Рыжий волчонок

— Ее звали Нора! Ты помнишь ее, мама? О, ты помнишь ее! — голос Освальда звенел, стрекотал и блестел, а сам он, такой важный и нахохленный, весь взъерошился, будто ёжик. — Что ты мне тогда сказала? Ты помнишь? «Милый, она не пара тебе!» — И разве я была неправа?.. Освальд, не повышай на меня голос! — дрожащим голосом ответила Гертруда, столь похожая на маму-курицу рядом со своим цыплёнком. — Не повышай на меня голос! — повторила она на самых громких нотах. — Я ведь всегда желала тебе добра, но если бы я только знала, что эта… эта дрянная девчонка сотворит тако-ое! В глазах женщины ее сын был непричастен, словно события происходили сами собой, а мужчина был лишь наблюдателем. Он был святым для нее, словно падший ангел. — Мама! Эта, как ты говоришь, «дрянная девчонка» не принесла к нам в дом в подоле, а честно вырастила дочь! — вскинул голову Освальд, после отвернув лицо, с наигранной гордостью добавив: — Которая в свои годы уже дебютировала на сцене. — Она просто вся в тебя, Освальд! — радостные слезы на лице мисс Капельпут появились так же быстро, как и исчезли, словно радуга показалась из-за облаков, тут же спрятавшись за грозовыми тучами. — …но я пошла этим в Вас, — едва слышно сказала тогда Эли, сделав после глоток чаю, собираясь с мыслями и словами, пока все внимание вдруг обратилось на нее, — я н-наслышана о том, сколь чудесен Ваш голос. И сколь великолепно Вы поете. Моя мама… она все детство пела мне колыбельную, которую услышала от вашего сына. — О… колыбельная… Освальд до сих пор щебечет ее, когда спит! И я напеваю ему ее каждую ночь. — Голос женщины блеснул гордостью, и Пингвин переменился в лице, глянув на дочь. Он не ослышался? Она… действительно знала об этом? О том, что Кобблпот, когда ещё был подростком, все время шептал во сне казавшийся забавным другим ребятам напев? И Нора передала своей дочери те слова, что успокаивали его кошмары? Она действительно передала их? Зачем? — Напой. — Вдруг попросил Освальд, кажется, забыв, как дышать. — Я хочу услышать, правильно ли она… исполняла ее тебе. Эти слова Эли уже слышала. Только в цирке. — …хорошо. — Прикрыв глаза, перебирая струны своего сердца, она на мгновение замерла в молчании, словно зависнув посреди двух огней: пронзительного взгляда Гертруды и вздернутых бровей отца. — Притушенный снегом, погас огонь, и ничто меня не согреет больше, чем материнская любовь. Осушит слезы на моем лице свечной огонь, и ничто не сможет защитить меня больше, чем теплые объятия и материнская любовь. Тропа сквозь тьму так темна, я не вижу ее под собой. Но я не боюсь, потому что моя мать присматривает за мной. Она не умела петь, только шептать, почти не размыкая губ, чуть водя пальцами по воздуху, словно управляя марионеткой. Последнее слово прозвучало — и повисла тишина, разбавить которую было невозможно ничем, кроме тихого, благоговейного вздоха Гертруды, абсолютно удовлетворенной услышанным. — Эли, девочка моя… — сердце ее оказалось покорено мгновенно, словно пробитое насквозь стрелой Амура. Никакой семьей в этот день они не стали, и циркачка только послушала истории про детство своего отца, конечно же самого лучшего малыша в мире, про его невыразимый ум, великолепный характер и прекрасный внешний вид. Каждый звук, срывавшийся с губ матери Пингвина, был наполнен обожанием. Оказывается, будучи маленьким, Освальд был довольно замкнутым, и на него все время кто-то «клал глаз», и конечно же мисс Капельпут оберегала свою кровиночку от чужих посягательств. Только от Норы не уберегла. — Но это ничего страшного! Ты ведь