After we die

      Руки ужасно замёрзли. Таканори поглядел на дисплей телефона, и в его голову закралось подозрение, что его обвели вокруг пальца. Опоздание на пятнадцать минут в таких делах неприемлемо. Неужели он не спешит получить эту информацию? Неужели что-то пошло не так?       Таканори бросил взгляд на свой мотоцикл, стоящий поодаль, и прислонился спиной к гнилому дереву домика. Снова и снова. Как напоминание. Это помещение появлялось перед ним, словно выплывшее из вереницы кошмаров. Отсыревшие доски, просевшая крыша, куча хлама, безжизненные глаза окон. Эта постройка походила на то, во что превратилась его жизнь, — она была отражением его самого, затаившая в своём нутре такие вещи, которые не рассказывают другим людям, в которых страшно признаваться даже самому себе. Мёртвая, грязная, разложившаяся душа.       Шум мотора раздался неподалёку, и Таканори не смог поверить своим ушам. До последнего он не был уверен, что услышит отголоски этого звука. Но он услышал их, и звук приблизился, однако позже, когда шум стал слышен достаточно отчётливо и свет фар слабо пробивался сквозь ветки, всё затихло. Он стоял неподвижно, сжав замёрзшие руки в кулаки, и ждал. Тревога подкрадывалась; темнота сгущалась; деревья шумели, переговариваясь.       В метрах пятнадцати треснула ветка — плечи шатена рефлекторно дёрнулись, но он попытался взять себя в руки. Навести в голове порядок. Задача априори невозможная.       Шаги стали слышны, хотя Таканори едва ли мог увидеть что-то в радиусе десяти метров. Это заставляло его ледяные ладони сжиматься с удвоенной силой.       Шорох затих. Он вглядывался в темноту так пристально, как только мог, но почему-то не мог понять, откуда идут звуки и где сейчас находится их источник. Однако так не продолжилось долго — в следующую секунду в лицо шатена ударил такой яркий свет, что ему показалось, он ослеп. Таканори прищурился, продолжая вжиматься спиной в стену. Обнаружив свет, он обнаружил и фигуру пришедшего. Не видел её, но догадывался о её местоположении, и заметил, как в полутьме блестит серебристый металлик пистолета.       Свет приближался, яркость его нарастала, и очень скоро Таканори пришлось прикрываться ладонью, чтобы сохранять подобие видимости. За пределами светлого пятна ничего не было видно — только лишь контраст белого и чёрного, и Матсумото стоял, прикрываясь собственной рукой, как щитом. Другой защиты не было.       Шаги звучали прямо у него под носом. Он не мог сделать ничего, чтобы избавиться от сомнений и увидеть лицо пришедшего: свет фонаря намеренно был направлен ему в лицо. Ещё несколько шагов — и тишина. Таканори щурился, пытаясь обострить своё зрение, но ничего не выходило.       Свет погас.       Медленно отнимая руку от лица, Таканори видел лишь круглые кляксы, плывущие у него перед глазами на фоне бесконечной темноты. Он не был уверен, кто именно стоит напротив, однако, не дожидаясь реплик, достал из кармана флеш-карту и дрожащей от холода рукой протянул её вперёд.       — Что это значит?       Вопрос прозвучал несколько угрожающе, и, возможно, лишь потому, что Таканори понял, что не ошибся. Он был растерян не меньше, чем если бы перед ним стоял незнакомец.       — Ничего особенного, — отозвался Таканори слабо.       — Ничего?       Едва слышный смешок. Матсумото всё ещё держал в пальцах устройство — не похоже, чтобы Аой собирался забрать его. Глаза шатена начинали понемногу различать очертания.       Он вытянул руку дальше и наткнулся на скользкую ткань плаща, но его снова проигнорировали.       — Что с Майком?       — Ничего.       Однообразные ответы. Ничего не случилось, кроме одной вещи, ужаснейшей из всех. Зависимость.       Аой обхватил запястье парня пальцами и поднёс его руку к глазам.       — Что это?       Матсумото подозревал, что всё это просто-напросто насмешка. Даже в темноте можно разобрать, что он держит в пальцах. Аой знал, что это.       — Это то, что тебе нужно, — ответил Таканори с опозданием.       — Отдашь и уйдёшь?       Он ненавидел это в Широяме, просто на дух терпеть не мог. Этот ненормальный всегда усложнял всё.       — В чём проблема? — снова спросил брюнет. Наверняка он видел в темноте получше, чем Таканори, всего несколько секунд назад ослеплённый.       