Рыжий волчонок

В цирке ребята сегодня не ночевали, но и на улицу Освальд их все же не отправил, заговорщицки подмигнув Эли и мягко подметив, что та теперь у него в долгу, но именно она — тот редкий человек, который этот долг может и не отдавать в буквальном смысле слова. Впервые в жизни у девочки в кармане появились собственные деньги, врученные отцом, и — ключ от номера недорогого отеля, который Пингвин оплатил на несколько дней вперед, пообещав по возможности заглянуть пораньше и пригласить дочь на чашечку кофе и разговор с глазу на глаз. О Джероме он не сказал ни слова, но хотя бы терпел его рядом с циркачкой и дальше, за что та была сухо благодарна. Небольшая комната с мягкой постелью и стенами в сине-белую полоску навевала воспоминания о доме и едва заметную ностальгию. Пара тумбочек, крючки для одежды, телевизор в углу. Словно маленькая квартира, из которой совсем не хочется уходить. Кобблпот отличался чем-то неуловимым от прочих взрослых. Девочка поняла это, когда мужчина уже ушел, и она смогла рассмотреть неинтересные ей купюры поближе, вытянув из кармана, чтобы пересчитать. Пять сотен. На пять дней. Больше, чем ей нужно, примерно в пять сотен раз. Щедрая… подачка. — Ну и ну! — Джером подпрыгнул на месте, после плюхнувшись на постель рядом с Эли и улыбнувшись, вскинув руки к потолку. — Так что, твой чудной папаша думает, что я — что-то вроде той-терьера, а? Тяф! — такой забавный и веселый, он, однако, шустро перевалился на бок, подперев щеку кулаком и глянув на подругу снизу-вверх, прищурившись: — Мне так теперь нужно лаять? — Брось. Я… нет, ты не той-терьер. — А ведь ему стыдно за то, что его чудесная дочурка здесь!.. со мной!.. с мальчиком-клоуном! — рыжий вдруг схватил ее за талию, утянув к себе в горизонтальное положение и тут же сел, победно придерживая подругу за плечи, прижимая к кровати. Он улыбался так же, как и обычно, но в то же время выражение глаз парня говорило о том, что он сердит, страшно сердит на Освальда. — И он не понимает, что мы счастливы. — Вдруг сказал Джером просто и запрокинул голову, тихо посмеявшись. Выпавшие из рук Эли на пол деньги совсем его не интересовали. Как и ее. — Если он поможет нам, то… у нас появится шанс. Шанс не скитаться по улицам, а попробовать жить как обычные люди. — Девочка протянула руку, щелкнув его кончиками пальцев по лбу — и рыжий тут же прикусил ее запястье, игриво прищурившись. — Потому что Освальд Кобблпот — мой отец, он может хоть сейчас сделать так, чтобы я осталась в Готэме. Но если он отпустит меня с тобой еще на целый год… значит, он и правда неплохой человек. — А если он не отпустит тебя, м? — парень коротко хмыкнул, наконец упав на постель рядом с ней, вновь подперев щеку рукой. — Что тогда будем делать? — …тогда я отпущу себя сама. — Ты такая забавная! Думаешь, наверное, что если останешься здесь, то мне будет одиноко, да? И скучать буду, и прочее бла-бла-бла, да? — Джером картинно зевнул и, выждав пару секунд, все же улыбнулся: — Буду. — Именно поэтому я и не хочу оставаться здесь без тебя. Я все еще думаю о фургончике, о том дне, когда Лайлы наконец не будет рядом, о том времени, когда нам наконец не придется ни о чем беспокоиться. — Эли фыркнула, перевалившись на бок, лицом к другу, смотря на него снизу-вверх. — Я жду этого, правда жду. — И я этого жду, цыпленок. И мои мыслишки та-акие громкие, что я от них скоро оглохну! — рыжий хищно глянул на подругу, наконец просто обняв ее, вновь упав рядом. — Как ты думаешь… что случится с дядюшкой Заком, а? Вряд ли твой папаша просто подбросит ему змею в