Рыжий волчонок

— Я — не монстр, Эли. — Голос Джерома дрогнул, став ниже, тише, спокойнее. Он все еще клонил голову вперед, словно пытаясь пронзить подругу взглядом, вынудить ее отступить, отойти, позволить всему дурному одолеть его, взять верх над измученной душой. — Но я готов им стать. — Ты готов согласиться с ними? С теми, кто… сделали это с тобой? — С ними? Согласиться? — он зажмурился, рассерженно шикнув сквозь стиснутые зубы: — Я скорее сдохну. — Тогда прекрати. — Эли чуть сжала запястья рыжего перед тем, как отпустить, и глухо выдохнула, когда пальцы его тут же убрались как можно дальше от ее шеи. Они не могли позволить себе ругань, растрату нервов, бессмысленные распри и споры, а потому просто продолжили смотреть друг на друга, словно соревнуясь в том, у кого первого опустится взгляд. Глаза парня все еще были холодны, а зрачки-точки не сулили ничего хорошего, в то время как девочка улыбалась ему каждой частичкой своей зеленой радужки. — Нортону плевать на то, что эти уроды творят. — Отрезал Джером, наконец сумев взять свою ярость в руки, обуздать ее, придушить. — Словно это не его цирк, а гребаное фрик-шоу. — Он пытается удержать все в руках, но это невозможно, ведь… они все отвратительны, — циркачка вновь коснулась его щек, потом вдруг висков, поглаживая рыжие волосы парня, массируя подушечками пальцев его кожу. — Но мы скоро покинем их. Остался всего год! Один маленький год, Джером. — Маленький год? У тебя кровь на губах, а ты говоришь мне про маленький год?! Эли! Эли-Эли-Эли, ну как так можно-то, а? — теперь уже друг поймал ее за щеки, неприятно вынудив наклонить лицо, всматриваясь в пятна засохшей крови, такие бурые и сыпучие, словно пепел. — Ты ведь понимаешь, что сейчас изменилось все, и если раньше я молча тер-рпел их ублюдство, то теперь это… — он замялся на мгновение, вдруг рыкнув: — …не блядские игры в «хорошего мальчика». Больше нет. Ни-ког-да. Она понимала. На самом деле каждое слово его находило отклик в ее душе, скупой ответ, согласие или прохладное отрицание. — Разве ты когда-то играл в «хорошего мальчика»? Всего один вопрос — и Джером уже хохочет, склоняя голову, а Эли вздергивает брови, совсем не понимая, почему ему вдруг так искренне весело, смешно, аж до дрожи и дрожания пальцев. — Эли! Господи, не говори так! — наконец, прошептал он, все еще сдавленно хихикая, и вдруг подтолкнул подругу на спину, прижав ее распахнутой ладонью за ключицы к постели, склонившись после, пробежавшись изучающим взглядом по лицу девочки, чтобы тут же рухнуть рядом, зажмурившись и ткнувшись ей носом в шею. Места было впритык. Не развалиться — рыжий наполовину повис в воздухе, но все же предпочел остаться в таком положении. Спорить с ним циркачка не стала, лишь удовлетворенно прикрыв глаза тоже. Похоже, они сейчас были «в изгнании». Исключены из бурной цирковой жизни вместе с целым фургоном, покуда прощение не снизойдет с небес. Но где же Пол Сисеро? Неужели он так легко отнесся к тому, что теперь в его кибитке вновь слишком мало места для четверых, а потому и Максу, и ему приходится бытовать в чьем-то фургончике? Эли постаралась все же не задаваться лишними вопросами, вперив взгляд только в глубины собственной души — они были темны, но сквозь рваные края их проглядывали затухающие и вспыхивающие вновь искорки прохладного пламени, словно последние лучи солнца. Днем должно было состояться представление, и впервые билетики продавала красавица-Мартина, а девочка наблюдала за ней из окошка, выкалывая шилом точки, пока Джером задумчиво похрустывал печеньем, найденным в тумбочке. Он посчитал это нехитрое угощение «компенсацией морального вреда», прекрасно понимая, что вряд ли слепой провидец погладит его по голове, если узнает, что рыжий поживился чем-то из его запасов. Но отказывать себе в удовольствии поддеть хоть кого-то парень не стал. — Странно, что мать еще не приперлась, — задумчиво сказал он, бросив на подругу косой взгляд, — я думал, она ринется сюда сразу же. — Я думаю, мистер Нортон ее не пустил. — Циркачка отодвинула в сторону трафарет, глядя на «написанное», а после прошлась по «буквам» кончиком указательного пальца, тщетно пытаясь прочесть их. Вышло совсем скудно, и очередная фраза Безумного Шлпяника словно бы канула в небытие. — А не похрен ли ей? — …сам ведь знаешь, что нет. Если он все же решил за нас хоть как-то вступиться, — поджала