не бросишь своего отца, правда, Эли? — прозвучал самый странный, непривычный вопрос, и даже мужчина поперхнулся, еще больше обычного выпучив глаза — он явно не такого знакомства ожидал. — …конечно нет. — Ответила циркачка мигом, и бровью не поведя, уже поняв стратегию «игры». — Никогда не брошу, но сейчас я в турне, мне нельзя оставить сэра Великого Рудольфо. — Раскрывать личность Джерома она даже и не подумала, отделив его от темного альтер эго. — Поэтому в Готэм я вернусь только через год. — Он такой сла-авный и ловкий мужчина… — тут же заулыбалась Гертруда, мечтательно закатив глаза, и Эли едва не рассмеялась в кружку чая, искоса глянув на отца, что коротко кивнул ей — знакомство прошло успешно, и он был доволен его неоднозначными результатами. В отель циркачка вернулась ближе к вечеру, обсыпанная непривычными любезностями и парой подарков от родителя, отвертеться от которых не получилось — небольшой букет цветов, акаций, переплетенных со сливой и дикой травой. «Сдержи обещания, и я готов простить тебе все, начать с чистого листа», и аккуратный ажурный зонтик — чтобы никогда не попасть под дождь. Джером не спал, посиживая напротив телевизора, нервный и взъерошенный, когда девочка наконец ступила на порог комнаты, положив приобретения на полочку для обуви. — …как прошел твой день? — Чудесно! Мультики посмотрел, — скривил парень недовольную рожу, после легко спрыгнув с кровати, двинувшись к подруге и взяв ее за руку, поводив из стороны в сторону, чудаковато приветствуя. — А ты? Познакомилась с бабулей? Небось чудна-ая женщина, да? — он рассмеялся, оглядывая витиеватые кружева на одежде Эли. — Ночнушку тебе свою явно не пожалела. — Она похожа на мою маму. — Циркачка слабо дернула плечами, после отведя взгляд, вдруг вздернув брови: — …ты ничего не ел? — Решил тебя дождаться. Опять по пицце? Или… наконец… выберемся из этой клетки? — прошептал рыжий заговорщицки, не оставляя выбора — девочка и сама хотела вырваться вновь наружу, походить под еще кропящим дождем, вновь почувствовать себя свободной. Когда она жила с матерью, ей нельзя было делать ни-че-го. Никакой школы, никаких лишних телевизионных каналов, никакой самостоятельности… только страх, страх, всепоглощающий и гадкий страх, которым нужно было жить, которому нужно было следовать. Не ходить одной. Совсем не ходить одной. Сидеть на месте. Есть то, что дают. Хвалить это, даже если не нравится. Нора не была идеальной родительницей, но она отчаянно пыталась защитить свою дочь от всех невзгод жизни. За это Эли и любила ее, правда теперь — совсем смутно. Как оказалось, город был огромен, мир был прекрасен, и можно было пощупать каждый камушек своими руками, чтобы убедиться в его красоте. Для этого требовалось лишь сбросить ошейник собственных ошибочных убеждений. — Ты хочешь сходить до цирка? — аккуратно держа друга за руку и топая за ним по улице, девочка иногда мелко вздрагивала, стараясь не смотреть на небо — боялась, что вот-вот разразится гроза, которая вышибет из нее дух громом и молниями. — Я угадала? — Не совсем… я подумываю сбегать до него! Послушать хоть краем уха, — вновь взявший инициативу в свои руки, Джером приобернулся, ослепительно улыбнувшись — один он так умел, — они же наверняка не врубились, с чего это мы пропали. Строят там гаденькие теории как пить-дать! — услышав первый раскат, похожий на медвежий рев, парень глянул вперед и присвистнул: — Смотри! Шатер горел и пылал, электрическая змея наверняка пронзила его, словно копьем, точно в центр — острый шпиль от которого в стороны тянулись флажки. Эли не