгкостью подменил бы Широяму, но, к сожалению, даже получить права Таканори не успел. Права на его старое имя и не понадобились бы, но, во всяком случае, он мог бы, даже и не имея прав, управляться с автомобилем. Однако всё это сорвалось. Как альпинист над ущельем — без шанса на спасение.       — У неё пожизненное? — спросил Таканори, ещё раз шмыгнув носом. Аой помолчал ещё немного, Матсумото показалось, что он не хочет говорить или же просто не сообразил, о чём речь. Но Юу ответил устало-низким тоном:       — А чего ты ещё хотел?       Таканори вспомнил об этом особенно ярко, когда снова оказался в Киото. О Хироко-сан. Что с её девочками? Одной было три, другой — четырнадцать. И обе они угодили в детский дом.       — Неужели нельзя было найти другую кандидатуру?       Он говорил спокойно, измотанно и поглядывал на то, как руки Аоя скользят на руле. В этом было что-то особенно успокаивающее: эти сухие короткие звуки при каждом повороте. Крепкие пальцы, сжимающие чёрную кожу.       — Ты знаешь, что на неё уже хотели повесить обвинение однажды. Найти невинного и обвинить не так уж просто. Мы не боги.       Какая густая жестокость, приправленная специями равнодушия. Беседа о смертях судеб с поражающим спокойствием. Таканори не мог думать об этом как о чём-то, реально существовавшем. Не мог думать о себе как о человеке. Он здесь — временная пыль. Исполинский именной дом, кругом столько поверхностей, о которых забывает черноволосая экономка-смерть. Но когда-нибудь она возьмёт с собой табурет и сотрёт пыль с этой антресоли. Не так уж много осталось.       Так он привык думать: долго жить не придётся, и скоро всё закончится. Но в голове разгоралась война за всё, что осталось позади, и экономка оказалась старой и обладала слишком дурной памятью.       — У неё двое детей, — словно невзначай произнёс Таканори.       — Очень жаль, — ответил Аой монотонно.       Чёрта с два ему было жаль.       Подъехали к заправке. Она находилась в самом эпицентре города, и машин здесь стояло побольше, чем на другой, поэтому пришлось подождать. Таканори вспомнил о сигаретах, а затем о том, что в его кармане лежали деньги, ну и, наконец, о том, что его джинсы промокли насквозь. Изогнувшись, Матсумото осторожно запустил руку в карман и там нащупал мокрые бумажки, которые он достал и принялся с сожалением расклеивать и раскладывать на коленях.       — Брось это, — отозвался Аой. В этот момент впередистоящая машина отъехала, и Широяма двинул к бензоколонке, после вышел, хлопнув дверью. Таканори ещё раз посмотрел на разномастные купюры и, снова собрав их в одну мокрую стопку, свернул и сунул в нишу.       Аой вернулся скоро, послышалось копошение в задней части автомобиля, а затем мерное жужжание. Закрыв глаза, Таканори откинулся на спинку и слушал приглушённые звуки всего окружающего. Скоро автомобиль снова тронулся, и дорога продолжилась.       Спустя несколько минут встали на светофоре, среди разноцветной череды машин, и тогда Широяма, открыв окно, закурил сигарету из купленной на заправке пачки. Таканори несмело протянул руку.       Закурив, шатен тоже потянулся к кнопке, чтобы приоткрыть окно, но рука брюнета его остановила.       — Будет сквозить, — предупредил он, а Матсумото отмахнулся и опустил стекло. Широяма покачал головой, нахмурившись. Он опустил сидение и, всё поглядывая на светофор, достал с заднего сидения своё пальто, абсолютно сухое. Юу скинул его, когда взялся толкать машину.       Таканори зажмурился, когда брюнет не самым осторожным образом бросил верхнюю одежду ему.       — Мне не холодно, — зажимая сигарету уголком губ, Матсумото собирался перекинуть пальто обратно, но брюнет, всего на секунду отвлёкшись, впечатал протянувшуюся руку ему в грудь.       — Кому-нибудь другому расскажешь.       Таканори лениво смирился, хотя и набрасывать пальто на мокрую до нитки рубашку не казалось ему очень комфортным.       — Я не умру от дуновения ветра, — сказал он, улыбнувшись. Когда левая рука продела рукав, Матсумото достал ею из губ сигарету. — Стоит только сказать, что ты болен, как все сходят с ума. Теперь я понимаю мать.       — Не мели чепухи, Таканори, — жестоко отрезал мужчина, поглядев пристально и остро. Не в глаза — на дорогу.       — Умеешь что-то, кроме как отдавать приказы? — усмехнулся парень.       Его на самом деле раздражало, как брюнет разбрасывается здесь своей фальшивой благосклонностью. И сигареты, и пальто, и поговорить — что угодно. Если скоро подохнешь, можно позволить себе немного роскоши? Так вот пусть примет к сведению, что дохнуть он пока не собирается.       — Могу посоветовать тебе заткнуться, — огрызнулся Широяма.       — Никакой это не совет, — вздохнул Таканори, выбрасывая окурок в окно, и отдёрнул руку сейчас же, потому что стекло стремительно поднялось, едва не отцапав несколько пальцев. Конечно, стекло не было настолько острым, максимум — перелом, но Матсумото, перепугавшемуся, показалось так. Аой убрал руку с кнопки и поправил волосы, которые, высыхая, стали виться у концов. Ветер только больше растрепал их, и, наверное, поэтому брюнет так стремился устранить невыносимый сквозняк.       Когда брюнет делал так, Матсумото хотелось наброситься на него и прокусить шею. Не начинать конфликт казалось самым подходящим вариантом развития событий. Вообще-то он никогда и не собирался, не решился бы. Но теперь смелости в Матсумото было много больше, чем раньше или даже день назад.       «А что, если?.. Что, если?..» — снова крутилось у него в голове. Не самое подходящая ситуация, но Таканори чувствовал, что сейчас он близок, как никогда не был.       — Не делай вид, как будто мы едем не в одной машине, — снова подал голос Таканори.       — Не веди себя по-скотски.       — По-скотски? — поразился Матсумото. — Это как-то задевает тебя?       — Что ты несёшь, — почти зарычал брюнет. Даже автомобиль набрал скорость.       — Я думал, тебе плевать.       Брюнет ничего не ответил, и Таканори решил попробовать ещё раз.       — Что насчёт убийств?       — Конкретнее. — Явно пересиливая себя, Аой продолжал разговор.       — Восемь низов. Не говори, что не твоя работа.       — Я, по-твоему, серийный убийца? — усмехнулся мужчина, пытаясь вернуть себе прежнее самообладание. Это всегда получалось у него довольно быстро, чего не скажешь о Матсумото. Ему перестать злиться всегда стоило больших жертв и приличного времени.       Таканори отмалчивался, тем самым показывая, что услышал ещё не всё, что ему было нужно. Он не вмешивался, не искал, не делал ничего, чтобы встретиться. Аой обязан отвечать.       — Четыре месяца назад был один.       — Когда мы встретились? — подхватил Таканори.       — Тогда, — сквозь зубы прожужжал Аой. Это «мы встретились» не понравилось ему. Таканори всегда думалось, что нечто неясное ему самому хранится в некоторых фразах, которые едва заметно влияют на мужчину. Подумать только, это он ещё не так давно мог говорить в несколько раз больше самого Такашимы и даже изредка улыбаться. Но чем меньше оставалось лжи, тем непредсказуемей была трансформация. Располагая информацией, Таканори мог наносить удары.       — И всё? — недоверчиво поинтересовался Матсумото.       — Всё.       — Пф, — фыркнул Таканори, а затем, подумав, спросил: — Как ты убил его?       — Задушил, — не дрогнув голосом, ответил Аой.       — Хочешь сказать, я ошибаюсь? Кто-то сторонний смог сделать это?       Ему хотелось спросить ещё и о причинах, но Таканори понимал, что после ещё одного личного вопроса брюнет, скорее, заглушит мотор и высадит его посреди Киото. А тут уж добирайся как хочешь. Тогда придумать историю о том, где он находился всё это время, будет ещё сложнее; ещё больше времени придётся оправдывать. Нечёткая тревога билась глубоко внутри, стоило Матсумото представить лукавые медные глаза и цепкие вопросы.       — Хочу сказать, что я… — Мужчина с трудом сдержал ругательство. — Понятия не имею. Низов бьют как мух. Нет смысла строить ложные логические цепочки.       — Мне верить тебе?       — О боже, Матсумото, — усмехнулся Аой, прикрывая усталые глаза. Фраза сказала обо всём сама. Главное правило: никому не верить. Нарушение его ведёт к непоправимым последствиям, Таканори знал. Знал это лучше других.       — Тебя ведь проинформировали обо всех слухах, — вспомнил Матсумото, но вовремя остановил поток своих мыслей. Ему хотелось сказать о том, что Аой блефует. Но он не мог произнести этого. Казалось, произнеси он это — всё изменится. Правда наступит своим тяжёлым ботинком на хрупкие сочленения позвонков. Один хруст — и дымчатые утверждения фиктивны. Он предпочёл держать это в себе, держать правду в себе.       Может быть, Широяма всего лишь не хотел говорить об этом, но может быть, он не хотел говорить об этом потому, что виновен. Хоть Таканори и не мог найти здесь связи. Да, Аой знал, что Матсумото выйдет из себя, если узнает, что всё это — правда, но когда ему претила злость Таканори? Сколько он знал Широяму, всегда всё было с точностью до наоборот.       — Так ты… — Таканори кашлянул, прочищая горло, и Аой успел опередить его.       — То, что творится у вас, меня больше не касается.       — Зачем тогда информатор? — поинтересовался Матсумото. Ему казалось, он подловил мужчину на лжи, но у того снова нашёлся ответ.       — Я покупаю наркоту одному старому знакомому, которого выперли.       — Выперли? Откуда выперли? — усмехнулся Таканори.       — Откуда, по-твоему, могут выпереть моего знакомого?       — «Лилия?» — поразился шатен; всё больше это казалось вздором. — И даже не убили. С каких пор такое великодушие?       — Уже подыхает. Ты его помнить должен. Это у него я «гостил».       Таканори вздохнул: да, это было вполне себе похоже на правду. Только вот Аою это зачем? Заделаться извозчиком и помогать наркоше отбрасывать коньки. Он хотел информацию, это ведь было очевидно, и что-то он всё-таки задумал.       — Я тебе не верю, — покачал головой Матсумото и скудно улыбнулся. — Зачем ты убиваешь их? — спросил он всё же, пересилив свои опасения. — Информация, чтобы убивать. Верно?       Говоря как можно мягче, он надеялся обнажить своё нежелание противостоять этому. «Чистый интерес — ничего больше», — говорил его тон. Но когда начинаешь принадлежать чему-то, ты уже на его стороне, потому что это и есть часть тебя. Так же и он неосознанно желал предотвратить попытки разрушить собственную часть.       Аой молчал долго — то ли думал, то ли ещё что, но Таканори по какой-то причине знал, что он скажет что-нибудь. В итоге скажет. И он сказал.       — Информация, чтобы узнать о тебе.       — Вы только гляньте, кто здесь у нас!       — Привет, амиго.       — Buenas noches!*       — Безбожный акцент, Такашима.       Не прикрыв за собой двери, женщина прошла в дорого обставленный люкс-номер токийской гостиницы, закурила. Вот это ей было больше по душе, чем затхлые квартирки — в них и носу совать не хотелось.       — Всё куришь свои спицы? — пренебрежительно заметил Уруха, пропуская её в номер, и закрыл дверь.       — А ты всё так же остёр на язык? — передразнила Джоан, как будто назло выпуская изо рта белёсое облачко. Но издевательство было в её исполнении скорее ожесточённым, чем подстрекательским, как у Такашимы. — Везде бы было так… чисто, — касаясь пальцами столика со светильником, произнесла она и уселась на обитую ручку дивана. — Тогда, может быть, я бы заглядывала и почаще, — заключила она плоско и потянулась к стеклянной пепельнице на журнальном столике. Там лежала и газета. Свежая, заметила она и удивилась, с каких пор Такашима читает газеты. Пишут всякую чушь.       — Неплохой светильник, — сказала она, разглядывая его толстенькую позолоченную ножку. — Но я предпочитаю торшеры.       — Извини уж, — развёл руками Кою. — Торшеры, — всё ещё стоя у порога, он чуть не смеялся.       — Эти слишком маленькие. Уродливые.       — Я не выбирал, — дёрнул бровью Такашима. Разговоры о светильниках не вдохновляли его никоим образом. — Сегодня о светильниках потолкуем, Джована?       Джоан всё водила пальцем, изучая каждый миллиметр резной ножки.       — Барокко, — сказала она и поднесла сигарету к губам. — У нас ещё одно прошлой ночью. Нашли быстро.       — Это я и так знаю, — улыбнулся Уруха, поблёскивая глазами. Он сделал несколько шагов ближе. — Не боишься своего черёда, а? — хохотнул он.       — Не боюсь, — ответила она умиротворённо и ткнула сигарету в стекло. Всегда выкуривала только наполовину.       — Не стоило тебе приходить сюда, дорогая, — насмешливо сообщил Уруха. Он знал, как её раздражают подобные словечки, поэтому никогда не скупился на них. — Если Матсумото сюда заявится, будет паршиво.       — Ты сказал, его нет.       — Видимо, слово «нет» дошло до тебя не с того боку, — усмехнулся Кою. — Сейчас его нет, а через несколько минут ситуация может поменяться. Из окна спустишься? Тут восемнадцатый.       Он сделал ещё несколько шагов ближе, чем наконец-то привлёк её внимание. Это заставило его почти гордиться собой: нечасто кому-то, кроме её дочери, удавалось привлечь её внимание.       — Наш уважаемый впал в паранойю, — произнесла она колко и сощурилась, продолжая смотреть в глаза Такашиме. — Из Токио укатил.       — Боится? — с ещё большим энтузиазмом улыбнулся Кою и шагнул вперёд.       — Очевидно, — сдержанно улыбнулась в ответ Джоан. — Дверь закрыл?       — Очевидно.       Продолжая улыбаться, Кою коснулся мягкой и светлой кожи дивана.       — Думаю, эта идея провальна.       Неясно, о какой именно идее из двух толковала миссис Хиллс, но Уруха слушать её был больше не намерен. Резкие духи казались запретными. Он рассматривал тёмно-карие глаза, ожидая новых новостей, но сегодня их было маловато. Это он понял, когда бордовые губы прижались к его шее, жадно кусаясь.       Однако едва его рука оторвалась от ручки, чтобы коснуться в ответ, как в дверь нерешительно постучали. Они отскочили друг от друга, как два магнита одинаковой полярности. Такашима принялся стирать ладонью помаду, размазавшуюся по коже, но так становилось только хуже.       — Не мог, мать твою, подождать! — зашипел он, кидаясь в ванную.