губы Эли, едва ли веря собственным словам. — Эли-Эли, цыпленочек, не дури меня! — Джером запрокинул голову, откинувшись назад, чтобы глянуть ей в лицо. — Вряд ли этот пресмыкающийся чурбан за нас вступится, в общем-то он скорее присоединится к моей стерве-матери… ведь мы же «семья». Но я допускаю эту возможность. Как и полет слонов на ушах. — Он пытается лавировать. — Девочка пожала плечами, вновь приложив к бумажному листу трафарет. — Уж этого умения ему не занимать, согласен. Да только один черт он — титаник, а тут лавируй-не-лавируй… кабум! — свалившись на спину, довольно щерясь, рыжий хищно прикрыл один глаз, ткнув кончики пальцев подруге в лоб, словно револьверный ствол. — Как твоя рука, кстати? Отвечай, пока кручу барабан. Он был прекрасным актером. — Совсем не болит. — Да ну? А вот мою покалывает, — невидимое хранилище для шести патронов провернулось в воздухе несколько раз, ведомое лишь воображением их обоих. — Щелк. — Озвучил Джером отсутствие выстрела. — Продолжим? — Давай, — Эли легко увлеклась их невинной игрой, прищурившись, — что еще спросишь? — Как тебе то шоу, а? С гребаным степлером и его лицом. — Улыбка на губах парня была отравляющей, а синяки на шее его красовались смертельной удавкой, казалось, что вот-вот кто-то дернет его за веревку — и вытянет наверх. — Понравилось? — Да. — Прищурилась циркачка. — Ты спас меня. — Но ведь оно понравилось тебе не поэтому. Он был прав. Но воображаемый барабан револьвера из пальцев крутить не стал, как и жать на спусковой крючок. — Мне показалось, что… он почувствовал мою боль. Он заслужил ее, этот отвратительный… отвратительный человек, Джером, но… — собирать слова в цепочку было сложно, практически невозможно, ужасно хотелось отвести взгляд, но Эли все же собралась с силами — и мягко выцедила: — …я знаю, что ты этого не хотел. — Щелк. — Рыкнул парень сердито, понимая, что они вновь возвращаются к началу, словно пытаясь ей пригрозить, вдруг спросив: — Почему ты веришь в меня? — Потому что ты мой друг. — Щелк. — Ответ не устроил его. — Потому что я знаю, что ты хороший человек. — Щелк. — Потому что я люблю тебя, — циркачка схватилась за его ладонь, оттянув ее в сторону и уперев рыжему в висок все теми же двумя пальцами. — Остался последний, а потом будет выстрел? — Я не знаю. — Показал зубы Джером. — Щелк, — Эли чуть сжала руку друга, теперь щурясь сама, словно поменявшись с ним ролями. Охотник. Жертва. Хищник. Добыча. Оружие всегда можно направить против того, в чьих руках оно находится. — Ты хочешь что-то спросить? — парень все еще улыбался, но девочка знала, что эта их «игра» — на самом деле симуляция, выяснение отношений, новый вираж, который невозможно взять никаким иным путем. — Только не смей опускаться до банальностей. Я не люблю банальности, цыпленок. — Что она сделала с тобой в фургоне? — Хорошенько врезала по морде, — рыжий вдруг мотнул головой в сторону, перехватив циркачку за запястье и вскинув ее руку к потолку, щелкнув пальцами ладони, которую Эли и не подумала отпустить. — Бах! — он рывком сел, обернувшись и прижав подругу за плечо к стене, ее затылок оказался рядом с «рамой» вшитого в стену кибитки окна. — Теперь мой черед. — Разве ты ответил? — вздернула девочка брови, выдохнув. — Зачем отвечать, если ты беззащитна, — он был зловещ, отыгрывая свою роль от начала и до конца, наконец извернувшись и высвободив кисть из хватки циркачки, чтобы тут же поймать ее за запястье, сжав посильнее. — Мне больно. — Ты разве ее боишься? — Джером словно пытался переступить через нее, глядя непривычно открыто, изучающе, его голубые глаза были широко распахнуты, а взор цеплялся за каждую деталь выражения лица Эли. — Боли. Момент, когда вымысел сливается с реальностью, всегда самый странный, призрачный, невесомый. Ухватиться за ниточку рассудка, словно за спасательный круг, бывает невозможно, и остается только нырнуть в самые глубины омута, чтобы коснуться кончиками пальцев его дна. — Она придушила тебя? Или это сделал Оуэн? Или Ал? Ты на взводе, — девочка шикнула, когда ладонь перекочевала с ее плеча на горло, неприятно коснувшись трахеи, вынуждая примолкнуть. Она была кроликом, птичкой в удавке, но это волновало циркачку едва ли не меньше, чем далекий шум аплодисментов, наполнявший центральный шатер в красно-белую полоску. Цирк жил. Цирк был непоколебим. Он переварил их и отправил