After we die

      За шатающимися шторами искрилась ночь. Раскрыв глаза, Матсумото лежал и смотрел на неспешно раскачивающиеся складки ткани. В одну сторону… в другую… в одну… в другую… Он не осознавал своего пробуждения. Движение портьер походило на мобиль над детской колыбелью — плавные усыпляющие движения. Но Таканори не клонило в сон больше. Он всего лишь не видел смысла в пробуждении.       Рядом что-то зашуршало, и только тогда Таканори усилием воли повернул тяжёлую голову к источнику звука. Полная дезориентация — Матсумото не понимал, где находится. Он силился вспомнить, но не мог приложить для этого нужные усилия — не хотел. Не имело значения.       На соседней нерасстеленной кровати лежал Такашима в помятой рубашке и хмурился во сне. Таканори решил, что такое выражение лица едва ли можно увидеть в его исполнении, когда он бодрствует. Повернув голову на девяносто градусов, Таканори уставился в потолок, затем поднял руки, мышцы которых были чересчур слабыми и отказывались функционировать. Плечи мучительно ныли, требуя отмены таких интенсивных физнагрузок. Вид подрагивающих ладоней не приводил шатена к каким-либо выводам, более того, он понятия никакого не имел, зачем совершил это движение. Однако в этом положении он пролежал около минуты, слушая шелест портьер.       Сухое горло напомнило о себе мерзкими скребущими ощущениями, и Таканори понял, как чудовищно паршиво чувствует себя. Ему было всё равно. Только вот собственное тело составляло оппозицию — уж оно-то однозначно не было таким равнодушным. Сердце стучало с коротким замиранием, словно тяжело вздыхало, да и поясница ощущала себя неважно. Это Таканори понял, когда попытался оторвать лопатки от мягкой, как вата, поверхности постели. Шейные позвонки отказывались держать на себе тяжесть головы — Таканори рухнул обратно и снова уставился в окно. Намёков на рассвет не было.       Это было похмелье — без сомнений. Невыносимо сильное похмелье, которое, судя по затуманенности сознания, всё ещё граничило с опьянением. Привычное дело. Только этот раз был неспокойным, тревожным: Таканори казалось, он что-то упустил, и это вовсе не обычное похмелье. Важным казалось то, что было до. До опьянения. Неужели случилось что-то?       Уруха на соседней кровати невнятно пробормотал пару слов и откинул руку в сторону. Таканори бросил косой взгляд в его сторону и решил, что стоит освежить себя холодной водой, прежде чем вспоминать что-либо.       Когда ледяная жидкость попала на кожу, Матсумото показалось, он погибнет от переизбытка неприятных ощущений. Конечно, бывало и хуже, намного хуже, а он здесь, жив и очень относительно здоров. На раковине стояла бутылочка с таблетками. Таканори посмотрел на неё с сожалением и закрыл кран. Подташнивало. Поэтому он сомневался, что таблетки принесут пользу: уже через несколько минут они могут оказаться в унитазе вместе с желудочным соком и остатками мерзопакостного поила, которого он налакался.       Присев на бортик ванной, Матсумото коснулся тыльной стороной ладони своего пылающего лба и едва слышно вздохнул.       Вчера, вчера… Что происходило вчера. Было ли «вчера»? Есть ли «сегодня»?       Таканори помнил отчётливо лишь дорогу и лицо Широямы с мокрыми, налипшими на скулы прядями чёрных, как уголь, волос. Он помнил, что был с Аоем, и это уже заставляло беспокоиться. Слайды воспоминаний никак не могли встать на свои места, голова была абсолютно бесполезной в том состоянии, в котором пребывал Матсумото. Он вспомнил холодное прощание и визг шин. Ну и, конечно же, за этим должен был следовать алкоголь. Да, верно.       Ложь должна быть убедительной настолько, насколько это возможно. И если Таканори собирался сказать, что всё это время он развлекался, стоило поразвлечься. Заливание в себя спиртосодержащих напитков едва ли можно назвать весельем, однако это, по крайней мере, обеспечило Матсумото убедительное алиби. Если он не может внятно говорить, он не сможет и солгать.       Алкоголь не вогнал его в абсолютную амнезию, и это казалось, с одной стороны, довольно-таки утешающим фактом. Пробелы в памяти едва ли стали бы импонировать в будущем. Меньше знаешь — крепче спишь. Или засыпаешь навсегда. Недостаток информации может быть плачевным, Таканори был осведомлён об этом. В то же время, шатен не мог утверждать, что преследовал только практические цели, обжигая горло алкоголем. Да, он не мог быть уверен, что сможет лгать идеально: Уруха куда опытнее в красноречии, его глаз намётан раскрывать грязную фальшь.       