фургон! — Раз отец попросил отсидеться здесь, а не возвращаться обратно в цирк… наверное, он не хочет, чтобы мы выглядели замешанными в этом. Или думает, что это нас убережет. Знаешь, я даже не хочу знать, что с ним случится. Главное, чтобы он больше ни-ког-да тебя не тронул, — циркачка провела кончиком пальца линию по щеке Джерома, — ни-ког-да. — Это мои слова! — парень же вдруг прижал ее к себе, прокатившись по постели, уложив девочку на обе подушки сразу, сам развалившись рядом — почему-то они решили завалиться перпендикулярно обычному, человеческому положению. Друзья. Возлюбленные. Семья. Им не нужно было озвучивать свои чувства, чтобы разделять их без остатка. Рыжий поглаживал светлые пряди, кудрями расцветающие на одеяле в цветок, пока Эли дремала в его объятиях, такая далекая, но при этом близкая, даже излишне близкая, словно вторая половина души, вторая половина сердца и разума. Коснуться. Вот все, чего ему хотелось — и он касался. Не как мать, не как Оуэн, не как Ал, а как он сам, Джером, лишь кончиками пальцев, изо всех сил подавляя желание грубо схватить, сжать, сделать что-то плохое, вывернуть свои эмоции наизнанку. Рыжий не любил ее как вещь, украшение или бокал вина на ночь. Эли вообще не вызывала столь плотских чувств, скорее даже наоборот — подавляла их окончательно своей хрупкой, словно стекло, невесомостью. Они словно никогда не были людьми. И в то же время были самыми настоящими людьми из всех. Утро было теплым и светлым, и парень встретил его на подоконнике, лениво дымя на восходящее солнце. Ему нравился этот серый, закостенелый город, его высокие дома, его широкие улицы, но было одно маленькое «но» — жители. — …ты уже проснулся. — Эли зевнула, чуть потянувшись, глянув на спину друга, и тот сразу же обернулся к ней, прищурив глаза. — Мне снился такой странный сон, будто… будто Синтия пришла к нам, сюда, она смотрела на меня и улыбалась, ничего не говоря, и по щекам ее текла кровь. Это было жутко, но я не хотела, чтобы она уходила. Девочка рассказала это так просто, но было видно, что она еще не до конца проснулась — взгляд ее плыл, был мутен, словно вода на дне реки. — Она с тобой. Во-от здесь. — Джером коснулся кончиком сигареты своей рубашки на уровне груди, тут же ее отняв, чтобы не получилось прожженного пятна. — Навсегда. — Да, — мягко согласилась с ним циркачка, вновь закрыв глаза, явно не желая вставать. — Может закажем пиццу и?.. — Я не против. Любишь сорить деньгами, а? — ехидный, но при этом легкий, парень выбросил окурок в окно, спланировав к подруге и присев в ее ногах, чтобы поднять лежащие на полу купюры. — Только сейчас заметил. — Они всю ночь там лежали. Просто бери их. И делай что хочешь, — Эли тихо зевнула, — это же наши деньги. Отец нам их дал. Так странно было говорить это слово… отец. Родитель. Всю свою жизнь девочка потратила на то, чтобы свыкнуться, что у нее есть только мать, ведь Нора никогда не скрывала от дочери, кто ее вторая половина ДНК, а теперь ситуация сменилась не диаметрально противоположную, и жаловаться не приходилось. Только все внутри неприятно сжималось. Что, если когда-нибудь она станет такой же?.. мелкой мафиозницей? Стукачкой, как говорил Марони? — Он тебе их дал, а не мне. Хах… я таких сокровищ и в глаза-то никогда не видел! — бумажки оказались лежащими на тумбе, а Джером вновь привалился рядом со своей подругой, лениво смотря в потолок. — Объявляю день ни-че-го не де-ла-ни-я, — он произнес все это по слогам и зажмурился после. — Согласна. Отдохнуть. Расслабиться. Немного побыть вдвоем. Посмотреть телевизор — этот чудной аппарат что Эли, что ее друг видели всего по паре раз, и то ни разу не включали сами, зато теперь… под хрустящие кусочки пиццы с кучей томатного соуса смотреть даже простенькие новости было сплошным удовольствием. — Летит самолетик! — парень подвел к губам подруги слайс с кучей пепперони. — Откр-рываем ротик! Ему казалось смешным играть с ней, кормить с рук и в принципе делать все то, что Лайла бы окрестила «идиотским поведением». Эли отвечала Джерому тем же, позволяя ему взять со своей ладони картофельный ломтик. — Мама в детстве говорила, что едет паровозик. — Она прищурилась, после поцеловав рыжего в лоб, пока тот жевал. — Приехал! — О нет! Я убит! Выстрелом прямо… — парень тут же закатил глаза, картинно качнувшись вперед-назад и вдруг склонившись над циркачкой, ткнув себя двумя пальцами в висок, изображая ствол револьвера, — сюда. Бэнг! — он «выстрелил» нажатием на «курок» при помощи безымянного — и свалился на бок, жмурясь. — Ну ты… — это вызвало у девочки смешок, который вскоре дополнился щелчком по кнопке переключения канала: — Тогда новости выберу я! — Сеньора, вы совсем не любите меня! — тут же перевернулся на живот Джером, вперив взгляд в экран. Худенькая телеведущая рассказывала об успехах такой крупной фирмы, как «Уэйн Интерпрайзес», но слова ее весили не больше воробьиного перышка — Эли уже была наслышана о борьбе с бездомными, которая в свое время только унесла десятки жизней и не более того. — …скучно, — буркнул рыжий, выхватив пульт и вернув старый канал по которому шла какая-то простенькая криминалистика. — А вот это уже лучше! Готэм был городом преступности, городом греха и городом безнадежности. В нем совершенно не было людей, готовых на поступки ради ближнего своего, и даже служители закона в конце концов сдали свои позиции, превратившись в мафиозных шестерок. И почему об этом не знала вся страна? Наверное, лишь потому, что умела вовремя закрыть глаза. Не вижу зла. Не слышу зла. Не говорю о зле. — Тебе нравятся такие передачи? — Эли поежилась, глядя на фотографии с места преступления, показавшиеся на экране крупным планом. — Иногда. Я не то чтобы часто смотрю Ти-Ви, но… в общем-то видал пару раз. Каждый раз на месте всех этих трупов свою мать представляю, вот умора! — улыбка Джерома, такая привычная и острая, вдруг показалась девочке жуткой. — …ты ведь ее не убьешь? — О чем ты? — тут же глянул рыжий на подругу, а увидев ее обеспокоенное выражение лица сразу же качнул головой, протянув руку и ткнув ей кончиком пальца в лоб. — Беспокоишься? Ну-ну. Не беспокойся. Не убью. В общем-то… знаешь, ты была права, и я правда люблю эту суку. — Он вздохнул, глянув невидящими глазами в сторону телевизора. — Она бесит меня и все такое, но… когда она молчит — это еще можно терпеть. Но — не когда открывается ее рот. — Всего год, Джером. Я не прошу большего. — Эли взяла себе еще ломтик пиццы. — Год… да, конечно, год. Не беспокойся, цыпленок, я семнадцать лет с ней прожил! Это для меня будет как отпуск, как гребаное турне! Туда и обратно. Ой, это же и правда будет турне! — смех, глубокий и задумчивый, быстро сменился тишиной такой тяжелой, будто камень свалился на плечи. Что-то было не так. Что-то было совсем не так. Был ли виновен в этом Освальд? Или же это время все расставило по своим местам? Готэм ли так повлиял на Джерома? Или его жители? И что случилось с Эли? Ее спокойное «нет», звучащее каждый раз, когда речь заходила о смерти, стало уже не просьбой — мольбой. Перед глазами все еще стояли дно деревянной бочки и ее мокрые стенки. Воздуха не хватало.