гнить, словно отработанный материал, но почему-то не на помойку, а в недра чужого фургона. — Старина Оуэн был стр-рашно зол, Эли, он был страшно зол! — непринужденный тон голоса Джерома прозвучал дико, когда он лениво качнул головой, и если бы запястье и шея девочки были бы вне его хватки — это все напоминало бы милую беседу за чашкой чая. — Они хотели здорово провести время с моей матушкой, но — какая жалость! Ей пришлось тратить время на меня. Этот ублюдок швырнул меня на пол — и я напоролся грудью на битое стекло. Это было… больно, Эли. Понимаешь? Больно. Он вдруг тряхнул ее, не отпуская, но что-то предательски заблестело в уголках глаз рыжего, так похожего на красного волчонка, попавшего в капкан. — …понимаю. — Шепнула циркачка. И тогда парень рывком отдернул руки от подруги, после вперив взгляд в свои дрожащие ладони, украшенные ссадинами, содранной кожей и маленьким пластырем на тыльной стороне. На нем был нарисован воздушный шарик. — Так если ты все понимаешь — почему спрашиваешь? — спросил он едва слышно, медленно опустив руки на свои колени, сглотнув, пока Эли отдыхивалась, склоняя голову. — Потому что молчание — не всегда золото. — Девочка улыбнулась, мягко двинувшись вбок и выглянув в окно, словно меж ними мгновениями ранее не развернулось убийственной сцены. — Нас закрыли снаружи, верно? — Верно. Но я не хочу отсюда выходить… пока. Пускай наслаждаются триумфом. Джером взял ее за плечи, притянув к себе и осторожно обняв, покачиваясь взад-вперед, пока циркачка наблюдала за тем, как внутри полосатых стенок шатра вспыхивают огни, мелькают тени, зажигаются тысячи маленьких звезд-снопов-искр. — …я рад, что ты появилась в нашем ублюдском цирке, — шепнул рыжий вкрадчиво, ткнувшись носом подруге в надплечье, смотря вместе с ней на проходящую мимо них жизнь, — и рад отвечать на твои глупые вопросы. Но знай, ты — абсолютно, блять, неисправима, Эли. — Ты тоже неисправим. Он редко ругался, говоря с ней, но было что-то в его словах сейчас болезненно-меткое, что было не выразить словарным запасом двух людей, никогда не видевших даже стен школы, но вовсе не потому, что им бы не хватило образования — скорее, им не хватило самого обычного социума для того, чтобы понять, как нужно беседовать с другими представителями рода человеческого. Хоть парень и провел всю свою жизнь с пьющей матерью, посещая библиотеки лишь тайком, почти украдкой, а девочка была прилежной ученицей не способствующей расширению кругозора Норы — все одно оба они были достаточно грамотны, умея искать информацию во всем, за что цеплялись взгляды. — Жду не дождусь, когда же мы наконец вновь окажемся в Готэме, — наконец, едва слышно проронил Джером, когда отгремели последние аплодисменты, и полыхнули последние огни прожекторов. — Почему? — неловко спросила Эли у него в ответ, на мгновение зажмурившись. — Хочу кое-с-кем поговорить. Знаешь… у всех моих бед есть один чудесный источник, носящий мою рожу, цыпленок. И я бы хотел переброситься с ним парой слов, — парень точно оскалился, и воздух вокруг него вновь собрался в тяжелый, плотный ком. — Поговорить по-братски. — Почему ты вспомнил о нем? — О… подумалось вдруг, что наверняка ему там повеселее, чем мне. Счастливое детство и бла-бла-бла, — голос рыжего дрогнул, — пока у меня только пьяные клоуны и долбанутые фрики. — У тебя теперь еще и я есть, — подметила тогда девочка, кончиком указательного пальца коснувшись стекла, — но это не изменит того, что было раньше. — Но это изменит то, что будет потом! — блеснул уверенностью Джером. — Поэтому я не стану убивать этого психопата, а просто с ним поговорю. По душам, ха. Тряхну хорошенько, чтобы прошлое вспомнил… и пускай катится хоть на все четыре стороны. Один черт он даже сейчас все еще дрожит где-нибудь в углу. — Почему ты так думаешь? Если… он и правда такой? Если он психопат? Почему он тебя боится? — Эли запрокинула голову, встретившись взглядом со своим собеседником, глядевшим в это мгновение сквозь нее. — О… Эли, он просто знает, что цирк должен превратить меня в урода похлеще той четвероногой матрешки, но просчитался в одном, всего лишь в одном паршивом месте… Жизнь — та еще дрянь, верно? Но даже она любит сюрпризы. — Парень привычно прищурился. — Поэтому подбросила мне тебя. Этого даже мой ублюдок-братишка не мог ожидать. Из шатра вышли первые довольные зрители. Представление окончилось.