Рыжий волчонок

Пол Сисеро не выглядел счастливым, когда Эли вновь показалась на пороге его фургончика, прижимая к груди книгу «Алиса в Стране Чудес» и небольшой пакетик лекарств. Освальд приобрел ей все необходимое и даже больше, сухо пообещав, что все вещи из номера отеля к утру уже окажутся в ее постоянном жилище, но никакой радости это старику-провидцу бы не принесло. Новый дом на колесах отец, к сожалению, обещать уже не мог — не стоило ему появляться лишний раз перед Нортоном, чтобы последний не вышвырнул девочку из цирка где-нибудь по дороге, но вот один вопрос мужчину действительно волновал, и он был куда важнее для Пингвина (и не только для него) проживания дочери с престарелым провидцем или хнычущей матери Джерома, которая не знала, куда себя деть в ожидании брата. Фамилия. Раньше Эли даже не задумывалась о ее существовании в своей жизни, а теперь перед ней встал непростой выбор. Лойд или Кобблпот? И если отец для себя уже все решил, то сама циркачка не была с ним согласна до конца. Пошутивший про то, что девочке подойдет фамилия «Валеска», рыжий, даже не брался в расчет — пускай его идея и была забавной, но даже сама Эли не могла ее поддержать. Ведь это не было игрой, это было… самоопределением. Словно бы меловой чертой меж цирком, как билетом в нечто новое, и промокшим городом, из которого, кажется, совершенно не было выхода. Они договорились решить этот вопрос в следующем году, и лишь на одном девочка действительно настояла — на имени. Эли. Не Элиша. Эли. Она знала, кто первым начал называть ее так. И прекрасно понимала, почему Нортон в итоге озвучил ее не как привычную ему «Лишу». Это Джером попросил. Словно объявил этим громким жестом всем в полосатом шатре о том, что циркачка теперь повязана с ним, что она теперь его. Именно тогда их личное стало явным — и именно тогда Лайла окончательно сошла с ума от ненависти, скрипнув зубами. Она не ревновала своего сына, нет, она… не понимала. Кажется, просто не понимала, за что его можно любить. — Ты вернулась. Подумать только… почти блудная дочь, — хмыкнул пожилой мужчина, «глядя» прямо на циркачку, пока помощник его протирал пыль с маленькой книжной полки в углу. — …я давно не была в родном городе. — Девочка опустилась на край своей постели, тихо шмыгнув носом — даже после сосудосуживающих ей все равно было не очень хорошо. — Соскучилась по дому. И мы с Джеромом просто… искали его. — Охотно верю. И нашли? — такой безобидный на первый взгляд вопрос ненадолго вогнал Эли в ступор. И нашли?.. она не знала, что ответить на это, положив пакет под кровать, а книгу на подушку, отчаянно и быстро размышляя. Но правильные слова отыскались сами собой, и тогда циркачка наконец выдохнула: — Нашли. Дом оказался не там, где она искала. И дом оказался не тем, что она искала. Эли хотела увидеть мать, но находкой ее стал отец. Эли хотела попасть туда, где провела часть отрочества, но вместо этого ей показали милую квартирку Гертруды и спокойствие жизни в отеле. Если бы все это не стоило вырванного сердца — прошедшие дни стали бы самыми счастливыми в ее жизни. — Заходил Нортон, просил приглядывать за тобой получше, вот ирония-то. — Сказал тогда Пол. — Мои глаза — это Макс, но я все же избавлю его от участи копания в твоем грязном белье. Ты поняла меня? — Поняла. Ему не было интересно на самом деле, что произошло. Ему не было интересно, что случилось на самом деле. Сисеро был так же безразличен, как и все вокруг, но хотя бы не придушивал своим пренебрежением, а словно давал выбор. Либо прятаться получше, либо прекратить делать то, что не стоит делать. Конечно же, Эли предпочла первый вариант. Она, продремав до утра, ворочаясь беспокойно под тонкой простыней в красно-белую полоску, словно сделанную из стенки шатра, совсем не чувствовала себя отдохнувшей. И даже когда в дверь постучали и пришлось открывать, циркачка разве что устало кивнула, глядя на презентабельного мужчину с зализанными волосами перед собой. Он не был ей знаком, но пакет с вещами в его руках говорил сам за себя — это тот самый «курьер», о котором сказал Освальд. — …не подведи его, Эли, — сказал едва слышно человек, чьего имени девочка еще не знала, передав ей вещи. — Не подведу. Платье, наличные, которых стало чуть больше положенного, еще не успевший подвять цветочный букет. Он сразу же оказался в стакане с прохладной водой, взятом из