посмотрела, испуганно сжавшись за спиной парня и мелко задрожав — ей вдруг стало слишком громко, слишком неуютно, слишком… страшно. Все же — страшно. Как будто эта молния предназначалась для нее, но промахнулась, ударив вместо сердца в цветастую палатку. Рыжий же рассмеялся, согнувшись пополам, наградив лающим хохотом это происшествие, затем обернувшись к подруге и коротко обняв ее тут же, позволив уткнуться в свою грудь. Мгновенная смена настроения его была столь естественна, что совершенно не бросалась в глаза. — Все в порядке, — трепанув циркачку по волосам, Джером наградил ее уже знакомым поцелуем в висок и увлек за собой вместе с зонтиком в одну из подворотен, где как раз можно было спрятаться под козырьком чьей-то закрытой на ночь овощной лавки, — я же с тобой. Видишь? Ни один Зевс нас сегодня не достанет! — …вижу. Прости, — Эли ткнулась ему щекой в плечо, наблюдая за темным небом, прислушиваясь к вою пожарных сирен. Цирк в глазах ее был чем-то неизменным, но и он оказался подвержен случайности. Роковой или нет? Разве это было важно? Все началось с исчезновения лошадей, а окончилось приходом Заккари, его едкими смешками и… чертовой бочкой с водой, которую напоминали девочке стекающие по водосточным трубам реки. И вновь звуки стрельбы неподалеку, словно под шумок, чьи-то голоса и едкие смешки — неизменные спутники ребят даже в самом центре города. — Ну и ну… какие… люди, — послышалась вдруг уже знакомая интонация, а после нее — тихий присвист, словно короткое пение соловья. — Добрый вечер, как дела? — замерший в проулке лысый мужчина смотрел на прячущихся от дождя с уже привычной хищной полуусмешкой, убирая за пазуху пистолет. После признания Пингвином своего отцовства перед Марони это не стало тайной и для остальных мафиози, и теперь весь криминальный мир Готэма знал — Эли почти «своя», и это было еще хуже, чем «чужая». — И ты тут, рыбья харя, — выцедил сквозь зубы Джером, не глядя толкнув подругу обратно за угол — лишь бы подальше от этого, как он выражался теперь, «жуткого типа», нырнув за ней следом и сам. Благо, огонь по ним никто открывать не стал — значит, в планы киллера ребята пока не входили. Но это «пока» было чертовски зыбким — испытывать судьбу не хотелось. — Почему вы прячетесь от меня? — ткнулся в спины вопрос. Ответить Виктору, а этого ублюдка звали именно так, было уже некому — Эли мчалась следом за рыжим без оглядки, на ходу умудрившись свернуть зонтик — чтобы не мешал. Это определенно не было их первым побегом, и уж точно не должно было стать последним, однако чувство мандража в груди наконец принесло именно то ощущение, то чувство, которого девочке так не хватало — перемен. Она привыкла к быстро меняющимся условиям, привыкла к ночевкам на берегу, ночевкам среди холмов, посапыванию на пледе в парке и хождению по травянистым равнинам. Ей не были чужды улицы широкие, узкие, извилистые и прямые. Все было лучше, чем маленькая комната, телевизор, уставшая после работы мать и… все. Люди сменяли друг друга слишком быстро, и невозможно было разглядеть их лиц — редкие прохожие казались Эли чудовищами, смотрящими на нее и только на нее, а грозовые тучи только подтверждали дурные мысли девочки, совсем сбивая ее с толку, вынуждая все время в страхе поднимать голову. Отель или цирк? Отель или цирк?.. правильным оказался вариант третий — столкновение с каким-то парнем в очках, опрокинувшее их всех. — …вы знаете, чем отличается ваше умение бегать от вашего же умения смотреть по сторонам? Правильный ответ — ничем! — проронил тот, медленно поднимаясь, на удивление