Однако, покидая салон автомобиля, Матсумото почувствовал невыносимую бесполезность. Бесполезность себя; бесполезность дышать приторным весенним воздухом. Он не нуждался в этом. Единственное, в чём он нуждался, — другая жизнь. Растерянно запустив пальцы в растрёпанные волосы, Матсумото смотрел на серые дорожные развилки и никак не мог понять, что должен делать дальше. Всё, что он совершал изо дня в день, — все чудовищные поступки, все ненужные движения губ — он не нуждался в этом.       Большинство восторженных потребителей держат здесь всего лишь инстинкты. Все мы как безмозглые животные, ждущие тарелки корма под нос. Ничего не осознавающие, ни о чём не судящие адекватно.       Жизнь не кассетная плёнка. А иначе Таканори смог бы обрезать всё, что следовало за его поступлением в университет, как плёнку старой кассеты. Хрупкую, коричневую и скользкую — он обрезал бы её, взяв в руки отлично наточенные ножницы.       Таканори услышал шаги, которые неспешно приближались. Он был всегда насторожен. И Матсумото ждал этой встречи с лёгким осадком страха на губах, сухих и горячих. Уруха приоткрыл дверь осторожно, слишком медленно — так он обычно не делал. Часто моргая и хмурясь, Такашима смотрел на шатена, сцепившего руки за затылком. Он сидел согнувшись и смотрел на тёмно-зелёную плитку под ногами, тогда как Уруха смотрел на него — настороженно, смутно. Наконец Такашима усмехнулся, отогнав от себя дрёму.       — Ну как, приятель? Дела дрянь?       Уруха привалился плечом к косяку и зевнул, не прикрыв рта. Тихо вздохнув, Таканори продолжил молчать.       — Леа разорвала мой телефон, паршивец, — лениво возмутился Уруха, в то время как его пальцы вплетались в собственные волосы на затылке. — Ты хоть набери ей, истеричке чёртовой. А, Матсумото?       — Отвяжись, — коротко прохрипел оппонент, не удосужившись даже поднять головы.       Было похоже на то, что история с загулом неплохо прокатила, поэтому Таканори немного успокоился и перестал непрестанно кусать нижнюю губу с обратной стороны.       — Дай-ка угадаю, Матсумото… — Уруха прищурил всё ещё заспанные глаза. — Ты обменял телефон на бутылку виски?..       — Похоже на то, — нехотя усмехнулся Таканори.       — Надеюсь, виски не был дерьмом, — хмыкнул Уруха и, махнув рукой, удалился, напоследок сообщив, в каком кармане его портфеля лежат таблетки.       Одно только упоминание слова «лекарство» или «таблетки» вызывало у Матсумото тошноту. Если не думать и представить, что круглые таблеточки и жёлто-зелёные капсулки обладают магическими свойствами, можно решить, что это решает все проблемы. Но таблетки — лишь крайняя мера. Если не можешь справиться сам, они немного притупят боль, обманут организм.       Может быть, было бы правильнее, не продвинься медицина так далеко. Было бы намного лучше, истреби Чёрный мор всё живое ещё очень давно. И его собственный порок был заслуженным — Таканори сказал бы даже, что это воздаяние. Очевидно, всё это случилось как-то случайно, смешением факторов риска и прочей медицинской дребедени, в которую Матсумото не имел ни малейшего желания вдаваться сейчас. Если что-то уже произошло, глупо вгрызаться в причины и представлять, что было бы, случись это хоть немного иначе.       Как же Матсумото обожал это бессмысленное «если бы». Оно заставляло его сходить с ума и страдать от бессонницы.       Таканори вспомнил слова Урухи, дошедшие до его восприятия только сейчас. Он не спешил звонить: сейчас говорить не было желания ни с кем. Имелось настойчивое желание лечь на кровать и не двигать ни одной из конечностей — даже не моргать. Прекратить дышать, чтобы эта адская боль остановилась.       Если бы она остановилась. Если бы Таканори имел возможность посмотреть ей в глаза и сказать тихо, умоляюще: «Остановись». Остановись, ты меня убиваешь. Боль имела чёрные, как ночь, глаза и яркие черты лица, и Таканори знал, что пощады не будет.       Шатен добрёл до гостиного дивана, дёрнул тонкую нитку светильника, чтобы найти немного таблеток обезболивающего, которые, казалось, сочувственно предложил ему Кою. Его запасливость часто была на руку.       