шкафчика Пола. — Кто это был? — спросил Сисеро, к тому времени уже сидевший на своей постели и «читавший» кончиками пальцев одну из многочисленных своих книг. — Этот мужчина не из цирка. — Старый знакомый. — Спокойно ответила Эли, взявшись за тряпку для того, чтобы наконец немного прибраться. Вымыть пол, протереть все доступные поверхности, перемыть тарелки, получше заняться книгами, старательно пройдясь по их страницам и корешкам, чтобы не допустить скоплений грязи. Вернуть на свои места все то, что каким-то чудом оказалось не на них. Долго, муторно, но позволяет отвлечься. Есть не хотелось, и от предложенной овсянки циркачка отказалась, вместо этого принявшись за чтение, закрыв глаза, пока Макс убежал на улицу вытряхивать половик — Пол любил ковры и все с ними связанное, любил пространный уют и чистоту. Пальцы не слушались. Точки все еще смешивались. «А»? Или цифра «1»? «Л» или «С»? Разобрать было невозможно. Эли тогда взялась за небольшую тетрадь, купленную многим ранее, начав аккуратно «выкалывать» специальным приспособлением маленькие выпуклости без отверстий. Главное было не забывать, что делать это нужно зеркально. Ближе к середине дня в фургончик постучал уже Джером, притянув подругу к себе и ехидно шепнув ей на ухо: — Дядюшка явился. — Голос его был тверд и лишен волнения, значить это могло только одно — мужчина вернулся уже не тем, кем уходил. Тогда девочка спрыгнула со ступенек на улицу, притворив за собой дверь, взяв рыжего за руку и двинувшись за ним, позволяя провести себя под тенями не сгоревших шатров к пепелищу основного, около которого уже началось какое-то собрание. Как оказалось, даже Пол присутствовал там. И Ал. И Оуэн. И даже Лайла. Все… взрослое население лагеря. Сегодня изюминкой повествования был Заккари Трэмбл. — И где ты был? Лайла вся извелась, — Нортон, стоявший напротив мужчины, был грозен и непреклонен, словно не замечая, что того всего шатает даже и не от пьянки вовсе — хоть от дяди Джерома и тянуло спиртом за версту, Эли была уверена, что тот не пил. — …обожаю твоего папашу, цыпленок, — протянул рыжий на ухо подруги, тиранувшись носом после о ее висок, продолжая наблюдать за тем, как «гвоздь программы» мнется, то и дело сглатывая. Он напуган. Нет, не так. Он… не в своей тарелке. — Я гулял. — Бегающим взглядом Зак вдруг зацепился за лицо циркачки, и та… чуть улыбнулась, неожиданно для самой себя, ткнувшись щекой в плечо Джерома. Они победили этого… чертового урода. Эли ясно поняла это по взгляду мужчины и по его скрипнувшим в неврозе зубам. Но ведь игра еще не окончена, верно? И впереди — главная часть. Синтия. Светлая память о ней — единственное, что осталось у девочки. Ее прелестное лицо, тонкие брови, звонкий голос и приподнятые уголки губ — и ни каплей больше. Ни единой фотографии, ничего — только зыбкие воспоминания все еще не давали циркачке утонуть. И она собиралась пронести их с собой через года, словно лошадь Марту, не очернив и не испортив. Клоунесса не умерла зря. Вот что было важно. Клоунесса умерла, чтобы защитить ее, Эли, и теперь ей придется карабкаться вперед, даже если руки придется выломать до локтей. — Я вижу, что ты гулял. Но где ты был, Зак? Где именно ты гулял? Лайла чуть с ума не сошла. Танцовщица стояла рядом с Нортоном, глотая слезы — появление брата стало для нее глотком воды, радостью… и девочка вдруг глянула на Джерома, проследив за тем, как меняется его взгляд. От веселого — к озлобленному и глубокому, будто ледяное озеро, а после — к выжидающему. — …я был дома. Я был у себя дома. — Трэмбл, теперь такой тихий и сам не свой, кажется, волновал цирковых все больше. Прежняя веселость и злость его сменились почти бесцветными эмоциями. На нем не было синяков или следов ударов. Он выглядел так же, как и раньше, как и обычно. Что тогда с ним сделали? — Тогда объясни мне кое-что. Почему ранним утром ко мне заглянул полицейский? — новая деталь мазком акриловой краски легла на холст происходящего, сметая все то, что было «до». — И настоятельно… даже очень настоятельно поинтересовался, где ты находишься? — Я не знаю, ясно? Я был дома, — кажется, поняв, что происходит, Заккари сглотнул, глянув на свою сестру. А та посмотрела на него в ответ, тихо всхлипнув — похоже, Нортон рассказал ей первой. Видеть, как плачет Лайла, было так странно и неестественно, что Эли вдруг поняла — она притворяется. Она