дружелюбный и вдруг протянувший Эли руку. — Позвольте помочь. — Мы и сами спр-равимся, — рыкнул в ответ ему Джером, обернувшись в сторону улицы, явно стараясь разглядеть сквозь усиливающуюся бурю хоть что-нибудь… тщетно. Даже подойди к ним со спины сам мэр города вместе со всей прессой — один черт бы не узнали его. — Как хотите. — …извините, мы не заметили Вас, — щебетнула девочка, так и оставшись сидеть в луже, тоже глянув туда же, куда и ее друг. — Что там у вас? Наверняка какой-нибудь маньяк-убийца с топором, я прав? — заулыбался неизвестный, поправив свои очки, и все же поднял циркачку за плечи, поставив ее на землю, и тогда рыжий обернулся уже к нему, не забыв прожечь взглядом исподлобья, поднявшись следом. — Еще хуже, уверяю. Поэтому драпай-ка ты отсюда, — наконец, буркнул он, выхватив из рук Эли зонтик и раскрыв его над их головами, — да поживее. Пока эта тварь лысая не вернулась. Предупреждение не сработало — явно заинтересовавшийся ими молодой человек лишь вновь показал зубы, нырнув к ним под тень защиты от дождя и заговорщицки наклонившись к уху девочки, шепнув: — Лучше уходить во-он туда, — он указал рукой в сторону поворота налево в глубинах проулка. — Спасибо. — Ответила циркачка, коротко кивнув, тут же слабо дернув друга за запястье: — Я знаю, куда нам. Пошли! Побег от неведомого никогда не был обречен на провал. Особенно когда неведомое даже не знало, что оно должно идти по следу — такое тоже случалось, и хорошим примером стал Виктор, припугнувший ребят, но явно даже не шевельнувшийся в их сторону. Быть может, он наслаждался их хлипкой паникой, быть может ожидал, что Джером сорвется, ринувшись на него — тогда можно было бы без зазрений совести уложить парнишку на смертельные лопатки. Эли не знала чужих мотивов, лишь могла предугадывать их, а потому, когда над ней и ее другом наконец появилась крыша маленького книжного магазина, до которого они добрались спустя десяток минут виляний по закоулкам — это стало ее отрадой и успокоением. Ведь никто не должен был сунуться с пушкой в людное место, верно? И ничто не могло отвлечь от тяжелых мыслей больше, чем возможность выбрать литературу по душе. Например, какую-нибудь книжку, написанную шрифтом Брайля. В последнее время циркачке нравилось читать вслепую, проживание в фургончике Пола Сисеро весьма способствовало развитию подобных навыков — и теперь вся мокрая и перепуганная, Эли стояла в углу, куда их пустила добрая продавщица, с приобретенной на карманные деньги отца простенькой сказкой, каждая буква которой была выколота специальной иглой. — Ни черта не понимаю в этом, — потрясая головой, будто собака, Джером нарочито зевнул, глянув через плечо девочки на литературу в ее руках. — И я. Но… никогда не поздно научиться. Это — «Алиса в Стране Чудес». — проведя кончиками пальцев по обложке, не закрывая глаз, циркачка не почувствовала — прочитала название почти наугад, даром что оно было на ценнике и угадывалось по картинке. — Я хочу попросить мистера Пола научить меня. Я… не понимаю основ. Его книги слишком сложные. — И зачем тебе это? У тебя же… — рыжий крутанулся вокруг Эли, сложив ладошки «биноклями» вокруг своих век, — такие чудесные окуляры! Может, отдашь мне один, м? На память, — поддев свое веко пальцами и оттянув вниз, он хихикнул. — Конечно. — Улыбнулась девочка, искоса глянув после через окошко на улицу, надеясь убедиться в том, что горизонт чист, но тут же обмерев, кажется, совсем забыв, как дышать. Худощавая фигура Виктора махнула ей рукой словно бы на прощание, изящно скрывшись во тьме стрекочущей бури.