В чём проблема, он спрашивал. Грёбаный идиот.       Проблема в тебе. Ты есть проблема.       Наконец устройство выскользнуло из пальцев Таканори.       — У тебя холодные руки, — произнёс Широяма тихо. — Ночью в таких местах холодно.       Он коснулся ладони губами. Наверное, чтобы проверить температуру — шатен не был уверен. Пальцы дрожали и, возможно, не только от холода. Ему было плохо. «Мне плохо, я чувствую себя плохо», — вот что говорят, когда неизвестно точно, в чём причина этой смутной тошноты и головокружения. Так вот, он чувствовал себя именно плохо. Нет, даже не плохо. Чувствовал, что вот-вот разрушится, подобно хрупкому песчаному замку, иссушенному солнцем. Этот песок больше не был крепким. И от подобных действий, от того чувства, что всегда возникало в нём следствием, его мысли вовсе теряли всякую связь, голова опустошалась, в груди что-то болело не унимаясь. Биение сердца причиняло боль.       — Мне не холодно, — сказал он ломающимся голосом.       Аой протянул чёрный конверт, и Таканори, забрав его, сунул во внутренний карман ветровки.       — Я ухожу, — констатировал брюнет. Он осторожно отпустил запястье Матсумото, но тот вцепился одеревеневшими пальцами в скользкую плащовку рукава. Аой дёрнул рукой — хватка была цепкой. Взявшись за руку Матсумото, он попытался снять его настойчивые пальцы, но вторая рука шатена усилила захват.       — Подожди, — произнёс он хрипло. — Подожди, пожалуйста. — Застыв на месте, Широяма смотрел на него. Таканори чувствовал его взгляд в темноте. — Могу я пойти с тобой?       — Куда? — не медля поинтересовался Аой. Но Матсумото слышал в его тоне нечто иное. Он говорил «в моём мире тебе не место».       Таканори молчал. Стоящий развернувшись вполоборота, Аой снова повернулся лицом к шатену и сделал шаг вперёд. Положив ладонь на лопатку Матсумото, он приложил небольшое усилие, и Таканори почувствовал щекой синтетику, которая пахла никотином и чем-то горьким, фальшивым.       — Ты говоришь такие глупости, — усмехнулся брюнет с отчётливой горечью в голосе.       — Можешь даже не обращать на меня внимания, — сказал Матсумото. Он не двинулся, не попытался обнять в ответ — широко раскрыв глаза, застывшими зрачками он смотрел в гущу деревьев, и ему было так чертовски страшно. Что-то внутри него прорывалось, такое ненадёжное, когда он чувствовал себя немного счастливым. Все несчастья, затаившиеся глубоко, вырывались наружу и вонзались в его живот изнутри. Они хотели разорвать, разрушить его за это незаслуженное чувство. Он знал, что так не продлится долго. Это всего лишь мимолётное помутнение рассудка — это деформированное «счастье». Всё это исчезнет. Всё всегда исчезает, ускользает от него.       — Несколько часов, и я ухожу, — говорил он всё так же монотонно. — Я знаю, что мне нужно вернуться. Я всё понимаю.       Голос не дрожал в этот раз, даже если Таканори чувствовал, что всё его тело покрылось твёрдым гипсом. В левом уголке губ появился вкус соли. Он не мог понять, в чём дело. Лёгкий, однако пронзительно холодный ветер обдувал его лицо, и тонкая влажная полоска давала о себе знать ледяным покалыванием. Она точно была на его лице; Таканори не мог понять, что произошло. Почему он плачет? Ничего ведь не случилось.       Будто он наелся битого стекла, так болела гортань, и шатен готов был поклясться, что с ним что-то не так. Его телом овладели и паралич, и предсмертная агония разом. Неспособный двигаться, он чувствовал непереносимую боль. В каком-то роде синдром «запертого человека». Как сильно он ни попытался бы объяснить всё, что происходит внутри него, — не смог бы. Никогда не сможет.       — Как ты добрался сюда?       — На мотоцикле, — ответил Матсумото. Он выскользнул из ненастойчивых рук брюнета и вытер ребром ладони пылающую щёку.       — Посмотри на меня, — заметив это движение, проговорил Широяма.       — Я всё равно ничего не…       — Успокойся.       — Всё в порядке.       — Ты можешь поехать за мной, — произнёс брюнет уступчиво и, небрежно скользнув пальцами по ткани куртки Таканори, зашагал к автомобилю.       Матсумото стоял и смотрел вслед, ветер бросал его волосы из стороны в сторону, и он чувствовал почему-то лишь чудовищное отчаяние, медленно грызущее все остальные его ощущения.