умеет играть, когда нужно, и слезы для нее сейчас — способ скрыть свою злость. Ведь ее брат попросту… облажался, делая нечто правильное. Делая все для того, чтобы сохранить их чертову семью. Она уже знала, в чем полиция обвиняет мужчину. Но ни на мгновение не сомневалась в его вине. — Ты знаешь правила. Цирк разбирается со своими людьми полюбовно, но — ты еще не часть нашего цирка, контракт не подписан. И потому просто уходи, Зак. Уходи отсюда и делай что хочешь. Я не знаю, за что ты сделал это с Синтией — но догадываюсь, — Нортон был неумолим, но в то же время дал мужчине возможность избежать наказания. Зачем? — и поэтому по старой дружбе даю тебе шанс. Старая дружба. Семья. Цирк и только цирк. Джером вздохнул, прикрыв глаза и приобняв Эли за талию, оттянув ее назад, чтобы отвести прочь от взгляда своего дяди. Они оба знали, что тот не будет спорить — словно под дурманом, мужчина поверит в истинность слов директора, и с течением времени наверняка выучит, что Синтию убил именно он. И что с ним сделали?.. Можно было только догадываться, но девочка уже видела такой стеклянный взгляд у людей, воровавших в аптеках инсулиновые шприцы. Сегодня они не пошли в город, вместо этого принявшись под шумок разгребать остатки сгоревшего шатра, собирая обуглившуюся ткань, щедро обсыпанную порошком огнетушителя, все еще мокрую от дождевой воды и воды из баков пожарных машин. — …теперь он не тронет тебя. — Эли попыталась улыбнуться, но вышло плохо, и тогда она просто склонила голову, ковыряя носком ботинка землю. — А они… они не тронут его. Он просто и-исчез из нашей жизни и… — Мне все равно. — Отрезал Джером, с присвистом подняв какую-то палку и крутанув ее в руке. — Главное — он исчез. Этот конченный ублюдок больше не приблизится ко мне. — Он подбросил «оружие» и тут же поймал, направив его кончик подруге в шею. — Готовься к смерти! Пробежка по лагерю пришлась как раз кстати. Хоть циркачка и чувствовала себя неважно — она все равно сыграла в догонялки, хоть и понимала, что выиграть не получится. Рыжий настиг ее аккурат у фургончика своей матери, легко протянув палку вперед и, словно нож, прижав ее к шее Эли горизонтально, замерев позади, легко и звонко дыша. — Ха… — выдохнул он, прищурившись, а девочка привычно заулыбалась. Дышать было тяжело, но терпимо. — Видишь? — вдруг спросил парень, держа «орудие» с двух концов, после рывком вперед переломив его пополам, сложив руки на плечи подруги локтями. — Чем больше расстояние — тем легче обломить. Читай по губам: найдешь слабую точку — дави с двух сторон. Это нужно было понимать не прямо… вскользь, словно мелодию. — Я — твоя слабая точка? — циркачка запрокинула голову, встретившись с ним взглядом. — Да. Из фургончика им под ноги вылетел чемодан, набитый вещами, и послышался крик Лайлы: — Ты… да как ты мог?! — голос ее звенел и не пел — орал скрипучими дверьми и соловьями. — Я так ждала тебя здесь! Они все — сумасшедшие. Они все умеют думать только о себе. Джером даже не заглядывал домой с момента прихода в лагерь, но ей было на это плевать. Где он был? Что он делал? Только Эли знала это. Иногда даже самый улыбчивый в мире человек хочет побыть один. Посидеть в прилеске, мерно смоля сигаретку, чтобы привлечь к себе внимание и отвести подозрения от единственной подруги любой ценой, дав возможность тому же «курьеру» принести в лагерь вещи незамеченным или замеченным, но не теми людьми. Все многообразие глаз смотрело на рыжего, все многообразие ушей слушало, что он будет говорить. Пока в лагере не появился Зак. — Лайла! Послушай, ты все не так поняла! — Трэмбл выбрался на воздух следом за своими вещами, пока ребята притаились около клетки Шивы, свернувшейся в пару великолепных колец. — Я все так поняла! Ты… ты даже не спросил у меня, а просто сделал это! Ты, глупая свинья! — Лайла не была добра даже к собственному брату, она была больна, больна на язык, изливая помои своего разума на всех, кто попадал в ее поле зрения. — Теперь вся наша мечта о счастливой жизни разрушена. Счастливая жизнь. В которую никогда не впишется Джером. В которую никогда не впишется Эли. В которую никогда не впишется покой. Жизнь, пахнущая спиртом, чужими телами и криками. — Хр-рен тебе, а не счастливая жизнь, сука, — рыкнул парень, с хрустом переломив оставшийся в руках кусок ветки надвое, а циркачка зажмурилась, обнимая его за локоть.