Горстка таблеток была проглочена. Таканори не заботился о количестве — он желал результата, а именно полного подавления боли. Абсолютного. Как будто эти жалкие белые кружочки могли помочь хоть чем-то.       Включив холодную воду, Таканори склонился над раковиной и пил воду прямо из крана. Он чувствовал, что сможет выпить все запасы пресной воды на планете. Но жажда наконец утолилась — парень ощутил себя на одну сотую долю живым.       Из спальни доносился приглушённый голос Кою. Матсумото насторожился, подходя к арочному проёму: Уруха не так часто разговаривал полушёпотом. Матсумото не был против того, что брюнет пытается что-то скрыть от чужих ушей, а точнее — от его ушей, но ноги не держали Таканори. Он порывался поскорее прилечь, и узкий диван не очень подходил для таких целей. Поэтому он вынужден был нарушить тишину комнаты. Завидев своего спутника, Такашима, однако, не сменил тона. Таканори решил, что это не относится к нему ни в какой мере и, не раздеваясь, забрался под одеяло.       Свет ударил в глаза — Таканори почувствовал это даже сквозь сон и нахмурился, натягивая одеяло на лицо. Тем не менее, уже через несколько секунд он понял, что гипнос напрочь ускользнул от него. Щурясь, он приспустил одеяло и увидел фигуру в бежевом костюме, стоящую у окна. Уруха дёрнул другую портьеру, и Таканори ещё раз мысленно проклял и его, и этот день. Расправившись со шторами и запустив в комнату солнечный свет, Уруха сунул руки в карманы и стал зачем-то смотреть в окно.       Если сильно надавить на страницу при письме, стержень оставит очертания слов на следующем листе — именно на это были похожи смутные ассоциации Матсумото. Зловещие чёрные узоры на спине и луна, разбавляющая, как молоко кофе, темноту неба. Нет, здесь был не он. Здесь был новый день, который Матсумото уже ненавидел всем сердцем. Он хотел перебраться в другое измерение. Хотя бы на некоторое время.       Постояв неподвижно в некоей задумчивости, Уруха круто развернулся и направился к постели Таканори.       — Поднимайся, — сказал он и на ходу сдёрнул с шатена одеяло.       Таканори ругнулся, потирая глаза. В голове всё ещё гудело, события прошедших дней казались такими ирреальными и бессмысленными. Он снова жалел о своих поступках. Апатия наваливалась на плечи.       — Что не так, мать твою? — прохрипел Таканори и упал головой на подушку снова.       — Уезжаем.       Уруха одёрнул костюм, с пристрастием осматривая себя в зеркале. Он уже был при параде.       — Замечательно, — пробубнил Матсумото злостно.       — У тебя есть двадцать минут, чтобы принять душ, Матсумото. Ты выглядишь слишком дерьмово, — сказал Такашима и вышел в гостиную. Он набирал номер на мобильном, расхаживая по комнате.       В последнее время Уруха казался более отстранённым, чем всегда. Таканори отлично заметил это, но не было похоже на то, что ему не было плевать. Не без труда он поднялся с постели и удалился в душ.       Когда Таканори немного привёл себя в порядок, оказалось, что Уруха уже небрежно сбросил его немногочисленные вещи в сумку. Эта самодеятельность заставляла Матсумото раздражаться, но сейчас не было времени, чтобы заботиться о тряпках. Таканори достал из кучи помятую футболку и тёмные джинсы, затолкав остальное обратно.       — Мы выходим, — встав в проёме, сообщил Уруха.       — Мог бы и аккуратней. — Таканори нервно дёрнул за замочную собачку.       — Матсумото, — закатил глаза Кою, — ты не юная принцесса с гардеробом из ажурных платьев. Так что шевели задницей. Мы сваливаем отсюда.       — Иди ты к чёрту, знаешь, — махнув рукой, вскипел Таканори. — Я и сам в состоянии о себе позаботиться. Проваливай.       Брови Такашимы стремительно дёрнулись вверх, он едва не рассмеялся.       Таканори не знал, откуда взялась эта злоба, но она была. Какая-то ерунда напрочь вывела его из себя.       — Я сам в состоянии позаботиться, — промямлил Уруха, изображая чужой тон. — Да ты едва дополз до номера, герой! — рассмеялся он.       Матсумото, заталкивая грязные джинсы в груду белья, поднял глаза.       — Если бы не я, Матсумото… — Уруха ткнул себя указательным пальцем в грудь. — Ты был бы мёртв. Ещё тот раз, когда…       Взгляд шатена стал чётче, он неспешно разогнулся, бросив рубашку на постель.       — Хочешь поговорить об этом?       — Хочу, чтобы ты не жаловался, как ёбаная немощная девочка-подросток. Пихай шмотки, уходим.       Уруха криво улыбнулся и, развернувшись, направился к входной двери. Но едва он успел обернуться на звук позади, как его оглушило ударом. Пока он пытался опомниться и преодолеть звон в ушах, ещё один удар пришёлся в живот. Ещё один по лицу.       Настоящие удары. Удары, чтобы причинить невыносимую боль. Чтобы не задумываться долго, прежде чем ранить, и не считаться ни с кем и ни с чем. Все мы люди, со своими достоинствами и недостатками, со своими хорошими и дурными привычками. Кто-то работает в банке, кто-то упаковывает товар, а кто-то перерезает людям глотки. Это ничего. У всех свои недостатки.       Но кто сказал, что кому-то не насрать на это? Насрать на индивидуальность личности и терпимость.       — Ублюдок, — зарычал Такашима, едва перебирая языком, и схватил парня за рукав, выворачиваясь из его рук, вцепившихся в плечи.       Удар затылком о бетонную стену — и Таканори оказался полностью дезориентирован. Он втянул воздуха, как будто вынырнул на поверхность, долго пребывая под водой. Его голова тотчас же мотнулась под давлением кулака Урухи, который наметил точно в челюсть.       Пальцы Матсумото слепо схватились за волосы Такашимы, он впечатал своего напарника лбом прямо в косяк близнаходящейся двери, и это окончательно вывело того из строя. Хорошо заметная ссадина мгновенно возникла на месте удара, и Матсумото, не выпуская руки из волос, повторил ещё раз, на этот раз намного яростнее.       Он не собирался причинять значительный вред Такашиме — это Таканори осознал поздновато, но всё же отступил на несколько шагов. Он не сожалел. Но решил, что стоит остановиться. И остановился. Пальцы всё ещё дрожали, отражая наличие неплохого выброса адреналина в крови. Матсумото едва ли вышел сухим из воды: на его скуле также краснела отметина, которая очень скоро должна была стать фиолетовой.       Такашима держался за косяк, стоя на одном колене.       — Когда-нибудь, — заверил он, чуть слышно посмеиваясь и судорожно дыша, — я тебя убью, Матсумото.       С трудом Уруха поднялся, придерживаясь за дверной косяк, и поглядел Матсумото в глаза. Тот стоял статично, плечи его всё ещё были напряжены, а глаза — агрессивны. Продолжая поддерживать неприятный зрительный контакт, Уруха забрал свои немногочисленные сумки и вышел за дверь. Только когда последняя узкая щель двери сошла на нет и раздался скрип ручки, Таканори почувствовал себя немного легче. Он был не в себе, это точно.       Дышал с трудом, взъерошивал волосы, расхаживая по комнате и разглядывая интерьер бегающим взглядом. Был зол, но не знал точно, на кого или из-за чего. Просто зол. Прервал его метания стационарный телефон, своим звонком заставивший Таканори дёрнуться от неожиданности. Он предполагал, что сейчас последуют угрозы от ушедшего несколько минут назад Такашимы, но трубка, к удивлению, молчала.       — Таканори? — спустя несколько секунд спросил голос с едва различимой хрипотцой. Тем не менее, Матсумото узнал его обладателя.       — Да, — ответил он коротко и прислонился плечом к стене, потирая уголки глаз и переносицу. День только начался, а он уже чертовски устал.       — Доброе утро, — сказал голос всё тем же уравновешенным тоном. Это слегка удивляло Матсумото, он чувствовал подвох.       — Да, — кивнул Матсумото пустоте, продолжая слепо блуждать взглядом по полу. — Что-то не так? — поинтересовался он следом, чтобы избавиться наконец от неблагоприятного предчувствия.       — Не так? — усмехнулась девушка. — Я думала, ты уже давно мёртв.       — Что за чушь, — фыркнул Матсумото со смешком. — Телефон накрылся, вот и все дела.       — О чём ты думаешь, Матсумото? Когда так делаешь.       — О том, что скоро моя смерть окажется правдивой, — прошептал он, насмехаясь едва различимо. — Разве это то, о чём стоит беспокоиться?       — Матсумо…       — И я не буду удивлён, если ты сделаешь это. Или кто-то другой. Или болезнь.       — Прекрати это, — произнесла Леа мягко.       — Не говори, что не знаешь.       — Знаю. Только вот пока ты не умер, — саркастически процедила девушка, — мы встретимся сегодня?