Marilyn Manson — Third Day Of A Seven Day Binge

      Входная дверь заскрипела так мерзко, что у Матсумото невольно скрутило живот. Пахло сыростью и пылью.       — Ты поменял номер, — сказал Таканори в тишину.       — Привычка, — ответил Аой, и дверь заперлась за ним с громким лязгом. Он щёлкнул выключатель — комнату залила бедным желтоватым светом одинокая потолочная лампочка.       Не было ничего. Здесь не было ничего, кроме пустых картонных коробок, бумаг и едва слышно шумящего ноутбука, что стоял на этих же коробках, которыми изобиловало помещение. Нет-нет, там, в углу, у подоконника ещё стоял стул.       Таканори осматривал всё это взглядом, лишённым энтузиазма. Это помещение казалось непригодным для жилья даже для него, жившего столько раз в сплошных помойных ямах.       — Располагайся, — с неприкрытой иронией бросил брюнет.       Другая комната была затемнена и выглядела несколько меньше. Хотя двери не было на петлях, Таканори решил, что туда лучше не соваться.       Аой подошёл к окну и бросил плащ на стул, после чего потянулся, чтобы открыть окно. И тогда лавина глухого шума обрушилась на комнату. Весенние дожди.       Размеренно шагая, Таканори не спеша осматривал всё кругом. Он пытался вглядеться в листы, разбросанные на полу, но не мог ничего видеть из-за света и расстояния. Приближаться же к ним Матсумото не решался.       Брюнет закурил, отвернувшись к стене дождя за окном. В комнате теперь стоял запах дыма и озона. Приблизившись, Таканори нерешительно протянул руку и коснулся чёрных волос, которые с последней их встречи стали заметно короче. Ему было плевать, если он сделает что-то не так, если Широяма ударит его или обругает. Ему было просто наплевать. Пусть делает что угодно — только не исчезает.       Однако брюнет игнорировал эти прикосновения. Он медленно выпускал дым изо рта и смотрел в окно, где была лишь сплошная тьма. Таканори отодвинул часть волос и провёл средней фалангой пальца по тонким морщинам у самого века. Его сердце стучало отбойным молотком. Он заметил, что взгляд Широямы теперь направлен на него, но Таканори не мог прочитать, что в этот момент было на уме у мужчины. Казалось, его глаза не изменились. Они не менялись почти никогда — всё та же бесконечная чернота, ничего не отражающая. Матсумото виновато завёл руку за спину, но брюнет лишь безразлично отвёл взгляд, ничего не сказав.       Подоконник был достаточно широким, и Таканори расположился там, подогнув одну ногу под другую. Он мысленно напевал какую-то мелодию, даже того не осознавая, и отбивал ритм на деревянной поверхности костяшками пальцев.       — Твои руки пахнут женским парфюмом, — сказал внезапно Широяма. Таканори вздрогнул, выдернутый из своих мыслей.       — Что? — нахмурился он, чувствуя подступающую к горлу тревогу. Юу промолчал. Шатен смотрел на Широяму, безмятежно курящего уже третью сигарету, и хотел сказать что-то, но не мог. Никогда он не думал, что что-то подобное будет замечено.       — Что ты хочешь сказать этим? — спросил Таканори настороженно, всё ещё поглядывая на брюнета искоса.       Выпустив очередную порцию густого дыма, брюнет произнёс:       — Тебе бы лучше сейчас быть с ней.       Он никогда не думал об этом. Нет, правда. О чём там толкует Широяма и зачем?..       — Я не понимаю, о чём ты.       Металлические ножки стула проехались по дереву, когда, выбросив сигарету в окно, Аой поднялся и, не раздумывая, окольцевал пальцами предплечье руки шатена.       — Я сказал о том, чтобы ты шёл к своей женщине, — произнёс он таким ледяным тоном, что Таканори почувствовал, как температура воздуха постепенно падает. Его рука болела, и Матсумото знал, что очень скоро там появится внушительное фиолетовое пятно.       — Послушай… — выговорил Таканори растерянно. Он не знал, что говорить и как реагировать; не понимал, в чём проблема.       — О том, — зашипел Широяма, склоняясь над ним и только сильнее стискивая руку в своих пальцах. Возможно, ненарочно. Его лицо было искажено аномальным нетерпением, злобой. — Если ты решишь заманить меня в ловушку, Матсумото... У меня ещё есть планы на оставшееся время, и я не хочу, чтобы какой-то сопляк разрушил это. Ты не имеешь права вмешиваться.       — Я не думал ни о чём подобном, — мотнул головой Матсумото, смотря исподлобья.       — Если хочешь предать меня, скажи об этом. И всё будет в порядке.       Широяма пригвоздил руку Таканори в холодному стеклу, и тот вдохнул глубоко от неожиданности.       — Что будет в порядке? — произнёс он шёпотом, часто дыша от шока.       Матсумото сжал пальцы в кулаки, смотря прямо в сосредоточенные глаза напротив. Играть в гляделки с Юу было слишком жутко. Отголосок вины существовал в нём, но Таканори не осознавал ту связь как предательство. Потому что они с Широямой не обещали друг другу ничего.       — Я не могу всегда гнаться за тобой, — сказал Таканори. Это было тем, что он так долго не решался произнести — Матсумото не мог больше убеждать себя, что всё под контролем, что он ищет Широяму лишь для того, чтобы немного приуменьшить свою боль. Неважно, как сильно будет болеть. Ведь это то, на чём держится их связь. Непрекращающиеся приступы сумасшедшей боли.       Одним движением Широяма смахнул пепельницу с подоконника, и та, будучи дешёвой, сразу же разлетелась на мелкие осколки на полу. Таканори закрыл глаза. Он почувствовал, как пальцы Аоя методично прослеживают путь отпечатков, начинающихся в основании шеи и уходящих под футболку.       — Продолжай, — произнёс Юу тихо, когда вдоволь нагляделся на разноцветные отметины, свидетельствующие о том, что сделаны они были в разное время. Его взгляд медленно поднялся к лицу шатена. Склонившись к его уху, Широяма прошептал: — Можешь делать всё, что тебе угодно. — Пальцы Юу больно впивались в плечо, и без того усеянное ещё свежими царапинами. — Можешь лгать мне, можешь притворяться идиотом. Можешь убить меня. Я не буду против. Можешь воткнуть мне в спину нож, мистер «вселенское страдание». Ты такой жалкий лжец.       Казалось, даже сердце внутри Матсумото содрогалось от этих слов. Он чувствовал их горько-сладкий привкус на своих губах. Эти слова были полны желчи. Шатен не мог понять, пытается ли Юу задеть ими, потому что он не чувствовал обиды. Голос Аоя был тихим и глубоким, он произносил слова непривычно быстро и неотчётливо. Пальцы брюнета так крепко стискивали его плечо, что оно начало неуловимо ныть. Таканори не хотел, чтобы пальцы ослабили хватку и отпустили — сквозь стену непрекращающегося страдания он чувствовал, как проступают эти колотые раны. Раны, что нанёс ему этот человек. Они были уникальными, коллекционными — почему-то подумалось, что такие есть и у самого Аоя, поэтому они точно поймут друг друга. Должны.       — Ты — неблагодарный ублюдок, Матсумото, — произнёс мужчина после недолгой паузы и пристально посмотрел шатену в глаза. — Твоя жизнь принадлежит мне, ты принадлежишь мне. От этого не уйти.       Не моргая, Таканори смотрел на Широяму и наблюдал в его глазах лишь бессилие; он знал, что слова не приведут ни к чему, но не мог ничего сделать. Ему хотелось ударить Матсумото наотмашь, сломать ему парочку рёбер, всадить пулю ему в голову. Но он не мог. Его разум уже погиб под напором взгляда шатена.       — У тебя даже не хватает смелости сделать выбор. Возвращайся к Рейте. С ним вы проводите время куда лучше. — Аой склонился ближе, почти касаясь губами уголка рта Таканори, который смотрел прямо перед собой, на входную дверь, и сам себе казался запертым в клетке с чудовищем. — Скажи ей сменить парфюм. Пахнет отвратительно. — Другая ладонь брюнета скользнула по джинсовке штанов, пальцы впились в бедро выше колена. — Я ненавижу тебя, — сказал он отчётливо и нетерпеливо прижался к сомкнутым дрожащим губам Матсумото, руки которого вцепились в спасительный край подоконника. Он даже не думал препятствовать Широяме. Сумасшествие царило в его голове, где бессонницу всегда сменяло алкогольное забвение. Руки брюнета имели железно крепкую хватку, и Таканори начинал чувствовать страшащий дискомфорт. Пальцы, как тугие путы, прижимали его ноги к потрескавшемуся деревянному подоконнику. Он бездействовал сознательно.       — Я тебя ненавижу, Матсумото, — прошептал Широяма ещё раз прямо в его губы.